Ядерный Ангел

Глава восьмая. Дорога на север

Наверное, есть на свете какая-то высшая сила, которая оберегает от бед хороших людей. Карагод так запугал меня своими рассказами о шуцманах, рейхсъягерах, людоедах-коптильщиках и сектантах, что я не ожидал от нашего рейда на север ничего хорошего. Но все обошлось. Три дня мы пробирались к месту назначения: шли по ночам, а днем отсыпались в развалинах, которые довольно часто попадались на пути. Больше всего нас доставал холод, от которого некуда было укрыться. У меня начался сильный ларингит, то ли от переохлаждения, то ли оттого, что мы спали в заброшенных домах. Алина держалась молодцом – мы не услышали от нее ни одной жалобы. Впрочем, – и мне это уже не понравилось, – девушка замкнулась в себе и почти все время молчала. Отвечала на наши вопросы односложными фразами и ни с кем не заговаривала сама. Но в остальном, все шло вполне рулезно. За все это время только два раза пришлось поволноваться. Вечером первого дня мы натолкнулись в руинах на еще одну стаю собак, но эти псы оказались не такими агрессивными, как стая на товарной станции – полаяв на нас, они убрались, уступив нам развалины для ночлега. А вот на второй день, когда мы миновали участок леса и вышли к дороге, нас едва не засекли. По дороге двигалась колонна из двух грузовиков, джипа и трех мотоциклов – судя по намалеванным на технике красным лисицам, это были автономы. К счастью, техника была старая, гремела и тарахтела так, что ее было слышно, наверное, за километр, и мы успели спрятаться в кустах у обочины дороги.

– Продкоманда, – пояснил Карагод, когда колонна исчезла из виду. – Фермеров шарпают.

– Здесь есть фермеры? – У меня не укладывалось в голове, что в этом чудовищном мире есть люди, которые не стреляют, не мародерничают, не служат врагу, а просто работают на земле.

– Конечно. В этих местах много ферм.

– Неужто не боятся здесь жить?

– А чего бояться? Жрать все хотят – и лисовцы, и повстанцы. Если б не фермеры, все давно бы с голоду передохли. Так что у них вроде как неприскосновенность имеется. И наши их не трогают, и лисовцы берегут, иной раз даже платят за еду. Даже ягеры у них на постой останавливаются, уважают.

– А коптильщики?

– Эти всех хватают. Но фермеры тоже за себя постоять могут.

Карагод сказал правду – на следующий день мы вышли к одной из таких ферм. Она напоминала укрепленный форт. Усадьба была обнесена мощным частоколом из бревен, густо оплетенным колючей проволокой и усиленным бронелистами от разобранной боевой техники, а на подступах к ферме красовались таблички типа «Чужакам не входить!», «Стреляем без предупреждения!» и «Фугасы!» Над воротами хозяева фермы устроили сторожевые вышки с пулеметами. На одной из вышек был человек, и он устроил нам настоящий допрос. Лишь после этого нам открыли ворота.

Хозяина фермы звали Евгением. Обликом и повадками он напоминал скорее атамана какой-нибудь банды времен гражданской войны, чем фермера – здоровенный, угрюмый, обросший до самых глаз седой бородой, одетый с ног до головы в немецкую камуфлированную форму. Кроме Евгения на ферме жили его жена, четверо сыновей с семьями и несколько работников-сервов.

– Еды вам? – буркнул Евгений-Лесовик, когда Карагод объяснил кто мы такие и попросил поделиться продуктами. – А чем платить будете?

– Да у нас вроде как и нечем.

– Нечем? Тогда и еды не будет.

– А шуцманов, небось, кормишь, как гостей дорогих, – набычился Карагод.

– Коли платят, то кормлю, – ответил фермер. – Мне все едино, что шуцман, что боцман, что хрен, что редиска, лишь бы платили. Нынче весна, свои припасы почти подъели, а тут еще этих дармоедов кормить, – Евгений указал на сервов, складывавших дрова в поленницу. – Так что милости прошу со двора.

– Погоди, – я вытащил из споррана немецкий выкидной нож, который взял у Веника, прибавил неисправный обрез и последнюю оставшуюся у меня пачку сигарет. – Что за это дашь?

– За это? – Фермер взял обрез, подергал затвором, потом повертел в руках нож. – Картошки дам полведра и полосу сала.

– Надеюсь, не человеческого?

– Не, мы говорящую поросятину не едим, – фермер оскалил в улыбке крепкие и острые желтые зубы. – У нас хрюкающая есть. Будем меняться?

– Будем, нам еда нужна.

– Эй, постой, прибавь еще что-нибудь! – потребовал Карагод. – Полведра картошки за винтарь – это грабеж.

– Винтарь этот еще ремонтировать надо. Так что не гоношись. Все по справедливости. Можете малость отдохнуть на дворе и воды из кадки взять, – разрешил фермер. – Только ради девки вашей позволяю. Но помните, начнете шуметь, мы вас быстро стреножим.

Он забрал мои вещи и ушел в дом. Карагод выругался, с негодованием посмотрел на меня – он, видимо, планировал каким-то способом раскрутить нашего хозяина на более выгодный для нас бартер. Я между тем наблюдал за сервами. Их было четверо, трое мужчин и женщина. Худые, почти дистрофики, с серыми равнодушными лицами, одетые в лохмотья и грубые кожухи из овечьих шкур. Двое из сервов были определенно европейцы, а вот старший из мужчин и женщина показались мне похожими на азиатов, оба темноволосые и смуглые. Я решился, подошел к ним и заговорил.

– Кто такие? – спросил я мужчину с азиатской внешностью.

Он промычал что-то, в глазах его был страх.

– Язык нет, – ответила женщина и провела несколько раз ладонью перед своим лицом. – Язык отрезать.

– У него отрезан язык? – уточнил я.

– Да. Он поспорить, хозяин язык с ножиком отрезать.

– Какой хозяин? Евгений?

– Нет, другая, – женщина махнула рукой куда-то вдаль. – Раис Евгений хороший. Бить нет, обижать нет, мало-мало ругать. – Тут женщина на меня как-то странно посмотрела. – Раис хочет серв покупать?

– А то, что хочешь, чтобы тебя купили?

– Фейруз все равно, – сказала женщина с той обреченностью, которая бывает только у совершенно отчаявшихся людей. – Фейруз служить любой хозяин.

– Что, пытался установить человеческий контакт? – спросил Тога, когда я вернулся под навес во дворе, где устроились мои друзья.

– Просто поговорил. Вон тех чернявых сервов видишь? Похоже, они – новый этап гастарбайтерства в России.

– Не стоит говорить с сервами, – посоветовал Карагод, – хозяину вряд ли это понравится.

– По-твоему, это нормально?

– Они живут в безопасности, и у них есть еда. Многим в этом мире больше ничего от жизни не надо.

– Эх, Авраама Линкольна на вас нет! – вздохнул я.

Из дома вышли две молодые женщины, видимо, жены сыновей хозяина: одна несла крынку, вторая – большое блюдо с печеной в золе картошкой. Угощение предназначалось нам: видимо, фермер Евгений все же соблюдал законы гостеприимства. В крынке оказалось сильно разбавленное водой топленое козье молоко, а картошка была сладковатой, видимо, мороженой, но и эта скудная еда была кстати. Тога, перед тем как есть, проверил еду дозиметром.

– Хорошая ферма, – сказал Карагод, прожевав картофелину. – Козы есть, свиньи, куры. Думаю, шуцманы тут частые гости.

– Как ты думаешь, хозяин на нас не донесет?

– Может донести. Поэтому оставаться здесь нельзя. Поедим, и дальше пойдем.

– У вас тут вообще кому-нибудь доверять можно? – возмутился Тога.

– Никому. Все люди грешники. И всем своя шкура дороже чужой.

– Это я уже понял, – сказал я, продолжая следить за работающими сервами.

Фермер появился через пару минут с холщовым мешком и салом в руке. Мы забрали вымененные продукты, и Карагод заявил, что нам пора.

– Скатертью дорога! – напутствовал нас фермер. – Будет товар на обмен, заходите, а попусту не надоедайте.

– Очень любезный господин, – сказал я, когда мы вышли из ворот. – И так везде, Карагод?

– Этот еще добрый попался. Покормил даже. Бывают и такие, что гостей картечью или очередью из пулемета встречают. Стреляют, а потом разбираются, кто и зачем приходил. Ладно, хватит о пустом. Мы почти на месте. Завтра к утру выйдем к нашим.

До темноты мы добрались до разрушенного хутора, и здесь у повстанцев оказался добротно оборудованный схрон в одном из погребов. В схроне было толпиво, чистая вода и даже немного патронов в тайнике. Карагод разжег печку, Алина сварила картошки, приправила салом, и у нас получился совершенно роскошный ужин. Карагод даже угостил всех крепким самогоном, который до сих пор был неприкосновенным запасом.

– Почти добрались, – несколько раз повторил он за ужином. – Теперь главное выспаться хорошенько. Эх, хорошо! Давно у меня все так гладко не выходило.

– Не сглазь, – сказала Алина.

– А я не глазливый. Тут до Приречного осталось километров восемь. Неспешным шагом часа два пути. И места уже наши, сюда всякие уроды, вроде коптильщиков, не суются. Давайте отдыхать.

У меня было к словоохотливому Карагоду немало вопросов, но я решил повременить. В конце концов, если наш проводник не преувеличивает, завтра мы будем на месте, и у меня появится много времени на расспросы. К тому же я сильно устал, сытная еда и тепло разморили меня вконец, и я подумал, что мысль о крепком многочасовом сне действительно самая правильная. Забравшись на одну из лавок, я завернулся поплотнее в свою собачью куртку и закрыл глаза.

Проснулся я с неприятным чувством – мне показалось, что-то очень холодное и мягкое коснулось моей руки, и от этого прикосновения по всему телу пробежала волна озноба. Я немедленно открыл глаза. Вокруг меня была темнота, а потом из мрака на меня глянули бесцветно-серые глаза с крошечными точками зрачков.

– Вот и все, – сказал по-немецки голос, такой же серый и бесцветный, как глаза. – Думал сбежать? От нас не убежишь. Я дал тебе шанс, а ты его не использовал.

– Погоди, Ханс, – сказал другой голос, и еще один сгусток мрака приблизился ко мне. – Не пугай его. Дай, я с ним поговорю.

Нахттотер скинул с головы капюшон, и я увидел его лицо – белое, аскетическое, с глубокими морщинами вокруг рта и на лбу. Настоящая маска смерти.

– Убить тебя легче легкого, человек, – сказал он. – Одно движение руки, и твой сон станет вечностью, а твои тело и душа окажутся в нашей полной власти. Но ты мне интересен. Ты очень необычен. И я хочу говорить с тобой.

– Кто ты?

– Можешь называть меня Шварцкопф. А как твое настоящее имя?

– Вот уж хренушки тебе! Не скажу…

– И не надо. Мне не обязательно знать твое имя, чтобы управлять тобой.

– Управлять?

– Между нами есть мистическая связь, мой друг. Ханс и Ева почувствовали ее и рассказали о ней мне.

– Да кто ж ты такой, Шварцкопф?

– Я один из трех нахтмайстеров Ордена Рыцарей Ночи. Можешь гордиться собой: это первый в истории Ордена случай, когда нахтмайстер лично беседует с неарийцем. Обычно до такого разговора дело просто не доходит.

– И чем же я тебя так заинтересовал?

– Всем. Ты не из нашего мира. Ты выбрал путь врага Ордена. И ты подобен нам.

– Подобен вам? Это еще почему?

– Я вижу твое прошлое. В нем ты ходил путями Тьмы.

– Мне совершенно непонятны твои иносказания, нахтмайстер, – я почувствовал, что мой ужас перед этим существом несколько развеялся, зато мной овладело сильное любопытство. – Нельзя ли поконкретнее?

– Разве ты не был ночным существом?

– Не был, – соврал я.

– Ты лжешь. – Нахтмайстер погрозил мне пальцем, будто нашкодившему ребенку. – Твоя природа изменена. Не знаю, как тебе удалось пройти Превращение и снова стать человеком, но ты сумел это сделать. Это ценный опыт, мой друг. Очень ценный. Он открывает для нас невиданные перспективы. И я должен использовать тебя во благо Ордена.

– Использовать? – Я ощутил новую волну парализующего ужаса.

– Мы совершенны. Мы всесильны. Мы – настоящая элита Рейха, его душа и его будущее. И мы хотим, чтобы ты был с нами. Это великая честь, пришелец. Никто из людей никогда ее не удостаивался. Люди для нас – всего лишь пища.

– Я не понимаю, чего во мне такого особенного.

– Разве я неясно выразился? Ты был вампиром, но снова стал человеком. Как тебе это удалось?

– Я умер и возродился. Попробуй поступить так же, если хочешь проверить. Может быть, снова станешь человеком.

– Ты дерзок, но я на тебя не сержусь. Ты все еще не понимаешь, кто я. Кто такие нахттотеры. Я не могу и не хочу снова становиться жалким существом под названием «человек». Речь идет о тебе. Ты можешь быть для нашего Ордена очень ценным приобретением.

– А если я откажусь?

– Ты не сможешь. Нет, мы не станем тебя убивать. Это слишком легкий выход для тебя. И потом, смерть необратима. Умерев однажды, ты уже не будешь для нас полезен. Мы пока что сохраним тебе жизнь. Но мы не оставим тебя в покое. Мы будем преследовать тебя до тех пор, пока ты сам не отдашь себя во власть Ордена.

– Такого не будет!

– Будет. Запомни – куда бы ты ни шел, какой бы выбор не совершал, ты все время идешь путем Тьмы. И этот путь рано или поздно приведет тебя к Ордену. Только поэтому ты до сих пор жив. – Нахттотер набросил на голову капюшон. – Мы еще много раз встретимся с тобой. А сейчас разрешаю тебе проснуться…

– Алексей?

На этот раз я действительно проснулся. И увидел Алину: она смотрела на меня с тревогой.

– Алина? – сказал я и попытался улыбнуться. – Что, уже утро?

– Вы разговаривали во сне, – ответила девушка.

– Мне снились кошмары. Это неудивительно, в вашем мире нормальные сны просто не могу сниться, – тут я пристально посмотрел на нее. – А вот вы мне почему-то не снились.

– Иногда вы говорите забавные вещи, – сказала Алина.

Я оглядел схрон. Карагод и Тога мирно спали на своих лавках – их дурные сны, по-видимому, не беспокоили.

– А что вам снилось? – спросил я Алину.

– Это неважно.

– Как раз важно. К вам приходили нахттотеры?

– Нет. Когда приходят нахттотеры, человек больше не просыпается.

– Почему же я проснулся?

– Так вы опять их видели? – ужаснулась девушка.

– Мало того, я беседовал с их нахтмайстером. – Я начал рассказывать Кис свой сон. – Что скажете?

– Ничего, – Алина опустила глаза и отошла от лавки. Меня очень удивила такая реакция.

– Послушайте, Алина, – сказал я, понизив голос, – давайте поговорим откровенно. У меня ощущение, что вы что-то знаете. Что-то очень важное для меня. Почему вы не хотите этого сказать?

– Я ничего не знаю. Все, что я знаю о нахттотерах, я уже вам рассказала.

– Они приходили ко мне дважды и оба раза пытались внушить мне, что я им нужен. Зачем, почему?

– На этот вопрос могут ответить только сами нахттотеры, – Алина печально на меня посмотрела. – Мне снился отец. Он уходил по длинной аллее прямо в солнечный закат. Теперь я знаю, что никогда больше его не увижу.

– Наверное, не стоит верить снам.

– И это говорите мне вы? – Она попыталась улыбнуться. – Я очень хочу вам помочь, Алексей, но не знаю, как. Но я верю вам. Я, когда увидела вас впервые, сразу поняла, что вы именно тот человек, который нужен этому миру. Если это почувствовала я, то и Рыцари Ночи могли это чувствовать.

– Вы мне льстите, Кис. Я всего лишь простой парень из той, другой России.

– Я бы очень хотела представить ваш мир, но не могу. В детстве папа мне читал истории из Библии. Однажды он рассказал мне про рай, в который хорошие люди попадают после смерти. Наверное, ваша Россия очень похожа на этот рай.

– Нет, не похожа. У нас есть свои проблемы и свои трудности. Но по сравнению с вашим миром… Да, пожалуй, моя Россия покажется райским местом.

– Папа рассказывал, – продолжала Кис, – что однажды бог рассердился на людей и выгнал их из рая. А ворота запер и поставил там ангела с огненным мечом. И теперь люди не могут вернуться в рай, даже если бы захотели. Ангел не пускает. Я, когда была маленькая, представляла этого ангела со значком шуцмана на груди и с винтовкой за плечами. И плакала – мне было очень обидно, что я никогда не попаду в рай, потому что я не арийка, не гражданка Рейха. Сказала об этом папе, он засмеялся и сказал: «Милая, можно открыть любые ворота. Надо только очень сильно захотеть».

– Теперь понятно, почему вы стали гражданкой Рейха, – пошутил я.

– Это была папина идея. Он неплохо говорил по-немецки, но почему-то никак не мог сдать стаатсбюргер-минимум. Зато неплохо научил языку меня. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, папа сам подал мои документы на аттестацию, и я успешно сдала экзамены.

– Вы никогда не пытались уехать из Зонненштадта?

– Я не могла бросить папу. Он очень хотел, чтобы я училась. Дети поселенцев учатся только до тринадцати лет, такое образование считается достаточным. Папа выхлопотал для меня место в пансионе в Адольфсбурге, но я не смогла там учиться и вернулась домой. Мне было плохо без папы, а ему – без меня. У него не было никого, кроме меня.

– А ваша мать?

– Я ее никогда не видела. Папа однажды сказал, что она погибла вскоре после моего рождения. Шла из комендатуры и попала под перестрелку пьяных шуцманов.

– Простите, что заставил вспоминать все это.

– Папа много раз говорил мне, что в смерти нет ничего плохого. Все мы однажды умрем. Важно не то, когда ты умрешь, важно, что ты сделаешь перед смертью. Вы знаете про Жанну д` Арк?

– Конечно.

– Она прожила всего девятнадцать лет, но это была такая яркая жизнь, хоть и трагическая. Я всегда мечтала быть похожей на нее.

– Постойте, – меня захватила новая мысль, – в вашем мире тоже была Столетняя война?

– Была. А что?

– Дело в том, что она была и в моем мире. Значит, если я правильно все понимаю, мой мир и ваш – это один и тот же мир. Но тогда почему такие странные несовпадения?

– Какие?

– Ваш отец образованный человек, но он ничего не знает о Холокосте. Так называли массовое уничтожение евреев в годы войны. Больше того, я узнал, что евреи никогда не жили в Европе.

– Этого я не знаю.

– Болтаете? – Карагод проснулся и смотрел на нас, заложив за голову руки. – Чего не спится-то?

– Уже выспались, – ответил я с раздражением: мне хотелось еще поговорить с Кис, но теперь задушевной беседы не получится. – А ты что не спишь?

– Так уже утро. Вставать пора, подкрепиться – и в дорогу. Нас уже заждались.