Янтарный волк (СИ)

5

Карина проснулась от мужского вопля за стеной, постепенно переходящего в дикий хохот. Сперва она решила, что столь странные звуки ей приснились. Но в форточку дул вполне реальный ветер, а холодный пол обжег ступни, приведя девушку в чувство.

— Что случилось? — бесцеремонно распахнув дверь во всю ширь, возмущенно спросила художница. Ник только нервно хихикнул, без лишних слов ткнув пальцем в «Осень». Карина бросила туда взгляд, и ей стало дурно. Волка больше не было. Словно кто-то взял и вымазал его белой и фиолетовой краской. Но это была не краска. Посреди полотна зияла дыра, через которую просвечивал пододеяльник Ника.

— Это ты сделал? — нахмурилась Карина.

— Нет. Сначала эта тварь стала объемной, а потом вдруг сиганула из картины прямо в окно. И вот теперь осталась дыра, — приятель еще раз глупо хихикнул.

«Не глупо, а нервно», — поправила себя девушка.

— Погоди, что значит, сиганула? — не поняла она. Ник пошел странными зеленоватыми пятнами и медленно опустился на пол, все еще придерживая раму картины за угол, — Никита, с тобой все в порядке?

— Со мной? Нет, со мной все не в порядке! Сначала на моих глазах двухмерная псина превращается в трехмерную, потом резко разворачивается в мою сторону и прыгает. Я удивляюсь, почему картина не порвана на лоскутья. Твой волк был не меньше метра в холке!

— Отлично… — с сарказмом произнесла в ответ Карина. Ее отчего-то совершенно не удивил ни побег волка, ни его способность вырываться из мира по ту сторону полотна (хотя даже само существование этого мира было под вопросом). Зато весть о том, что хищник удрал, так и не поговорив с ней, страшно разозлило девушку, — Найду эту тварь, голову ей отверну.

— Ты собираешься его искать? — с ужасом просипел ресторатор.

— А ты думаешь, я дам ему шанс бегать по городу? А если кто-нибудь пострадает? В смысле, это же, черт побери, не комнатная собачка!

— И ты думаешь, что мы сможем остановить его?

— Я с ним говорила, Ник. Он пришел за мной, пришел, чтобы забрать в свой лес, чтобы сделать меня свободной. Чтобы я, наконец-то, смогла отвязаться от покровительства моих родителей, от глупых условностей этого мира. Что бы я сама творила свою жизнь, так, как мне этого хочется.

— Ты говорила с волком? С нарисованным волком? — Ник потряс головой, пытаясь собрать в кучку остатки здравого смысла. Если в такой ситуации, вообще, есть место здравому смыслу. Он пару раз ущипнул себя, но дурное видение и не думало уступать место реальности.

«Так. Все хорошо, все нормально», — уговаривал себя парень. Но все было ненормально.

— Перестань! — Карина со злостью плюхнулась на кровать, — Перестань говорить со мной, как с сумасшедшей! Послушай: он приходил ко мне ночью. Не знаю как, но этот волк связан со мной. И у него есть цель. Это не просто тупой зверь. Он… он… Ох, даже не знаю, как тебе объяснить! Он слушается меня. Желает мне добра. Я смогу стать такой же, как этот волк: свободной, способной сама управлять своей жизнью.

— Такой же? То есть обрастешь мехом и будешь лопать сырых оленей? — Ник хмыкнул себе под нос, пытаясь хоть немного успокоиться. Раньше он принимал Каринину историю про волка со смесью недоверия и иронии. Теперь у него не было ни капли сомнения в словах девушки. Эта тварь не просто реальна, она способна сделать из подруги свое подобие. И что печальнее всего: Карина не станет противиться.

— И ты думаешь, что, взяв свою судьбу под контроль, ты, действительно, станешь счастливой? — с сомнением прищурился Ник. Художница утвердительно кивнула головой, — Не знаю.

— А тебе и знать ничего не надо. Лучше скажи: ты со мной?

— Конечно. С чего начнем поиски?

— С завтрака, — хмыкнула девушка, — а потом надо будет попробовать с ним связаться.

— Думаешь, получиться? Одно дело, когда он был в картине, но сейчас-то зверюга не ограничена рамками. В прямом смысле, — засомневался ресторатор. Но с пола встал, даже попробовал одеться. Руки у него заметно тряслись так, что очередная пуговица вместо того, чтобы пролезть в петельку, оторвалась окончательно, оставив после себя несколько торчащих черных ниточек. Карина с непроницаемым лицом смотрела за тем, как приятель, ругаясь, пытается найти еще одну чистую рубашку.

— Ник?

— Что?

— Ты бы хотел пойти со мной в его мир? Стать волком, бегать по лесам, наслаждаться ветром, запахом травы, скоростью, прыжками?

— Не знаю, — неожиданно серьезно, даже без тени удивления произнес Никита, — а что, есть такая возможность?

— Я думаю, если попросить его принять и тебя… Ник, без тебя будет как-то скучно. Ты знаешь… После тех кошмаров я много думала. Хочу ли я, правда, все бросить и полностью изменить себя, свою жизнь. И поняла, что от некоторых вещей очень сложно избавиться и забыть о них. Мои картины, возможность говорить, быть рядом с некоторыми людьми. Ты уговорил меня остаться только потому, что мне самой очень не хотелось уезжать от тебя.

— А что тебе дороже? Если бы твой волчара дал тебе право выбора: я или шкура, чтобы ты решила? — шутливо уточнил ресторатор, но глаза его совершенно не смеялись.

— Честно?

— Честно.

— Шкура… — опустив голову, призналась Карина, — Я понимаю, что в этой жизни нет ничего дороже друзей, родных, любящих людей, которые тебя окружают, но иногда одиночество — это лучший выход. Как бы ни хороши были люди, они никогда не поймут тебя до конца. Так не лучше ли вооружиться настоящими клыками и когтями вместо лжи, злости и хитрости, и пуститься вперед, обгоняя ветер? Если я его найду, Ник, я уйду с ним.

— Что ж, — попытался улыбнуться парень, — Посмотрим. И пойдем-ка, поедим. Голодный желудок еще никогда не был хорошим советчиком.

Стараясь не смотреть в глаза подруге, Ник первым прошел на кухню, почти машинально поставив чайник на плиту, и немедленно отвернулся в сторону холодильника, как только девушка вошла. Он старательно пытался сосредоточиться продуктах, решая, что достать из большого белого монстра. Но взгляд невольно скользил в сторону Карины. А та сидела, подобравшись, словно боясь пошевелиться и рассыпаться. Поджимала губы, уставившись в пол, и молчала.

— М-да, ассортимент не жалует! — разрушив звенящую тишину, сделал вывод Ник, — Придется или бежать в магазин, или довольствоваться бутербродами с колбасой. Больше ничего предложить не могу.

— Не уходи… — прошептала художница, — Я не особенно голодна. Бутерброды — это тоже отлично.

— Хорошо, — наигранно бодро хозяин квартиры вытащил на свет божий кусочек, оставшийся от палки, затем выставил на стол кетчуп, аккуратно размазанный по стенкам стеклянной бутылки, и принялся резать хлеб. Чайник запыхтел, заворчал, начал парить. Первой к нему поспешила Карина, наливая в чашки кипяток. Жидкость немедленно приобрела темно-коричневый цвет и дивно запахла кофе. Ник тем временем пытался вытряхнуть остатки кетчупа на ломти хлеба.

— Никита, — принимая из рук друга вожделенный завтрак, перешла к делу девушка, — Как ты думаешь, куда он мог сбежать?

— Без понятия, — удрученно покачал в ответ парень.

— Хорошо, тогда задам вопрос по-другому: куда бы ты побеждал, если бы был волком?

— Подальше от города. Лучше всего в сторону леса. Но, Карина, это не просто волк, а какая-то совершенно непонятная тварь… из картины… Господи, чушь какая, какая нелепица! Волк, выбежавший из картины! — Ник отхлебнул из кружки и поморщился. Ну, вот, сжег себе небо, — Расскажи подробнее, как ты с ним общаешься? Это что-то вроде голоса в твоей голове, или, не знаю… Ты, правда, ему нужна?

— Да. Сначала он просто мне снился. Обычные дурные сны. Какие-то обрывки, сцены. Но потом они начали обретать сюжет. И волк… Последний сон… Я не могу тебе объяснить, но это был уже не просто сон. Было такое ощущение, будто меня разделило надвое. Когда смотришь старые пленки. Себя в детстве. Вспоминаешь, когда и где это записывали, что ты чувствовал при этом…

— Угу. И думаешь: о, неужели это я? — кивнул Ник.

— Да… Нас было двое. Я смотрела за собой со стороны. А та Карина разговаривала с волком в темном лесу. Очень странно, но там всегда ночь… и осень… Сначала я его очень боялась, а потом поняла, что мне ничего не грозит. Только вот за остальных я ручаться не могу… Однажды меня уже пытались остановить, когда я двигалась к волку.

— Кто?

— Ты. Ты пытался меня остановить… Я тебя убила, во сне.

— Очень мило с твоей стороны, — хмыкнул парень. Карина нервно дернула щекой, едва сдерживая слезы от воспоминаний. Слишком они были яркими, словно девушка только что очнулась от того кошмара. Увидев это, друг сразу же перестал фыркать, меняя тему.

— Ну, хорошо. Допустим, эта гадина не обладает особо развитой фантазией и решила, и правда, элементарно спрятаться в каком-нибудь лесу. Но в каком? За пределами города полно различных лесополос, заросших пустырей и других замечательных мест, где наш волчок способен спрятаться. Сколько же километров нам прочесывать? На это могут уйти месяцы, и мне кажется, он не будет ждать нас на одном месте с распростертыми объятьями… или с оскаленной пастью.

Ответить Карина не успела. На кухню, зевая, ввалился Кузьма.

— Что вы в такую рань встали? — бесцеремонно хватая оставшийся на тарелке бутерброд, удивился оборванец, — Я какие-то крики слышал, что это было?

— Волк сбежал, с картины который.

— Чего? — от неожиданности колбаса встала поперек горла, так что Кузя начал кашлять, крутясь на месте, словно вместо хлеба засунул в рот раскаленную железку. Крина изо всех сил забарабанила ему по спине, так что через несколько секунд паренек кашлял уже от нехватки воздуха в легких: обманчиво хрупкая девушка смогла полностью его оттуда выбить.

— Что слышал. Говорю же, эта гадость вырвалась в этом мир и благополучно покинула мой дом, воспользовавшись окном. Теперь вот мы с Кариной пытаемся понять, где его искать.

— Вы что серьезно? — удивился подросток. Еще полчаса ушло на то, чтобы Кузя перестал вертеть пальцем у виска. При виде картины мальчишка присвистнул и попросил вырезать что-нибудь для него. Ник страдальчески закатил глаза и пообещал отрезать подростку уши. Мол, они все равно ему без надобности:

— Повторяю. Читай по губам, если так не доходит: мы не психи. Эта тварь выпрыгнула из картины прямо на моих глазах.

— Нам надо найти его, — добавили девушка.

— А зачем? Пусть теперь распугивает местных белочек. Другое дело, если у него бешенство. Надо сообщить в какую-нибудь ветеринарную службу, они-то его точно поймают.

— Погоди, а это идея! — усмехнулся Никита, но подруга немедленно замахала руками:

— Нет, не идея. Я не могу заставить его прийти ко мне. Я могу лишь сама отыскать его. Поймите, этот волк — не просто зверь, точнее, не зверь вовсе. Думаю все эти клыки, когти, шерсть лишь одна из его личин. Он — посланник, не знаю, от кого. Но именно мне надо сделать шаг навстречу. Во сне я все время шла к волку, а он не двигался. И сейчас не время что-либо менять.

— Стой, но если у этого симпатяги, как ты утверждаешь много образов и форм, то почему он явился не в виде пушистенького зайчика или, скажем, антилопы? В конце концов, почему он просто не пришел тебе в виде человека. Какого-нибудь симпатичного парня вроде Ника? — скептически поинтересовался Кузьма.

— Ты когда-нибудь видел антилоп, которые ни от кого не прячутся, никого не бояться? Или, по-твоему, они бегают по полям и лугам оттого, что у них уйма времени? Он подстраивается под меня. Он знает, что свобода ассоциируется у меня именно с волками. Они такие… сильные и хрупкие одновременно, у них есть стая, семья, они верны ей. Знаете, что-то вроде идиотских сказочек про оборотней… Не знаю, почему именно волки вызывают во мне такую симпатию. Но при их упоминании, я всегда вижу перед собой громадное животное, способное разорвать глотку быку, которое сидит под луной и воет, будто у него что-то тяжелое на душе, что-то горькое. И мне хочется всегда сесть рядом с этим зверем, обнять, утешить, повыть вместе с ним, а не шарахаться, не хвататься за ружье, не затыкать уши.

Карина неожиданно улыбнулась. Ребята переглянулись, не понимая. Но у обоих неожиданно возникло чувство, будто они оказались на ледяном ветру совершенно голыми. Слишком неприятно было присутствовать при подобном обнажении чужой души.

— Ты помнишь то стихотворение? Мы с тобой как раз перешли в десятый. Ну, то, мы его еще нашли случайно в библиотеке, — вопрос художницы застал ресторатора врасплох, но он осмелился кивнуть, — Как там говорилось? «Хоть руки не жжет серебро мне до зуда, и круглым остался зачем-то зрачок, ищу превращенья, как бреда иль чуда, подняв свою морду опять на восток». Вот и мне нужно это превращение, это чудо.

И Никита вдруг вспомнил. Это стихотворение они с Кариной тогда откопали чисто случайно, пролистывая очередной сборник. Они как раз проходили поэтов начала двадцатого века. И им задали выучить одно произведение не то Цветаевой, не то Ахматовой (если честно, Ник до сих пор их путал). В библиотеке предложили на выбор столько книг, что ребята сначала растерялись. Они рассчитывали взять первые попавшиеся стихи. Но уже через несколько пролистанных страниц поняли: придется просматривать всю огромную стопку.

И вот в одной из книг им на глаза попался вдвое сложенный листок. Ник по привычке хотел откинуть его в сторонку, но тщательная во всем подруга не стала торопиться. Развернула, прошлась глазами по строчкам, после чего зачитала вслух. Он помнил его до сих пор. Даже название «Превращение», не забыл. Но очень уж оно было совершенно для него далеким, не трогающим сердца. Как оказалось, лишь до поры, до времени.

— И все-таки, — попытался вернуться к прежней теме ресторатор, — Как нам найти эту тварь, кем бы она там не была: посланником ли, или просто чудовищем? Ты говорила, что можешь попробовать связаться с ним.

— Да. Но он сейчас в этом мире, а не там, где-то в пределах картины. Поэтому мои сновидения уже нельзя использовать как портал между этой и той реальностями. Придется воспользоваться чем-то другим. У тебя есть карта города?

— Конечно, — Ник приступил к осмотру содержимого небольшой тумбы, стоящей в коридоре. Изредка до приятелей доносились его ругательства, а на полу с каждой секундой росла целая гора хлама.

«А я думала, это у меня бардак…», — отвлеченно подумала Карина, присоединяясь к «раскопкам». Дело не то чтобы пошло быстрее, только теперь извлекаемые наружу вещи, начиная старыми носками и кончая деталями от автомобиля, громоздились не одной свалкой, а несколькими поменьше. В одну сторону летели бумаги, в другую еще не съеденная молью и временем одежда, за спиной у художницы быстрее всего пополнялась куча из разных металлических изделий.

— Ура! — наконец, выпрямляясь, выдал ее друг, — нашел.

В руках его появилась потрепанная, но еще целая карта. Сейчас же драгоценный кусок пергамента был возложен на кухонный стол, и все трое обитателей квартиры склонились над ним.

— Ну, и что мы будем делать? — поинтересовался Кузьма, окидывая громадное пространство, утыканное символическими елочками. По сути, город был полностью окружен лесом с редким вкраплением поселков городского типа, сел и деревенек. И откуда начинать поиски было совершенно не понятно.

— Сядем и начнем куковать, — хмыкнул Ник.

— В смысле? — сдвинул брови мальчишка.

— Ну, можно, конечно, по классической схеме: снимать штаны и бегать. Но мне кажется, что не стоит этого делать при девушке. Некрасиво получиться.

— Заткнитесь оба! — неожиданно оборвала ребят Карина. Она внимательно обшаривала глазами каждый квадратный сантиметр карты, словно надеясь, что откуда-то из-за нарисованного деревца выбежит настоящий волк с желтоватым мехом. Волк выбегать и не думал, но при взгляде на северо-запад (ну, или в данном случае левый верхний угол), что-то внутри начинало властно и противно вопить. Пальцы задрожали сами собой, будто девушку только что сильно испугали, колени присоединились к сему неблагородному действу, и художница ни с того, ни с его шмякнула кружкой с недопитым кофе прямо на какое-то название:

— Он тут, — пробормотала она, приподнимая краешек посудины, — рядом с этим поселком… Красное Зарево.

— Ты…?

— Уверена, — кивнула Карина, поворачиваясь к другу, — Руку дать на отсечение не могу, она мне пока самой нужна, но другого шанса у нас все равно нет. Возможно, я выдержу в таком виде несколько недель или даже лет, но вот местные жители вряд ли потерпят рядом с собой хищника таких размеров. К тому же неизвестно, насколько он опасен для остальных, а мне бы не хотелось стать виновницей чьей-то смерти, так что…

— Поехали, — тряхнул головой Кузьма.

— Ты не поедешь, — решительно остановил его Никита, — По-хорошему, ехать надо только Карине. Но, учитывая, какая у нее машина и как она ее водит, мне лучше отправиться с ней. А ты пока, если заняться нечем, можешь обратно загрузить все в тумбочку.

— Но… — попытался возразить оборванец, окидывая тоскливым взглядом предстоящий фронт работ.

— Кузя, ты, правда, ничем нам не поможешь, — пытаясь хоть как-то смягчить удар по самолюбию подростка, улыбнулась девушка, — Во всяком случае, в этом деле. Я понимаю, ты совершенно не боишься его, но будет лучше, если наша встреча с волком состоится без свидетелей. Если, вообще, состоится. Прости меня, что лишаю тебя права полезть в самое пекло, но сейчас не самый подходящий момент для пустого геройства.

— Я понял, — Кузьма тяжело вздохнул, и добавил, — Но дело не в геройстве. Я просто терпеть не могу уборку.

Лес начался совершенно неожиданно. Узкая дорога с многочисленными ямами и горбами сделала поворот, и «монстр» Ника уткнулся передним бампером в обширный кустарник на ее краю. Пение птиц стало на порядок громче и звонче, словно раньше в ушах находилось по куску ваты. Владелец кафе заглушил мотор и повернулся к молчащей Карине. За всю дорогу она не проронила ни слова и только нервно покусывала губы, не отрывая взгляда от бокового окна.

— Ты уверена, что я не могу пойти с тобой? — с надеждой поинтересовался Никита. Художница только кивнула, — А где собираешься искать его?

— Я не собираюсь, он сам меня нашел, — ответила подруга. Парень послушно проследовал глазами за указующим перстом Карины и нервно облизнулся. Прямо на него из-за зеленых лап выглядывал золотистый хищник. Глаза его горели, а пасть вот-вот готова была распахнуться. Из глотки вырвался сдержанный рык, слышимый даже в наглухо закрытом автомобиле.

— Карина, погоди, — Ник едва успел поймать девушку, которая уже решительно распахнула дверь, — Ты ничего не хочешь мне сказать?

Она окинула друга совершенно бесстрастным взглядом, потом на мгновение задумалась, и все же выдавила сквозь стиснутые зубы:

— Позаботься о Кузе, пожалуйста. Найди ему семью или хотя бы отправь туда, где ему не придется голодать и скитаться.

— Я не том, Карина. Лично мне ты ничего не хочешь сказать? — особенно нажимая на слово «мне» переспросил Никита. Он видел, как в светлых глазах художницы плещется какое-то странное чувство, когда та смотрит на него. И дело было не в пресловутой любви, нет — здесь было что-то большее. Карина словно пыталась сказать: «Я доверяю тебе свою жизнь», — или как она сама говорила — существование. Но только сейчас Ник готов был полностью принять это самое существование и до конца своего собственного нести за него ответственность.

— Нет, лично тебе, — ничего.

Пальцы на рукаве Карины немедленно разжались. Удерживать ее больше не было смысла.

Стараясь не оборачиваться, девушка вылезла наружу, с силой захлопнув за собой дверь. Непрошенные слезы навернулись на глаза, мешая оборвать последние нити, связывающие ее с этим миром. Она должна без всякого сомнения идти вперед, к свободе, к обновлению, к движению. И художница не сомневалась в этом, как и в том, что буквально в трех метрах от нее стоит громадный волк. Зверь нервно переминался с лапы на лапу, а потом вдруг совершенно по-собачьи коротко гавкнул, и без предупреждения бросился наутек.

От такой наглости девушка на миг остановилась в ступоре, а потом бросилась вслед за волком. Хвоя мягко пружинила под ее ногами, ветви стегали по голой коже, пытаясь не то остановить, не то поприветствовать Карину. А хищник, будто издеваясь, не приближался, но и не удалялся, как бы не ускорялась художница.

— Погоди! — закричала она, из последних сил прибавляя шаг. Ей приходилось бежать за зверем, который, словно неуловимый мираж продолжал маячить впереди. То ли волк, и правда, послушался, то ли ему самому надоела эта бессмысленная погоня, но он вдруг круто развернулся и остановился. Бока его так и раздувались при каждом вдохе.

— Что ты хотела, детка?

— Ты ведь пришел забрать меня, так почему убегаешь? Я готова хоть сейчас пойти за тобой.

— Ой, ли? — оскалился волк, пытаясь изобразить улыбку. Или, скорее, ухмылку. Слишком уж ехидным был его голос, звучавший раскатистым басом у Карины в голове, — Ты собираешь бросить своих родителей, того щенка, что ты подобрала и Ника? Ты готова развернуться к ним спиной ради того, чтобы оставшуюся жизнь пробегать в волчьей шкуре?

— Да, — голос Карины даже не дрогнул, хотя сердце беспокойно екнуло, как будто в него ткнули иголкой, и оно непроизвольно сжалось.

— И ты готова оставить без возможности так же, как и ты, вдыхать вольный ветер и жить лишь по законам природы?

— Да.

— И ты способна прямо сейчас оставить за спиной все нерешенные дела? Начать все заново? — голос буквально истекал сарказмом, будто свежая зарубка на березе — соком. Так что Карина, действительно, вдруг остановилась, подумав. Она ведь собиралась сама устроить Кузю. Неужели теперь ей можно просто так плюнуть на мальчика? А Ник? Сколько раз она говорила себе, что он просто ее друг, но разве оставляют даже «просто» друзей посреди того хаоса, что она навела?

— Ты хотела взять жизнь в свои руки, стать ее хозяйкой. Я тоже очень хочу, чтобы ты присоединилась ко мне, поверь. А еще я хочу, видеть тебя свободной от обязательств и неоконченных дел. Поэтому, детка, сначала закончи их. А пока ты не готова. Да, и еще, — волк поднялся на все четыре лапы, начиная пятиться по тропинке все дальше от Карины, — Как только управишься, просто позови меня.

Художница протянула руку, пытаясь коснуться желтоватого меха, но зверь стремительно развернулся и неожиданно растворился в воздухе, словно его никогда и не было. А она так и осталась стоять, чувствуя, как ее медленно тянет вниз. Ноги стали тяжелыми, и Карина незаметно для себя опустилась на землю.

Обратная дорога до дома показалась в три раза короче и в тоже время томительнее. Когда Ник нашел плачущую подругу в нескольких десятках метров от кромки леса, он не сразу понял, что произошло. Вначале у него возникла страшная мысль, что тварь ранила ее. Он бросился к Карине, обнимая за плечи и пытаясь одновременно осмотреть ее. Но кости были целы, ни крови, ни синяков видно не было, а слезы продолжали течь двумя неиссякаемыми ручейками.

— Карина, что с тобой? — следя за тем, чтобы голос не дрожал, прошептал парень. Одной рукой он пытался убрать волосы с лица подруги, а другой уже стягивал с себя куртку. Погода быстро менялась, и если рассвет был чистым, не задетым не единым облачком, то сейчас северный ветер нагнал их целые стада, старательно продувая тонкую рубашку Карины.

— Он меня… не принял, — выдавила она, еще пуще заревев, словно вместо слов выплюнула режущие осколки разбитого сердца. Ник прикусил губу, пытаясь скрыть совершенно неуместную улыбку. Это было не правильно, ведь подруга давно сделала выбор, ведь больше всего на свете она хотела стать волчицей. Но каждая минута, пока Карина оставалась в человеческом облике, была для парня ценнее прожитого им самим часа, — Он хочет, чтобы я доделала в этом мире все дела, и только после этого я смогу к нему присоединиться.

— Вот даже как! А этому волку не откажешь в некоторой иронии.

— Иронии? Да он просто издевается надо мной! — истерично взвизгнула девушка.

И дело было даже не в том, что ее мечта уходила прямо из-под носа. Художница отлично знала, что порой тернистый путь к цели бывает намного ровнее, чем бугристый участок, к которому ты стремился. Сколько раз она вместо того, чтобы прыгать от счастья, когда очередное полотно было готово, принималась грустить. Потому что моменты самого творчества были безвозвратно окончены. Девушку не особенно испугало то, что ей еще немного придется побегать на двух конечностях вместо четырех. Но как она будет это делать?

Сейчас, когда перед ней сидел взволнованный и такой трогательный друг, Карина в очередной раз усомнилась: а сможет ли она отказаться от всего того, что предоставила ей человеческая жизнь? И эта неуверенность была сродни безумию, разрушая стройные ряды мыслей, заставляя сердце отчаянно прыгать в тесной клетке из ребер, а слезы непрерывно литься.

— Карина… — Ник неожиданно отпрянул от девушки, как-то странно глядя поверх ее головы. Его взгляд скользил по ее фигуре, как по ледяной горке, ни в силах зацепиться за нее, — Если я тебе кое-что скажу, ты можешь поменять свое решение…

— Лучше не надо, — почти неслышно прошелестела в ответ подруга и тут же закричала, — Не надо, Ник, я прошу тебя — молчи! Я знаю, что ты хочешь сказать, я все знаю. Но одно дело, просто знать, а совсем другое — слышать. Так вот: я не хочу этого слышать. Мне и так не хватит решимости, так что не порти мне жизнь.

— Значит, этим я испорчу тебе жизнь?

Карина быстро кивнула.

— Хорошо, — бесцветным голосом отозвался ресторатор, первым поднимаясь с земли. Девушка двинулась следом, стараясь не смотреть на него. Черные глаза Ника бесцельно прожигали еловую хвою под ногами, пока они двигались к машине. Он был почти уверен в том, что художница не откажется выслушать его. Но… хотя, что можно было ожидать после утреннего разговора? Ему же четко указали на место на коврике, тогда как шикарную кровать заняла свобода во всей ее обжигающей наготе, с такой холодной кожей, с такими упоительно-прекрасными очами. И Карина теперь стремилась к этой обворожительной тетке, еще не понимая, что та повесит на шейку девушки пудовые гири. Волчья шкура, говорите? Ветер, запутывающийся в шерсти? Нет, дорогая моя Карина, меняя хрупкое человеческое тело на сильное волчье, не поменяешь самого главного…

Стоило друзьям ввалиться в гостиную, как к ним тут же бросился Кузьма. Художница едва успела схватиться за угол шкафа, прежде чем мальчишка сдавил ее в объятиях.

— Я думал, ты не вернешься! Ну что, вы его не нашли?

— Нашли, — мрачно сплюнул Никита, садясь на диван и подтягивая к подбородку ноги. Сколько раз ему говорили, что культурные люди так не сидят. Но когда ему становилось больно, он пытался принять именно эту позу. Защитная поза, обманчиво скрывающая тебя от всего мира, делая визуально меньше и морально устойчивее. Карина, наконец, отцепилась от подростка, юркая вслед за Ником. Ей было еще хуже. Она не могла даже сидеть, а легла, свернувшись калачиком и, положив голову другу на колени.

— Что вы такие замученные? — удивился Кузя, — Такое впечатление, что вам пришлось сюда пешком добираться. Эй, я с вами говорю! Карина, да объясни мне хоть что-нибудь.

— Потом, — слабо отмахнулась девушка, — потом.

— Да ну вас, — поняв, что большего от этой ненормальной парочки не добьется, оборванец решительно вышел из комнаты. Друзья остались одни. И хотя на душе у каждого было достаточно сомнений и боли, но оба предпочли молчать. Карине было приятно просто лежать, уткнувшись лицом в ладонь Ника, а ему — перебирать ее короткие волосы. И в этом они нашли если не лекарство от болезни, то, во всяком случае, обезболивающее на некоторое время. Тишина была ни натянутой, ни жуткой. Однако, в ней, если прислушаться, можно было уловить целые предложения. За окном медленно опадали последние цветы диких яблонь, небо, подобно странному животному шевелило мускулами — тучами, грозившими разразиться дождем. Его первые капли рассеяли тишину, сделав ее вмиг невыносимой. Именно тогда Карина приподняла голову и произнесла:

— Мне надо устроить Кузю.

— Он так сказал? — теперь вместо какого-то абстрактного волка Ник представлял вполне определенного, ставшего для него противником. Настоящим, безжалостным противником, отбирающим у него его лучшую подругу. Художница сморщилась, уловив в голосе ресторатора неприкрытую ненависть.

— Да. И он прав, я не могу начать новую жизнь, не окончив старую. Кузя должен быть счастлив, он имеет на это право.

— А я? — еще глуше, еще болезненнее, чем до того в лесу. И снова девушка почувствовала, как внутри начинает все гореть от этой горечи, — Или ты искренне считаешь, что я смогу быть счастлив без тебя?

— Ты столько лет был счастлив до этого, — попыталась парировать она. И это отчасти была правда. Во всяком случае, Карина никогда не видела друга страдающим, жалующимся на судьбу или окружение. Все у него было бело, сладко и замечательно, все напоминало столик в его же ресторане. Недаром же она так часто завидовала Никите. Ее-то жизнь не отличалась подобной стройностью. Если парень с первого дня их встречи вел свое существование под уздцы, словно послушного коня, то ей приходилось восседать на нем, пока упрямого скакуна вели другие, — Что поменяется, если меня не станет?

— Вот именно, до этого… — протянул в ответ Ник, — И ты зря думаешь, что все именно так, как кажется на первый взгляд. Я знаю, тебе это дико слышать, но я бы предпочел, чтобы за мной следили так же, как за тобой. Чтобы кто-нибудь хоть раз предложил: «Давай я поработаю вместо тебя сегодня в кафе, давай разгребу бумаги, давай я, в конце концов, чаю тебе заварю!». А вместо этого мне все приходиться делать самому, но для чего?

— А разве не для себя? — Карина приподнялась, заглядывая парню в глаза. И снова в них появился этот странный, пугающий блеск. Художница невольно отпрянула от Ника, пытаясь одновременно понять ход его мысли. Для нее все было предельно просто. Нести ответственность за свою жизнь — это значит тоже, что быть счастливым. Никто не мешает лететь вперед, по той траектории, которую ты сам себе придумал: хоть в облака, хоть в преисподнюю. Не важно… Когда за спиной развиваются крылья, когда чувствуешь, что держишь в руках эту тоненькую ниточку судьбы и дергаешь ее по собственному усмотрению. Разве может кто-то хотеть отдать этот нежнейший волосок кому-то еще добровольно? Да, Ник, и, правда, говорил совершенно дикие для нее вещи, — Разве так плохо быть независимым от людей и обстоятельств? Конечно, я могу понять, что ты устал. Ты верно говоришь, иногда хочется, чтобы кто-то позаботился о тебе. Но позаботился, ведь не значит, начал вертеть тобой во все стороны.

— А я хочу, чтобы мной вертели! — не выдержав, вскричал ресторатор, — Мне надоело зарабатывать деньги для себя, жить ради того, чтобы жить… Это все равно, что крутиться юле просто чтобы крутиться. Замкнутый круг, из которого невозможно выйти. Пусть у меня отберут часть свободы, да хотя бы всю, но мне хочется видеть сияние глаз, восхищение, любовь. Что бы я мог опереться на чужое плечо, если понадобиться или подставить свое. Это так страшно, каждое утро просыпаться одному в пустой квартире и понимать, что для меня, мне лично, ничего не надо… Я ведь могу просто целыми днями валяться на диване, я могу сутками не есть, ни спать. Мне совершенно плевать на то, умру я завтра или нет. Правда. Потому что планета, Карина, крутиться, а стою и не двигаюсь ни на шаг. Не для кого двигаться… Тебе некуда, а мне не для кого.

— Ник! — дверь хлопнула прежде, чем девушка успела остановить друга. Ее оклик столкнулся со стеной, отлетев обратно смятым, искаженным шумом. Художница не смогла даже шевельнуться, все равно ничего путного не выйдет. Где-то в глубине квартиры замолкли шаги, щелкнул замок. Карина покачала головой. Что ж, он тоже был вправе выговориться. Не все же ей скандалы устраивать.

Тучи за окном потихоньку начали светлеть, где-то на окраине неба появилась прореха, словно потертость в старом сером платье, обнажая голубую нижнюю сорочку. Карина по-прежнему сидела на диванчике в гостиной, с какой-то несвойственной ей настойчивостью пытаясь нагнать на себя полное безразличие. Несмотря на то, что Ник удержался от самых ранящих слов, словно в последний момент развернул лезвие меча плашмя, однако, даже такой удар оказался слишком сильным. Будто пытаясь ухватиться за вертлявый хвост ящерицы, художница старательно повторяла про себя: «Я должна все изменить. Я закончу все и стану той, кем хочу», — но ее уверенность куда-то испарялась. Она не знала, кем на самом деле должна быть. В голове теснились галдящей толпой мысли, не давая Карине хоть как-то собраться. И встать она не могла не из-за того, что ноги тряслись мелкой дрожью, а просто потому, что совершенно не представляла, куда ей идти. И зачем…