Юдифь

Глава восьмая

На третьем году моего вдовства в разговорах солидных мужей все чаще стало упоминаться имя Навуходоносора, царя Ассирии, и полководца Олоферна, возглавлявшего его войско.

Навуходоносор владел самым большим царством известного нам мира, но ему этого было мало. Он послал Олоферна, чтобы завоевать государства своих соседей с юга, востока и запада.

Олоферн, полководец напористый и искусный, в первый год этих войн одержал победы над тремя царствами на юге, на второй же год присоединил к ним еще два южных и одно восточное царство.

Молва о его силе, отваге и жестокости была страшнее самой смерти. Еще до того, как он собирался напасть на какое-либо государство, воины его противника уже теряли веру в силу своего оружия, а градоначальники, не пытаясь сопротивляться, открывали перед ним ворота и встречали его не как завоевателя, а как освободителя.

Таким образом, войско Олоферна от похода к походу постепенно превращалось в непобедимую рать, перед которой не в силах было устоять ни одно царство.

Безжалостный завоеватель разрушал храмы и святилища покоренных им народов, требуя, чтобы они чтили Навуходоносора как единого Бога, признавая его, смертного человека, равным Творцу Вседержителю, и это было страшнее всего.

Женщины недаром собою, что мужчины подобны детям. В их разговорах об Олоферне был заметен не ужас, но восхищение искусством полководца и силой, наводящей страх на все живое.

Толпа всегда славит победителей, даже если их дела покоятся на крови праведников, если путь к победам лежал через насилие и интриги.

Но в те дни Ассирия была так далеко от нас, что рассказы о походах Олоферна казались чем-то вроде древних легенд.

Надо признаться, что третий год моего вдовства стал для меня временем покоя и счастья, какое вряд ли довелось испытать кому-либо из дочерей Иудеи.

Без особого труда я управляла и домом, и имуществом мужа, оставшимися мне после его смерти.

Я не стремилась к умножению богатства, и Бог помог мне сохранить его.

Время изнуряющих постов и покаяния после смерти Манассии осталось позади. Я полагала, что искупила грех бесчувствия, с которым восприняла известие о смерти мужа.

У меня хватало времени и на приятные беседы, и на одинокие прогулки по своему саду, и на чтение записок знаменитых купцов, которые своими глазами видели страны чуть ли не на краю известного нам света и даже встречали людей с другим цветом кожи.

Жизнь моя была исполнена покоя и молитв. Я размышляла о гармонии и совершенстве всего доступного оку в вертограде Господнем.

Один-единственный случай ненадолго нарушил размеренный ход событий.

Поздно вечером в пятницу, накануне святой субботы, я, как было заведено, совершила омовение, вышла из купели и протянула руку за полотенцем, которое держала в руках Шуа.

— Давай я тебя оботру, — сказала она и, не дожидаясь моего согласия, стала мягкими осторожными движениями растирать мое обнаженное тело.

Мне было приятно такое выражение преданности служанки своей госпоже, и я позволила ей вытереть спину.

Когда же она начала вытирать мне живот и грудь, движения ее стали еще мягче и сосредоточились на сосках, хотя они давно уже высохли.

— Как ты прекрасна, госпожа моя, ты настоящая красавица, — говорила она.

Она уже не вытирала, а ласкала меня.

Я закрыла глаза, предаваясь приятным ощущениям, но внезапно почувствовала, что она прикасается ко мне не полотенцем, а пальцами, и заметила, что она не смотрит на меня спокойно, как положено служанке смотреть на госпожу, но похотливо впивается взглядом в мою наготу.

Я с ужасом отшатнулась и резким движением вырвала полотенце из ее рук:

— Ты мне больше не нужна! Я сама справлюсь!

Не поднимая глаз, Шуа попросила разрешения идти спать.

Вместо ответа я молча кивнула, и моя прислужница, как ребенок, застигнутый за чем-то недозволенным, убежала в свою комнату.

Оставшись одна, я заметила, что сердце мое бьется в два раза быстрее, чем обычно, а на лбу выступили капельки пота.

Мы обе оказались на шаг от богопротивного греха, ибо давно уже сказано устами Моисея, что мужчина, который разделит ложе с мужчиной, так же как и женщина, которая разделит ложе с женщиной, достойны презрения и казни.

Не останови я руку моей служанки, уделом нашим была бы смерть под градом камней или жизнь под гнетом тайны, отнимающей покой.

Впоследствии ни я, ни Шуа ни разу ни единым словом не обмолвились о том, что произошло.

Тогда только мне стало понятно, почему она столь ревностно предавалась своим обязанностям служанки, почему ей никогда не было в тягость проводить со мной целые дни с утра до вечера.

С того дня Шуа вела себя в моем присутствии с подчеркнутой сдержанностью, и между нами словно легла некая тень.

На третьем году моего вдовства объявились восемь женихов, и каждого из них я отвергла без малейшего размышления.

Ни за что не обрекла бы я себя опять на те муки, которые принес мне брак с Манассией.

К счастью, вдова в Иудее, в отличие от девиц, сама может принять решение о своем замужестве. Ведь если бы моим господином был по-прежнему мой отец, он, конечно, отдал бы мою руку кому-нибудь из солидных мужчин.

Мать моя Леа, узнав, что я отказала восьмому жениху, сказала мне:

— Мужчины нашего города потеряли рассудок. Как пчелы на мед, они слетаются к женщине, которая потеряла невинность в объятиях своего покойного мужа, вместо того чтобы выбирать невесту среди девиц. Очевидно, твоя красота настолько ослепляет их, что они впадают в детство. Иначе они бы понимали, где прибыль, а где убыток, ведь разумный человек строит свое будущее, укрощая порывы сердца и помышляя о том, в чем большинство усматривает пользу и выгоду.