За Черной рекой

5. Дети Юхиббола Сага

— В какой стороне река? — Бальфус потерял ориентацию.

— К реке нам сейчас не пробиться, — буркнул Конан, — пуща между деревней и рекой кишит воинами. Вперед! Направимся туда, где нас ждут меньше всего — на запад!

Погружаясь в чащу, Бальфус оглянулся и увидел частокол, из-за которого торчали головы дикарей. Пикты выглядели ошарашенными. Поспешив к ограде отбивать атаку, они увидели тело убитого воина, но врагов не нашли.

Бальфус понял, что пикты еще не знают, что узник бежал. По доносившимся звукам он догадался, что воины под пронзительные команды шамана добивают взбесившегося змея. Через минуту тон криков изменился. Раздались вопли бешенства. Конан угрюмо рассмеялся. Ведя Бальфуса по узенькой тропинке на запад, он бежал так быстро и уверенно, словно перед ним расстилалась широкая освещенная дорога. Бальфус с трудом поспевал за варваром, оглядываясь на зеленые стены леса.

— Теперь они пойдут за нами. Зогар видел, что моей головы нет в куче перед храмом… Пес! Жаль, не нашлось второго копья! Тропы придерживайся, не суетись… При блеске факелов нас трудно выследить, а из деревни ведет по меньшей мере дюжина тропинок. Сначала они кинутся к реке и растянут кордон воинов на пару миль вдоль берега, рассчитывая на нашу попытку пробиться. Дудки, мы не свернем с тропы, пока нас не вынудят к этому. Ну а теперь, Бальфус, беги так, как никогда не бегал раньше.

— Быстро же они опомнились, — вздохнул Бальфус, ускоряя бег.

— Они ничего не боятся слишком долго, — ответил Конан.

Некоторое время они бежали молча. Бальфус ни минуты не сомневался в правильности решений киммерийца. Через некоторое время Конан заговорил опять.

— Когда уйдем достаточно далеко от селения, сделаем крюк и свернем к реке. Другой деревни нет на много миль от Гвавелы, а все пикты собрались вокруг нее. До рассвета на нас не выйдут, а мы к тому времени уже свернем с тропы в лес.

Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы Бальфуса. Он чувствовал сильную боль в боку, бег превращался в мучение.

Внезапно Конан остановился, обернулся и внимательно прислушался.

— Свернем в лес? — прохрипел Бальфус.

— Дай мне свой топор, — тихо прошептал Конан.

— Может быть, оставим тропу?

Конан замотал головой и втянул товарища в кусты, Взошла луна, освещая тропу слабым светом.

— Мы не можем драться с целым племенем, — шепнул Бальфус.

— Человек не смог бы так быстро напасть на наш след и так быстро идти по нему. Молчи!

Наступила грозная тишина, и Бальфусу казалось, что прерывистый стук его сердца разносится на много миль вокруг. Потом внезапно, без единого звука, на тропинке показалась голова зверя. Сердце Бальфуса заколотилось еще сильнее, в диком предчувствии силуэта саблезубого. Но эта голова была меньше, и принадлежала она леопарду, молча обнажившему клыки и обнюхивавшему дорогу. К счастью, слабый ветерок дул в сторону от спрятавшихся людей. По спине Бальфуса поползли мурашки — хищник несомненно преследовал их. Подозрительно целеустремленный леопард поднял узкую морду, глаза его блеснули желтым огнем; хищник глухо зарычал.

В это мгновение Конан метнул топор. Вся сила могучего плеча вложилась в стремительный бросок, и полоска серебра сверкнула в лунном свете. Еще не успев до конца осознать происходящее, Бальфус увидел конвульсивно корчащегося леопарда. Рукоять топора торчала из его черепа. Конан выскочил из зарослей, выдергивая оружие, и втаскивая убитого зверя в кусты, пряча его от случайных взглядов.

— Теперь вперед и быстро! — бросил он, сворачивая на юг от тропы. — Воины шли за этим котом. Как только разум вернулся к шаману, Зогар послал его за нами. Пикты, бегущие за хищником, отстали, а он кружил у деревни, пока не напал на след. Они идут, вслушиваясь в его рычание. Ха! — вряд ли они еще раз услышат его, но зато увидят кровь на траве и падаль в кустах. К сожалению, тогда же они увидят и наши следы. Так что иди осторожнее.

Без всяких усилий уклоняясь от колючих кустов, Конан скользил между деревьями, не касаясь стволов и ступая в самые укромные места. Для Бальфуса подобная прогулка была мучительной.

Ни один звук не раздавался за их спиной. Пройдя около мили, Бальфус вновь открыл рот:

— Разве Зогар Саг способен хватать леопардов и делать из них гончих псов?

Конан покачал головой:

— Этого он вызвал из пущи.

— Но, — настаивал Бальфус, — если он способен приказывать животным, отчего бы ему не послать весь лес в погоню за нами?!

Некоторое время Конан молчал, после ответил — но крайне неохотно:

— Не всем зверям может приказывать шаман, а лишь помнящим Юхиббола Сага.

— Юхиббол Саг, — Бальфус с удивлением повторил древнее имя. Три или четыре раза за свою жизнь он слышал его от стариков.

— Было время, когда его призывали все живущие существа. В те времена люди и звери говорили на одном языке. Все забыли: и люди, и звери. Немногие помнят. Помнящие Юхиббола Сага — братья, они имеют общую речь.

Бальфус ничего не ответил; в памяти своей он мучился у пиктского столба и видел, как пуща шлет своих детей по зову шамана: жуткие зубастые кошмары.

— Люди цивилизации смеются, — тем временем продолжал Конан, — но никто из них не способен объяснить, каким образом Зогар Саг зовет из пущи питонов, тигров и леопардов, заставляя их покоряться своей воле. Таков нелепый обычай городских — не хотят верить в то, чего не может объяснить их недоношенная наука.

Тауранский люд был ближе остальных аквилонцев к необычному, живы были обычаи, укоренившиеся в древности. А Бальфус повидал многое, от чего кровь стыла в жилах, и не мог возразить против правды в словах варвара.

— Я слышал, что где-то здесь находится древняя роща, посвященная Юхибболу Сагу, — говорил Конан, — но я не нашел ее. Роща эта помнит зверей больше, чем я видел за всю свою жизнь.

— Теперь они пойдут по нашему следу?

— Уже пошли, — спокойно ответил Конан. — Зогар не поручит поиски одному зверю.

— Что же нам делать? — с тревогой спросил Бальфус, сжимая топор и вглядываясь в своды листвы, ожидая появления рвущих когтей и клыков.

— Погоди! — Конан неожиданно встал на колени и стал чертить на земле какой-то странный знак.

Наклонившись и выглядывая из-за его широкого плеча, Бальфус задрожал, сам не зная отчего. Ветра не было, но листья качнулись над ними, и зловещий стон пробежал по ветвям. Конан загадочно посмотрел вверх, потом встал и хмуро покосился на нарисованный символ.

— Что это? — шепнул Бальфус. Рисунок казался ему архаичным и непонятным. Он думал, что лишь неосведомленность мешает ему распознать один из обычных знаков доминирующих культур. Но будь на его месте образованный художник — и он ни на шаг не приблизился бы к пониманию.

— Я видел этот знак на камне пещеры, где миллионы лет не ступала человеческая нога, — проговорил Конан, — среди необитаемых гор за морем Вилайет, за полсвета от пущи. Позднее видел, как черный музыкант из страны Куш чертил его на песке у безымянной реки. Он сказал мне, что знак принадлежит Юхибболу Сагу и созданиям, признающим его. Смотри!

Они спрятались в густой зелени кустов и молча ждали. На востоке рокотали барабаны, и гул с севера и запада доносился, как ответ этому призыву. Бальфус похолодел, хотя понимал, что много миль отделяет его от обнаженных мужчин, бьющих в барабаны, глухой грохот которых служил ужасной увертюрой грядущей кровавой драмы.

Бальфус ощутил, что подсознательно сдерживает дыхание. Потом заросли расступились, и вышла великолепная пантера. Полосы лунного света, проникающего сквозь крышу ветвей, играли на ее блестящей шкуре, под которой легко перекатывались звериные мышцы.

Она шла в их сторону, низко опустив голову и обнюхивая след. Вдруг животное остановилось, почти касаясь ноздрями знака. Несколько минут зверь стоял неподвижно, и вдруг длинное тело распласталось на земле перед знаком, склоняя хищную голову. В позе хищника сквозил страх и бесконечное обожание. После пантера приподнялась и, касаясь земли брюхом, отползла назад. Она повернулась, как бы охваченная паникой, и исчезла в лесу. Дрожащей рукой Бальфус стер пот со лба и посмотрел на Конана. Глаза варвара сияли огнем, который никогда не вспыхивал во взгляде человека, вскормленного молоком цивилизации. В эти минуты варвар был абсолютно дик и забыл о существовании человека рядом с ним. В горящем взоре киммерийца Бальфус увидел первобытные видения и полуреальные воспоминания; тени рассвета жизни, отброшенные развитыми расами — привидения, не названные и безымянные.

А спустя мгновение огни погасли, и Конан молча углубился в лесные дебри.

— Зверей больше не стоит бояться, — сказал он.

— А людей? Ведь мы оставили знак, который они могут прочитать.

— Им нелегко будет выйти на след без помощи животных, и до знака пикты не будут уверены в том, что мы свернули на юг. Хотя лесные тропинки кишат воинами, ищущими нас; поэтому днем идти нельзя. Как только отыщем укромное место — пересидим там и дождемся ночи. Тогда повернем и пойдем пробиваться к реке — надо предупредить Валаннуса. Если мы дадим себя убить, то ничем ему не поможем.

— Предупредить Валаннуса?!

— Да. Дьявольщина! Лес у реки кишел пиктами — вот почему нас достали. Военные чары Зогара — не просто нападение. Он добился того, чего на моей памяти не добивался ни один пикт — он объединил до шестнадцати кланов. Все дело в магии — за колдуном пойдут дальше, чем за вождем. Ты видел толпу в деревне, но есть еще сотни туземцев на побережье. И легионы их движутся из дальних селений. Наберется никак не менее трех тысяч… Я лежал в кустах и слышал разговор проходящих мимо — они хотят ударить по форту, но время выступления неизвестно. Впрочем, Зогар не станет долго ждать. Он собрал их, довел до безумия, и если час битвы отдалится — все перегрызутся между собой. Племена подобны тиграм, ошалевшим от запаха крови.

Я не знаю, возьмут форт или нет, но, так или иначе, мы должны переправиться через реку и предупредить их. Поселенцы возле велитрийской дороги обязаны укрыться в форте или бежать в Велитриум. Когда пикты осадят форт, остальные их отряды прочешут дорогу далеко на восток — вплоть до Реки Молнии, не исключая густозаселенный район Велитриума.

Говоря это, Конан все углублялся в девственную чащу. Наконец, он удовлетворенно хмыкнул. Беглецы дошли до места, где поросль была редкой, и появлялся ведущий к югу скальный гребень. Бальфус почувствовал себя спокойно — даже пикт не обнаружил бы их следов на голом камне.

— Хочу спросить тебя, Конан: как тебе удалось уйти?

Киммериец похлопал себя по кольчуге и шлему.

— Если бы пограничники чаще носили такое железо — меньше черепов висело бы в храмах пиктов. К сожалению, большинство мужчин слишком шумят, надевая подобное снаряжение. Нас ждали по обеим сторонам тропы, а когда пикт стоит неподвижно — его не заметит даже идущий мимо зверь. Они обнаружили нашу переправу и выбрали точное место. Если бы засада скрывалась в месте причала, я бы догадался о ней. Но там и лист не дрогнул. Сам дьявол прошел бы рядом. У меня проснулись подозрения лишь от шуршания — так шуршит стрела при натягивании тетивы. Сам я упал и людям крикнул, чтоб ложились, но действовали они слишком медленно, вот и взяли их врасплох. Большинство наших погибло от первых же стрел. Хотя часть из них угодила в пиктов на противоположной стороне тропы — я слышал их визг.

Лицо варвара искривилось в ядовитой улыбке.

— Пережившие обстрел бросились в схватку. Сам я с трудом пробился и, не обращая внимания на павших и пленных, в темноте ушел от размалеванных дьяволов. Пикты были повсюду. Клянусь Кромом, я крался и полз на брюхе, как гнусный шакал! Хотел сначала пробиться к реке, но догадался о засаде. В общем-то, вернее было прорубить себе дорогу и попытать счастья вплавь — но тут зарокотали барабаны в деревне, и я понял, что кто-то взят живым. Их так увлекло колдовство Зогара, что мне удалось перелезть через частокол у храма. Это место стерег один воин, но он тоже из-за угла смотрел на церемонию. Я свернул ему шею прежде, чем он понял, что происходит. Копье воина я бросил в змея, а топор держу сейчас в руке.

Бальфуса передернуло.

— А что это… та бестия, которую ты убил в храме?

— Один из богов Зогара. Потомок Юхиббола, которых надо держать прикованными к алтарю. Обезьяна-бык. Пикты посвятили ее волосатому божеству Луны — божественной горилле Гуллах.

Конан огляделся.

— Светает. Хорошее место для укрытия. Все равно придется ждать ночи, чтоб идти к реке.

Перед ними вздымалось невысокое взгорье, опоясанное рощами и мелкой порослью кустов. Конан скользнул в лабиринт небольших скал, где путники могли укрываться и наблюдать за местностью, оставаясь при этом невидимыми. Бальфус все еще вздрагивал при мысли о зверях Зогара и сомневался в действенности оставленного знака. Но Конан уже забыл о происшедшем.

Мрак меж ветвей посветлел, видимые кусочки неба сменили оттенок с фиолетового на голубой. Бальфус ощутил терзающие его когти голода, хотя жажду они утолили у ближайшего ручья.

Стояла полная тишина, изредка прерываемая писком какой-то птицы. Память Бальфуса вернулась к сцене перед храмом.

— Перья страуса на теле шамана… я видел их на шлемах восточных рыцарей, когда те навещали баронов приграничья. А в пуще страусы не водятся, не так ли?

— Они из Куш, — ответил Конан. — Это далеко отсюда. На западе лежит берег моря — корабли зингарцев приходят туда и торгуют с прибрежными племенами. Оружие, украшения и вино за шкуры, медную руду и золотой песок. Иногда торгуют и страусовыми перьями, полученными от стигийцев, а те, в свою очередь, покупают их у черных племен Куш, к югу от Стигии. Пиктские шаманы хорошо за них платят, да торговля слишком рискованна. У пиктов есть дурная привычка: сначала пытаться завладеть торговым кораблем бесплатно. Я плавал у побережья с пиратами Барраха, острова к юго-западу от Зингары.

Бальфус с удивлением глянул на товарища.

— Я так понимаю, что не всю жизнь ты провел на границе. В словах твоих упоминалась парочка весьма далеких мест. Ты много странствовал?

— Да — и дальше, чем кто-либо из моего племени. Я видал все крупнейшие города гиборейцев — а также шемитов, стигийцев и гирканцев. Бывал в неизвестных странах к югу от черной Куш, и к западу от моря Вилайет. Капитан наемников, корсар, бродяга без гроша, генерал — дьявольщина! Я был всем, кроме короля цивилизованной страны, но возможно, побуду и им перед смертью.

Мысль эта доставила Конану удовольствие. Он пожал плечами и вытянулся на скале во весь рост.

— Собственно, и эта жизнь не хуже иной. Не знаю, долго ли я проторчу на границе: неделю, месяц, год. Бродяжная у меня натура. А граница… Ну что ж, пусть пока граница.

Бальфус напряженно всматривался в простирающийся внизу лес, ожидая появления в листве страшных раскрашенных лиц. Но время шло, и ничья крадущаяся поступь не нарушала тишины. Бальфус решил, что пикты потеряли след и прекратили погоню. Но беспокойство Конана возрастало:

— Мы должны обнаружить отряды, которые прочесывают лес за нами. Если погоня отложена, значит, они нашли лучшую добычу. Они вполне способны переправиться через реку и ударить на форт.

— Если они потеряли след, то зачем пойдут так далеко на юг?

— След утерян, иначе эти дьяволы сидели бы у нас на шее. В обычных условиях заросли давно были бы прочесаны — и хотя бы парочку мы увидели бы сверху. Значит — переправа. И мы должны рискнуть и пробиваться к реке.

Спускаясь по скалам, Бальфус испуганно оглядывался в ожидании лавины стрел, готовой вылететь из листвы. Но убежденность киммерийца в отсутствии врагов подтвердилась.

— Мы далеко на юге и двинемся к реке. Не знаю, где враги, но надеюсь, что мы дальше.

Поспешность, с которой они двинулись на восток, казалась Бальфусу неразумной, но лес выглядел вымершим. Конан считал, что все пикты собрались у Гвавелы в преддверии переправы; но он не верил, что они решатся на это днем.

— Кто-нибудь из следопытов обязательно увидел бы их и поднял тревогу. Так что пойдут они выше или ниже форта. Потом оставшиеся сядут в лодки и двинутся на частокол у воды. И когда штурм начнется, спрятавшиеся в чаще атакуют форт с восточной стороны. Пробовали они и раньше нечто подобное, но оставались с дырявым брюхом и выпущенными кишками. Только сейчас у них хватает, наконец, людей, к нашему сожалению.

Они шли без задержки, хотя Бальфус с тоской поглядывал на снующих по деревьям белок, так соблазнительно подбегающих на бросок топора. Парень со вздохом затянул свой широкий пояс. Вечная тишина и мрак первобытного леса угнетали его.

Он поймал себя на том, что в воспоминаниях все чаще возвращается к перелескам и солнечным лугам Таурана, к отчему дому с остроконечной двускатной крышей и алмазно искрящимися окнами.

Перед его глазами проходили стада жирных коров, жующих сочную густую траву, и компании пастухов с обнаженными загорелыми руками. Несмотря на присутствие товарища, Бальфус чувствовал себя одиноким. Конан был в той же степени своим в пуще, насколько Бальфус — посторонним. Киммериец мог провести годы в больших городах, шагать рядом с владыками, он способен был даже стать королем государства — всякое случалось под луной! — но Конан никогда не перестал бы в душе оставаться варваром, и лишь простейшие законы жизни интересовали его. Для Конана не имели значения теплота и сердечность, сантименты и банальности, из которых складывалась значительная часть жизни людей городов. Волк остается волком, даже если судьба забросит его в стаю цепных псов. Кровопролитие, насилие и жестокость являлись неотъемлемыми звеньями образа жизни киммерийца; он не понимал, да и не мог понять милых мелочей, столь дорогих цивилизованным мужчинам и женщинам.

Тени заметно удлинились, когда беглецы достигли реки и выглянули из зарослей. Поверхность реки казалась пустынной. Конан посмотрел на противоположный берег.

— Теперь надо рискнуть. Может, тот лес кишит пиктами, но переправиться необходимо. Мы примерно в шести милях от Гвавелы…

Внезапно он согнулся, услышав звон тетивы. Стрела белой полосой света скользнула сквозь кусты. Тигриным прыжком Конан перемахнул поросль, и Бальфус увидел блеск стали и услышал предсмертный крик. Он кинулся за варваром.

Пикт с проломленной головой лежал на траве, его пальцы еще судорожно царапали землю. Полдюжины остальных туземцев клубились вокруг Конана с поднятыми мечами и топорами; непригодные в рукопашном бою луки отлетели в сторону.

Щеки нападающих были раскрашены белой краской, резко контрастирующей с темнотой лица; узор на мускулистой груди отличался от ранее виденного Бальфусом. Один из пиктов швырнул свой топор в молодого человека. Бальфус уклонился и перехватил возникшую руку со стилетом. Сражающиеся упали на землю. Пикт выл диким зверем; Бальфусу приходилось напрягать последние силы, чтобы не выпустить вооруженную руку врага и пустить в ход топор — но пока все попытки заканчивались неудачей. Пикт бешено вырывался, судорога свела его пальцы на топоре Бальфуса, и колено методично било в живот, изголодавшийся живот молодого человека. Внезапно пикт попытался перебросить стилет в левую руку, и как раз в этот момент, с трудом приподнявшись, Бальфус разбил его раскрашенный череп.

С трудом встав, Бальфус стал искать взглядом товарища, содрогаясь от мысли о том, что увидит его побежденным. И лишь тогда понял он, насколько грозен киммериец в бою. Двое нападавших уже лежали разрубленными до пояса; на глазах Бальфуса Конан избежал лезвия топора, нырнул под меч и очутился рядом с воином, нагибавшимся за луком. Меч варвара обрушился на хребет пикта, застряв в широких костях грудины. Летящий топор Бальфуса уложил бегущего дикаря, и Конан повернулся к последнему — повернулся с голыми руками. Широкоплечий и низкорослый пикт прыгнул, опуская топор и одновременно выхватывая нож. Но рука с топором увязла в железной хватке Конана, а нож сломался о кольчугу. Бальфус услышал треск костей. В следующее мгновение киммериец поднял врага над головой и ударил оземь с такой силой, что тело несколько раз перевернулось, пока замерло неподвижно.

— Пошли! — Конан высвободил свой меч и поднял топор. — Бери лук, пригоршню стрел и бежим! Крики они явно слышали, значит, будут здесь с минуты на минуту. И если мы рискнем переправляться в этом месте, то нас нашпигуют стрелами раньше, чем мы доплывем до середины!