Я тебе не верю!

2

Когда Филипп де Сернэ вернулся в семь часов вечера, наихудшие опасения Элизабет оправдались. Он был само очарование, разговаривая с Джулией в мягкой, убедительной манере и объясняя, каким ударом оказалась для его родителей, и особенно для матери, безвременная смерть их младшего сына.

Их раскаяние в случившемся, выражение глубокого сочувствия молодой вдове и безмерная радость, когда сегодня они узнали от Филиппа о будущем внуке, — все было подано с большим чувством, а для Элизабет выглядело лишь жестоким средством для достижения собственных целей. Он работал с Джулией, как искусный музыкант со своим инструментом, пока она буквально не стала есть из его рук, глядя на него большими синими глазами, потемневшими от его сочувствия и сострадания.

— Патрик наверняка хотел бы, чтобы вы были с его семьей в столь трудное для вас время, — проникновенно говорил Филипп, — хотя, возможно, вы еще не простили нас. Я могу понять, что вы вините нас в его смерти…

— Нет, в самом деле, нет, — отвечала Джулия. — Может быть, сперва, но не теперь. Это была трагическая случайность, я знаю. Патрик так уставал, готовясь к выпускному экзамену днем и работая ночью. Но нам нужны были деньги. Даже с тем, что Элизабет посылала нам…

— Вы посылали им деньги? — резко спросил Филипп, поворачиваясь к Элизабет, которая стояла у дивана, с горечью наблюдая за их диалогом.

— Конечно. — Она с вызовом посмотрела на мужчину. — Беременность Джулии с самого начала протекала тяжело. И сестра ничем не могла помочь мужу.

— Понимаю. — Филипп вновь повернулся к Джулии, беря ее руку в свою: — Когда Патрик сообщил родителям, что вы собираетесь пожениться, они были расстроены — мать уж точно. Она думала, что, если материальная поддержка от родителей окажется под угрозой, он прислушается к ее доводам и отложит свадьбу до окончания университета. Поступая так, она надеялась, что ваши отношения, возможно, не выдержат испытания временем и сойдут на нет. Она была озабочена тем, что женитьба может повредить его учебе, тем более что вы оба были такими юными. Но существовала другая, более важная причина, которая усугубляла положение.

Он сделал паузу, поднялся с дивана, на котором сидел рядом с Джулией, и подошел к окну, где встал, повернувшись к ним спиной и глядя вниз на улицу.

— Два года назад мой отец имел глупость завести амурные дела с молодой англичанкой, которая незадолго до этого приехала, чтобы работать у нас, — продолжал Филипп. — И, более того, был достаточно неосторожен, чтобы вызвать подозрения у моей матери. В результате мать получила нервное расстройство, от которого даже сейчас не вполне оправилась. Как партнер своего отца по бизнесу, я был посвящен во все детали, но, кроме меня, о случившемся не знал ни один человек в семье, включая Пьера и Патрика. Так хотели мои родители. Когда Патрик в вас влюбился, она просто не могла справиться с этим. — Теперь Филипп повернулся лицом к обеим женщинам. — Ее поведение в тот момент не было мудрым или рациональным: она очень переживала, и мой отец мучился от сознания своей вины, — думаю, еще и сейчас мучается. Та девица льстила и обхаживала его, склоняя к заключению брака, но у отца это было влечение плоти, а не сердца. Девицу отправили восвояси, снабдив банковским чеком, который достаточно утешил ее тщеславие. — В глазах Филиппа мелькнуло выражение неутолимой горечи. — А моя мать старалась собрать разлетевшиеся осколки своего супружеского счастья. Она хочет, чтобы вы знали это не столько для того, чтобы простить, сколько для того, чтобы понять.

— Я… — подступивший к горлу комок мешал Джулии говорить. — Я так сочувствую вашей матери, Филипп. Она, должно быть, очень страдала.

Он угрюмо кивнул.

— Да. — Взгляд карих глаз сосредоточился на бледном лице Джулии. — Но ничто не может сравниться с потерей родного сына. Мой отец и я не сообщили ей всех подробностей аварии.

Элизабет так же, как Джулия, была поражена рассказом Филиппа, но это не рассеяло ее недоверия к семье де Сернэ и к Филиппу в особенности. Ее не оставляло чувство, что какими бы правдивыми ни были изложенные факты, он использует их, чтобы добиться от Джулии того, чего хочет. И его следующие слова подтвердили опасения.

— А сейчас я должен просить вас об одной большой услуге. Моя мать очень хотела бы познакомиться с вами лично. Могли бы вы поехать со мной во Францию для этого?

— Я… — Джулия устремила взгляд на Элизабет. — Я не знаю. Я и так чувствовала себя плохо, а тут ребенок…

— Тем более есть причина пожить в комфорте и безопасности в доме моих родителей, — мягко возразил Филипп. — У них превосходный врач, а ближайшая больница лишь в нескольких милях от их дома — вы будете иметь образцовый уход, если он окажется необходим. Здесь у вас удобства немного… недостаточны. Уверен, что ваша сестра станет лучше спать по ночам, зная, что вы окружены заботой.

— Я говорила вам, что сама собираюсь заботиться о Джулии, — твердо заявила Элизабет, решившая, что с нее хватит всех этих тонких маневров. — Не может быть и речи, чтобы она осталась одна.

— Но ваша работа? — с подозрительной озабоченностью воскликнул Филипп. — Если вы останетесь в Англии, есть опасность ее потерять, а если Джулия уедет с вами в Штаты, то ей придется подолгу оставаться одной.

— Если будет необходимо, я могу и уволиться! — бросила со злостью Элизабет.

— Ну, зачем же, Бетти! — Как только заговорила сестра, до Элизабет дошло, что она сама подыгрывает Филиппу. Самое худшее, что можно было предложить в запальчивости, так это бросить работу. Джулия знала, как много ей пришлось потрудиться, чтобы добиться успеха, как взволнована она была, подучив новую должность. И доброе сердце младшей сестры болело при мысли, что все это может быть потеряно, особенно учитывая то обстоятельство, что работа отвлекала Элизабет от тягостных мыслей, связанных с Джоном Макафи… — Пожалуй, тебе не стоит жертвовать своей работой. А я бы… я бы действительно хотела встретиться с родителями Патрика.

— Джулия…

— Я знаю, Бетти. — Джулия перебила сестру с неожиданной твердостью. — Это должно было случиться раньше или позже, и, возможно, лучше встретиться с ними теперь. Я не очень хорошо во всем разбираюсь, но с ребенком… — Она покачала головой. — Вполне естественно, что они хотели бы видеть его, когда он родится, а я предпочла бы сначала увидеть их. Я ведь поеду всего на несколько дней, да, господин де Сернэ? — Она вопросительно взглянула в сторону Филиппа, который оставался безмолвным, пока сестры обменивались репликами. — Ведь так?

— Конечно. — Он ответил с небольшим поклоном. — Вы пробудете у нас столько, сколько пожелаете.

Если Джулия поедет, они наверняка ее там оставят — по крайней мере, до рождения ребенка, мрачно подумала Элизабет. Могла ли сестра понимать, что происходит? Она поглядела задумчиво на милое бледное лицо Джулии. Или, может быть, для нее легче ничего не видеть? Джулия всегда была склонна к тому, чтобы как страус прятать голову в песок.

— Тогда решено. — Глаза Филиппа точно смеялись над ней, застывшей в своем кресле в бессильной ярости. — Если это не помешает вашим планам, то, может, и вы согласитесь сопровождать вашу сестру во Францию? Уверен, она нашла бы это наиболее… предпочтительным.

— Бетти? Ты могла бы? — оживилась Джулия.

— Конечно. — Она улыбнулась сестре, но ее голубые глаза сделались колючими, как иголки, встретившись с глазами Филиппа. — Я возьму отпуск, чтобы разобраться с этими делами.

— Превосходно. — Голос Филиппа был невозмутимо спокоен, но в нем проскальзывали насмешливые нотки, бесившие Элизабет. — В таком случае, я предложил бы вам отправиться завтра после полудня. Я заеду, скажем, в два часа. Это позволит вам уладить домашние дела, оформить паспорта и все прочее. Не думаю, что было бы разумным для Джулии в ее положении лететь самолетом. Замок моих родителей находится на юге Франции, в долине Роны. Переправившись через Ла-Манш, мы сядем в поезд, а далее доберемся на машине.

Элизабет испытывала чувство непоправимости свершившегося.

— Бетти? — Она вернулась к настоящему с тяжелым ощущением, которое остается после ночного кошмара, когда Джулия осторожно тронула ее за руку. — С тобой все в порядке?

— Все прекрасно. — Элизабет выдавила из себя улыбку и отвернулась, чтобы не встретиться с внимательным взглядом карих глаз, наблюдавших за ней. — А тебе, милая, думаю, стоит прилечь.

— Вы не считаете, что нам стоило бы отбросить официальный тон в виду предстоящих событий? — спросил он мягко после того, как за Джулией закрылась дверь спальни.

— Событий? — спросила она холодно. — Если под этим вы подразумеваете тот факт, что я и моя сестра будем гостями в вашем доме, я едва ли вижу…

— Не в моем доме, Элизабет. — Его голос таил сдержанную ярость. — В доме моих родителей. У меня собственное поместье неподалеку. Конечно, если бы вы предпочли остановиться у меня… — Ответ, написанный на ее лице, был красноречивее всяких слов, и Филипп, усмехнувшись и покачав головой, лениво облокотился на дверной косяк. — Какая свирепая маленькая киска… — протянул он задумчиво. — Одни только когти да зубы.

— Ничуть! — Элизабет гордо выпрямилась во весь свой небольшой рост и проговорила сквозь зубы: — Только потому, что я не одобряю ваши приемы шантажиста…

— Шантаж? Это нехорошее слово, — сказал он укоризненно.

— Это нехорошее действие, — быстро парировала она.

— Вот как вы смотрите на желание моей семьи помочь вашей сестре, — произнес Филипп. — Как на что-то угрожающее? Подозрительное? — Было что-то мрачное в его красивом лице.

— Принимая во внимание, что лишь несколько часов назад фамилия де Сернэ была синонимом неприятия и боли, каких же чувств вы ждете от меня сейчас? Джулия на шестом месяце беременности, и за все это время никто из вашей семьи не прислал ей даже открытку!

— Но Джулия уже готова быть разумной…

— Джулия слишком доверчива!

— А вы слишком недоверчивы, — заключил он спокойно, вставая перед Элизабет и впиваясь взглядом в ее лицо с такой цепкостью, что она растерялась. Его бронзовая кожа, глянцевая чернота волос, стройная фигура, излучавшая уверенную мужественность, — все это действовало гипнотически. Он наклонился к ней и сказал: — Как его зовут, Элизабет? Того мужчину, который вселил столько страха и недоверия в эти прекрасные голубые глаза? Вы все еще любите его?

— Я не знаю, о чем вы говорите. — Она хотела, чтобы ее голос прозвучал язвительно, но в нем слышалась лишь дрожь.

— Не знаете? — Он поднял ее подбородок кончиком пальца, и ощущение контакта пронзило ее с головы до ног. — С первого момента нашей встречи вы сопротивлялись мне — и не говорите, что это из-за Джулии, потому что тогда я назвал бы вас лживой. — Теперь его лицо было близко, слишком близко, а твердый чувственный рот лишь в дюйме от ее рта. — Не от того ли, что вы чувствуете, что я хочу сделать это?

Элизабет совершенно не ожидала ощутить его губы на своих! Оставаясь ошеломленной лишь одно томительное мгновение, пока длился поцелуй, она вырвалась столь неистово, что он покачнулся.

— Как вы смеете?! — Она отступила на шаг и резко поднесла руку к губам, словно пытаясь стереть с них след поцелуя. — Как вы смеете?

— Я посмел, потому что очень хотел этого, — сказал он мягко.

— И это вас оправдывает? — спросила она язвительно, тогда как ярость клокотала у нее в груди. — Вам нравится, и вы берете — не так ли? Настоящий самец! Ну, а у меня иммунитет к типам, подобным вам. Так что забудьте ваши привычки и держите руки подальше от меня. Только попробуйте выкинуть еще такой номер!

— Это был всего лишь невинный поцелуй.

— Я знаю, что это было, — ответила она упрямо. — И мне это не нужно! Вам достаточно ясно?

Филипп с чувством выругался себе под нос, и Элизабет искренне порадовалась, что не знает французского.

— Я не просил вас лечь со мной в постель, — сказал он угрюмо, — или, тем более, войти в мою жизнь. Поцелуй был признанием вашей красоты, знаком извечного влечения мужчины и женщины.

— О, пощадите меня… — Она взглянула на него свирепо. — Скольких еще женщин вам удалось поймать на эту приманку?

— Мисс Тернер, если вы скажете еще слово, то, думаю, мне трудно будет отвечать за свои действия.

Было видно, что он едва сдерживается, внешне оставаясь хладнокровным. Ей хотелось пробить толстую шкуру властного мужского самодовольства. Как это было бы приятно! На мгновение снова перед ней возникло лицо Джона, его крепкая и стройная фигура. Но затем образ стал быстро блекнуть, и вместе с ним угасла ее ярость. Джулия позвала ее из спальни:

— Бетти!

— Я не хочу расстраивать сестру, — быстро проговорила Элизабет, как только услышала звук открываемой двери. — Она перенесла более чем достаточно…

— Что вы здесь делаете? — Джулия задала вопрос столь странным тоном, словно догадывалась о том, что произошло в гостиной в ее отсутствие.

— Я… — Элизабет обнаружила, что ей совершенно нечего сказать в ответ.

— Ваша сестра рассказывала мне о своей работе. — Филипп легко нашелся, придав голосу невозмутимо-небрежную интонацию. — Вы, должно быть, очень гордитесь сестрой?

— О да. — Джулия улыбнулась ему в ответ, полностью успокоенная. — Бетти оставила университет, чтобы получить работу, когда умерли папа и мама. Поэтому мы могли быть вместе. Она проделала путь наверх с самой нижней ступени служебной лестницы и заслужила все, что имеет.

— Действительно?.. — Голос Филиппа сделался очень сухим.

Элизабет позволила Филиппу усадить Джулию на диван, а сама направилась в кухню, где прислонилась к деревянному буфету. Какое нахальство целовать ее так! Он что, воображает себя подарком женской половине человечества?

Бульканье кофеварки напомнило ей о том, зачем она пришла на кухню. Элизабет быстро закончила сервировку подноса и налила кофе в три чашки. Ну, теперь-то нашлась женщина, которая не собирается растекаться лужей у его ног. Но все же в их встрече было нечто роковое. Разве есть еще на свете женщины, которых судьба с такой точностью возвращала бы на старую, избитую колею?

Позже, когда она лежала без сна, слушая, как в ночной тишине тикают часы на прикроватной тумбочке, перед ее мысленным взором чередой проходили горькие воспоминания прошлого. Филипп де Сернэ. Конечно, есть еще женщины, которых пленяют красивое лицо и мягкий, ласкающий голос, — кто, как не она, должен это знать?..

Когда она встретилась с Джоном Макафи, ей было почти двадцать пять, но при этом она оставалась невинной как младенец. Их познакомил общий приятель на одной из вечеринок работников рекламного бизнеса. И с первой же встречи, когда дымчато-серые глаза впервые ей улыбнулись, она оказалась в прочных сетях. Его обаяние, его техника обольщения были отработаны до совершенства, и она никогда не сомневалась ни в чем из того, что он говорил ей о себе, хотя была масса поводов, чтобы проявить осторожность.

Он не нравился Джулии. Весьма забавно, если принять во внимание, что ее сестра любила всех и каждого. Но только не Джона Макафи. И как она оказалась права!

Они были неразлучны уже четыре месяца, когда Джон попросил ее выйти за него замуж, и через пару недель брак был официально заключен. Совместный банковский счет, который предложил открыть Джон, казался тогда их общей декларацией любви и доверия, несмотря на то, что деньги, лежавшие на нем, достались ей от родителей, и туда же входила доля, предназначенная младшей сестре после ее совершеннолетия…

Ее мысли перенеслись в солнечное майское утро, почти три года назад, когда раздался звонок, и она побежала открывать дверь маленькой квартирки, которую снимали она и Джон. Джулия уже уехала в колледж, а сама она опаздывала на работу, но при мысли, что это мог быть Джон, обещавший вернуться как раз в этот день из двухнедельной деловой поездки, у нее выросли крылья. Он опять забыл ключ, подумала она, открывая дверь.

Но это был не Джон. Перед ней стояла высокая привлекательная женщина с добрыми карими глазами. Кто бы мог предположить, что мир чувств и представлений Элизабет будет разрушен человеком с такими добрыми глазами…

— Миссис Макафи? — Женщина протянула руку. — Здравствуйте. Мое имя Одри Касс. Не думаю, чтобы Джон говорил вам обо мне.

— Джон?.. — Элизабет медленно покачала головой. — Нет, не припоминаю. Вы знаете моего мужа?

— К сожалению. — Элизабет привела в замешательство та мрачность, которая чувствовалась в тихом голосе. — Да, к несчастью, знаю. Нам нужно поговорить. Могу я зайти?

— Хорошо, но я уже опаздываю на работу.

— Это не может ждать, миссис Макафи. — Женщина виновато улыбнулась. — И, поверьте, я действительно очень, очень сожалею.

Так начался кошмар. Оказалось, что ее муж — лихой красавец Джон Макафи с его дымчато-серыми глазами и томным романтическим взглядом был прожженным обманщиком, профессионально использующим доверие своих жертв. Одри Касс принесла с собой подшивку бумаг — историю его деятельности за последние несколько лет, расследованию которой она себя посвятила.

Для Элизабет чтение этих материалов было мучительным. Джон охотился на молодых неопытных женщин, которые имели определенное количество денег. Он заставлял их поверить в свою любовь и затем исчезал вместе с деньгами и ценностями, дочиста обобрав несчастных. Его объяснения были различны — проблемы бизнеса, болезнь матери, временные денежные затруднения, — но конечный результат всегда был одним и тем же: женщина с разбитым сердцем, без Джона и без денег.

— Но я не понимаю… — Элизабет в замешательстве смотрела на Одри Касс, и ее сердце билось, словно птица, пойманная в клетку. — Почему же полиция не занимается этим, если все, что вы говорите, правда?

— Это правда, — тихо ответила Одри, — и полиция расследует, по крайней мере, два случая, где Джон подделал подписи. Что касается других… — Она с горечью пожала плечами. — Если глупые женщины хотят делать своим возлюбленным подарки деньгами или драгоценностями, это касается только их — таков официальный взгляд на вещи. Полиция занята, у них нет времени охотиться по всей Англии за одним человеком, тем более что он повсюду называет себя разными именами, а это еще более затрудняет дело.

— Но почему?.. — Когда Элизабет осознала то, что ей говорили, предметы расплылись у нее перед глазами, а пол ушел из-под ног. — Я хочу спросить…

— Почему я занимаюсь всем этим? — Голос Одри стал твердым. — Потому что кто-то должен попытаться остановить его. Я встретила его пять лет назад, как раз после того, как моя мать умерла и оставила мне значительную сумму. Джон выманил у меня все деньги и однажды ночью исчез, прихватив драгоценности моей матери — даже ее обручальное кольцо. Вот чего я не могу ему простить. — Ее глубокий взгляд, направленный на Элизабет, источал боль и страдание. — Мой друг, юрисконсульт, у которого куча связей, помог мне начать расследование. Потом, идя по следам Джона, мы обнаружили столько грязи! Ему теперь за тридцать, а в эти игры он начал играть, едва закончив школу.

— Но… — Элизабет сделала глубокий вдох и заставила себя говорить, хотя у нее пересохло в горле и сдавило грудь. — Но мы женаты. Или это тоже ложь? Он уже женат на ком-нибудь еще?

— Нет. Здесь все законно, — мягко произнесла Одри. — Хотя, откровенно говоря, на вашем месте я предпочла бы, чтобы брак оказался фальшивым. Насколько я знаю, он действительно никогда прежде не был женат, по правде сказать, ему и не было нужды жениться. Большинство женщин прямо свалились ему в руки, так им не терпелось осыпать его своими щедротами. Вы много ему подарили? — спросила она с участием.

— Нет. — Элизабет медленно качнула головой. — Я ничего ему не дарила. — Она вспомнила, как он добивался от нее, чтобы она жила с ним, как хотел сделать ее своей любовницей. И ведь именно она предложила брак, желая отдаться ему в их брачную ночь, мечтая, чтобы он стал для нее первым и единственным. О Боже…

— Совместный счет?

Тихий голос заставил Элизабет вернуться в реальность.

— Что?

— Вы имеете совместный счет? — терпеливо повторила Одри. И после того, как Элизабет кивнула, спросила: — А где Джон сейчас?

— В деловой поездке… — Голос Элизабет упал.

— Это не деловая поездка, — продолжала объяснять Одри. — Думаю, он знал, что я у него на хвосте, а, стало быть, полиция информирована о его возможном местонахождении. Наверное, вам стоит сходить в банк…

Управляющий банком был очень приветлив, когда этим же утром она встретилась с ним. Он сказал, что удивился, когда они с мужем решили закрыть счет так неожиданно, но мистер Макафи объяснил, что они уезжают за границу. После этого ему осталось лишь пожелать им доброго пути.

Двадцать тысяч фунтов! Разве эти деньги стоили разрушенной жизни? — думала она беспомощно. Очевидно, Джон полагал, что стоили. Он бесследно исчез.

После того, что случилось, она не могла долго оставаться наедине с собой. Без Джулии она не пережила бы своего несчастья. Но шесть месяцев спустя душевная рана начала затягиваться, и жизнь, так или иначе, стала возвращаться в обычную колею.

И тут снова раздался звонок в дверь, на этот раз более решительный.

— Миссис Макафи? — Двое полицейских — мужчина и женщина — тоже были очень добры с ней, вспомнила она с горькой иронией. — Это касается вашего мужа. Мы очень сожалеем, что должны сообщить вам…

Джон утонул, купаясь в море у французского побережья, где проводил время со своей очередной подругой. Очевидно, имя Элизабет нашли потом среди его бумаг. Когда он погиб, на его счету оказалось лишь пятьсот фунтов. Большая часть тех двадцати тысяч ушла на курортную жизнь и дорогие подарки его новой невесте, которая, как оказалось, имела крупное состояние. Каким образом он планировал жениться на ней, осталось неясно.

Этот последний удар закрыл сердце Элизабет на замок, который никому и никогда не открыть. Никогда вновь не поверит она мужчине, любому мужчине, будь он богат или беден. Джон убил счастливую доверчивую девчонку, какой она была когда-то, убил, словно загнав нож в самое сердце. А новая Элизабет Макафи? Она была сама по себе и таковой намеревалась оставаться. Никаких романов, никаких связей, никаких увлечений.

Она лежала в темноте, и горячие слезы текли по ее щекам. Никогда! Та жестокая встреча с любовью научила ее одному — не верить собственному сердцу и еще меньше мужчине. Ее жизнь теперь — это ее карьера, и этим она должна удовлетвориться. Удовлетвориться? В самом слове звучала какая-то насмешка, породившая тень сомнения, но она гнала ее прочь, запрятав минутную слабость глубоко в тайниках своей души. Она найдет в этом удовлетворение. Должна найти. Это единственный путь, открытый для нее теперь.