Ябеда

Глава 34

Нина уронила тарелку — верхнюю из стопки у нее в руках. Соскользнув, тарелка спланировала на выложенный плитками пол, осколки фарфора брызнули во все стороны, под стол, под буфет, под холодильник.

— Я достану, — сказал Мик, опять появившись невесть откуда. — Как по-твоему, все хорошо идет? — Он притянул Нину к груди и крепко обнял, словно прощался на месяц. Поцеловал в губы, она не ответила. — Что с тобой? — Мик вытащил у нее из пальцев кусочек фарфора.

— Ничего. — Нина ожила, нагнулась за останками погибшей тарелки, и неудачно — порезала палец. Сразу выступила кровь, густая и темная, закапала на плитки. Нина сунула палец в рот.

Мик вынул из ящика пластырь и протянул жене:

— Держи. Ты с ног валишься, любовь моя. Я сам принесу кофе, через пару минут. А Джози уже пожелала всем спокойной ночи. — Мик и сам явно нуждался в отдыхе.

Нина облегченно выдохнула: хоть за дочку теперь можно не переживать. Вот если бы еще Мик не намекал, что ей следует вернуться к Бернетту. Как хозяин он, конечно, прав, но, несмотря на усталость, Нина не сменит кухню на гостиную, где придется сидеть в компании с этим человеком. Она неуверенно возразила, что лучше займется кофе.

— Я быстро, — сказал Мик.

Спорить бессмысленно, поняла Нина. Она должна помочь Мику там. Ему невдомек, а ведь всей его семье грозит опасность. Скрепя сердце, Нина вернулась в гостиную. Выйдя из-за стола, Бернетт разглядывал ранние работы Мика над камином.

— Они разительно отличаются от того, что я ожидал увидеть, — вскользь заметил он, оглянувшись на Нину, опасливо замершую в дверях. — Не такие… чувственные, на мой взгляд, как некоторые из работ вашего мужа.

— У него есть много других. — Аргумент слабоватый, подумала Нина. Но ей плевать на мнение Бернетта о мастерстве Мика, главное — чтобы он поскорее убрался.

— Думаю, я должен с ними ознакомиться. — Бернетт подошел к ней. — Я уже просил вашего мужа, чтобы вы без него показали мне картины, поскольку художники совершенно не умеют себя продавать. — Бернетт вернулся к камину и снова воззрился на полотна. — Мик со мной полностью согласился.

— Ты просто отведи его в мастерскую, — раздался у нее за спиной неожиданный шепот: оказывается, Мик все слышал. — Вдруг посмотрит и уйдет.

Нина содрогнулась и взмолилась безмолвно: «Не надо, пожалуйста, не надо! Не заставляй меня!» Единственное, что немного успокаивало, — мужу, кажется, гость тоже пришелся не по душе. Мик по-свойски опустил ей ладонь пониже спины, подталкивая к Бернетту. Нина упиралась, но рука гостя уже легла ей на плечи, и по коже у нее пробежал озноб.

— Показывайте дорогу. — Клок тусклых волос упал Бернетту на глаз, наполовину скрыв довольство на его физиономии. Осклабившись, он откинул прядь. — Сегодняшний вечер превращается в истинное наслаждение.

Мик открыл стеклянные двери на террасу, в дом ворвался запах нагретой за день реки. Солнце уже спустилось за соседнюю рощицу, и Мик включил уличные фонари, чтобы осветить дорожку к мастерской. Фонари вспыхнули и тут же погасли.

Мик застонал:

— Черт! Предохранитель полетел. Или одна из лампочек перегорела. — Он двинулся было к чулану под лестницей, но сразу остановился, сунул руку в карман и протянул Нине ключ от мастерской: — Вот, возьми.

Тройной обмен беглыми взглядами — и Бернетт вывел Нину в темноту влажного вечера.

Чужой показалась Нине собственная дрожащая рука, протянутая за ключом; больше всего на свете ей хотелось ухватиться за пальцы мужа. Как он не понимает, что творит, оставляя ее один на один с этим человеком?

— Спасибо, — еле слышно проговорила она, и на миг ей почудилось, что Мик заколебался, померещилось сомнение в его глазах, обращенных к Бернетту и затем снова к ней. Но нет, Мик как ни в чем не бывало отправился к электрическому щитку.

Трава прохладно щекотала ноги, пока Нина молча вела Бернетта к мастерской, ступая по камням вдоль цветочных бордюров. Прошлым летом они с Миком своими руками выложили эту дорожку.

Можно изловчиться, схватить камень и огреть по голове, мелькнула мысль. И все кончится, не успев начаться. Мик поймет, если ему объяснить. Потом они все уедут…

— У вас очень милый садик, — заметил Бернетт. (Как это он разглядел в такой темноте?) — Я бы даже сказал, вы и в жизни очень мило устроились. — Голос стал более низким и густым, в нем зазвучали зловещие нотки.

Нина не ответила.

Они подошли к мастерской, Нина нащупала замок, крутила его так и эдак, но вставить ключ никак не получалось.

— Позвольте мне. — Теперь Бернетт говорил как нежный любовник, предлагающий расстегнуть заевшую молнию или тугую пряжку. Проворные пальцы легли на ее руку, ловко вытянули ключ и вставили в замок. — Вот так, — шепнул он ей на ухо. — Очень просто.

В мастерской Нина отыскала выключатель, лихорадочно защелкала им, но света не было.

— Наверно, Мик не нашел предохранитель. А мастерская подключена к одной цепи с садовыми фонарями. Придется возвращаться, все равно ничего не видно. — Нина шагнула к двери.

— Все, что мне нужно, я вижу, — жестко отрезал гость.

Нина повернулась к нему. Свет из кухонного окна бледной полосой падал на лицо Бернетта, выхватывая острый нос и выпирающий подбородок. Его глаза бегали по ее лицу, пытаясь что-то высмотреть.

Не говоря ни слова, Нина повернулась к выходу, но резкая боль от его пальцев, стиснувших предплечье, остановила ее.

— Я сказал: все, что мне нужно, я вижу. — Бернетт дернул Нину к себе. — Вот все искусство, вся красота и все доказательства, которые мне нужны. Мастерство вашего мужа не в картинах… — Бернетт засмеялся; изо рта несло тухлятиной, как в отлив на морском берегу, — а в умении выбрать себе жену!

Нина отвернулась, зажмурилась, не в силах протестовать, не в силах закричать. Что значит — в умении выбрать жену? Нет, неслучайно он пришел к ним в дом и неслучайно проявил интерес к искусству, хотя ему нет дела до картин Мика. Двадцать лет она уверяла себя, что этот момент никогда не настанет. Спокойная жизнь, заботливый муж, собственный дом и свой бизнес лишили ее реакции, природного чутья. Мак-Кормак — и тот подвел ее.

— Я… я не понимаю, о чем вы говорите.

Бернетт густо захохотал, притянул Нину еще ближе и, взяв за подбородок, повернул к себе ее лицо.

— Неужели за все эти годы ты ни разу не вспомнила обо мне?

Нина замотала головой.

— А я вот думал о тебе, — продолжал он. — Каждый день, все двадцать лет вспоминал прелести маленькой девочки. — Он был так близко, что Нина ощущала запах — чуть ли не вкус — пота у него на лице. — И представлял, что сделаю с тобой, когда найду.

Он подтащил рабочий стул Мика, упал на него, так что стул возмущенно скрипнул, и рванул Нину вниз, к себе.

— Нет! — Она выдернула руку, пнула его по голени и прыгнула к двери.

Бернетт схватил ее, прежде чем она успела взяться за ручку, и, снова упав на стул, грубо усадил к себе на колени. Она с отвращением почувствовала под собой его жилистые ноги.

— Долгими одинокими ночами я думал только о тебе, — замурлыкал Бернетт, поглаживая Нину по спине. — А жизнь тебя не обидела, миссис Нина Кеннеди. — Он будто выплюнул ее имя. — Ты почти не изменилась. — Бернетт провел пальцем по Нининой щеке, по волосам, прихватил прядь на виске, словно там была заколка. — Надеюсь, тебе пришелся по душе мой подарок?

Горло у Нины сдавило так, что она едва не задыхалась. Сознание висело на волоске.

— Понимаешь ли ты, каково это — потерять двадцать лет жизни из-за… — Бернетт обдал ее кислым дыханием, — из-за сопливой девчонки?

Нина покачала головой. Смотреть на него не было сил. Все тело окостенело от страха.

— Девятнадцать лет, четыре месяца и семнадцать дней я провел в заднице. Из-за тебя!

Он вдруг встал, оттолкнув Нину к стене. С соседней полки что-то упало.

В полумраке Бернетт притронулся к полотну на мольберте.

— Мне не слишком приглянулись картины твоего мужа, — сообщил он буднично, словно подбирал что-нибудь для украшения гостиной. — И мне плевать на твою безмозглую дочь. — Бернетт поднял большое полотно и поднес к Нине. — Но ты — совсем другое дело. Для тебя жизнь больше не будет праздником.

Нина издала тихий стон и не узнала собственного голоса. Ногти впились в необструганные доски стены.

— Ты умрешь, — сказал он тихо, но слова наполнили собой всю мастерскую, проломили тонкие стены и вырвались в ночь. — А скажешь хоть слово — первой умрет девчонка. — Бернетт чиркнул пальцем по жилистому горлу и добавил задумчиво: — Она похожа на тебя.

— Не смей ее касаться своими грязными лапами! — выдавила Нина.

— Очень надо. Она слишком стара для меня, уж тебе-то следовало это знать, Нина. — Он погладил ее по щеке. — Когда с тобой будет покончено, я начну жизнь по новой.

Свет зажегся в тот момент, когда Бернетт ударом ноги пробил холст. Полуослепшая от яркой вспышки Нина смотрела на картину. Это был ее портрет, чудесный портрет, который написал Мик. Глазки Бернетта жадно всасывали каждый сантиметр обнаженного тела, изуродованного его башмаком. Рана с рваными краями пришлась как раз на сердце.

— Скажешь Мику, что ты это нечаянно, договорились? — Бернетт толкнул холст, и тот упал на пол лицом вниз.

— Ты дьявол! — всхлипнула Нина. — Истинный дьявол!

Она выскочила из мастерской и полетела к дому через залитый светом сад. Слезы застилали глаза, она смаргивала их, но они снова набегали и лились по лицу — слезы страха и гнева. Рушилось ее счастье, сама жизнь.

Как он нашел меня?

Очутившись у задней двери, Нина в окне кухни увидела Мика. Если она и была в чем уверена, так это в том, что в дом должна войти, словно ничего не случилось, словно она только что мило провела время с гостем в мастерской. Переступить порог должна абсолютно другая женщина.