Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.)

Глава 6 ЯНЫЧАРСКИЙ КОРПУС В КОНЦЕ XVI — НАЧАЛЕ XVII В

Что же представлял собой янычарский корпус в начале XVII в.? В какой мере было оправданным стремление Османа II реформировать его и создать вместо столичной регулярной армии новое янычарское войско, более дисциплинированное и боеспособное? Какие внутренние причины приводили в движение стамбульских янычар, порождая острые социальные конфликты? На многие из этих вопросов есть возможность ответить благодаря сочинению, «Мебде-и канун-и йеничери од-жагы», составленному в 1606 г. анонимным турецким автором, связанным своей службой с янычарским корпусом (по всей видимости, канцелярской)¹. Трактат анонима дает бесценный материал для наших знаний о структуре янычарского корпуса, его установлений и внутренней жизни, а также об истории его возникновения и особенностях функционирования. Трактат был составлен в период начавшегося острого социального конфликта в Османской империи, ставшего известным под именем движения джелали и руководимого Кара Языджи, а затем Дели Хасаном. Сочинение было написано после только что закончившейся длительной австро-турецкой войны (1593–1606), показавшей военное ослабление государства, малую эффективность его военных структур, в том числе янычарского корпуса, войны, почти полностью истощившей финансовые ресурсы Османского государства, тратившего огромные средства на содержание регулярной армии.

Очень скоро после своего создания янычары начали превращаться в профессиональную военную корпорацию, быстро растущую, хорошо организованную и довольно замкнутую — как благодаря особой системе своего комплектования (девширме), так и по причине внутреннего устава (запрет на женитьбу, казарменные установления общежития и т. д.). Со временем янычарский корпус — по сути, регулярная и оплачиваемая государством армия — начал превращаться в особый социальный институт, многими сторонами своей жизни прораставший в иные страты османского общества и постепенно меняющийся. Янычары обретали свои собственные корпоративные интересы и в силу своей сплоченности, военных возможностей и изначальной связи с османской династией с течением времени начали использоваться различными группами правящего класса в качестве инструмента для достижения различных (впрочем, весьма мелких и частных) политических целей.

С самого начала своего существования у янычар имелись собственные, весьма существенные и важные интересы, а именно экономические. Янычары являлись войском на жалованье, т. е. получали заработную плату, и были тесно связаны с материальными и финансовыми условиями существования Османского государства, что во многом объясняет психологию янычар, формировавшуюся под влиянием прежде всего меркантильных интересов. С этим связано их рано проявившееся стремление бороться за улучшение своего экономического положения. Получаемое ими жалованье (во всяком случае, рядовым составом) было весьма скромным и едва позволяло удовлетворять насущные жизненные потребности. Государство обеспечивало янычар форменной одеждой (им выдавалось для этого сукно и другие ткани) и оружием, а за все остальное они должны были платить сами (на деньги в складчину). Совместная жизнь в казармах с ежедневными общими трапезами, учебной стрельбой, с посещением собственной полковой мечети и позволительными (а иногда непозволительными) развлечениями сплачивала янычар, развивала в них исключительно высокий дух товарищества, взаимопомощи и единый общественный настрой.

Достаточно замкнутый военно-профессиональный характер янычарского корпуса сохранялся примерно до середины XVI в., до времени правления султана Селима II (1566–1574). Начиная с его царствования янычарское войско начинает претерпевать заметные изменения, о которых пишет вышеупомянутый анонимный автор трактата. Во многом это было связано с изменившимися экономическими условиями жизни Османской империи — с так называемой «революцией цен», произошедшей из-за хлынувшего в Европу серебра, привезенного испанскими и португальскими конкистадорами. Удешевление серебра, уменьшение реальной стоимости серебряной монеты (в которой янычарам выдавалось жалованье), ее широко распространившаяся порча и рост цен на продовольствие и предметы ремесленного производства подорвали экономическое благосостояние армии (как и всего населения в целом), а беспрерывные войны сказались на собираемости налогов, вызвав оскудение казны и частые финансовые кризисы. Янычар не могли не коснуться все эти экономические обстоятельства, влиявшие на их повседневную жизнь и военную службу. Они вынужденно искали различные способы преодоления обрушившихся на них материальных трудностей, переключив внимание со своих военных обязанностей на самостоятельное обеспечение своих жизненных потребностей.

К началу XVII в. янычарский корпус во многом утратил свою социальную замкнутость, которая обеспечивалась благодаря функционированию системы девширме и строгому следованию законам и правилам внутренней организации. В первую очередь был преодолен существовавший запрет на женитьбу, что имело в конечном счете важные социальные последствия для янычарского корпуса в целом. Согласно сообщению автора «Мебде-и канун», при султане Селиме II янычары, получившие ранения во время войны и потерявшие способность нести действительную военную службу, добились для себя права заводить семьи. Естественно, что сыновья, появлявшиеся в них, по обычным в Средневековье канонам наследования детьми профессии отцов, всеми способами стремились получить разрешение быть зачисленными на янычарскую службу. Такое разрешение в результате было получено, и в янычарском корпусе появились так называемые кулоглу — сыновья янычар, которые по достижении ими совершеннолетия начали зачисляться в корпус².

Однако такая практика, по-видимому, существовала и значительно раньше, не будучи законодательно оформленной для всего корпуса. Константин из Островицы (напомним, что его сочинение «Записки янычара» были написаны во второй половине XV в.), сообщает, в частности, о существовании сыновей янычар, которые, «когда они вырастают из детского возраста… получают службу от султана»³. Константин пишет об этом, как о привычной практике, — таким образом, можно говорить о том, что уже в XV в. янычарам удавалось обходить существовавший запрет на женитьбу (правила целибата, подобного латинскому среди католического клира, в янычарском корпусе, не существовало). Из исторических источников известно, что янычары не отличались особым пуританством в отношении женщин и позволяли себе весьма смелые развлечения даже в своих собственных казармах⁴, приводя туда женщин легкого поведения или устраивая себе любовные встречи с понравившимися им жительницами Стамбула с помощью хитроумно продуманных уловок⁵. При Селиме II янычары получили официальное разрешение на женитьбу — правда, только те, кто уже не мог нести действительную военную службу. В 1606 г., когда, предположительно, писался трактат «Мебде-и канун», это ограничение уже не соблюдалось. Жениться могли уже все, кто этого хотел, даже аджеми огланы⁶. Мюнеджимбаши сообщает, например, что, когда после смерти султана Мурада III из дворца были удалены его наложницы-невольницы (джарийе), они были выданы замуж за «эмиров и чорбаджи»⁷.

Появление к концу XVI в. значительного числа кулоглу, сыновей янычар, которых зачисляли в янычарский корпус, делало ненужным и постепенно вытесняло набор девширме. Число кулоглу настолько выросло, что многие из них годами были вынуждены ожидать зачисления в янычары, находясь на службе в провинциальных гарнизонах. При этом многие из кулоглу, у которых на войне погибли отцы, материально поддерживались казной, что налагало дополнительные расходы на и без того истощенную османскую казну.

Получение янычарами разрешения на женитьбу и зачисление в ряды янычарского корпуса сыновей янычар вели к ослаблению жестких правил комплектования корпуса, к расширению социальных связей янычар с различными слоями общества. Кроме того, возможность попасть в янычарский корпус не через систему девширме, создавала лазейку для проникновения в янычарскую среду деклассированных элементов, всеми правдами и неправдами стремившихся определиться на «военные хлеба». Сами янычары называли таких незаконно проникших в корпус словом «саплама».

Появление в янычарской среде таких «саплама», или, как их еще называли, «эджнеби» (чужаков), размывало внутренний порядок и сложившиеся нормы янычарского корпуса, в том числе его дисциплину. После случавшихся внутренних беспорядков в корпусе и бунтов янычары, оправдываясь перед властями, всегда перекладывали вину на этих «чужаков» и «леваков», лиц «без роду и племени», которым были чужды дисциплина и уважение к традициям янычарского корпуса. Иногда зачисление такого рода лиц в среду янычар носило массовый характер. Как сообщает Мустафа Селяники, летом 1588 г. янычарский ага Халиль зачислил в Эрзеруме в число янычар значительное число «эджнеби», за что, по слухам, и был снят со своей должности⁸. Следует заметить, что подобные зачисления часто объяснялись действительными потребностями пополнения «кадров» (из-за боевых потерь или других обстоятельств), однако это вызывало недовольство в среде янычар. Сохранилось известие, что при выступлении в поход в июле 1589 г. янычары роптали на своих командиров-«чужаков» (эджнеби), которые «не соблюдали старинных законов»⁹. Попасть в янычарский корпус и обеспечить себя тем самым средствами на жизнь стремились прежде всего турецкие крестьяне, приехавшие в город искать лучшей доли, так называемые чифт бозаны¹⁰, т. е. крестьяне, по тем или иным причинам лишившиеся своих земельных наделов. Практика зачисления в корпус не через систему девширме, расширяясь, коррумпировала офицерскую среду, в поисках денег готовую включить в число янычар любого желающего. Мустафа Селяники прямо пишет о том, что «эджнеби» попадали в янычарский корпус за взятку¹¹. Об этом же упоминает и автор «Мебде-и канун»¹².

Для того чтобы технически такое зачисление было возможным, нужно было как минимум иметь свободные вакансии, а они имелись всегда. Смертность среди янычар, до конца XVI в. почти постоянно участвовавших в походах, была высокой как по причине боевых потерь, так и из-за случавшихся эпидемий и неизлечимых болезней. Тяжелые увечья в бою также приводили к уходу с действительной военной службы, открывая вакансии для молодых и здоровых. Однако факты смерти янычар, погибших не на полях сражений, не всегда официально регистрировались. «Мертвые души» продолжали «нести службу», по крайней мере, согласно дефтерам. Их жалованье вместо умерших могли получать янычарские офицеры. Или за деньги зачислять на службу посторонних лиц, которым выдавалось жалованье выбывших по причине смерти янычар. Османский историк Мустафа Наима под 1628/29 г. упоминает о наставлении, которое был вынужден направить янычарскому кятибу (главному хранителю янычарских дефтеров) султан Мурад IV. В документе указывалось, что в янычарских дефтерах царит беспорядок, что вместо умерших янычар в дефтеры совершенно произвольно вписывают посторонних лиц и численность янычар постоянно растет, что тяжелым бременем ложится на казну. Указывалось, что в янычарские дефтеры вносятся имена несовершеннолетних сыновей крестьян и простых поденщиков¹³.

Все указанные выше явления отрицательно сказывались на дисциплине в рядах янычарского корпуса, на авторитете командиров, подрывали особый военный дух армии, характерный для более раннего периода османской истории. В конечном счете атмосфера коррупции и вседозволенности, сформировавшаяся к концу XVI в. и совпавшая с финансовыми трудностями государства, начала сказываться на всем янычарском корпусе, во все большей мере переориентируя интересы янычар с военной службы на добывание денег любым иным путем, что вовлекало их в ростовщичество, ремесло и торговлю.

Потребность в системе девширме, еще продолжавшей практиковаться в конце XVI в., значительно уменьшилась. В среду янычар за взятки даже при наборе-девширме все чаще попадали представители собственно турецкого населения империи, что было первоначально строжайше запрещено. Если христианское население европейских владений Османского государства, как правило, стремилось избавить своих сыновей от набора в янычары, то начиная со второй половины XVI в. сами турки, под давлением ухудшившихся экономических условий, всеми правдами и неправдами пытались определить своих сыновей в число янычар, для чего подкупали ответственных за проведение девширме лиц. В XVIII в. наблюдатели отмечали, что родители радовались «милости» зачисления своих сыновей в янычарский корпус¹⁴.

Помимо тех, кто набирал детей в янычарский корпус во время девширме, в число янычар по своему усмотрению могли зачислить также янычарские аги. Таких новобранцев называли «чырагами» (мальчики-слуги) аги. Автор «Мебде-и канун» пишет, что в его время, т. е. в конце XVI — начале XVII в., составлялись специальные дефтеры таких чырагов. В их число, по его словам, за деньги попадали сыновья мусульман-турок, называвших себя «каким-нибудь гяурским (т. е. немусульманским. — И. П.) именем». Наш анонимный автор замечает по этому поводу: «С тех пор как появились чыраги аги, открылся путь для проникновения турок в среду янычар»¹⁵. Случайные лица зачислялись также особыми распоряжениями султана во время празднования того или иного торжественного события, как это случилось, например, при султане Мураде III во время праздника по случаю обрезания его сына¹⁶.

Появление представителей господствующего этноса в рядах янычар изменило сам дух янычарского корпуса, прежде комплектовавшегося лишь из представителей немусульманского населения Османского государства, насильно подвергавшихся исламизации. Такие янычары-прозелиты утрачивали свои культурные корни и, воспитанные в духе мусульманского фанатизма и своей исключительности, превращались в особого рода бойцов, посвящавших свою жизнь войне и верному служению османской династии. Янычарский корпус со времени своего возникновения представлял собой профессиональную армию особого рода, какой не обладали соседние с Османской империей государства, что длительное время давало ей большие военные преимущества.

Янычары гордились своими «особыми» отношениями с османскими султанами, которым служили верой и правдой в течение длительного времени, презрительно взирая на представителей иных сословий. При этом они хорошо помнили о своем нетурецком происхождении, выделяя себя из основной массы турецкого населения страны. К тому же само название «турок» (тюрк) долго носило презрительный оттенок, означая грубого, неотесанного и необразованного крестьянина из сельской глубинки. Турки, или, как это понималось образованной частью османского общества, «деревенщина», по мнению бюрократических верхов, мало подходили для высокой роли «воинов ислама» и, попадая незаконными способами в янычарский корпус, приносили с собой в армейскую среду психологию и этику темного турецкого крестьянства, не получившего специального образования и навыков военной службы. По словам автора «Мебде-и канун», из-за проникновения в среду янычар турок стало «бесполезно [ожидать] проявления доблести»¹⁷.

В эпоху средневековых войн, как на христианском Западе, так и на мусульманском Востоке, именно личная доблесть рассматривалась как необходимое условие военных побед, лишь постепенно уступая место иным представлениям о военной силе армии с перемещением акцента на силу техники, превосходство в оружии и тактику боя. В отличие от Запада, где начиная с XVI в. ускоренно развивались именно эти военные представления, турки, отдавая должное качеству пушек и личного огнестрельного оружия, по-прежнему делали основную ставку на личную доблесть воина и все более отставали в области вооружения, технологии и экономических возможностях.

К началу XVII в. янычары продолжали оставаться ядром османской армии, однако их военная корпорация мало напоминала прежнюю. Все большее число янычар вовлекалось в деятельность, весьма далекую от военной. Янычары становились ремесленниками и торговцами, занимались ростовщичеством и спекуляцией. К этому времени многие янычары, освоив какое-либо ремесло, начали открывать свои лавки, не порывая со своей военной службой и по-прежнему числясь в рядах янычарского корпуса. Мустафа Селяники пишет, например, что в Стамбуле многие сипахи, джебеджи, топчи и арабаджи стали мелочными торговцами¹⁸. Английский путешественник, посетивший Стамбул в 1610 г., отмечал, что многие янычары увеличивали свое скромное жалованье тем, что занимались в городе ремеслами¹⁹. Тот же Селяники упоминает о том, что в провинции янычары активно занимались скупкой и перепродажей²⁰. Некоторые из них превратились в коробейников. В качестве примера можно привести один из сохранившихся документов, в котором читаем, что в Буду прибыло судно янычара Али, которое доставило 4 бурдюка оливкового масла, 1 кантар (около 50 кг) черного винограда и 5 тюков каштанов. При этом он заплатил пошлину (гюмрюк) в 100 акче и портовый сбор в 4 акче²¹. Скорее всего, такой торговлей занимался гарнизонный янычар. Как показывают турецкие документы, в городах, где были расквартированы янычары, чаще всего они занимались торговлей продуктами питания, были мясниками и хлебопеками²². В одном из документов отмечен случай, когда янычары занимались незаконной торговлей лесом²³.

Существовало, по-видимому, два пути появления ремесленников в янычарском корпусе. Первый путь — это прямое зачисление в янычары ремесленников, которые во многих случаях стремились к этому из желания иметь привилегии янычар (освобождение от всех видов налогов), их большую социальную защищенность, а также получать для себя дополнительный фиксированный денежный доход в виде жалованья. Второй путь — это овладение янычарами каким-либо ремеслом во время службы в корпусе. Очень часто, обремененные семьями и вынужденные содержать их в городах на весьма скромное жалованье, покупательная способность которого с ростом в XVI в. цен постоянно падала, янычары стремились дополнительно зарабатывать на жизнь посредством ремесла, которым могли овладевать, еще будучи аджеми огланами. Известно, что в резиденции янычарского аги были свои ремесленники — шорники, кузнецы, портные и др., обслуживавшие нужды самих янычар. Имели возможность овладеть каким-либо ремеслом и многочисленные сыновья янычар — кулоглу.

Получая жалованье, некоторые янычары с помощью ростовщичества имели возможность скапливать довольно значительные капиталы. В большей мере это относилось к янычарским офицерам, среди которых во второй половине XVI в. процветало взяточничество, о котором уже не раз говорилось выше. Разбогатевшие янычары нередко становились откупщиками налогов, со временем вливаясь в ряды провинциальных аянов — влиятельных членов османского общества, вес и положение которых основывалось на их богатстве.

К улучшению своего материального положения стремились все янычары. Жалованье основной их массы было весьма незначительно, так что они едва могли сводить концы с концами, если были обременены семьями. Постоянная борьба янычар за своевременное получение жалованья остро протекала со второй половины XVI в., вызывая частые бунты и возмущения. По мере прохождения службы жалованье янычар должно было расти, однако получаемые ими прибавки (терраки), были крайне незначительны. Кроме того, существовал «потолок» жалованья рядового янычара. Только янычарское офицерство, получая более высокие доходы, а главное, обладая властью и возможностями ее злоупотребления, могло существенно увеличивать свои доходы и накапливать значительные капиталы.

Автор трактата о янычарском корпусе приводит многочисленные примеры взяточничества, связанные с деятельностью янычарского офицерства. К концу XVI в. взяточничеством был охвачен весь корпус. Янычарский ага брал взятки при повышении в должности янычарских офицеров. Донос о такого рода деяниях бывшего янычарского аги был получен правительством в 1590/91 г.²⁴ Янычарские аги при проведении набора рекрутов в янычарский корпус — девширме — поручали рекрутирование офицерам, беря за это крупные суммы в 300–400 тыс. акче. Рекрутеры, в свою очередь, брали с собой янычар, с которыми должны были производить набор-девширме, получая с каждого из них по 3–4 тыс. акче. Отданные суммы возмещались затем уже непосредственно при наборе, когда появлялась возможность брать деньги с родителей мальчиков — тех, кто не желал отдавать их в янычары и вынужден был откупаться от этого. Во время проведения девширме делались и другие поборы с населения, вынужденного брать к себе на постой как сборщиков, так и новобранцев. Так же за деньги в дефтеры рекрутов заносились имена мальчиков, родители которых, в нарушение существующих правил, наоборот, хотели определить своих сыновей в янычары²⁵. О злоупотреблениях сборщиков рекрутов иногда (косвенно) сообщают и османские хронисты. Кятиб Челеби пишет, например, о казни янычарского офицера турнаджибаши, обвиненного в совершении злоупотреблений при наборе-девширме²⁶.

Большие возможности для разного рода вымогательств и обогащения давала янычарам служба ясакчи. Ясакчи должны были нести охрану в городах и селах. В Стамбуле янычары-ясакчи служили при городских воротах, в таможне и т. п. Служба эта в Стамбуле предоставлялась сроком на три месяца, в провинции — на девять месяцев. Зачислялись на нее приказом янычарского кетхюды, которому за это уплачивалось по 75 акче, как указывает автор «Мебде-и канун». Он же пишет, что со временем сумма эта возросла, а сама служба стала предоставляться за взятку. (В Стамбуле должность ясакчи продавалась за 30–40 алтунов²⁷.) Эти деньги возмещались затем с помощью злоупотреблений и вымогательств.

Существовали и другие способы незаконного обогащения. В ходу были различного рода уловки. Янычарские кятибы увеличивали свой доход за счет приписок — в дефтерах за деньги делались подложные записи о более высокой сумме получаемого жалованья или пожаловании прибавки к нему, о присвоении более высокого звания и т. д. Все это делалось за соответствующую мзду. С приписками в дефтерах было очень трудно оперативно бороться, так как они сверялись и переписывались лишь раз в три месяца. При этом вносимые приписки требовали времени и возможностей для проверки, не всегда проводившейся (намеренно и небескорыстно), что постепенно создавало хаос и неразбериху в записях, облегчая возможности для дальнейших приписок и нанося большой урон казне²⁸.

Таким образом, янычарское офицерство имело наибольшие возможности для получения взяток. Автор «Мебде-и канун» сообщает, например, что в то время как согласно правилам аджеми огланам или кулоглу до зачисления в янычары следовало 9—10 лет прослужить, находясь на той или иной службе, многие старались сократить для себя этот срок и подкупали офицеров, чтобы поскорее быть вписанными в янычарские дефтеры. Изменение статуса предусматривало, разумеется и более высокое жалованье²⁹.

Со второй половины XVI в. военная служба янычар едва ли могла считаться особо почетной и прибыльной, а с быстрым развитием военной техники у противника она становилась все более опасной, участие в войнах во все большей степени несло тяжелые увечья или смерть ее участникам. Среди янычар росло стремление заполучить в корпусе должности, с которыми не была связана собственно военная служба. За взятку стало возможным, например, получить себе статус коруджи — охранника. Коруджи не были обязаны участвовать в походах. Вполне молодые и здоровые янычары стремились также заполучить для себя звание отураков, или пенсионеров, которые по возрасту или из-за увечий, зачислялись на пенсию³⁰. За взятку стало возможным все. Автор «Мебде-и канун» пишет, что число коруджи в янычарском корпусе достигло 3–4 тыс. человек³¹. Сообщая о массовом уклонении янычар от участия в походах, тот же аноним пишет, что с помощью различных уловок янычары освобождают себя от военной службы, давая офицерам взятки. Естественно, это приводило к уменьшению реального числа янычар, участвующих при объявлении войны в боевых действиях. «[Ныне] на своем месте нет и одного из тысячи. Малым числом людей дела не сделаешь. Поход [в этом случае] длится бесконечно. Страна и казна падишаха истощаются, а кошельки одабаши и чорваджи наполняются», — сетует автор «Мебде-и канун»³², выражая общепринятое у турок мнение, что лишь большая численность армии способна обеспечить победу.

Много уловок применялось для того, чтобы утаить имена умерших янычар и продолжать получать за них жалованье. По поводу получения денег за отсутствующих янычар русский посол в Стамбуле П. А. Толстой в самом начале XVIII в. писал, что «у кого янычар налицо меньше, тому прибыли будет больше… капитаны крадут себе то жалованье, ибо неполное число янычар держат под своею властью..»³³.

Всякого рода махинации производились и с деньгами, выдававшимися янычарам в качестве жалованья. Полноценные монеты подменялись акче плохого качества при посылке, например, жалованья гарнизонным янычарам³⁴. Махинации с монетой имели место и при закупке овец для продовольствия. Получая для этого из казны деньги в золотой монете, должностные лица корпуса подменяли их на монеты плохого качества, получая от этой операции солидный барыш³⁵.

Накопленные такими способами деньги тут же пускались в рост. Многие янычары занимались ростовщичеством, постепенно накапливая крупные денежные суммы. Ростовщические проценты при этом были весьма значительны. Из одного опубликованного османского документа (жалобы) видно, что некоторые янычары и даже аджеми огланы одалживали деньги под 30 % в месяц. У неспособных расплатиться должников отнимались принадлежавшие им дома, сады и виноградники, обрабатываемые поля. Например, жалоба на подобного рода действия была получена в столице из Токата. В результате кади Токата было велено разобраться в деле и заставить солдат вернуть ими отнятое. Неизвестно, было ли выполнено это распоряжение³⁶. Из последующей истории османской хозяйственной жизни известно, что из такого рода разбогатевших лиц, всячески стремившихся к приобретению земель, во многом формировался слой будущих аянов.

Вовлечение янычар в торговлю, ремесло и ростовщическую деятельность побуждало многих из них всеми правдами и неправдами освобождаться от действительной военной службы. При этом они стремились оставаться в списках янычар не только ради получения своего янычарского жалованья, но и для сохранения некоторых привилегий, которые приносил их статус. Наиболее удобным средством для освобождения себя от походов было, как уже указывалось, получение звания коруджи или отурака. Звание коруджи к началу XVII в. стало столь привлекательным, что покупалось за большие деньги. Автор «Мебде-и канун» пишет, что многие «становятся кордужи с [жалованьем] 25 и 27 акче. Покупая каждое акче [своего будущего жалованья] за 10 алтунов… сделали его большим»³⁷. Такое положение вещей возмущает пекущегося о государственной пользе автора трактата о янычарском корпусе и он замечает: «Старики несут тяготы похода, а зеленые юнцы, став коруджи, занимаются торговлей»³⁸

В провинции янычары еще более откровенно пренебрегали своими воинскими обязанностями, целиком отдавая свое время экономической деятельности. Так, в провинции Алеппо местные янычары занимались ростовщичеством, сельским хозяйством исполу, становились управителями вакуфов, мухтесибами и даже сборщиками налогов³⁹. Во многих случаях янычары за долги экспроприировали земли крестьян. Занимаясь хозяйственной деятельностью, они пользовались своим привилегированным статусом и позволяли себе нарушать установленные в государстве правила торговли. Так, Мустафа Али сообщает, что ставшие торговцами сипахи и янычары продавали свои товары по собственным ценам, пренебрегая официально существующими ограничениями⁴⁰.

Сведения османских источников о широком распространении в обществе взяток, росте коррупции, в том числе в янычарском корпусе, говорит о возрастании в Османском государстве роли лиц, обладавших денежными капиталами. Не принадлежность к традиционно уважаемому в османском обществе классу аскери (военных), а наличие богатства — денег и земель — становится в конце XVI в. отличительным признаком высокого социального положения. Долгое время им обладали феодалы-сипахи, составлявшие фундамент социальной организации общества, значительную часть турецкого войска, уважаемую страту социума и опору государственной системы Османской империи. В конце XVI в. сипахи начинают терять свое былое значение. Формально продолжая быть уважаемой частью общества, основная их масса живет на скромные доходы своих по большей части небольших земельных пожалований и начинает стремительно беднеть вместе со своими нищающими крестьянами, с трудом выполняя свои военные обязанности. Деньги и добывание их всеми возможными способами к началу XVII в. начинают становятся главной заботой всех социальных прослоек. В значительной мере это затронуло и янычарский корпус. «Кто имеет за спиной поддержку, [тот] в радости и при должности — неважно честен он или нечестен, сын своего очага или нет, знает основы закона или не знает. Были бы у него деньги да покровитель!» — горько сетует автор «Мебде-и канун», по-своему анализируя и оценивая новое положение дел, сложившееся в обществе⁴¹. Фигура турецкого тимариота, несколько веков олицетворявшая собой военно-политический успех Османского государства, уходит в тень, теряет свою привлекательность и экономические преимущества. Выполнять обязательства по военной службе на скромные доходы с деревенек-тимаров становится делом невыгодным и физически хлопотным. И отправка на службу на границу с назначением тимара рассматривается, например, среди янычар уже как наказание для провинившегося. Автор трактата о янычарском корпусе сообщает, в частности, об одном из янычарских офицеров, обвиненном в незаконном зачислении в аджеми огланы постороннего лица (вместо умершего) и приговоренном к высылке в тимар с доходом в 9 тыс. акче⁴².

Пренебрежение военной службой и стремление освободиться от участия в военных кампаниях пагубным образом начало сказываться и на военной подготовке янычар, которой некогда придавалось большое значение. В янычарском корпусе существовала специальная школа стрельбы по мишеням — талимхане. До появления огнестрельного оружия янычары тренировались в стрельбе из луков. С появлением пищалей и мушкетов, которые выдавались янычарам из казны, были организованы тренировочные стрельбы и из огнестрельного оружия. Однако янычары проявляли к этому мало интереса. Если раньше, по сообщению автора «Мебде-и канун», они каждый вечер являлись в талимхане пострелять из лука под руководством специальных инструкторов-талимханеджи, то к началу XVII в. положение заметно изменилось. Он пишет: «.. стоят [теперь] талимхане развалившимися, пауки плетут там свою паутину, стоят они заброшенными»⁴³.

Подобное пренебрежение упражнениями в стрельбе самым пагубным образом сказывалось во время войн. Как это видно из описания хода военных действий в 1621 г. у Хотина во время войны с Польшей, это приводило к неоправданно высоким потерям в людской силе с турецкой стороны.

В янычарском корпусе имелись специальные казенные ружейные мастерские, где изготовлялись тюфенки — мушкеты. За работой этих мастерских следили особые янычарские офицеры — тюфенкчибаши. Злоупотребления коснулись в конце XVI в. и этой части янычарского корпуса. Автор «Мебде-и канун» пишет, что тюфенкчи занимались изготовлением и продажей на сторону изготовленного ими оружия. При этом над частными заказами они работали значительно усерднее и тщательнее, что заставило автора трактата о янычарах заметить: «…тюфенкчи надобно… изготавливать казенные ружья так же хорошо, как они [изготавливают] их для частных лиц»⁴⁴. По утверждению автора «Мебде-и канун», изготовлявшееся в янычарских мастерских оружие отличалось более высоким качеством, чем продукция частных ремесленников-оружейников, и потому пользовалось большим спросом. Ружья янычары получали при заступлении на действительную службу. Когда объявлялось выступление в поход, они выдавались офицерами — одабаши — согласно дефтерам.

Офицерский состав янычарского корпуса, который должен был следить за дисциплиной и выучкой своих подчиненных, к концу XVI в. утратил свой былой авторитет среди рядовых янычар. За взятку получая повышение в звании и становясь офицерами, новоявленные одабаши, по возрасту еще совсем молодые люди, не могли рассчитывать на то, что им будут беспрекословно подчиняться опытные и заслуженные янычары («старики»), что создавало трудности при поддержании дисциплины среди янычар. Такие янычарские офицеры не имели должного авторитета и не могли заставить своих подчиненных выполнять свои распоряжения. Затевавшиеся янычарами бунты из-за жалованья или нежелания выступать в поход оставались по большей части совершенно безнаказанными. Офицеры не обладали реальной возможностью навести порядок среди своих подчиненных, и к концу XVI в. власти имели мало рычагов для того, чтобы заставить янычар действовать в интересах правительства.

Как правило, за бунты и непослушание янычар расплачивался своей должностью янычарский ага — глава корпуса. Янычарские ага перестали пользоваться достаточным авторитетом в янычарском войске с тех пор, как ими стали назначаться султанские дворцовые слуги (по принципу личной преданности). Янычары воспринимали своего высшего командира как некое чужеродное лицо, с которым их ничего не связывало по прежней службе. Янычарские ага приходили и уходили, часто сменяя друг друга, но никак не влияя на общее положение дел в янычарском корпусе. Собственно, пост янычарского аги являлся промежуточным на карьерном пути назначаемых, которые, как правило, становились затем румелийскими бейлербеями и т. д. и едва ли жалели, что покидают свою беспокойную и даже небезопасную должность.

Участившиеся в последней трети XVI в. бунты янычар, их крайняя недисциплинированность во время походов, уменьшившаяся боевая эффективность, неуправляемый рост их численности в результате незаконного зачисления в их ряды посторонних лиц или новичков из числа кулоглу и аджеми огланов, стремительно возрастающее бремя государственных расходов на содержание янычарского корпуса, постоянные военные неудачи турецкого оружия в конце XVI — начале XVII в. — все это требовало принятия мер по изменению сложившегося положения и явилось причиной первой попытки военной реформы в Османском государстве, на которую безоглядно решился юный султан Осман II. Эта реформа, как было показано выше, закончилась полным провалом, показав огромную силу янычарского войска. Его коррумпированный офицерский корпус, заботившийся прежде всего о своих материальных интересах, и очень неоднородная по своему составу масса рядовых янычар, мало интересующаяся своей военной профессией и заметно расслоившаяся на бедных и богатых, к началу XVII в. полностью вышла из-под контроля правительства. Из мощного военного орудия Османского государства янычары превратились в самостоятельную политическую силу, поддержка которой являлась важным фактором при формировании той или иной линии внутренней и внешней политики. На длительный период османской истории янычары стали консервативной силой, препятствующей любым новациям в Османском государстве, силой, обеспечивающей незыблемость старых порядков. Организованная и вооруженная, она показала свою способность беспрепятственно возводить на престол угодных себе султанов, связывая им руки при любой попытке каких-либо прогрессивных начинаний. Янычары, преследуя свои экономические интересы, легко превратились в орудие придворной борьбы, и Османское государство, упустившее возможность реформировать янычарское войско в начале XVII в., во многом из-за этого обрекло себя на будущие военные и политические поражения (впрочем, к счастью для других), что с особой силой проявилось к началу XVIII в. Длительные и бесплодные из-за своей малой эффективности военные кампании с участием технически и тактически отсталой янычарской пехоты и уменьшившегося в численности, обедневшего класса сипахи — владельцев малодоходных земельных пожалований — высасывали из государства все его материальные соки, не позволяя основному классу производителей в Османском государстве — крестьянству — развивать или даже сохранять на прежнем уровне свое хозяйство обрекая страну на экономическую стагнацию и отставание, а класс феодалов-сипахи на социальное прозябание.

Явив себя как консервирующая сила общества, янычарское войско закрепляло такое положение дел и во многом усугубляло эти стагнационные процессы, всякий раз прибегая к организованному насилию в случае угрозы появления хоть какой-либо новации. Прежде мощный инструмент в руках султанской власти, янычарский корпус в начале XVII в. обрел все черты отдельного сословия и социальной силы, способной диктовать свою волю правительству. Янычарское войско превратилось в обособленную социальную прослойку, обладающую зафиксированными правами и обязанностями и отличающуюся их совокупностью от иных социальных групп. Письменную фиксацию этих прав и обязанностей, мы находим в трактате анонимного автора «Мебде-и канун», составленном в самом начале XVII в. И хотя его текст не является юридическим документом, однако он четко показывает права и обязанности янычар, признаваемые за ними правительством.

История янычарского корпуса представляет интерес не только с точки зрения собственно военной истории Османского государства, но и с точки зрения его социальной истории, ярко демонстрируя стратификацию османского общества эпохи Средневековья и его регламентационный характер. На примере истории этого османского военного и социально-политического института можно проследить алгоритм развития всего Османского государства, влияние самого существования янычарского корпуса на другие институты общества. Являясь одним из важнейших элементов османской общественной системы, янычарский корпус, в силу своего военного характера, служил власти в качестве государственного инструмента подавления, обеспечивавшего социальный порядок в государстве в целом — и в то же время чутким барометром его общего состояния, будучи связанным со всеми слоями османского общества. Как общественный институт, обладающий реальной силой и влиянием, янычарский корпус к началу XVII в. стал в силу произошедших в нем изменений своего рода «метасословием», способным так или иначе влиять на жизнь других классов и сословий османского общества. Для янычар как социальной группы их собственное благосостояние было тесно связано с экономическим благополучием и стабильностью всего османского общества. При этом сохранялась особая связь янычар с османской династией — учредительницей и попечительницей янычарского войска. И эта связь, несмотря на все перипетии османской политической истории, сохранялась на протяжении всего существования янычарского корпуса и исчезла лишь с его уничтожением по воле самой султанской власти в 1826 г. (при особых обстоятельствах — во время мощного антитурецкого восстания в Греции, показавшего всю слабость и беспомощность османской военной машины).

Попытка Османа II в 1622 г. реформировать янычарский корпус не предусматривала его ликвидации и на деле являлась стремлением заменить его на его же аналог, отличающийся большей военной дисциплиной и эффективностью. В противоположность военной реформе султана Махмуда II в 1826 г., физически ликвидировавшего янычарский корпус в интересах сохранения государства перед лицом внутренней и внешней угрозы, ранняя реформа Османа II может рассматриваться как стремление усовершенствовать традиционный институт общества в интересах продолжения политики военной экспансии, для воссоздания и консервации тех политических установок, которые сформировались в ходе начальной истории Османского государства и продолжали существовать в течение еще длительного времени. В конце XVI — начале XVII в. Османская империя столкнулась, однако, с необходимостью не столько поддерживать свои экспансионистские интересы, сколько успешно отвечать на военно-политические вызовы экономически крепнущей Европы. Неудача военной реформы Османа II как в зеркале показала общее ослабление Османского государства в начале XVII в., оказавшегося неспособным продолжать свою прежнюю политику и столкнувшегося с трудно разрешимыми внутренними экономическими и социальными проблемами. Войны и территориальная экспансия, на которых зиждились основы османской государственности с самого начала ее существования, явились в то же время в конечном счете причиной ее последующего упадка и стагнации. Лишь постоянные успехи в войнах длительное время были «питательным раствором» огромной империи, поддерживали ее политическое могущество и экономическое благосостояние. Именно поэтому для этого периода Османская империя справедливо называется историками «военной державой». Закончились военные успехи и территориальная экспансия — начала закатываться и звезда Османской империи. Немалую лепту внесли в этот процесс янычары — одновременно и камертон, и одно из орудий ее истории.

Подводя итог, нельзя не отдать должное османской правящей элите, находившей в себе способность осмыслять и анализировать происходящее в государстве и по мере возможностей исправлять положение, управлять огромной империей, опираясь на имеющиеся у нее рычаги власти и влияния. В ходе непрерывных войн и обширных дипломатических контактов в Османской империи сформировался слой исключительно опытной и искушенной в политических делах бюрократии, в которую через систему исламизации, вошли представители многих народов, не по своей воле вошедших в состав Османского государства. Многоликая и многоязычная, верно служащая своей новой родине, эта элита умело держала на плаву корабль османской государственности даже в тот период, когда военные и политические успехи все в большей мере оставались в прошлом. Однако и постоянные военные неудачи империи конца XVI в. не смогли изменить господствующей идеологии государства, нацеленной на войну и экспансию. Консерватизм идеологических установок, постоянно поддерживаемый религиозными императивами, в начале XVII в. продолжал оставаться доминирующим фактором в формировании вектора внешней политики Османского государства, изменить который оказалось возможным лишь в XVIII в. под влиянием новых сложившихся внешне- и внутриполитических обстоятельств. Военная машина Османской империи, важной частью которой являлся янычарский корпус, продолжала функционировать в своем прежнем виде, мало меняясь по существу и постепенно ветшая, заталкивая государство в узкое русло губительной политики бесполезных войн, финансовых трат и постепенного материального истощения.