Я видел как плачут животные... [СИ]

6

Я не сразу, но все таки согласился. Светлана настаивала и в конце-концов я с ломался и дал свое согласие.

— Вы будете очень удивлены, когда узнаете его поближе.

Не знаю. Может да, а может и нет, но голова моя в то пасмурное и такое привычное утро буквально лопалась на части. Я плохо спал, сомкнул глаза всего на пару часов и в этой дремоте, где-то между сном и явью, я пробыл все время до самого звонка, когда раздавшись пронзительным визгом, он влетел в мои уши и заставил подняться с кровати.

Женщина находилась перед дверью и явно была в напряжении. Ей все таки удалось добиться разрешения от профессора на личную аудиенцию в его скромную обитель.

Там никогда не гас свет, а жизнь шла каким-то своим особенным путем.

Мы вышли из дома — на небе как обычно чернели тучи и вихри, как личные охранники, сопровождали их в своем бесконечном путешествии.

Мне не хотелось идти — я думал о вчерашнем. Первый раз за много лет мне было не по себе от того, что я увидел в памяти того мертвого человека. Змея была огромной. Ее шипение было со мной даже тогда, когда я спал, когда бодрствовал, даже сейчас, идя по бетонной дорожке вдоль черных улиц «спальной» части этого научного района, я продолжал слышать это мерзкое шипение.

Света молчала. Ее распирала гордость от того, что наконец, она сможет познакомить меня с ним. С этим идолом и авторитетом одновременно. Его уважали и ему поклонялись как божеству. Его мнение всегда была основополагающим, а решения никогда не принимались без его участия.

Мы подходили все ближе к его лаборатории и с каждым шагом свет в окне становился все ярче, как маяк, к которому в чернеющую бурю подплывали корабли, мы двигались с такой же осторожностью, чтобы не дай бог не разбиться о прибрежные скалы, и не утонуть у самого берега.

Здесь было тепло и очень тесно. Когда дверь перед нами распахнулась и мы смогли шагнуть в обитель этого странного профессора, я увидел настоящую жизнь, бурлившую в лаборатории и искрившуюся почти бирюзовым светом от растений, выращенных в этих тепличных условиях.

Он стоял в углу, согнувшись с пинцетом над стеклянным аквариумом и сбрасывавшим туда кусочки корма для многочисленных рыбок, плававших у самой кромки стеклянной емкости.

Волос на голове почти не было. Очки, похожие на два огромных коровьих глаза, внимательно исследовали все, что попадалось им под фокус. Невысокого роста, он немного смахивал на гнома, потерявшего в своих штольнях кирку и теперь искавшего ее здесь, среди цветов и зеленеющих растений.

— Профессор. — окликнула она его.

Мужчина обернулся почти мгновенно. Человеческий голос в его лаборатории всегда был редким гостем и такое появление аж двух представителей хомо сапиенс в его обители вызвали у старика небывалое удивление.

— Это он. Я вам о нем рассказывала пару дней назад.

Он медленно подошел ко мне. Внимательно осмотрел с ног до головы, будто я был вовсе не человек, а очередной образец внеземной жизни, требовавший срочного помещения в стеклянную колбу и самого пристального изучения.

— Да, — коротко ответил профессор, — вижу его. Похож. Даже пахнешь Землей.

Я ничего не ответил и профессор спокойно вернулся обратно к аквариуму.

Света перевела на меня взгляд и пожала плечами.

— Он всегда такой. Нужно подождать — шепнула она мне, раздвигая нависшие на ее пути листья растений, подошла к старому ученому.

Они о чем-то шептались, переговаривались. Я видел. Что с ней он ведет себя иначе, более свободно и раскрепощенно. Он не доверял? Быть может считал за очередного политикана, залетевшего сюда проездом для пустой болтовни и отчетности перед начальством. Я не знал. И если честно — не хотел. Я смотрел на все эти стеллажи с бесконечным строем растений самых различных размеров и видом. Такого разнообразия и дивности, что концентрировалась в одном этом маленьком месте, я не видел даже на Земле, о чем не смог молчать.

— Так много, — вдруг вырвалось у меня из груди и шептавшиеся до этого между собой женщина и мужчина, вдруг обратили на меня внимание.

— Простите? — переспросил профессор.

— Растения. Их очень много. Все это выращено здесь или завезено с других планет?

Иванов посмотрел на женщину и, взяв своей рукой за ее плечо, указал в мою сторону. Я думал она вернутся ко мне и встанет рядом, но к собственному удивлению, Света молча прошла за мою спину и скрылась за дверью, где ее шаги исчезли почти сразу.

Старик внимательно смотрел на меня. Он ждал дальнейших слов с моей стороны, ждал, когда я покажу ему, что мне действительно нужно от него и чего я стою на самом деле.

— Я не видел здесь на планете ничего подобного. Один бетон и стальные конструкции.

— Человеческая рациональность вкупе с безвкусицей. — вдруг резко ответил он. — Мы всегда стараемся привнести что-то свое во все вещи, места и ситуации в которые только можем попасть. Даже здесь, на планете, абсолютно не нуждающейся в нашей помощи, мы вот уже многие годы пытаемся бить ее своим кнутом, требуя скорейшего повиновения, называя это терроформированием.

— Вас это не устраивает? — спросил я, чем вызвал настоящий гогот со стороны профессора.

Он снял свои огромные очки и под ними я увидел голубые глаза, прямо и с толикой презрения смотрящие на меня.

— Я был о вас лучшего мнения, товарищ МакКомли.

— Что я такого сказал?

— Задали глупый вопрос.

— В нем нет ничего глупого.

— Это вам так кажется. — голос Иванова стал грубее, — Рационализм, друг мой, может приносить пользу лишь тогда, когда учитывает интересы всех сторон без исключения. Терроформирование, или говоря проще, в нашем случае изменение планеты до пригодных для человеческого проживания условий, это насилие над планетой. По крайней мере в том виде, в каком оно происходит сейчас.

— Разве не вы и не ваши ученые начали это дело? — спросил я.

— Нет, однако стоит признаться, что мои коллеги совершили много ошибок. Расхлебывать которые приходится нам и по сей день.

Он внезапно замолчал и повернулся к аквариуму. Прозвучал легкий щелчок и вода, в которой находились рыбки, вдруг забурлила от поступавшего в нее кислорода.

— Все это тема не для сегодняшней встречи, товарищ МакКомли. Может быть, когда я буду уверен в вас гораздо больше, то смогу рассказать поподробнее о всем том, что твориться на этой планете. Однако мне хотелось бы узнать, зачем «видак» проделал огромный путь от самой Земли и осел в этом месте.

— Я прилетел по просьбе вашей администрации. Нужно провести внутреннее расследование.

— Ах, вот оно что. — он закинул голову. Словно только что услышал нечто необычное, — Трон под Фальконом начинается шататься все сильнее и он решил попросить помощи.

— О чем вы говорите?

Иванов несколько секунд внимательно изучал мою реакцию на свои слова. Словно пытаясь прочитать на мне, стоит ли говорить дальше или закончить разговор прямо сейчас.

— Ни о чем. Это так, мысли в слух. — профессор улыбнулся и вернулся к своим рыбкам.

— Мне нужно кое-что спросить у вас. — я подошел к нему ближе и тут же почувствовал приятный аромат распустившихся цветом, — Это может показаться немного странным, но…

— Но вы пришли к сумасшедшему ученому, чтобы самому не прослыть таким же психом. Я прав? Не волнуйтесь. Я прекрасно знаю, что обо мне говорят и какую репутацию мне здесь создали. Говорите же, я выслушаю. Даже если вы скажите откровенную чушь, я не буду смеяться над вашими словами.

В такие минуты мне не хотелось говорить вообще. Но к кому обратиться если не к Иванову. Он был горой. Монолитной. И если существовал ответ на то, что я увидел в голове погибшего мужчины, то он был здесь.

— Память погибшего человека сохранила образ огромной змеи, напавшей на него и убившей во время преследования. Я бы мог рассказать об этом сразу, но размеры этой рептилии превышали все нормальные для природы стандарты. Это вообще возможно на этой планете?

— Нет, — коротко ответил Иванов. — Исключено. Климат не тот, состав атмосферы, отсутствие достаточного количества воды и минералов, необходимых для развития крупной жизни. Нет, — еще раз подытожил он, — Это невозможно. Вы что-то напутали.

Я не был святым и как любой человек, пусть и наделенный некоторыми способностями, мог ошибаться. Однако память являла собой гораздо более сложный механизм, как могли считать другие. Она никогда не сохраняла в себе бред или информацию, ценность которой была весьма сомнительной. Я четко видел огромную рептилию, и предсмертный крик человека, убегавшего от своей судьбы, был тоже неподдельным. Она была там и тоже самое я сказал профессору.

Дослушав, он лишь улыбнулся. Ему нравилось мое упорство и желание доказать то, чего по сути не могло существовать.

— В вас есть что-то от ученых древности, ступавших на путь изучения явлений, которые в те времена считались проявлением божьей воли. Не боитесь, что вас сочтут сумасшедшим еретиком, посягнувшим на самое святое, а потом сожгут на костре в назидание другим?

— Нет, — ответил я.

— Это очень хорошо. История и великие открытия всегда делались теми, кто не боялся ставить под сомнение сформированные законы мироздания, кто стремился заглянуть немного вперед, за черту, которая порой стоила им жизни. Сейчас все стало иначе. Мы пришли к тому моменту, когда опровергать практически нечего. Мы просто идем на место, сопоставляем полученную информацию с тем, что заложено в базах данных и получаем результат. Труд ученого перестал быть продуктивным. Все стало решаться слишком быстро. Пропало чувство интриги, неизвестности, ощущение чуда или провала. Мы больше никогда не станем великими и знаете почему? Потому что открытия больше никому не интересны. Я проработал на этой планете всю свою сознательную жизнь, провел более тридцати серьезных научных изысканий, в том числе доказав наличие разума у планеты, за что на меня повесили ярлык чудака и сумасшедшего. Не было никакого прогресса, товарищ МакКомли, как и в те далекие времена нас до сих пор клеймят за открытия, которые рушат привычное понимание мира и поэтому я никогда не стану великим. Я умру на этой планете и мои труды умрут вместе со мной. Я знаю это, поэтому ничего не требую от других людей. Те, кто что-то хотят понять, чему-то научиться в этой жизни сами приходят ко мне, как вы вот сейчас. Они похожи на неотесанный кусок мрамора, который я, как великий скульптор начинаю обрабатывать, отсекая все лишнее и оставляя лишь то, что действительно надо и необходимо человеку. Мы на этой планете, товарищ МакКомли, для того, чтобы не дать ей сгинуть в огне промышленного вампира, нашедшего себе очередную жертву и впившегося в ее тело своими стальными клыками. Эта планета живая, она чувствует боль, каждый раз, когда наши машины вгрызаются в ее плоть, выкидывая обработанную породу на поверхность, а затем собирают комбайнами. Я пытаюсь остановить все это, пытаюсь всеми силами воспрепятствовать этому, но мои силы не вечны, да и нет у меня уже той прыти, что раньше. Планета не всегда была такой агрессивной, она стала такой всего пару десятков лет назад, когда добыча метума вышла на по-настоящему промышленные масштабы. Она защищается, Макс! Слышишь меня! Она защищается! Все эти бури, торнадо, свинцовые тучи, изрыгающие на наши головы яркие молнии, все это ответная реакция планеты на наше пагубное воздействие. Мы вши на ее теле и мы не приносим никакой пользы. С каждым днем ей становится все хуже и хуже, а ее реакция все более агрессивной. Только вчера пришла информация с северо-западной станции, откуда мы берем метеорологические данные, что за горным хребтом Эмануэль наблюдается необычайное свечение и шквалистый ветер. Никто толком даже не знает, что это такое, но понятно одно — у нее заканчивается терпение, МакКомли, и если не прекратить все это, то вскоре мы ощутим на себе самый настоящий гнев Эндлера.

Рыбки в аквариуме стали медленно подниматься к верху. Кислород иссяк, работа баллонов прекратилась. Профессор вернулся к своему обычному делу, склонив голову, как смотритель в морге, над своими колбами, продолжая колдовать не обращая на меня внимания.

Я стоял как вкопанный на том самом месте. Голова внезапно заболела — память воскресила внутри меня то страшное шипение, что я слышал с самого утра и был вынужден присесть на ближайший стул.

Воздух был наполнен ароматом цветов, а на голову опускались многочисленные веточки невесть откуда взявшегося папоротника.

— Что же мне сказать Фалькону?

— Мм? — не поворачиваясь, промычал Сергей.

— Он же сочтет меня спятившим.

— Иногда людям этого не хватает — на секунду стать сумасшедшими, может быть только тогда нас начнут воспринимать всерьез. Сделайте то, что должны, а затем продолжайте работу. Сто с лишним человек, погибших при невыясненных обстоятельствах, это колоссальный труд даже для «видака». Я много читал о вас, — продолжал Иванов, — знаю каким трудом вам дается проникновение в память человека, который явно не хотел, чтобы кто-то копался в его воспоминаниях, как в грязном белье, выискивая секреты давно минувших дней. Но, увы, это ваша работа. Сделайте это, а потом, завтра, а может после завтра или через неделю, когда картина происшествий станет более понятной, я снова с вами встречусь и кое о чем поведаю.

Я встал со своего места сразу как боль в голове позволила мне сделать это. По пути к двери он еще раз окликнул меня и попросил ни в коем случае не упоминать об этой встрече при разговоре с Фальконом, ссылаясь на их старую неприязнь друг к другу.

Я вышел за дверь и аромат цветов тут же покинул меня.

— Ну как? — спросила Света, сидевшая на небольшом «дутом» кресле в углу возле окна.

— Нужно идти к Фалькону и все ему рассказать.

— Хорошо.

Обратный путь до здания администрации занял немногим больше пятнадцати минут. Охрана все так же стояла на своих местах и, несмотря на пропуск, тщательно проверила нас, вывернув все карманы наружу.

Администратор сидел у себя на кресле, закинув ноги на край стола и дымя толстой сигарой. Увидев наше присутствие еще на камерах видеонаблюдения, он нисколько не удивился и встретил молчаливым взмахом руки, обычным, для такого рода, приветствием.

Я выложил все, что увидел в памяти человека. Он слушал внимательно, ловил каждое слово и по окончании моего доклада раздавил окончание сигары о дно хрустальной пепельницы.

— Вы меня за идиота принимаете, мистер МакКомли?

Это не было для меня удивлением. Такая реакция была, по крайней мере, предсказуемой и по дороге к его кабинету, поднимаясь по высокой лестнице, я уже обдумывал, что буду говорить после его очевидной реакции.

— Ни коим образом, но это то, что было в его мозгу.

— Может быть вы не то посмотрели, ну, знаете как это бывает, ищешь старую бумажную записку среди кучи таких же и не можешь найти, а потом просто берешь первую попавшуюся. Может, и вы так поступили?

— Нет, — ответил я, — ошибки быть не может. Там была огромная рептилия, гнавшаяся за ним сквозь плотный туман или смог. Он кричал, бежал со всех ног, но не успел добраться до безопасного места.

Фалькон встал со своего места, глубоко вдохнул, отчего его грудь раздулась до небывалых размеров, а после указал своей рукой на вид из окна.

— Посмотрите туда, мистер МакКомли, прямо в сердце этой черной, как смерть, бури, посмотрите на доклады ученых, если вы не верите собственным глазам и отказываетесь принимать простую истину — там, за пределами защитного купола, не может даже теоретически зародиться хоть какая-то жизнь, не говоря уже про рептилии размером с корову. Не может по определению. И вот сейчас, вы приходите ко мне и говорите, что виной всему, всем этим смертям, является нечто, отчего в страхе убегал человек? Не городите чепухи, МакКомли, я здесь не первый день и даже не первый год, уж кому-кому, а мне прекрасно известно, что и как тут может происходить, и если бы моих сил было бы достаточно, чтобы решить и эту проблему, я бы ни в коме случае не стал нуждаться в ваших услугах. Будьте добры, делайте свою работу и делайте ее хорошо, иначе мне придется отослать отчет на Землю с ни самыми лестными отзывами о проделанной вами работе.

Нет, он кричал. В его голосе не было слышно даже капельки раздражения. Скорее всего это напоминало простой холодный вывод, который он сумел сделать и вылил его мне на голову, словно холодный душ.

Фалькона можно было понять. Он боялся. Боялся потерять собственное место, боялся, что однажды его, вот как меня сейчас, будут отчитывать за плохую работу, говорить о его бездарности как руководителя, а потом, после всей словесной экзекуции, уволят, отправив доживать свой век на какую-нибудь богом забытую железную шахту.

— Эта планета — все, что у меня есть, мистер МакКомли. Я не могу ее потерять. Не могу! Просто поймите это. Она мне как дом, как старый автомобиль, который уже до боли осточертел, но все еще вызывает приступы ностальгии по былым временам, когда я, молодой и полный сил, давил на педаль газа и мчался вперед по дороге собственной жизни.

— Я лишь делаю свою работу, только и всего. — ответил я.

— Мне не известно как вы проникаете в головы людей и что при этом происходит у вас внутри, но сейчас это имеет посредственное значение — на кону моя работа на этой планете и я не хочу ее терять.

Он на секунду замолчал, но вскоре добавил.

— Мой отчет начальству должен быть направлен через неделю. И за это время мне необходимо выявить основную причину гибели всех этих людей и она не должна состоять из бреда и домыслов на тему существования гигантских рептилий. Поэтому будьте добры, приступайте к работе немедленно.