Я еду к матери Т.
Швейцар в гимназии дал мне адрес. Держался весьма прохладно, ведь заходить в здание мне запрещено.
Да и не пойду я туда, уеду в Африку. Сейчас сижу в трамвае.
Мне до конечной остановки.
Красивые дома понемногу сменяются неказистыми. Проезжаем бедные кварталы и попадаем в район роскошных вилл.
«Конечная! — объявляет водитель. — Всем выйти из вагона!» Я был единственным пассажиром.
Воздух тут заметно чище, чем там, где живу я.
Где здесь номер двадцать три?
Сады ухожены, тут нет садовых гномов, застывших оленей и грибков.
Наконец, нахожу двадцать третий дом.
Высокие ворота, дома за ними не видно — так велик парк.
Звоню и жду.
Появляется привратник, пожилой мужчина. Калитки не открывает.
— …Вы бы хотели?
— Я бы хотел поговорить с фрау Т.
— По какому вопросу?
— Я учитель ее сына.
Он открывает решетчатую калитку.
Мы идем через парк.
За темными елями виднеется дом.
Почти дворец.
Слуга уже ждет нас, и привратник препоручает меня слуге!
— Господин хотел бы говорить с милостивой фрау. Он — учитель молодого господина. — Слуга кланяется.
— Тут могут возникнуть трудности, — говорит он учтиво. — Дело в том, что милостивая фрау сейчас как раз принимает гостей.
— Но мне нужно срочно переговорить с ней по очень важному делу.
— Не могли бы вы записаться на завтра?
— Нет, это касается ее сына.
Он улыбается и делает еле заметный пренебрежительный жест:
— У милостивой фрау часто нет времени и для ее сына. И молодому господину обычно тоже приходится записываться.
— Послушайте, — говорю я, бросая на него сердитый взгляд, — доложите обо мне немедленно или же вы понесете ответственность!
Он ошарашенно смотрит на меня, потом опять кланяется.
— Хорошо, попытаемся. Следуйте за мной.
Мы входим в роскошный холл и поднимаемся по лестнице на второй этаж. По лестнице нам навстречу спускается дама, слуга приветствует ее, она ему улыбается. И мне.
Я ведь ее знаю? Да кто же это?
— Это была киноактриса Икс, — шепчет мне слуга.
Ах, ну да, точно!
На днях я впервые видел ее. Она была фабричной работницей, которая вышла замуж за директора фабрики.
Она — подруга оберплебея.
Вымысел и правда жизни!
— Она художник от бога, — убежденно говорит слуга, и вот мы оказываемся на втором этаже.
Дверь открыта, слышно, как госпожа смеется. Сидят, должно быть, в соседней комнате. Пьют чай.
Слуга заводит меня в маленький салон и просит присесть, он постарается устроить нам встречу при первой возможности.
Прикрывает дверь. Остаюсь один и жду. До вечера еще далеко, но дни стали короче.
На стенах висят старые гравюры. Юпитер и Ио. Амур и Психея. Мария Антуанетта.
Это розовый салон с большим количеством золота.
Сижу на стуле, вижу стулья, стоящие вокруг стола. Сколько ж вам лет? Уже скоро двести…
И кто только не успел на вас посидеть.
Люди. Они говорили: «Мы сегодня идем на чай к Марии Антуанетте».
Люди. Они говорили: «Мы сегодня идем на казнь Марии Антуанетты».
Где сейчас Ева?
Хоть бы она была еще в больнице, там у нее, по крайней мере, есть постель.
Хоть бы она еще поболела.
Я подхожу к окну.
Черные ели стали еще черней — вечереет.
Жду.
Наконец, дверь медленно открывается.
Оборачиваюсь: сейчас войдет мать Т.
Как она выглядит?
Я ошеломлен.
Передо мной стоит не мать Т., а сам Т.
Собственной персоной.
— Мама велела меня позвать, когда услышала, что вы здесь. У нее, к сожалению, нет времени.
— Вот как? А когда у нее будет время?
Он устало пожимает плечами.
— Не знаю. У нее совсем нет времени.
Разглядываю Рыбу.
У его мамы нет времени. Чем же она так занята? Она думает только о себе.
И я вспоминаю про священника и про идеалы человечности.
Богатые действительно всегда выигрывают?
Вино не станет водой?
И я спрашиваю у Т.:
— Если твоя мама всегда занята, может быть, я могу поговорить с твоим отцом?
— С отцом? Но ведь его никогда нет дома! Он всегда в отъезде, я его почти не вижу. Он руководит концерном.
— Концерном?
И я вижу лесопилку, которая не пилит.
Дети сидят у окон и расписывают кукол.
Экономят свет, потому что у них нет света.
А Бог проходит по всем дорогам.
Он видит лесопилку и детей.
Он приходит сюда.
И стоит перед высокими воротами.
А старый привратник его не пускает.
— …Вы бы хотели?
— Я бы хотел переговорить с родителями Т.
— По какому вопросу?
— Им это уже известно.
Да, уже известно, но они его не ждут…
— А чего вы, собственно, хотите от моих родителей? внезапно раздается голос Т.
Перевожу взгляд на него.
Вот-вот сейчас улыбнется, думаю я.
Но он больше не улыбается.
Почуял, что его поймали?
И в глазах у него вдруг появляется блеск.
И ужас.
Я говорю:
— Хочу поговорить о тебе с твоими родителями, но им, к сожалению, некогда.
— Обо мне?
Усмехается.
Довольно бессмысленно.
Как будто он сейчас к чему-то прислушивается.
К чему?
Что он услыхал?
Крылья безумия?
Я спешу на выход.