Ябеда

Глава 50

Страшная комната, где я видела кинокамеры, то место, которое представлялось мне самой преисподней, находилась в конце запретного коридора. Я решила сначала поискать там.

Они не получат Бетси. Мы скоро уйдем отсюда.

Я выскочила из спальни. Затертый линолеум, битый кафель, крашеные стены со следами грязных рук — все сливалось в мутное пятно и исчезало за спиной. Я летела не чуя под собой ног.

Перед дверью в жуткую комнату остановилась, чтобы перевести дыхание и справиться с тошнотой. Наконец решилась и уже не заботясь о том, что будет, рванула дверь на себя. Пускай лучше возьмут меня! Я была встречена темнотой, пустотой и мерзким смрадом.

— Бетси! — завопила я и припустила по коридору, перпендикулярному к первому. Одна дверь, вторая, третья — я ломилась во все. Скатилась вниз по лестнице, которая привела меня к другому входу в подвал, и оказалась в помещении с низким потолком, заваленном старой мебелью, бочками, банками из-под краски, какой-то техникой. Из помещения неизвестно куда вела еще одна дверь, но она была заперта. Мне показалось, я слышу за ней жалобный плач.

Ha ватных ногах я побежала к знакомому входу в подвал. Новая череда дверей. Я распахивала каждую, хлопала по выключателю и все время напряженно прислушивалась — не раздастся ли снова плач. Это могла хныкать Бетси.

Но я слышала только свое собственное дыхание, оно с хрипом вырывалось из клетки ребер, где я хранила свои страхи, копила долгие годы. Теперь, когда я в отчаянии искала маленькую девочку, благодаря которой моя жизнь обрела смысл, эти страхи хлынули водопадом. Бетси была мне как младшая сестренка, а я ее подвела.

— Бетси! — Мой крик, отскакивая от стен, покатился по подвалу, сгоняя с места тучи пыли, призраки прошлого, отголоски страха, накрывшие груды хлама как изодранная, окровавленная одежда. Мне мерещилась пещера ужасов, виделись маленькие скелеты, кости давно пропавших детей. — Ты здесь?

Это неправда! — твердила я себе, все яснее сознавая весь ужас того, что здесь творилось.

Тишина. Я уже не слышала никакого плача. Быть может, я вообще его не слышала? Или — кто знает — это прятался кто-то другой, комочек страха, с замирающим сердцем ждущий приближения смерти?

Я вскрикнула — по босой ноге пробежала крыса. Убедившись, что в подвале Бетси нет, я кинулась назад, на первый этаж.

Роклифф-Холл замер, дети спали. Старые часы показывали без четверти три. Полоска света лежала перед дверью в кабинет, где дежурила Патрисия, — согнувшись над столом, она только и мечтала, чтобы ее никто не потревожил.

— Кто здесь? — окликнула Патрисия, высунувшись из кабинета.

Я вжалась в стену.

Патрисия покрутила головой и вернулась к своей книжке. Ей не нужны неприятности, не станет она обращать внимание на ночные шорохи.

Я заметила, что входная дверь приоткрыта: кто-то недавно вошел или вышел. Вглядываясь в темноту и молясь, чтобы на этот раз оказаться на правильном пути, я сбежала по ступенькам.

Как была, босиком, я мчалась по камням, по щебенке, по застывшей грязи. Мчалась так, будто на карту поставлена моя жизнь.

Ошалевшая от страха, оборачивалась, пятилась, сверлила взглядом угрюмую громаду Роклифф-Холла.

— Ненавижу! Ненавижу тебя!

Тысячи воображаемых лиц маячили в темных окнах, скалили зубы. Я молотила кулаками воздух, черные тени, мелкий ледяной дождь — и бежала дальше, спотыкаясь о собственный ужас.

Ноги заплетались, словно я продиралась сквозь ночной кошмар. Руки хлопали по бокам, как крылья. Я полетела бы, если б только могла.

— Меня, возьмите меня!

Губы запеклись, в ушах звенело, кожу обжигал холод. Исколотые ноги кровоточили. Я была уже на аллее, ведущей к воротам ада. А дальше куда?

Что это? В лесу мелькнул свет, и я, не раздумывая, ринулась в ту сторону.

Я не узнавала знакомых мест. Все вокруг было чужим. Деревья, вокруг которых мы скакали, за которыми прятались, на которые залезали, вдруг обратились в чудовищ и тянули ко мне корявые руки.

Я все бежала.

Здесь в земле спали будущие колокольчики. «Не рви их, они хорошие», — говорила я Бетси. Но она не слушалась. А на проповеди, сверкая глазами-монетками, обрывала лепестки, и лиловое конфетти сыпалось нам под ноги, на каменный пол.

Я бежала дальше, перепрыгивая через сучья, сбитые недавней грозой. Я иду, я уже иду… Свет должен привести меня к Бетси. Кто-то был в лесу посреди ночи. Только бы они не тронули Бетси.

Морось постепенно превратилась в дождь, на мне не было сухой нитки. Лес сгустился, деревья словно сомкнули ряды и взялись за руки, чтобы не пропустить меня туда, где меня не ждали. Я не сводила глаз с огонька.

Но вот подлесок расчистился, деревья отступили и образовали открытое место с церковью посередине. Я затормозила, чтобы меня не заметили. Стараясь держаться в самой густой тени, я кралась вдоль опушки. Высокое стрельчатое окно церкви светилось, внутри кто-то зажег свечи — десятки свечей выстроились на подоконнике.

Пожалуйста, Бетси, пусть с тобой все будет хорошо. Она в доме Господа, здесь ей ничего не может угрожать, правда? Может, она и прибежала сюда, подальше от жадных лап, в покой и тишину пустой церкви? «Храбрая малышка», — пробормотала я, представляя свернувшуюся на скамье Бетси. Но пока я не знала наверняка, надо было соблюдать осторожность. Вдруг там вовсе и не Бетси?

От леса к церкви тянулась полоска кустарника. Пригнувшись, я пробиралась вдоль него, пока не уткнулась в сырую стену. Ведя ладонями по замшелым камням, я пошла вдоль здания к главному входу.

Стоп. Дальше нельзя, сразу заметят.

После воскресной службы нас, старших, всегда уводили в заднюю комнату на дополнительные уроки по Библии, а младшие оставались ерзать на скамьях и петь гимны под руководством мистера Либи. В той комнате было несколько окон и дверь прямо на улицу. Когда нас туда водили в последний раз, одну задвижку заело. Патрисия разозлилась: «Ну и пусть это чертово окно остается открытым!» — и испуганно зажала себе рот рукой.

Я подкралась к окну, просунула пальцы под трухлявое дерево, и рама поползла вверх. В нос ударил незнакомый запах. Обычно в церкви пахло сыростью, плесенью, старыми книгами, а теперь в воздухе разлилось благоухание ладана.

Я уперлась босыми ногами в зазор между кирпичами, руками вцепилась в оконную раму, подтянулась и протиснулась в образовавшуюся щель. Здесь было совсем темно, лишь тонкая полоска света просачивалась из-под той двери, что вела в церковь.

Я беззвучно спрыгнула на пол, на ощупь двинулась на свет и вдруг задела то ли стул, то ли ящик. Раздался скрежет дерева по дереву. Я проглотила крик от боли в босой ноге и затаила дыхание: вот сейчас сюда ворвутся, меня схватят, начнут трясти за плечи…

Ничего.

Я выдохнула, продолжила по шажочку осторожный путь и вдруг услышала пение, какого мне еще никогда не доводилось слышать.

Вот она, дверь. Алтарь будет слева, скамьи для прихожан — справа. Молясь, чтоб не скрипнула, я чуть-чуть, на мизинец, приоткрыла дверь и увидела ряды пустых деревянных скамей, на которых мы по воскресеньям отсиживали зады.

Людей нет, но откуда тогда эти странные звуки, похожие одновременно на монашеское пение и ворчание старой собаки? Я отважилась приоткрыть дверь пошире, на ладонь, но смогла разглядеть только окна и высокую наружную дверь напротив. И по-прежнему ни одной живой души. На мгновение я закрыла глаза, умоляя Господа о защите.

Не решаясь открыть дверь еще шире, я приникла к щели возле дверных петель. За ней поднимался столб света — золотое мерцание, наводящее на мысли о Рождестве, об ангелах, о празднике.

Глаза привыкли к сиянию множества свечей вокруг алтаря, и… я заткнула себе рот кулаком, вогнала крик назад в горло и впилась зубами в пальцы, чтобы удержать вопль.

К столу цветными лентами было привязано обнаженное детское тело. Девочка. Стол стоял перпендикулярно к алтарю, а она лежала поперек, маленькими босыми ногами к кресту. Четыре фигуры в черном возвышались над ней по четырем сторонам стола. Ее лица я не видела.

Только не Бетси! Пожалуйста, только не Бетси! Что происходит, я совершенно не представляла. Быть может, все не так страшно, как кажется на первый взгляд? Девочка не вырывается, не плачет. Пламя свечей совсем по-домашнему освещает обычно неприветливую церковь, пение навевает покой.

Округлив глаза, я уставилась на человека, стоявшего напротив.

Я его знала.

Мистер Таллок, когда-то он учил меня в деревенской школе. Сейчас его песочные волосы казались совсем рыжими. Рябая кожа туго обтягивала жирные щеки. Он был самый низкий из четверых и, похоже, главный. Он взмахнул руками над головой, пение прекратилось.

Короткий прерывистый вздох вырвался у меня из груди.

Тихо! Только не шуметь.

Я взмокла, руки тряслись — одной я по-прежнему мертвой хваткой держалась за дверную ручку, другую затолкала в пересохший рот. Кожу щипало и покалывало, как будто по мне ползали насекомые.

— Продолжим, — сказал кто-то из них.

Они пошли вкруговую, вытянув руки ладонями вниз над несчастным ребенком на столе.

Свечи выхватили из полумрака еще одно лицо.

Я знала и его.

Молодой парень из деревни, тот, что разъезжал у нас по участку на газонокосилке, сам еще совсем мальчишка, кудрявый и румяный. Сейчас его лицо было бледным, напряженным, глаза возбужденно горели. В Роклифф-Холле я слышала, как другие девчонки, дразня и заигрывая, звали его по имени, когда он работал у нас. «Эй, Карл! — хихикали они. — А ну, поймай! Не догонишь!»

Увидев следующее лицо, я замычала в кулак.

Мистер Либи.

Он медленно ступал вслед за другими в кольце свечей, провалы темных впадин обозначились у него над глазницами. Я зажала рот обеими руками и окаменела. Это наш директор, он обязан нас защищать.

Так почему же он вытащил из-под стола длинный нож и передал его четвертому из группы?

Этот последний повернулся, чтобы принять оружие. Я перестала дышать, приготовившись к новому шоку и очередному открытию. Но увидела только черный капюшон с пустыми миндалинами, вырезанными на месте глаз.

Все свершилось так быстро.

Нож вертикально вошел в грудь. Пение возобновилось, приглушив короткий, но пронзительный вскрик. С края стола потекла струйка крови. Меня беззвучно вывернуло наизнанку. Но я все еще не видела ее лица. Две маленькие руки раскинулись в стороны, и непроизвольно дернулось колено.

Прошу тебя, Господи, пожалуйста! Прошу тебя!

В гробовой тишине лезвие поднялось и вонзилось снова, на этот раз в живот. Человек в капюшоне орудовал ножом как хирург, и по церкви пополз металлический запах крови.

Девочка неподвижна. Четверо мужчин, обменявшись невнятными словами, отошли от тела.

И тогда я увидела ее.

Все закружилось, поплыло перед глазами.

Мягкие волосы свесились с края стола, широко открытые васильковые глаза на милом личике безучастно смотрели в потолок. Из темных отверстий на обнаженном теле струилась кровь. В ямке на груди собралась небольшая лужица, а из подмышки бежала целая алая река.

Я смотрела на нее, кажется, целую вечность. Проплыла в памяти каждая минута, которую мы прожили вместе, — с того самого момента, когда я нашла ее в коридоре, как приблудного щенка, и до последнего часа, когда она лежала со мной в кровати, теплая, живая и невредимая.

Горе превратило меня в камень.

Я видела свежие синяки у нее на ногах, на внутренней стороне бедер. Бессознательно впитывала все подробности, вбирая с жестокой отчетливостью. В памяти отпечаталась каждая родинка на их лицах, цвет их глаз, волос, тембр голоса, какие на них ботинки, какой длины ногти на руках и как они ухмылялись и аплодировали друг другу за отлично выполненное дело. Я видела и узнала их всех, за исключением того, что был в капюшоне.

Наконец я отступила от двери, попятилась обратно к окну, но споткнулась, и что-то с грохотом покатилось по полу.

Мужчины обернулись, с трех лиц отхлынула кровь, они стали белыми, как безжизненное тело Бетси.

Раздались испуганные крики, затем проклятья, оглушительный топот ног.

Не помню, как добралась до окна, трясущимися руками отворила его. Рама поехала вниз, прищемив мне пальцы. Все четверо были совсем близко, они уже ворвались в заднюю комнату.

Я вывалилась наружу, на мягкую землю у церковной стены, и побежала.

Только один раз я оглянулась, споткнувшись, и встретилась взглядом с молодым. Карл.

Лес сомкнулся вокруг, проглотил меня всеми своими ветвями, шипами и опавшими листьями. Я летела вперед, слыша только всхлипы собственного дыхания — вдох, выдох, вдох, выдох, тысячу раз, — и шум крови в ушах. Ноги до самых колен были в ледяной грязи, корявые корни вырастали на пути.

Переводя дух, я остановилась, согнулась пополам, оглянулась. Никого. Во мраке леса я оторвалась от преследователей.

Издали неслись приглушенные возгласы, но ни свирепого топота ног, ни звука погони сквозь чащу я не слышала. Они не знали, в какую сторону я побежала, не знали лес так хорошо, как знала его я.

Но разве я могла бросить Бетси? Тело Бетси.

Что они собираются теперь с ней сделать?

Жгучая ненависть к ним и столь же жгучая преданность Бетси заставили меня повернуть. Я кралась назад, на освещенные окна церкви. Осторожно, очень осторожно; шаг — вдох, другой — выдох. Остановиться, прислушаться. От дерева к дереву, от куста к кусту. Мне чудилось, как руки хватают меня сзади, зажимают рот, волокут в церковь, привязывают рядом с Бетси…

Впереди мелькнул слабый огонек.

Я была уже близко. Один из них, тот, в капюшоне, нес фонарь. Я скорчилась за мокрым кустом, сквозь колючие ветки наблюдая за происходящим. Они тихо переговаривались, время от времени над гудением голосов взлетал гневный выкрик — они спорили. Кто-то толкнул мистера Либи, он упал. Я нарушила порядок их ритуала. Они не знали, что теперь делать, не знали, много ли мне удалось увидеть, — и готовы были перегрызть друг другу глотки.

Я старательно подмечала каждую деталь, до последней черточки, и знала, что эту отвратительную сцену мне не забыть никогда.

Снова крики, звуки потасовки. Мне хотелось подобраться ближе, но я не смела. Один из мужчин что-то нес — в руках у него что-то белело, другой держал свечу. То теряя их из виду, то снова находя, я следила за продвижением четверки.

Карл — тот, который работал у нас на участке, — поднял лопату и принялся яростно копать. Я слышала, как звякнул металл и выругался Карл — лопата угодила в камень. С шорохом сыпалась земля в темноте.

«Клади», — сказал один, я узнала голос мистера Либи. Тот, в капюшоне, нагнулся и сбросил Бетси в яму, пинком отправил ее высунувшуюся руку в неглубокую могилу.

Карл наклонился и сдернул что-то с головы Бетси, поднял к глазам. Я не могла рассмотреть, что это, но в свете фонаря блеснул металл.

Затем он наспех забросал яму землей. «Уходим».

Подхватив лопату, свечу, сброшенный пиджак, все четверо поспешно зашагали прочь. Я смотрела им в спины. Черный человек откинул с головы капюшон. И они скрылись в темноте.

Я перевела взгляд на невысокий сырой холмик под дубом. Через час, а может, два, когда не осталось и тени сомнений, что убийцы ушли, я поползла к Бетси как лесная зверушка, рыскающая, вынюхивающая, ищущая. Подобравшись вплотную, я запустила руки во влажную землю, и ее запах залепил ноздри. Дождь кончился, но с веток падали крупные капли.

Я разгребала землю, сначала медленно, потом быстрее, быстрее, в ужасе, что Бетси задохнется. Рыла как одержимая, пока ноготь не зацепил что-то мягкое, что-то холодное.

Плечо Бетси.

Я утерла слезы, размазывая грязь по щекам, и принялась счищать землю с ее лица, с груди, с шеи. Наконец показались слипшиеся пряди ее мягких, как у младенца, волос. В них была заколка с клубничкой — одна из двух, она всегда их носила.

— Бетси! Бетси!

Слезы лились на ее лицо, открывая под маской из грязи тонкую белую кожу. Она спала с открытыми, забитыми землей глазами и смотрела на кроны деревьев.

Я трясла ее. Целовала. Стирала подолом ночной рубашки кровь с ее груди.

Бетси больше не было. Ее у меня забрали. Она была мертва.

Я сняла с нее вторую заколку, невольно вырвав несколько спутанных волос. И побежала. И не останавливалась, пока не очутилась в деревне. В изнеможении, обезумев от горя, я рванула дверь телефонной будки. Я звонила в полицию.

Довольно. С меня хватит. После десяти лет молчания пришло время все рассказать.