Юнгианское толкование сновидений. Практическое руководство.

Глава 5 Вопросы техники

Относительно техники существует одна простая истина: правильная техника в неправильных руках не работает, тогда как неправильная техника в правильных руках работает. Успешное использование анализа сновидений в психотерапии — это не вопрос технической экспертизы. Совершенно адекватной техники нет, поскольку гораздо более важным является личностное уравнение аналитика/анализанда. В рамках такой взаимосвязи сон либо работает, либо следует подбирать другую терапию. Терапевтическое взаимоотношение является теменос’ом (священной границей, алхимическим сосудом, vas или krater), в котором осуществляется преобразующий процесс.

Анализ — это процесс, всецело рациональным не являющийся, соответственно в ряде отношений он схож с другими видами исполнительской деятельности, требующей мастерства: исполнением музыки, чтением стихов или актерской игры. Правила, которым следует такого рода деятельность, при всей их специфике содержат и нечто общее, а именно служат правилами поведения или некоторой памяткой о том, что следует держать под контролем.

Возможно, главное, за что отвечает аналитик или психотерапевт, — это поддержка того, что может быть названо преобразующем полем, в котором с наибольшей вероятностью может происходить трансформация психического. Удивительным здесь можно назвать то, что эта трансформация может происходить как у анализанда (прямая цель анализа), так и у аналитика или у обоих! Совершенно невозможно сконструировать такую межличностную ситуацию, в которой влияния исходили бы только из одного источника и двигались бы только в одном направлении. У раннего Фрейда существовало мнение, что аналитик может оставаться полностью объективным и служить своего рода «чистым экраном», на который анализанд проектирует свою собственную психологию и изживает свой невротический процесс в пределах лечебных возможностей психоанализа. Однако скоро стало очевидным, что кроме искажений переноса, вносимых пациентом в анализ, существуют также и искажения, поставляемые самим аналитиком в форме так называемого контрпереноса.

Собственные взгляды Юнга по этому вопросу, со всей очевидностью, включают в себя качества этого «преобразующего поля». В своей работе «Психология переноса» Юнг показывает, что аналитик и анализанд совместно вовлечены в такой процесс, который полностью осознаваемым не является и оказывается преобразующим для обоих партнеров[11]. Кроме того, он рассматривает перенос и контрперенос как специфические формы проекции, возникающей автоматически в любом взаимоотношении.

Тем не менее аналитическая ситуация смоделирована так, чтобы максимизировать преобразующее поле для пациента и минимизировать разрушающий контрперенос у аналитика. Материал пациента обсуждается во всей его глубине как исторически, так и в свете текущих сновидений, и в процессе такого обсуждения аналитик ограничивается относительно малым количеством собственных замечаний, хотя, конечно, для него совершенно невозможно быть «чистым экраном». Кроме того, подготовленный аналитик на протяжении длительного периода проходил свой собственный анализ и должен иметь ясное представление о возможности проектирования своих собственных комплексов на анализанда.

Каким образом сновидения входят в преобразующее поле аналитического взаимоотношения? В большинстве случаев, анализанд вначале видит тот или иной сон, затем приносит его аналитику, и вместе они ищут значение данного сна в жизни пациента. Аналитик и анализанд в этом случае выступают как коллеги или партнеры в изучении бессознательного материала анализанда и соотнесении его с текущим процессом индивидуации. Бывает, однако, что работа со снами вызывает напряжение в подобного рода партнерстве. Обычно это происходит в следующих случаях:

1) Анализанд отождествляет аналитика с фигурой из своего сна.

2) Аналитик возникает в сновидении анализанда в своем собственном облике.

3) Анализанд появляется в сновидении аналитика.

4) Сновидения анализанда или аналитика с сексуальным содержанием в отношении другого лица.

Конечно, встречаются и другие варианты, но эти четыре поднимают главные вопросы техники, используемой для работы со снами такого рода, в связи с преобразующим полем анализа. Попробуем рассмотреть их более внимательно.

1) Анализанд отождествляет аналитика с фигурой из своего сна, хотя эта фигура по своему облику отличается от аналитика. Поскольку в юнговской теории поступки и персонажи в сновидениях не рассматриваются в качестве масок реальности (что соответствует фрейдовскому подходу), то в ходе интерпретации как раз и предлагается выяснение возможного соотнесения фигуры из сновидения с кем-то, кого сновидец знает в бодрствующей жизни. И как мы скоро это увидим, даже если сам аналитик и появляется, то все равно важно удостовериться, свидетельствует ли об этом сон объективно или субъективно. Чрезмерное приписывание фигур сновидения, как относящихся к аналитику может даже усилить перенос до критически опасной черты, особенно в тех случаях, когда сны носят явно эротический характер. Вообще лучше всего придерживаться той позиции, что, если сон имел в виду действительную личность аналитика, то он бы показал его во сне со всей возможной для него ясностью. Другие фигуры способны обнаруживать структуру констеллированных у пациента комплексов и, конечно, могут влиять на перенос, но такой необходимости у них нет. Чрезмерная идентификация образов сна с реальными людьми образует межличностный редукционизм, вызывающий неуместное давление на межличностную сферу смыслов и значений, тем самым, чрезмерно подчеркивая или выделяя аспекты самого переноса в терапевтической ситуации.

2) Аналитик возникает в сновидении анализанда в своем собственном облике. В таких случаях более вероятно, что данное сновидение повествует об объективной ситуации, в которой участвует фигура аналитика, хотя и утверждать этого никак нельзя; аналитик может служить в качестве символической функции, представляющей часть собственной психики пациента («внутренний аналитик»), основанной на взаимодействии с аналитиком, на представлении, которое более чаще возникает после значимых изменений, наступивших в характере протекающего невроза. На аналитика в случаях подобных сновидений ложится дополнительная забота объективной оценки своей связи с пациентом, включая и все контрпереносные реакции, поскольку сон пациента может указывать на бессознательный аспект аналитика.

3) Пациент появляется в сновидении аналитика. Это должно заставить аналитика серьезно задуматься о возможности контрпереносных искажений, способных препятствовать терапевтическому процессу. Анализанд в сновидении может персонифицировать тот или иной комплекс психоаналитика, констеллированный в его собственной жизни или в самой аналитической ситуации. Такое сновидение по меньшей мере указывает на необходимость как-то видоизменить сознательный взгляд аналитика на пациента. Юнг приводит в пример сновидение, в котором он видел пациента-женщину в значительно более импозантном и представительном виде, чем оценивал ее сознательно, наяву, — пример простой коррекции или компенсации недооценки человека на сознательном уровне[12].

Следует ли обсуждать такого рода сновидения с анализандом? Исходя из моего опыта, следует, как правило, ответ «нет», хотя его нельзя считать неизменно верным (как и любое правило). Когда обсуждаешь сон о человеке с ним же самим в бодрствующем состоянии, то есть опасность, что этот человек посчитает сон чем-то «более глубоким» или несущим какую-то «другую правду», нежели содержащуюся в сознательной позиции сновидца. Это напоминает проективный экран, предлагаемый человеку, которому рассказывается сон, на который выносится бессознательный продукт, не вполне усвоенный сновидцем. Поскольку пациент не имеет такой же подготовки или опыта, какими располагает аналитик, то вполне вероятно, что могут возникнуть бессознательные искажения его взгляда на аналитика, увеличивающие тем самым последующие трудности в контексте переноса-контрпереноса. То же самое правило действует и в случае обмена сюжетом сновидения между друзьями, хотя, повторяю, во всех правилах есть исключения.

Психоаналитик должен понять — насколько это для него возможно — значение своего сна о пациенте и установить с пациентом осознаваемый контакт относительно того, что происходит между ними. Таким образом, эго аналитика берет на себя ответственность за сам сон и его значение. Если этот сон представляется «неразрешимо» загадочным, то аналитик должен попытаться решить проблему путем супервизии с кем-то из коллег.

4) Сновидения анализанда или аналитика с сексуальным содержанием в отношении друг друга. Это особенно важно в плане работы с ними с соответствующей аналитической техникой так как сексуализация переноса — контрпереноса может привести к ненужным осложнениям, в особенности когда (в исключительных случаях) она отреагирована. Появление сексуальных снов с любой стороны не должно удивлять, поскольку сексуальные чувства естественны во всяком взаимоотношении, в особенности если в нем присутствует эмоциональная глубина. В своих «Тавистокских лекциях» Юнг полагает, что сексуальные сны пациента об аналитике являются его попыткой заполнить эмоциональную брешь между ними[13]. Это представляется достоверным и в отношении половой привлекательности вообще — возникновение сексуального сна предполагает наличие потенциальной ценности в неизвестной области взаимоотношения, ценности, которая еще не осознана и поэтому не может быть с достаточной степенью ясности определена, хотя ее присутствие и ознаменовано сексуальной притягательностью. Сексуальные сны могут также указывать на начало трансформативного процесса в бессознательном (у анализанда, либо у аналитика, либо у обоих) наподобие алхимических рисунков, которыми Юнг иллюстрировал свое эссе о переносе. (Бессознательное часто использует сексуальные образные мотивы для символизации не-физических процессов объединения и преобразования, в то время как бодрствующее эго склонно истолковывать подобные образы буквально).

В качестве примера, аналитику приснился половой акт с привлекательной женщиной-пациенткой. Сон приснился за три дня до того, как нечто подобное произошло и у самой женщины. Сознательного сексуального интереса никто из них не проявлял и не ощущал, не было отмечено и никаких действенных попыток или знаков соблазнения или флирта. В последующих сновидениях эта тема больше ни у аналитика, ни у анализанда не возникала. Параллельные сексуальные сны, по всей видимости, указывали на новую фазу анализа, в которой восторжествовал более преобразующий тон: анализанд получила свежее видение невротических паттернов в своей жизни, включавшей повторяющиеся и навязчивые половые связи и увлечения.

Если аналитик — врач, сновидения могут показывать, когда начать или закончить прием психотропных препаратов в качестве дополнительного лечения с целью облегчить аналитический процесс. Аналитики не-медики, конечно, сталкиваются с теми же проблемами, и у них, естественно, может возникнуть желание проконсультироваться на этот счет. Существуют пуристы, возражающие против любого медикаментозного лечения во время аналитической работы, но такая позиция с каждым днем становится все менее прочной. Общая цель анализа — помочь эго войти в ответственное взаимоотношение с преобразующим и индивидуирующим процессом своего психического. Медикаментозное лечение может, строго говоря, как работать на пользу, так и служить препятствием в достижении этой цели. Если лечение с помощью препаратов используется вместо аналитической работы, то это — помеха. Если же оно применяется благоразумным образом, так, чтобы дать эго возможность работать в анализе более эффективно, то оно может оказаться полезной частью трансформативного процесса.

Чрезмерно тревожный пациент (или, наоборот, с полным отсутствием тревоги) не может быть достаточно рефлективным в смысле эффективного продвижения в анализе. Использование транквилизирующих препаратов может оказаться здесь полезным. Аналогичным образом, если пациент настолько подавлен, что уже ничто не вызывает в нем положительной оценки, включая анализ, то существенную помощь могут оказать антидепрессанты. Целью любого медикаментозного лечения является стремление сдвинуть эго пациента в сторону средней линии аффективного давления, в зону, где ни беспокойство, ни депрессия не оказываются столь поглощающими, чтобы мешать работе терапии инсайта. Но и в случае, когда пациент в достаточной степени не обеспокоен или подавлен, анализ все равно может протекать бесцельно; но в этих случаях, препаратов, способных помочь эго двигаться в сторону средней линии, нет, и движение должно инициироваться либо бессознательными процессами (часто сном), либо аналитиком, вызывающим достаточный аффект своей интерпретацией или наставлением. Иногда одновременная дополнительная работа в групповой терапии вызывает аффективные ответные реакции, которых недостает в аналитической ситуации один-на-один.

Сновидения могут показывать, когда наступает потребность в лекарствах или когда их прием можно безболезненно прекратить, хотя понятно, что сны не следует рассматривать как единственный критерий. У молодого мужчины, например, лечившегося от шизофрении (этот случай уже обсуждался выше), были периоды обострения, когда становилось необходимым увеличить дозировку приема антипсихотических препаратов с тем, чтобы избежать его повторной госпитализации. Как раз перед началом регрессивной фазы в его сновидениях просматривалось несколько повторявшихся мотивов. Эти мотивы включали потерявший управление автомобиль, катящийся назад, животных без кожи и безумную сновидческую фигуру, замышляющую убийство и даже разрушение всего мира. Когда возникают подобные мотивы, лечение препаратами усиливается, часто не позволяя кризису рецидивировать.

Человек в депрессии может продолжать свидетельствовать о своем депрессивном состоянии, несмотря на подспудно наступившее улучшение; это очевидная защита против возобновляющейся ответственности, связанной с утратой роли больного. Если сновидения принимают более нормальную форму, то, возможно, следует без опасений снижать лекарственные дозы или вовсе прекращать медикаментозное лечение, при этом внимательно следя за любым ухудшением клинического состояния. О «нормальности» сновидений лучше всего судить по характеру тех сновидений, которые пациент видел до вспышки депрессии, но наиболее общими мотивами, способными как-то обозначить улучшение являются: а) отсутствие символов агрессии против эго сновидения и б) отсутствие символов, относящихся к тем периодам прошлого, в которых образовывались или значимо усиливались невротические конфликты.

Редуктивный анализ — это понятие, предложенное Юнгом применительно к традиционному психоанализу, разработанному Фрейдом: сведение текущего конфликта к его предполагаемым истокам в прошлой жизни пациента. Такая редуктивная работа стремится локализовать достаточную причину невроза в прошлом событии, включая прошлую установку к этому событию. Юнг никогда не пренебрегал редуктивным анализом и чувствовал, что последний вполне соответствует текущему терапевтическому моменту (в любом возрасте), когда налицо ясные показатели того, что главный компонент невротической проблемы может быть прослежен вплоть до комплексов, базирующихся на прошлом переживании. Юнг попросту релятивизировал редуктивный анализ, сделав его прежде всего частным случаем, имеющим специфическое применение, лишив его статуса единственного или необходимого средства облегчения всякого невротического страдания. В противоположность редуктивному анализу, проспективный анализ ориентирован более телеологически, задаваясь прежде всего вопросом: куда движется конкретный жизненный процесс, нежели разбирая препятствия и проблемы, с которыми он сталкивался в прошлом.

В повседневной аналитической практике существуют важные основания для применения как редуктивного, так и проспективного анализа. И в этом смысле сновидения могут оказаться наиболее чувствительным индикатором в вопросе выбора соответствующей стратегии.

Первейший намек на то, что необходим редуктивный анализ, содержится в личных амплификациях мотивов сновидения, в их характере и антураже. Мужчина, история болезни которого включала сильные повторяющиеся вспышки депрессии, — каждая возникала вследствие психодинамических факторов, связанных с изменениями во внешней среде, — постоянно видел во сне свое детство на бедной грязной ферме; по всей видимости, тогда и начались депрессивные обострения. В иное время, когда его состояние было более стабильным, подобные мотивы в сновидениях возникали очень редко. Они указывали на необходимость обращения к комплексам с помощью редуктивного анализа. Другой мужчина, начав проработку острого и стойкого невроза, имел серию снов, действие в которых происходило поблизости от дома, где он жил в детстве, — символическая фиксация на раннем переживании мира в возрасте около трех лет. В этих снах впервые проявились образы неких мафиозных посягательств на судебную систему какого-то несуществующего городка неподалеку от его детского дома, после чего эти видения непосредственно покидали дом на аэроплане (что физически невозможно), и, в конце концов, еще более символический образ подземных, зомбиподобных фигур появлялся оттуда, где были погребены эти мафиозные псевдоморфные «сущности» (возможное указание на то, что они были погребены в бессознательном). Вслед за этой серией снов он стал менять установку в отношении регрессивного характера своей невротической приверженности, предвещая наступление периода улучшения, отмеченного ослаблением своей невротической депрессии.

Напротив, когда образы из прошлого отсутствуют в сновидениях, по всей видимости, не так уж важно фокусироваться на редуктивном анализе. Улучшение может обозначиться быстрее при фокусе на текущих аффективных состояниях и их невротических аспектах. Подобная работа концентрируется на любом аффективно нагруженном аспекте в деятельности пациента: перенос — контрперенос, повседневные перипетии отношений в семье или с друзьями, напряжение в рабочей обстановке, взаимоотношения, наблюдаемые в групповой терапии, и т. д.

Ценность сновидений становится особенно очевидной при работе над текущими аффективными проблемами, поскольку во всех областях, отличных от сновидений, важно вычесть внешнюю реальность из описаний самого пациента. Например, если существует заметная эмоциональная напряженность у пациента при работе с кем-либо, то аналитик должен прежде всего относить эту напряженность на счет действительной природы того другого лица, нежели искать ее в искажениях, вносимых невротическим восприятием данного пациента. Даже в оценке аффективных ситуаций в области переноса — контрпереноса аналитику трудно оставаться достаточно объективным относительно самого себя при распознании своего собственного контрпереносного вклада в эту проблему. В сновидениях, однако, мы имеем возможность начать изыскание, имея данные, уже носящие символический характер. Поскольку эго не воспроизводит само сновидение, то и искажения эго не следует принимать в расчет, хотя и следует внимательно интересоваться вопросами объективного или субъективного толкования сновидения.

В своей работе, посвященной тесту словесных ассоциаций, которая предшествовала его первой встрече с Фрейдом, Юнг достаточно ясно определил природу комплекса и аффектированного эго. Комплекс — это группа связанных между собой идей и образов, удерживаемых вместе общим эмоциональным тонусом, которая базируется на архетипической сердцевине[14]. Обсуждая воздействие комплекса на сознание, Юнг определил аффектированное эго как модификацию эго, получающуюся в результате его связи с чувственно тонированным комплексом[15].

Эта энергия, связанная с сильно нагруженным комплексом в личном бессознательном, изменяет способность эго поддерживать свое обычное чувство реальности, переводя его в состояние аффектированного эго. Эго переживает утрату привычной для него объективности, чувствует наплыв аффекта, связанного с комплексом, и испытывает затруднение в поддержании обычных границ личной идентичности.

Возникновение состояния аффектированного эго — характерная черта многих сновидений. Как правило, сны имеют структуру драмы: появление проблемы (включая саму постановку — костюмы, художественное оформление и т. д. — и действующие лица), развитие проблемы, определенную реакцию эго сновидения (включая бездействие и эмоциональные реакции) и исход. Важно внимательно выяснить эмоциональные реакции (или их отсутствие) эго сновидения, так как наряду с действиями они являются частью ответной реакции эго сновидения на констеллированные комплексы образно воплощенные в других персонажах сновидения.

Если эго сновидения вовлечено в саму драматическую ситуацию сна, но не проявляет той эмоциональной реакции, которая была бы уместной в бодрствующей ситуации, то сон может свидетельствовать о патологическом дефиците эмоциональной осознанности данной эго-структуры. Особенно тонкий аспект клинического использования сновидений — это истолкование эмоциональной чувствительности (responsiveness) (или ее отсутствия) эго сновидения в отношении к последующим сценам в сновидении. Рассмотрим гипотетический пример, в котором эго сновидения атаковано другой фигурой, но отказывается от обороны, пытаясь подружиться с нападающим. Здесь продемонстрирована специфическая установка эго по отношению к агрессивной составляющей психического. Все последующее в сюжете сновидения может указывать на то, что бессознательное психическое «думает» о подобной эго-установке. Не следует удивляться, если нападение возобновится с удвоенной силой, — здесь можно предположить снотворческое (dreammaker) пожелание, чтобы эго сновидения стало более активным для своей же собственной пользы.

Сон может получить и другое «сценическое» развитие, если эго сновидения не способно к адекватному реагированию на какой-либо вызов во сне (разумеется, об «адекватности» судят по аналогии с ситуацией в бодрствующей жизни), и тогда сцена мгновенно меняется в сторону более серьезной претензии и становится еще более вызывающей. Например, эго сновидения оказалось на театре гражданской войны, где какой-то солдат с вражеской стороны стреляет в эго сновидения, которое укрывается в пещере или блиндаже, чтобы избежать конфликта; но тут сцена меняется, и эго сновидения уже оказывается в воде и видит разрезающие воду плавники приближающейся акулы. Такая последовательность предполагает, что может возникнуть еще более серьезная и примитивная угроза (нападение акулы), если эго сновидения будет пытаться уйти от столкновения на более человеческом уровне.

В качестве общего правила, по всей видимости, можно принять то, что чем ближе общий конфликт в сновидении смыкается с личной конфронтацией на человеческом уровне, тем вероятней становится приближение этого конфликта к точке возможного разрешения. Имея серию снов, иногда возможно прослеживать подобное изменение в его очевидной прогрессии: 1) борьба против первобытных сил, таких как дикие лесные животные, космические пришельцы или сцены безличных батальных сражений, во 2) более локальный конфликт, такой как гражданская война, указывающий на потенциальное единство двух враждующих сторон психического, и далее 3) к не смертельному конфликту, представленному в рамках общих правил, применимых к обеим сторонам — например к атлетическому состязанию или игре в мяч между двумя командами.

Хотя и следует быть осторожным в обобщениях, но, по крайней мере, можно твердо сказать, что конфликтные мотивы в сновидениях часто связаны с вычленением эго из бессознательного, с их разграничением. Это происходит до той поры, пока не появятся более развитые образы индивидуации — наподобие алхимической образной структуры coniunctio (конъюнкции), обычно изображаемой как половой союз или брак, — свидетельствующие о том, что автономность эго достигнута.

Порой можно увидеть, как аффектированное эго в сновидческом образе коррелирует с аффективным состоянием, наблюдаемым у эго бодрствующего. Когда такая связь очевидна, сновидческий образ эго может служить кратчайшим путем к проблемному состоянию эго, его своеобразной «стенограммой». Аналитики и анализанды часто развивают своего рода частный специфический язык, использующий образы сновидения, — «Вы действуете также, как в свое время поступили с монгольским всадником», или «Это снова гражданская война вашего эго?». Использование образов снов для взаимодействия с другими областями жизни пациента — очень ценная составляющая аналитического искусства, хотя, как и в случае любой другой техники, здесь не следует перебарщивать.

Использование главной исцеляющей энергии или силы анализа можно изобразить как помощь пациенту в его проблемном переживании разнообразных аффектированных эго-состояний одновременно с осознаванием удерживающих и питающих пределов аналитического взаимоотношения, основанного прежде всего на реальности сознательной взаимосвязи между аналитиком и анализандом, невзирая на возможные потенциально подрывные бессознательные конфликты между ними. Аналитик несет ответственность за установление и поддержание теменоса в анализе (места, самой аналитической процедуры (сеттинга), способствующей установки и т. д.) и за помощь пациенту в рамках этих безопасных границ в его переживании беспокоящих состояний аффектированного эго, являющихся причиной невротического вмешательства в жизненный процесс.

По мере того, как аналитик осваивается с использованием снов в клинической практике, могут возникнуть и некоторые специфические проблемы. Некоторые пациенты поставляют слишком непомерное количество снов, отвлекая тем самым аналитический процесс от тех областей, которые требуют повышенного внимания. Часто, однако, и сами сновидения демонстрируют сопротивление подобному отклонению, если их содержание полностью и искренне доводится до сведения аналитика.

Иногда анализанд приносит так много снов, что с ними со всеми просто невозможно справиться. И тут необходима селекция, отбор. Аналитик может попросить пациента отобрать сон с наиболее выраженной аффективной нагрузкой (где аффектированное эго сконстеллированно наибольшим образом). Часто таким сном оказывается как раз тот, который пациент желает обсуждать меньше всего, поскольку он содержит болезненные теневые элементы или проблемы переноса. Если пациент приносит сны в письменной форме, то аналитик имеет возможность просмотреть их все на предмет выявления мотивов, сходных со сновидениями, уже обсуждавшимися в анализе; их-то как раз и имеет смысл выбрать для более интенсивной работы. Некоторые сновидения можно отложить, что называется, «до лучших времен», то есть рассмотреть их позже. Пока сохраняется реальное аффектированное эго-состояние значимой величины, обсуждение материала, связанного с этим, будет, собственно, предшествовать толкованию сна. Такое состояние может возникать в области переноса-контрпереноса, в повседневных взаимоотношениях пациента, на работе или где-то еще.

По общему правилу анализ должен концентрироваться на наиболее нагруженном состоянии аффектированного эго, будь оно относимо к бодрствующей жизни или обозначено в сновидении. Если рассматриваемое аффектированное эго возникает в сновидении, а не в бодрствующем состоянии, переразыгрывание сна может пробудить его к немедленному анализу в текущей ситуации. Для такой цели можно использовать целый ряд приемов: хорошо известную технику гештальта, в которой человека просят «быть» образом эго сновидения, высказываясь от первого лица, как если бы действие происходило сейчас; гипноаналитическую технику и активное воображение; групповую психотерапию с использованием ряда приемов психодрамы; существует и простой способ попросить пациента пересказать сон с точки зрения одного из персонажей помимо эго сновидения. Любой из вышеперечисленных приемов и способов может вызвать возрождение состояния аффектированного эго, давая тем самым возможность терапевтической проработке комплекса.

Оставление сна неистолкованным — тонкий вопрос в аналитической технологии. Вообще, существуют два главных показателя к тому, чтобы оставить сон без объяснения. Первый, когда сон демонстрирует о пациенте нечто, что аналитик признает существующим на основе других наблюдений, а сам пациент совершенно не готов признавать. В психоанализе это классическая ситуация: аналитик знает о пациенте то, с чем этот пациент еще не готов встретиться. В гипноанализе недостаток инсайта иногда покрывается временной амнезией с инструкцией вспомнить «в нужное время», когда эго окажется готовым к усвоению.

Второй показатель к отсрочке толкования сна — это ситуация, в которой эго бодрствования нуждается в аффективном переживании сна больше, чем в любом аналитическом его понимании. Такие случаи редки, но важны, они периодически возникают тогда, когда есть заметная потребность в восстановлении поврежденного эго-образа, часто из-за низкой самооценки, сформировавшейся еще в детстве. Например, женщина, пережившая в прошлом острую эмоциональную недостачу со стороны собственной матери, видела во сне Деву Марию, и при этом ощутила с ее стороны любовь и заботу. Казалось, сон был попыткой получить переживание через эго сновидения материального любящего аспекта архетипа матери, той стороны архетипа, которая с явным недостатком проявилась со стороны ее собственной матери (возможно, как результат собственных невротических конфликтов матери). К моменту сна пациентка пребывала в неустойчивой ситуации с острой депрессией и получала в своей семье очень незначительную эмоциональную поддержку. Сон остался без интерпретации, поскольку аналитик чувствовал, что больше всего пациентке необходимо ощущение эмоциональной заботы, переданной любящим образом. Позже этот сон был увязан с другими снами, в которых фигурировали материнские фигуры, и стал частью аналитического обсуждения всей серии.

Некоторые аналитики-юнгианцы выступают против смешения группового и индивидуального анализа и даже принципиально не принимают группового лечения, другие же (включая и меня) считают, что зачастую комбинация индивидуальной и групповой работы может быть более полезной, чем тот или иной подход в отдельности. Групповой процесс способен вызвать состояние аффектированного эго непосредственно в самой ситуации, также как это делают сновидения. В групповом сеттинге также существует разная констелляция персоны и тени. Многие пациенты чувствуют, что благорасположенность аналитика приносит мало облегчения в случае подавленной вины, поскольку аналитик — «человек особенный», «он-то понимает, а вот другие нет». Групповой сеттинг, по всей видимости, констеллирует архетипическое ощущение общества или семьи; следовательно, благорасположенность группы зачастую способствует повышению чувства само-приемлемости у пациента.

Хорошая аналитическая техника требует, чтобы любое решение относительно начала или прекращения участия в групповой терапии рассматривалось столь же тщательно, что и вопросы начала и завершения индивидуального анализа. В выработке таких решений большую помощь часто оказывают сновидения. Как и при приеме любого решения о важном изменении, такого, скажем, как прекращение анализа, часто самым мудрым является приход к наилучшему возможному решению на основе сознательного размышления с отсрочкой его осуществления до тех пор, пока есть время проследить реакцию (если таковая последует) на это решение в материале сновидения. Принятие сознательной позиции, даже если позже она и изменится, дает точку отсчета в сознании для компенсаторных сновидений.

Сновидения могут указывать на необходимость большего участия в групповом процессе и на самом деле служат таким указанием, зачастую означая, что какая-то важная деятельность в сновидении происходит в присутствии членов группы. Временами, однако, сновидения показывают, что анализанду лучше воздержаться от вхождения в группу, возможно, потому что есть более неотложная работа, которую необходимо сделать на индивидуальной основе. Один пример такого сна: сосед возжелал, чтобы эго сновидения подрезал живую изгородь (кустарник), но эго сновидения отказалось от этого, решив, напротив, посадить такой изгороди еще больше. Тогда эго сновидения обнаружило, что за его собственным задним двором находится обширная неразработанная территория с множеством построек и садовым участком.

Когда член терапевтической группы видит сон о другом участнике, то часто весьма полезно принести сон на групповой сеттинг для дальнейшей работы. Одна женщина, которая только что приняла участие в работе терапевтической группы, обнаружила ожесточенную реакцию на женщину, уже некоторое время работавшую в группе. Она чувствовала, что эта другая женщина была «любимицей группы», в то время как она сама подвергалась критике почти за любое слово или действие. Ее реакция, обсуждавшаяся на индивидуальной аналитической сессии, показала острую проблему «враждующих сестер», которая до того оставалась незамеченной. Позже она увидела сон, в котором чувствовала себя очень дружественно настроенной к той женщине из терапевтической группы, — сон, ясно продемонстрировавший компенсацию ее сознательной реакции. Она решила рассказать сон на группе и очень быстро поняла, с приличествующим данной ситуации эмоциональным инсайтом, что она испытывала чувство родства с этой женщиной, не взлюбив и убоявшись ее поначалу.

1. Аналитический процесс имеет место в пределах преобразующего поля переноса — контрпереноса.

2. Бессознательные процессы аналитика не могут быть не втянуты в анализ, но они должны быть незначительны по сравнению с аналогичными процессами у анализанда.

3. Сновидения, в которых анализанд ясно видит аналитика (и наоборот), должны быть исследованы особенно тщательно, в особенности если они содержат сильные эротические элементы.

4. Сновидения могут служить информативным подспорьем в выборе редуктивного или проспективного анализа, применения медикаментозного лечения и других клинических средств, но они должны быть лишь частью процесса принятия решения.

5. Толкование сновидения не всегда является главным стержнем анализа.

6. Вообще, необходимо следовать материалу, связанному с самым сильнодействующим состоянием аффектированного эго у анализанда.

7. Преобразующее поле анализа состоит из переживания состояний аффектированного эго внутри (в пределах) безопасного теменоса анализа. Поддержание безопасности теменоса, когда ему грозит разрушение, имеет первостепенное значение перед толкованием сновидений и другими аспектами аналитической работы.

8. Значение сна неисчерпаемо, даже если сон выглядит полностью понятым. Чувство смиренной скромности является жизненно важным в деле толкования сновидений.