Южный Урал, № 6

О г н е в Д м и т р и й С е м е н о в и ч — агроном.

О г н е в а Е л е н а П а в л о в н а — агроном-семеновод и лаборант.

С а м о х и н В а с и л и й И в а н о в и ч — секретарь партийной организации совхоза.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч — секретарь обкома партии.

Х л е б н и к о в А л е к с е й И в а н о в и ч — директор совхоза.

Д о л г о п о л о в Ф е р а п о н т К о н с т а н т и н о в и ч — инженер-механизатор.

С е р е д к и н К у з ь м а П е т р о в и ч — управляющий отделением совхоза.

С у х о в е р х о в Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч — профессор, доктор сельскохозяйственных наук.

П а в е л Т у р о в }

Л и з а М о л о д ц о в а }

П р о х о р М а л я в и н } трактористы.

Н и к о л а й — шофер директора совхоза.

Е р м и л ы ч — сторож.

Рабочие, трактористы и трактористки, комбайнеры, поварихи, подростки

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Конец зауральской весны. Степь. Полевой стан тракторной бригады у одинокого березового колка. Слева и справа два спальных тракторных вагончика. В левом вагончике через открытую дверь видна тумбочка, на ней телефон. Впереди самодельный стол и скамейки на врытых в землю столбах. Около берез Николай обтирает легковую автомашину «М-1». Он сильно прихрамывает на левую ногу. Заход солнца. Издали доносится гул работающих тракторов. Две поварихи накрывают стол. К Николаю подходит Ермилыч с берданкой за плечами.

Е р м и л ы ч. Ну, как, Никола!.. Не надоело директора возить?

Н и к о л а й. Нет! Интересно: все видишь и обо всем свое мнение имеешь…

Е р м и л ы ч. Мнение? И на трактор обратно не тянет?..

Н и к о л а й. Еще как тянет-то: весной на трактор, осенью на комбайн. Все бы, кажется, отдал! А вот намедни попробовал на «дизеле» проехать (показывает на левую ногу) — не выжимает!

Е р м и л ы ч. Зато на выдумки горазд, голова, стало быть, варит. А нога пройдет, Никола. Я вот тоже лет шесть тому назад, во время бурана, простыл — три года нога волочилась, а потом ничего — отошла…

Н и к о л а й. С тех пор и сторожишь все?

Е р м и л ы ч. Да… И до чего надоело… Зимой на отделении, а летом здесь сторожу да молодым завидую. Скучища! (Смотрит из-под руки в степь.) Что это? Никак управляющий наш верхом с поля несется? Кузьма Петрович! Уж не беда ли какая стряслась?

(Середкин, взволнованный, сердитый, вбегает и тяжело опускается на скамейку около стола, все вопросительно смотрят на него.)

С е р е д к и н (хватаясь за голову). Зарезали, подвели управляющего… Чуяло мое сердце. Эх, Кузьма, Кузьма, быть тебе опять битым! (Задумывается. Резкий звонок телефона. Середкин вздрагивает и бросается к телефону.)

С е р е д к и н (в трубку). Управляющий отделением Середкин… (Оживляясь.) Здравствуйте, товарищ Долгополов… Дела? Хуже не придумаешь. (Удивленно.) Мне премию за выработку на трактор? (Горько смеется). Какие там премии, товарищ инженер… Меня агроном под суд хочет укатать… Беда! Налетел, как коршун, а у меня Прохор Малявин заовсюженную пустошь без предплужников пахал, а дед Панфил втихаря пшеницу вручную сеял. Скандал! (Кладет трубку на место.) И до чего мне не везет: третий год неурожаи мучают — сушь. В кои-то веки выскочил по выработке на трактор — так нет, опять заминка. Ну что особенного! Ведь дождик должен быть. Имел я право под дождичек рискнуть. (Смотрит на небо. В испуге.) Беда! Угробит меня этот агроном, чувствую. (Что-то вспомнив, срывается с места и бежит через стан в степь.)

Е р м и л ы ч (провожая глазами Середкина). Обратно в степь погнал. (Николаю.) Лаптем щи хлебает наш Кузьма, да и мы вместе с ним.

Н и к о л а й. Неосновательный, легкий человек.

Е р м и л ы ч. Да уж куда легче… Сеем — только гектары считаем, жнем — корешки собираем: деда Панфила слушает — агронома нашел. По Сеньке и шапка! А наш-то орел возьми и нагрянь, как снег на голову…

Н и к о л а й. Огнев? Боевой, как видно, агроном. Это же я его с парторгом и привез.

Е р м и л ы ч. В корень смотрит агроном. У нас ведь как: мягких гектаров много, а хлеба мало. А земля-то, она матушка, старанье любит. Ты к ней волком — она к тебе мачехой. Нет! При товарище Макаре этого баловства не было. Ферапонт Долгополов такие порядки завел. Ученый человек, слышь-ка: два института окончил, за границей был, говорят, шесть лет здесь за агронома и механика работал, а вот поди ж ты…

Н и к о л а й. Ученый, да не той науке, как видно.

Е р м и л ы ч (испуганно). Не той! Так их сколько наук-то?

Н и к о л а й (твердо). Две! Одна настоящая — наша, а другая фальшивая — из-за океана.

Е р м и л ы ч (в смятении). Из-за океана? Это, значит, чтобы помешать нам? Счастье-то наше им, стало быть, поперек горла костью встряло! (Немного подумав.) А… а не думаешь ты, Никола, что Ферапонт этот подведет нас?..

Н и к о л а й. Долгополов-то? Не пойму я его никак… Искры в нем нет, по-моему, настоящей!

Е р м и л ы ч. Искры?

Н и к о л а й. Ну сам посуди: изобрел я с кузнецами стогомет тракторный, сделали его в кузне. Идет, но на поворотах ломается: из утиля ж смастерили. Говорю инженеру: «Помогите, вещь нужная… Косим мы, мол, сено тракторными сенокосилками, а убираем на волах и вручную… Сколько добра гноим!» — А он: «Фантазии, говорит, глупости, пусть институты изобретают, а нам некогда».

Е р м и л ы ч. А ты бы к директору, к Алексею Ивановичу…

Н и к о л а й. Некогда ему. Подумываю я товарищу Макару написать. Хорошо о нем народ говорит… Я-то его не помню.

Е р м и л ы ч. Товарища Макара? Ты еще пацаном тогда был… Вот человек — огонь, сила. Из наших трактористов, здешний. Три года здесь директорствовал, а потом и пошел, и пошел в гору… Сначала в райком взяли первым, потом в другой, бо́льший район перевели, а теперь — секретарь обкома! Вот ужо доберется он до нас…

Н и к о л а й. Вот бы приехал!..

Е р м и л ы ч. К новому агроному со стогометом подайся… Раз он землю хочет прибрать к рукам, по-хозяйски — ему эта механика вот как нужна!

Н и к о л а й. И то правда. Сделаю модель — к нему понесу. (Таинственно.) А сегодня хочу бригаду обрадовать. (Достает из кабины аккумулятор с переносными лампочками на подставках.) Сам сделал. Светить можно и на полевом стане, и в лесу, где угодно… Зарядка на четыре часа, а потом опять можно зарядить от трактора. (Оглянувшись, включает и выключает лампочки).

Е р м и л ы ч (в восхищении). Ну и голова у тебя, Никола, ну и руки — золотые… Ведь это же какое удобство в отдаленности!

Н и к о л а й (прячет агрегат в кабину). Сойдется смена на ужин — зажжем! Люблю, когда люди радуются, поют, пляшут; газеты и книжки после ужина можно читать… Только ты, Ермилыч, пока… молчок.

Е р м и л ы ч (смотрит куда-то вдаль). Сколько в народе смекалки этой? Собрать бы ее всю да в дело… Эх-ма, соколики мои! (Слышен гонг).

Н и к о л а й (волнуясь). Слышишь, дневная смена кончилась. Сейчас придут.

(Подходят с поля люди. Они поют:

С л ы ш н ы р а з г о в о р ы: — Комсорг-то наш, Лиза Молодцова, слыхали? Павла Турова сегодня догнала и по выработке и по качеству. Сам Самохин флажки нацепил обоим! — А Прохор какой номер выкинул!

Входит Лиза, ее догоняет Павел.

П а в е л. Поздравляю, Лиза. (Берет обе ее руки в свои.)

Л и з а (смущаясь, пытается высвободить свои руки). И я тебя поздравляю…

П а в е л (любуясь Лизой). В борозде, когда ты меня догоняла по выработке, я злился, жал во всю, а сейчас рад, что мы рядом. А ты?

Л и з а. А мне все кажется: время несется быстро, а я ползу медленно. Скажи, у тебя за рулем не бывает такого чувства?

П а в е л. За рулем я жаден, Лиза… Я все думаю: «Эй, Павел, смотри в оба, не упускай счастья из рук. Видишь, как оно бежит за плугом — еще корявое и сырое. Но подожди — какие здесь сады зацветут, какие хлеба поднимутся!» И кажется мне иногда: машина уже не коптит, вместо дизельного бака установлен на ней сверхмощный аккумулятор и вся она чистая, строгая, электрическая. А рядом на такой же машине — светлая, сияющая, как сейчас, мчишься ты, Лиза! И так мне хорошо, так радостно рядом с тобой.

Л и з а (отстраняясь). Павел, об этом не надо…

П а в е л (горячо). Лиза! Почему ты избегаешь меня? Нам надо объясниться…

Л и з а (совсем смущаясь). Хорошо, только после…

(Справа вваливается шумная ватага трактористов и трактористок. Последним, переваливаясь, идет большой, медлительный и степенный Прохор Малявин. Лиза подходит к Малявину.)

Л и з а. Отгадай, Прохор, что это такое: маленький, да удаленький, не жнет и не сеет, только верхушки снимает и сор убирает; а дает урожаи.

П р о х о р (застенчиво, почесывая в затылке). Это? Это… (решительно.) Плуг. (Всеобщий хохот. Все обступают Прохора. На сцене не замечаемые никем появляются Самохин и Огнев.)

Г о л о с а. То-то и хлеб на твоей пахоте не растет, что ты плугами верхушки сшибаешь.

— Это же бракодел, братцы!

— Вы посмотрите, какая рожь на его прошлогодней загонке растет.

— Колос от колоса — не слыхать девичьего голоса..

— Ты это кому, Прохор, мины подкладываешь, кому?

— Эх ты, горе луковое, не угадал. Не плуг, а предплужник: он семена сорняков со стерней на дне борозды хоронит.

Л и з а (Прохору гневно). Почему ты сегодня опять без предплужников пахал? Ты о чем думаешь, когда пашешь?

П р о х о р. О заработке. (Смелея.) Я вчера на сто тридцать норму выполнил.

Ч е й-т о г о л о с. И на пятнадцать сантиметров пахал… Липа!

П а в е л (подступая к Прохору, гневно). А что вырастет на такой пахоте, ты не думал? Тебе все равно?

(Все смотрят на Прохора в упор, осуждающе. Прохор, растерявшись, пятится. Самохин и Огнев подходят, наблюдая. Все поворачиваются к ним. Прохор, воспользовавшись этим, исчезает.)

Л и з а. Ишь! Увидел начальство — и сразу в кусты…

С а м о х и н (кивая вслед ушедшему Прохору). Вот почему мы с вами в обозе! И дело не только в Прохоре… Такие факты вскрыты и в других бригадах. Это зло живучее. Оно угрожает срывом задуманного нами большого дела. А ведь задумали мы не легкое. Товарищ Огнев говорил вам…

О г н е в (горячо). Да! Побороть засухи, суховеи, сорняки, покорить стихию мы не сможем, если каждый не обуздает в себе такого вот… Прохора. Слепой человек не видит цели и не может победить. А цель-то какая! Сегодня ночью мы начинаем здесь, на Волчьих ямах генеральное, я бы сказал, наступление. (Показывает в степь.) Там больше двух тысяч гектаров. Когда-то массивы эти давали стопудовые урожаи.

Г о л о с а: — Правильно. При товарище Макаре это было.

— Земля была что надо…

О г н е в. Но ее запакостили, засорили, распылили. Появились кое-где солонцы — ее забросили… А мы с вами сделаем эти поля вновь плодородными, соберем здесь невиданные урожаи, посеем травы, новую пшеницу с «Горок Ленинских». Семена уже зреют на нашем опытном поле. Елена Павловна нам обещает… (Оглядываясь.) Где же она?

Л и з а. Елена Павловна на Сухом болоте пробы берет.

О г н е в. Все продумано. Вот только для удобрения нехватает навоза, скота мало держим. Это единственное узкое место в нашем плане…

(Все окружают Огнева.)

Г о л о с а: — Почва уж очень бедная на наших Волчьих ямах!..

— Волки детенышей там теперь выводят!..

— Да и лес вы рубили как раз с той стороны, откуда суховей летом бьет…

— Трудная земля, порченая!

(Радостно взволнованная вбегает Елена Павловна. У нее в руках кулек, наполненный землей.)

Е л е н а П а в л о в н а. Товарищи! (Огневу.) Митя! Вы посмотрите — какое богатство! Его там тысячи тонн.

(Торжественно высыпает из кулька половину содержимого на землю. Огнев склоняется к земле и, достав из кармана лупу, рассматривает пробу, все напряженно следят за ним.)

О г н е в (с досадой). Совсем темно. Ничего не видно.

Н и к о л а й (появляясь вместе с Ермилычем, помогающим нести лампочки). Дайте-ка я посвечу. (Расставляет лампочки на земле, щелкает выключателем. Яркий свет. Все ошеломлены. Только Огнев, словно не замечая, откуда появился свет, рассматривает напряженно, через лупу, пробу.)

О г н е в (вскакивая, радостно). Да вы знаете, что это такое? Изумительное открытие! Узкого места больше нет… Нет, вы скажите, что это такое? (Елена Павловна счастливо смеется. Все склоняются над пробой.)

Г о л о с а: — Навоз вроде старый, товарищ Огнев.

— Навоз? Разве в навозе коренья бывают?

— Нет, братцы, не навоз…

Е р м и л ы ч (рассматривая пробу). Торф, соколики мои, самый настоящий торф!..

О г н е в. Вот именно — торф! Тысячи тонн! Вы говорите — почва бедная. А разве нельзя новую богатую почву сделать? Торфование проведем — две подкормки, всем народом навалимся на землю… Лес? Пока взрослые деревья пересадим из лесной дачи, а потом саженцы подрастут. Поставим на сухом болоте мельницу — крошку торфяную делать… А? Сколько тогда можно с гектара взять? (Все с волнением смотрят на Огнева.) На первый случай — двести пудов на круг наверняка. Механиков возьмем за бока… Механиков…

П а в е л (взволнованный). Возьмемся, товарищи. Нас двадцать трактористов… Если каждый даст полторы нормы за смену, а на подкормку родню созовем — осилим Волчьи ямы в срок!.. Я первый берусь две нормы вырабатывать и своих домашних на помощь бригаде поднять…

Г о л о с а: — И я.

— И я тоже.

— Меня запишите.

— Меня с прицепщиком Василием Грудковым, тещу Лукерью, Егорку — сынка (Самохин записывает).

С а м о х и н. Правильно! Весь народ поднимем!

Н и к о л а й (торжественно). Ужин, товарищи, подан. (Все шумно рассаживаются. Николай достает из кабины патефон, заводит его.)

О г н е в. Ну теперь мы на линии, друзья… Теперь… Пусть уж волки с волчатами потеснятся.

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Декорация та же. Ночь. Луна. Гул работающих тракторов. У левого края стола Самохин беседует с Лизой, у правого — Огнев с Николаем. Николай с увлечением рассказывает о чем-то, рисуя в воздухе рукой воображаемые линии. Огнев, слушая Николая, набрасывает чертеж в своем блокноте. Елена Павловна дремлет в кабине автомашины. Говорят полушопотом, чтобы не разбудить спящих в вагончиках людей.

О г н е в (вставая). Так, так… Значит прямо на ходу скирдуют, а стожки можно впритирку рядом ставить?

Н и к о л а й. Вот именно. (Встает.) В одну шеренгу. (Жестикулируя, Огнев и Николай уходят в степь.)

Л и з а. Василий Иванович, помогите мне осенью поступить в институт.

С а м о х и н. Что это ты как на пожар — так вдруг!

Л и з а. Я колебалась, но сегодня товарищ Огнев, вы, Николай и Елена Павловна заставили меня решиться.

С а м о х и н. При чем же тут институт? Мы говорили о Волчьих ямах. Ты наша лучшая трактористка, только что избрана комсоргом отделения, самого отстающего… Тебе и карты в руки!

Л и з а. Но время летит так быстро! Сегодня мне исполнилось семнадцать лет, десять месяцев и двадцать дней.

С а м о х и н (взглянув на ручные часы, смеется). Двадцать три часа и тридцать минут…

Л и з а. А разве минутами не надо дорожить? Ведь из них возникают дни, месяцы и годы. А я хочу быть такой же, как Елена Павловна, как…

С а м о х и н. А комсомольцы, отделение?..

Л и з а. Да, я очень беспокоюсь. Управляющий, Кузьма Петрович, такой тяжелый человек. Мы пришли к нему посоветоваться, как вытянуть отделение, наметили кое-что… А он отделался шуточками, высмеял нас. Ему бы только нажимать, а что будет через год, два — его не интересует. А мы обязательства взяли…

С а м о х и н. И ты тоже?

Л и з а. Ну, конечно! Берусь удвоить выработку в этом сезоне, делать вое на «отлично», подготовить себе смену, поехать в вуз и окончить его с отличием.

С а м о х и н. О, вот ты какая!

Л и з а. Уезжать сейчас отсюда очень не хочется… Но надо учиться, надо быть во всеоружии. А, Василий Иванович! Ведь надо?..

С а м о х и н. Надо!

Л и з а. Как Павел Туров, например. (Мечтательно.) Во время штурма рейхстага нес знамя и был ранен… Гвардеец! И тысячник. Он уже третий год заочно в институте учится. Инженером будет… Ведь будет?..

С а м о х и н (смеется). Будет!.. Готовься и ты к экзаменам.

Л и з а. Я готова…

С а м о х и н. Тем лучше А о том, как вам сейчас на отделении помочь, — подумаем.

Л и з а (обрадованная). Спасибо. (Быстро идет к правому вагончику и сталкивается с Павлом.)

П а в е л. Лиза!

Л и з а (растерявшись). Павел! (Молча уходит, Павел, удивленный, смотрит ей вслед, потом подходит к Самохину.)

П а в е л. Мои партийные документы уже получены в райкоме…

С а м о х и н. Знаю. Значит от отдыха ты отказался!..

П а в е л. Отдыхать в таких условиях я не могу.

С а м о х и н (насторожившись). Что-нибудь случилось?

П а в е л. Руки чешутся.

С а м о х и н. С управляющим говорил?..

П а в е л. Уже и поссориться успел. У меня теперь, товарищ Самохин, такая жадность к земле, к работе, такое нетерпение! После Берлина почти два года на сверхсрочной пробыл, в армии заочником стал, а как прочитал в газетах о февральском Пленуме — потянуло в совхоз. Я Кузьме Петровичу прямо сказал, по-солдатски: «Теперь такое бескультурье на полях — позор!..» А он обиделся: «Какой ты, говорит, беспокойный!..»

С а м о х и н. Тогда вот что: партийное поручение тебе. Помоги Лизе Молодцовой поднять молодежь на соревнование. Самое крупное отделение и самое отстающее. Здесь половина совхозных посевов. Предстоит огромная работа, особенно на Волчьих Ямах.

П а в е л. Знаю. План товарища Огнева. Когда и как начнем?

С а м о х и н. Завтра собирай с Лизой комсомольское собрание и… будь беспокойным, товарищ Туров, действуй!

П а в е л. Есть! (Быстро уходит).

С а м о х и н (один). Какая закалилась молодежь!

(Из темноты появляется Ермилыч.)

Е р м и л ы ч (таинственно). Хочу я, Василий Иванович…

С а м о х и н (оглянувшись). А, Ермилыч… что?

Е р м и л ы ч. По личному делу посоветоваться с тобой…

С а м о х и н. Да.

Е р м и л ы ч (подсаживаясь к столу). Из сторожей в звеньевые решил податься, по арбузам. (Показывает в степь.) Эвон там, на гриве, у речки песочек, легкость в земле необыкновенная — дыни и арбузы будут мировые.

С а м о х и н. Но ведь тебе поди уже под семьдесят, Ермилыч?

Е р м и л ы ч. Ну и что ж… В сторожах-то помирать неохота!..

С а м о х и н (обнимает Ермилыча за плечи). Ну, зачем, Ермилыч, помирать!.. Мы еще с тобой до коммунизма дойдем. А?..

Е р м и л ы ч. А что? Это ты, пожалуй, правильно рассудил, Василий Иванович, — дойдем! Значит действовать? Эх-ма, соколики мои, тряхнем, как бывало… Берегись, которые!

(Уходит. Входит Середкин. Он мрачен. Самохин, задумавшись, не замечает его. Середкин кашляет.)

С а м о х и н. Кто здесь?

С е р е д к и н (мрачно). Вызывали? (Садится.)

С а м о х и н. С твоими подчиненными беседовал.

С е р е д к и н (испуганно). Опять на меня жаловались?

С а м о х и н. И откуда у тебя, Середкин, эта боязнь людей.. Такие люди!.. Старичок этот, Ермилыч, говорил тебе об арбузах и дынях?

С е р е д к и н. Ну разве мне до дынь, Василий Иванович. Они все точно белены объелись — им и травы, и корнеплоды, и пасеку, и бахчи — вынь да положь. Леса, видишь ли, сажать желают, пруды строить, фацелию какую-то сеять для пчел…

С а м о х и н. А ты?

С е р е д к и н. Легко сказать, а где сил взять? Нам бы посевную, пары не провалить, скот зимой живым сохранить — и то ладно. Нам бы в середнячках кое-как продержаться, а звезды с неба хватать да новшества вводить — силенок нет. Начальство об этом знает. Пусть оно, значит, и думает и плантует…

С а м о х и н (гневно). Начальство! А ты?

С е р е д к и н (беспомощно разводя руками). Ну, что я могу, Василий Иванович. Кампании заедают. Сев, пары, прополка, силосование, сенокос, опять сев, хлебоуборка. Строительство! А рабочая сила в дефиците. Вот и вертись, как белка в колесе, на восьми-то тыщах гектаров… Они бы попробовали на мое место сесть, да эти, как их, севообороты на Волчьих ямах вводить.

С а м о х и н. Кто они?

С е р е д к и н. Критики…

С а м о х и н (гневно). Стыдно, Середкин! Это же лучшие люди — стахановцы! У каждого из них нам с тобой есть чему поучиться. (Стараясь быть спокойным.) Почему учиться не хочешь? Почему на курсы не поехал?..

С е р е д к и н (усмехаясь). Да разве я могу?.. Все дни заняты, а ночью какая же наука в голову полезет? Раз шесть за «Краткий курс» принимался. Дойду до четвертой главы и… (Ударяет ладонью по столу.) Стоп машина. Забуду, опять с первой начинаю, снова споткнусь на четвертой и… все. Как белка в колесе… А потом я так смотрю. Василий Иванович… Землю пахать да коров доить можно и без этого… Двадцать лет я работаю, десять лет руковожу. Был и в передовиках. Авось и сейчас поправимся как-нибудь…

С а м о х и н. Авось да как-нибудь? Не выйдет, товарищ Середкин. Пойми — в какое время мы живем. Мы коммунизм строим, понимаешь ты или нет, коммунизм? А ты тормозишь!..

С е р е д к и н (задетый за живое). Я? торможу? Товарищ Самохин! Я десять лет управляю, я это хозяйство строил, я…

С а м о х и н. Тебя сама жизнь выталкивает из колеи, потому что ты отстал, учиться не хочешь. (Задушевно.) Сделаем так: два раза в неделю, по вторникам и пятницам, приходи ко мне с конспектами… Буду сам тебя вытягивать…

С е р е д к и н. Конспекты? Ну что ж, постараюсь подтянуться. (Быстро уходит.)

С а м о х и н (глядя ему вслед). Эх, Середкин, сколько раз ты обещал. Сколько раз? (Задумался, входят Огнев и Николай и садятся справа к столу.)

О г н е в (продолжая разговор с Николаем). Постой, повтори… Стожок-то с платформы на землю как попадает?

Н и к о л а й (уверенно). Проще пареной репы. Стожок — он, извините, как готовая шаньга из русской печи, прямо на луг садится — с ходу. Вот так… (Зажигает спичку и показывает по чертежу в блокноте Огнева). Заднюю стенку платформы откидываем и… стожок сползает.

О г н е в (горячо пожимает руку Николаю). Молодец! Выйдет! Кончай скорей модель и приноси, а сейчас… заводи. (Николай бежит к машине, Елена Павловна вылезает из кабины.)

О г н е в (Самохину). Изобретение Николая устраняет еще одно узкое место в нашем плане. Механизируется уборка сена. Теперь дело пойдет.

С а м о х и н. Как много нами упущено! Факт! И чтобы наверстать быстрее, надо засучив рукава работать и учиться… Всем учиться… А кое-кому переучиваться… Как вы думаете?

О г н е в. Ты прав. (Елене Павловне.) Помнишь, Лена, Никодима Витальевича… генетика институтского, с которым мы спорили о бессмертных генах… Сегодня я получил письмо от Виктора! — он кончает нынче. Виктор пишет, что Никодим этот совсем обнаглел. Требует изгнания мичуринской науки из института, отказывается рецензировать дипломные работы студентов на мичуринские темы. Никодим и его присные открыли прямо крестовый поход против президента Академии Лысенко… (Самохину.) Ты прав, кое-кому переучиваться придется…

С а м о х и н. Будьте уверены: партия положит конец этим дезорганизаторам от «науки». А мы… давайте будем вместе дерзать!

Е л е н а П а в л о в н а (гневно). Это диверсионный акт какой-то… Студентов, будущих строителей коммунизма, воспитывать в духе, чуждом советской науке и практике! Не пора ли за это отвечать кому следует перед партией и народом!

С а м о х и н. Пора! А нам на деле надо доказать свою непримиримость к ним.

О г н е в. И мы внесем свой вклад в эту борьбу делом… Наш план окончательно созрел. (Идет к машине, за ним Самохин и Елена Павловна. Садятся все в машину и уезжают. Входит Лиза. Садится. Задумчиво смотрит вдаль. Появляется Павел.)

П а в е л. Лиза, ты? (Любуется Лизой.) Какая ты… Чудесная!

Л и з а (смущаясь). Я? Нет, Павел, это ночь — чудесная!..

П а в е л (решительно). Лиза! Я хочу все выяснить до конца. Я не дипломат и… прошу тебя быть моей женой…

Л и з а (делает движение к Павлу, но спохватившись, отодвигается от него). Женой? Нет! Это невозможно!..

П а в е л (ошеломленный ответом Лизы). Невозможно? Значит не любишь?.. Или, может, другого любишь?.. Тогда, конечно!

Л и з а (порывисто). Нет! Только не это. Я тебе честно говорю.

П а в е л (радостно). Ну вот — я же знал, я чувствовал — любишь? Почему ты молчишь?

Л и з а (вскакивая, взволнованная). Павел… Пойми… Я должна… (Слышны голоса.) Сюда идут. (Хочет уйти, Павел ее удерживает.) Павел! Я уезжаю учиться в город, в институт, надолго… Ты будешь ждать меня, Павлуша?..

П а в е л (радостный). Лиза! Я буду ждать и буду любить тебя еще больше!..

Л и з а. Ты будешь мне писать и о себе, и о них, и обо всем, что здесь… (Показывает в степь.)

П а в е л. И буду работать за себя и за тебя. А о Волчьих ямах ты услышишь. (Гул тракторов прорывается сильнее, ярче сверкают огни, работающих машин.)

Л и з а (склоняя голову на плечо Павла, показывает вдаль). Смотри: там уже началось… Наступление!

П а в е л. Это начинается наша новая большая жизнь… И мы пройдем по ней с тобою вместе, дорогая, рука об руку, и будем инженерами, творцами этой жизни!..

З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Служебный кабинет Хлебникова. На стене план совхоза и несколько схем. Около них стоят Огнев и Долгополов.

Д о л г о п о л о в. На бумаге выходит гладко, бумага все терпит, но есть объективные обстоятельства, коллега..

О г н е в. Они за нас, а не против нас, товарищ Долгополов.

Д о л г о п о л о в. А засухи? А осадки? А суховеи?

О г н е в. Не так страшен чорт, как его малюют. (Показывает на план.) Если бы здесь сеялись травы, лес не рубили нещадно, занимались бы всерьез семеноводством, засухи не влияли бы так сильно на урожайность.

Д о л г о п о л о в. Каменной стены лбом не прошибешь.

О г н е в. А в Каменной степи вы не бывали?

Д о л г о п о л о в. Нет. Но я знаю, если не было осадков летом — урожаю не быть.

О г н е в. А зимние осадки? Почему вы о них забываете?.. На первом отделении, у Середкина, за последнюю зиму выпало 350 миллиметров осадков… Каждый миллиметр десять тонн воды на гектаре, а всего 3500 тонн. Так?

Д о л г о п о л о в. Допустим… Признаюсь, об этом я просто не подумал.

О г н е в. Для того чтобы получить сто пудов зерна с гектара в самое засушливое лето, достаточно полутора тысяч тонн воды… Сто пудов! А вы с Середкиным сколько получили? Сто килограммов!..

Д о л г о п о л о в. А сорняки? а распыление почвы? а весенние потоки? Вы об этом забываете?..

О г н е в. Так об этом же я вам и толкую. Если бы шесть лет назад, вступив в должность агронома, вы занялись на тех же Волчьих ямах, скажем, созданием хорошего водного режима почв, сеяли бы для этого травы, — девяносто процентов зимней влаги не скатывалось бы с пашни весной… Но вы этого не делали!

Д о л г о п о л о в. Если бы да кабы… Но для этого же не было условий. А по-вашему, выходит: в плохих урожаях этих лет виновата не засуха, а я — Долгополов!

О г н е в. Именно! Шесть лет — достаточный срок для того, чтобы перестроить почвы.

Д о л г о п о л о в. Чудовищно! Даже в Америке не додумываются до таких сверхчеловеческих замахов на природу.

О г н е в. В Америке? Вы были там на практике?.. И не видели, что миллионы простых американцев бедствуют от варварской эксплоатации земли крупными хищниками, а монополисты наживают огромные прибыли, сжигая леса и дернину, по-волчьи хватают у земли блага, а потом обессиленную, выжатую, как лимон, забрасывают ее. И сами же кричат после этого о перенаселении и убывающем плодородии. Они действуют по «принципу»: после нас хоть потоп.

Д о л г о п о л о в. Вы имеете в виду, вымывание и выветривание почв. Так ли это?

О г н е в. Плохо же вы смотрели Америку, если этого там не заметили. Там только в Западных Штатах около 35 миллионов гектаров земли в результате эрозии вышло из строя — заброшено. Сам Трумэн вынужден был сознаться в этом публично не так давно. А вы говорите — в Америке!

Д о л г о п о л о в. Я изучал в Америке сельское хозяйство, а не политику.

О г н е в. Жаль… А я был на практике в Каменной степи, где мертвую, когда-то бесплодную землю опоясали лесными полосами наши советские агрономы. Там сохранились и разрослись рощи, посаженные еще в прошлом веке Василием Васильевичем Докучаевым… Там, на опытной станции, раньше больше семи-десяти центнеров зерна с гектара в хорошие годы не получали, а в прошлогоднюю засуху по 24 центнера сняли на круг… Такого в Америке вы не найдете, товарищ Долгополов! Монополисты сознательно насаждают бескультурье в сельском хозяйстве. А нам это бескультурье, которое гнездится еще кое-где в отстающих хозяйствах, надо выкорчевывать…

Д о л г о п о л о в. Зачем же избрали вы одно из таких отстающих хозяйств?

О г н е в. Зачем? Затем, чтобы одним плохим совхозом стало меньше в Советском Союзе.

Д о л г о п о л о в. А одним знаменитым агрономом больше… Но я здесь ни при чем.

О г н е в. Нет, очень даже при чем… Нам надо вместе работать. И вы должны изменить свое отношение к делу.

Д о л г о п о л о в. Унтер-офицерской вдовой, которая сама себя высекла, я не буду..

О г н е в (гневно). Просто не надо жить чужим умом. У нас своего русского, советского ума хватит.

Д о л г о п о л о в. Ну, знаете, уж ума-то у вас я занимать не собираюсь!

О г н е в. Напрасно! Ложное самолюбие! (Долгополов в бешенстве хочет еще что-то сказать, но умолкает, увидев Хлебникова, стоящего в дверях и качающего укоризненно головой.)

Х л е б н и к о в (проходит к столу, садится в кресло). Опять сражаетесь, словно два медведя в одной берлоге!..

(Входит Николай.)

Н и к о л а й. Можно заводить?

Х л е б н и к о в. Да. На четвертое поедем. (Николай хочет итти.) Постой, Николай. Как стогомет?

Н и к о л а й. Затруднение.

Х л е б н и к о в (тревожно). А что?

Н и к о л а й. На повороте с грузом крепления летят и ось полевого колеса гнется…

Х л е б н и к о в. Постой. Так у тебя крепление-то жесткое, что ли?

Н и к о л а й (волнуясь). Жесткое. А что?

Х л е б н и к о в. Ну разве при повороте такой махины со стогом и людьми жесткое крепление выдержит? Мягкое надо, чтоб пружинило, резких толчков не давало, нагрузку равномернее распределяло, — тогда и ось не будет гнуться…

Н и к о л а й (подумав, радостно). И верно ведь, Алексей Иванович. Правильно: мягкое крепление надо!

О г н е в. Ну вот, а ты говоришь…

Н и к о л а й. Разрешите заводить?

Х л е б н и к о в. Нет, подожди. Скажу…

(Николай уходит.)

Д о л г о п о л о в (решительно встав). Я так не могу, товарищ директор. Агроном обвиняет меня во всех смертных грехах. Я виноват в том, что засухи губят урожаи, я о водном режиме почв не заботился, я… Прошу разрешить подать рапорт в трест о переводе… Я имею самолюбие, я не могу позволить…

Х л е б н и к о в. Не разрешу. Надо работать…

Д о л г о п о л о в. Но я настаиваю.

Х л е б н и к о в (строго). Ферапонт Константинович! (Долгополов покорно опускает голову.) Зайдите в мастерскую — динамомашина капризничает.

Д о л г о п о л о в. Слушаюсь. (Быстро уходит, не глядя на Огнева.)

Х л е б н и к о в (медленно прохаживаясь по кабинету). Скажу вам откровенно, товарищ Огнев, ваши предложения меня заинтересовали и даже взволновали. Я ведь не агроном. Я экономист. В свое время собирался на научную работу, но хозяйственные дела захлестнули. Текучка нас угнетает — вот беда. Мичурина, признаюсь, не читал, Вильямса — тоже…

О г н е в (в изумлении). Вы, Алексей Иванович, возможно ли?

Х л е б н и к о в (берет со стола рукопись). И многое из того, что здесь изложено вами, для меня откровение. Я обеими руками за… (Поднимает обе руки вверх.) Но, Дмитрий Семенович… Я прежде всего администратор и политик. Поэтому, соглашаясь с планом, не могу принять его вводную часть, или преамбулу, как говорят дипломаты.

О г н е в (в волнении, поднимаясь). Как? Вы полагаете, что можно возродить земледелие в совхозе, не вскрывая гласно причин его запустения, не разоблачая Середкиных и Долгополовых, упорствующих в своей косности. И вы серьезно…

Х л е б н и к о в. Вполне. Я понимаю — мы отстали, предстоит большая работа. Согласен, что надо обуздать, как вы пишете, стихии и все такое, но… (подходит к Огневу) зачем же стулья ломать, Дмитрий Семенович.

О г н е в (горячо). Стулья, да! Но корни, которые питают всю эту дикость, нужно выкорчевывать без остатка.

Х л е б н и к о в (раздражаясь). Вы утверждаете, что примерно на одну четверть виновата в неурожаях засуха, а на три четверти — неправильная система, вернее, отсутствие правильной системы земледелия… Так?

О г н е в. Точно.

Х л е б н и к о в (повышая голос). Что для успеха дела надо, грубо выражаясь, прогнать Середкина и еще кое-кого с руководящих постов.

О г н е в. Так.

Х л е б н и к о в (читает по рукописи, с возмущением). И открыто, напрямик рассказать рабочим, всему коллективу о тех ошибках руководства совхоза, которые привели к резкому снижению урожайности совхозных полей.

О г н е в. Безусловно! Все должны понять вред того, что до сих пор допускалось этими руководителями…

(Входит Самохин, останавливается в дверях.)

Х л е б н и к о в (с трудом сдерживаясь). Больше того: на первом отделении вы уже атакуете нас под этим лозунгом и люди в панике.

С а м о х и н. Виноват, я перебью. На первом отделении товарищ Огнев начал работу вместе со мной и по заданию партийной организации. И то, что там уже сделано, — замечательное начало!

Х л е б н и к о в. Мне уже сообщили об этом Середкин с Долгополовым и устроили при этом истерику…

С а м о х и н. Ну и что же? Вполне закономерно…

Х л е б н и к о в. Василий Иванович, но ты читал вступительную часть огневских предложений?

С а м о х и н. Читал и полностью разделяю, даже больше…

Х л е б н и к о в (прерывая Самохина). А я не согласен. (Нервничая.) На три четверти виновата засуха и на одну четверть — мы… Это еще туда-сюда! Середкин — человек с рукой, его можно еще раз подправить, а с Долгополовым надо сработаться. (Огневу.) Это — мое категорическое требование. Он, правда, плохой агроном, но опытный механизатор, хотя и самолюбив излишне….

О г н е в (волнуясь). Не в этом главное, Алексей Иванович. Середкины возводят свои пороки в степень добродетели, а Долгополовы их окрыляют. Мириться со всем, что здесь творят Середкин и Долгополов, значит, обречь совхоз на прозябание и в будущем.

С а м о х и н (горячо). Факт! Ас Долгополовым надо разобраться, Алексей Иванович. Откровенно говоря, и я и ты слишком многое ему передоверили… И я думаю, что дело не только в раздутом Долгополовском самолюбии, а гораздо сложнее… Факт!

Х л е б н и к о в (с досадой). Так. Значит двое против одного? Ну что ж, давайте разберемся подробнее (иронически) в наших разногласиях… Хотя я считаю их второстепенными. Главное — план, он одобрен.

С а м о х и н. План только начало. А люди? А руководители?

О г н е в (горячо). План требует упорного труда. Идея плана должна дойти до сознания, до сердца. (Телефонный звонок. Хлебников берет трубку.)

Х л е б н и к о в (отрываясь от трубки). Вот пожалуйте: завтра мой доклад на бюро райкома о состоянии совхоза, будут, конечно, ругать… а предупреждают накануне. Ну, я сажусь за доклад. Работы на всю ночь. Придется наш разговор отложить… Сейчас мне схему отчета будут передавать по телефону. (Берет трубку.)

О г н е в (Самохину в дверях). Не нравится мне такая… преамбула. Боюсь за последствия…

С а м о х и н (Огневу). Ничего, Алексея Ивановича уломаем.. А если потребуется, то и сломаем… Факт!

Н и к о л а й (появляясь в дверях). Разрешите завод…

(Хлебников, прижимая телефонную трубку плечом к уху, машет на него обеими руками. Николай, Самохин и Огнев уходят.)

Х л е б н и к о в (в трубку). Здравствуйте! Большая схема? (В ужасе.) Шестьдесят вопросов?! (Подвигает к себе торопливо лежащую на столе стопу бумаги и берет несколько карандашей, продолжая придерживать трубку телефона у уха плечом.) Есть! Та-ак. (Записывает.) Наличие, валсбор, в гектарах, в центнерах. Лошадей, волов, тракторов, автомашин, людей, прибылей, убытков. (В сторону.) Самая страшная графа — убытков! (В трубку.) Так… По видам работ, по месяцам, по декадам, по дням. У-уф! (Вытирая вспотевший лоб рукавом, отрываясь от трубки, в сторону.) Вот она как нас заедает — текучка-то эта, проклятая!

З а н а в е с.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Большое поле. Кругом много пней. На переднем плане две кудрявые березки.. Долгополов и Середкин выходят, разговаривая.

С е р е д к и н. Изобьют меня опять, Ферапонт Константинович, чувствую. За предплужники и ручной сев строгий выговор по партийной линии имею. Теперь за хлебосдачу потянут. Ну, что я сделаю, если хлеб не родится? Эх, подвел меня дед Панфил своими прогнозами. (В сторону.) А тут еще Самохин наседает с конспектами, как будто они в бурьянах растут.

Д о л г о п о л о в (доставая и развертывая тетрадь). А по выработке на трактор в переводе на мягкую пахоту вы на первом месте, Кузьма Петрович.

С е р е д к и н (оживляясь). На первом? Я?

Д о л г о п о л о в. И по существу премия-то вам все-таки причитается.

С е р е д к и н. Ну, вот! Принесло же на мою голову этого Огнева в совхоз. Теперь еще с Волчьими ямами канитель развел. Болотом гриву удобрять — где это видано? Земли что ли нехватает?! Одних пастбищ сколько! И что думает директор? В рот, говорят, смотрит Огневу.

Д о л г о п о л о в. Алексей Иванович? Не сказал бы… (Трусливо оглядываясь.) Замечаю я: черная кошка между ними прошмыгнула. И началось, между прочим, из-за вас, Кузьма Петрович.

С е р е д к и н (в испуге). Из-за меня?

Д о л г о п о л о в. Огнев потребовал вашего снятия, а директор против.

С е р е д к и н. Меня! Да я этот совхоз начинал строить, первым трактористом был… на «фордзоне»!

Д о л г о п о л о в. А Огнев: ну и пусть, мол, опять в трактористы идет, на колесник…

С е р е д к и н (гневно). Я? трактористом? на колесник? (Вне себя.) Да я в обком буду жаловаться, до самого министра, до Верховного Совета дойду!

Д о л г о п о л о в (пристально наблюдая за Середкиным). Но Алексей Иванович говорит: «Стоп, отставить, не позволю!»

С е р е д к и н (с нетерпением.) Ну!

Д о л г о п о л о в. С тех пор и началось между ними. Но я, между прочим, думаю, Кузьма Петрович, вам, как коммунисту и ветерану, надо… (Мнется).

С е р е д к и н (с тревогой). Что?

Д о л г о п о л о в (твердо). Выступить!

С е р е д к и н (отмахиваясь обеими руками). Нет, я не речист. Да и сделают они из меня яичницу! Нет, нет — на собраниях я говорить не умею!..

Д о л г о п о л о в. Чтобы! Зачем на собраниях? (Таинственно оглядываясь.) Заготовлено мной такое заявленьице в литературном стиле… от имени старых кадров… подпишите, скажем, вы и еще несколько человек.

С е р е д к и н (недоверчиво). Это для чего же?

Д о л г о п о л о в (достает бумагу, вложенную в тетрадь). Описаны тут все огневские авантюры, все гонения… И пошлем мы его в областную газету, в обком, министру, можно и в Верховный Совет, а я тем временем…

С е р е д к и н (колеблется). Коллективное заявление! А вы?

Д о л г о п о л о в. А я тем временем Алексея Ивановича подготовлю. (Шопотом.) Ведь Огнев куда гнет: Алексея Ивановича спихнуть и на его место сесть — директором!

С е р е д к и н (в ужасе). Ну, тогда мы вместе с вами пропали, Ферапонт Константинович!

Д о л г о п о л о в. В том-то и дело!

С е р е д к и н (решительно). Давайте бумагу. Подпишу.

Д о л г о п о л о в (берет Середкина под руку и ведет влево). Сейчас я вам все разъясню: главное — больше подписей… (Уходят. Где-то близко тарахтит трактор, потом мотор глохнет. С топором в руках входит Прохор.)

П р о х о р. Чистая беда — опять задний предплужник землю роет. (Осматривает березки.) Лесину на жердь срубить — корпус приподнять? (Чешет в затылке.) Верно! (Срубает одну из березок и отесывает. С поля подходит увешанная кульками Елена Павловна.)

Е л е н а П а в л о в н а. Здесь было две березки. (Увидев жердь в руках Прохора.) Это вы срубили кудрявую? Что вы сделали, Прохор!

П р о х о р. (В замешательстве, роняя топор). Пришлось так. Жердь надо. (Чешет в затылке.) Да и не знал я, что она у вас на примете. (Взглянув на Елену Павловну.) Экая беда! Дернуло меня… Опять в историю попал.

Е л е н а П а в л о в н а. Почему вы такой? В тот раз пахал без предплужников. Сейчас последние березы рубит.

П р о х о р. В тот раз приказали, а сейчас… сам недодумал.

Е л е н а П а в л о в н а. А мы здесь березы и сосны сажать собираемся. Как вы думаете, Прохор, для чего?

П р о х о р. Известно, чтобы мягче воздух у хлебов был.

Е л е н а П а в л о в н а (оживляясь). Вот! Чтобы мягче воздух у хлебов был, чтобы не сохли они летом, чтобы река не мелела. А знаете, сколько здесь раньше берез было?

П р о х о р (бойко). Да мы тут пацанами в войну играли. Роща была… (Печально.) Повырубали.

Е л е н а П а в л о в н а (мечтательно). Рассказывают, собрал, будто, недавно товарищ Сталин самых главных агрономов в Москве и говорит: давайте леса сажать на Волге, чтобы суховеи урожаев не губили. И составляет, говорят, такой план.

П р о х о р. Сталин?!

Е л е н а П а в л о в н а. Да. А мы?

П р о х о р (роняя жердь). Эх и башка у меня непутевая! Ну, что ты сделаешь? И всегда вот так: потом одумаюсь, а уж поздно!

Е л е н а П а в л о в н а. Сделаем так: во-первых, вы больше деревьев рубить не будете…

П р о х о р. Навек закаюсь!..

Е л е н а П а в л о в н а. Во-вторых, завтра после смены придете в лабораторию — я расскажу вам о лесе, как его сажать, беречь. А?

П р о х о р. Приду! (Берет жердь и топор, идет в поле, оборачивается). Спасибо вам! (Быстро уходит.)

Е л е н а П а в л о в н а (задумчиво). Этот Прохор понимает главное… Воздух будет мягче у хлебов. (Мимо проходит довольный, потирая руки, Долгополов, что-то напевая.)

Е л е н а П а в л о в н а (громко). Ферапонт Константинович!

Д о л г о п о л о в (в сильном испуге, вздрагивая). А? Кто? (Увидев Елену Павловну). Здравствуйте, многоуважаемая Елена Павловна, я весь к вашим услугам.

Е л е н а П а в л о в н а (показывая на пеньки). Ваши подчиненные вырубают последние деревья… Примите меры!

Д о л г о п о л о в. Охрана леса, Елена Павловна, в мои функции не входит.

Е л е н а П а в л о в н а. Но воспитание трактористов…

Д о л г о п о л о в. А это по линии товарища Самохина. И потом мои интересы, как механизатора, в данном случае в некотором роде антагонистичны вашим.

Е л е н а П а в л о в н а. Вы говорите загадками.

Д о л г о п о л о в. Мне нужны долгие гоны, и колки мешают — хоть корчуй.

Е л е н а П а в л о в н а. Вам не ясно значение леса?

Д о л г о п о л о в (упрямо). Мне нужны долгие гоны… на Волчьих ямах, например, гоны на пять километров — вот это я понимаю… За один гон без поворота и остановки машины я делаю почти два гектара в переводе на мягкую пахоту.

Е л е н а П а в л о в н а. Это не всегда правильно. Под семенной участок на Волчьих ямах отведено триста гектаров с угла. Его надо вспахать, имейте в виду, глубже, чем весь массив, и не вдоль, а поперек общих гонов. Этого требует рельеф и особенности почвы.

Д о л г о п о л о в (испуганно). Поперек? Значит — уменьшить гоны на целый километр? Невозможно!

Е л е н а П а в л о в н а (гневно). Но нам хлеб нужен, а не только долгие гоны. Там будет сеяться «пшеница будущего».

Д о л г о п о л о в (иронически). Пшеница будущего? Это — еще журавль в небе! (Уходит.)

Е л е н а П а в л о в н а (вслед Долгополову). Чинуша! Функция! (Задумывается. Издали слышен голос Огнева: «Лена, Леночка!».)

Е л е н а П а в л о в н а. А-у, а-у! Я здесь, Митенька! (Машет рукой. Входит Огнев усталый и мрачный, садится рядом с женой).

О г н е в. Тяжело, Лена, со скрипом идет дело. Много еще равнодушных людей. Из десяти один, но, ох, как это много. Они сбивают с толка других. (Пауза.) Сегодня иду стороной у пашен — то один, то другой трактористы увидят меня и предплужники включают. Как будто мне одному они нужны!

Е л е н а П а в л о в н а. Но раньше здесь совсем без них обходились.

О г н е в. Алексей Иванович после того заседания бюро райкома, на котором я его критиковал, волком смотрит. Долгополов совсем нетерпим.

Е л е н а П а в л о в н а (гневно). Чинуша! Функция!

О г н е в (трогает руками кульки). Все пробы взяла?

Е л е н а П а в л о в н а. Все. (Хочет подняться, но со стоном опускается.) Не могу!..

О г н е в (испуганный, вскакивая). Что с тобой, Леночка? Ты побледнела!..

Е л е н а П а в л о в н а. Ничего… Сейчас пройдет!.. Вот уже хорошо.

О г н е в (торопливо снимает с нее кульки и навешивает их на себя). Что с тобой, Лена?

Е л е н а П а в л о в н а (ласково притягивает руками голову Огнева к себе и что-то шепчет ему на ухо).

О г н е в (радостно). Это правда, Леночка? Дорогая! (Пауза.) Не сметь больше по полям пешком расхаживать, слышишь, Лена, не сметь!

Е л е н а П а в л о в н а (счастливо улыбаясь). Есть не сметь, товарищ муж!

О г н е в. Мой ходок недалеко… Пойдем! (Помогает Елене Павловне подняться, смотрит на свежий пень.) Что это? Куда вторая береза исчезла?

Е л е н а П а в л о в н а. Прохор срубил.

О г н е в (в гневе). Опять Прохор. Ну уж теперь я доберусь до него.

Е л е н а П а в л о в н а. Не надо. Я его так пристыдила. На него легко влиять. Он понимает главное. После смены он будет приходить в лабораторию, и мы сделаем его самым горячим защитником леса.

О г н е в. Прохора!

Е л е н а П а в л о в н а. Ну, конечно.

О г н е в (подумав). А что? Мысль неплохая: самого отсталого сделать лучшим. (Смотрит на Елену, любуясь ею.) Какая ты у меня хорошая!

Е л е н а П а в л о в н а. Но трусиха. А что, если нас из совхоза выкурят? Страшно тяжело будет отрываться от дела, которое начато здесь!..

О г н е в. Да. Это было бы тяжело. Но мы ведь не одни. Мы часть большого, сильного, непобедимого всенародного потока, который стремится вперед… А разве можно оторвать, ну, скажем, одну быструю струю у реки или один яркий луч у солнца? Нет! Это невозможно!

(Слева появляется Самохин. Он слышит последние слова Огнева, подходит к нему и горячо жмет ему руку.)

С а м о х и н. И, кроме того, этого не допустим мы — коммунисты! Факт!

З а н а в е с.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Служебный кабинет Хлебникова. Хлебников разговаривает по телефону. Он взволнован и испуган.

Х л е б н и к о в. К нам? Комиссия из обкома? Коллективное заявление на действия Огнева? (Слушает напряженно, потом потрясенный кладет трубку на место. Нервничая, ходит по кабинету.) А где, скажут, вы были, товарищ директор?.. Единоначальник? (Останавливаясь.) Да, Самохин отчасти прав. Я механически доверяю другим в таких делах, в которых сам не разбираюсь. Может быть, я действительно… (Подходит к шкафу с книгами.) Я к книгам не прикасаюсь уже несколько лет. (Открывает шкаф и перебирает книги, читая заголовки.) Забытые, далекие друзья? (С досадой закрывает шкаф и задумывается, потом отмахивается обеими руками от чего-то назойливого.) Ерунда! Слабость. Я же двенадцать лет руковожу. Мой опыт тоже многого стоит. (Быстро входит Долгополов. Хлебников садится в кресло, властный, самоуверенный.)

Д о л г о п о л о в (волнуясь). Говорят, комиссия к нам.

Х л е б н и к о в. А вы-то как узнали?

Д о л г о п о л о в. Слухи из района дошли, Алексей Иванович.

Х л е б н и к о в. Ох, уж эти слухи!

Д о л г о п о л о в. И я считаю долгом поставить перед вами вопрос…

Х л е б н и к о в (насмешливо). Опять об откомандировании вас.

Д о л г о п о л о в. Нет. О поведении агронома Огнева… Учтите: у меня тоже есть самолюбие.

Х л е б н и к о в. Измучили вы меня этой грызней. Как петухи: или я, или он…

Д о л г о п о л о в. К сожалению, дело зашло гораздо дальше, чем думаете вы, Алексей Иванович… (Хлебников встает и ходит по кабинету. Входит Николай.)

Н и к о л а й. Приказано подать машину. Разрешите заводить?

Х л е б н и к о в (Николаю). Не поедем. Поставь машину в гараж. (Николай мнется, не уходя.) Что еще?

Н и к о л а й. Алексей Иванович, модель стогомета лежит в мастерской, но никто и не думает делать пробные машины. Ссылаются на инженера, говорят — он запретил. (Хлебников вопросительно смотрит на Долгополова.)

Д о л г о п о л о в (Хлебникову). Выполняется ваше срочное задание о поделке решет для третьей очистки к комбайнам, людей нехватает, да и потом…

Н и к о л а й (резко Долгополову). А как будем скошенное сено убирать? (Хлебникову.) Я знаю: инженер против, он говорит, что это «журавль в небе»… Но, Алексей Иванович, ведь сенокос в разгаре, надо дать стогометы отделениям. Вы же сами говорили..

Х л е б н и к о в (продолжая ходить). Да, говорил, да, надо. (Подходит к Николаю.) Но сейчас мне не до этого, есть другие дела, более важные, понятно?

Н и к о л а й (с досадой махнув рукой, быстро идет к выходу и останавливается в дверях). Эх, Алексей Иванович, нет у нас этого… как его… (смотрит с возмущением на Долгополова) искры настоящей… (Уходит.)

Х л е б н и к о в (пристально смотрит вслед Николаю). Вот как! Странно. (Круто повернувшись к Долгополову, спрашивает его в упор.) Вы сказали: дело зашло дальше, чем я думаю. Извольте объясниться!..

Д о л г о п о л о в (избегая смотреть в глаза Хлебникову). Видите ли, Алексей Иванович, Огнев, как я замечаю, ставит ни во что не только меня, но и вас. Он считает себя выше всех.

Х л е б н и к о в (с досадой). Это все слова. Факты, факты!..

Д о л г о п о л о в. Он хочет подмять под себя всех. А отвечать за его рискованные опыты придется, в конце концов, нам с вами. Кузьму Петровича он называет халтурщиком и, не стесняясь, заявляет, что Середкин остается управляющим только при вашей поддержке. Да что говорить, этот человек и с вами хочет воевать.

Х л е б н и к о в (колеблется). Та-ак. А мне кажется: просто вам двоим тесно на одном поле — столкновение самолюбий…

Д о л г о п о л о в. Я «на мировое господство» не претендую. Хотя и говорится: плох солдат, если он не хочет быть генералом, — я не хочу.

Х л е б н и к о в. Ну это, пожалуй, не сильное место в вашем характере.

Д о л г о п о л о в (стараясь быть убедительным). И я ручаюсь, если вы поговорите с Огневым крупно и круто, сами убедитесь, что он и вас ни во что не ставит. Голову даю на отсечение!

Х л е б н и к о в (в раздумье, медленно идет к столу, в сторону). Ну что ж, попытаемся прощупать Огнева с этой стороны. (Садится.) Искры. У меня нет искры настоящей!? Нет! Сам Николай до этого не мог додуматься. Это подсказано ему кем-то…

(Входит Огнев.)

О г н е в. Разрешите. (Хлебников, молча, показывает ему на стул.)

Д о л г о п о л о в (потирая руки, в сторону). На ловца и зверь бежит.

О г н е в (стоя). У меня срочное дело.

Х л е б н и к о в (сухо). Я слушаю. Инженер не помешает?

О г н е в. Наоборот. Я хочу, чтоб вы призвали именно его к порядку. (Долгополов вздрагивает.) Он срывает утвержденный вами график работ на Волчьих ямах. Вспашка затянулась, все сроки прошли. Я требую…

Х л е б н и к о в (раздражаясь). Требую? А почему не прошу. Мне кажется, требовать могу здесь только я, как единоначальник. (Резко и громко.) Запомните это раз и навсегда.

О г н е в (спокойно). Извольте не повышать голоса.

Х л е б н и к о в. Вы позволяете себе слишком много!

О г н е в. Позвольте…

Х л е б н и к о в (не владея собой). Нет, не позволю! Знаю о ваших интригах. Одни неприятности с вами. (Встает и ходит по кабинету.) Достукались! На вас жалуются в область, в Москву. Дело чуть не до правительства дошло. Специальная комиссия обкома по вашим делам в совхоз выезжает.

О г н е в. Я лично никого не вызывал, но думаю — никакая комиссия вреда совхозу не принесет, наоборот…

Х л е б н и к о в. Вот, вот! Вы рады случаю, воевать хотите с директором?

О г н е в (гордо). Если потребуется для пользы дела, я готов воевать и с вами, и с кем угодно. (Долгополов всплескивает руками, многозначительно взглянув на Хлебникова.) А в интригах попрошу партбюро разобраться. Я догадываюсь: кое-кто в мутной воде рыбу удит. (Смотрит на Долгополова.)

Д о л г о п о л о в. Я никогда не скрывал, коллега, своего несогласия с вами по многим вопросам. Но если по ряду непредвиденных обстоятельств я не смог выполнить задание директора, это не дает вам право подозревать… Это недобросовестно!..

О г н е в. А срывать работу, от которой зависит буквально судьба хозяйства на многие годы вперед, — добросовестно?

Х л е б н и к о в (едва сдерживая себя, ходит по кабинету; Огневу и Долгополову). Да перестаньте вы, наконец, пререкаться! (Входят Самохин и Елена Павловна с бумагой в руках.)

Е л е н а П а в л о в н а. Вот кстати все здесь. (Хлебникову, подавая бумагу.) Прошу подписать, Алексей Иванович, приказ об обработке паров под лесополосы, о создании бригады по посадке леса, о вспашке семенного участка не вдоль, а поперек общих гонов. Инженер отказался выполнить мое требование. Ему нужны только долгие гоны. Кроме того, мы включаем пункт об установке движка и универсала для механизации дробления и подачи торфяной крошки, иначе торфование сорвется.

Х л е б н и к о в (отстраняя бумагу). Не подпишу.

Е л е н а П а в л о в н а (удивленно). Как? Это же предусмотрено планом.

С а м о х и н. И одобрено всей партийной организацией.

Х л е б н и к о в. Не могу. План Огнева опротестован, его действия тоже. К нам выезжают товарищи из обкома для расследования коллективного заявления. Пока комиссия не примет решения — не могу…

О г н е в. Но это срочное дело, мы пропустим агротехнические сроки.

С а м о х и н (одному Хлебникову). Я больше чем удивлен, Алексей Иванович. Я тебя не узнаю. При чем здесь комиссия? Твой отказ равносилен срыву принятого плана. Ты открыто переходишь на сторону его противников. Ты не хочешь понять принципиальной остроты конфликта между нами и Долгополовым…

Х л е б н и к о в (удивленно). Вот как! Ты считаешь грызню Огнева с Долгополовым острым принципиальным конфликтом, а я, по-твоему, слепой человек? Мило! Ты прислушиваешься к голосу нетерпеливых и малоискушенных людей, а мой опыт для тебя ноль… Ты у них учишься?

С а м о х и н. Я учусь у жизни, у партии, у лучших людей. А твой опыт, Алексей Иванович, уходит корнями в прошлое — он устарел во многом…

Х л е б н и к о в (Самохину). Давайте не будем тогда зря копья ломать. Пусть уж теперь комиссия разберется.

С а м о х и н (Хлебникову тихо). Учти: члены бюро и все коммунисты, за единичными исключениями, возмущены твоим примиренческим отношением к Долгополову и Середкину. (Подчеркнуто официально и громко.) Я считаю ваши действия неправильными, товарищ, директор. (Хлебников демонстративно молчит.) Это — потеря линии в работе!

Д о л г о п о л о в (отходит в сторону, разговаривая с собой). Вы подумайте, этот Огнев всех перетянул на свою сторону! А вдруг он возьмет верх и все его затеи будут признаны… Подумать страшно! Что делать? Что делать! (Решительно подходит к Хлебникову, спорящему с Самохиным.) Алексей Иванович! Я думаю, что приказ все-таки надо подписать, сейчас возможности есть! (Все смотрят на него с нескрываемым изумлением.)

Х л е б н и к о в (рывком подавая приказ Долгополову). Завизируйте!

Д о л г о п о л о в (смутившись). Слушаюсь. (Расписывается на уголке листа.)

Хлебников с еле сдерживаемым раздражением, размашисто подписывает приказ, отдает его Елене Павловне и, ни на кого не взглянув, демонстративно уходит из кабинета. Долгополов выскальзывает в дверь за ним.

О г н е в (удивленно смотрит на Самохина и Елену Павловну). Похоже на разрыв дипломатических отношений.

З а н а в е с.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Лаборатория с примыкающей к ней теплицей. Стол, заставленный пробирками, почвенными пробами, приборами. Весы, микроскоп. Слева письменный стол, на нем телефон. Над столом надпись: «Старший агроном совхоза». В глубине сцены секции теплицы. В ящиках ветвистая пшеница, она уже созрела. Кусты люцерны. Саженцы тополя. Прохор напряженно рассматривает в микроскоп кусочек почвенной пробы. Елена Павловна улыбаясь наблюдает за ним.

П р о х о р. У-ух! Сколько козявок махоньких… Мильон! (Отрываясь от микроскопа, берет щепотку пробы на палец и рассматривает.) А так посмотришь — ничего будто бы и нет. Так это они, Елена Павловна, и склеивают комочки почвы?

Е л е н а П а в л о в н а. О, эти малютки — большие мастера! Они превращают в пищу для растений остатки корней и стеблей, они вырабатывают перегной и склеивают им комочки. Без них плодородия нет. И мы их заставим работать по-настоящему!

П р о х о р. Помню, об этом вы третьего дня говорили… Но их же надо тогда в хорошем теле держать — пусть плодятся.

Е л е н а П а в л о в н а (довольная). В хорошем теле? (Смеется.) Так мы ж их и подкармливаем: навоз для них вносим, торф…

П р о х о р (встает). Спасибо, Елена Павловна.

Е л е н а П а в л о в н а (удивленно). Это за что же?

П р о х о р. За науку. (Одевает картуз.) А за березку на меня не серчайте. На полосе этой, что я вспахал, большая роща будет… (Прощается). Обязательно будет роща! Вы не подумайте, что я такой уж непутевый… (Идет, к дверям, но останавливается.) И Ферапонту Долгополову не верьте… Они с Кузьмой против Дмитрия Семеныча плохое замышляют. Я вчера сам слыхал — Долгополов Середкину говорил: «Выживет, мол, директор Огнева из совхоза. Пошло, говорит, наше заявление в ход».

Е л е н а П а в л о в н а. Какая низость! Только вы, Прохор, никому не говорите об этом, особенно Дмитрию. Он так переживает! Я сама пойду к товарищу Самохину и мы…

П р о х о р. Вот, вот… А в случае чего, Елена Павловна, скажите. Я хоть с виду тихий, а силы во мне хоть отбавляй, и если за правду постоять нужно, в обиду не дам… Я Елена Павловна… (Махнув рукой.) До скорого. (Уходит.)

Е л е н а П а в л о в н а (волнуясь). Чего хочет этот Ферапонт? Бороться? Ну, хорошо! (Звонит по телефону.) Секретаря партбюро. Василий Иванович? Срочное дело! Минут через десять? Хорошо! (Встревоженный, вбегает Огнев и сразу берется за трубку телефона.)

Е л е н а П а в л о в н а (одеваясь поспешно). Я ухожу по срочному делу, Митя. (Кладет на стол ключ.) Вот ключ: будешь уходить — замкнешь! (Убегает.)

О г н е в (в трубку). Главную контору! Нет там инженера. Долгополова? (Долгополов входит, останавливаясь в дверях.)

Д о л г о п о л о в. Я весь к вашим услугам, коллега:.

О г н е в (оборачиваясь, с трубкой в руке). Машины с других отделений не прибыли, движок на Сухом болоте работает с перебоями.

Д о л г о п о л о в. Половина машин работает, остальные будут завтра, движок тоже.

О г н е в. Но по графику все должно быть сегодня!

Д о л г о п о л о в. Ну, мало ли всяких случайностей и неожиданностей в нашем деле бывает, товарищ Огнев.

О г н е в (резко). Случайности и неожиданности сегодня наши враги, товарищ Долгополов.

Д о л г о п о л о в (решительно). Дмитрий Семенович! Я пришел к вам не ссориться, а найти общий язык.

О г н е в (с интересом). Очень рад. Садитесь. (Оба садятся.)

Д о л г о п о л о в (иронически осматривая лабораторию и теплицу). И для ясности хочу задать один вопрос.

О г н е в. Хоть двадцать.

Д о л г о п о л о в (показывая на план устройства Волчьих ям, висящий над столом). Только откровенно. Вы сами верите в это?

О г н е в (с любопытством смотрит на Долгополова). Отвечу, но сначала хочу вас спросить, О чем вы думаете, Ферапонт Константинович, работая… Какую цель в жизни имеете?

Д о л г о п о л о в (смущаясь). Вопрос странный. Однако извольте. (Твердо.) Моя мечта — добиться самой высокой выработки на трактор в переводе на мягкую пахоту.

О г н е в. А дальше.

Д о л г о п о л о в. Ну, конечно, изобрести что-нибудь этакое по механизации — модное, получить премию, перевестись в большой город… М-да…

О г н е в (с еле заметной иронией, в тон Долгополову). Лучше всего, конечно, в Москву. А там планировать в каком-нибудь главке, изредка выезжать в заграничные командировки, обзавестись уютной квартиркой. Не так ли?

Д о л г о п о л о в (неуверенно). Вы иронизируете, кажется? По-вашему, что же — к личному благополучию человек не должен стремиться?

О г н е в. Должен. Но из вашего плана выпадает благополучие совхоза и государства. Скажите… Ну, а директором крупного хозяйства, скажем, вы бы не хотели?

Д о л г о п о л о в (в испуге). Нет, что вы, что вы — такая ответственность, особенно в наше время, когда планы растут, как грибы после дождя. Нет! Да и потом — ведь я же беспартийный.

О г н е в (горько смеется). Беспартийный… Да, это, пожалуй, главное. Вы действительно во всех отношениях беспартийный, редкий в наше время человек.

Д о л г о п о л о в (обижаясь). Вы все как-то по-своему перевертываете.

О г н е в. Извините за прямоту… Я буду тоже откровенным до конца, отвечая на ваш вопрос. (Показывает рукой на план и все окружающее.) Я не поп, которому для пропитания вера нужна. Я мечтаю о том, чтобы все это, созданное здесь в зародыше и на плане, выросло в грандиозных масштабах, чтобы мы, практики, одновременно были бы и учеными. Чтобы наш коллектив был первым из первых в этом великом походе за изобилие, за коммунизм… Да, да — за коммунизм, когда у каждого будут крылья орла и исчезнут такие искалеченные морально люди, как вы, Ферапонт Константинович.

Д о л г о п о л о в (вскакивая, оскорбленный). Позвольте… Я себя калекой не считаю.

О г н е в (увлекаясь). Я хочу, чтобы все мы в совхозе ясно видели перед собой цель, сделали ее своей мечтой, своей страстью в жизни, видели бы пути к ней и шли по ним смело, не оступаясь. И ставили бы ее, эту цель, выше всех личных маленьких дел.

Д о л г о п о л о в (с обиженным видом). М-да.

О г н е в (страстно). Скажите, Ферапонт Константинович, неужели вам не ясно, что путь к личному счастью лежит через великую энергию, рожденную для великой цели?

Д о л г о п о л о в (пряча глаза). Видите ли, Дмитрий Семенович, меня-то можно, конечно, сагитировать, но природу… (Усмехаясь.) Живущую по своим законам природу, которая и тысячи лет тому назад была такой же, как сейчас, ее агитацией не проймешь. От нее, как горох от стены, отлетают и страсть, и героизм, и великая энергия даже… (Спохватившись.) Вы не поймите меня превратно, я имею в виду только природу. Я готов сделать все от меня зависящее…

О г н е в (тяжело вздохнув). Да. Но вас, я вижу, вылечить трудно. Знаете, что хуже всего? У вас нет ясной цели, вы в плену пассивного, чуждого нам отношения к природе и жизни. У вас в душе пусто. Это же страшно: так можно сделаться не только чинушей, но и пьяницей, развратником, подлецом и чорт знает еще кем…

Д о л г о п о л о в (чувствуя себя пойманным, в смущении). Зачем же обострять вопрос, коллега. Мы просто не сходимся характерами, и поверьте, это не имеет никакого отношения к нашей службе.

О г н е в. Да, если понимать ее, эту службу, по-вашему… Но я думаю иначе. (Сухо.) Ну что ж, поживем, увидим. Значит, завтра все будет?

Д о л г о п о л о в. Будет. (Подчеркнуто вежливо кланяется и уходит.)

О г н е в (один, ударил кулаком по столу). Мамонт! Ну, разве можно на него положиться. Нет! Пока не выведутся такие узколобые деляги, нельзя работать наверняка, без осечки. Случайности и неожиданности будут подстерегать из-за угла, на каждом шагу.

(Входит Никодим Витальевич, среднего роста, пожилой человек в пенсне и с портфелем подмышкой. Огнев, задумавшись, не замечает его.)

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Случайности, молодой человек, неотвратимы и неизбежны. (Огнев, вздрогнув, оборачивается.) Здравствуйте. Не узнаете своего бывшего учителя?

О г н е в (изумленный, вставая). Вы? Здесь? Никодим… Никодим Витальевич…

(Здороваются.)

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Удивляетесь, что я покинул спокойную тишь кабинетов и лабораторий и пустился в далекое плавание?

О г н е в (подавая стул гостю). Какими судьбами?

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (садится). Обстоятельства, молодой человек… Воюем с президентом и хочется хоть одним глазком взглянуть на чудеса, которые он обещает.

О г н е в. Президент? Обещает? Он, по-моему, делает, а не обещает. Сила его учения — в фактах.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Ха, ха! Вот факты-то мы и думаем ковырнуть этак под девятое ребро.

О г н е в. Ага. Значит, подкапываетесь. Не завидую вам. Факты — упрямая вещь.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (опешив). То есть как? (Спохватившись.) Ах, да я же забыл, вы в институте тоже с этими мичуринцами дружили. Как же, как же — припоминаю. (Смотрит в теплицу.) И теперь, верно, природу наизнанку вывертываете. (Показывает на ветвистую пшеницу.) Мичуринскими сортами увлекаетесь? Провалитесь, молодой человек… (Пауза. Подходит к плану, внимательно всматривается. Входят Николай с чемоданом, Павел и Ермилыч.) Вы тут, молодой человек, я вижу, катавасию большую затеяли. Вишь накрутили-то чего!.. И новую почву создать, и новые, да кстати сказать, не проверенные достаточно в потомстве сорта… И новый климат. Э-эх! Скромности у вас, нынешних агрономов, нет. Все вам нипочем. Сами себе боги! (Качает головой.) А впрочем посмотрим. (Обернувшись, Огневу.) А эти люди… уж не ассистенты ли ваши? (Опять смотрит на план.)

О г н е в. Пожалуй, в некотором роде. (Обращаясь к вошедшим.) Что у вас, товарищи?

П а в е л (Огневу, тихо). Слух на отделении прошел, что хотят вас выжить из совхоза. Мы не допустим. Мы взялись вместе с вами за большое дело и не остановимся ни перед чем. Мы коммунисты!

Н и к о л а й. И примем меры.

Е р м и л ы ч (любуясь окружающим). Научность какая необыкновенная. (Огневу). Арбузы и дыни поспевают. А с краю припахал мне Прохор гектара три… Люцерны бы посеять на семена. (Показывает в теплицу.) Очень уж хочется структуру эту поскорее смастерить.

О г н е в (смеется). Правильно. У Елены Павловны получишь семена. И сейчас же, слышишь! Под зиму! (Ермилыч понимающе кивает головой.)

П а в е л (с тревогой). Вы нам скажите в случае чего, Дмитрий Семеныч?!

О г н е в (Павлу, тихо). Ничего. Выстоим! Не поддадимся!

Н и к о л а й. Вам, я вижу, теперь некогда, Дмитрий Семеныч, насчет модели стогомета? Инженер делать пробные машины запретил. Алексею Ивановичу некогда.

О г н е в. Давай, давай. Да где же она?

Н и к о л а й (раскрывая чемодан). А вот в чемодане.

О г н е в. Модель? В чемодане?

Н и к о л а й. Она у меня складная. Держу в чемодане на всякий случай. Заместитель министра, говорят, в области будет. Я ее и упаковал. Как приедет, думаю, сяду на поезд и к нему с чемоданом. (Устанавливает модель на полу. Все, в том числе Никодим Витальевич, смотрят.) Работает как часы. Здесь впереди, значит, трактор. (Показывает.) Это сеноподборщик, а тут — на платформе три человека скирдуют на ходу. (Двигает модель на полу, слышен звук работающих механизмов.) Сорок пять тонн за смену — проверено.

П а в е л. Ай да Николай!

Е р м и л ы ч. Ну ни дать, ни взять — комбайн!

О г н е в (крепко жмет руку Николаю). Спасибо. Нам надо поголовье скота раз в пять увеличить в ближайшее пятилетие… Твоя машина — клад. Я ее сам повезу в область, а если нужно будет — и в Москву.

Н и к о л а й. И включите в свой план?

О г н е в. Ну, конечно.

Н и к о л а й (радостно). Тогда… Тогда я такое придумаю еще…

П а в е л (Николаю). Ты сначала то, что придумал, покажи! (Огневу.) Это же такой человек, Дмитрий Семенович. Недавно он изобрел веялку — ее кузнецы на пятом отделении делают… А он молчит. Веялка вроде американского «клейтона», но только с русским размахом: в два раза шире, длиннее и выше, с продольным, а не поперечным качанием грохота, с двумя мощными вентиляторами, с полным набором сит, со шнеками для механической погрузки и разгрузки зерна, с приводом для электромотора. Производительность за смену — не восемь тонн, как у «клейтона», а сто… Полная механизация!

О г н е в (напряженно слушавший, с возрастающим вниманием Николаю). И ты молчишь! А мы горюем: при хорошем урожае будет на каждый ток во время уборки до пятисот тонн в день зерна от комбайнов поступать… Шестьдесят «клейтонов» надо и двести рабочих! Где взять? А ты молчишь. Пойми: если твоя машина окажется подходящей — это находка!

Н и к о л а й. Так ведь я ее когда придумал? Когда вы сказали, что надо механикам к большим хлебам готовиться. Она еще в кузне.

О г н е в (с досадой). В кузне, в кузне. Инженерам, конструкторам ее покажем, они помогут: за зиму на заводах ее сделают и дадут совхозам. А то уже в будущем году с «клейтонами» на мель сядем — дело срочное.

Н и к о л а й (виновато улыбаясь). Ну, кто ж это знал! Вот промашка какая вышла. Надо ж было тогда раньше мозговать.

П а в е л (хлопая Николая по плечу). Не горюй, дружище, наверстаем.

О г н е в (всем, весело). Видите, как обрастает мускулами наш план. (Бежит в теплицу и приносит ящик с ветвистой пшеницей.) Вот она — пшеница будущего! Для нее и почвы невиданные и машины сверхмощные нужны. Она нам даст сказочные урожаи!

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (прерывая Огнева). Это еще спорный вопрос, молодой человек, очень спорный… Пшеничка-то вас и подведет!

О г н е в, Споров мы не боимся, но решать их будем на полях. Милости просим к нам туда (показывая вперед), на передний край!

З а н а в е с.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

У арбузного поля. Шалаш и недалеко от него одинокая березка. Прохор роет яму на месте срубленного когда-то им деревца. Ермилыч ему помогает. Вдали сверкает молния, слышны раскаты грома. Издалека доносится пение:

Е р м и л ы ч. На току поют, у «клейтонов».

П р о х о р (вытаскивает из вырытой ямы засохшие корни срубленной березы). Поверишь ли: каждый раз, как иду мимо этого места, кажется мне, что березка эта стонет по подружке. Хочу ей напарницу из лесной дачи взять и посадить здесь. Облюбовал уже в зарослях, где молодняк прореживают. Веселее им тогда вдвоем будет с ветром спорить, да и мне спокойнее. (Разглядывает вывернутые из земли корни.)

Е р м и л ы ч. Эту уж не оживишь… Загубили. Эх-ма…

П р о х о р (вздохнув). Мой грех! Можно сказать, из-за нее и стал я бригадиром по лесу. (Показывает направо.) Лесная полоса сюда пойдет… Роща будет. Смотри, сколько лунок наделано… Моя работа!

Е р м и л ы ч. Значит, такой твой маневр обозначился. А я вот по арбузам… Хочешь, арбузами угощу? и дынями?

П р о х о р. Поспели? Пахота-то тоже моя! (Смеется.)

Е р м и л ы ч. Знаю. Хорошая пахота! А с краю, где ты культиваторами удобрение заделывал, посеяли мы люцерну на семена под зиму — доморощенную. (Вспышка молнии, сильный раскат грома, неожиданный ливень. Ермилыч и Прохор бегут в шалаш.)

Е р м и л ы ч (встает и выглядывает из шалаша). Грозовой! Короткий! (С поля бежит промокший, с портфелем подмышкой Никодим Витальевич.)

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (дрожит). Здравствуйте! Мне бы подсушиться. (Снимает шляпу и плащ, протирает стекла пенсне.) Ну, и места ужасные.

Е р м и л ы ч (освобождая место). Вот сюда, пожалуйста. Не привычно вам у нас? По ученому-то делу приходится все в кабинетах… И не дует, и не гремит, и не мочит…

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. И чудесно. А это что? Дикость, ад кромешный. Волки!

Е р м и л ы ч. Волки не тронут! Они в этих местах волчат выводят и даже скотину задирать опасаются. Хитрый зверь!

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Иду, представьте, а волчица с детенышами сидит и пасть оскалила. Я бегом, ног под собой не чувствую. И вдруг молния, гром, ливень…

Е р м и л ы ч. А мы привычны. На Волчьих ямах, стало быть, побывали. Ну и как?

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Мерзость! Солонцы! Овчинка выделки не стоит!

Е р м и л ы ч. И-и, батюшка. Теперь народ ничем не задержишь — разошелся народ. Вашему брату, которые по научной части, сейчас только поворачивайся успевай. (Достает арбуз и дыню, разрезает и ставит перед Никодимом Витальевичем и Прохором.) Пробуйте зауральские… (Профессор есть арбуз.) И не только арбузы, люцерну на семена тут же сеем… Пшеницы, слышь-ка, такие будут, какие отцам не снились. Скотины разведем вдоволь, сады — яблони и груши — вырастим.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. На этих параллелях груши? Ничего не выйдет или выйдет кислятина. Отсюда лес и тот бежит, сюда солонцы и пустыни наступают. На этих параллелях ничего не получится… (С аппетитом ест дыню.)

П р о х о р (угрюмо молчит, наблюдая за Никодимом Витальевичем. Вдруг рассердился). Вам говорят дело, гражданин, а вы о параллелях, да и о лесах тоже… (Передразнивая.) Бегут! (Резко.) От топора! (Вставая властно.) Всю голую степь лесами в кольцо возьмем в плен. И никаких пустынь сюда не пустим. Мы будем наступать, а не они… Мы хозяева!

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (с опаской поглядывая на Прохора). Да вы что, действительно белены объелись, что ли? Я двадцать пять лет изучаю эти места. Чушь, чепуха! (Прохор, ухмыляясь, незаметно для Никодима Витальевича показывает Ермилычу пальцем на него и на свою голову.)

Е р м и л ы ч (Прохору). Э-э, нет брат, котелок у него варит, но только не так, как надо. Постой, попробуем с ним попросту, по-мужицки покалякать. (Никодиму Витальевичу, резко.) Вот вот что, извините, имени и отчества вашего не знаем…

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Никодим Витальевич.

Е р м и л ы ч. Так вот, Витальич. Ты нам очки не втирай. Здесь тебе не какая-нибудь Америка. И науку поддельную, заморскую промеж нас не пущай. Мы ее на факте испытали, хватит с нас. Сами, батенька, с усами. Да и тебе советуем… (Ермилыч, Никодим Витальевич и Прохор яростно спорят в шалаше, энергично жестикулируя. Справа быстро идет Долгополов, его догоняет Лиза.)

Л и з а. Товарищ инженер! (Долгополов останавливается.) На каком основании вы остановили две машины молодежной женской бригады? Мы соревнуемся!

Д о л г о п о л о в (сухо). Ставлю на технический уход в связи с дождем.

Л и з а. Машины исправны. Все технические уходы сделаны. У нас не так, как в других бригадах. Мы протестуем.

Д о л г о п о л о в. Но ведь дождь все равно идет. Работать нельзя.

Л и з а. Можно. Дождь проходит. Вы мою прощальную вахту срываете.

Д о л г о п о л о в (отмахиваясь). Ах, оставьте вы меня в покое с вашими вахтами. Делайте, что хотите! (Идет от Лизы.)

Л и з а. Прекрасно! Даю команду… (Бежит в поле и кричит.) Заводи, девчата, дизеля… Эй, заводи!

(Пауза. Потом слышен гул запущенных моторов и голос поющей Лизы:

Долгополов идет к шалашу и сталкивается с Огневым, идущим с другой стороны.)

О г н е в (подступая к Долгополову вплотную, в сильном гневе). Так-то вы выполняете свое обещание. Это и есть ваш общий язык?

Д о л г о п о л о в. Я вас не понимаю, коллега.

О г н е в. И, видимо, никогда не поймете. Мы должны в пятидневку закончить вторую глубокую вспашку и торфование этих массивов, а вы… Машины стянуты не все, половина прибывших не работает, движок на Сухом болоте вы установили небрежно. Он через каждый час ломается, подача крошки задерживается.

Д о л г о п о л о в. Из-за чего вы волнуетесь? Ну вспашем не в пять, а в десять дней — ничего страшного не случится.

О г н е в. Случится! Через пять дней у корневищ многолетних сорняков новые побеги окрепнут, мы с ними хлопот не оберемся. Вас об этом предупреждали…

Д о л г о п о л о в. Ну, что я могу сделать, раз… непредвиденные обстоятельства?

О г н е в. В решающие моменты у вас всегда сюрпризы… Ферапонт Константинович, поймите: потеря темпов сейчас равносильна срыву всегда задуманного дела. Мы упускаем время. Это предательство, наконец! (Никодим Витальевич выглядывает из шалаша и прислушивается).

Д о л г о п о л о в (раздражаясь). Опять оскорбления? Я имею самолюбие, я… В таком случае — делайте сами как знаете!

О г н е в, И сделаем, обойдемся без вас. (Решительно.) Моя лошадь здесь — едемте вместе к директору. (Долгополов в нерешительности, глаза его испуганно бегают по сторонам. Никодим Витальевич выходит из шалаша.)

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (Огневу). Директор здесь где-то ходит. (Долгополову.) С кем имею честь?

Д о л г о п о л о в (подобострастно кланяясь.) Старший инженер Долгополов.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Доктор сельскохозяйственных наук профессор Никодим Витальевич Суховерхов. (Здоровается за руку с Долгополовым, затем показывает Огневу на шалаш, откуда выглядывают гневные лица Ермилыча и Прохора.) Ну, молодой человек, вы тут всех с толку сбили. О какой заокеанской науке говорят они, да еще так неуважительно? Наука одна. Это возмутительно: малограмотные люди высмеивают бессмертные законы природы, открытые мировыми учеными. Они просто не ведают, что творят!… Да я что же, по-вашему, в коммунизме пожить не хочу…

О г н е в. Вы отстали от жизни, доктор. Это уж не малограмотные люди. Это земледельцы нового времени, вступившие в борьбу со стихиями, вооруженные замечательной техникой. Это преобразователи природы. Прислушивайтесь к ним. У них есть чему поучиться. Они вам помогут быстрее попасть в коммунизм.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (надменно). Что? Прислушиваться к ним только потому, что вы и ваши наставники несколькими эффектными опытами расшатали у них чувство уважения к природе? Авантюра!

О г н е в. Не авантюра, а революция, профессор! Нам некогда ждать милостей у стихий. Мы их обуздаем!

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Покорить природу? Это извечная и законная мечта, молодой человек. Но учтите, законы природы вечны и неизменны. Они не подчиняются нашим желаниям, через них прыгать опасно!

О г н е в. Есть только один неизменный закон — это закон о постоянном и непрерывном изменении живой природы и ее свойств под влиянием условий, под воздействием человека…

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. И это говорите вы мне, верному ученику Дарвина и продолжателю незыблемого учения о наследственности, мне, доказавшему как дважды два четыре не только в нашей, но и в заграничной печати независимость наследственных признаков от условий жизни и непередаваемость по наследству тех случайных эффектных изменений в природе растений, которыми так любят щеголять ваши учителя. Да я за разработку этой теории степень доктора получил, я на основании ее новые сорта пшениц вывожу с богатейшим набором генов.

О г н е в (иронически). Но с беднейшим набором хороших зерен. Помню! Ха-ха, вас бы с теми домохозяйками свести, которые пытались, но так и не смогли выпечь из вашей пшеницы съедобного хлеба…

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (раздражаясь). Ну, молодой человек, тому, кто присуждает ученые степени, я думаю, виднее.

О г н е в (спокойно). Не всегда. Факты — это жизнь. Если хотите еще фактов, приезжайте к нам через год-два — подведем итоги.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (зло). Сомневаюсь, молодой человек. Судя по тому, что я здесь видел, едва ли вам придется подводить итоги. (Долгополову.) Как вы полагаете, уважаемый?

Д о л г о п о л о в (с первых же слов профессора оправился от растерянности). Во всяком случае, многое из того, что делает здесь коллега Огнев, кажется мне бесплодной затратой сил и средств.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (поучительным тоном Огневу). Вот видите! Природа, молодой человек, мстит за легкомыслие — да-да, и вы будете биты. Надо быть реалистом, молодой человек!

О г н е в. Сидеть у моря, пока не расщедрится природа — это бы хотите сказать? Вы, что же, Никодим Витальевич, как эксперт такое заключение делаете? Разоружить нас хотите?

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (надменно). Во всяком случае я намерен осудить ваши опыты и бесплодный риск.. Надо знать меру, молодой человек. Считаться с тем, чему вас когда-то учили мы… (Пауза). Да. Я намерен осудить…

(Протяжный звук гонга. Прохор стремглав бросается из шалаша с криком: «Пересмена!». Никодим Витальевич шарахается от него в сторону.)

О г н е в. В таком случае, повторяю, не завидую вам, доктор. Не мы, а вы будете биты!

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (теряя самообладание). Нет — это изумительно! Вы обвиняемый, а ведете себя, как прокурор.

(Из глубины сцены, справа от шалаша появляются и останавливаются не замеченные Огневым и Никодимом Витальевичем Хлебников и Середкин. С левой стороны шалаша подходит Макар Трофимович, Самохин, Павел, Лиза, Николай, окруженные трактористами и трактористками. Они тоже останавливаются, не замеченные спорящими. Хлебников и Середкин также не видят подошедших с другой стороны людей.)

О г н е в (гневно, делая шаг к Никодиму Витальевичу). Кто что, разрешите спросить, нас обвиняет?

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (важно). Наука.

О г н е в. Какая наука?

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч. Мировая!

О г н е в. Такой науки нет! А суда лженауки, разоружающей практиков, мы не признаем. Мы сами ее судим — науку предельщиков. Кабинетчики, зарабатывающие себе ученые звания на бесплодной возне с генами, делающие смехотворный подкоп под настоящую науку, хотят быть прокурорами и судьями?! Или бесхребетные и беспомощные деляги, утратившие чувство цели, вроде уважаемого «коллеги» Долгополова, люди без страсти и дерзаний? Или Середкины, у которых вы с помощью Долгополовых разжигаете допотопные инстинкты рабского преклонения перед стихиями — не они ли прокуроры?

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (увидев группу людей и Макара Трофимовича). Но позвольте, тут народ кругом и, кажется, комиссия…

О г н е в (никого не замечая, в пылу негодования). Или дилетанты, желающие комиссарить, но считающие ниже своего достоинства изучать закономерности, без знания которых царствовать над природой невозможно, — они прокуроры и судьи? Такие авторитеты мы признать не можем? У нас есть своя, подлинная наука — наука Тимирязева, Сеченова, Докучаева, Костычева, Павлова, Мичурина, Вильямса, Лысенко! У нас есть свой судья — партия, Руководимая самой передовой сталинской теорией и победоносно ведущая за собой самый героический и талантливый народ. (Никодиму Витальевичу и Долгополову.) А вы только в ногах путаетесь!.. Это про вас великий Павлов сказал: вы не видите фактов, потому что у вас нет в голове идеи… (Говоря, Огнев наступает на Никодима Витальевича и Долгополова, которые пятятся от него в сторону, где стоят Хлебников и Середкин.)

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (в крайнем возбуждении). Вы не имеете права шельмовать заслуженных деятелей науки… Мальчишка! Молокосос! Авантюрист!

(Долгополов, увидев Хлебникова, бросается к нему и о чем-то горячо говорит.)

Х л е б н и к о в (выступая впереди Никодима Витальевича, Огневу). Здесь не митинг, я полагаю, и по отношению к представителю центра вы не имеете права…

(Середкин, вставая рядом с Хлебниковым, хочет что-то сказать, но ничего, кроме угрожающего жеста, у него не получается. В это время Самохин, Павел, Николай, Лиза, Ермилыч и за ними трактористы и трактористки подходят и становятся плотной группой за спиной Огнева. Макар Трофимович остается на месте, наблюдая.)

П а в е л (резко Никодиму Витальевичу). Товарищ Огнев прав и оскорблять его мы не позволим. Народ не разрешит вам проповедывать свои вредные теории.

Л и з а. Это еще вопрос — кто авантюрист!

Н и к о л а й. И какая наука настоящая!

Е р м и л ы ч. Хватит с нас лаптем щи хлебать. Хватит!

С а м о х и н. Как? Алексей Иванович? Ты все-таки с ними?

О г н е в (изумленно оглядываясь). Извините, товарищи, мы кажется, немного увлеклись…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (подходит к Огневу). Товарищ Огнев? (Протягивает ему руку.) Будем знакомы. Секретарь об кома партии…

О г н е в (радостно, пожимая протянутую руку). Товарищ Макар! (Спохватившись.) Извините, в совхозе вас так зовет народ.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Мы ведь давно знакомы. Я здесь вырос, работал трактористом вместе с Кузьмой Середкиным. Отсюда меня на учебу послали и здесь же я работал агрономом, а потом директором. И я искренне рад за вас, товарищ Огнев, за вас и за хозяйство.

О г н е в. За меня еще рано. Я еще…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Дело вы начали большое, партийное. Спасибо! Я лет тринадцать тому назад, директорствуя здесь, только нащупывал то, что вы сегодня делаете. Смело, дерзко, настойчиво, — так и надо! Используем ваш опыт во всех районах.

О г н е в (вне себя от радости). Значит, на нашей улице праздник! Значит, наше дело будет расти, шириться?

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (твердо). Да!

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (Макару Трофимовичу). Но, позвольте, должна же быть какая-то комиссия, говорят. Надо заседание провести.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (показывая на людей, стоящих за Огневым). А это чем не комиссия? Народ?! Остается только выводы сделать. Да это и не трудно… Ведь речь идет о чем: за или против подлинной науки, за или против сталинского плана преобразования природы.

Х л е б н и к о в. Макар Трофимович! Но ты еще с нами не говорил…

Д о л г о п о л о в (робко). Надо же в узком кругу разобраться!

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (иронически). В узком? Ишь как хитер твой помощник, Алексей Иванович… Безобразничал и подличал в широком кругу, а отвечать хочет в узком.

Х л е б н и к о в. Но у меня есть свои соображения…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Знаем. Люди и в бригадах и в конторе мне все рассказали, и имей в виду, очень много нелестного для тебя, Алексей Иванович. Твой рапорт в трест и главк, например, с требованием — убрать Огневых из совхоза… тоже соображение? А вот о том, чтобы расчистить этим людям дорогу вперед (показывает на народ) — об этом ты не думал? Ну что ж, придется нам за это дело взяться!..

Х л е б н и к о в. Но разве я не могу сам, разве я…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Нет. Ты уже не можешь! Ты привык, действительно, комиссарить и келейно решать все вопросы, а неприятные, острые — откладывать. Ты возомнил, что украшаешь собой пост, на который поставила тебя партия. Ты забыл, что руководить — значит предвидеть… Ты разучился отличать новое от старого, здоровое от гнилого. И поэтому оказался в плену у… Долгополовых, потворствуешь Середкину Кузьме.

С е р е д к и н. Макар Трофимович, я теперь сам вижу: виноват. Я обещаю исправиться.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (Середкину). А я теперь не верю. Сколько раз ты обещал партбюро и райкому взяться за учебу и до сих пор только собираешься… От курсов отказался. На авось надеешься?.. Думаешь, кривая вывезет?..

Д о л г о п о л о в (заикаясь от испуга). Я не могу принять на себя таких обвинений. У нас были разногласия, но я честно, открыто…

(Запыхавшись вбегает Елена Павловна. Она слышит последние слова Долгополова.)

Е л е н а П а в л о в н а. Ложь! (Макару Трофимовичу.) Я только что проверила, товарищ секретарь обкома… Все подтвердилось. Вот документы. (Протягивает бумаги Макару Трофимовичу, он берет.) Долгополов обманом собрал подписи под заявлением. Инженер клеветал на Огнева, чтобы поссорить его с директором. Он двурушник!

С а м о х и н. Пустой и жалкий трус!

Д о л г о п о л о в. Я не могу… Я… Разрешите уйти, Макар Трофимович.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Как-нибудь и без вас разберемся…

(Долгополов уходит.)

С е р е д к и н (в ужасе). Все. Кончено. Эх, Кузьма, Кузьма — быть тебе опять битым… И поделом: Долгополова Ферапонта не мог раскусить. Долгополову поддался Ферапонту!

Х л е б н и к о в (хватаясь руками за голову). Позор! (Вслед Долгополову.) Этот человек просто подлец. Он действительно двурушник, он…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (Хлебникову). Только ли в этом дело, Алексей Иванович? А почему этот Долгополов так распоясался и долгополовщина, как здесь говорят, не вырвана с корнем? Ты забыл, видимо, урок, преподанный Центральным Комитетом партии некоторым руководителям нашей области за то, что они не поддержали, не подхватили, а, наоборот, преследовали новаторский почин знаменитого колхозного полевода, объявившего войну косности и шаблону. Ты забыл о судьбе формалистов-чинуш, тормозивших инициативу мичуринца? Почему Кузьма Середкин «лаптем щи хлебает», как говорит Ермилыч? Почему они в поход против новаторов и партийной организации ополчились. Кто им палец в рот положил? Ты! А они тебе всю руку оттяпали. Такова судьба примиренцев…

Х л е б н и к о в. Я ничего не понимаю, я должен обдумать…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. В том-то и беда… Как же можно понимать, не вникая глубоко в суть дела и не обдумывая его вперед, надолго вперед? (Пауза.) Тебе придется вместе с Середкиным посторониться, товарищ директор, пока не подтянешься до уровня жизни, отстал ты…

Х л е б н и к о в. Но я прошу обком разобраться…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Разберемся послезавтра на заседании бюро обкома в вашем присутствии (Хлебников опускает голову.) О позиции же уважаемого профессора доведем до сведения президиума Академии сельскохозяйственных наук, престиж которой подобные «доктора» подрывают… Вы реакционер в науке, профессор, и сами, видимо, этого не понимаете.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (выступая вперед). Я протестую… Это зажим! Партия еще не сказала своего окончательного слова о том направлении в науке, которое я представляю… Мы еще посмотрим!

Е л е н а П а в л о в н а (срываясь с места, с развернутой газетой в руке). Неверно! Партия уже сказала это слово! (Подавая газету Макару Трофимовичу.) Вот почитайте.

(Все, за исключением Хлебникова, Середкина и Никодима Витальевича, потрясенных и растерявшихся, окружают Макара Трофимовича тесный полукругом).

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (взволнованный). Товарищи! Совершилось большой исторической важности событие! (Читает.) Вчера на сессии Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина закончилась многолетняя битва между революционным крылом и реакционным течением в биологической науке. После заключительного слова президента Академии Трофима Денисовича Лысенко, доклад которого был предварительно рассмотрен и одобрен ЦК ВКП(б), принято единогласное постановление, знаменующее собой окончательную и полную победу мичуринской науки и разгром вейсманизма-морганизма.

Н и к о д и м В и т а л ь е в и ч (в полной растерянности). Непостижимо! Поразительно! Феноменально!

О г н е в. Это… Это, товарищи, великий этап. Ну, уж теперь-то мы развернемся с вами!

Е л е н а П а в л о в н а. Теперь все агрономы будут мичуринцами!

П а в е л и Л и з а (вместе). И все инженеры!

Е р м и л ы ч. И будем мы, соколики мои, по-настоящему свой маневр совершать, по всей научности.

Н и к о л а й. И такие машины придумаем, что небу станет жарко.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (радостно). Поздравляю, друзья! (Показывает рукой на поля.) Ну, товарищи агрономы и инженеры — путь свободен!

З а н а в е с.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Декорация та же, что и в седьмой картине. Ночь. Вдали видны многочисленные огни работающих тракторов. Слышен отдаленный гул. Ермилыч и Макар сидят у костра, около шалаша. Макар Трофимович пробует арбуз и дыню.

Е р м и л ы ч. Так ведь аппетит приходит не сразу, товарищ Макар. Сначала на арбузы и дыни, а потом на люцерну меня потянуло…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (поднимаясь). Хороши твои фрукты! А люцерну ты мне пришли, Ермилыч… А впрочем не надо. Сам прилечу к вам. Да! Стахановку Лизу Молодцову я обещал увезти до города. Она на моей машине домой за вещами поехала. Вернется, скажи — пусть подождет. Я на пахоту загляну… (Прощается с Ермилычем, идет и возвращается, говорит тихо.) Как ты думаешь, Ермилыч, тебе снизу виднее: потянет товарищ Самохин… директором?

Е р м и л ы ч. Василий Иваныч вместо Алексея Иваныча? (Прищуривается, почесывая бородку.)

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Да. Алексея мы снимем, за парту года на два засадим, а потом увидим…

Е р м и л ы ч. И то дело — мозги проветрить, а то они у него тово… А гордости — хоть отбавляй. Вот оно и не получается… А народ, он ныне, ох, строг! Самостоятельный народ!

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Огнев в большого агронома растет, а Самохин?

Е р м и л ы ч. В самую точку! Он хоть и не так уж учен, но усваивает суть, оперяется, к народу чуток, но и потачки не дает… Орел! Это ты верно, товарищ Макар. Снизу-то все видать: кто орлом подымается, а кто вороной…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (смеется). Да еще в павлиньих перьях иногда… Так я подъеду. (Быстро уходит. Вбегает одетая по-дорожному Лиза с чемоданом в руках. Она сильно взволнована.)

Л и з а. Ермилыч, родной, помоги… Позови его… Еду. Сейчас!

Е р м и л ы ч (ищет опояску, волнуясь). Павлушу? Сейчас, голубушка, сейчас, милая, позову. (Опоясывается.)

Л и з а. Ермилыч!

Е р м и л ы ч (подпоясываясь). Что, доченька?

Л и з а. Ты ему скажи… Нет. Ничего не говори. Пусть придет.

Е р м и л ы ч. А ты не волнуйся. Товарищ Макар свой человек… Подождет. (Бежит влево.) Сейчас. Мигом…

(Уходит. Быстро входит Елена Павловна.)

Е л е н а П а в л о в н а. Лиза, это правда? Уже?

Л и з а (упавшим голосом). Да… Машина… Сейчас. (Нервничает.)

Е л е н а П а в л о в н а. Ты вся дрожишь, Лиза, что с тобой?

Л и з а. Я боюсь… Он… Павел… забудет…

Е л е н а П а в л о в н а. Павел? (Обнимает Лизу.) Если Павел полюбил — не забудет, Лиза. Павел — настоящий человек!..

Л и з а. Но четыре года, Елена Павловна, вы подумайте!

Е л е н а П а в л о в н а. Настоящая любовь, Лиза, бывает только раз и навсегда. Мы с Митей ведь тоже полюбили друг друга до войны, а поженились после войны. Он, как богатырь, на моих глазах растет, и люб мне все больше. И я знаю: чем больше я работаю, смелее, лучше для общего дела — тем сильнее любит меня и он. Понимаешь? Павел такой же. Вы оба такие, Лиза, и любовь у вас будет крепкой, большой!..

Л и з а (успокаиваясь). Да? Будет! Спасибо вам, Елена Павловна. Какая вы… (Целует ее. Появляется Павел.) Он… (Елена Павловна уходит в степь, поцеловав Лизу.)

П а в е л. Лиза! Неужели… сейчас?

Л и з а. Да, Павлуша, сейчас подъедет машина. (Порывисто.) Обещай мне, Павел, слышишь?

П а в е л (берет Лизу за руки). Голубка, ты же знаешь: я мечтал о тебе еще там, в боях, не зная тебя, и когда товарищи несли меня раненного, а наверху сияло наше красное знамя, мне казалось, что рядом с ним стоишь ты и… ждешь меня.

Л и з а (радостно). Как хорошо! (Склоняет голову на плечо Павлу и говорит шопотом.) А помнишь, ты мне сказал: и мы с тобой, любимая, пойдем рука об руку и будем этой жизни инженеры… Помнишь?

П а в е л. Да, мы пойдем по дороге, которую открыла нам партия, и будем вместе.

(Сигнал автомашины. Слышен взволнованный голос Елены Павловны: «Лиза, пора! Лиза!».)

Л и з а (целует Павла). Павлуша, мне пора, прощай.

(Хочет взять чемодан. Павел нежно отстраняет ее руку, берет чемодан и ведет Лизу под руку. Оба уходят. Пауза. Потом молча выходят оттуда, где видны полосы света от фар автомашины, Огнев, Елена Павловна, Самохин и Ермилыч.)

Е р м и л ы ч. Голубушка, комсомолочка наша, как птичка из гнезда… улетела!

О г н е в (Елене Павловне). Леночка, тебе надо беречься… Уж поздно, да и прохладно по ночам.

С а м о х и н (не отрывая глаз от света фар уходящей автомашины). Вы слышали, он сказал: надеюсь лично поздравить вас с победой здесь — у Волчьих ям.

О г н е в (укутывая Елену Павловну платком). Леночка, тебе надо с Василием Ивановичем домой. (Оглянувшись на задумавшегося Самохина, целует Елену Павловну.) Спокойной ночи.

Е л е н а П а в л о в н а. А ты?

О г н е в. К утру подъеду. Срочное дело с ночной сменой. (Елена Павловна и Самохин уходят. Огнев смотрит в поле, любуясь.) Какие горизонты, и путь свободен! (Невольно закрывает глаза от усталости.) Эх, если бы человек мог не спать подольше!

Е р м и л ы ч (наблюдая за Огневым). Так-ить человек-от не железо. Вчера до утра хлопотал ты, сегодня — до ночи. Ехал бы домой отдохнуть…

О г н е в. Знаешь, что, Ермилыч? Сосну-ка я у тебя в шалаше, а часика через полтора ты меня толкни: ночную пахоту проверить надо. Разбудишь?

Е р м и л ы ч. Да уж что с тобой делать, ладно! (На ходу засыпая, Огнев идет в шалаш.)

Е р м и л ы ч (один). Лет бы мне этак сорок или пятьдесят сбросить с плеч. Сам бы вот этак же на агронома учиться поехал. А потом по дороге этой столбовой, о которой товарищ Макар говорил давеча, во всю бы прыть, во всю ивановскую… Эх-ма! Везет молодым нынче. Большое выпало им, великое счастье!

З а н а в е с.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Август. Полевой стан около Волчьих ям. Вдали видна извилистая лента реки. Слева вагончик, в нем телефон. На переднем плане в тени берез несколько удобных скамеек. Слышен гул тракторов и шум работающих комбайнов. На стане веселая суета. То и дело пробегают поварихи с посудой. Самохин и Николай выходят с разных сторон, оба взволнованные и хлопотливые.

Н и к о л а й (Самохину). Разрешите доложить, товарищ директор?..

С а м о х и н (останавливаясь). Я слушаю…

Н и к о л а й. Через час уборка на Волчьих ямах заканчивается. По всем данным обязательства перевыполнены намного. Веялки моей конструкции работают безотказно. Задержка за автопарком, для вывозки зерна на элеватор нехватает машин. Старший инженер совхоза товарищ Туров поручил мне просить три «ЗИСа» из вашего резерва.

С а м о х и н. Разрешаю. (Николай поворачивается и хочет итти) Подожди, Николай. (Николай останавливается.) Идет, значит, твоя веялка во всю?

Н и к о л а й. Как по маслу.

С а м о х и н (достает из бокового кармана бумагу). Вот слушай. Распоряжение министра… (Читает.) «Начальника механической ремонтной мастерской совхоза Николая…» (Передает бумагу Николаю.) Сам читай.

Н и к о л а й (читает, сильно волнуясь). «…за разработку конструкции мощной веялки и тракторного стогомета на ходу, давших блестящие результаты на уборке сена и хлеба в совхозах Сибири и Зауралья в этом году, представить к правительственной награде и командировать для получения высшего образования по профилю инженера-конструктора…»

С а м о х и н. Поздравляю, Николай. (Крепко жмет ему руку.) Доволен?

Н и к о л а й (заикаясь от радости). Еще бы, Василий Иванович, такое счастье. Но я же не один изобрел. А кузнецы? Они делали первую машину, вносили предложения… Многое подсказали…

С а м о х и н. О кузнецах будет особый приказ по тресту (Резкий продолжительный звонок телефона. Самохин бежит к аппарату, на ходу говорит Николаю.) Область вызывает… Три машины в распоряжение товарища Турова из моего резерва — дай команду!

Н и к о л а й. Есть. (Убегает. Пауза. За сценой слышен гул заведенных моторов, слышно, как машины срываются с места и уходят.)

С а м о х и н (в трубку). Директор совхоза Самохин у телефона. Что? Секретарь обкома вылетел? Есть. Встречаю. (Бежит через стан за сцену, слышен его голос: «Эй, на аэродроме — костры зажигай, костры. Самолет из области!» Голоса вдали: «Эй костры давай, эй, костры! Товарищ Макар летит!» Слышен отдаленный шум мотора самолета. Засыпанный мякиной, со снопом люцерны в руках, появляется сияющий Ермилыч.)

Е р м и л ы ч. Вот это работка… На каждом круге два бункера полных! (Рассматривая сноп.) И люцерны взяли по шесть центнеров с гектара! Сейчас бы сюда этого… доктора — Витальича… (Рабочие проносят через стан большой стол с арбузами и дынями, на котором в раме укреплен портрет Ермилыча. Ермилыч ошеломлен.) Что это?

Р а б о ч и й. К торжественному ужину для победителей… десерт!

Е р м и л ы ч (идет рядом с рабочими). А это… никак я? Собственной персоной! (Рабочие добродушно смеясь, уходят.) Я! И арбузы мои, и дыни мои, и люцерна… Все, все мое. (Задумывается.) А что? Прав, пожалуй, Василий Иванович, быть нам на той станции до срока… Ведь он, Иосиф Виссарионович-то, как сказал: три пятилетки, если не больше… Если — это понимать надо! Можно стало быть и не больше… С таким-то народом, соколики мои!

(Быстро уходит вправо — туда, откуда доносится еле слышная вначале, а потом все громче песня.

Хоры мужских и женских голосов.

Слева выходят Макар Трофимович, Самохин и Лиза с маленьким чемоданчиком в руке.)

Л и з а (волнуясь, напряженно всматривается туда, откуда слышна песня). Это они идут — победители! И с ними Павел! Всего два года прошло, а кажется, целая вечность. Подумать только: он — уже инженер совхоза, а я — на третьем курсе. И Волчьи ямы стали знаменитыми. Удивительно хорошо все сложилось: наша студенческая экскурсия так кстати попала сюда, Макар Трофимович собрался лететь на Волчьи ямы именно в этот момент и сразу узнал меня — на приеме в обкоме партии… А Павел не ждет. Я даже телеграмму не успела ему послать. И так волнуюсь…

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (Лизе). Ну что, Лиза. Пойдем смотреть, как твой жених с товарищем Огневым Волчьи ямы атакует…

С а м о х и н. Уборка закончена. Все люди будут скоро здесь. Слышите? (Песня слышна сильнее.)

Л и з а. Я… пойду к ним навстречу… (Подбегает к вагончику, оставляет там чемоданчик и бежит вправо. Песня совсем близко.)

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (по-отцовски смеется). Какова молодежь! (Прислушиваясь, Самохину.) Что это? Кто эту песню сочинил?

С а м о х и н. Слушали лекцию о сибирских реках. Ну и… коллективно сочинили.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Да? Мы еще только готовимся, а они уже песню сложили. (Слушает песню.)

(Большая пауза. Из глубины поля, справа выходят окруженные юношами и девушками, взявшись за руки, Огнев и Елена Павловна, рядом с ними Лиза и Павел. В руках Огнева и Елены Павловны по снопу золотой пшеницы.)

О г н е в (поднимая сноп вверх, громко). Вот она, царица полей, пшеница коммунизма. По двести пятьдесят пудов на круг.

(Увидев Макара Трофимовича все останавливаются, песня обрывается, Огнев, за ним Елена Павловна, Павел, Прохор, Николай подходят к Макару Трофимовичу.)

Г о л о с а: Здравствуйте, товарищ Макар!..

О г н е в. Разрешите доложить, товарищ секретарь обкома… На Волчьих ямах уборка закончена. Собрано по 250 пудов с гектара в среднем. (Передает Макару Трофимовичу сноп.)

Е л е н а П а в л о в н а. А с семенного участка по триста пудов! (Передает Макару Трофимовичу сноп.)

Е р м и л ы ч. И семян люцерны по шесть центнеров… на том самом месте, товарищ Макар. (Передает Макару Трофимовичи сноп.) Вот!

П р о х о р (указывая рукой в поле). А берез-то сколько подрастает… Берез-то!

О г н е в. И это только начало! С будущего года мы начнем сеять эту пшеницу по структурным почвам, по пласту многолетних травосмесей и она будет давать нам по четыреста-пятьсот пудов с гектара. А когда подрастут саженцы и везде электричества появится…

Г о л о с а: Правильно! Будет по шестьсот! Слово даем товарищу Сталину.

М а к а р Т р о ф и м о в и ч (здороваясь с Огневым, Еленой Павловной, Павлом, Николаем, Прохором, Ермилычем и другими). Радуюсь вашим успехам. А еще больше радуюсь тому, что вы смотрите вперед. Правильно! Мы не герои на час, мы — мастеровые коммунизма! И то, о чем вы поете, — сегодня уже не мечта. Я вас обрадую, друзья. Дошла очередь и до нас. Грандиозный сталинский план переделки природы, который осуществляется с таким успехом в Европейской части СССР, вступает в действие и у нас. Работы по переброске вод сибирских рек в Каспийское море начались. Величайший в мире канал пройдет через нашу область и через ваш совхоз. В Сибири и Зауралье будут построены еще невиданной мощности гидростанции. Они зальют электрическим током все наши города и села, колхозы и совхозы.

Л и з а (встав рядом с Макаром Трофимовичем, говорит всем, показывая на реку). Здесь потекут на юг воды Оби, Иртыша, Енисея и Тобола. Вы знаете, сколько будет электричества? Миллиарды киловатт!.. Здесь пойдут океанские пароходы в Баку, к Астрахани.

П а в е л. Неужели это будет?..

Л и з а и М а к а р Т р о ф и м о в и ч (вместе). Будет!..

П а в е л. Значит, можно будет и здесь пускать электрические тракторы и комбайны?

М а к а р Т р о ф и м о в и ч. Можно!..

П р о х о р. И суховеи будут уничтожены там (показывает на юг), где родятся?

Е р м и л ы ч (восторженно). И будем мы, соколики мои, в полной форме!

Л и з а (волнуясь). Нас из области в институте учится пять человек, мы перешли на третий курс. И мы, студенты-земляки, решили специализироваться на строительстве гидростанций, а потом приехать сюда эти станции строить. Мы дали комсомольскую клятву товарищу Сталину.

(Издалека с пением той же песни подходит еще группа юношей и девушек.)

О г н е в. Вы подумайте: вся Сибирь и Зауралье вместе с нами на переднем крае!.. Мечты и сказки становятся былью, песни догоняют жизнь, и сама жизнь как песня!.. И нет предела нашим дерзаниям, никакие силы нас не остановят, потому что дело наше правое. Потому что есть у нас испытанная в боях партия большевиков и великий Сталин!

(Песня совсем рядом, она звучит мощно, и все присутствующие подхватывают ее:

З а н а в е с.