За облаками — солнце [1982]

Командир эскадрильи

Прежде чем отправиться в истребительный полк, куда Оля получила назначение, она заехала к Марине Расковой в летную школу на Волге. Здесь в ожидании новых самолетов Пе-2 еще оставался полк пикирующих бомбардировщиков, которым командовала Раскова. Два других женских полка, улетевшие весной, уже несколько месяцев воевали.

Настроение у Оли было подавленное, она никак не могла свыкнуться с мыслью, что Федя погиб. При воспоминании о нем глаза ее увлажнялись, и лишь с большим трудом удавалось ей сдержать слезы.

Раскову она застала на аэродроме, где проводились тренировочные полеты. В темном комбинезоне, в шлемофоне, который был ей очень к лицу, красивая и сдержанно-оживленная, Марина обняла Олю и сразу заметила:

— Что-то скисла ты — невесело смотришь. Или устала?

— Н-нет. Просто настроение…

Оля не стала объяснять, а вместе с Расковой осталась на аэродроме посмотреть, как летают строем девушки-летчицы. Позже, после обеда в столовой авиагородка, когда обе сидели в небольшой комнатке, где жила Раскова, в двух словах она рассказала о своем горе. К Марине, с которой не раз встречалась в академии, Оля всегда чувствовала расположение.

Чтобы отвлечь Олю от грустных мыслей, Раскова заговорила о деле.

— Хочу предложить тебе должность инженера полка. Ты для нас очень ценный человек — летчик да еще инженер! Як-1 хорошо знаешь?

Такого предложения Оля не ожидала. В первый момент растерялась: удобно ли отказаться? Инженером полка… Ей хотелось совсем другого, но, вероятно, Раскова рассчитывает на нее, зная, что Оля окончила инженерный факультет. Осторожно ответила:

— Як-1 знаю хорошо. Летала на нем, когда на заводе в приемке работала. Самолет хороший…

— Вот и отлично! — поспешила заключить Раскова. — Значит, так и решим?

Покраснев, Оля смущенно смотрела на Раскову: неужели та действительно собирается назначить ее инженером…

— Дело в том, что… — начала Оля и умолкла, подбирая слова.

— Ну?

Раскова выжидающе наклонила гладко причесанную голову, на высоком чистом лбу чуть обозначилась морщинка. Прежде чем договорить, Оля отрицательно качнула головой. Нет, это предложение никак не устраивало ее. Что же — девушки будут летать, драться с фашистами, а она… все время будет на земле? Да разве можно выдержать такое!

— Нет, инженером я не буду, — ответила напрямик. — Хочу летать! Потому и просилась я на фронт, чтобы самой, своими руками…

Она была уверена, что Раскова начнет сейчас уговаривать, убеждать, и уже приготовилась возражать, но к ее удивлению ничего этого не случилось. Серые глаза Марины смотрели светло и даже как-то весело — видно, в глубине души она никогда не верила, что Оля согласится: настоящий летчик себе не изменит.

— Так, — негромко произнесла Марина. — Ну что ж, тогда для тебя есть другая должность. В истребительный полк сейчас прибыла группа молодых летчиц, они еще не оттренированы как следует. Из них составим третью эскадрилью — вот ты и командуй. Согласна? Но с ними придется здорово поработать. Не жалея сил. Ну и сама быстрее входи в строй. Поучись у лучших летчиц — там такие асы есть!

— Я кое-кого знаю, — сказала Оля.

И представила себе, как Рая немедленно возьмет ее под свою опеку и так завертит, что только держись!

Раскова вдруг широко улыбнулась и, лукаво взглянув на Олю, сообщила:

— Знаешь, Ольга, я тут научилась летать на Пе-2.

Глаза ее сияли — она, штурман, гордилась этим.

— Правда? — удивилась Оля, которой было известно, что до сих пор Марина занималась в основном штурманским делом. — Но это же не простой самолет. Пикирующий бомбардировщик!

— Понимаешь, я — командир полка. Мне необходимо летать.

Оля подумала, что это, конечно, так, но в полк набирали летчиц со стажем, работавших инструкторами в аэроклубах или пилотами Гражданского воздушного флота, а Раскова… Не переоценивает ли она себя?

— Трудновато тебе, — сказала Оля.

— Не без того.

Марина засмеялась счастливым смехом — она никогда не боялась трудностей и надеялась их одолеть. Оле же стало как-то не по себе — сможет ли Марина, не имея достаточного летного опыта, водить на боевое задание строй бомбардировщиков? На ведущем — большая ответственность…

На следующий день рано утром Оля, простившись с Расковой, села в самолет. Девушка-летчица помогла ей уложить вещи. Погода была пасмурная, собирался дождь.

— До встречи! — сказала на прощанье Марина.

— Приезжай к нам в полк! — пригласила ее Оля.

— Наведаюсь, когда буду посвободнее.

Самолет быстро порулил к старту и, не останавливаясь, с ходу взлетел. Сделав круг над аэродромом, По-2 взял курс в направлении полка.

Это была последняя встреча с Мариной. Спустя четыре месяца Раскова погибла при перелете на фронтовой аэродром. Звено самолетов, которое она вела, оказалось в сложных метеорологических условиях: плотная облачность большой толщины, сильный снегопад, пурга. Пришлось до самой земли снижаться вслепую. Самолет Расковой разбился, экипаж погиб. Две другие летчицы в последний момент каким-то чутьем определили землю и сумели посадить свои Пе-2 «на брюхо», не выпуская шасси.

Самолет приземлился в степи на левом берегу Волги. Несколько деревянных строений, землянки, истребители на стоянках. Больше ничего. Здесь базировался женский полк.

На аэродроме у одной из землянок Оля увидела командира полка — невысокую женщину в черном кожаном реглане с двумя шпалами в петлицах. Майор Казаринова, прихрамывая, двинулась навстречу.

— Ямщикова? С прибытием. Мы вас ждем, — сказала она просто.

Оля, вытянувшись перед ней по стойке «смирно», доложила по всем правилам. Выслушав доклад, Казаринова слегка прикоснулась к Олиному плечу и пригласила:

— Пойдемте. У нас в полку сегодня радость — первый сбитый самолет.

Здесь, в тылу сбить самолет? Оля с удивлением смотрела на Казаринову, которая, хромая, вела ее к деревянному домику.

— Мы охраняем город Саратов, мост, железнодорожные коммуникации. Немцы прилетают бомбить. Вчера был ночной бой.

С интересом Оля слушала и одновременно поглядывала вокруг, ожидая встретить Раю, всматривалась в лица незнакомых девушек.

Землянки… Вот в такой землянке придется жить. А чуть подальше выстроились «яки» — на одном из них она будет летать.

Остановились у штаба. Пока дежурная докладывала, Оля рассматривала Казаринову, о которой слышала еще в академии, когда училась там одновременно с ее младшей сестрой Милицей Казариновой. Матово-бледное лицо, строгое, суховатое, в уголках черных пытливых глаз затаилась печаль. От Марины Оля знала, что перед приходом в полк Казаринова была ранена во время налета вражеских бомбардировщиков. Теперь хромала — нога давала себя знать. Раскова считала, что вряд ли здоровье позволит Казариновой остаться в полку — по всей вероятности, пришлют нового командира. Об этом она сожалела, так как Тамара Казаринова была опытным военным летчиком и командиром: в свое время окончила Качинское авиационное училище, работала инструктором, служила в штурмовой авиации в должности командира эскадрильи.

Со стороны Волги, поднимая пыль, по степной дороге ехала полуторка. Все обернулись — машину ждали. Подъехав к штабу, полуторка остановилась, из нее вышла высокая девушка в синем комбинезоне, которую Оля сразу узнала — она летала раньше в Раиной пилотажной пятерке.

— А вот и Валерия Хомякова. Это она сбила Ю-88.

Красивое, но усталое лицо летчицы чуть тронула улыбка, она как-то по-детски непосредственно сморщила нос и произнесла:

— Съездили…

Когда-то Рая рассказывала об этой красивой девушке. Лера Хомякова — инженер-химик, с отличием окончила Менделеевский институт, но увлеклась полетами и осталась в авиации.

Из кузова выпрыгнули еще две девушки, видимо — техники, и теперь все смотрели на Леру, ожидая, что она подробно расскажет командиру полка о поездке. Но Лера не спешила, и Казаринова сама поинтересовалась:

— Ну как, нашли сбитый самолет?

— Нашли, товарищ майор. За Волгой упал, недалеко от моста, — ответила Лера.

— А экипаж?

— Все разбились. Там и лежат. Парашюты не раскрылись — видно, поздно выпрыгнули.

Командир полка кивнула и, понимая, что зрелище было не из приятных, мягко сказала:

— Ладно, иди отдыхать. Не спала ведь.

В этот момент неяркое сентябрьское солнце, пробившись сквозь тучи, осветило степь и далекие холмы за рекой, на которых раскинулся город Саратов.

Оле не терпелось увидеть Раю — вот кто сейчас нужен был ей, чтобы посочувствовать, подбодрить. Да и кто другой введет ее в курс жизни полка лучше, чем Рая! Однако ни Раи Беляевой, ни Зулейхи Сеидмамедовой в полку не оказалось: Рая со своей эскадрильей воевала под Сталинградом, куда улетела незадолго до прибытия Оли, а Зулейха штурман полка, была в командировке — ее послали на завод получать новые самолеты.

Оля стала вникать в полковые дела. По ночам над городом стреляли зенитки, в небе ползали длинные лучи прожекторов, ловя прорвавшиеся сквозь зенитный огонь бомбардировщики, и летчицы, дежурившие у своих самолетов, поднимались по тревоге, патрулировали в воздухе, нападая на вражеские самолеты. Часто приходилось им выполнять и другие задания: вылетать на перехват самолета-разведчика, сопровождать летящие к фронту транспортные самолеты с военными грузами и медикаментами. Обычно транспортные самолеты, скрываясь от вражеских истребителей, летели на малой высоте, выбирая плохую погоду, так что такие полеты были особенно напряженными.

После того как улетела под Сталинград первая эскадрилья, в полку осталась вторая, которая и несла всю нагрузку. Теперь добавилась еще одна, третья эскадрилья, в состав которой вошли молодые летчицы, прибывшие из Пензенской авиашколы, где они прошли ускоренную программу подготовки на истребителях Як-1. Программы этой было явно недостаточно для того, чтобы летчицы чувствовали себя уверенно при встрече с врагом, и первое, чем предстояло заняться Оле, это научить их свободно держаться в строю, метко стрелять и отлично выполнять пилотаж. Одновременно и сама Оля должна была учиться у тех летчиц, которые уже имели боевой опыт.

Жить Олю поместили в землянку к старшему лейтенанту Жене Прохоровой, командиру второй эскадрильи. По рассказам Раи Оля знала Прохорову, которая, как и Лера Хомякова, входила в довоенную пилотажную пятерку и была в ней ведущей.

Сначала Прохорова показалась Оле чересчур сдержанной, замкнутой. Была она неразговорчива и, как заключила Оля, отнеслась к ней свысока. «Гордячка» — подумала о ней Оля, но скоро изменила свое мнение.

Жене Прохоровой, как и Рае, было тридцать лет. Всегда подтянутая, щеголевато одетая, крашеные, почти белые волосы аккуратно уложены. Красивой Женю нельзя было назвать — крупные черты лица, тяжеловатый подбородок не очень подходили к ее изящной фигуре. Но было в ней что-то такое, чем каждый восхищался: уверенность, независимость, внутренняя сила.

Оля почти не видела ее — Прохорова много летала, особенно ночью, спала урывками, днем постоянно была занята делами эскадрильи. Трудно было понять, откуда у нее брались силы, чтобы выдержать этот напряженный ритм работы. Мало-помалу привыкнув к Оле и понимая, что ей нелегко в новой обстановке, она стала заговаривать с ней. Временами Оля падала духом — с детства любила она свободу, в ней жило стихийное начало, а быть командиром значило прежде всего относиться строго и беспощадно и к себе и к подчиненным. Заметив, что у Оли не все ладится с обучением молодых летчиц, что доброта и мягкость очень мешают ей, Прохорова подсказывала, как она должна вести себя.

— Нельзя так жалеть их. Требуй от них побольше. Пусть им будет трудно, пусть падают от усталости. А ты — будь жестокой!

— Так ведь они совсем еще девочки! Боюсь обидеть… Да и нагрузка страшная.

Летчицы Олиной эскадрильи были на девять-десять лет моложе ее самой. Тренируя их, она действовала чисто по-женски, стараясь добиться хороших результатов уговорами, лаской.

Прохорова продолжала учить Олю выдержке и умению работать с людьми.

— Ты — командир эскадрильи, и заставь всех уважать себя. Нельзя быть с подчиненными на одном уровне. Пускай тебя даже боятся, это не лишнее.

Оля знала, что Женю Прохорову в эскадрилье побаивались, и приказы ее выполнялись мгновенно. Ну, а летала она мастерски, и ее посылали на самые сложные задания.

Прошло совсем немного времени, Оля успела уже привязаться к ней, как вдруг случилось несчастье: в одном из боевых вылетов, когда Прохорова вела четверку истребителей, сопровождая важный транспортный самолет, погода испортилась, самолеты вошли в туман, и тогда Женя решила сама проверить, можно ли в этих условиях выйти из тумана и приземлиться. Спустившись, она слишком поздно увидела землю…

Гибель Жени Прохоровой потрясла Олю: невозможно было смириться с тем, что разбилась такая великолепная летчица. Ее наставления Оля запомнила и старалась выполнять.

Все чаще хворала Тамара Казаринова — давала о себе знать раненая нога. В связи с обострением болезни ее отозвали в Москву, а на смену ей прибыл новый командир полка майор Гриднев. Войдя в курс дел, он усилил Олину эскадрилью опытными летчицами, включив в нее Валю Лисицину, Галю Бурдину, Клаву Панкратову. Эти летчицы очень помогли ей.

Тренируя своих подопечных, отрабатывая с ними технику пилотирования и стрельбы, Оля при всяком удобном случае летала на боевые задания — на сопровождение, на прикрытие военных объектов, но пока что в воздушном бою не участвовала ни разу. Это ее немало смущало — ведь она командир эскадрильи! Но здесь, под Саратовом, вражеские истребители не летали. Вот если бы — под Сталинград! Периодически туда летали девушки из полка и, повоевав там в Раиной эскадрилье даже непродолжительное время, возвращались, полные ярких впечатлений, пополнив свой боевой опыт.

Однажды командир полка Гриднев сказал Оле:

— Старший лейтенант Ямщикова, возьмите с собой четырех летчиц и отгоните новые самолеты под Сталинград. Сами вы можете остаться там, а остальные пусть возвращаются в полк сразу же — оттуда будет Ли-2. Побудьте там две недели. Полетайте с кем-нибудь из опытных летчиков, поучитесь драться в воздухе.

Именно об этом она и мечтала! К тому же там — Рая! Они еще не виделись до сих пор, хотя и передавали друг другу приветы при удобном случае. Оле уже известно было о потерях в Раиной эскадрилье: девушкам здорово доставалось, немцы все еще свободно разгуливали в воздухе, и бои велись там жестокие. Знала она и об успехах Раи, которая сбила два вражеских самолета.

Быстро собравшись, Оля со своей группой вылетела на юг, к Сталинграду.

На аэродром, где базировался истребительный полк, в котором летала Рая, группа прибыла к вечеру. Сразу же, поставив самолет на стоянку и проверив, все ли в порядке у остальных летчиц, Оля пошла докладывать командиру полка. Он встретил ее у землянки, где располагался командный пункт.

— Мне разрешено побыть у вас недели две, полетать на задания с кем-нибудь из ваших, — сказала она, доложив о прибытии.

Он кивнул, выслушав Олю, и не спеша закурил.

— Девчата ваши воюют хорошо. Старший лейтенант Беляева возьмет вас к себе в эскадрилью. Полетайте с ней, она у нас считается асом.

Все складывалось, как хотела того Оля. Разыскав Раю, отдыхавшую после трудного вылета, она не стала будить ее, а тихонько села на табурет в углу землянки. Спокойное лицо, обрамленное разметавшимися темными косами, показалось бледным, усталым. Как давно они не виделись! За это время не стало Феди… Мгновенно к сердцу подкатила тоска, и Оля глубоко вздохнула. В этот момент шевельнулась Рая и, почувствовав чье-то присутствие, открыла глаза:

— Тарзан! Прилетела…

— Я прилетела поучиться у тебя! — выпалила Оля, чтобы не заговорить о другом, но не выдержала и тут же, волнуясь, произнесла: — Ты мне так нужна!.. У меня… Знаешь…

Голос у нее дрогнул, и Рая, которая всегда умела читать ее мысли, спросила:

— Что — Федя?

Оля кивнула, низко опустив голову. Рая молча обняла ее за плечи, и Оля уже ничего больше не могла сказать — слезы потекли по щекам, она готова была сейчас разрыдаться, как будто прилетела сюда, к Рае, специально для того, чтобы выплакаться.

— Поплачь, поплачь, — успокаивала ее Рая, легонько поглаживая по плечу. — Только не очень увлекайся. Ну как — легче стало? Вот и хорошо. Теперь перестань рыдать. Нечего так раскисать!

— Возьми меня завтра в полет, — вытирая слезы, попросила Оля. — Я еще ни разу не дралась с фашистом…

— Обязательно возьму, Лелька! Будешь моей ведомой. Но запомни — ты должна быть очень внимательна в полете. Ни в коем случае не зевать! Чтоб голова — как на шарнирах! И от меня не отрываться. Ну, а теперь я тебя покормлю — ты же голоднющая!

— Я тут не одна, с девочками. Они улетят завтра.

На следующий день рано утром по сигналу тревоги Рая повела группу на перехват противника. Оля летела с ней в паре, стараясь держаться поближе. Однако новый район боевых действий, совсем незнакомый, широкая лента Волги, дымящийся город внизу — все это отвлекало, а предстоящая встреча с противником волновала Олю, и она забыла наставления Раи. Когда группа, увеличив скорость, со снижением вошла в облачность, Оля, зазевавшись и слегка отклонившись по направлению, вышла из облачности одна. Поискала группу, так и не нашла, мысленно отругала себя и решила возвратиться. Но прежде чем взять курс домой, спустилась пониже, пролетела вдоль Волги, чтобы лучше рассмотреть Сталинград, и не спеша развернулась в сторону аэродрома.

Непрерывно осматривая небо, как учила Рая, вдруг заметила выше строй истребителей, летевших параллельным курсом. Сначала подумала, что это Рая с ведомыми возвращается на аэродром, но, присмотревшись, поняла — «мессершмитты»… Спустилась еще ниже, изменив курс. Почему-то не испугалась — не верилось, что в первом же полете ее собьют.

Неизвестно, обнаружили немцы одинокий самолет или нет, но не тронули его — строй продолжал лететь в том же направлении, и расстояние между ним и «яком» увеличивалось. Вскоре Оля увидела свой аэродром и села.

А тем временем Рая провела короткий бой с немецким разведчиком, который был поврежден, но сумел уйти от преследования: вражеские зенитчики открыли заградительный огонь. Получив с земли приказ не углубляться на территорию противника, она повернула группу домой. Исчезновение Оли очень встревожило Раю, но она не теряла надежды, что найдет ее на аэродроме. Приземлившись и узнав, что Оля не возвратилась, Рая быстро заправила горючим самолет и улетела на поиски.

Когда Оля села, Раи на аэродроме не было, и ей оставалось только ждать ее прилета. Чувствуя свою вину, Оля посматривала в небо и размышляла. Нехорошо получилось: потеряла группу. По глупости… Но Рая поймет — ведь это случайно…

Наконец самолет появился и, оглушительно гудя, пронесся низко над стоянками — Рая проверяла, есть ли на земле Олин истребитель. Затем он круто, свечой, ушел вверх и, зайдя на посадку, приземлился. Оля бросилась к самолету. Рая уже вылезала из кабины.

— Рая, ну зачем ты меня искала, что я — совсем беспомощная?

Не проронив ни слова, Рая сняла парашют и отошла в сторону, даже не взглянув на Олю. Остановившись у конца крыла, спиной к ней, нервно теребила в руках краги, и ее сильные плечи напряженно двигались. Оля почувствовала, как Рая дрожит от возбуждения и как хочет успокоиться. Неужели была причина так волноваться?

— Рая… Ну ничего же со мной не случилось! Видишь — я цела… Даже «мессеры» меня не заметили, они летели строем выше…

Оля шагнула вперед, но в следующее мгновенье остановилась как вкопанная: резко обернувшись, Рая гневно смотрела на нее, глаза метали молнии. Видно, последние Олины слова довели ее до белого каления. Ледяным голосом она заговорила:

— Вы… Вы забыли, где вы находитесь! Здесь — фронт, а не тыловой аэродром! Если вы намерены совершать прогулочные полеты, извольте найти другое место! Как можно было с вашим опытом потерять ведущего! Только случайно эти самые «мессеры» не сделали из вас бифштекс!..

От неожиданности Оля не сразу нашлась, что ответить — впервые Рая так говорила с ней, да еще обращалась на «вы». Наконец она невнятно произнесла:

— Но, Рая… Ты… Я же…

— Извольте называть меня как положено!

В ужасе Оля смотрела на подругу и не верила, что это Рая, та самая Рая Беляева, ласковая и внимательная, которая так поддерживала ее всегда, так заботилась о ней. Неужели она до такой степени изменилась? Что с ней сталось?

Чувство горячей обиды захлестнуло Олю, и дрожащими губами она еле слышно произнесла:

— Я сегодня же улечу обратно…

После взрыва возмущения Рая немного остыла, ей стало жаль Олю, однако она твердо сказала:

— Никуда ты не улетишь. Сначала я научу тебя всему, что необходимо на фронте. После обеда мое дежурство, мы опять полетим. Только теперь уж смотри в оба!

Рая примирительно улыбнулась, но Оля ей не ответила, не в силах простить этого разговора.

Однако чем больше думала она об этом своем неудачном полете, тем яснее понимала, что Рая совершенно права и обошлась с ней справедливо, а резкость ее была необходима, чтобы раз и навсегда покончить с благодушием, свойственным Оле. Здесь, под Сталинградом, где фашисты летают в воздухе как хозяева, нужно быть всегда настороже. А она не только потеряла ведущего и группу, но вдобавок ко всему так беспечно прогуливалась над Волгой…

После обеда Рая снова взяла ее в полет. Теперь Оля показала себя с самой лучшей стороны и даже выпустила несколько очередей по фашисту, которого сбили общими силами. После удачного полета все стало на место. Рая как ни в чем не бывало снова хлопотала, вместе вспоминали Федю и Женю, Раиного мужа, изредка прилетавшего к ней.

— Ты очень похудела, Лелька, — я помню, какая ты была крепенькая… Знаешь, не надо так близко к сердцу. Федю не вернешь, а впереди еще долгий путь — будем летать, будем драться! Я достала молока, ты пей, я тебя отпою молочком…

И синие глаза Раи опять излучали тепло.

Ежедневно Оля вылетала вместе с Раей на задания, училась мастерству ведения воздушного боя.

— Помнишь, было время — я учила тебя летать? Теперь вот у тебя учусь. За тобой трудно угнаться — ты как ретивый конь.

Рая обладала такой быстротой реакции и так дерзко летала, что Оле приходилось только удивляться — самолет в ее умелых и сильных руках становился игрушкой. Во время полета парой она постоянно требовала:

— Живей, живей! Ну что приклеилась слева — переходи на правую сторону, опять на левую! Двигайся, не спи!

Летая с ней, Оля, которая всегда отлично чувствовала самолет, вдруг обнаружила, что, кроме всех известных ей свойств полета, существует еще одно, до сей поры не изведанное ею, неуловимое и прекрасное свойство — легкость полета.

Оля летала на перехват противника, участвовала в сопровождении бомбардировщиков к цели, штурмовала с воздуха вражеские войска. Во время одной из штурмовок осколком снаряда на Олином самолете повредило мотор, и он вышел из строя. Опустив нос, ее истребитель шел к земле. Остальные «яки» продолжали штурмовать передний край.

— Иду на вынужденную, — предупредила Оля.

Высота была мала. Земля быстро приближалась…

— Держись, Лелька! — услышала Оля по радио. — Садись на пузо!

Оля успела довернуть самолет в сторону, где были свои. Еще немного… Потянула ручку управления на себя… С шипением и грохотом истребитель прополз по неровной земле и застыл, уткнувшись концом крыла в бугор.

Не раздумывая, Оля открыла фонарь кабины, и сразу ее оглушило треском пулеметных и пушечных очередей, рвущихся снарядов. Над головой промчался истребитель — Рая!.. Стреляя по земле, где находились огневые точки противника, она вышла из пикирования и, набрав высоту, снова зашла для атаки.

А тем временем Оля бежала в ту сторону, где были свои, прямо к траншеям…

Потом она рассказывала:

— Сначала я испугалась — вдруг сяду у немцев… Нет, дотянула до нейтральной полосы. Грохот, стрельба — ну, думаю, убьют! А когда увидела, как остервенело носится Рая, не дает фрицам головы поднять, сразу поняла — выберусь живая…

Возвращаясь домой, в свой полк, Оля чувствовала себя гораздо уверенней — две недели напряженных полетов под Сталинградом дали ей ценный опыт, а доходящая до крайности требовательность Раи и постоянный контроль с ее стороны укрепили чувство ответственности.

— Спасибо тебе, Рая! — говорила Оля, прощаясь.

— Да за что же, Лелька? Я тебя вовсю эксплуатировала и ругала нещадно. Покоя не давала ни минуты…

— Спасибо! До встречи!

В феврале 1943 года, когда Сталинградская операция по разгрому фашистских войск была завершена, Рая со своей эскадрильей вернулась в полк. В это время советские войска успешно наступали, и вскоре полк получил приказ перебазироваться ближе к фронту, на Воронежский аэродром.

Чтобы подготовить аэродром к прилету истребителей, на новое место была выслана передовая группа, состоявшая в основном из техников. Найти подходящее помещение для жилья в разрушенном Воронеже оказалось нелегко — кое-как подготовили оставшееся более или менее целым здание на окраине аэродрома. Труднее было с летным полем — заминированный немцами аэродром, весь в воронках от снарядов, надо было расчистить от мин. В первую очередь разминировали взлетно-посадочную полосу, оказавшуюся короткой и к тому же изогнутой — чтобы не напороться на мину или не попасть в воронку, летчик, посадив самолет, где-то в середине пробега должен был подвернуть самолет вправо, то есть в определенный момент «дать правую ногу»… Таким образом можно было пользоваться лишь ограниченных размеров посадочной полосой и рулежной дорожкой — остальное поле оставалось взрывоопасным.

— Лелька, предупреди своих птенцов, чтобы садились осторожно, — сказала Рая, которая теперь беспокоилась не только об Оле, но и о молодых летчицах ее эскадрильи.

— Ничего, сядут, — ответила Оля, считавшая, что птенцы давно оперились.

Однако еще раз напомнила девушкам, чтобы те были внимательны при посадке.

— Не волнуйтесь, комэска, — успокоила ее Саша Акимова, улыбаясь темными глазами.

Эту спокойную, приветливую молодую девушку Оля выбрала себе в ведомые и не ошиблась — способная и бесстрашная летчица стала надежным боевым другом и в бою и на земле.

На аэродроме в Воронеже лежал рыхлый снег, который уже подтаял, и посадка оказалась еще более сложной, чем предполагали. Самолеты плюхались в месиво из снега и воды, поднимая фонтаны брызг, и если бы не самоотверженность механиков, ложившихся прямо на хвост самолета, чтобы увеличить тяжесть, многие «яки» зарылись бы носом в снежную кашу. После рулежки, во время которой девушки-механики промерзали до костей, обдуваемые воздушной струей от винта, они слезали с хвоста с ног до головы забрызганные мокрым снегом и непослушными руками вытряхивали снег из глаз, из ушей, ноздрей…

Вскоре летчицы привыкли ко всем особенностям аэродрома, приспособились и к изогнутой полосе, и к неудобным подходам к аэродрому, и к присутствию мин. Правда, изредка происходили несчастные случай: подорвался бензозаправщик, съехавший с дорожки, под ногами у Саши Акимовой взорвалась мина — сапоги разнесло на мелкие куски, сама же она отделалась легким ранением, только лицо навсегда осталось в мелких пороховых точках…

В Воронеже летчицам приходилось летать много и напряженно — вражеские бомбардировщики днем и ночью рвались к железнодорожным узлам, к мостам через реки Дон и Воронеж. Часто, вылетая навстречу врагу, истребители вели неравный бой с превосходящими по числу самолетов группами бомбардировщиков.

Однажды в марте, когда почти весь полк находился в воздухе, отражая массированный налет немцев на станцию Лиски, на аэродроме оставалась дежурная пара — Тамара Памятных и Рая Сурначевская. В это время пришло сообщение, что на станцию Касторная держит курс группа из сорока двух бомбардировщиков «Юнкерс-88» и «Дорнье-215». В Касторной скопилось несколько эшелонов с войсками, вооружением, боеприпасами… И обе летчицы по сигналу тревоги поднимаются в воздух, чтобы не пустить врага к станции. Два истребителя летят навстречу громаде бомбардировщиков. Девушки с ходу нападают на строй. Одна атака, другая… Четыре груженных бомбами самолета падают и взрываются на земле… Строй бомбардировщиков рассыпается. Однако во время дерзких атак подбиты и оба истребителя. С большим трудом удалось Тамаре Памятных выброситься с парашютом из своего беспорядочно падающего самолета — купол раскрылся уже у самой земли. Рая Сурначевская посадила поврежденный истребитель в поле.

Оля, которая раньше уделяла много времени тренировке своих летчиц, теперь стала непрерывно летать на боевые задания и, как командир эскадрильи, водила их в бой. В ее эскадрилье особенно успешно летали днем и ночью опытные летчицы Галя Бурдина и Клава Панкратова, которые служили примером для молодых.

Признанным асом в полку была Рая Беляева. Без устали летая, она имела на боевом счету пять сбитых самолетов. Обычно, возвращаясь на аэродром после удачного вылета, Рая на одном дыхании выполняла свой любимый пилотаж — целый каскад фигур: замедленная тройная «бочка», петля с «бочкой» или с «бантиком», перевернутый полет, двойной переворот…

— Что-то давненько мы с тобой не летали парой, Лелька, — сказала она однажды Оле. — Ты теперь все с Сашей. Может быть, все-таки выберем случай? Тряхнем стариной?

Но выбрать такой момент было трудно — ведь обе летали в разных эскадрильях и дежурили в разное время. Приближалось лето. Работы все прибавлялось — немцы под Курском активно готовились к большому наступлению, которое спустя каких-нибудь два месяца вылилось в небывалую по своим масштабам танковую битву и обернулось для них крупным поражением.

Проснулась Оля рано. Еще не открыв глаза, подумала: «В восемь вылет на патрулирование», — и, прежде чем посмотреть на часы, бросила взгляд на Раину постель. Одеяло было аккуратно заправлено, поверх него лежала взбитая подушка с чистой наволочкой.

В землянке было пусто. На табурете рядом с Олей стоял стакан из-под молока. Вспомнила, как полусонная, подняв голову, пила еще теплое молоко, которое чуть свет принесла откуда-то Рая. Закалывая булавками тугую косу, чтобы держалась под шлемом, Рая шепотом быстро говорила:

— Ты спи, спи, Лелька. В семь тебя дневальная разбудит. А я — на дежурство. Пока.

Уходя, она заботливо поправила сползшее одеяло, и Оля в ответ что-то пробормотала непослушными губами, засыпая еще крепче.

Ровно в семь Оля встала и вышла из землянки. По привычке глянула вверх — небо было закрыто высокой облачностью, но кое-где просвечивала голубизна, а это значило, что вероятнее всего облака эти скоро разойдутся, и погода, как вчера, будет солнечной и жаркой.

Подошла дневальная.

— А я — будить вас, товарищ старший лейтенант.

— Остальные еще спят? — спросила Оля.

— Поднимаются.

Оля посмотрела в сторону аэродрома, на стоянки — Раиного самолета не было. Еще несколько стоянок пустовало.

— Давно улетели?

— Скоро уже, наверное, вернутся. Беляева повела четверку по тревоге.

Кивнув, Оля нырнула в землянку и вышла оттуда с полотенцем и зубной щеткой. Тронула кран умывальника — воды не было.

— Пусто? Я сейчас… Все выхлестали, только успевай наливать.

Дневальная принесла два ведра воды, приготовленных заранее. Оля помогла ей вылить воду в умывальник и, пока занималась этим, услышала гул моторов, доносившийся с запада.

Прислушалась: звук то усиливался, то становился почти неслышным. Приглушенная расстоянием дробь пулеметных выстрелов почти сливалась с гулом самолетов. Как ни всматривалась Оля в сероватое небо, туда, откуда доносились звуки боя, самолетов не находила: воздушный бой шел за облаками.

Оля стала умываться. Плескалась, разбрызгивая воду, с наслаждением вдыхала ее запах — этот удивительный бодрящий запах свежей воды был ей знаком с детства, она полюбила его еще в деревне, когда вместе с дедом проводила целые дни на реке, на плотах.

Вытирая лицо, подумала, что непременно заберет у Раи пару заколок для волос — отросшие пряди падали на глаза, мешали. Оля давно уже ходила стриженая, а Рая никак не хотела расстаться с упругой темной косой, которую прятала то под берет, то под шлем. Ей всегда требовались заколки, она их постоянно теряла и отбирала последние у Оли: «Тебе, Лелька, не обязательно!»

— Комэска, смотрите! — крикнула дневальная.

Еще не зная, куда смотреть, Оля машинально глянула туда, где гудели моторы. В тот же миг она замерла с полотенцем в руках: из облака вывалился самолет и, вращаясь винтом, понесся вниз.

Это был Як-9. Он падал почти отвесно, и летчик работал газом, то увеличивая, то уменьшая обороты мотора, пытаясь вывести самолет из крутого пикирования — звук мотора попеременно нарастал и стихал. Оля понимала: сейчас произойдет страшное… Если летчик пытается выйти из пикирования с помощью мотора, значит, дело совсем плохо — не работает управление. Летчик отчаянно боролся за жизнь… А самолет падал все ниже, ниже… Надрывно гудел мотор, внезапно стихал и, словно набрав силу, снова гудел на полную мощь…

Вдруг Олю пронзила догадка: Рая!.. Это она так отчаянно и упорно, с нечеловеческой энергией, борется со смертью… С собственной смертью! Нет, нет! Не может быть!.. Раю не могут сбить — она так великолепно владеет самолетом!.. Пилотаж — ее стихия…

Последние мгновения… У самой земли ревущий мотор вдруг смолк, и в тишине, сотрясая землю, раздался глухой удар…

Оля перевела взгляд на дневальную. Шепотом произнесла:

— Наш…

Беспомощно озиралась она по сторонам, словно искала поддержки. Выбежали из землянок встревоженные летчицы, где-то зарычала автомашина, но звук ее мотора заглушил ровный гул возвращавшихся с задания «яков». Один за другим самолеты приземлились. Их было три — все, кроме Раи… Значит, это действительно она…

Сорвавшись с места, Оля бросилась бежать.

— Комэска, туда машина! — крикнул кто-то.

Самолет упал рядом с медсанбатом, между строениями барачного типа, где лежали раненые. Упал и загорелся. Сбежались люди с лопатами, стали спешно тушить огонь, забрасывая обломки самолета землей.

Когда Оля подбежала к яме, остатки самолета были уже наполовину засыпаны. Отдельно, в стороне, валялся хвост с цифрой «4»…

Нет, невозможно представить себе Раю неживой. В ужасе смотрела Оля перед собой. Что они делают?!

— А где… где летчик?! — крикнула она.

Неужели ее не вынули? Она в кабине… А ее — землей!..

— Где?!. — затрясла Оля первого попавшегося человека с лопатой.

Небритый санитар с засученными рукавами устало поднял голову, кивнул в сторону самолета:

— Там.

Перед глазами у Оли все поплыло, и она дико закричала:

— Почему?! Почему вы ее закапываете? Сейчас же откопайте!!!

Она кричала и тормошила то одного, то другого, но никто не обращал на нее внимания. Тогда она выхватила из кобуры пистолет и, не помня себя, стала бегать вокруг ямы, размахивая им, грозя каждому.

— Скорее откопайте! Скорее!

Командир полка крепко взял ее за руку.

— Ямщикова, спрячь пистолет!

Она не послушалась, стараясь вырваться, тогда он решительно отобрал его.

Кто-то попытался объяснить Оле:

— Теперь ей все равно не помочь. А от огня будет взрыв…

Но Оля не хотела понимать и, уже не в состоянии остановиться, требовала:

— Откапывайте!..

Ее насильно увели, посадили в кабину машины.

В землянке она лежала одетая на одеяле, уткнувшись в подушку. Говорить ни с кем не могла, словно окаменела.

По сигналу тревоги эскадрилья вылетела на задание. Оля осталось лежать, будто ее это не касалось. Силы совсем покинули ее. Все, что происходило вокруг, казалось сном — словно издалека наблюдала она, как поспешно собирались летчицы на аэродром, как выбегали из землянки, слышала их голоса, чужие, приглушенные.

— Не беспокойся, комэска, я поведу, — тронув Олю за плечо, на ходу бросила Лисицына, заместитель командира.

Оставшись одна, Оля застонала, с трудом шевельнулась, чувствуя страшную тяжесть во всем теле, в голове… В мозгу перекатывалась одна мысль, которая давила, не давала покоя — зачем, зачем она еще жива, когда нет Раи, нет Феди… Пустота, пустота в сердце… Все тяжелое, чугунное — руки, ноги, голова… А внутри — пустота… Ей казалось, что эта пустота так и останется навсегда и сама она, Оля, никогда уже не станет прежней.

— Ямщикова, почему здесь? — раздался над головой резкий голос комиссара Тихомировой. — Что это такое?! Почему лежишь?

Взглянув на комиссара, Оля зарылась лицом в подушку. Горло перехватил спазм.

— Ты слышишь, что тебе говорят?! Я спрашиваю, почему не на полетах?

Оля замерла не дыша. На нее кричали… За что? Разве не знает комиссар, что разбилась Рая?! Что ее нет больше… Зачем же она так грубо кричит…

— Твоя эскадрилья вылетает по тревоге, а ты, комэска… Развалилась тут, горем упиваешься! Не стыдно тебе? Сейчас же вставай!

Подняв голову, Оля удивленно и обиженно смотрела на комиссара. И вдруг подумала, что Рая точно так же возмущалась бы, если бы увидела Олю такой, как сейчас, — расслабленной, раскисшей, совсем потерявшей волю… И слова были бы точно такие же: «развалилась», «горем упиваешься»… Только вдобавок Рая еще и обращалась бы к Оле подчеркнуто сухо и отчужденно, на «вы»: «Вы потеряли всякую способность к действию! Где ваш боевой дух? Вы превратились в слюнявую бабу!..»

Поднявшись, Оля оправила гимнастерку и уставилась в пол. Вдруг пошатнулась и быстро оперлась рукой о стенку — в ногах все еще была слабость.

— Ну ладно, ладно. Садись.

Комиссар села на койку рядом с Олей, обняла ее за плечи, вздохнула. И Оля, словно ждала этого момента, мгновенно согнулась, будто скошенная, ткнулась головой ей в колени и заплакала навзрыд.

— Вот молодец. Так-то лучше. Поплачь — станет легче, — уговаривала ее комиссар, поглаживая по спине, как маленькую девочку. — А на меня не обижайся, что прикрикнула… Держись, нельзя поддаваться горю. Поняла?

Мало-помалу Оля успокоилась, вытерла слезы.

— Теперь поговорим, — сказала комиссар. — У Беляевой муж. Летчик, кажется. Где он?

— Он под Москвой. Истребитель-ночник.

— Надо ему сообщить — пойдем на пункт связи. Может быть, прилетит. Ты его хорошо знаешь?

— Хорошо. В одном аэроклубе работали.

И вспомнилось Оле то счастливое время, когда они вчетвером жили в одной комнате — она с Федей и Рая с Женей Гимпелем. Рая, быстрая, решительная, с неистощимой энергией и напористостью, всеми распоряжалась, всех воодушевляла, каждому определяла в этой дружной семье то единственное место, где он был наиболее полезен. Женя души в ней не чаял. Сам он был человек мужественный, но добрый и мягкий, и Рая завладела им полностью, отдавая ему весь пыл своей любви. Замечая, как лукаво искрились и темнели Раины глаза всякий раз, когда она смотрела на мужа, Оля однажды не выдержала и сказала; «Ты почему так влюбленно смотришь на него?» «Так ведь я люблю Женьку!» — ответила Рая. «Ну и что! Прямо обволакиваешь его своей любовью!» Она рассмеялась и сказала: «Не могу иначе, Лелька!» И теперь, в полку, спустя семь лет, Оля часто замечала у Раи то, прежнее, выражение, которое когда-то не нравилось ей, а сейчас всегда радовало. «Что, письмо от Жени?» — спрашивала Оля. «Такое длинное, Лелька! Совсем заскучал!» — говорила Рая, щуря потеплевшие глаза, чтобы притушить их блеск.

— Пойдем, — поторопила Олю комиссар. — Подумай, как лучше сказать. Может быть, не сразу.

Как лучше сказать… Как лучше… Какие бы слова Оля ни говорила, он все равно почувствует. Но комиссар права — сразу о гибели нельзя.

Когда связались по телефону с Москвой и Женя Гимпель взял трубку, Оля, собрав силы, бесстрастным голосом произнесла:

— Женя, прилетай. Рая в тяжелом состоянии. Прилетай скорее.

Некоторое время он молчал, а Оля со страхом ждала, что сейчас он захочет узнать подробности, но услышала лишь короткий ответ:

— Сегодня буду.

Оля поняла: он побоялся расспрашивать, не хотел терять надежды, хотел верить, что летит к живой Рае…

Женя Гимпель летал в истребительном полку, который входил в систему противовоздушной обороны Москвы. Ночью по тревоге вылетал он вместе с товарищами навстречу вражеским бомбардировщикам, державшим курс на Москву. В ночных боях на подступах к городу он сбил несколько немецких самолетов.

Прилетел Женя в тот же день. Оля встретила его на аэродроме, молча поздоровалась. На темном загоревшем лице светлели полоски бровей, тревожно смотрели глаза.

— Где она?

Спросил он тихо, не отрывая взгляда от Олиного лица, стараясь скорее угадать, чем услышать ответ.

— Понимаешь, Женя… Ты наберись мужества…

У Оли дрогнул голос, она перевела дыхание.

— Говори! — приказал он почти шепотом.

Но она почувствовала — он просит, умоляет не говорить сразу.

И опять, собравшись с силами, как утром у телефона, Оля ровным голосом сказала, как будто заранее все заучила:

— Самолет был подбит… Рули отказали… Машину втянуло в пикирование… Она боролась до последнего… Разбилась Рая…

Теперь все было сказано. Однако Женя исподлобья продолжал смотреть на Олю пристальным взглядом, словно ждал чего-то еще — сознание не воспринимало услышанного.

Оля опустила голову. Нет, не могла она видеть его глаза.

Некоторое время он молчал. И вдруг мотнул головой, глухо произнес:

— Не верю…

В этот момент раздался гул взлетающих самолетов — два истребителя поднялись в небо. Отвернувшись от Жени, Оля с тоской смотрела им вслед. Не может поверить…

— Хочу посмотреть, — сказал он.

И Оля повела его. Страшно было показывать Жене останки, но ведь он прилетел и должен увидеть.

Когда перед ними развернули полотнище парашюта, Женя мгновенно побледнел и рухнул на землю без сознания.

Пока его приводили в чувство, Оля, склонившись, перебирала седые Раины косы. Рука ее наткнулась на заколки — они темнели в волосах, белых, как снег… Когда же она успела поседеть? Всего какие-нибудь полминуты падал самолет…

Отлетав с утра, Олина эскадрилья отдыхала, когда к летчицам заглянула комиссар Тихомирова.

— Ну, девчата, хочу вас обрадовать — раздобыла я шерсть цвета хаки, на весь полк. Сошьем новую форму. А то ходите как оборванцы — кто в чем — стыдно смотреть!

Действительно, стираные-перестираные гимнастерки и брюки-галифе вылиняли, у многих в полку вообще не было шерстяной формы. Когда выстраивался полк, ряды пестрели самыми разными оттенками одежды — от темно-зеленого до серовато-белого. Правда, девушки умели даже простую потрепанную гимнастерку, потерявшую свой первоначальный цвет, пригнать по фигуре так, что она сидела ладно и даже щеголевато, аккуратно присобранная сзади, впереди — ни единой складочки, но все же это была старая форма, которую в новую не превратишь.

— А давайте сошьем юбки! — предложила одна из летчиц. — Так хочется пофорсить!

— Нет уж — пофорсишь потом. Неудобно в юбке — ни в самолет не влезешь, ни комбинезон не натянешь. Брюки, конечно! — возразила Оля.

— Так вот — начнем с вашей эскадрильи, — сразу приступила к делу комиссар. — Завтра с утра и поедем заказывать.

— А где же шить?

— Шить будем в городе, в ателье, — сказала Тихомирова так, будто речь шла о Москве довоенной поры.

— В го-ро-де?

Освобожденный от немцев Курск, весь в руинах и развалинах, казался мертвым городом. Невозможно было представить себе среди этих развалин работающий магазин, лавку, а тем более — ателье…

Но комиссар уже на другой день повезла на полуторке первую группу девушек в город. Адрес ателье, написанный на бумажке, звучал внушительно: улица Энгельса, 10. Однако разыскать его стоило большого труда.

Машина долго ездила среди разрушенных зданий, от которых остались одни стены, зиявшие пустыми глазницами окон, объезжала завалы, груды щебня. Трудно было найти не только указанный в адресе дом, но даже улицу. Наконец, комиссар остановила машину, и все вылезли из кузова.

— Разойдемся отсюда в разных направлениях. Будем искать, пока не найдем.

Больше получаса бродили Оля и Саша Акимова среди развалин. Встречавшиеся им жители ничего не знали об ателье, не могли даже указать дом, который значился под номером десять.

Но вот навстречу попалась невысокая худая женщина с глубоко запавшими темными глазами, которая, услышав расспросы об ателье, остановилась и вдруг радостно всплеснула руками:

— Ателье? Да это же к нам… Валентина! Девочки! К нам пришли!

Откуда-то из-под земли, из подвала, появились две женщины, двинулись прямо по разбросанным кирпичам, спотыкаясь и неловко взмахивая руками.

— Сюда, сюда идите, — приглашали они. — Господи! А мы все ждем… Вот радость какая! Вы у нас — первые. Еще пока заказов не было, только открыли ателье. Устраиваемся…

Они были так искренне рады, что у Оли навернулись на глаза слезы. Подошли остальные летчицы, и женщины из ателье здесь же, на груде кирпичей, стали снимать с них мерку, записывая данные в толстую клетчатую тетрадь.

— Как же вы тут работаете? — удивилась Оля. — Ведь все разрушено, завалено.

— А ничего, ничего. В подвале пока… Расчистили, все убрали. Надо налаживать жизнь… Вот кирпичи еще. Много чего… — ответила женщина, встретившая Олю, и как-то виновато улыбнулась, будто могла, но не успела к приходу летчиц расчистить всю улицу.

Худыми, полупрозрачными руками она ловко передвигала ленту сантиметра, измеряя Олю со всех сторон, и при этом вся светилась изнутри, радуясь, что уже есть работа, что в городе свои, что впереди — пусть нелегкий, но такой необходимый труд по восстановлению разрушенного города и теперь уже никакие трудности и лишения не страшны, потому что все идет к лучшему.

Глядя на ее бледное лицо, на исхудавшие руки, Оля почувствовала, как защемило сердце. Как много вынесли эти женщины при немцах… Теперь они счастливы взвалить на свои плечи новое бремя, готовы работать в подвале день и ночь, уставшие, голодные, беспрерывно шить, шить, шить. Готовы расчищать завалы, носить кирпичи, копать… Только бы — свои… Только бы — не фашисты.

— А где вы живете? Дом цел?. — спросила она.

Продолжая работать, женщина весело ответила:

— Чего там! Теперь и в разрушенном поживем — отстроим! Вот кончится война… Нам-то уж чего — отвоевались, слава богу. А вам еще — ох сколько!

Закончив с Олей, мастерица пригласила следующую летчицу.

— Мы вам быстро сошьем! Уж постараемся! — пообещали женщины.

И действительно, форма была готова очень скоро. Летчицы сфотографировались вместе с работницами ателье прямо на кирпичах, у входа в подвал.

Аэродром был закрыт туманом, который уже второй день в этот утренний час наползал со стороны Днепра и держался над самой землей часами, постепенно рассасываясь. Декабрь в здешних краях отличался сырой промозглой погодой, туманами, почва раскисала.

Выглянув из землянки, Оля вышла, мрачно посмотрела в ту сторону, где стояли самолеты — их не было видно. В комбинезоне и шлемофоне, полностью одетая для полетов, подождала немного у входа. Из землянки выскочила Саша Акимова, с которой она летала в паре, и сразу ахнула:

— Ну и погодка! Ни черта же не видно! Что будем делать, комэсочка?

— Может, рассеется. Посмотрим, — неопределенно сказала Оля.

Приближалось время дежурства. Через несколько минут две летчицы, дежурившие перед ними, уйдут отдыхать, им так и не пришлось подняться в воздух — ночью было спокойно, немцы не летали.

Оля и Саша направились к своим истребителям. Им, дежурной паре, предстояло занять место в кабине и ждать в готовности номер один, пока не поступит сигнал тревоги с КП. По этому сигналу обе должны немедленно взлететь на перехват противника. Остальные летчицы дежурной эскадрильи, одетые, ждали сигнала в теплой землянке.

Сворачивая к своему «яку», Саша сказала:

— Сегодня будем добирать в кабине. Вот только зябко.

Она улыбнулась, и на смуглом лице в пороховых точках мягко засветились темные глаза. Оля тоже сомневалась, чтобы в такой туман разрешили вылет. Но, как командир, предупредила свою ведомую:

— Смотри, будь готова. Мало ли что — ветром разгонит. А взлет — сразу, учти.

В памяти еще свежо воспоминание о том, как погибла отличная летчица Лера Хомякова. Измученная дневными боевыми вылетами, во время ночного дежурства она дремала в землянке и потом крепко уснула. По сигналу тревоги техник, не дожидаясь летчицы, сама запустила мотор, и выбежавшая Лера, прыгнув в самолет, сразу пошла на взлет, не успев приспособиться к темноте. Истребитель с ревом устремился в черноту ночи, а спустя несколько секунд от удара задрожала земля…

У самолета техник встретила Олю и доложила:

— Товарищ командир эскадрильи, самолет полностью готов к вылету. Вооружение в порядке, боекомплект полный.

Оля надела парашют, села в кабину. На аэродроме было тихо.

После освобождения Киева от фашистов наступающие войска вели бои к западу от города. Оле хорошо была известна сложная обстановка, которая возникла здесь, под Киевом. В ноябре 1943 года, когда враг был выбит из города, немецкое командование поставило задачу во что бы то ни стало вернуть Киев, от удержания которого зависела судьба всей южной группировки фашистских войск на правобережной Украине. Предпринимая удары из района Житомира, вражеские войска ценой огромных потерь смогли возвратить часть утерянной территории. Были дни, когда противник бросал в бой до четырехсот танков при поддержке авиации, однако Киев захватить не удалось.

Теперь, в декабре, немецкие войска снова делали отчаянные попытки овладеть городом. Ежедневно на город и переправу через Днепр летели армады фашистских бомбардировщиков.

В эти дни летчицы полка непрерывно отражали налеты вражеской авиации, охраняли город и жизненно важную для фронта переправу через Днепр, по которой непрерывным потоком двигались на запад машины, груженные боеприпасами, оружием, горючим, продовольствием для наступающих войск. Туман, закрывавший аэродромы в районе Киева, был серьезной помехой для полетов. В такую погоду немцы могли беспрепятственно бомбить переправу и город, не опасаясь истребителей.

Положение было критическим, и Оля, зная серьезность обстановки, чувствовала, что лететь на перехват все же придется, несмотря ни на что — переправу необходимо сохранить любой ценой. Еще раз внимательно вглядевшись в нависший над головой туман, она заметила, что местами, там, где толщина тумана меньше, сквозь молочную пелену чуть голубеет небо.

— Саша, посмотри, туман только у самой земли, видишь — небо просвечивает!

— Значит, думаешь, полетим? — крикнула в ответ Саша.

— По сигналу красной ракеты будем взлетать прямо со стоянок. Ты не спеши убирать шасси, сначала выйди из тумана. Поняла?

— Поняла.

Команда на вылет долго не поступала. Поерзав в кабине, Оля устроилась поудобнее в кресле и через некоторое время почувствовала, как холод заползает под воротник, начинает мерзнуть спина. Съежившись, задремала, и приснился ей сон, будто летит она в облаках — молочный туман вокруг, а сзади догоняет ее вражеский «фокке-вульф». Висит прямо на хвосте, вот-вот всадит в нее залп из всех пулеметов и пушек… Отвернуть! Но отвернуть она не может — нет сил… Невозможно двинуть рукой. Еще секунда — и все кончено…

Встрепенувшись, Оля со стоном проснулась. И сразу увидела землю — совсем близко, прямо под колесами… В первый момент показалось, что истребитель идет на посадку — еще мгновенье, и он коснется земли! Поспешно схватив ручку управления, вспомнила: дежурство, истребитель стоит в боевой готовности.

Сердце громко стучало. Оля виновато огляделась, словно ее кто-то мог увидеть и осудить. Неподалеку в самолете дремала Саша, туман по-прежнему закрывал аэродром. Вдруг в наушниках щелкнуло, и Оля услышала высокий голос:

— Две группы «юнкерсов» на подходе к переправе! Немедленно вылетайте! Всем на перехват!

Взвилась красная ракета — сигнал тревоги.

Запуская мотор, Оля быстро посмотрела в сторону Саши — самолет ее уже был готов к взлету, и она ответила взмахом руки.

— Взлетай сразу же за мной! — напомнила Оля.

Саша Акимова прибыла в полк вместе с пополнением прямо из Пензенской авиашколы. Была она моложе Оли на восемь лет, однако способная летчица очень скоро освоилась на фронте, и Оля, обратив на нее внимание, старалась передать ей весь свой опыт. Отправляясь на задание со своей ведомой, Оля знала, что та не подведет и, если будет нужно, в критическую минуту прикроет своего командира от вражеского огня.

Выросла Саша в простой рабочей семье московского водопроводчика. Две тесные комнатки в полуподвале, окна ниже уровня тротуара, за ними шумная Мещанская улица и — ноги, ноги… В ботинках, сапогах, валенках, тапочках. В семье друг другу помогали, жили дружно, отсюда и у Саши в характере — доброта и отзывчивость, которые располагали к ней каждого. Спокойная, немногословная, с мягкими движениями и приятным улыбчивым лицом, она была преданным другом, и Оля очень привязалась к ней, заботилась, всячески оберегала, помня, что на войне Саша потеряла отца и двух братьев — дома осталась одинокая мать, которая еще не пришла в себя от горя и теперь постоянно боялась, что потеряет и Сашу.

Не выруливая, прямо с места, Оля пошла на взлет, и спустя несколько секунд истребитель, вырвавшись из тумана, оказался в ясном синем небе. Красноватое зимнее солнце уже поднялось над горизонтом и слепило глаза. «Надо атаковать со стороны солнца», — сразу подумала Оля и увидела, как пристраивается слева Саша.

— Держись поближе! — сказала Оля, и Саша послушно приблизилась к истребителю.

На земле в низинах молочно светлел туман, который местами уже начинал рассеиваться. По Днепру он тянулся полосами, переправа хорошо просматривалась. На правом, высоком, берегу реки тумана не было совсем, в городе на возвышении блестели золотом купола церквей Киево-Печерской лавры. Можно было бы залюбоваться открывшейся картиной, если бы не предстоящий бой, нервное напряжение и состояние готовности, когда ничто уже не может отвлечь от главного.

По радио в наушниках шлемофона раздавались голоса, команды с аэродрома следом за дежурной парой взлетали остальные летчицы, а с двух ближайших аэродромов поднимались истребители соседних полков.

С пункта наведения передали координаты противника: бомбардировщики летели курсом на переправу на высоте четыре тысячи метров, эшелонированно, большими группами, под защитой истребителей сопровождения. Первую группу Оля увидела сразу — с юга, со стороны Белой Церкви, приближалась темная туча…

— Видишь, сколько их! Давай, Саша, сразу — по головному! Не отрывайся! — предупредила Оля.

Саша не отрывалась. Вместе они набрали высоту, чтобы оказаться выше «юнкерсов», и, не ожидая, когда подоспеют на помощь взлетевшие по тревоге истребители, зашли для атаки, намереваясь разбить строй.

Армада бомбардировщиков двигалась по направлению к переправе, и наверняка немцы, учитывая туман, надеялись безнаказанно разбомбить ее. Нужно было во что бы то ни стало помешать им. Выбрав для атаки самое выгодное направление — со стороны солнца, Оля подала команду ведомой:

— Атакуем!

Два смелых истребителя стремительно неслись прямо на головное звено груженных бомбами «юнкерсов». Как всегда в ответственный момент, Оля ощутила небывалый прилив энергии и, удерживая в прицеле флагманский «юнкерс», открыла огонь сразу из пушки и двух пулеметов. Рядом, стреляя из всех трех точек, пикировала Саша.

Бомбардировщик со снижением отвалил в сторону — за ним потянулся шлейф черного дыма. Строй несколько нарушился. Воодушевленная победой, Оля скомандовала:

— Саша, давай — второй заход!

Пока они разворачивались для следующей атаки, бомбардировщики сомкнулись, продолжая лететь к цели. Вражеские стрелки открыли огонь, не подпуская истребителей близко. Вдруг с земли раздался знакомый голос:

— «Сокол-4»! Выше — «мессеры»! Следите за «мессерами»!

Обернувшись, Оля увидела две пары «мессершмиттов», заходивших для атаки. Это были истребители прикрытия, которые сопровождали строй. За ними — еще две пары… Сердце екнуло — сейчас разделаются, проще простого… Но не успела она это подумать, как вдруг сверху пошли в атаку прилетевшие «яки», и «мессершмитты» вынуждены были принять бой. От сердца отлегло — свои подоспели вовремя.

Зайдя для новой атаки, Оля и Саша, продолжая стрелять, снова врезались в строй бомбардировщиков. Теперь они были не одни — все новые и новые группы истребителей, поднявшись с аэродромов, спешили к переправе и с ходу вступали в бой с противником, расчленяя строй, отсекая небольшие группы и отдельные самолеты, с которыми легче было справиться.

В эфире стоял треск и шум, слышны были отрывистые команды, выкрики. С приходом истребителей бой принял ожесточенный характер. «Мессершмитты» стремились отвлечь нападавшие истребители от своих бомбардировщиков, которые упорно пробивались к цели.

— Не связывайтесь с истребителями противника! Атакуйте «юнкерсы»! Атакуйте «юнкерсы»! — подавали команды с земли.

Яростно дрались «яки» и «лавочкины», все чаще падали вниз сбитые «юнкерсы», сбрасывая неприцельно бомбы в Днепр. Разрывы бомб поднимали в реке столбы воды. Многие из вражеских бомбардировщиков, не выдержав напора истребителей, поворачивали назад.

Но вот небо потемнело второй эшелон вражеских «юнкерсов» в сопровождении «мессершмиттов» пришел на большей высоте. Однако и этот монолитный строй был расколот охраняющими переправу истребителями, не пропустившими к цели ни один самолет.

Сопровождавшие строй вражеские истребители на этот раз не замешкались и попытались немедленно связать боем самолеты, прикрывающие переправу. Не упуская из виду наседавшую пару, Оля стремилась уклониться от боя с истребителями, чтобы атаковать отколовшийся от группы «юнкерс», который вырвался вперед. Вместе с ведомой ринулась на него — «юнкерс», отвечая огнем, пытался проскочить к переправе. На помощь пришел один из прилетевших истребителей, бросился наперерез бомбардировщику, и тот вынужден был отвернуть в сторону. Оказавшись отрезанным, «юнкерс» бросил бомбы, не долетев до переправы, и стал уходить.

Оля устремилась за ним в погоню и, преследуя уходивший самолет, не заметила, как проскочила линию фронта. Саша держалась рядом, не покидая ее. Сблизившись с «юнкерсом», Оля открыла огонь, но внезапно умолк пулемет — кончился боезапас. Лишь тогда она взглянула на бензиномер — горючего оставалось совсем мало. Первой мыслью было: «А как же Саша?» Значит, у Саши бензина еще меньше: ведь она ведомая, и ей приходится маневрировать больше. Мгновенно приняв решение, скомандовала:

— Саша, домой! Горючего в обрез!

«Юнкерс», оказавшись над своей территорией, смело пошел на снижение.

С сожалением отстав от бомбардировщика, Оля взяла курс на свой аэродром, думая теперь о том, как бы хватило бензина на обратный путь. По давно уже выработавшейся привычке непрерывно вертела головой, осматривая небо, и в душе ругала себя за то, что слишком увлеклась погоней — теперь, когда горючее на исходе и боезапас кончился, встреча с противником была бы просто гибельна.

До аэродрома оставалось лететь всего несколько минут, когда Оля увидела выше слева шестерку истребителей, которые шли параллельным курсом. В первый момент подумала — возвращаются с задания «Ла-5», истребители, базировавшиеся на соседнем аэродроме.

— Братишки летят! В случае чего — прикроют! — радостно сообщила Саша, тоже заметившая группу.

Однако, присмотревшись, Оля определила, что это были «фокке-вульфы», внешне напоминавшие «Лавочкины» — такие же тупоносые, коротковатые. Поняв, какая опасность грозит ей и Саше, Оля немедля приказала:

— Быстро пикируй к аэродрому! Это — «фоккеры»! Скорее, пока есть горючее!

Впереди уже виден был аэродром — от утреннего тумана осталась только легкая дымка. Обе резко пошли вниз, спеша увеличить расстояние до «фокке-вульфов», и сделали это вовремя: с аэродрома по вражеским истребителям начали стрелять зенитки.

«Фокке-вульфы» тоже стали пикировать, стреляя, и Оля, беспокоясь о Саше, пропустила ее вперед, решив прикрыть огнем при посадке. В этот момент она услышала ее голос:

— Горючее кончилось.

— Быстрее садись! — ответила Оля.

Зенитчики остервенело вели огонь по вражеским истребителям, которые, сделав всего лишь один заход, поспешили уйти подальше.

Первой приземлилась Саша. Оля увидела, как осторожно заходила она и сажала самолет. Следом за ней села и Оля. На земле обошла вокруг истребителя, в котором было много пробоин, потрогала поврежденный снарядом руль поворота.

У Саши на истребителе оказался отбитым посадочный щиток. С виноватой улыбкой она произнесла:

— Вот черти, щиток отбили! Думала, собьют…

К приземлившимся самолетам подбежали механики и, не теряя ни минуты, начали ремонтировать, чтобы подготовить к новому вылету.

Оля смотрела на Сашу с благодарностью — ни разу за весь полет ведомая не покинула ее, не отстала, не подвела.

— Слушай, Саша…

Хотелось сказать этой искренней и самоотверженной девушке какие-то особенные слова, но они почему-то не находились. Саша ждала, вопросительно подняв брови, темные живые глаза ее посветлели.

— Ладно. Я пошла на КП, — сказала Оля, так ничего и не придумав.

На посадку заходили последние «яки», принимавшие участие в бою за переправу.

— Теперь все дома, — сказала девушка-механик.

Шагая по аэродрому энергичной походкой, мысленно перебирая события, которые произошли в воздухе, Оля чувствовала себя победительницей и была радостно возбуждена. Одно только смущало — встреча с «фокке-вульфами», которые пошли в атаку почти над самым аэродромом, так что зенитчикам пришлось открыть огонь. За это, она знала, не похвалят, хотя в сложившихся обстоятельствах ни Оля, ни Саша уже ничего не могли предпринять.

И действительно, командир полка заметил:

— Что ж вы «фоккеров» притащили на хвосте? Нашли себе кавалеров! Хороши!

— Да они прицепились к нам уже перед посадкой! А у нас — ни патронов, ни горючего, — объясняла Оля.

— А в общем, бой прошел успешно: семнадцать вражеских самолетов сбито. И переправа цела. Летчицы дрались хорошо!

Войска 2-го Украинского фронта продвигались на запад. Полк нес охрану железнодорожных узлов, коммуникаций и мостов через реки Прут и Днестр, обеспечивал наступление наземных войск, участвовал в полетах на сопровождение бомбардировочной авиации.

Возвратившись однажды с боевого вылета, Оля увидела на аэродроме Володю Воронова, который ждал ее. Помахала рукой, чтобы подождал еще немного, и, справившись с делами, пошла ему навстречу.

— Ольга, я опять к тебе! На этот раз я издалека…

Он улыбался ей как всегда ласково, но ясные серые глаза его оставались серьезными.

— Все в порядке? — справилась Оля. — Ты, кажется, собирался слетать в Москву?

— Все в порядке, — как-то неопределенно ответил Володя и взглянул на нее изучающе, словно ему предстояло выяснить нечто очень важное, но он не знал, как начать.

— Ты что? — удивленно спросила Оля.

Володя стал наведываться к Оле с тех пор, как однажды они случайно встретились на одном фронтовом аэродроме полгода назад. Дружба их началась еще в академии, и теперь, спустя почти три года после гибели Феди, они стали еще ближе друг другу. Как-то само собой разумелось, что они и в будущем не расстанутся, хотя конкретного разговора об этом еще не было.

Начал Володя издалека.

— Я слышал, вы скоро перелетаете в Дебрецен, а это уже Венгрия?

— Венгрия.

— Значит, войска наши опять двинулись. И вообще… Слушай, Ольга, война идет к концу. Хочу предложить тебе интересную работу. Мне кажется, это как раз по тебе.

— Работу? Но у меня есть работа…

Неожиданно для себя она вдруг покраснела и, боясь, что он заметит, опустила голову.

Володя тоже смутился — действительно, прежде чем о работе, надо бы совсем о другом. Но ведь и так все предельно ясно!

— Оля…

Подняв голову, она быстро перебила:

— Какая работа? Я же ничего не знаю — объясни!

Почувствовав, что теперь не так просто будет уговорить Олю, Володя медлил, подбирая слова.

— Дело в том, что меня отозвали в Москву. Назначают на другую работу. Нужно испытывать новые самолеты, новые двигатели…

— А я при чем? Я — воюю!

Она уже догадалась, о чем пойдет речь, но виду показывать не хотела.

— Такая там работа разворачивается! — продолжал Володя, увлекаясь. — Ты ведь знаешь о Бахчиванджи. Он погиб не зря — при таких сложных испытаниях кто-то должен… Но нельзя же останавливаться! А дел — край непочатый, Ольга! Словом, нужны опытные летчики. Мне поручено набрать группу… Хочешь?

— Ну а ты пойдешь в испытатели? — спросила Оля.

— Пренепременно!

— А меня, думаешь, возьмут? И потом — как это я вдруг с фронта! — заколебалась Оля, но идея испытаний уже захватила ее.

— Там сейчас такой же фронт! Да и опасности не меньше. А тебя взяли бы: во-первых, богатый летный опыт, а во-вторых, ты не только летчик, ты — инженер! Теперь это очень важно. Так что — решай.

— Я бы с радостью, — сказала Оля. — Но как же я оставлю своих девочек?

— Слушай, потом, когда наберут летчиков, будет поздно. Сейчас самое подходящее время! А впрочем… Дело, конечно, непростое — много риска… В общем, смотри…

— Да я не из-за риска! Решиться трудно. Если б знать наверняка, что возьмут…

Но теперь Оля знала уже совершенно точно, что пойдет работать испытателем.

— В крайнем случае вернешься в полк. Только я уверен — возьмут. Я буду помогать всеми силами… Соглашайся, Ольга, ну?

Володя так убедительно просил Олю и глаза его смотрели так умоляюще, что у нее не хватило бы духу отказаться, если бы она и не очень хотела. В самом деле, подумала Оля, глупо не воспользоваться предложением: позже, когда она сама захочет обратиться с такой просьбой, неизвестно, как к этому отнесутся.

Оля вспомнила Раю — как бы она поступила? Что бы сказала? И живо представила, как загорелись бы ее синие глаза: «Испытывать самолеты? Ведь это — пилотаж! Понимаешь, Лелька, это именно то, что мне нужно! У меня руки чешутся — я буду только испытателем! Не пилить же по трассе в ГВФ — скучища жуткая! А война — ты что, не понимаешь, что скоро мы будем в Берлине? Вот из-под Сталинграда я бы ни за что не ушла… А сейчас — валяй, Лелька»!

Да, Рая сказала бы что-нибудь в этом роде.

Володя уговорил Олю, и через некоторое время из Москвы в полк пришло распоряжение откомандировать капитана Ямщикову на летно-испытательную работу.

Провожали Олю всем полком. Собрались все вместе — вот так же, каких-нибудь полгода назад праздновали ее тридцатилетие…

— Ямщикова, не подкачай! — напутствовал Олю командир полка. — Держи марку! Помни, ты — закаленный в боях летчик-истребитель!

А Саша Акимова, поблескивая темными глазами, тихо говорила:

— Покидаешь нас, комэсочка… Уводят тебя. Как же мы без ведущего будем?

— Вы уже давно орлы! Справитесь! — посмеивалась Оля, а у самой слезы наворачивались на глаза.

В Москву она отправлялась одна — у Володи еще оставались здесь дела, но и он в скором времени должен был прибыть на летно-испытательную базу.