Юность Поллианны

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

В Белдингсвилле, в один из августовских дней, миссис Чилтон дождалась, когда Поллианна ушла спать, и только тогда решилась поговорить с мужем о письме, которое пришло утром. Ей всё равно пришлось ждать, приёмная доктора была переполнена, а потом ему надо было навестить двух больных, которые жили на окраине, за холмом, и домой он вернулся очень поздно.

Было около десяти часов вечера, когда доктор наконец вошёл в гостиную. При взгляде на жену его усталое лицо озарилось улыбкой, но через мгновение в глазах появилась тревога.

— Полли, милая, что случилось? — встревоженно спросил он.

— Ничего особенного, просто письмо. Я не думала, что ты обо всём узнаешь по одному взгляду на меня.

— Тогда ты не должна выглядеть так, чтоб я мог догадаться, — улыбнулся он. — А что там написано?

Миссис Чилтон задумалась, потом молча взяла лежащее рядом с ней письмо.

— Я лучше прочту тебе, — сказала она. — Это от Деллы Уэзербай из санатория доктора Эймса.

— Хорошо, я весь внимание, — проговорил муж, опускаясь на диван, стоящий рядом со стулом жены, и вытягиваясь во всю длину.

Но жена не стала злоупотреблять его вниманием. Она встала и заботливо укрыла его пушистым пледом. Всего год назад они поженились; теперь ей было сорок два. Иногда казалось, что в этот короткий год она старалась вместить всю любовь и нежность, которые скопились за двадцать лет одиночества и тоски. Так же было и с сорокапятилетним доктором, в воспоминаниях которого тоже жили одиночество и тоска. Но ему оставалось только принимать это внимание. Конечно, он принимал его с радостью, хотя старался быть осторожным и не показывать этого слишком явно. Он сделал открытие, что миссис Полли слишком долго была мисс Полли и легко могла счесть себя навязчивой. Поэтому он только погладил ей руку, когда она лёгким прикосновением поправляла плед.

Наконец и она сама устроилась поудобнее, чтобы прочитать вслух письмо.

«Уважаемая миссис Чилтон, — писала Делла Уэзербай, — шесть раз я начинала писать Вам письмо и каждый раз рвала его. Так вот, в этот раз я решила не начинать совсем, а просто сказать Вам сразу, что мне нужно. Мне нужна Поллианна. Можно мне её получить?

В прошлом марте я познакомилась с Вами и Вашим мужем, когда Вы приезжали за ней, но Вы, наверное, меня не запомнили. Я попросила доктора Эймса, который знает меня очень хорошо, написать Вашему мужу, чтобы Вы не боялись доверить нам Вашу маленькую племянницу.

Я узнала, что Вы с мужем собираетесь поехать в Германию, но Поллианну хотели бы оставить здесь, и вот, набралась дерзости написать Вам. Умоляю Вас, миссис Чилтон, отпустите её к нам! А теперь позвольте объяснить почему.

Моя сестра, миссис Кэрью — одинокая, несчастная женщина. Она живёт в мрачном мире, в который не проникает солнечный свет. Если есть кто-нибудь, кто принёс бы ей лучик солнца, то это Ваша племянница. Не позволите ли Вы ей попробовать? Я бы хотела рассказать Вам, что она сделала здесь, в санатории, но не могу, это надо видеть. Уже давно я поняла, что о Поллианне невозможно рассказать. Когда попытаешься, получается какая-то нудная и назойливая менторша. Но мы с Вами знаем, что она совершенно не такая. Её надо увидеть, пусть уж она говорит за себя. Вот я и хочу дать ей возможность быть самой собой. Она будет ходить в школу, конечно, но в глубине души я надеюсь, что она исцелит израненное сердце моей сестры.

Не знаю, как закончить. Для меня это труднее, чем начать, я совсем не хочу заканчивать это письмо. Я хотела бы говорить и говорить из страха, что если я остановлюсь, то у Вас появится возможность сказать «нет». Если у Вас есть искушение сказать это ужасное слово, не могли бы Вы просто представить, что я всё ещё говорю, убеждая Вас, как мы нуждаемся в Поллианне?

— Ну вот! — воскликнула миссис Чилтон. — Читал ты когда-либо в жизни такое удивительное письмо? Слышал о более нелепой, дикой просьбе?

— Знаешь, я не совсем уверен, — улыбнулся доктор. — Я не думаю, что так уж нелепо хотеть, чтобы рядом была Поллианна.

— Но смотри, что она пишет! Исцелить раненое сердце! Можно подумать, что наша девочка — какое-нибудь лекарство!

Доктор засмеялся, а потом приподнял брови.

— А знаешь, ведь так оно и есть! Я всегда говорил — хорошо бы её прописать и купить, как пачку таблеток. Чарли Эймс рассказывал, что весь год, пока она была там, у них говорили: «Дать дозу Поллианны».

— Дозу! — возмутилась миссис Чилтон.

— Значит, ты не хочешь её пускать?

— Пускать? Конечно, нет! Зачем? Ты думаешь, я позволю ребёнку жить с совершенно незнакомыми людьми? Да ещё с какими! Почему я должна думать, что эта сиделка будет держать её в бутылке с ярлычком и использовать до моего приезда из Германии?

Доктор опять запрокинул голову и сердечно рассмеялся, но только на мгновение. Его лицо совершенно изменилось, когда он сунул руку в карман, чтобы извлечь оттуда письмо.

— А я сегодня получил письмо от доктора Эймса, — сказал он, и в голосе его прозвучало что-то такое, что жена настороженно нахмурилась. — Я думаю, теперь я прочту тебе своё письмо.

«Дорогой Том,

Мисс Делла Уэзербай попросила меня, что-бы я написал ей и её сестре характеристику, что я с радостью выполняю. Я знаю их с детства. Они из старинной знатной семьи, и они благородные леди. По этому поводу вам не нужно беспокоиться.

Их было три сестры — Дорис, Руфь и Делла. Дорис вышла замуж за некоего Джона Кента против желания всей семьи. Кент хорошего рода, но какой-то странный, по-моему, он просто чудак, и с ним неприятно было иметь дело. Он страшно рассердился на Уэзербаев, и между ними не было почти никакой связи, пока не появился ребёнок. Уэзербай обожали маленького Джеймса (они его называли просто Джеми). Когда ему исполнилось четыре года, мать его умерла, и семья приложила все старания, чтобы отец отдал ребёнка им. Неожиданно Кент исчез и увёз мальчика с собой. С тех пор о нём никто не слыхал, хотя его разыскивали по всему миру.

Потеря внука практически убила миссис и мистера Уэзербай, вскоре после этого они умерли. К тому времени Руфь уже овдовела. Фамилия её мужа была Кэрью. Он был очень богат и намного старше её. Кажется, он всего год прожил после свадьбы и оставил её с младенцем сыном, который тоже умер.

Со времени, как исчез маленький Джеми, у Руфи и Деллы осталась единственная цель в жизни — найти его. Они не жалеют денег, перевернули небо и землю, но всё тщетно. Делла стала сестрой милосердия. Она хороший работник и весёлая, исполнительная, разумная девушка, хотя не забывает своего племянника и не упускает ни одной возможности, которая помогла бы ей установить, где он.

Но с миссис Кэрью всё совершенно по-другому. После того, как она потеряла своего мальчика, всю свою неистраченную материнскую любовь она сосредоточила на сыне своей сестры. Ты можешь себе представить, что с ней было, когда он исчез. Это случилось восемь лет назад, и для неё эти годы стали годами страданий, горечи и мрака. Всё, что можно купить за деньги, доступно ей, но её ничего не удовлетворяет, ничего не интересует. Делла чувствует, что наступило время вывести её из этого состояния любой ценой, и верит, что маленькая племянница твоей жены обладает секретным ключом, чтобы отпереть для её сестры дверь в новую жизнь. Вот такая история. Я надеюсь, вы найдёте выход, как помочь её просьбе. Ещё я бы хотел добавить от себя, что буду очень благодарен вам за услугу, потому что Руфь Кэрью и её сестра — очень хорошие друзья моей жены и мои тоже. Всё, что касается их, касается и нас.

Когда он кончил письмо, воцарилось молчание, такое долгое, что доктор тихонько произнёс:

— Ну что, Полли?

Она всё молчала. Доктор внимательно посмотрел ей в лицо и заметил, что обычно твёрдые губы и подбородок слегка дрожат. Он ждал, пока жена смогла заговорить.

— Как ты думаешь, когда они её ждут? — наконец спросила она.

Неожиданно для себя доктор Чилтон тихонько вздохнул.

— Ты хочешь сказать, что позволишь ей поехать? — спросил он.

Жена негодующе обернулась.

— Томас Чилтон, что за вопрос? Ты думаешь, после такого письма я её не пущу? Кроме того, доктор Эймс просит нас! Ты думаешь, после того, что он сделал для нашей Поллианны, я смогу ему в чём-нибудь отказать?

— А ты не можешь?

Жена только одарила его презрительным взглядом.

— Напиши доктору Эймсу, что мы отпустим Поллианну. И попроси его сказать мисс Уэзербай, чтобы она прислала нам подробный адрес, до десятого, ты ведь отплываешь в этих числах! А я хочу убедиться лично, что ребёнок благополучно устроился, прежде чем уеду.

— Когда ты думаешь сказать об этом Поллианне?

— Возможно, завтра.

— А что ты ей скажешь?

— Я точно не знаю, самое необходимое. Что бы там ни было, Томас, мы не хотим её испортить. Ни один ребёнок не устоит, если однажды вобьёт себе в голову, что он вроде… вроде…

— Микстуры в бутылочке, на которой прилеплен рецепт? — прервал её доктор, улыбаясь.

— Да, — вздохнула миссис Чилтон. — Что ни говори, она неотразима. Ты прекрасно знаешь, мой дорогой.

— Знаю, — кивнул муж.

— Она, конечно, понимает, что мы с тобой, да почти половина города, играем в её игру. С тех пор как она показала нам, что по Писанию можно жить, мы намного счастливее. — Голос миссис Чилтон немного дрогнул, но она продолжала: — Если бы она сознательно играла в эту игру, а не жила ею, то, разумеется, она была бы не нашей Поллианной, а, как выразилась эта девушка, нудной менторшей. В Слово Божие нельзя играть, по нему нужно жить, только тогда оно становится живым и изменяет сердца. Так говорил ей отец. Что бы я ей ни сказала, я не собираюсь объяснять, что она поедет к миссис Кэрью вместо микстуры, — закончила миссис Чилтон, решительно поднялась и отложила в сторону рукоделие.

— Я думаю, это очень разумно, — поддержал её доктор.

На следующий день Поллианна узнала о предстоящей поездке, и вот каким образом.

— Моя дорогая, — начала тётя, когда утром они остались одни, — как тебе понравится, если следующую зиму ты проведёшь в Бостоне?

— С вами?

— Нет, я решила поехать с твоим дядей в Германию. Но миссис Кэрью, хорошая приятельница доктора Эймса, предложила, чтобы ты приехала и остановилась у них на зиму. Я думаю, тебе лучше поехать.

Поллианна изменилась в лице.

— Тётя Полли! — воскликнула она. — В Бостоне не будет ни Джимми, ни мистера Пендлтона, ни миссис Сноу, никаких знакомых!

— Но ведь у тебя их и не было, когда ты приехала сюда.

Внезапная мысль озарила лицо Поллианны.

— Ну конечно же, тётя Полли! Значит, в Бостоне есть и Джимми, и мистер Пендлтон, и миссис Сноу? Они ждут меня, а я их ещё не знаю?

— Да, дорогая.

— Тогда я могу радоваться. Теперь я вижу, тётя Полли, что вы умеете играть в игру лучше, чем я. Я не думала, что кто-нибудь ждёт меня там. А их ведь так много! Я видела некоторых из них, когда мы были там два года назад с миссис Грей. Знаете, мы пробыли там целых два часа. На станции был один мужчина, очень внимательный и добрый. Он показал мне, где можно выпить воды. Вы думаете, он ещё там? Я бы с удовольствием с ним познакомилась. А ещё была очень хорошая женщина с маленькой девочкой. Они живут в Бостоне, так они мне сказали. Девочку зовут Сюзи Смит. Возможно, я и с ними встречусь, да? А ещё там был мальчик и другая женщина с ребёночком, только они живут в Гонолулу; я, наверное, не смогу их найти. Но там наверняка будет миссис Кэрью. А кто такая миссис Кэрью, тётя Полли? Она нам не родственница?

— Помилуй, Поллианна! — воскликнула миссис Чилтон, то ли смеясь, то ли ужасаясь. — Как можно уследить за твоим языком? А за твоими мыслями вообще невозможно угнаться, когда они мчатся в Гонолулу и обратно за две секунды! Нет, миссис Кэрью нам не родственница, она сестра Деллы Уэзербай. Ты помнишь мисс Уэзербай из санатория?

Поллианна захлопала в ладоши:

— Её сестра? Сестра мисс Уэзербай? Как хорошо! Миссис Уэзербай такая милочка! Я её любила. У неё лучики вокруг глаз и вокруг рта, когда она улыбается, и она знает замечательные истории. Мы с ней были только два месяца. Сперва я жалела, что она не была с самого начала, но потом я обрадовалась — тогда мне было бы труднее с ней расстаться. А теперь можно думать, что она опять со мной, потому что со мной будет её сестра. Миссис Чилтон глубоко вздохнула.

— Поллианна, дорогая, ты не должна ожидать, что они похожи.

— Почему? Они же сёстры, тётя Полли, — возразила девочка, широко раскрыв глаза. — Я думаю, сёстры всегда похожи. У нас в «Женской помощи» их было две пары. Одна пара — двойняшки, они так были похожи, что невозможно было сказать, которая из них миссис Пек, а которая миссис Джонс, пока на носу у миссис Джонс не выросла бородавка. Тогда, конечно, стало легче. Когда она жаловалась, что все её зовут миссис Пек, я сказала, что если бы они смотрели на бородавку, как я, они бы сразу поняли. Она почему-то очень рассердилась, то есть огорчилась. Я думала, она обрадуется, что их можно различить, особенно когда она стала начальницей, а люди часто её не признавали — не уступали места, не оказывали внимания в церкви, например… ну, вы знаете. Потом я слышала, как миссис Уайт говорила миссис Роусон, что миссис Джонс пробовала абсолютно всё, что только можно придумать, чтобы избавиться от этой бородавки, даже насыпала соль птичке на хвост. Не понимаю, как это может помочь? Тётя Полли, если насыпать соль птичке, разве это поможет от бородавки?

— Конечно, нет, детка! Ох, какая ты болтливая, Поллианна, особенно когда начинаешь говорить об этой «Женской помощи»!

— Правда? — печально спросила девочка. — А вам неприятно? Я не хочу докучать вам, честно, тётя Полли! Знаете, если я говорю о «Женской помощи», вы можете радоваться. Когда я о них вспоминаю, то думаю, как я рада, что больше не у них, а у собственной тёти. Вы можете этому радоваться, правда, тётя Полли?

— Да, да, дорогая, конечно, могу, — засмеялась миссис Чилтон, поднимаясь и выходя из комнаты. Неожиданно она почувствовала себя очень виноватой, что когда-то её раздражали вечные Поллианнины радости.

Последующие дни, пока письма летали в Бостон и обратно, Поллианна готовилась к переезду, нанося прощальные визиты белдингсвилльским друзьям.

Буквально все в этом вермонтском селеньице знали Поллианну, и почти все играли в её игру. Всего несколько человек воздерживались, потому что были полные невежды и не желали понять, в чём заключается игра. Из дома в дом Поллианна переносила новость, что она собирается в Бостон на всю зиму, а отвечали ей возгласы сожалений и протеста, начиная от Нэнси из тётиной кухни и кончая огромным домом на холме, где жил Джон Пендлтон.

Нэнси бестрепетно говорила всем (кроме своей хозяйки, конечно), что считает эту поездку просто глупостью и с радостью взяла бы мисс Поллианну к себе домой, вот так бы и взяла. А миссис Полли могла бы спокойно катить в свою Германию.

Джон Пендлтон повторил практически то же самое, только он не постеснялся сказать это самой миссис Чилтон. Что же касается Джимми, двенадцатилетнего мальчика, которого Джон Пендлтон взял к себе, потому что так хотела Поллианна, и усыновил, потому что сам захотел, тот откровенно негодовал и не замедлил это высказать.

— Ты же только что приехала, — начал он тем тоном, которым пытался скрыть, что у него есть сердце.

— Да я здесь с самого марта! Кроме того, я не собираюсь там жить всегда. Это только на одну зиму.

— Ну и что? Тебя не было дома аж целый год. Если бы я знал, что ты уедешь опять, я бы не помог встречать тебя с флагами и с оркестром.

— Ты что! — удивилась Поллианна, а потом, с едва заметным превосходством, вызванным уязвлённой гордостью, добавила: — Я не просила тебя встречать меня с флагами. Кроме того, ты сделал две ошибки. Ты должен был сказать «я бы не помогал», вместо «я бы не помог». Слово «аж» употреблять не стоит. Во всяком случае, оно грубое.

— Подумаешь! Как мог, так сказал.

Поллианна ещё неодобрительней посмотрела на него:

— Ты сам просил, чтобы я поправляла тебя, когда ты говоришь неправильно, потому что мистер Пендлтон старается тебя научить.

— Вот росла бы ты в детском приюте, где никто на тебя не обращает внимания, кроме целой толпы старух, которым только и есть дела, что тебя поправлять, ты сказала бы и чего-нибудь похуже!

— Джимми Бин!!! — вспыхнула Поллианна. — У нас в «Женской помощи» не было старух, понял? Во всяком случае, многие из них не такие старые, — торопливо поправилась она; склонность к правде и к правильности речи превзошли её раздражение. — К тому же…

— А я совсем и не Джимми Бин, — прервал её мальчик, задиристо поднимая голову.

— Ты не Джимми Бин?.. То есть как?..

— Я законно усыновлён. Он собирался это сделать сразу, он сам мне сказал, только был занят другими делами. А теперь вот сделал. И теперь меня зовут Джимми Пендлтон, а его я должен звать дядя Джон, только я… я ещё не привык. И я… я не зову, ещё не начал.

Он говорил сердитым, резким голосом, но все следы неприязни исчезли с лица Поллианны. Она радостно захлопала в ладоши:

— Ой, как замечательно! Теперь у тебя есть настоящая семья, которая о тебе заботится! И ты никому не должен объяснять, что он тебе не родственник, потому что у тебя такая же фамилия. Я так рада, рада, ра-ада-а-а!

Джимми соскочил с каменной стены, на которой он сидел, и пошёл в сторону. Щёки его горели, в глазах стояли слёзы. Это ведь Поллианне обязан он всем, совершенно всем. И этой самой Поллианне он только что сказал…

Он озлобленно поддел ногой маленький камешек, потом другой и третий. Горячие слёзы чуть не брызнули из его глаз и не побежали по пылающим щекам, как бы он ни старался унять их. Он опять поддел камешек, потом другой, нагнулся, поднял третий и швырнул его изо всех сил. Минуту спустя он медленно подошёл к Поллианне.

— А вот я добегу до этой сосны раньше тебя, — небрежно бросил он.

— Ну, нет! — закричала Поллианна, спрыгивая со стенки.

Соревнования не состоялись, Поллианна вспомнила, что быстрый бег ей запрещён. Но для Джимми это не имело значения. Щёки его приобрели обычный оттенок, глаза сияли обычным блеском, слёз уже не было. Он стал опять самим собой.