Я украду твой голос

Глава 44

Марк Шаманов слышал беседу Камоцкого с офицером КГБ. Еще лучше он слышал топот ног, приближающихся к палате. Но у него не было сил, чтобы встать и скрыться. Кричать он тоже не мог. Композитор берег свое обновленное горло, с еще не затянувшимися швами.

Задержание прошло буднично, волновался только Трифонов. Прибывшие по срочному вызову шесть вооруженных офицеров переправили Композитора во внутреннюю тюрьму Лубянки. Марк вел себя спокойно, понимая, что должен выиграть время. Для борьбы ему требовалось здоровое горло. Теперь, когда он достиг своей главной цели, такие мелочи, как арест и заточение в камере, его совсем не волновали. Он терпеливо ждал восстановления сил.

Разъяренный генерал армии Васильев, узнав об аресте убийцы любимой дочери, порывался лично расправиться с ним. Но у Трифонова были другие планы насчет преступника. Он мечтал осуществить то, что не удалось Бурмистрову: всесторонне изучить уникальные возможности Композитора и с помощью лучших ученых привить их спецагентам КГБ. Эту идею поддержало руководство госбезопасности. Однако арест самого жестокого убийцы современности, расправившегося с всенародно любимыми артистами, невозможно было утаить. Сталинская диктатура в стране давно пала, наступившая Хрущевская оттепель разбудила в простых обывателях никогда неслыханную смелость высказываний и суждений. В газетах появились чудовищные подробности убийств, которые раньше удавалось скрывать. Стало известно общее количество жертв преступника, начиная с 52-го года. Взбудораженная общественность требовала публичного суда над невиданным доселе убийцей. Всесильному КГБ пришлось передать Композитора под опеку прокуратуры и милиции.

Но поведение Марка Шаманова от этого совсем не изменилось. Он, как и прежде, молчал. За время следствия, продолжавшегося более полугода, он на допросах не проронил ни слова. Оперировавший преступника Камоцкий, вызванный в качестве эксперта, подтвердил, что голосовые связки Композитора не повреждены, горло полностью восстановилось, и нет никаких физиологических причин, способных вызвать у пациента немоту. Но ни уговоры, ни запугивания, ни санкционированные сверху пытки, не заставили преступника давать показания. Он продолжал упорно молчать, не проявляя никакого интереса к следственным действиям и своему будущему. Несмотря на это, по всей стране была проведена огромная работа и собраны самые неопровержимые улики, изобличающие преступника.

Однако следствие не ответило на главные вопросы. Каковы мотивы убийств? Почему маньяк расправлялся с лучшими певицами страны таким зверским образом? Это породило множество слухов и предположений. К моменту окончания следствия интерес к серийному убийце в обществе был столь велик, что стало ясно, обычный судебный зал не вместит и десятой части желающих. Чтобы обеспечить процессу гласность и в то же время соблюсти меры повышенной безопасности, в качестве места проведения судебного заседания был выбран Дом офицеров той самой военной части, где Композитор совершил последнее кровавое преступление.

В день суда места в зрительном зале заняли журналисты и главные редакторы центральных изданий, музыканты и артисты, выдающиеся деятели искусств, высокопоставленные военные и чиновники, а также родственники и знакомые погибших. В первом ряду в парадной форме при боевых орденах расположился генерал армии Васильев. Зная взрывной характер генерала, прежде чем пустить в зал, его вежливо обыскали, опасаясь расправы над преступником. Хотя никто не сомневался в будущем приговоре, требовалось соблюсти все юридические формальности. Высшую меру наказания для убийцы должен был вынести только суд.

Гвалт ожидания в зале мгновенно прекратился, когда четверо вооруженных охранников вывели на сцену Марка Шаманова. Сотни глаз с трепетом следили за высоким молодым человеком, одетым в новый строгий костюм, где вместо галстука из-под расстегнутого ворота рубашки топорщился несуразный вязаный шарфик. На голове преступника вздымался черный ежик волос, а на щеках виднелась отросшая щетина. Из-за шрамов на шее он редко позволял себя брить.

Композитора ввели в специально сооруженную клетку из толстых прутьев и поставили перед ним кружку с чем-то горячим. «Какао», — зашептались знающие люди. Наряду с шарфом это была единственная просьба преступника, изложенная им письменно во время следствия. Звякнули снятые наручники. Молодой человек впервые проявил интерес к притихшим зрителям, метнув взгляд поверх их голов. Казалось, он осматривал зал, хотя на самом деле проследил за распространением звука. Качество акустики его удовлетворило. Всё было, как во время последнего выступления Марины Васильевой. Только место белого рояля на сцене занимал стол для судей.

Процесс проходил быстро. Предъявленные улики, показания свидетелей и, в особенности, подробные фото-отчеты преступника о своих злодеяниях подняли градус негодования собравшихся на запредельную высоту. Дежурившие медики то здесь, то там оказывали помощь потерявшим сознание. Отказы подсудимого от ответов лишь усугубляли ситуацию. Судье часто приходилось гасить страсти строгими замечаниями. Грозная речь прокурора, потребовавшего расстрела для подсудимого, была встречена гулом одобрения. На этом фоне на смущенного адвоката жалко было смотреть. Он невнятно протараторил заранее приготовленный короткий текст и сел, сгорая от стыда.

Всё шло к закономерному финалу. Незримая ярость наполняла зал. Хмурый судья, скорее для проформы, предложил подсудимому последнее слово и хотел было объявить перерыв перед оглашением приговора, но Композитор неожиданно встал.

Зал умолк. Сотни ненавидящих глаз вонзились в жалкого ублюдка, зарезавшего самых талантливых артистов страны.

— Спасибо, ваша честь. Спасибо всем собравшимся за возможность высказаться. Я молчал до сих пор только по причине своей тяжелой травмы и болезни. Я не хотел, чтобы невнятный хрип моего покалеченного горла исказил ту правду, которую вы желаете услышать, а она, поверьте мне, гораздо интереснее, чем всё ранее сказанное в этом зале. Теперь я готов объяснить уважаемому суду суть произошедшего, и вы, я уверен, сделаете единственно правильный вывод. Я попрошу включить магнитофон, который присутствует здесь в качестве вещественного доказательства и который, якобы, был найден в моем доме. Пожалуйста.

Оторопевший судья кивнул. В наступившей тишине щелкнул тумблер, раздалась музыка с репетиции Марины Васильевой. Композитор дождался, когда зазвучит голос певицы, и продолжил.

— Вслушайтесь в чудесный голос этой девушки. Я впервые услышал ее восемь лет назад и сразу был очарован ее потрясающими вокальными данными. Я знал, что когда-нибудь она станет великой певицей. Я мечтал с ней подружиться, но вынужден был выполнять грязные задания карательных органов, которыми руководил Берия. Я был под их полным контролем и делал то, что они велели. За малейшее ослушание меня избивали и наказывали. Но я хотел стать свободным и чистым человеком, моим единственным желанием было сочинение музыки для такой певицы, как Марина Васильева. Уже тогда я полюбил ее. В один из дней я взбунтовался и отказался работать на госбезопасность. Меня бросили в темный глухой подвал, приковали цепью. Целый год в моей камере не появилась ни одна живая душа. Пищу мне просовывали в щель, как собаке. Я страдал от одиночества, страдал без музыки, я разучился говорить и почти ослеп. Через год, когда пал Берия, перепуганный генерал госбезопасности вывез меня в Казахстан, чтобы там уничтожить и замести следы своих бесчеловечных преступлений. Но мне чудом удалось бежать. За мной охотились, как за диким зверем. Долгие годы я скрывался в алтайской деревне. Я помню весенний день, когда услышал по радио песню Марины Васильевой. Это был самый счастливый день в моей жизни. Она стала певицей. Ее талант вырвался на свободу и был очевиден для всех. Так же, как и я, ее сразу полюбили миллионы слушателей. Ведь это правда? Вы все ее любили? Ответьте мне!

Зрительный зал нестройно выдохнул «да. На еще недавно суровых лицах проступила доброта и рвущаяся наружу нежность.

— Да! Да! Да! Не скрывайте своих светлых чувств. Ее любили и любят все! Марину невозможно не любить. Признайтесь себе, вы ее не просто любили, вы ее обожали! Как и я. А если кого-то безмерно любишь, разве можешь ему причинить боль? А зарезать? Хладнокровно, расчетливо. А убить? Нет! Никогда! Влюбленный человек скорее пожертвует своей жизнью ради любимого. Ведь это так? Каждый из вас с этим согласится. Вот и я приехал в Москву с единственной целью: писать песни для Марины Васильевой. Я готов был жить в хлеву, голодать, ходить в обносках, только чтобы она еще полнее раскрыла свой удивительный талант. И я написал для нее музыку! Это были песни на стихи ее любимого поэта. Я стеснялся передать их открыто и поэтому тайком подбрасывал ей ноты. А потом я услышал свои песни в ее исполнении. Я был счастлив. Она приняла правила игры. Мы чувствовали друг друга на расстоянии, но никогда не встречались. В это же время я понял, что за мной снова началась охота. КГБ узнало о моем возвращении и захотело уничтожить. Они всегда уничтожают сбежавших агентов! Но настали другие времена. Их сила поубавилась. Они знали, что я верчусь где-то рядом с Мариной. И тогда они придумали историю с певицами, чтобы все органы правопорядка искали меня. Они зверски убивали самых лучших исполнителей только для того, чтобы поймать меня. Все улики, найденные, якобы, в моем доме, были получены без свидетелей. Какой разумный человек будет хранить фотографии своих жертв у себя дома? Ваша честь, вы видели снимки? Вы хорошо рассмотрели их? Это профессиональная работа криминалиста, где заметна даже линейка! Они грубо подбросили материалы следствия, потому что были уверены: суда не будет. Они рассчитывали убить меня еще при задержании. Но мне повезло, я оказался в больнице, где было много свидетелей. Я был так беспомощен, что меня уносили оттуда, а, следовательно, невозможно было приписать сопротивление при задержании или попытку побега. О моем аресте сразу стало известно журналистам. Спасибо вам огромное, что вы смело писали об этом деле. Ваши статьи спасли меня. Из застенков Лубянки меня передали в милицию. Я молчал на следствии, потому что, расскажи я правду, я бы не дожил до суда. А теперь, прежде чем суд примет решение, я хочу, чтобы мы все послушали мои песни в исполнении Марины Васильевой. Она не успела записать их на пластинку. Но они есть на магнитофонной ленте. В зале присутствует ее отец, который не расстается с этой записью. Я прошу вас, Алексей Михайлович. Ваша дочь спасет всех нас от чудовищной ошибки. Она — моя последняя надежда.

Генерал армии уже давно смотрел на Композитора совсем другими глазами. Он словно прозрел и теперь не верил, что обаятельный молодой человек в клетке был способен жестоко расправиться с его дочерью. Это не преступник. Он любил ее! Он не виновен. Как можно было так ошибиться! Убийцы — совсем другие люди. Ведь он, старый вояка, не понаслышке знает о коварстве и методах работы КГБэшников.

Притихшие зрители, судьи, прокурор, адвокат и вооруженные охранники перевели взгляд на постаревшего лысого военачальника с иконостасом орденских планок на груди.

— У меня в машине, — смущенно откашлявшись, произнес генерал.

Дежурный офицер выбежал из зала и вскоре вернулся с кассетой. Зазвучал рояль, дивный голос всенародно любимой певицы взлетел и затрепетал под сводами Дома офицеров. Композитор, не таясь, подпевал ей. Слушатели обомлели. Казалось, Марина Васильева ожила и находится здесь, прямо на сцене.

Песня закончилась. Певица заговорила с аккомпаниатором, и стало ясно, что это рабочая запись в студии.

«Замечательная музыка, — с чувством произнесла Марина. — А мне твердят, что он убийца, и я должна бояться его. Не верю! Гениальный композитор не может убивать! Он полностью отдан музыке. Играйте, пожалуйста, следующую мелодию».

Все собравшиеся, как завороженные, прослушали вторую песню. Композитор вновь подпевал. Затем прозвучала третья композиция. Голос Композитора дополнял и усиливал звучание магнитофона. Нежный дуэт обволакивал слушателей и заставлял их по-новому смотреть на человека в клетке. В их глазах смешалось чувство восхищения прекрасным и безмерное удивление. Зрители забыли про всё сказанное ранее, и верили сейчас только Композитору.

Когда песня стихла, кто-то выкрикнул: «Он не виновен! Освободите!». Эти требования повторили другие. Зал загудел. «Не виновен!» «Отпустить!» «Свободу гениальному композитору!» «Долой КГБ!» «Под суд следователей!» Такие выкрики слышалось со всех сторон. Несколько человек прорвались на сцену и отняли ключи у потрясенных охранников. Растроганный судья утвердительно кивнул. Композитор вышел из-за решетки. Публика взревела от восторга. Марк пытался благодарить, кланялся, его обнимали, у многих на глазах блестели слезы. Генерал армии Васильев бесконечно тряс руку освобожденного, невольно звеня наградами, и что-то шептал.

А над всем этим звенел голос Марины Васильевой. Магнитофон продолжал крутить ее песни на максимальной громкости.

Воспользовавшись суматохой, Композитор покинул сцену и вышел из Дома офицеров через служебный вход. Васильев не отставал. Марк остановился около стоянки автомобилей.

— Мне нужна ваша машина, — попросил он.

— Конечно, пожалуйста, — генерал услужливо распахнул дверцу черной «Чайки». — Забудьте об этом грязном процессе. Куда вас отвезти?

— Я сам, без вас. — Марк бесцеремонно плюхнулся на заднее сиденье и приказал водителю: — В Москву!

Автомобиль мчался по шоссе, водитель следил за дорогой, изредка, посматривая в зеркало на странного пассажира. Молодой человек сжимал ладонью шарф на горле, беззвучно плакал и кусал в кровь тонкие губы.