Явление Люцифуга

ГЛАВА 1, в которой меня вызывают самым наглым образом

– Явись, Люцифуг![1]

Я даже подпрыгнул от неожиданности. Кто это здесь может меня звать, да еще так нагло? «Явись!..» А попросить по-хорошему? Например: «Люцифуг, подойди, пожалуйста, у меня к тебе важное дело…» Мне как-то сразу очень захотелось разобраться с этим наглецом, но голова так трещала, что даже глаза было больно открывать. Так что я решил не обращать на эти слова никакого внимания. Вроде как приснилось.

– Явись, Люцифуг! Явись, гадкий демон!

И голос-то какой противный: громкий, дребезжащий, с завываниями. И это как раз в тот момент, когда мне так нужен покой! Вчера мы здорово засиделись с Бафометом, Баальзубом и другими ребятами. Там и Лилит была… Мм!.. А что было дальше – хоть убей, не помню! А ведь этот нектар у старика Вахуса так хорошо пошел! В общем, просыпаюсь, голова раскалывается так, что лучше бы и не просыпаться. Вот я и слетел быстренько на эту планетку. Тут всегда тихо, знакомых никого… Нашел место подальше от этих самых, как их там, людей! И вот на тебе!

Погодите-ка… Что он сказал? «Гадкий демон»?! Этот наглец еще посмел обзываться?! Придется все-таки глаза открыть и объяснить кое-кому, как следует ко мне обращаться!

– Явись, Люцифуг! И служи мне! Иначе…

Так! Этот гаденыш обзывается по-всякому и еще требует, чтобы ему служили! Да мне даже папаша так сказать не посмеет! Даже если сильно наберется! Сначала я думал просто шугануть наглеца, а потом опять на боковую, но, похоже, придется проучить его как следует. «Гадкий демон»! Что бы с ним такое сотворить, чтобы он говорить не мог?

Ох, зачем здесь этот свет! Я-то устроился на ночной половине планеты, но, как видно, спал долго. Перед глазами только пятна какие-то! А этот горлопан все не унимается. И еще вонь стоит такая, хуже, чем у старого Вахуса в сортире.

– Иначе я буду мучить тебя страшными словами… Ну-ка, послушаем! Что же он за такие слова знает?!

Может, пригодятся в светской беседе. Ну, там, послать кого-нибудь по необычному адресу. А взгреть его я всегда успею. Вот только зрение восстановится…

– Тетраграмматон![2]

Чума его побери! Как язык такое выговаривает?!

Наконец я продрал глаза. И чуть со смеху не лопнул. Стоит посреди поляны какой-то монашек. И ряса-то ему велика, и усы только прорезались. А уже обзывает честных демонов и приказывает им. Откуда столько наглости-то у молодежи? Главное, стоит весь бледный, как покойник, язык заплетается, сам дрожит, как листик; кажется, дунешь – и свалится. А все туда же!

А уж что он там вокруг себя понакалякал! Абстракционист хренов! Пентаграммы какие-то, круги, символы такие, что академик не разберется… Всю ночь небось старался. Это, как я понимаю, чтобы мной управлять. А через эти линии я типа не перейду! Ну-ну, молодой человек! А вонь откуда? Ну точно: бросает в костер всякую дрянь. Где он набрал такого: и порошки, и змеиная кожа, и черт знает что! А может, и не знает… Не такой он, наш черт, и умный, только важничает! А что это у него за книга такая неподъемная? Черная, с замком. Занудство, наверное, страшное… Текст, что ли, поленился выучить?

– Ну здесь я, здесь! Чего надо? – Я понял, что этот чудик может меня развлечь. Конечно, следовало проорать громовым голосом: «Кто звал меня?» Ну или что-нибудь покруче загнуть. Но только не сегодня! Мне уже за то, что я эти слова смог выдавить, медаль нужно дать. Ох, как голова болит…

Видели бы вы, что с монахом случилось! Я, честное слово, думал, сейчас обделается. Если бы я прорычал как следует, так оно и вышло бы, зуб даю. Но уж больно голос у меня получился жалобный и измученный. Как он задрожал! Чуть в обморок не грохнулся! А чего демонов вызывать, раз такой слабонервный? Или сам не надеялся? Вон как озирается, меня ищет. Самое забавное, что нас, демонов, никакой человек увидеть не может. А вот мы их – пожалуйста.

– А, Люцифуг! Ты явился! Ты явился по моему приказу!

Ну что за самомнение такое?! Ишь как сразу голос изменился! Ну ни дать ни взять командир. И быстро так оправился… Может, не такой уж и слабак.

– Ну, явился. Дальше-то что? – Пусть думает, что по его приказу. Я его потом разочарую. А пока: интересно же, зачем звал.

– Теперь ты будешь служить мне! Ты будешь выполнять мои приказы.

– Еще чего! – Все-таки этот тип меня раздражает. Он сильно рискует, что я могу и не дослушать, обидеться.

– Ты будешь мне служить, гадкий и лживый демон, иначе я буду тебя мучить страшными словами.

Ну зачем так орать? И обзывается опять. Неужели нельзя потише и по-хорошему? И чему их там, в монастыре, учат? Пусть со своим аббатом так разговаривает!

– Тетраграмматон!

– Ох, замолчи! – воскликнул я. Он так гаркнул эту тарабарщину, что я едва не оглох. А уж как в голове застучало – будто там поселился взбесившийся дятел! И почему я его не придушил на месте?!

– А, подлый и коварный демон! – обрадовался монашек. – Ты боишься священных и страшных слов, которые я узнал из гримуара[3] мудрейшего… – Он запнулся. То ли имя забыл, то ли решил, что я этого знать не должен.

– Ладно, говори, чего тебе надо. Только не надо больше этого, как его, тера… тетра… мегафона… – Эх, опять это у меня как-то неубедительно получилось. Услышал бы кто из наших – со смеху бы помер.

– А, нечистый! – продолжал торжествовать монах. – Твой поганый язык не может вымолвить священных слов! Ты бессилен, адское отродье, прихвостень Сатаны!

– Чего надо? – рявкнул я.

Ну сколько можно это выслушивать! Так сам себя уважать перестанешь! Сатана, конечно, личность знаменитая, но чтобы я был чьим-то прихвостнем? Все-таки этот монах сейчас нарвется! Мне бы только встать…

– Я решил загубить свою бессмертную душу, – заметно погрустнел монашек.

– Это у тебя уже получилось, – мстительно заметил я. – И зачем тебе это надо? Душа, знаешь ли, это не фигня какая, чтобы ее губить за просто так…

– Я загубил ее, – он уже чуть не плакал, – призвав тебя, презренный и богомерзкий демон, чтобы спасти другую невинную душу… и тело… – Монах запнулся.

– А кого спасаешь-то? – Мне стало его жалко. Он так верил в тот бред, который нес. Значит, действительно сильно приперло. Ну а вежливости я его потом поучу.

– Эльза – не колдунья! – Монах сжал кулаки и поднял их к небу. – Она стала жертвой навета! Она чиста! И ты поможешь мне спасти ее, пусть это будет стоить мне вечных мук на адском огне!

– Ты можешь объяснить толком, что там у тебя случилось? И кто такая эта Эльза? – За такую плату мне работать еще не приходилось. Очень мне нужно, чтобы этот грубиян жарился на каком-то там огне! Но вот почему-то захотелось ему помочь. Да и разобраться надо бы, что там случилось. – Кстати, тебя как звать-то?

– Брат Бонифациус, – машинально ответил монах и прикусил язык. Очевидно, в его книженции было написано, что мне такое знать не полагается. – О, коварный демон! Адской хитростью ты выведал мое имя. Но тебе все равно придется выполнить мой приказ, иначе я буду мучить тебя страшными словами…

– Замолчи! – воскликнул я, поняв, что он собирается делать. Еще раз выслушивать его вопль про этот самый тетра… ну, вы поняли, я сейчас был не в силах. Убил бы на месте! – Сделаю я все, сделаю, только не ори так. Ты вот что, брат Бонифациус…

– Ты не смеешь называть меня братом, проклятое порождение тьмы!

Все-таки нервный попался монах. И с кучей предрассудков.

– Ну, черт… бог с тобой, – примирительно сказал я. Так все равно слишком долго говорить, язык сломаешь. Лучше Бонифаций. Нет, Боня! Так его и буду звать. – Ты лучше объясни толком, в чем там дело и что от меня требуется. А то мы тут так до вечера сидеть будем…

– До вечера. – Монах вздрогнул. – Осталось несколько часов. В полдень… До полудня ты должен спасти ее! Ты в моей власти, пока не выполнишь мой приказ. А иначе…

– Ты будешь мучить меня страшными словами, – закончил я за него. Мне уже порядком надоел этот зануда, хотя парнем, судя по всему, он был неплохим. – Так, значит, мы спасаем эту самую Эльзу. От кого или от чего?

– Эльза – дочь нашего покойного аптекаря, – начал объяснять монах, понявший наконец, что зря теряет время, изрыгая свои угрозы и ругательства (угрозы, надо сказать, весьма однообразные, а вот в ругательствах он был на удивление изобретателен для святоши). – Она… Она самая прекрасная и добродетельная девушка во всей деревне. Ее глаза…

– Ближе к делу, Боня! – прервал я монаха, ударившегося в поэзию. – Значит, ты влюблен в эту Эльзу. Дальше.

– Нет! Я не влюблен! Мои помыслы чисты, дьявольское отродье! – вскричал брат Бонифациус.

Я тихо выругался, но решил не перебивать его. А то еще действительно опоздает. Угораздило же этого поэта принять обет!

– Эльза умеет собирать различные целебные травы, – продолжал монашек. – И вот за это ее и обвинили в колдовстве! И теперь собираются сжечь на костре. Сегодня в полдень, – закончил он.

– А она точно не колдунья? – поинтересовался я.

– Кому, как не тебе, лживому и хитрому демону, знать это? – закричал монах. – Эльза чиста, она помогала людям.

– И за это ее собираются сжечь? Ну и нравы у вас, у людей! – воскликнул я. – А еще клевещете на нас, демонов! Постыдились бы! Я понимаю, если бы она этими самыми травами помогла кому-нибудь отправиться на небеса. Ну или в другое место, это как повезет. Ты что-то недоговариваешь, святой отец!

– Семена зависти и злобы, посеянные в людских сердцах отцом лжи, твоим господином, о презренный демон, дали свои всходы! – высокопарно заявил монах. Надо сказать, я так успел привыкнуть к его оскорблениям, что даже пропустил очередной перл красноречия мимо ушей. – Эльза так мила и прекрасна, что ее оклеветали из зависти и ревности. И… – Монах замялся.

– И? – переспросил я, чувствуя, что здесь кроется самое интересное. – Не стесняйся, Боня. Я никому не скажу! Слово демона! Тут все свои.

– Лучше бы мои уши этого не слышали! – возопил монах. – На Эльзе хотел жениться сын нашего бургомистра. Видный господин, только…

– Ладно, избавь меня от описания этого урода! – поторопил я.

– А, значит, тебе он знаком! – с торжеством воскликнул монах. – Так я и знал, что он снюхался с нечистым! Гореть ему в геенне огненной!

– А Эльза, значит, его отшила, – продолжил я за него.

– Тебе и это известно! Сильно твое колдовство, дитя скверны! – попытался уличить меня Бонифаций, жизненный опыт которого, очевидно, колебался где-то в районе нуля.

– Только вот родителей не трогай! – обиделся я.

– Эльза посмеялась над Людвигом, сыном господина бургомистра, – продолжил монах. – А язык у нее, надо сказать, бывает острым. О женщины, грешные создания, начиная с праматери нашей, Евы! А господин бургомистр заявил, что от Эльзиных отваров ему мерещится такое, что язык будет осквернен, если это описать!

– И этого было достаточно? Ничего себе правосудие! – возмутился я. – Мало ли что привидится обожравшемуся борову. – Бургомистра я, конечно, до сего дня не видел и даже не слышал о нем, но суть, кажется, уловил верно.

– Отец настоятель должен был решить это дело, – вздохнул монах. – Я как раз проходил мимо его кельи и услышал… Услышал такое… Словно дьявол вливал эти слова в его уста или мои уши!

– То есть отец настоятель предложил Эльзе не быть такой добродетельной, – закончил я за него. Все было яснее ясного. Влюбленный монах подслушивал под дверью и услышал такое, что слышать не полагается. А при его наивности оно и вовсе показалось чем-то невообразимым.

– Его искушал дьявол, – мрачно заявил Бонифаций, глядя в землю.

– Что ты все на дьявола валишь! – возразил я. – Не знаешь, а говоришь! Вот я с ним знаком. Нормальный, между прочим, мужик. Хотя, конечно, сволочь порядочная. Но тут он точно ни при чем!

– Святой отец поддался искушению! – горестно причитал монах. – А Эльза, увы, проявила несдержанность, столь свойственную ее полу, и сравнила отца настоятеля с немолодым рогатым животным, похотливым и дурно пахнущим, которого мне и поминать противно, прости господи!

– И старый козел взбеленился, – сказал я.

– Ты и это слышал, пронырливый демон! Слышал и торжествовал, видя суетность и греховность человека, облеченного священным саном! Что ж, торжествуй! Возьми и мою душу, только не дай погибнуть невинной, добродетельной Эльзе! – патетически заявил Бонифаций.

– Понятно. – Я почесал затылок. – Значит, твой старый… отец настоятель объявил Эльзу ведьмой, и ее приговорили к сожжению. Что ж, это мне совсем не нравится. Попробуем помочь!

– Поклянись, демон! – воскликнул монах. – Поклянись, что спасешь Эльзу, иначе я буду мучить тебя страшными словами…

– Ну зачем же так, Боня! Я же говорю, что собираюсь помочь, а ты опять угрожать… И без тебя голова раскалывается!..

– Клянись, Люцифуг! Иначе…

– Да спасу я твою Эльзу, спасу! Отвяжись только!

– Клянись!

– Зуб даю!

– И это твоя клятва, о презренный?

– Ну скажи, как надо. Я повторю. – Ну что поделаешь с этим занудой!

– Святым крестом… Нет! На Библии… Нет! – Монах находился в явном затруднении. Заставлять демона клясться святым крестом, насколько я знаю людские обычаи, было по меньшей мере оригинально.

– Ладно, клянусь хвостом, рогами и копытами, что спасу твою ведьму от костра, – вывел я его из затруднения. Я знал, что люди упорно представляют нас, невидимых созданий, в таком потешном виде. – А если время останется, со старым козлом и жирным боровом тоже побеседую.

– Ты поклялся, демон! – восторжествовал монах. – Я не знаю, как ты спасешь Эльзу, но ты поклялся в этом. А потом можешь отправляться обратно в ад, куда теперь попаду и я, помилуй Господь, мою грешную душу!

– Договорились! – ответил я. – А теперь, Боня, прекращай свои завывания и дай мне собраться с силами, отдохнуть, подумать.

– Хорошо! Но помни: ты поклялся!

Монах наконец замолчал. Не знаю, что он там делал. Снова занимался своими дурацкими обрядами или просто тихо ушел. По крайней мере причитаний и завываний больше не было. Да и вонь прекратилась, костер погас. Я решил, что надо расслабиться на пару минут, но нектар старика Вахуса так глубоко пропитал мой организм, что отдых требовался полноценный. И кто после этого будет винить меня за то, что я опять задремал?