Ярлык Великого Хана

Глава 50

О, создание Аллахи!

Ты не думаешь о мстителе, желающем расплаты и от гнева лишенном сна.

Ты пробудил его, а сам заснул. Он же не спит от ярости против тебя,

да и какой сон у человека, пылающего местью?

Усама ибн-Мункыз, арабский писатель XII в.

Возвратившись домой, Василий поведал Никите все что, ему сказала Фейзула.

– Славная будет у тебя княгинюшка,– выслушав его, промолвил Никита.– Видишь, лак Господь все устраивает! Чаял ли ты в татарской Орде свое счастье сыскать? Так уж я рад за тебя, Василей Пантелеевич!

– Ты погоди радоваться. Что еще скажет Чимтай?

– Небось согласится, чай, он своему детищу не враг. А ты-то знаешь, с чем к нему надобно идти и как говорить? Ин у татар, как и у нас, для сватовства тоже свои обычаи есть. И лучше бы их ненароком не порушить.

– Истину кажешь! Об этом я вовсе и не помыслил. Да то не беда, все, что надобно, я вмиг сведаю.

Едва лишь закончился курултай и все его участники уселись под деревом нить кумыс и угощаться. Василий, тоже пришедший сюда, отвел в сторону эмира Суфи, рассказал ему все без утайки и просил совета – как быть с ханом Чимтаем?

Выслушав его, Суфи-ходжа пришел в полный восторг.

– Ай, удалец ты, князь! – воскликиул он.– Какую жену себе отхватил! Теперь ты совсем наш будешь!

– Да ведь еще не отхватил, аньда. Что мы с Фейзулою слюбились и она за меня согласна идти, это только полдела. Что еще Чимтай скажет? Надо с ним как-то сладиться, и притом поскорее, пока Хисар не подъехал.

Суфи– ходжа задумался и думал довольно долго. Потом сказал:

– Чимтай тебе едва ли откажет: ты большой князь в родство с тобою его не унизит. Что ты другой веры, – на это он тоже не посмотрит. Татары и сами до сих пор не все ислам приняли, даже среди ханов осталось еще немало язычников, а есть и такие, что в христианскую веру перешли. И бояться надо не этого…

– А чего же? – с тревогой спросил Василий.

– Того, что Чимтай упрям. Я его хорошо знаю. Если попадешь ты не в добрый час и у него с языка сорвется «нет», все пропало: никакая сила после не заставит его сказать «да». И потому надобно сразу найти к нему верный подход.

– Какой же подход?

– Погоди… Я вот что думаю: великий хан Мубарек тебя любит. Проси его высватать тебе Фейзулу. Ему Чимтаи не откажет, особенно сегодня: на курултае Мубарек ему уступил, поход решено отложить до смерти Узбека. Но Чимтай не глуп,– он хорошо понимает, что великий хан в душе затаил на него зло. И ему теперь надо чем-то угодить Мубареку.

– Твой совет хорош,– сказал Василий,– но вот беда: эдак время упустить можно. К Мубареку сейчас не подступишься, он, поди, до ночи с гостями просидит, а с Чимтаем, на хороший конец, будет говорить лишь завтра. Хисар же чует неладное, он зря времени не потеряет.

– Понимаю, аньда. Но сегодня будет большой праздник по случаю окончания курултая. Скоро начнутся скачки. Хисар непременно будет скакать, он уже хвастал, что такого жеребца достал, которого во всей нашей орде никто не обгонит. Ну, а ты откажись участвовать, скажи, что конь захромал, либо еще что. И в это время я постараюсь так сделать, чтобы великий хан тебя тут же выслушал. Тогда говори ему всю правду, и про Хисара тоже скажи.

– Спаси тебя Аллах, эмир! Ну, а ежели сегодня не выйдет разговор с великим ханом?

– Тогда, делать нечего, пойдешь к Чимтаю сам, коли боишься ожидать до завтра. Я тебя научу, как и что ему говорить.

Для Василия потянулись мучительно медленные минуты. Полтора часа, прошедшие до начала скачек, показались ему бесконечными. Но зато потом счастье ему улыбнулось: Мубарек-ходжа, Чимтай и несколько других пожилых гостей не поехали в степь, наблюдать за скачками, а остались сидеть под деревом, о чем-то беседуя и потягивая кумыс.

Через несколько минут Мубарек поднялся и зачем-то вошел в шатер. Эмир Суфи-ходжа, не спускавший с него глаза сейчас же проскользнул туда, вслед за ним. Сердце Василия застучало в груди, как молот. Но довольно скоро Суфи вновь появился на пороге шатра.

– Князь Карачей! – громко крикнул он.– Великий хан Мубарек-ходжа, да продлит Аллах его драгоценные дни желает говорить с тобой!

Все сидевшие под деревом тревожно переглянулись, полагая, что русский князь чем-либо разгневал великого хана. Василии вскочил и почти бегом кинулся к ханскому шатру,

– Суфи-ходжа мне доложил, что у тебя есть ко мне важное и спешное дело,– сказал Мубарек, когда Василий вошел низко склонился перед ним. – Если оно коротко и вправду важно, я готов тебя выслушать сейчас, а если нет, приходи ко мне завтра.

– Прости, великий и милостивый хан, что я осмелился посягнуть на священные минуты твоего отдыха, – ответил Василий. – Дело у меня личное, но для меня оно важнее жизни. И не с ханом и повелителем я сейчас хочу говорить, с отцом, который только один и может мне помочь.

Эти слова понравились Мубареку. Почти ласково взглянув на Василия, он сказал:

– Говори, князь. До сих пор ты ничего у меня не просил, и если я в силах исполнить эту первую твою просьбу, можешь считать, что она исполнена.

Поблагодарив хана и стараясь быть кратким, Василий изложил ему сущность своего дела. Мубарек слушал внимательно, лицо его не изменяло своего благосклонного выражения.

– Она тебя тоже любит? – спросил он, когда Василий окончил.

– Любит, великий хан. Даже соглашалась бежать со мною, если хан Чимтай ее мне добром не отдаст.

– Ну, в этом надобности у вас не будет. А ты, женясь на ней, примешь ислам?

– Как могу я сделать это, великий и мудрый хан? Ты бы первый не уважал человека, который, ради женщины, отрекся от веры отцов. Да есть и другое: народ мой не примет меня обратно князем, коли я от нашей веры отступлюсь.

– Это правда,– немного подумав, сказал Мубарек-ходжа.– Но ты согласен, чтобы вас соединил мулла?

– Вестимо, согласен! Бог у нас один, а что до прочего,– Я вашу веру уважаю, как и татары нашу уважают. То уж после, коли вернемся мы на Русь, жене моей надобно будет принять православие и в другой раз обвенчаться со мною у нашего попа.

– Чтобы покрепче было? – улыбнулся Мубарек.– Ну, ты выйди и обожди у моего шатра, я тебя скоро опять позову. А ко мне покличь Суфи-ходжу.

Эмир Суфи не долго оставался в ханском шатре. Выйдя оттуда, он подошел к дереву, возле которого разомлевший Чимтай лениво тянул кумыс, и с низким поклоном сказал:

– Сиятельный хан Чимтай! Наш повелитель, великий хан Мубарек-ходжа, да прославится его имя по всей земле, просит тебя зайти к нему в шатер.

Встревоженный столь торжественной формой этою приглашения, Чимтай поставил свой недопитый кубок, оправил халат и поспешно засеменил к шатру Мубарека.

Прошло минут пятнадцать. Василий сидел как на раскаленных угольях,– ведь там решалась его судьба. Наконец появился эмир Су фи и позвал его в шатер. Едва он взглянул на ханов, у него сразу отлегло от сердца: "Мубарек поглаживал бороду, что у него служило признаком хорошего настроения, бабье лицо Чимтая благодушно улыбалось.

– Ну, князь,– сказал Мубарек,– можешь радоваться: почтенный хан Чимтай, мой славный племянник, рад породниться с тобой.

Василий, не находя слов от охватившего его радостною волнения, молча поклонился своему будущему тестю почти до земли.

– Было у меня три сына,– сказал Чимтай,– пусть теперь будет четыре! Отдать дочку и получить сына – это не плохая сделка, – захохотал он и похлопал Василии по плечу.

– Так вот,– продолжал Мубарек,– завтра же вас мулла и обвенчает. Я хотел дать за тебя калым (традиционный у татар выкуп за невесту), но хан Чимтай отказывается. Он говорит, что калым ему отдашь после, когда получишь назад свое княжество.

– А если не получишь, внуками мне калым отдашь! – снова хохотнул Чимтай, успевший уже изрядно нагрузиться кумысом.

Василий, к которому возвратились дар речи и ясность мыслей, хотел было что-то сказать, но хан Мубарек остановил его движением руки.

– Погоди, я еще не кончил, – сказал он, – Теперь ты наш родственник, и, пока живешь с нами, тебе подобает иметь свой улус. Я даю тебе все пастбища и леса, которые лежат по реке Исети и ее протокам.( Восточная половина позднейшей Пермской губернии, часть Оренбургской и часть Тобольской.) Это хорошие места. Они находятся ближе всего к русским землям и в то же время далеко от Золотой Орды. Там тебя никто не будет беспокоить, если даже Узбек удержится в Сарае и проживет долго.

– А я дам три тысячи коней и три тысячи овец,– икнув, добавил Чимтай.

– Да пошлет тебе Аллах сто лет счастливой жизни, за доброту твою и милость, великий хан,– промолвил растроганный Василий.– И тебе тоже, отец мой, почтенный хан Чимтай! Только зачем мне все это? Ведь я все равно к себе на родину вернусь и чаю, что это будет невдолге.

– Только один Аллах знает будущее. Если вернешься, этот улус перейдет к хану Чимтаю, как твой калым,– сказал Мубарек. – А пока ты здесь, ты должен жить как подобает князю и нашему родственнику.

– Как моему сыну,– добавил Чимтай.

– А где Фейзула? – спросил хан Мубарек.– Я что-то видел ее сегодня среди других женщин.

– Она была немножко больна и осталась в своем шатре,– сказал Чимтай.– Теперь я понимаю, какая это болезнь!

– Сейчас выздоровеет,– усмехнулся Мубарек.– Пошли за ней кого-нибудь, пусть немедля придет сюда. А мы снова пойдем к гостям.

Оба хана и Василий вышли из шатра и уселись на ковре, под деревом. Bсe их переговоры заняли не более получаса. Скачки только что закончились. Всадники на разгоряченных Конях, группами и поодиночке возвращались с поля и, спешиваясь у дерева, занимали свои места.

– Кто же победитель? – поинтересовался Мубарек-ходжа.

– Хисар-мурза! – ответило сразу несколько голосов.

Мубарек, с едва приметной усмешкой, покосился на самодовольное лицо чагатайского хана. То, что он при этом подумал, вполне точно выразил эмир Суфи, шепнувший сидевшему рядом с ним Василию:

– Этот победитель не знает, как его самого здесь тем временем обскакали!

Часа через пол Василий, все время поглядывавший на тропинку, которая вела сюда из стойбища Чимтая, увидел наконец Фейзулу. Ее вид поразил его: она приближалась походкою человека, приговоренного к казни, понурив голову, бледная как смерть. У нее почти не было сомнений относительно того, зачем отец вызвал ее в ханский шатер, да еще велел одеться no-наряднее. О том, что причиной этого является Василий, ей не приходило в голову: ведь он должен был говорить с Чимтаем только по окончании празднества, в его собственном шатре. Значит, Хисар-мурза его опередил, он высватал ее там же, сразу после курултая, и теперь ее позвали, чтобы объявить грозную волю отца и навеки отдать ненавистному человеку.

Приблизившись к ковру и увидев Василия, с тревогой и испугом уставившегося на нее, она едва не лишилась чувств: значит, и ему уже известна страшная весть! Последняя ее надежда погасла. Мубарек, один из всех, правильно понял, что происходит с девушкой. Приказав рабам наполнить кубки, он подозвал к себе Фейзулу и, взяв ее холодную как лед руку, громко сказал:

– Выпьем за жениха и невесту, да ниспошлет им Аллах долгую и счастливую жизнь! Подойди сюда, князь, и возьми то, что отныне принадлежит тебе навеки! – И Фейзула, не веря глазам, увидела перед собой радостное лицо Василия, в руку которого Мубарек вкладывал ее руку.

– А завтра всех зову на свадьбу! – добавил хан Чимтай.– Будем праздновать до утра.

Кругом поднялись удивленные восклицания и приветственные крики. Рабы забегали среди гостей, наполняя кубки. Один лишь Хисар-мурза стоял с посеревшим лицом, не сводя налитого ненавистью взгляда со счастливой пары. На него никто не обращал внимания, и он, незаметно выбравшись из толпы, проскользнул к себе в шатер, где и дал волю своей ярости.