Я тебе не верю!

10

— Как я понял, твой рейс в полдень?

Минувшим вечером, сразу после того как Филипп покинул ее, Элизабет услышала телефонный звонок, но так как голос Филиппа едва доносился через закрытую дверь, она так и не смогла понять, с кем он говорил.

— Да. — Они сидели во внутреннем дворике, греясь под лучами утреннего солнца и завтракая фруктами и тостами. Сперва она даже не хотела думать о еде, но затем, увидев, с каким аппетитом он уплетает свою порцию, все же сумела немного поесть. — Но мне еще нужно вернуться в замок, чтобы успеть упаковать вещи и попрощаться со всеми.

— Разумеется.

Она не понимала его этим утром, действительно не понимала, и устало думала обо всех странностях его поведения, откинувшись на спинку кресла и делая вид, что наслаждается кофе.

— Мне нужно сделать пару телефонных звонков, а затем мы можем ехать, — сказал Филипп спокойно, поднимаясь. — Ты подождешь здесь?

— Да. — Ее голос был сонным и вялым. В эту ночь она задремала только перед рассветом. Элизабет чувствовала себя уставшей, помятой и взъерошенной.

В ванной комнате, взглянув в зеркало, Элизабет убедилась, что ее глаза опухли, покраснели, а лицо побледнело. Я похожа на драную кошку, подумала она с болью в сердце. Но это даже к лучшему — сияющее утренней свежестью лицо могло бы только вызвать ненужные иллюзии.

Филипп, напротив, выглядел образчиком бодрости и здоровья. Свежевыбрит, черные волнистые волосы аккуратно зачесаны назад, а на устах играет улыбка. Она могла бы ошеломить его поцелуем. И…

Хватит, твердо сказала себе Элизабет, и ее сердце замерло при мысли, что она никогда его больше не увидит. Она не должна думать, не должна чувствовать. Ей только нужно как-нибудь прожить этот день, а затем уже все осмыслить. Но что именно она будет осмысливать? Та жизнь, которая ее ожидала, представлялась теперь бесконечным кошмаром. Если бы только он не сказал, что любит ее, что хочет жениться на ней, она постаралась бы внушить себе, что все сводится к примитивному влечению, и забыть его было бы легче. Но теперь…

— О Боже, помоги мне! — прошептала она с отчаянием и, спохватившись, что говорит вслух, добавила уже мысленно: я должна продержаться лишь несколько часов. Я не могу сломать жизнь ему и себе.

— О’кей. — Филипп появился в дверях, по-прежнему улыбаясь, будто ничто в мире его не заботило. — Ну что, мы готовы ехать?

— Да, — сказала она сухо и, маскируя свои подлинные чувства, прошла мимо него с гордо поднятой головой.

Филипп посмотрел ей вслед нежным взглядом, но, когда, открывая дверцу машины, помогал ей сесть, маска отчужденности и безразличия вновь появилась на его лице.

Первые полчаса Элизабет провела в безмолвном страдании, целиком погруженная в горестные мысли. Он отступился. Ну что ж, она только рада этому. Жаль только, что он сделал это так легко и быстро. Сказав себе это, она даже зажмурилась, сознавая явную несправедливость подобных мыслей. Что с ней происходит? Человек предлагал ей выйти за него замуж, а она отказалась, да еще так категорично. Так что же ей ждать? Он уже сказал однажды, что не относится к числу тех, кто пытается пробить головой каменную стену, и она не может винить его за это.

— Филипп? — Миновали еще полчаса, и, как уже было однажды, когда он увез ее к себе домой, а не в замок де Сернэ, она почувствовала тревогу. — Где мы?

— Где мы? — Он бросил на нее молниеносный взгляд, и она поняла, что оказалась права, они ехали не в замок. Она беспокойно посмотрела в окно и вновь перевела взгляд на своего спутника.

— Да, где мы? — спросила она, почти срываясь на крик. — Это дорога не в замок.

— Это дорога к тому, чего хочу я, — невозмутимо ответил он, и голос его был тихим и вкрадчивым. — Мы направляемся в одно уединенное место. Вряд ли название что-то тебе скажет.

— Конечно, нет, — сказала она сухо. — Ты прекрасно знаешь, что я не имею ни малейшего представления, куда мы едем.

— Зато я имею. О’кей?

— Нет, не «о’кей». — Она не могла в это поверить, замок и аэропорт находились совсем в другом направлении. — А как же мой самолет?

— Какой самолет? — спросил он с невинным видом.

— Тот самый, на котором я рассчитывала сегодня улететь.

— Я попросил Джулию отменить твой заказ, когда она звонила минувшим вечером, — сказал он с ласковой ноткой в голосе. — Одновременно распорядился, чтобы твой чемодан был доставлен ко мне домой сразу же после завтрака. Отсутствие твоих личных вещей могло бы испортить нам совместный отдых.

— Совместный отдых?! — Элизабет прокричала эти слова столь пронзительно, что он даже поморщился.

— Разве можно выражать чувства столь непривлекательным образом?

Ее ответом было ругательство, которое не часто можно услышать из уст леди. От неожиданности Филипп даже зацокал языком.

— Ты не можешь… — Она осеклась на полуслове. — Филипп, это безумие! Что ты собираешься делать? Держать меня где-нибудь взаперти, пока не настоишь на своем?

— Именно так. — Теперь в его глазах не было ни иронии, ни обычной веселости. — И столько времени, сколько будет необходимо, любовь моя.

— Я не верю в это. — Закрыв глаза, Элизабет беспомощно откинулась на спинку сиденья. — Я просто не могу поверить, что все это происходит со мной. — Филипп ничего не ответил, сосредоточив внимание на дороге и щурясь от бьющего в глаза солнечного света. — Что нас ждет, в конце концов? — спросила она после нескольких минут напряженного молчания.

— Ланч. — Его голос был непростительно беззаботным.

— Ланч?! — Она резко подалась вперед. — Тогда, куда же мы едем? Каков конечный пункт нашего путешествия?

— Маленький бревенчатый домик в горах, принадлежащий моей семье. То место, где мы были, когда Патрик… — Он замолчал, не закончив фразы. — Короче говоря, наше убежище, — объявил он после секундной паузы. — Ни телефона, ни телевизора — рай!

— И где этот рай находится? — спросила она, делая немалые усилия, чтобы говорить тише и спокойнее.

— В Пиренеях.

Она закрыла глаза и ничего не сказала. В конце концов, сказать было просто нечего.

Они пообедали в очаровательной гостинице, построенной рядом с церковью романской архитектуры. Отсюда открывался прекрасный вид на обрывистую горную цепь, лесной массив и долину, вдоль которой простирались цветущие луга.

Бифштекс таял во рту, а кусочки свежего ананаса, пропитанные вишневым ликером, имели божественный вкус.

К этому времени напряжение последних недель, волнения, бессонная ночь накануне отъезда и неотступное присутствие Филиппа рядом с ней довели Элизабет до состояния полного бесчувствия. Она была крайне измотана душевно и физически, и Филипп, понимая это, обеспокоено поглядывал на нее, когда они, пообедав в гостинице, направлялись обратно к машине.

Он въехал на маленькую площадку у изгиба горной дороги, над которой возвышался величественный монастырь, окруженный фруктовыми садами. Он откинул назад спинку ее сиденья и сказал заботливо:

— Тебе нужно поспать. Нам потребуется порядочно времени, чтобы добраться до места.

— А… — только и смогла вымолвить она, и через несколько секунд, откинувшись на сиденье, уже крепко спала с разметавшимися по лицу и шее волосами, и розовато-лиловые тени под глазами заметно выделялись на ее медовой коже.

Когда она открыла глаза, освеженная несколькими часами сна, и удивленно огляделась по сторонам, был уже вечер, и они подъезжали к предгорьям Пиренеев. Небо было окрашено медно-алыми лучами закатного солнца, а свежий горный воздух, врываясь в открытые окна машины, нес аромат цветущих лугов.

— Я… я, должно быть, заснула, — пробормотала она, пытаясь окончательно проснуться.

— Спала как сурок. Разве что сурки не храпят. — Филипп посмотрел на нее с лукавой улыбкой, и, задетая за живое, Элизабет встрепенулась.

— Я не храплю, — заявила она протестующе, смущенная его ехидным хихиканьем. Ей было слишком уютно, слишком хорошо. И она действительно расслабилась. Однако он не должен думать, что теперь она в его власти… — Филипп, ты не можешь держать меня в этой хижине бесконечно, ты должен знать, что наши отношения не имеют шанса стать прочными и постоянными, — быстро проговорила она.

— Я должен? — Он не выглядел смущенным ни в малейшей степени, когда, прищурившись, бросил на нее короткий взгляд.

— Я уже говорила об этом, — произнесла она решительно. — Это все… все…

— Нелепо? — подсказал он. — Это то слово, которое ты обычно используешь, я не ошибся?

— Это нелепо, — заявила она твердо. — Все это нелепо. Мы сами нелепы…

— Нет. — Теперь машина свернула с дороги и остановилась на площадке, с которой открывалась великолепная панорама гор, возносивших заснеженные вершины к небу, а ближе просматривалось маленькое живописное селение, будто сошедшее с поздравительной открытки. — Нет, только не мы. Ситуация, может быть, и нелепая, но это твоя вина, не моя.

Его голос был сердитым, и в нем слышалось что-то такое, что внушало ей тревогу. В этот день она впервые осознала, что его контроль над собой, казавшийся абсолютным, проявлялся скорее внешне и не был достаточно твердым.

— Ты едешь, чтобы остаться в том горном приюте вместе со мной, Элизабет, чтоб мы могли поговорить по-настоящему, черт возьми. Я не собираюсь заниматься с тобой любовью, как бы это ни было приятно нам обоим. Сначала мы должны определиться в наших отношениях, а наслаждаться друг другом мы сможем всю оставшуюся жизнь.

— Филипп…

— Итак, мы едем, чтобы поговорить, действительно поговорить. Ты откроешь свой маленький ящик Пандоры и еще раз подробно расскажешь мне о своих страхах, боли, чувстве унижения, обо всех своих горестях и печалях… Я хочу, чтобы ты выложила все начистоту, чтобы я имел возможность во всем разобраться, и это исцелит тебя. Я не такой, как Джон. Тебе пришлось бы объехать весь мир, чтобы вновь отыскать подобную мразь, но я не умею читать мысли и не смогу помочь тебе, пока не выслушаю твою исповедь.

— Я не хочу помощи. — Ее глаза застилали слезы.

— А я хочу помочь тебе, поскольку мне невыносима мысль, что ты уйдешь из моей жизни. Я нашел тебя не для того, чтобы терять. Но если это случится, то знай, что жизнь без тебя будет для меня мучением. Я люблю тебя, Элизабет, я нуждаюсь в тебе. И если ты утверждаешь, что тоже любишь меня, меньшее из того, что ты можешь сделать, это поговорить со мной.

— А если это ничего не изменит? — спросила она печально. — Если я все еще не чувствую, что могу доверять тебе, могу выйти за тебя замуж? Что тогда?

— Ты сможешь. — Он смотрел на нее глазами, полными любви, и его красивое лицо было совершенно серьезным. — Я не могу поверить, что мы встретились и многое уже преодолели вместе только для того, чтобы разойтись вновь, когда счастье уже близко. Я не хочу верить этому!

— Филипп…

— Не надо больше слов! Сейчас не надо! Мы найдем нашу хижину, поужинаем и ляжем спать. Завтра будет новый день.

На следующий день, когда она проснулась в уютном домике под красной крышей и вышла на деревянный балкон, с которого открывался вид на мерцающие воды горного озера, и ничто не нарушало вековую тишину этого места, кроме колокольчиков пасущегося вдали стада, она вспомнила его слова. Новый день наступил, но есть ли у нее смелость для той исповеди, которую ожидает Филипп?

И вот наступило то время, когда волшебным образом соединились горечь прошлого и радость настоящего. Время долгих прогулок рука об руку через луга, покрытые густым ковром полевых цветов, купания в уединенном озере долгими и жаркими летними днями, катания на лошадях по узким горным тропам.

Лошадей они арендовали в маленьком селении неподалеку и там же доставали себе пищу. А вечера обычно проводили на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой и созерцая, как темнеет небо, и синие сумерки опускаются на окружающие горы.

Филипп вел ее к своему пониманию действительности. Кроме ласковых рукопожатий и сдержанных поцелуев, он не позволял себе ничего, хотя Элизабет с каждым днем все больше и больше желала оказаться в его страстных объятиях.

Любовь к этому гордому и сильному человеку, который перевернул ее привычный мир, становилась все сильнее. И медленно, очень медленно она пришла к тому, чтобы открыть ему свою душу и поведать то, что ее тяготило.

Это было болезненно, мучительно для обоих, но… это помогало. И больше, чем она могла бы мечтать.

И все же дистанция между ними сохранялась. Элизабет уже давно перестала беспокоиться о своей работе и не пыталась спрашивать, что передала для нее Джулия в том последнем телефонном разговоре. Казалось, что все это находится в другом мире, в другой Вселенной. Но она не могла сказать те слова, которые Филипп так хотел услышать из ее уст.

Что-то мешало Элизабет сделать этот последний шаг. И когда первая неделя их уединения подошла к концу, она убедилась, что в ее сомнениях и неуверенности виноват тот страх перед коварством судьбы, который Джон своей подлостью заложил в ее подсознание.

— Ну что, тебе тут нравится? — лениво проговорил Филипп, щурясь от солнечного света.

— Угу. — Она улыбнулась ему в ответ, и эта улыбка очень шла к ее загорелому лицу, обрамленному облаком золотистых, разметавшихся от ветра волос. Они решили отыскать одну особенно красивую долину, до которой, как помнил Филипп, можно было добраться только на лошадях. Теперь, когда лошади осторожно ступали по горной тропе, проходившей между двумя глубокими провалами, она думала о том, как долго еще сможет пробыть с Филиппом.

Она любила его и хотела сделать его счастливым. И в то же время опять решиться выйти замуж, даже за такого незаурядного и обожающего ее человека, как Филипп, казалось ей чем-то опасным, влекущим за собой непредсказуемые последствия. Постоянное раздвоение сознания совершенно измучило ее.

Как раз тут все и случилось. Они ехали, с наслаждением вдыхая чистый воздух, напоенный бесчисленными ароматами лета, любуясь ярко-голубым небом над головой. Спокойные лошадки медленно продвигались вперед. И в этот момент маленькая змея, извиваясь, проскользнула перед ними, пересекая тропу. Кони буквально взбесились. Элизабет почувствовала, что не может удержаться на своей лошади, которая с неистовым ржанием поднялась на дыбы. Она сделала отчаянную попытку ухватиться за гриву, но у нее ничего не вышло. Элизабет упала на землю и покатилась к обрыву, который почти отвесно уходил вниз на сотни футов.

Каким-то образом она смогла ухватиться за маленький колючий куст, который находился в нескольких футах от дороги у самого края пропасти, и, хотя острые колючки впились ей в ладони, она держалась изо всех сил и звала Филиппа на помощь.

— Элизабет! — Его голова появилась над верхним краем уступа. Он на мгновение закрыл глаза, ужаснувшись тому, что обнаружил. Она висела над бездной, вцепившись в куст, который каким-то чудом выжил на гранитной скале. — Слава Богу! Не шевелись. Я иду.

— Ты не сможешь спуститься здесь. Ты упадешь. Ты погибнешь, — всхлипывала она от страха.

— Я спускаюсь. Подожди немного. — Его голова исчезла, и через несколько секунд сверху стали падать мелкие камешки и пыль, осыпавшиеся из-под его ног. Он спускался медленно и осторожно, используя в качестве опоры незначительные углубления в поверхности скалы.

— Вернись, Филипп, пожалуйста, вернись. Мы погибнем оба. Ты должен сходить за помощью…

— Ты долго не продержишься. — Она знала это, но мысль о том, что он тоже может погибнуть, была невыносима. — Сохраняй спокойствие и делай только то, что я скажу, — приказал он, демонстрируя непостижимое хладнокровие.

— Филипп, куст уже не выдерживает. — Она в ужасе вскрикнула, увидев, как с легким треском обнажаются длинные белые корни, но в этот момент мужчина твердой рукой ухватился за ее запястье.

— Давай. Отпусти куст, Элизабет, и я вытащу тебя.

— Я не могу. — Она застонала от страха, от боли в разодранных ладонях и от мысли, что нужно карабкаться по отвесной скале, где почти нет опоры для ее ног и кровоточащих рук.

— Дай мне другую руку, — сказал он. Его голос прозвучал уверенно и властно. — Дотянись до меня, Бетти!

— Я не могу, не могу отпустить… — Куст дрогнул и поддался еще чуть-чуть. Рука Филиппа по-прежнему сжимала ее запястье железной хваткой.

— Если ты не отпустишь, то упадешь вместе с кустом. Отпусти его, Элизабет.

— Не могу, не могу! — Она никогда не подозревала, что может испытывать такой ужас, какой испытывала теперь. Он парализовал ее разум и тело, почти лишил чувств.

— Тогда мы упадем оба. — Шок от его слов вывел ее из прострации, и, подняв к нему глаза, она увидела, что он говорит это совершенно серьезно.

— Брось меня. Спасай свою жизнь, — сказала она едва слышно. — Какой смысл погибать нам обоим.

— Я не могу жить без тебя, моя девочка. — Он говорил без всяких эмоций, тогда как ее душили слезы. — Я люблю тебя, и ты любишь меня. Мы едины и в жизни и в смерти, и я хочу быть с тобой. Я в силах спасти нас обоих, если ты веришь мне. Ты веришь? Ты ведь веришь мне?

Его лицо казалось расплывчатым из-за пелены слез, застилавших ее глаза, но, чувствуя железную твердость его руки на своем запястье, она поняла, что он говорит правду, и спасение действительно возможно. Это было последнее испытание, и, словно прозрев, она даже удивилась тому, что могла колебаться так долго.

— Да… — прошептала она сквозь слезы и, сделав глубоких вдох, быстро протянула ему другую руку, зная, что теперь они оба зависят от милости Бога. — Да, я верю тебе, любимый. Верю абсолютно.

Когда дюйм за дюймом был проделан весь мучительный путь от края пропасти до тропы, они оба повалились на дорожку, мокрые от пота, вымазанные землей и кровью от ее израненных рук.

Несколько долгих минут они лежали в объятиях друг друга, не двигаясь и не разговаривая. У них едва хватило сил отодвинуться от тропы и улечься в густую траву. Их сердца отчаянно колотились в груди, а тела словно налились свинцом. Филипп повернул ее лицо к себе, и она увидела, что он улыбается, глядя на нее глазами, полными нежности и любви.

— Я сказал Джулии, что собираюсь во чтобы то ни стало заставить тебя поверить мне, — промолвил он с нежностью.

— О Фил, я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, — сказала она, глядя на него сияющими глазами.

— И веришь мне? — спросил он мягко.

— И верю тебе, — ответила она голосом, хриплым от всего пережитого.

— Тогда можешь поцеловать меня. — Он перевернулся на спину, увлекая ее за собой, так что она оказалась сверху. Ее поцелуй был долгим и страстным, и Филипп, стараясь еще более продлить его, не разжимал объятий. — И ты выйдешь за меня замуж? — прошептал он вплотную к ее губам. — Немедленно?

— Завтра, если тебе так хочется, — согласилась она.

— Я не уверен, что смогу ждать так долго, — сказал он хрипло. В его голосе прозвучало такое яростное ликование, которое не могло не отозваться в ее сердце. — О, любовь моя! Я собираюсь возместить тебе все, чем ты была обделена. Я буду любить тебя так, как не любил еще ни одну женщину на земле, ты знаешь это?

— Да… — Теперь она смеялась, ее разум и сердце, наконец, были свободны от сомнений и страданий.

И когда он, застонав от томившего его желания, вновь с необузданной страстью припал к ее губам, лишь голубое небо и горы были свидетелями того, как наконец соединились два любящих сердца, чтобы уже никогда не разлучаться.