Южное направление

Глава 20. Малая гражданская война — 2

Мы шли по коридору главного штаба время от времени отвечая на приветствия проходивших мимо офицеров. Кое-кто бросал на «французского журналист» сочувственные взгляды, а на Келлера — презрительные. Не любят нашего брата, не любят. Что чекистов из особого отдела, что контрразведчиков.

Шли молча, да и о чем говорить красному чекисту и белому контрразведчику? Каперанг не сдаст мне свою агентуру работающую по большевистскому подполью — она ему самому нужна, а о заброшенных к нам шпионах он не знает. И я даже если бы и хотел рассказать о наших разведчиках, не сумел бы. Основная ставка у нас делается на подпольную работу, но ВЧК ею занимается постольку-поскольку, а координирует и направляет подпольщиков Закордотдел ЦК ВКП (б) Украины и РВС Юго-Западного фронта. Создание единой партизанской армии — это вообще инициатива Сталина. Анархист Мокроусов — это вообще его креатура. Касательно же армейцев, так вообще не уверен, что у них здесь есть своя агентура, а если бы и была, то мне бы о ней никто не сказал.

Мы вышли на улицу, отошли в сторонку, чтобы не стоять на пути у мельтешащих туда-сюда штабных офицеров и чиновников в последнее время отчего-то активизировавшихся, встали под странным деревом без коры. В Севастополе таких много. Павел Федорович опять закурил и между двумя затяжками изрек:

— Кто бы мне сказал месяц назад, что военно-морской контрразведке поручат охранять серого кардинала ВЧК — пристрелил бы. Или бы сам застрелился.

Недавно мне тоже самое говорил и Слащев. А про кардинала, лестно, конечно, но вдаваться в подробности я не стал, а спросил, кивая на папироску:

— А как вы на субмарине терпели?

Келлер слегка растерялся. Верно, принялся искать в вопросе тайный смысл, намек — мол, терпение, а мне и на самом деле любопытно — как может сочетаться подводная лодка и страсть к табакокурению? Неважно, что здешние субмарины находятся под водой недолго, но знаю по своему прежнему опыту заядлого курильщика, что даже пара часов без доброй затяжки приводит к бешенству. Как же терпеть по восемь часов? Или в те времена разрешали?

— Я недавно начал курить, с конца восемнадцатого, — признался каперанг.

И что там случилось, в конце восемнадцатого года? Уж не тогда ли петлюровцы убили Келлера-старшего? Возможно, с помощью табака Павел Федорович снимал стресс. Стресс таким способом не снять, но курить научиться можно. Я сам когда-то закурил, оттого что болел зуб, а идти к стоматологу было страшно. Послушал «мудрых людей» — мол, покури, легче станет. Да, стало полегче. И второй раз, и третий. К стоматологу в конечном итоге идти пришлось, а курить начал. Правда у меня это случилось в восьмом классе. И курил до тех пор, пока в «конторе» не началась борьба с курильщиками. Пришлось бросать, а иначе пришлось бы уйти на пенсию раньше, чем планировал. Сейчас вот стою, вдыхаю дымок папиросы, и вроде закурить потянуло. А ведь Володька Аксенов не курит. Не стоит приучать парня к дурным привычкам. Чтобы отвлечься, спросил:

— Размышляете, Павел Федорович, как станут сосуществовать Советская Россия и Крымская республика?

Келлер бросил на меня недобрый взгляд и опять полез в портсигар. Закурив, хмыкнул:

— Вопрос не в том, как мы будем сосуществовать — как-нибудь. Вопрос, а сколько? Яков Александрович очень наивный человек. Считает, что Совдепия станет терпеть свободный Крым лет десять, а то и двадцать, и что за это время мы вполне можем превратить полуостров в укрепленный остров.

— А ваша версия? — полюбопытствовал я.

— Три года, максимум — пять, а потом Советская Россия нас просто сожрет.

Сроки, установленные Келлером, казались мне более правдоподобными, нежели те, о которых говорил Слащев. Я даже и не сомневался, что РСФСР сожрет свободный Крым сделав его частью республики. Потом, попозже, как время придет. Но мне-то нужно убеждать представителей Крымской республики в обратном, потому я уверенно сказал:

— Я думаю лет пятьдесят, а может сто. Существуют же Монако, Сан-Марино и никто их не жрет? Вон, посудите сами — на территории бывшей Российской империи уже существует и независимая Украина, и Белоруссия, и Грузия. Мы даже прибалтийские лимитрофы признали, с Польшей переговоры ведем, скоро Финляндия подтянется, а чем Крым хуже? В сущности — бывшее ханство, есть историческая основа, в отличие от той же Финляндии или Эстонии. Будем дружить с друг другом, торговать. Взаимовыгодно.

— Ага, взаимовыгодно… — покачал головой начальник военно-морской контрразведки. — Вы, господин Аксенов, как я слышал, назначены руководителем внешней разведки ВЧК?

— Яков Александрович рассказал? — поинтересовался я, хотя и так знал, что кроме Слащева некому. Но с генерала я подписку о неразглашении тайны не брал, да и смысла в этом не видел. Приказы о назначениях у нас публикуются в ведомственных бюллетенях, а потом рассылают по библиотекам. Другое дело, что я слегка предвосхитил события, но это для пользы дела.

Келлер кивнул, и продолжил:

— Не скажу, что настолько хорошо вас знаю, чтобы составить психологическую характеристику, но даже того, что слышал, достаточно, чтобы сообразить — вы разовьете в Крыму бурную деятельность, создадите здесь филиал внешней разведки ВЧК. Из Крыма удобно проникать и в Турцию, и в Средиземноморье. Правильно?

— Не без этого, — скромно согласился я. — Крым станет перевалочной базой для наших товаров, так почему бы вместе с товаром не засылать на Запад наших людей? Сами понимаете, отсюда гораздо удобнее, чем из России. Я буду засылать разведчиков, их станут ловить. Так ведь и вы, господин капитан первого ранга, станете засылать к нам своих людей. Не вы лично, а ваша разведка, а наша контрразведка начнет ловить ваших шпионов. Вы тут наловите, мы там, потом начнем их обменивать друг на друга. Нормальная работа для разведок и контрразведок. Но, согласитесь, это лучше, чем воевать?

Келлер покивал. Я не стал говорить, что Крымскую республику без присмотра оставлять нельзя. Оборонять полуостров сложно, а вот использовать его как плацдарм для нападения — очень удобно. Значит, нам придется поглядывать, с кем станут водить дружбу правители Крыма. И здесь поглядывать, и там, за «дальним кордоном». Но каперанг это и без меня понимал.

— Кстати, Владимир Иванович, ваш интерес к дочери господина Позина личный или служебный? — спросил вдруг Келлер.

Ишь, гусь ты мой лапчатый. Так тебе все и скажи. А ведь я и скажу, хуже не будет.

— А вы уже сообщили Захару Михайловичу, что я чекист?

— Пока нет, но все может быть.

А ведь он меня легонечко шантажирует. Дескать, я-то знаю, что у красных есть интерес к нашим предпринимателям, тянете свои ниточки, а я могу их и оборвать.

— А я вам случайно дорогу не перешел? — с деланным подозрением спросил я. — Может, у вас у самого виды на Елену Захаровну? Если так, то я вам честно скажу — с этой девушкой у меня ничего не было. И я на вашем фоне проигрываю — у вас вся грудь в крестах, а у меня только медалька, да орден. Вру, уже два.

— Не ерничайте, Владимир Иванович, — вздохнул Келлер. — Если у одного из самых влиятельных и богатых поставщиков армии в гостях оказывается чекист, это наводит на размышления. У меня были виды не на барышню, а на ее папашу. Поступали сведения, что он сотрудничает с красными. Жаль только, что Позин не по моему ведомству проходил, а у сухопутчиков. А эти…

— А что, полковник Щукин не стал им заниматься?

— Щукин? — недоуменно вскинулся Келлер. — Вы, верно, хотели сказать Щучкин?

Тьфу ты, опять перепутал художественный вымысел и действительность. Щукин — это все из того же «Адъютанта его превосходительства». Начальником контрразведки Добровольческой, а затем армии Юга России трудился полковник Щучкин. В отличие от киношного контрразведчика блестяще сыгранного паном Беспальчиком (да, а как фамилия актера?) настоящий Щучкин просто пьяница, как и его начальник Май-Маевский.

— Да, разумеется, Щучкин, просто оговорился, — поспешно сказал я.

Павел Федорович грустно махнул рукой, давая понять, что «сухопутчики», то есть армейская контрразведка, не то не смогла, не то не захотела раскрутить Позина на предмет сотрудничества с красными. Любопытно, чего же моряк сам не занялся? Впрочем, у военно-морской контрразведки дел и так выше крыши. Специфика Крыма — море кругом.

А про Щучкина я кое-что знал. И про то, что он завалил службу контрразведки, ликвидировав в Добрармии секретную агентуру, а упор делал лишь на доносы, да на пытки. Но среди доносов, дай бог, если десятая часть соответствовала действительности, а остальные-только сведение счетов. И пытки… Я, конечно, и сам грешен, признаю, было дело, когда требовалось срочно выбить показания из одного из Танюшкиных убийц, попустительствовал своему подчиненному, да и сам был готов, но возводить допросы с применением пыток в систему — никуда не годится. Под пытками любой заговорит, все вам расскажет, но доверия к информации выбитой с помощью пыток — нет.

К слову, я же о своих действиях Дзержинскому доложил (про Потылицына говорить не стал, здесь вина только моя), но Феликс Эдмундович только махнул рукой и процедил сквозь зубы: «Больше так не делайте». А мне еще показалось, что во взгляде Председателя ВЧК промелькнуло нечто типа: «Владимир Иванович, а вы дурак?». А может, просто показалось.

Подумывал предложить Келлеру обмен информацией о господине Позине. Он мне расскажет о своих наработках, а я ему расскажу про товарища Мяги. Но, прикинув, решил, что этого делать не стоит. Во-первых, он мне не расскажет ничего стоящего. Цифры, да кто сколько украл из казны белой армии заинтересуют только историков. Во-вторых, Захар Михайлович лицо частное, на службе не состоящее, а Мяги, хотя и преступник, но фигура официальная. И мы с ним как-нибудь сами разберемся, вытянем из него все связи, размотаем клубочек. А ставить в известность вражескую (а хоть бы и дружественную) контрразведку о нечистоплотности верхних эшелонов РККА — чревато. Пусть это станет достоянием историков лет так… через сорок.

— Мой интерес только к дочери господина Позина, а не к ее папе, — сообщил я, а потом доверительно сказал: — Я прибыл сюда как эмиссар правительства. Думал, что мне придется долго искать нужных людей, но повезло, что встретил Якова Александровича. А что мне делать дальше? Гулял. Познакомился с Еленой Захаровной случайно, а про ее папу — кто он такой, чем знаменит, вообще не знал. Даже если он сотрудничал с красными, как вы говорите, у меня об этом информации нет. Знаете же, что моя прежняя епархия — контрразведка. А в том плане, чтобы использовать Позина в далеком будущем, здесь я не знаю. Мне со стороны руководства никаких установок не поступало, а бить наобум, даже не по квадратам, а в белый свет, у нас не принято.

Капитан первого ранга закивал. Не уверен, поверил он мне или нет. Даже если поверил, то по факту станет держать ухо востро, чем может испортить мне в будущем агента влияния или просто канал для внедрения. Завербовать что ли Келлера? Нет, не выйдет. Компромата на него у меня нет, шантажировать нечем. Деньги? Не уверен, что этот номер пройдет, да и информацию, как правило, покупаем только у тех, кто сам рад ее продать. Стоп. А если?

— Павел Федорович, а вы не скучаете по своим субмаринам? — поинтересовался я.

— Это вы к чему?

— К тому, что Крымская республика имеет подводный флот. Сколько у вас лодок? Не то три, не то четыре. — Прищурившись, я начал загибать пальцы. — «Буревестник», «Тюлень» и что-то еще, что-то птичье. Не то «Гусь», не то «Утка», не суть важно. Там есть свои командиры, экипажи, но, сомневаюсь, что вам удастся восстановить собственный подводный флот, а вот у нас, в Советской России, это возможно.

— И сколько в Советской России подводных лодок? — презрительно поинтересовался Келлер.

Презрительно-то презрительно, но зачем-то спросил. И уже назвал нашу страну Советской Россией, а не Совдепией. Стало быть, заинтересовался.

— Твердо могу сказать лишь про Архангельск — одна штука, итальянская, по мнению специалистов — металлолом, — сообщил я. — А про остальные сказать ничего не могу.

Тут я развел руками, демонстрируя собственную неосведомленность. Нет, я примерно знал, сколько у нас субмарин, но зачем говорить о том Келлеру? Он, как ни крути, остается моим врагом. Пока, по крайней мере.

Начальник военно-морской контрразведки в который раз полез в портсигар, но на сей раз предложил папироску и мне. Разумеется, я отказался, но сам факт — добрый знак.

Щелкнув зажигалкой, Келлер сказал:

— Я вам сам скажу, на Балтийском флоте у вас двенадцать подводных лодок, еще одна недостроенная. На Каспийском — четыре, но что вы с ними станете делать?

— А потенциал? — мягко поинтересовался я. — Никто не говорит, что мы восстановим флот здесь и сейчас. И даже не через год. Вы же историю военно-морского флота лучше меня должны знать. С бухты-барахты ничего не бывает. Россия — огромная страна, с огромным ресурсом. Военно-морской флот нам крайне необходим. Подумайте, господин капитан первого ранга. Не скрою, вам никто не предложит ни должность командующего флотом, ни должность командира дивизиона подводных лодок. На командира подлодки вас смысла нет назначать — переросли вы такую должность. А вот преподавателем Военно-морской академии, начальником какой-нибудь учебной базы — вполне. Впрочем, об этом можно поговорить и потом.

Келлер, судя по всему, задумался, «переваривая» мое предложение, а я, в свою очередь, не мог решить — смогу ли переступить через себя? То, что капитан первого ранга занимал пост начальника контрразведки — это все ерунда. Гражданская война — наши внутренние разборки. Можно решить вопрос с Ворошиловым, тот не откажет. Другое дело, что я не смогу избавиться от «послезнания», и над каперангом будет висеть ореол того, чего он еще и не совершал и, скорее всего, уже никогда не совершит. Этак можно далеко зайти. Можно поискать будущего генерала Власова. Ха… А он не в Первой ли конной армии нынче? Не то взводом командует, не то ротой. Так вот взять, да расстрелять, чтобы на будущее неповадно было. А еще ухайдакать «луганского слесаря», которого исправно убивают все «попаданцы». И автомат Калашникова соорудить, и к Сталину с ноутбуком, и на гитаре научится играть, чтобы песни Владимира Семеновича петь.

Вспомнив обилие штампов, я мысленно плюнул и сказал:

— У меня предложение: вместо пассивной охраны мы с вами сработаем на опережение.

Домик, в котором мы обитали с Александром Васильевичем, напоминал сотни, если не тысячи домов раскиданных по полуострову Крым. Тихая, я бы даже сказал, сонная улица — детишки бегают, иной раз «закосившие» от армии мастеровые похаживают, неподалеку балка — все-таки жилье нам подпольщики подбирали, пути отхода предусмотрели. А так, самая обычная мазанка не беленая со времен Крымской войны, крошечный двор, вокруг плетень увитый ползучей растительностью, не знаю названия — была бы супруга рядом, сказала, а для меня все, что вьется, именуется вьюнком, будь это хоть девичий виноград, хоть… не помню слово, но что-то заборное.

Не тянуло наше пристанище на крепость, никак не тянуло. Теоретически, можно и отсидеться, можно и отстреляться, но тогда придется ночей не спать, ждать. И на хрена мне такое счастье? Нет, требуется ускорить события. А коли мы не можем создать укрепление, чтобы остановить бандитов (да-да, разгневанных подпольщиков, помню), стало быть, следует облегчить им задачу. Мы вытащили во двор стол и усадили за него пару чучел одетых в старые гимнастерки. На стол выставили пыльную найденную в чулане бутыль. Наверняка по улице разведка пойдет, начнут присматриваться. Если близко не подходить, пристально не рассматривать, складывается картинка — уселись люди на свежем воздухе, попивают вино, да лясы точат. Террористы, как правило, торопятся. Им бы свое дело сделать, да смыться, да и смеркается в Крыму быстро, а уж ночи-то какие темные! В кромешной тьме ни воевать, ни убивать неудобно. А мы им подарок приготовили. И в мазанку не надо врываться, рисковать. Стреляй — не хочу. Скорее всего, особо рассматривать не станут, а сразу начнут шмалять. Правда, смущала балка, но в балках скрываться хорошо, а атаковать из них неудобно, но Келлер знает, распорядится, чтобы кого-нибудь там поставить.

Мы с Книгочеевым решили, что делать ничего не будем, а станем просто сидеть и ждать, не высовываясь, даже если по нашему дворику начнут стрелять. Стрелков бы лучше всего взять живыми, чтобы остальную неугомонную братию выявить, но это уж как пойдет.

Я все рассчитал правильно. Или почти все. Когда разведка (какой-нибудь уличный мальчишка) сообщила, что во дворике сидят два дядьки, пьют вино, по улице пошла компания подгулявшей молодежи, приблизилась, но вместо пуль в наш двор полетели гранаты…

Двоих «бомбистов» убили на месте, еще троих повязали, но надо же так случиться, что какой-то осколок влетел-таки в мазанку и попал в грудь Александра Васильевича.

Книгочеева отправили в госпиталь, с задержанными контрразведка провела определенную работу, в результате которой прошли массовые аресты. Я поначалу хотел поучаствовать в допросах, но не стал. Пусть это пока остается делом военно-морской контрразведки, а результаты Келлер сообщит. Я полагал, что он подержит арестованных у себя, допросит, а потом отдаст под военно-полевой суд. Но моряк вместо этого без разбирательств отдал всех мне. Дескать, подарок от всего сердца! Знал каперанг про угольщик, на котором я собирался вернуться на «Большую землю», потому и предложил совместить «приятное с полезным». И во времени, мол, я ничего не теряю.

И вот сижу в угольщике (или на угольщике, как правильно?), посматриваю на конвоиров в погонах, а в трюме сидят мои вчерашние товарищи. Ну где еще такое может быть? Только в России, где же еще? Не был бы сам участником, не поверил бы.

Ладно, скоро уже Таганрог, сдам задержанных милейшему бородачу Михаилу Анатольевичу, до революции, кстати, известному ученому-медику по странной прихоти залетевшего на должность начальника особого отдела Азовской военной флотилии.

Эх, как жаль, что времени у меня нет, а я бы с подпольщиками немножечко поработал. Уверен, что среди них есть «засланный казачок», а может, и не один.

Пусть с ними местные контрразведчики разбираются, но к стенке пока не ставят. Попрошу, чтобы попридержали с месячишко. Я еще сам не знаю, пригодятся ли они мне? Народ имеет опыт подпольной работы, такими разбрасываться нельзя. А то, что выступили против линии партии, да на меня покушались… Бывает.