Ярче, чем солнце

Глава двадцать третья

Это произошло весной 1925 года, когда Нелл позабыла былые тревоги и вновь всецело сосредоточилась на жизни семьи. Она прожила в Галифаксе десять лет, и ее мечты больше не гасли, словно свечи на ветру, и двери не захлопывались, едва она успевала до них дойти.

Аннели исполнилось семнадцать, она оканчивала школу и была успешной во всех отношениях девушкой. Семилетний Ред оставался единственным ребенком Дилана и Нелл, что немного тревожило последнюю. Дилан любил сына и теперь, когда дела фабрики наладились, посвящал ему много времени. Несмотря на внешние различия, они были настоящими друзьями.

Нелл давно поняла, что муж никогда не будет давить на Реда, дабы тот стал продолжателем его дела; напротив, он всячески поощрял в мальчике выбор собственного пути. И ей тем более казалось, что она должна родить Дилану еще детей, его детей. Но, как ни странно, он никогда не заговаривал об этом.

Нелл была уверена, что в его жизни нет других женщин, в том числе и Миранды. Где она и что с ней, никто не знал. Хлоя говорила, что спустя несколько месяцев после отъезда из Галифакса Миранда прислала Кермиту документы о разводе, которые он без промедления подписал, и с тех пор о ней не было слышно.

Кермита общими усилиями командования, друзей и просто неравнодушных людей отправили на лечение в Европу. Он до сих пор оставался в Англии, и Нелл знала только, что Сьюзен отправилась вместе с ним и малышкой, поскольку Кермит ни за что не хотел расставаться с дочерью.

К большому удовольствию Нелл, Дилан приобрел небольшую квартирку в доме на берегу гавани. Иногда они уединялись там на выходных и прекрасно проводили время.

Между гаванью и городом словно не существовало границы. Крыши домов будто низвергались в свинцовую гладь. Вода мерцала в затуманенном солнечном свете, и по ней скользили тени облаков. Чайки то стремительно взмывали в поднебесье, то камнем падали в воду за рыбой. Теперь Нелл понимала, почему в Галифакс так часто приезжали художники-маринисты.

Сейчас она сидела на полу, где разложила рисунки мужа. Нелл всегда нравилось, как Дилан использует детали. На фоне серо-белой зимы он мог нарисовать яркие кисти рябин, а по контрасту со спокойной заводью изобразить полные непередаваемой мощи контуры военного корабля.

— Мне кажется, надо взять эти и эти, словом… все.

Дилан рассмеялся. Несколько дней назад он получил письмо из Торонто, от владельца одной из художественных галерей, в котором тот предлагал ему приехать вместе со своими работами.

— Откуда он обо мне узнал? Ведь я не профессиональный художник! — изумился Дилан, прочитав письмо жене. — На конверте нет подробного адреса, указан только город, название фабрики и мое имя. Но письмо, конечно, дошло.

— Помнишь, ты выставлял свои работы в зале Сити-Холл? Могли найтись люди, которые списались с хозяином галереи, — предположила Нелл.

— Едва ли. Там не было никого, кто бы всерьез интересовался живописью или что-либо в ней понимал. Эти картины понравились им лишь потому, что на них был изображен Галифакс.

— Полагаю, они понравились бы не только им, — задумчиво произнесла Нелл.

— Ты же знаешь, я рисую не для публики, а лишь для себя.

— Да, но если выпадает возможность показать свое искусство людям, почему бы не воспользоваться этим?

— Хорошо. Только ты, Ред и Аннели отправитесь вместе со мной. Вы сто лет никуда не ездили, и вам будет полезно немного развлечься. — Он вздохнул. — Я много раз думал о поездке за границу, но все как-то не складывалось. Фабрика, то одно, то другое…

— Знаешь, — промолвила Нелл, — я слишком сильно люблю Галифакс. Чтобы почувствовать себя счастливой, мне не нужно куда-то уезжать.

— Галифакс — маленький город.

— Но явно не меньше того счастья, которое я в нем нашла, — сказала Нелл, и они с Диланом улыбнулись друг другу.

Аннели пришла в восторг от этой идеи. Она побывала в Торонто всего однажды, восемь лет назад, и теперь не чаяла увидеть город другими глазами.

И вот они сидели в вагоне, глядя на пролетающий мимо пейзаж. Аннели и Ред оживленно болтали, Нелл лишь изредка вставляла какое-то слово, а Дилан и вовсе о чем-то задумался, глядя на быстро чернеющее сапфировое небо, и, судя по выражению его лица, эти мысли не были гнетущими или печальными.

Очутившись в Торонто, он ощутил почти физическое блаженство. Все-таки Дилан любил этот город за его чуть старомодную элегантность, не раздражающую, а, напротив, немного трогательную чопорность. Он собирался позвонить мистеру Олдриджу из отеля и договориться о встрече.

Хозяин галереи предложил увидеться в известном ресторане, и Дилан отправился туда один, а Нелл, Аннели и Ред в это время гуляли по городу. Малколм Олдридж оказался располагающим к себе человеком лет пятидесяти с хвостиком. Хотя он держался по-деловому, кое-что выдавало в нем человека из мира богемы: артистически небрежно повязанный галстук, блестящие лаковые туфли, крупный перстень на пальце.

Заказав коньяк и легкую закуску, они немного поговорили о том о сем, а потом Олдридж предложил Дилану показать работы.

Когда тот раскрывал папку, у него предательски дрожали пальцы. Он не ожидал от себя такого волнения. Ему казалось, он находится на экзамене, на самом важном экзамене в своей жизни. Внезапно Дилану захотелось, чтобы рядом очутилась Нелл и крепко взяла его за руку, хотя… Да, жена считала его талантливым, но ей нравилось все, что он делал.

Олдридж просматривал рисунки, порой бегло, иногда — пристально вглядываясь. Однако Дилан не замечал ни оживления в выражении его лица, ни блеска в глазах.

— Вы где-то учились, мистер Макдафф?

— К сожалению, нет. Мой отец был против того, чтобы я получил художественное образование.

— А что вы окончили?

— Университет Торонто.

— Вот откуда вы знаете город! И что же вы изучали?

— Экономику.

— Вы хорошо учились?

Дилан удивился. К чему эти расспросы? Олдридж напоминал врача, готовящего пациента к сообщению о неутешительном диагнозе. Дилан знал, что Нелл будет расстроена. А он сам? Может, когда-то он и мечтал стать художником, но жизнь изменила его планы.

— Да, хорошо. Но не потому, что у меня были способности. Я просто старался.

— А душу выражали в рисунках?

— Я пытался.

Малколм Олдридж откинулся на спинку стула.

— Вам это удалось. По вашим рисункам можно проследить вашу жизнь.

— Да, я делал это для себя. То, что я рисовал до взрыва, уцелело чудом.

— Вы сможете рассказать об этом прессе?

Дилан слегка растерялся.

— Зачем?

— Пара заметок в газете не помешает. Такая тема непременно привлечет интерес к выставке.

— Выставке?

— Да, если вы не против. Может, вам и не хватает мастерства в общепринятом смысле, но у ваших работ великолепная энергетика. Я хорошо помню фотографии разрушенного Галифакса, они впечатляют, но ваши картины… у меня просто нет слов! Самая удачная и сильная из них, на мой взгляд, вот эта — с рыжей девушкой.

— Благодарю вас. Это моя жена. А как вам другие рисунки?

— Ранние полны юношеского света; выполненные после того, как город начали восстанавливать, — ностальгии, а последние, с загородными пейзажами, или спокойны, или порой чуть тревожны, но неизменно глубоки. Мистер Макдафф, давайте встретимся в моей галерее через пару дней и обсудим все условия и детали. Вы приехали с супругой?

— Да.

— Тогда приходите вместе. А я представлю вам свою жену.

В отеле Нелл, Аннели и Ред забросали Дилана вопросами. Они были возбуждены и счастливы. О нем напишут в газетах! Его талант наверняка будет признан! В этом вихре новизны и восторга Дилан совершенно забыл, о чем собирался спросить Малколма Олдриджа в первую очередь: откуда тот узнал о нем и его картинах?

Миранда увлеченно собиралась на встречу с Диланом. Она хотела устроить ему сюрприз и не сомневалась в том, что у нее все получится. Она знала, что болезненная порядочность Дилана не позволит ему рассказать Малколму о ее прошлом, потому не боялась разоблачения.

Как ни странно, Миранду переполняло желание отблагодарить его за «билет» в новую жизнь, попросить прощения и даже пообещать вернуть деньги: ведь теперь она могла это сделать! Пусть он увидит, что она счастлива, что она наконец нашла то, что ей нужно.

Что касается рыжей, ей не составит труда затмить эту провинциалку, думала Миранда, надевая шелковое платье цвета шампанского с кружевными кремовыми вставками, прихваченное на бедрах широким поясом. Наряд дополнял золотой браслет, цепочка и серьги — теперь Миранда носила только золото, благо Малколм не жалел на это денег, как, впрочем, на все ее покупки.

Единственное, что огорчало Миранду: они с мужем до сих пор не побывали в Европе, например во Франции. Она желала увидеть архитектуру, о которой столько читала, картины, которыми восхищалась лишь по фотографиям, а еще мечтала пройтись по знаменитым парижским магазинам.

— Так ты считаешь, у Дилана Макдаффа есть будущее? — спросила она мужа.

Он уже оделся и сидел в кресле, ожидая, когда она закончит свой туалет. Миранде почудилось, будто сегодня он не любуется ею, как это обычно бывало, а погружен в свои мысли.

— Оно есть у большинства из нас, хотя, конечно, не у всех, — произнес Малколм с непривычным оттенком грусти и добавил: — Его работам свойственно то, что является основой всякого искусства: искренность.

— Не талант?

— Считай, это одно и то же. Зачастую людям плевать на мастерство, но они отлично чувствуют фальшь. Художник, идущий на поводу у кого-либо или чего-либо, уже не творец. Я говорю тебе это не как владелец прибыльной галереи, а как ценитель искусства.

— Откуда ты знаешь, что Дилан Макдафф не такой?

— Я видел его работы, — веско произнес Малколм, а после спросил: — Давно хотел полюбопытствовать: откуда ты его знаешь? Что вас связывает?

Миранда издала непринужденный смешок.

— Ничего личного. Он выставлял свои картины в городском собрании, тогда я их и увидела. Они потрясли не только меня, всех, кому довелось пережить галифакскую трагедию.

Малколм кивнул.

— Полагаю, картина с рыжей девушкой станет гвоздем выставки. Он сказал, что это его жена. Мне не терпится с ней познакомиться. Кстати, теперь она видит?

— Да, кажется, после операции.

Невольно почувствовав себя уязвленной, Миранда поспешила перевести разговор на другую тему:

— Надеюсь, в этом году мы наконец встретим Рождество в Париже?

— До Рождества еще далеко. В крайнем случае, встретишь его без меня.

Миранда не поняла смысла его ответа, но он прозвучал удручающе. Ее вдруг начало знобить, и она подумала, что надо бы взять с собой шаль.

— Что ты имеешь в виду?

— Я давно хотел признаться, но все боялся омрачить твою, то есть нашу жизнь. Но прогнозы неутешительны, и я должен рассказать тебе все как есть. Я никогда не совершаю поспешных или опрометчивых поступков, Миранда, но когда я увидел тебя… Тогда я точно не знал, сколько мне осталось, потому подумал: провести последнее время с самой красивой женщиной, какую я встречал в своей жизни, будет наилучшим решением. Я думал не только о себе, я надеялся сделать счастливой тебя, ибо ты показалась мне растерянной и одинокой. Смею предположить, что мне удалось воплотить свой замысел. И еще: я взрастил помощницу, которой смогу с чистым сердцем завещать свое любимое дело.

— Что ты имеешь в виду?! — почти истерически повторила Миранда.

— То, что пройдет не так много времени, и я отойду в мир иной. Я смертельно болен. Я не мог покинуть город, поскольку получал лечение. Но оно не помогло; лишь отдалило неизбежное. А сейчас я не способен уехать, потому что у меня осталось мало сил. Я должен сберечь их для других дел.

Когда он это сказал, Миранда вдруг заметила, что у Малколма восковое, отекшее лицо с мешками под глазами, почти бесцветные губы, что он выглядит старше своего возраста. Казалось, в нем почти ничего не осталось от того человека, которого знала Миранда.

Обычно в тревожные моменты она обхватывала его руками и прижималась к груди: Малколма всегда умилял этот жест. Но сейчас ей не хотелось этого делать. Она вновь очутилась в ловушке, откуда хотелось вырваться любой ценой.

— Возможно, это ошибка; твоя или врачей? Ведь на свете случаются чудеса! — Она надеялась, что это прозвучит обнадеживающе, однако у нее был странный деревянный голос.

Малколм слабо улыбнулся.

— Да, но только, боюсь, не в моем случае.

Надеясь очнуться от дурного сна, Миранда сжала руками виски. На мгновение ей почудилось, что она дошла до предела и дальше уже нет пути. Она не хотела думать о том, что ей вновь предстоит все это: уход за безнадежно больным, одиночество и отчаяние.

Внезапно Миранда вспомнила Галифакс, жемчужно-белый город с красными крышами, сверкавший за бухтой, воду, зеленую вдалеке и ярко-лазоревую — вблизи, и ее посетило непередаваемое чувство безвозвратности, какого она не испытывала никогда в жизни. Муж завещает ей галерею, она продолжит его дело, она не будет бедна. И все же ей чудилось, будто у нее ничего не останется.

Разумеется, она произнесла все те слова, какие Малколм, наверное, ожидал услышать. Но сидя в такси, везущем их в галерею, Миранда удрученно и задумчиво молчала. Она решила, что скажет Дилану совсем не то, что собиралась сказать.

Миранда увидела, что он приехал не только с женой. С ними была какая-то девушка с длинными каштановыми волосами, чистым лицом и нежным румянцем, и мальчик. Сын Нелл. Но не Дилана.

Дилан неплохо выглядел. Пожалуй, он мало изменился за эти годы. Был ли он счастлив, занимаясь делом, которое ему никогда не нравилось, и воспитывая не своего сына?

Одежда рыжей не уступала наряду Миранды: верх ее платья был изумрудного цвета, тогда как вокруг ног шуршали и легко колыхались многослойные юбки из бледно-зеленого креп-жоржета. В то время как Малколм знакомился с супругой Дилана, Миранда отлучилась под каким-то предлогом. Молодая женщина решила, будет лучше, если она появится чуть позже.

Она видела, как рыжая сияет улыбкой, а Малколм галантно склоняется к ее руке. Потом жена Дилана направилась вглубь галереи, а мужчины прошли к дивану, стоявшему неподалеку от входа.

Пока Нелл вместе с девушкой и мальчиком рассматривала развешанные по стенам картины, Малколм продолжал обсуждать рисунки Дилана. Укрывшейся за занавесом Миранде был хорошо слышен их разговор.

— Почему картина с девушкой называется «Ярче, чем солнце»? Из-за цвета ее волос?

— Нет. То есть не только. В момент взрыва над городом вспыхнуло сияние, сильнее которого никто никогда не видел.

— С этой повязкой на глазах девушка напоминает… некую трагическую Фемиду.

— Тогда наши судьбы висели на волоске. Все думают, это я спас Нелл, но на самом деле именно она вытащила меня из мрака.

— Похоже, вы боготворите свою супругу, мистер Макдафф! — громко произнесла Миранда, внезапно появляясь перед ними.

Ее выход был эффектным, и она это знала. Дилан замер. В его лице не осталось ни кровинки. Похоже, эти мгновенья были самыми напряженными в его жизни, ибо он не знал, как себя вести, как не ведал, какую роль она сыграла во всей этой истории. Впрочем, догадаться было нетрудно.

— Это моя жена Миранда, — промолвил Олдридж.

Все еще не обретя дар речи, Дилан кивнул.

— Простите, я оставлю вас на минутку, — вдруг сказал Малколм, тяжело поднимаясь с дивана.

Заметив мертвенную бледность в его лице, Миранда подумала, что ему стало дурно, и тем не менее не двинулась с места. Сейчас ей был нужен не муж, а Дилан.

— Значит, это ты, — обреченно произнес Дилан. — Твой муж знает?

— О чем? — невинно поинтересовалась Миранда.

Дилан вздохнул.

— Зачем ты это сделала?

— Твой талант должен быть признан, вот и все. Не думай, Малколм не романтик, а делец; он не станет выставлять в галерее бездарные произведения, даже если бы я попросила его об этом, — небрежно произнесла она, сама решая, к чему относился его вопрос, и добавила: — Я хочу поприветствовать твою жену. — И, не дожидаясь ответа, остановила одну из служащих галереи: — Пожалуйста, подзовите сюда даму в зеленом. — Потом вновь повернулась к Дилану. — А кто вон та девушка?

— Сестра Нелл.

— А мальчик — твой сын? У тебя, наверное, куча детишек?

— Нет, у нас всего один ребенок.

Подошла Нелл. Она тоже казалась напряженной и растерянной. Миранде понравился ее вид, как нравилось ощущать себя разрушительницей. Она знала, что эти двое ни за что не посмеют дать ей отпор.

— Я рада познакомиться с вами, как и со всей вашей семьей, — промолвила она, обращаясь к Нелл. — Ваш сын потрясающе похож на своего отца. — Заметив, что Нелл смотрит с нескрываемой тревогой, Миранда изрекла фразу, ради которой и устроила всю эту комедию: — Я имею в виду, на своего настоящего отца, Кермита Далтона.

Стоявший рядом Дилан отшатнулся, а в его глазах появилось что-то пронзительно-острое, почти дикое. Миранда не ожидала настолько сильной реакции. Словно что-то спящее глубоко внутри его души внезапно вырвалось наружу; он был уязвлен и потрясен гораздо больше, чем она смела надеяться.

Позабыв обо всем, кроме услышанного, Дилан направился к выходу. Нелл видела, что он шел, как в тумане, не видя никого и ничего.

Она повернулась к Миранде.

— Зачем вы это сделали? — Ее щеки пылали так сильно, словно внутри горел огонь.

— Я всего лишь сказала правду, которой ваш муж, как ни странно, не знал.

— Ваша правда заключается в том, что вы бросили собственного ребенка!

— Вы ошибаетесь, — холодно произнесла Миранда, — у меня нет детей.

Нелл не знала, промелькнула ли в глазах молодой женщины затаенная боль или ей это только почудилось? Она поспешила к Аннели и, отведя ее в сторону, сказала:

— Если что, поезжайте в отель. Мне надо отлучиться.

Аннели распахнула глаза.

— Что произошло?

— Эта женщина, Миранда, сказала Дилану, что Ред — сын Кермита Далтона.

— А он разве не знал?

— Я ему не говорила.

— Почему?

— Он никогда не спрашивал. И сейчас он не просто расстроен — раздавлен!

— Какое это имеет значение, если он любит Реда и вот уже семь лет считает его своим ребенком? — бросила вслед Аннели, но Нелл уже спешила к выходу.

Дилан стоял на улице, засунув руки в карманы пальто, и смотрел в пронизанную огнями тьму. Иные из них — огни автомобилей — проносились быстро, словно падающие звезды, другие — окон и фонарей — тихо мерцали, будто светила далеких галактик.

Не зная, что делать. Нелл молча остановилась рядом с мужем, и тогда он сказал:

— Игра получилась веселой.

Нелл похолодела.

— Надеюсь, ты не о нас?

— Не замечать очевидного — это вполне в моем духе, — промолвил он, не отвечая на вопрос, — но ты… Почему ты не сказала?

— Мне казалось, ты никогда не хотел этого знать.

Дилан сделал долгую паузу.

— Только не в этом случае.

— Почему?

— Мы с Кермитом всегда были соперниками, если не явными, то скрытыми. Он всегда считал меня никчемным.

— Разве в данном случае проиграл не он?

Дилан не нашелся, что ответить, и тогда Нелл продолжила:

— Я охотно родила бы тебе ребенка, но ты… ты никогда об этом не заговаривал.

— Я думал, ты боишься за Реда. Что я стану любить его меньше, чем…

— А ты бы стал любить его меньше?

— Конечно, нет.

— Тогда в чем заключаются наши проблемы?

— Наверное, в том, — вздохнул Дилан, — что я в самом деле ничтожество. Попался в расставленную Мирандой ловушку, как ребенок. Поверил, что мои рисунки в самом деле чего-то стоят. — И подытожил: — Нам надо уехать.

Внезапно Нелл подумала о том, почему собственная жизнь порой воспринималась ею, будто чужой сон? Возможно, она чего-то боялась? Если так, то сейчас все страхи остались позади.

— Нет, — сказала она, и ее голос обрел неожиданную силу, — мы не должны уезжать. Решение об организации выставки принял муж Миранды, и, похоже, он ничего не знает о своей жене, зато разбирается в искусстве. А она… она не умеет никого любить. Она считает, что все так и должно быть, и не испытывает никаких угрызений совести. Подчиняясь ей, мы сломаемся, признаем свое поражение. Она совершила ошибку, посоветовав мужу пригласить нас в Торонто. Она надеялась тебя унизить, но у нее ничего не получится. Она не сумеет уничтожить того, что есть между нами.

— Да, ты права, — сказал Дилан и сжал ее руку. — Ты меня любишь? Ты веришь мне? Ты ни о чем не жалеешь? Ты счастлива?

Нелл улыбнулась сквозь слезы.

— К чему такие вопросы? Мы знаем друг о друге больше, чем каждый из нас — о себе самом! Мне кажется, с некоторых пор мы решили проживать каждый час так, будто это последний миг в нашей жизни. А разве не таким образом люди обретают счастье?

— Я люблю тебя, — с волнением произнес он, — тебя, Реда, Аннели, все, что есть и было в моей судьбе.

Нелл шла в парк, держа за руку Реда. В заново отстроенном Галифаксе, как и в прежние времена, было много парков. Сейчас они направлялись в Паблик-Гарденс, особо популярный потому, что он граничил с крупнейшим торговым центром.

Ред был увлечен аэропланами, он часто говорил о небе, и Нелл думала, что с высоты птичьего полета осенние парки, наверное, смотрятся яркими золотисто-бордовыми гривами, разделенными проборами улиц.

Она остановилась в глубине длинной аллеи. Границы города здесь словно размывались, уступая место первозданной природе. Ветви дубов и буков устремлялись в небо, высокая трава пахла сыростью, и в ней исчезали тропинки. Птицы взмывали ввысь, хлопая крыльями. Затянутое дымкой солнце казалось далеким. На горизонте набухли тяжелые облака, но из них еще не пролилось ни капли.

Нелл села на скамейку, скрестив ноги, смежив веки, и наслаждалась приятным осенним теплом и неярким светом. Ее мысли были глубокими и неспешными.

Выставка работ Дилана «Три времени Галифакса» все-таки состоялась и имела большой успех. О ней даже написали в газетах. Дилан был смущен, тогда как Нелл думала: пусть люди лишний раз задумаются о том, что произошло в Галифаксе, оценят, что такое война и что есть мир. Ведь закон как хорошего, так и плохого гласит: ничто и никогда не случается однажды. Это были времена, о которых стоило забыть, и вместе с тем лучше всегда помнить.

Миранда не смогла им помешать, потому что они твердо и преданно держались друг за друга. И они знали о ней слишком много, чтобы она смогла заговорить. Перед отъездом из Торонто Дилан сказал жене, что муж Миранды неизлечимо болен: Малколм сам признался в этом. Нелл сочувствовала и мистеру Олдриджу, и его супруге. Быть неблагодарной и корыстной не менее тяжко, чем немощным и зависимым.

Стоило ей подумать об этом, как странно знакомый голос произнес:

— Не позволишь присесть?

Когда она открыла глаза, перед ней предстал он, и на миг тишина сделалась многозначительной и тяжелой, как камень. Но потом Нелл поняла, что рада видеть Кермита таким, каким он стал сейчас.

— Садись.

Он немного тяжело опустился на сиденье, прислонив к скамейке палку. Прежде пронзительно-яркие глаза Кермита теперь напоминали тихую зеленую заводь.

— Твой сын? — кивнул он.

— Да. А это твоя дочь? — спросила Нелл, глядя на белокурую застенчивую девочку.

— Ее зовут Мойра.

— Моего сына — Ред.

— Я знаю, — Кермит вложил в ответ особый смысл, и Нелл поняла.

— Это мой давний знакомый и его дочь, — сказала она сыну и предложила: — Погуляйте по парку.

Мальчик и девочка отошли, немного стесняясь друг друга, но вскоре Нелл увидела, как они разговаривают. Ред показывал на небо, откуда только что сорвалось несколько крупных капель.

— Он все время смотрит вверх! — засмеялась она. — Наверное, станет пилотом.

— А Мойра любит делать прически своим куклам; впрочем, это нравится всем девочкам.

— Я бы тоже хотела иметь дочку.

— Ред — твой единственный ребенок?

— Пока — да, но, надеюсь, скоро появится второй, — сказала Нелл, улыбнувшись своим мыслям. Потом спросила: — Как ты?

— Пошел на поправку. К началу следующего года надеюсь вернуться в строй, — по-военному коротко ответил Кермит.

— Сьюзен с тобой? — не выдержав, спросила Нелл.

Вздохнув, он сокрушенно помотал головой.

— Значит, все-таки ее прислала ты!

— Не я, — спокойно ответила Нелл. — Я знаю о том, что она за тобой ухаживала, потому что мы со Сьюзен поддерживали дружеские отношения.

— Я просил ее остаться со мной, — сказал Кермит, глядя в землю. — Они с Мойрой сильно привязались друг к другу.

— Они очень похожи.

— Все принимают Мойру за ее дочь, но Сьюзен вбила себе в голову, что счастье не может вырасти из несчастья и двое не должны сходиться только потому, что они оба одиноки.

— Думаю, она неправа. Я могу доказать это на своем примере.

— Прости меня за мою жестокость, — потерянно произнес Кермит. — Не оставь я тебя тогда, все бы сложилось по-другому.

— А я довольна тем, что у меня есть то, что есть. Если б ты поступил иначе, я бы этого не имела.

— Ты очень любишь Дилана?

— Очень. Хотя ты всегда считал его слабым, мне с самого начала казалось иначе, — сказала Нелл, чувствуя, что время, когда у нее кружилась голова от глубины зеленых глаз и блеска темных волос, безвозвратно прошло.

Колдовство неистового мужского обаяния утратило силу, на место ему явилось волшебство пусть тихой, но зато настоящей любви.

— На мой взгляд, Дилан Макдафф — самый сильный, а главное — цельный человек, которого я встречал в жизни, — твердо ответил Кермит.

— Я рада, что ты изменил свое мнение.

— Ты еще придешь? — с надеждой спросил он.

— Сюда, в парк? Конечно. Только мне бы хотелось увидеть Сьюзен и поговорить с ней.

— Наверное, она придет завтра, потому что у нее нет дежурства в больнице.

— Хорошо. Я буду ждать. Пусть возьмет с собой Мойру, а я приведу Реда. А сейчас мне пора.

— Я желаю тебе счастья! — сказал Кермит.

— Я счастлива.

В высоких деревьях шумел неумолчный ветер. Тучи ушли, и аллея утопала в солнечных лучах. Переплетенная причудливыми арабесками листва полыхала такими яркими цветами, какие возможны только в конце мира или — в его начале.

Позвав сына, Нелл пошла вперед, зная, что Кермит смотрит ей вслед, и думая о чувствах, которые ярче, чем солнце.