Ямани: Взгляд из-за кулис

Пролог

После декабря 1975 г. шейха Ахмеда Заки Ямани постоянно окружают телохранители.

На родине, в Саудовской Аравии, безопасность шейха и его семьи обеспечивают пятнадцать человек, специально выделенные правительством.

Когда Ямани находится за границей, его сопровождают шестеро охранников. Все это англичане, ранее служившие в группе коммандос САС или в полиции. Один из них был личным детективом принца Филиппа.

Если это разрешено местными законами — а так бывает в большинстве стран, — люди, охраняющие Ямани, вооружены. Оружие всегда при них, хотя и спрятано от любопытных глаз. В любом месте в любое время суток они сообщают друг другу по рации, где сейчас находится босс. Они переговариваются непрерывно, повышая голос ровно настолько, чтобы слышал напарник: «Босс направляется к машине… босс проезжает мимо твоего пункта наблюдения… босс поднимается в квартиру». Они первыми распахивают перед Ямани двери, тщательно осматривают комнату — и только затем отходят в сторону, приглашая босса войти. На улицу они тоже выходят первыми, проверяя, очистила ли ее полиция. Они садятся вместе с Ямани в его личный автомобиль — шейх предпочитает водить сам — и следят за каждой машиной, которая едет впереди, обгоняет их или слишком долго держится сзади. Они запирают и отпирают двери, бесшумно проникают с лестничной клетки в коридор и, произведя досмотр посетителей, так же бесшумно, словно доберман-пинчеры, исчезают.

Что и говорить: человек, стоявший рядом с королем Фейсалом, когда тот был застрелен в упор, и побывавший в руках у международного террориста Карлоса, который был готов его прикончить… человек, не раз подвергавшийся угрозе убийства и дважды чудом избежавший смерти, — такой человек имеет все основания постоянно держать при себе шестерых крепких и хорошо тренированных парней.

Охранники утверждают, что жизнь Ямани по-прежнему находится под угрозой.

— Кто же ему угрожает? — спрашиваю я.

— Ну, так сразу не скажешь, — отвечают охранники.

— Кто-то из западной страны или из арабской? Религиозные фанатики или политические террористы?

— Да, что-то в этом роде, — кивают они.

Но если его жизнь и находится под угрозой, то, по-видимому, не в такой степени, как раньше. После декабря 1975 г. Ямани часто признавался, что боится умереть насильственной смертью. Теперь же, уйдя из правительства, он полагает, что такой исход стал менее вероятен.

— Когда-нибудь, — говорит Ямани, — я со всем этим покончу. Я отпущу моих ребят и останусь один. Жизнь в клетке не по мне. Я люблю прогуливаться, бродить по улицам, смотреть на витрины. Мне совсем не нравится все время быть под охраной. Надеюсь, в один прекрасный день я все же стану свободен.

Ну, а пока… пока при каждом стуке в дверь у него холодеет внутри.

Когда ситуация внушает хоть какие-то опасения, охранники не отходят от Ямани ни на шаг. Вы идете за ним, а они идут за вами обоими — от этого, вообще говоря, нетрудно сойти с ума. Если у вас нет специальной привычки, то, оказавшись в обществе человека, которого защищают профессиональные телохранители, вы вскоре ловите себя на том, что всматриваетесь в каждый куст, замечаете каждый автомобиль, проезжающий мимо, и все время ждете, что из-за фонарного столба внезапно выпрыгнет человек с винтовкой. И спрашиваете себя: если начнется стрельба, что тогда делать мне?

Это чувство не назовешь приятным.

И оно, как правило, не исчезает с течением времени. Вы словно находитесь в кресле у зубного врача, который сделал вам укол новокаина. Вам не больно. Но и отвлечься вы уже не можете.

Только после того, как вы усаживаетесь в безопасном месте и начинаете беседу, охранники исчезают, отступая на задний план.

Теперь нужно привыкнуть к тому, что вас постоянно будут перебивать.

Время от времени появляются люди, пришедшие засвидетельствовать свое почтение. Это один из важных саудовских обычаев. Кто-то звонит по телефону, чтобы обсудить дела. Другие звонят просто так — обменяться приветствиями. Многие заходят, чтобы попросить совета.

И течет, течет этот нескончаемый поток гостей, которых шейх приглашает «посидеть-поговорить», угощает кофе и соком, а также финиками и фигами из громадных корзин, стоящих на столиках перед диванами. Или, если посетителю повезет, ему подают маленькие зеленые палочки фисташковой пастилы, которая по консистенции неотличима от миндального марципана, но намного его вкуснее.

Итак, вы сидите, неспешно разговаривая, — и все время, когда ничто не отвлекает Ямани от беседы, он смотрит вам прямо в глаза. Если что-то кажется ему смешным, он искренне смеется. Или, подчеркивая важность сказанного, слегка наклоняется вперед. Но вы не видите ни вежливых ободряющих улыбок, ни утвердительных кивков («да-да, я с вами согласен»), к которым обычно прибегают западные люди, желая показать, что они вас внимательно слушают.

Ямани все это чуждо.

Он сидит спокойно и не сводит с вас глаз и непрерывно перебирает свои четки, заставляя вас гадать, что у него теперь на уме.

Он сидит спокойно и смотрит на вас, как игрок в покер, никогда не дающий заглянуть в свои карты.

Он говорит медленно, выбирая слова, — привычка человека, который знает, что любая его фраза может стать заголовком на первой полосе газеты.

О чем бы ни шел разговор, Ямани находит способ перевести его на собеседника.

И никогда не отводит карт от своей груди. Даже тогда, когда это кажется странным.

Подчас он просто обрывает беседу, чтобы не говорить банальностей.

«Надолго ли вы сюда в этот раз?» — «Трудно сказать». — «Останетесь до вторника?» — «Не исключено». — «Куда отправитесь потом?» — «Зависит от целого ряда обстоятельств — я дам вам об этом знать несколько позже».

Что касается этой недели, то в пятницу он собирается покинуть лыжный курорт и направиться в Женеву, — но точно это выяснится только вечером в четверг. Что касается следующей недели, то во вторник он должен вылететь из Женевы в Америку, но точно это выяснится только днем в понедельник.

«Вы едете в Соединенные Штаты по делу?» — «Да, по делу». — «А в какой город?» — «По-видимому, в разные».

Краткость ответов объясняется, вероятно, тем, что люди, не чувствующие себя в безопасности, никогда не обсуждают своих дорожных планов. А может быть, тем, что способность вести столь пустые разговоры — чисто западная, в особенности американская черта, с которой жителям Ближнего Востока не так легко свыкнуться.

Один из друзей Ямани имел возможность оценить эту уклончивость несколько лет назад, когда гостил у него в Саудовской Аравии с семьей. Очень часто среди ночи звонил телефон. Ямани подходил к аппарату, приглушенным голосом отвечал звонившему и через несколько минут клал трубку. Иногда разговор длился около получаса. Иногда — несколько часов. И так повторялось каждую ночь. Заинтригованный друг поинтересовался, что значат эти звонки. Ямани ответил: «Ничего особенного. Так, обычные дела». Неделю спустя, после двух привычных уже звонков, в три и в четыре часа ночи, друг вновь попытался узнать истину, но в этот раз избрал окольный путь: «Что за сумасшедший звонит вам по ночам?» Ямани решил более не лукавить: «Это король — он вправе позвонить мне в любую минуту, когда считает нужным».

Впрочем, когда Ямани хочет, то говорит с полной откровенностью и чистосердечием.

Мы сидели на среднем из трех широких диванов, окружавших большой кофейный стол в одном из концов семидесятипятифутовой гостиной, которая была главной комнатой роскошнейшего номера женевской гостиницы «Интерконтиненталь».

С последнего, восемнадцатого этажа этой гостиницы открывается великолепный вид на лежащее вдали озеро. Уже много лет здесь размещается женевский офис Ямани. Правда, он купил и пятнадцатикомнатный особняк в нескольких милях отсюда, на берегу озера, — с нарядными подстриженными газонами, антикварной французской мебелью, старинными персидскими коврами, закрытым и открытым плавательными бассейнами, а также особой комнатой, где он предается размышлениям и совершает мусульманскую молитву. Но в годы его деятельности в ОПЕК[1] резиденцией Ямани постоянно оставался номер «Интерконтиненталя»; он и сейчас чувствует себя здесь хорошо и уютно, хотя те времена ушли в прошлое.

На столе стояли присланные в подарок хозяину корзинки с фруктами и финиками, серебряный поднос с хрустальными фужерами и кувшином из граненого стекла, который был наполнен свежим гранатовым соком.

Охранники разместились возле главного входа, над которым установлена скрытая телевизионная камера, позволяющая видеть всякого, кто идет по коридору и приближается к номеру. Кроме того, в какой-то из комнат находилась горничная, а в другом конце номера, возле телефонов, сидел слуга. Время от времени Ямани снимал трубку и просил принести еще сока. Через несколько секунд появлялся слуга, несший новый поднос.

Ямани был одет в безупречно сшитый костюм от Сэвила Роу.

На диване между нами лежали английские и арабские газеты и американские журналы; справа от Ямани стояли два телефона, звонившие, как мне казалось, каждые три-четыре минуты.

На этот раз хозяин отвечал вполне откровенно.

Я показал ему вырезку из газеты; журналист, писавший о происхождении Ямани, утверждал, что он проводит каждое лето в пустыне и живет в шатре. Ямани сделал энергичный отрицающий жест и посмотрел на меня как на умалишенного:

— Вы и вправду способны представить меня живущим в шатре?

Я перешел к следующей теме.

— Когда говорят о вашем состоянии, называют большую сумму.

— Сколько же? — спросил Ямани.

— Считая недвижимость, 500 миллионов долларов.

Он несколько мгновений размышлял, потом ответил:

— Это преувеличение.

— И большое? — поинтересовался я.

— Если вы вычтете недвижимость… да, если считать без нее, то очень большое. Но даже и с ней цифра сильно завышена.

В итоге мы остановились на 300 миллионах.

Затем я спросил Ямани о его первом браке.

Он вновь отвечал достаточно прямо:

— Мой первый брак по целому ряду причин был неудачен, и нам пришлось расстаться. Теперешнюю мою жену я люблю очень сильно. Я девять лет не женился и был необыкновенно осторожен, прежде чем решился повторить этот шаг. Я считаю, что брак — это своего рода долгосрочная инвестиция. Видите ли, когда приходит старость, когда тебе сильно за шестьдесят или уже исполнилось семьдесят и приходится сбавлять обороты… Тогда, если рядом с тобой человек, который тебя знает и любит… с кем можно вместе вспоминать прожитую жизнь — ресторан, где вы обедали двадцать лет назад, вечер с друзьями, которые у вас гостили, ночь, проведенную вдвоем в чужом городе… Да, это долгосрочная инвестиция.

Вторая жена Ямани, Таммам, — красивая темноволосая саудовка, одетая по последней французской моде; она изучала биологию в Американском университете в Бейруте. Познакомились они следующим образом: один из чиновников министерства нефти, женившись, показывал Ямани свои свадебные фотографии. Тот заметил на одной из них Таммам, стоявшую рядом с невестой, и спросил, кто это. Вскоре они были формально представлены друг другу, и спустя некоторое время Ямани — в согласии с саудовской традицией — попросил руки Таммам у ее отца.

И если правда, что за каждым хорошим мужчиной стоит хорошая женщина, то судьба Заки Ямани неотделима от судьбы Таммам Ямани.

Таммам выросла у родителей, которые придавали огромное значение семейной сплоченности и заботились об образовании своих пятерых детей. Она, в свою очередь, также приложила максимум усилий, чтобы ее собственные дети проводили как можно больше времени с родителями и чувствовали себя уверенно и в восточном и в западном обществе. Все они, от мала до велика, абсолютно свободно говорят по-арабски, по-английски и по-французски.

В настоящее время Таммам около тридцати пяти лет, и она сопровождает Ямани во всех его поездках. В Саудовской Аравии существуют определенные нормы поведения супругов, предполагающие особую сдержанность в обращении друг с другом. Но когда Заки и Таммам находятся на Западе, их не отличить от большинства супружеских пар: они держатся за руки, то и дело бросают друг на друга взгляды… Вот Таммам встает, направляясь к выходу; Ямани иронически замечает (по-английски, из уважения к гостю): «Только ничего не ешь, мы скоро идем обедать». Она улыбается: «Я и не собираюсь». Он: «Полно, знаю я тебя…» Она: «Нет-нет, у меня важное дело». Ямани, смеясь, кивает: «А, понятно, ты опять хочешь звонить своей сестре». Так они шутят очень часто — к своему великому и нескрываемому удовольствию.

Ямани — человек среднего роста и крепкого сложения, с несколько расплывающимся лицом, ширина которого отчасти скрадывается благодаря характерной бородке, уже начавшей седеть. Волосы у него рыжевато-русые, золотистые; глаза темно-карие, почти черные. У него тихий голос и необыкновенный взгляд, соединяющий добродушие с величайшей твердостью и уверенностью в себе. Этот взгляд не так легко описать, но его ни с чьим нельзя спутать. Особенно когда Ямани смеется, когда его глаза широко открыты и лицо светится удовлетворением.

В этом человеке есть нечто особенное, привлекающее внимание любой женщины.

И Ямани это знает.

Как-то в начале 70‑х гг., когда Ямани еще летал обычными самолетами коммерческих авиалиний, у него был куплен билет на рейс Нью-Йорк — Сан-Франциско. Один знакомый, встретившийся ему в Нью-Йорке, случайно заметил в разговоре, что тоже пытался улететь в Калифорнию, но не смог, места на все рейсы распроданы. Ямани сказал: «Поедем в аэропорт вместе со мной; думаю, мы достанем билет». Во время регистрации билетов в аэропорту Кеннеди Ямани спросил женщину, сидевшую за стойкой, не поможет ли она получить еще одно место на этот рейс. Та вежливо ответила, что самолет заполнен до отказа, а список ожидания очень велик. Ямани улыбнулся, взял руку женщины в свои руки, несколько мгновений изучал, а потом начал рассказывать, что прочитал в ее линиях. Он глядел женщине прямо в глаза, с невинным видом поглаживая ее ладонь…

От стойки он отошел с двумя билетами.

Ямани имеет двух дочерей и сына от первого брака. Все они теперь стали взрослыми людьми и подарили ему в общей сложности пятерых внуков. Во втором браке у Ямани родились три сына и две дочери. Они еще очень малы и не покинули родительского дома.

Есть у него и еще одна, неродная, дочь.

Когда Ямани было 19 лет, его отец привез из Малайзии маленькую девочку. Они была сиротой, и отец Ямани согласился принять ее в свой дом, хотя у мусульман не существует института усыновления в западном смысле слова. Он передал девочку Заки и сказал: «Воспитай ее как родную». И хотя девочку вырастила мать Ямани, а теперь она стала взрослой женщиной и имеет уже своих детей, Ямани по-прежнему относится к ней как к собственному ребенку.

— Я безгранично предан моей семье — жене, детям и внукам. Это главная радость моей жизни.

Он любит проводить время в кругу семьи. И среди друзей, которые навещают его вместе с женами и детьми.

В первую же зиму, последовавшую за отставкой Ямани, он и его семья съехались с друзьями в Швейцарии, чтобы провести месяц на лыжном курорте. Дети приняли участие в местных состязаниях, и супруги Ямани, одетые в лыжные костюмы и нисколько не отличавшиеся от остальных родителей, волнуясь, ждали у финишной черты с видеокамерами в руках.

Спустя полгода Заки и Таммам, отдыхавшие вместе с друзьями и детьми в Сардинии, решили повезти все общество в однодневную поездку на Корсику. Ямани собрал на своей 270‑футовой яхте (в 1973 г., когда она была построена, эта яхта считалась одним из двух красивейших судов в мире) тридцать взрослых и дюжину детей. Пришвартовавшись после трехчасового плавания в Бонифачо, он узнал, что в городе есть всего три такси — два из которых нигде не могут найти — и совсем нет автобусов. Зато имелся открытый поезд на резиновых колесах — в таких возят по улицам туристов. Ямани арендовал его целиком на два часа, чтобы объехать весь городок. Это вызвало бурный восторг у детей, мигом набившихся в вагончики. Вечером, после обеда в ресторане, Заки и Таммам повели группу обратно на корабль. По пути им встретился торговец, продававший воздушные шары и зеленые пластиковые браслеты, которые светятся в темноте. Ямани купил у него весь товар. Связку шаров он взял в одну руку, а браслеты — в другую. Дети сейчас же бросились к нему, с жадностью расхватывая подарки. И тут на Ямани обратила внимание какая-то француженка. Несколько мгновений она не сводила с него глаз, затем вцепилась в руку мужа и завопила: «Ямани!» Она указывала в сторону человека, державшего пятнадцать воздушных шаров и кучу светящихся браслетов. «Не может быть. Нет, это невозможно. Неужели это Ямани?» Она не переставала покачивать головой. «Не может быть!»

Муж, по-видимому, рассеял ее сомнения. «Да-да», — подтвердил он, это и в самом деле Ямани». И француженка воскликнула — голосом, полным неподдельного сострадания: «Ах, бедняга! Все, что ему осталось, — это торговать воздушными шарами в Бонифачо!»

Ямани регулярно занимается гимнастикой и следит за своим весом. Он ходит на прогулки и плавает в бассейне. У него есть даже складной батут, который он берет с собою в поездки.

— Несколько раз в день попрыгать минут этак двадцать — совсем не худо. Разгоняет кровь.

Зимой Ямани старается проводить как можно больше времени на швейцарском горном курорте, известном своими отличными лыжными трассами, — еще в середине 60‑х гг. он купил себе здесь маленькую, но комфортабельную квартирку.

— Я не катаюсь с гор: слишком мала нагрузка. Бег на лыжах по пересеченной местности заставляет вас дышать полной грудью, а ваше сердце — работать на всю мощность. Это очень полезное занятие.

В межсезонье он каждый день упражняется на ножных и ручных тренажерах, чтобы не терять форму.

Следит он и за своим питанием.

Хотя Ямани очень хлебосолен и встречает с нескрываемым радушием всех своих неисчислимых посетителей, которые являются без какого-либо предупреждения в любой час дня и даже вечером, во время трапезы, — сам он ест немного.

По убеждению арабов, там, где хватает пищи на пятнадцать человек, ее достанет и на двадцать. И за стол у Ямани редко садится меньше десяти-пятнадцати человек. Обед в его доме бывает довольно поздно — в три часа дня, а ужин никогда не начинается раньше десяти часов вечера. Каждая трапеза превращается в настоящий пир, на стол подается не менее шести-восьми блюд: рыба, мясо, птица, рис, картофель, овощи. На десерт подают дыню, фрукты, пирожные.

Тем не менее Ямани взирает на все это изобилие вполне бесстрастно и старается обходиться без ленча. И даже вечером он предпочитает есть рыбу, овощи, йогурт, мед, финики, орехи и фрукты.

— На Западе людей не смущает, если за обедом вы отказываетесь брать какое-нибудь блюдо второй раз или с самого начала кладете себе на тарелку немного. Они понимают: вы не хотите переедать. Но в других частях света иногда приходится есть все подряд и помногу — иначе нанесешь обиду хозяину.

Однажды, во время визита Ямани в Шри-Ланку, президент Джаявардене пригласил его на завтрак. Ямани надел подобающий случаю черный костюм и ожидал чего-нибудь вроде кофе с булочками и, может быть, фруктов. Если бы так! Ямани доставили на вертолете в горную резиденцию где его встретил президент, облаченный в открытую белую блузу. На завтрак им подали какое-то горячее кушанье, приправленное едким соусом кэрри.

— Он отлично себя чувствовал в своей прохладной белой рубахе, а мне каково было есть это пряное блюдо в черном костюме и в галстуке? Я весь облился потом. Да, еда еде рознь.

В промежутках между трапезами Ямани любит грызть фисташки. Он, безусловно, один из немногих людей на свете, которые по-настоящему понимают толк в этом виде орехов.

— А вы любите фисташки?

Он снимает трубку и коротко, без лишних слов, спрашивает: «Где те фисташки, которые мы привезли?» Сейчас же появляется слуга, но не с привычным серебряным подносом, полным орехов, а с большим мешком из джутовой ткани, весящим 10 килограммов… Ямани надрезает мешок сверху, ставит его на пол между нами и берет пригоршню.

— Турецкие фисташки несколько мельче иранских, но зато намного слаще.

Мешок, разумеется, не удается опорожнить целиком, но после нашей беседы он выглядит изрядно похудевшим…

Ямани знает особенности кухни многих американских штатов; легко скажет, где найти самое лучшее мороженое в Бостоне.

В Англии он любит бродить по продуктовым залам торгового центра «Хэрродс» — особенно подолгу он задерживается возле прилавков с экологически чистой провизией, выискивая то немногое, что отвечает его притязательному вкусу.

На родине, если только есть возможность, он охотно занимается приготовлением пищи, выращивает фрукты, овощи, сам покупает кофе (у него есть любимый, йеменский сорт) и сам обжаривает зерна.

Однажды, незадолго до отлета из одной южноамериканской страны, Ямани, проезжая по улице, увидел торговца, стоявшего возле лотка с плодами манго. Он остановил машину, вышел и спросил, сколько стоит весь его товар. Торговец, слегка удивясь, назвал цену.

Тогда Ямани указал на второй лоток и спросил:

— Это тоже сюда входит?

— Нет, — ответил торговец, — я имел в виду только один лоток.

— А я оба, — пояснил Ямани. — Сколько стоит тот, второй?

Он купил фрукты с обоих лотков, наполнив ими свой самолет, — и каждый, с кем он встречался на следующей неделе, уносил из его дома свежие южноамериканские манго.

Впрочем, главная его слабость — апельсины. После долгих расспросов он признался мне, что втайне питает неодолимую страсть к апельсинам в шоколаде.

Дома он каждое утро ест на завтрак одни и те же хлопья из особого сорта отрубей. Если он обедает в ресторане, то неизменно приносит с собой хлебцы из этих отрубей, которые выпекает сам.

Будучи ревностным мусульманином, Ямани строго соблюдает запреты, предписанные исламом. Он никогда не ест свинины и мяса хищных животных. И никогда не берет в рот спиртного. Если, конечно, может от этого уклониться.

Иногда, пробуя предлагаемые ему сласти, Ямани с опозданием обнаруживает, что в них есть вино. Тогда он вежливо отказывается от угощения. Случалось ему по ошибке отведать и настоящее спиртное. Несколько лет назад, обедая с Таммам в кафе на Капри, он попросил принести свежего лимонного сока, чтобы сбрызнуть рыбу, которую ел. То ли официант не понял итальянского, на котором говорил Ямани, то ли сам Ямани выразился неправильно, но через некоторое время на стол был подан некий желтоватый напиток. К тому моменту Ямани уже доел свою рыбу, поэтому он просто взял стакан и немного отхлебнул. Он и сейчас не знает, что это было. Может быть, горькая настойка. Может быть, какой-то сорт коньяка или бренди. Он понял, что это не лимонный сок, когда уже проглотил изрядный глоток, который обжег ему горло и немедленно отозвался такой болью в голове, что, казалось, она вот-вот лопнет. Не стоит и говорить, что с тех пор Ямани проявляет великую осмотрительность, заказывая что-нибудь в итальянских кафе.

Обедая с Ямани в ресторане, вы можете смело заказывать вино для себя, хотя он и Таммам пьют минеральную воду. Если вы отказываетесь от вина, взгляд Ямани омрачается, и он говорит: «Пожалуйста, не лишайте себя удовольствия из-за того, что мы не пьем».

— Когда обедаешь с Заки, — предупреждает один из знакомых Ямани, который изучил его привычки на собственном нелегком опыте, — главный фокус состоит в том, чтобы заставить его выбирать блюда первым и только для себя. В противном случае он велит официантам принести для вас все, что есть в меню, и в то время как перед вами будет стоять множество тарелок с едой, внезапно обнаружится, что перед самим Ямани лежит небольшой кусочек жареной рыбы.

Несколько лет назад один западный приятель был у Ямани в Саудовской Аравии во время рамадана, когда запрещается принимать пищу до заката солнца. Днем хозяин сказал, что обед будет сервирован в комнате гостя. Тот отказался. Но Ямани настоял на своем.

— Вы не мусульманин, — сказал он, — и вам незачем соблюдать пост: питайтесь, пожалуйста, так, как вы привыкли.

Уместно привести и свидетельство бывшего английского посла в Саудовской Аравии:

— Сразу же бросается в глаза, что Заки свойственно особого рода благородство, которое истинный английский джентльмен всегда оценит по достоинству.

Если бы человек типа Ямани употреблял спиртное, то он наверняка был бы страстным собирателем коллекционных вин.

Ямани же увлекается составлением собственных духов.

В какое бы путешествие он ни отправлялся, с ним всегда следуют два небольших саквояжа, наполненные бутылочками и флаконами с неразбавленными цветочными эссенциями. На досуге он их смешивает, ища композицию, которая целиком отвечала бы его вкусу. Добившись нужного результата, он переливает полученные духи в карманный шариковый дезодоратор из чистого серебра и всегда носит их с собой, по нескольку раз в день смачивая свою бородку и волосы.

Это сильный, едкий, изысканный восточный аромат с явным элементом мускуса; его не спутаешь ни с «Джорджо», ни с «Шанель».

Ямани с величайшей охотой наделяет своими духами всех, кто обращает на них внимание. Когда он в первый раз увлажняет ими ваши руки, лицо или волосы, вы стараетесь сохранять любезную, благовоспитанную улыбку: «Да-да, это очень… э‑э… вот, значит, как ими пользуются… да, очень, очень… необычно. И очень… интересно». А про себя думаете: чтобы полюбить такую штуковину, нужно было родиться там, где Ямани. Вскоре вы обнаруживаете, что духи отличаются необыкновенной стойкостью и их ничем нельзя смыть. Составленные не на спиртовой, а на чисто масляной основе, они въедаются в кожу, и их аромат сопровождает вас еще долгое время.

Зато на второй или третий день, когда аромат еще ощутим, вы начинаете понимать, что это нечто поистине прекрасное. Но лучше не говорить об этом Ямани, ибо он настолько гордится своими духами и так сильно их любит, что немедленно умастит вас ими снова, притом с еще большей щедростью, — и придется ждать много дольше, чтобы запах выветрился и ослабел.

Один из самых влиятельных дипломатов мира (во всяком случае, начиная с нефтяного кризиса 1973 г.), Ямани коротко знает многих мировых лидеров: он не раз с ними обедал, беседовал, вел переговоры.

Он знаком со множеством людей.

— Имельда Маркос однажды пригласила нас в Маниле в принадлежащий им с мужем дворец, который целиком отведен под коллекцию старинного серебра. Это их частный музей.

Еще одно воспоминание:

— Американский тележурналист Майк Уоллес однажды на пресс-конференции задал какой-то вопрос иранскому шаху, и шах сказал: «Ямани — агент империалистов». Тогда Уоллес обратился ко мне и спросил, что я об этом думаю. Я ответил: «Не верю, что его императорское величество мог такое сказать». Даже сам шах не удержался от смеха.

И еще:

— В Канкуне мы были приглашены на обед в узком кругу, который устроил Рональд Рейган. Присутствовали только президент, король Фахд, наш министр иностранных дел принц Сауд, Джордж Шульц и я. Президент был поистине очарователен. Но разговаривали мало. Люди президента предупредили нас, что обед носит неофициальный характер. Они как бы намекнули, что Рейган не готов всерьез обсуждать вопросы, которые мы можем неосмотрительно затронуть.

В феврале 1975 г. король Фейсал послал Ямани в Индию; это был первый официальный визит саудовского министра в Дели.

— Программа предусматривала встречу с Индирой Ганди. Перед тем как провести меня в кабинет премьер-министра, руководитель службы протокола сказал, что у госпожи Ганди очень напряженный график работы и что он просит меня ограничить посещение десятью минутами. Поскольку мне предстояли встречи с другими министрами, я сказал, что это вполне меня устраивает.

Ямани и госпожа Ганди приступили к беседе. Примерно через десять минут Ямани произнес дежурную фразу: «Я знаю, вы очень заняты, мне пора идти». Но премьер-министр попросила его остаться, и они продолжили разговор. Прошло еще десять минут, и руководитель службы протокола, всунув голову в двери кабинета, напомнил госпоже Ганди, что у нее назначены другие встречи. Но та велела ему уйти. И хотя в приемной скапливалось все больше посетителей, ожидавших аудиенции, она и Ямани проговорили в общей сложности час и 45 минут.

Вполне естественно, что человек, занимавший столь высокий пост, знаком с очень многими людьми. Не менее естественно и то, что множество людей называют себя знакомыми Ямани (иначе не бывает, когда речь идет о знаменитой личности). Я разговаривал более чем с 150 людьми, которым представлялся как человек, пишущий книгу о шейхе Ямани, и первая реакция примерно 95% из них была одинакова. «О шейхе Ямани? — Короткая пауза. — Тогда знайте, что Заки мой друг».

Они не говорили: «Я его хорошо знаю» или «Я могу рассказать о нем все, что вы пожелаете узнать». Они говорили: «Заки мой друг».

Пусть это не всегда соответствовало истине, пусть кто-то из моих собеседников встречался с Ямани всего два-три раза и совершенно случайно, все равно нельзя не удивляться тому, сколько людей считают его своим другом.

Это красноречиво свидетельствует и о том, как Ямани относится к людям.

Общее отношение к Ямани разделяют даже слуги. Лакей, домоправитель и шофер Ямани прослужили у него более 25 лет. Младший из его личной прислуги служит около 15 лет.

Очевидно, Заки Ямани умеет внушать людям мысль, что они интересуют его нисколько не меньше, чем он их.

В течение последних двадцати пяти лет Ямани стяжал репутацию самого большого знатока западных средств информации среди арабов — и самого большого их любимца. Некоторые считают даже, что Ямани заслуживает звания самого знаменитого саудовца двадцатого века и что на протяжении многих лет в ближневосточном регионе не было более крупного и влиятельного политического деятеля. Не подлежит сомнению, что после провозглашения нефтяного эмбарго в 1973 г. Ямани был главным выразителем интересов арабского мира в сфере нефтяной политики. Если брать минувшую четверть века, то трудно назвать более известную фигуру среди министров нефти стран ОПЕК. Он был также общепризнанным специалистом по прогнозированию цен на этот уникальный, самый важный для мировой экономики товар.

Но чем знаменитее становился Ямани за рубежом, тем большую тревогу внушал его успех некоторым кланам в Саудовской Аравии. И прежде всего — членам королевской семьи.

Они уже давно начали задаваться вопросом: не слишком ли высоко поднялся этот незнатный человек, не слишком ли большую власть сосредоточил в своих руках?

Шел 1974 год.

Из скважин текла нефть, и в страну рекою лились деньги.

Цена 3 доллара за баррель сделала жителей Саудовской Аравии такими богачами, какими они не видели себя и в самых радужных снах.

Они могли позволить себе практически все, что пожелают.

Но всего лишь за несколько месяцев цена на нефть увеличилась вчетверо, и в руки к саудовцам поплыли такие суммы, что они уже просто не могли их истратить, даже при очень сильном желании.

Когда цена достигла 12 долларов за баррель, министерство нефти стало, без сомнения, самым важным государственным ведомством. Человек, возглавлявший это ведомство, назывался шейхом. Но в его жилах текла обычная, не королевская кровь. Титул шейха был не более чем почетным званием, символом уважения, которым пользовался этот образованный и благочестивый мусульманин.

И хотя мрачноватый Фейсал правил железной рукой, умело преодолевая минные поля, через которые обычно пролегает путь политика на Ближнем Востоке, группа его младших братьев, которым в будущем предстояло унаследовать трон, испытывала тайное недовольство выбором короля, назначившего на ключевой пост постороннего человека.

Управление страной здесь является чисто семейным делом.

Как нередко говорят, Саудовская Аравия — это единственная в мире семейная фирма, представленная в Организации Объединенных Наций.

Нынешняя Саудовская Аравия, государство, которое создал около шестидесяти лет назад воинственный кочевник Абдул Азиз ибн Сауд, структурно во многом напоминает классическую производственную корпорацию.

Королевская власть передается от брата к брату, по линии, включающей всех сыновей Ибн Сауда. Их можно рассматривать как совет директоров.

Далее следуют 4—5 тысяч особ королевской крови, которые, оказывая самое незначительное влияние на текущую деятельность правительства или не оказывая его вовсе, тем не менее участвуют — по праву рождения — в выработке генеральной стратегии, проводимой советом директоров.

Это привилегированные акционеры.

Министры, не принадлежащие к королевскому дому, выполняют функции старших менеджеров. Именно на них в действительности держится все дело. Но, несмотря на огромную ответственность, которой облечены эти чиновники, им суждено вечно оставаться «худородными». Никого из них никогда не приглашают на заседания совета директоров.

Низ пирамиды — простые люди.

Их можно сравнить с держателями простых акций, но полностью лишенными права голоса. Но все же они представляют широкий и сложный спектр интересов — религиозных, социально-экономических, племенных. И совет директоров не осмеливается до конца игнорировать их пожелания. Любые решительные преобразования, модернизирующие общество и тем самым связанные с отступлением от основополагающих принципов ислама, неизбежно вызывают раздражение у какой-то части народных масс. Король может рассчитывать на успех только в том случае, если угадает, как далеко он вправе зайти, и сумеет остановиться раньше, чем на его голову обрушится яростный гнев рядовых акционеров.

Такова эта система, единственная в мире.

До тех пор пока все в ней остаются на своих местах и продвижение наверх предельно затруднено, она кажется идеальным механизмом, работающим без каких-либо сбоев.

Рядовые акционеры не возражают против того, чтобы директора получали причитающиеся им дивиденды. Король распределяет привилегии и доходы между всеми членами семьи. Каждому из 4—5 тысяч принцев причитается его доля пирога. Но в ближайшие двадцать лет их число легко может возрасти до 15—20 тысяч. И в один прекрасный день окажется, что обеспечивать благополучие столь многочисленных привилегированных акционеров — а это и есть управление государством — далеко не простая задача.

Но в современной Саудовской Аравии никогда не будут ремонтировать то, что еще не сломалось.

И хотя все директора получают то, что им причитается, они столь же неукоснительно следят за тем, чтобы прибыли компании самым широким образом распределялись среди народа.

Щедрость — прирожденная черта саудовской королевской фамилии.

И завистливость, судя по всему, тоже.

Если человек оказался достаточно талантлив, умен и честолюбив, чтобы пробиться наверх и, не принадлежа к королевскому дому, приобрести большую власть, некоторые из тех, кому суждено властвовать по праву рождения, начинают испытывать беспокойство.

Министерский пост — это высшее, чего может достигнуть такой человек.

В 1974 г., когда нефть приносила королевству сказочные богатства, министр нефти получил возможность приблизиться к королю вплотную — так близко к монарху не стоял ни один обычный гражданин Саудовской Аравии за всю ее историю.

Как нетрудно догадаться, Центральное Разведывательное Управление установило наблюдение за Ямани за много лет до его восхождения к вершинам власти. Это обычная практика ЦРУ. В картотеках этого учреждения накапливают сведения о самых разных людях. Сотрудники ЦРУ стараются заглянуть в будущее и составляют досье на всех восходящих звезд, чтобы впоследствии быстро наводить необходимые справки.

Одна из записей в досье Ямани, относящаяся к 1974 г., сообщает:

«Ямани питает величайшее уважение к королю Фейсалу и, можно сказать, слепо ему предан. Фейсал, в свою очередь, любит Ямани, полагается на него и полностью ему доверяет. Столь тесные отношения с Фейсалом сделали Ямани непопулярным в глазах некоторых членов королевской семьи. Нам доподлинно известно, что обладатели ключевых министерских постов Фахд (министр внутренних дел) и Султан (министр обороны) не любят Ямани, но мирятся и с ним самим, и с его властью из уважения к Фейсалу, который очень к нему привязан. Когда король умрет, Ямани, видимо, будет выведен из правительства. Существует мнение, что он не сможет работать под руководством Фахда, к которому после смерти Фейсала должна перейти власть».

Вообще говоря, работу в министерстве нефти мог бы возглавить и член королевской семьи. Родной сын Фейсала, принц Сауд, прежде чем стать министром иностранных дел, был заместителем министра нефти. Проблема состояла в том, что сместить особу королевской крови с министерского поста — достаточно трудная вещь. А в случае с нефтяным министерством это повлекло бы еще и осложнения во внешней политике.

Сместить незнатного министра было намного проще.

Тем не менее именно Ямани, при всей уязвимости его положения, оставался на посту министра нефти целую четверть века.

До 2 июля 1985 г., когда Андрей Громыко был назначен председателем Верховного Совета СССР, мировой рекорд длительности пребывания на посту министра принадлежал этому невозмутимому русскому, прослужившему 28 лет министром иностранных дел.

После него верхнюю строку в списке политических долгожителей занял Ямани.

Около двадцати пяти лет он руководил работой ведомства, которое обеспечивало 95% саудовского экспорта, более восьми из каждых десяти риалов государственного дохода и 60 с небольшим процентов валового национального продукта.

Он был ближайшим советником короля Фейсала и первым в истории нации человеком незнатного происхождения, обладавшим почти таким же статусом, как особа королевской крови. Король Фейсал испытывал к Ямани столь теплые чувства и столь безгранично ему доверял, что не было такого вопроса государственной жизни, который он не обсуждал бы с ним. Он осыпал Ямани подарками и сделал его баснословно богатым человеком.

Когда Фейсала сразила пуля террориста, с ним рядом был Ямани, на его руках король и умер.

Примечательно, что Фейсал приказал своим братьям относиться к Ямани так, как если бы тот был одним из его собственных сыновей.

Выяснилось, однако, что это было легче приказать, чем выполнить. Когда Фейсал был убит и трон занял король Халед, больших перемен не последовало. Халед был спокойным, добродушным человеком, который предпочитал жить в пустыне, развлекаясь соколиной охотой в обществе бедуинских вождей. В скором времени реальным правителем страны сделался полнотелый, круглолицый бонвиван Фахд, формально остававшийся наследником престола. При Фейсале он был министром внутренних дел. При Халеде он стал кронпринцем и первым заместителем премьер-министра. По мере того как здоровье Халеда ухудшалось, Фахд все увереннее держал в руках бразды правления. По существу, он стал настоящим королем задолго до смерти брата: для полноты власти ему не хватало только титула.

Вместе с ним наверх поднялся так называемый «клан Аль-Фахд» — семеро родных братьев, сыновей женщины по имени Хосса ас-Судаири.

Фахд взошел на трон в июне 1982 г.

Но если Фейсал был сильным человеком и умел диктовать свою волю другим, то при Фахде доступ к прямому руководству саудовской «корпорацией» получили его родные братья.

Фейсал посвятил молодые годы изучению науки правления, разъезжая по свету в качестве министра иностранных дел и набираясь опыта в беседах с государственными деятелями других стран; Фахд был неисправимым азартным игроком, которого вся Европа знала как гуляку и весельчака.

Фейсал был уверен в себе, Фахд был завистлив.

Шел 1974 год.

Из скважин текла нефть, и в страну рекою лились деньги.

Королем был Фейсал, Фахд стремился стать ближайшим доверенным лицом Фейсала, но у его старшего брата был фаворит.

И этим фаворитом был человек, не принадлежавший к королевскому дому.

Фахд решился заговорить об этом с королем. Один раз, потом другой, третий… Они беседовали с глазу на глаз, при закрытых дверях. Прикрывая банальную зависть мнимой заботой о благе государства, Фахд утверждал, что негоже отдавать слишком большую власть незнатным людям, что это раздражает некоторых родственников. И что нефть всегда была бизнесом королевской семьи.

В конце концов король согласился создать «верховные советы» по вопросам нефти, образования и безопасности — и поручил общий надзор за всеми советами Фахду.

Именно этого Фахд и добивался.

Теперь фактическим руководителем ведомства, бывшего важнейшим источником национальною дохода, стала особа королевской крови. Власть безродного выскочки получила четкие границы. Фахд прочно втиснулся между королем и его министром нефти.

…На одном из первых заседаний верховного совета по вопросам нефти обсуждалась какая-то важная проблема, и члены совета согласились с оценкой ситуации, высказанной Фахдом.

После заседания Фахд рассказал о предложении совета королю.

Фейсал внимательно выслушал своего младшего брата. Несколько мгновений он размышлял, потом спросил, какими были результаты голосования.

— Четверо против одного, — сказал Фахд.

— И кто был этот один? — поинтересовался король.

— Ямани, — ответил Фахд.

Фейсал понимающе кивнул.

— Ну что ж… как советует Ямани, так мы и поступим.