Южнее реки Бенхай

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Тревожное, напряженное ожидание серьезных боевых действий не покидало последние дни командиров всех рангов третьего сектора Тэйниньского фронта.

Беспокойство испытывал и штаб главного командования сил освобождения. Недаром в район, где размещался со своим штабом полковник Ле Хань, прибыли представители главного командования.

— По всем прямым и косвенным данным, — говорила Ле Ханю замглавкома, мягко, по-южному выговаривая слова, за которыми он улавливал беспокойство, желание вовремя разгадать ход мыслей противника, — американцы именно здесь, на вашем участке, готовятся к серьезным действиям. Так Военный совет просил меня проинформировать вас.

— Наша разведка, тесно связанная с подпольщиками, внимательно следит за всем, что происходит у противника, и каждый день приносит какие-нибудь новые доказательства, что именно здесь ожидается что-то новое. Возможно, генерал Уэстморленд нанесет удар здесь потому, что все прежние попытки были неудачными. Он и его штаб хорошо понимают, насколько важен успех именно на этом участке.

— В Военном совете есть предположение, что противник засек довольно крупное сосредоточение наших сил в районе дороги номер тринадцать. Тем более что мы занимаем здесь ряд ключевых позиций. Оставлять их в наших руках генерал Уэстморленд считает опасным для дальнейших своих планов. Меня просили также передать вам, что необходима самая тщательная боевая подготовка и такая же бдительность, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох.

— Об этом, товарищ замглавкома, мы каждый день говорим своим бойцам и командирам.

Поздно ночью Ле Ханя разбудил дежурный:

— Товарищ полковник, из Сайгона прибыл связной со срочным донесением. Никого, кроме вас, не хочет видеть.

Полковник посмотрел на часы: без десяти три. Поспать удалось около двух часов. Совсем немного: допоздна шла работа с разведчиками и оперативниками. Привел в порядок форму, причесал разлетающиеся в стороны непокорные волосы:

— Зовите.

— Товарищ полковник, — услышал он за спиной голос и чуть не выронил банку с чаем. — Разрешите доложить..

Полковник не дал договорить связному и, повернувшись, увидел маленького озорного мальчишку в потре-

панной деревенской одежде, в спортивных кедах, кажется несколько великоватых, плетеную шляпу на голове.

— Я уж потерял надежду когда-нибудь увидеть вас, сестренка Льен. А судьба, оказывается, распоряжается по-своему. Встретил бы вас в таком наряде — ни за что не узнал. А где ваша неподъемная рация?

— Товарищ полковник, — смущенно проговорила девушка, — больше года прошло, а вы помните мое имя? — Она чувствовала, что говорит не то, что надо говорить связному, прорвавшемуся через тысячу опасностей, но ничего не могла с собой сделать, все вылетело из головы.

Полковник заметил усталость на лице девушки.

— Я должна доложить, товарищ полковник, что задание подпольного комитета партии Сайгон — Зядинь выполнила, — сказала она и в изнеможении опустилась на скамейку у стола.

— Подождите, Льен, придите в себя, отдохните немного. Сейчас приготовлю чай, сейчас… А потом доложите все по порядку.

Ле Хань налил в чашки кипяток из термоса, бросил в него щепотки чая.

— Вот, попейте чайку, придите в себя с дороги. Вижу, вам очень нелегко досталось путешествие.

Девушка маленькими глотками отхлебывала горячий чай, и Ле Хань чувствовал, как медленно отходит она, будто усталость и тревога растворяются в горячем напитке. Он испытывал необъяснимую радость оттого, что видел бывшую радистку, которую отправил накануне операции против базы Фусань в опасный путь к холмам недалеко от пагоды Пурпурных облаков и уже больше никогда не думал увидеть ее. Парни, провожавшие ее, Ъ дивизию не вернулись: может быть, они не нашли дивизию потому, что после боя она была перемещена на южный участок, к самой камбоджийской границе, где полковник Ле Хань получил новое назначение. В дни тяжелых переходов по «тропе Хо Ши Мина», в редких боевых стычках с противником, в напряженной подготовке к более серьезным испытаниям забывалась далекая встреча, но все-таки иногда память возвращалась к ней, восстанавливала детали почти мимолетного разговора.

Он вспомнил, как разведчик, которого он выделил для сопровождения радистки, надевая на плечи ранец с рацией, задал ей удивленный вопрос:

— И это ты сама тащила? Ты кирпичей наложила сюда, что ли?

— Какая же судьба забросила вас сюда, Льен? Да вы пейте, пейте. Может быть, хотите покушать? У меня есть консервы, открыть?

— Нет, товарищ полковник, есть не хочу. Устала очень. По-всякому добиралась… Сначала на машине подвезли солдаты двадцать пятой сайгонской дивизии..

— Что вы говорите?! — удивленно воскликнул Ле Хань, не дав закончить фразы. — А если бы они заподозрили вас, начали обыскивать? Они бы вас растерзали, — полковник внутренне содрогнулся от такой мысли.

— Ничего, я знаю, как с ними обращаться. Я им назначила встречу через два дня в том месте, где они меня высадили.

— Вы шутите?! Они приедут, а вас нет, начнут искать, расспрашивать местных жителей…

— А они им скажут: не дождалась, велела искать в Сайгоне.

— Ну, а если случайно встретитесь в Сайгоне?

— Не встречусь. Я туда больше не вернусь, мне уже нельзя в Сайгон. Командование направило меня радисткой на ваш участок фронта, товарищ полковник.

— Это очень хорошо. Нам очень нужна ваша специальность, мы уже просили штаб помочь нам. Да, Льен, — спросил он, — а не можете ли что-либо сказать о тех ребятах, разведчиках, которые тогда ушли вместе с вами? Как вы добрались и добрались ли до своего места?

— Без всяких приключений, товарищ полковник. А те парни сразу ушли назад, говорили, что надо быть на месте. А разве они не вернулись? Очень жаль, тогда ведь на вашем участке очень жарко было, может, угодили под бомбежку? — не скрывая беспокойства, произнесла Льен.

— Не думаю, — ответил полковник, — скорее всего присоединились к какому-нибудь другому подразделению. Ну, ладно, такие ребята не пропадут. Так что же вы принесли нам, какие вести? — спросил он, когда девушка отодвинула пустую чашку.

Льен достала из тайника, устроенного в кедах, туго скатанные в трубочку листочки и подала полковнику. Наклонившись с раскатанными бумажками к маленькой керосиновой лампе, Ле Хань испытал огромную радость: перед ним был приказ командира 1-й американской пехотной дивизии, в котором восхвалялись победы дивизии в прежних войнах, говорилось, каким совершенным оружием она располагает сейчас, и выражалась уверенность, что солдаты и офицеры снова проявят героизм и добьются разгрома врага в наступательных боях, которые начнутся через несколько дней.

Второй листок был копией схемы наступления дивизии на позиции сил освобождения вдоль дороги № 13. Бросив взгляд на часы, Ле Хань заторопился.

— Я, видимо, до утра уже не вернусь, — сказал он девушке, — поэтому располагайтесь поудобнее и отдыхайте.

Командный состав собрался быстро. О впечатлении после доклада Лё Ханя можно судить по наступившей тишине.

— А если это дезинформация? — спросил наконец офицер штаба Фронта сил национального освобождения. — Тогда мы можем оказаться в тяжелом положении.

Ле Хань хотел ответить с ходу, но поймал себя на том, что слишком волнуется, потому что предположение о дезинформации бросило бы какую-то тень на Льен, а он не мог этого допустить.

— Товарищи, которые работают в Сайгоне, понимают цену такой информации, — медленно произнес он.

— Я говорю не о товарищах, которые работают в Сайгоне, в них никто не сомневается, — сказал офицер, — я задаю сейчас этот вопрос и самому себе: а если это искусно подброшенная дезинформация? Поэтому, я думаю, нам необходимо изучить полученные данные самым обстоятельным образом, подготовить свой контрплан и одновременно попробовать проверить их с другого конца. Это нам не повредит.

— Есть у нас для этого хоть какие-то возможности? — вопросительно глядя на начальника разведки, спросила Нгуен Тхи Динь. — Как я полагаю, времени для проверки у нас осталось очень мало, но тем быстрее надо все проделать.

— Мы займемся этим немедленно, товарищ замглавкома. Но могу сказать, что активные приготовления к боевым действиям первой американской дивизии в Лайк-хе идут уже более двух недель. Разведчики давно докладывают, что дивизия получила дополнительные бронетанковые и механизированные подразделения. Развед-

отряды дивизии на бронетранспортерах все время совершают рейды по дороге номер тринадцать, и это как раз подтверждает информацию, полученную от подпольщиков. Еще одно подтверждение, как вы знаете, — активность воздушной разведки.

— Я еще раз хочу, чтобы меня все правильно поняли, — снова сказал офицер Фронта, — мы не ставим под сомнение никакие данные, у нас для этого нет оснований, но совершенно необходимо по возможности еще раз уточнить их. Сейчас, когда Уэстморленд, как нам кажется, решил показать себя Вашингтону с лучшей стороны, он будет действовать и осторожнее, и надежнее. Он человек опытный, условия войны во Вьетнаме знает хорошо. Он постарался вести боевые действия более активно, чем они шли до этого.

— Вы правы, — согласился Ле Хань, — у него за плечами опыт войны в Корее, и сюда, в Южный Вьетнам, прибыл не как глава советников, а в ранге главнокомандующего экспедиционными силами, которые все время увеличиваются.

— Мне кажется, — сказала замглавкома, — что у нас общее мнение: полученным от наших товарищей сведениям мы верим, но это не мешает получить дополнительную информацию. Это только больше прояснит картину, сделает ее объемнее. Надо следить за тем, что делается на базе в Лайкхе, но при этом нужна крайняя осторожность, чтобы не выдать себя противнику.

Прошло несколько дней. В штабе накапливалось все больше фактов о подготовке 1-й пехотной дивизии США действовать в соответствии с данными, которые удалось получить разведчикам. Выяснились и дополнительные факты. Американскую дивизию будут поддерживать сайгонские части. Но они останутся как бы в резерве.

В сроки, определенные приказом командира дивизии, ее части стали выдвигаться на исходные рубежи.

.. Под покровом ночи с военной базы Лайкхе вышло два американских пехотных батальона и две танковые роты. Две батареи тяжелой артиллерии заняли огневые позиции в зоне наступления заранее. Продвигаясь по дороге № 13, как было и предусмотрено, подразделения вышли в район Баубанг и разместились на каучуковых плантациях. Отсюда они рассчитывали с восходом солнца начать атаку на основные силы освобождения в этом районе. Одновременно с выступлением батальонов должны были выбросить десант морской пехоты под ко-

мандованием опытного майора Дон Болнера, чтобы зажать, как говорилось в диспозиции, Вьетконг в клещи и не дать уйти ни одному человеку.

Ночью обе дороги, по которым должны пойти в наступление сорок американских танков, чтобы своим огнем поддержать наступающих и усилить давление на противника, были заминированы саперами сил освобождения. Танки, заняв исходный рубеж для наступления, попали в ловушку. Группа бойцов, вооруженных гранатометами, укрылась в засаде.

Задолго до рассвета подразделения полковника Ле Ханя закончили окружение каучуковых плантаций, где спокойно, ничего не подозревая, отдыхали американские солдаты и офицеры. Оно было проведено с такой осторожностью, что противник ничего не заметил. Вблизи базы Лайкхе, откуда американские батальоны вышли на исходный рубеж, разместились две роты сил освобождения. Они должны были помешать резервным подразделениям прийти на помощь тем батальонам, которые окажутся в трудном положении в Баубанге.

Обе стороны — одна тревожно, другая беспечно спокойно — ожидали наступления рассвета. Американская пехота должна была пойти в наступление в семь часов утра. Силы освобождения начали его на пятьдесят минут раньше, еще до восхода солнца. Когда отряды Вьетконга пошли вперед и открыли сильный огонь, американские солдаты заметались, не зная, что делать, поскольку офицеры, тоже не понимая, что происходит, не подавали никаких команд.

За несколько минут до боя на каучуковых плантациях тяжелые вертолеты с морскими пехотинцами, не подозревающими, что все уже идет не так, как задумано, взяли курс в заданный район. Опускаясь на заранее намеченных участках, вертолеты, еще не освободившиеся от десантников, попали под огонь пулеметов. Командиры машин, призывая пехотинцев вести огонь по противнику, буквально выталкивали их на землю, боясь оставаться слишком долго в опасной зоне. Они улетали один за другим. Но четыре машины все-таки были подожжены и взорвались.

Командир морских пехотинцев майор Болнер, поняв, что произошло не предусмотренное планом, все-таки быстро разобрался в обстановке и потребовал от офицеров организовать оборону.

— Здесь слишком мало сухой земли, сэр, — возражали офицеры. — Где занимать оборону?

Но морские пехотинцы сообразили раньше, чем последовали команды, что надо делать. Через несколько минут они уже рассыпались на влажных полях, урожай с которых был недавно собран. Хотя и мокро было лежать, но морские пехотинцы к этому были готовы. На них были легкие непромокаемые куртки или пуленепробиваемые жилеты, высокие ботинки против змей. Окопавшись, насколько возможно было на таком неудобном месте, они сразу открыли огонь. Майор Болнер приказал продвигаться вперед. Он считал, что враг дрогнет, увидев пехотинцев, идущих в атаку. Но его поставило в тупик поведение противника: вместо того чтобы отступать, он сам пошел на сближение. Все смешалось на поле боя. Застигнутые врасплох, напоровшиеся на хорошо организованную засаду и привыкшие обычно действовать после того, как позиции противника обработаны артиллерией и бомбами, морские пехотинцы растерялись. Они ждали помощи с воздуха, а она, по плану, должна была прийти несколько позже. Вызванные по тревожному сигналу майором легкие бомбардировщики оказались бесполезными: летчики, увидев с бреющего полета, что творится на поле боя, це стали сбрасывать бомбы, чтобы не навредить своим же солдатам.

Драматично развивались события на артиллерийских позициях: пушки были захвачены еще до начала боя, так и не сделав ни одного выстрела. Зная, что в этой обстановке увезти орудия не удастёя, хотя они очень бы пригодились, бойцы сил национального освобождения подорвали их.

Когда на базе услышали гром боя, начавшийся раньше запланированного времени, там поняли, что батальоны или попали в засаду, или по каким-то другим причинам вынуждены начать наступление раньше. По тревоге был поднят свежий батальон и уже готовился идти на помощь, но роты, заранее выдвинутые Ле Ханем к Лайкхе, открыли сильный огонь, имитируя атаку. Это вызвало панику, и уже о посылке подкрепления не могло быть и речи. База стала готовиться к отражению возможного штурма противника, не зная ни о его численности, ни о его намерениях.

Полный хаос творился на командном пункте, расположенном недалеко от Баубанга, поскольку узел связи был уничтожен в самом начале боя и командир дивизии в неразберихе, охватившей подразделения, не мог до биться от кого-нибудь вразумительного ответа о том, что творится на разных участках. Связь с батальонами была потеряна.

При отсутствии связи между различными родами войск началась путаница, которая мешала принять быстрые меры, чтобы поправить положение. Майор Бол-нер со своими морскими пехотинцами сумел отбить атаку и беспрерывно вызывал бомбардировщики для обработки позиций Вьетконга. Ему все время отказывали под разными предлогами. В тринадцать двадцать, когда по плану противник должен быть сломлен и уничтожен, на требование майора помочь бомбардировщиками авиационный офицер на воздушной базе не дрогнувшим голосом ответил:

— Вы что, майор, потеряли представление о времени? Кто полетит к вам? Через десять минут летный состав должен обедать. Пилоты уже покинули свои машины. И, кстати, сейчас вы должны бы докладывать с от воеванных у врага позиций.

— У меня гибнут люди, — закричал майор, — вы что-нибудь понимаете в войне?

— Не горячитесь, майор, надо управляться вовремя, а не кричать.

— Я обещаю пристрелить вас, если выберусь отсюда, — не сдержался майор.

— Не горячитесь майор, — с холодным спокойствием произнес дежурный, — я уже просил вас. И не грозите. Я понимаю, что вам, видимо, трудно. Сейчас кого-нибудь найду и пошлю вам на подмогу. Давайте ориентиры.

Через полчаса четыре бомбардировщика прилетели в район расположения морских пехотинцев. Увидев, что много человеческих фигур лежит на рисовых участках, пилоты приняли их за вьетконговцев — что делать в грязи американцам? — и начали бомбежку.

Майор выходил из себя. Ничего уже не сознавая, он стал палить из автомата по самолетам, истерически крича в микрофон:

— Расстреляю, расстреляю, если выберусь отсюда!

Он выбрался на этот раз и через несколько дней написал отцу письмо в США: «Папа, я увидел бессилие и позор своими глазами. Я участвовал в тяжелом бою и положил на грязном рисовом поле добрую сотню своих морских пехотинцев. Их убивали не только вьетнамцы,

но и наши собственные летчики. Наступление, которое придумали наши генералы, обернулось страшным поражением — не только физическим, но и моральным. Если я выдержку еще несколько месяцев, я стану стариком в тридцать лет и никогда от этого не излечусь. Почему ты не остановил меня, отец?»

Письмо вынули из кармана куртки после гибели майора во время операции по умиротворению деревни, подозреваемой в связях с Вьетконгом.

Перед заходом солнца над американскими позициями снова появились бомбардировщики. Приняв убитых за солдат Вьетконга, прячущихся в траве и соломе, они еще раз обработали их бомбами…

В докладе о неудавшемся наступлении Уэстморленд писал: «Наши подразделения столкнулись с таким численно превосходящим противником, которого мы еще ни разу не встречали. Наши самолеты целый день бомбили врага, но на месте убитых у него появлялись новые резервы. Эта операция лишний раз доказывает основательность моей просьбы увеличить в ближайшее время численность наших войск еще минимум на сорок батальонов, или примерно на 180 тысяч человек».

Министр обороны США Макнамара приказал, чтобы ни одной строки о поражении Уэстморленда на дороге № 13 не просочилось в газеты.

Двести восемьдесят семь убитых, четыреста с лишним раненых, сорок сожженных и подбитых танков, четыре сгоревших вертолета, выведенные из строя две артиллерийские батареи тяжелых пушек… Один день войны обошелся Америке в восемьдесят семь миллионов долларов.