За свои слова ответишь

Глава 6

Уже через полчаса машина Грязнова остановилась напротив девятиэтажного дома, облицованного белой смальтой.

Виталик Конопацкий стоял под фонарным столбом, прикрываясь от моросящего дождя женским зонтиком. Грязнов помог Шнайдеру выбраться из машины, и тот, опершись на его руку, пошел к Конопацкому.

– Вот наш новый сотрудник, – представил он Виталия немцу, – а это ваш работодатель. У него представительство в Москве, будете работать на немецкую фирму, вам повезло.

Виталик с недоверием смотрел на болезненного с виду немца, по взгляду которого нетрудно было понять: его интересует сейчас только собственное самочувствие, а никак не бизнес.

Шнайдер смерил Конопацкого взглядом от макушки до подошв растоптанных кроссовок.

– Я плохо говорю по-русски, – с сильным акцентом произнес он, – но, кажется, вы подходящая кандидатура – занять вакансию.

Грязнов подмигнул Виталию, мол, все идет отлично, мало кому так везет в этой жизни, как тебе.

– Завтра же выходите на работу, – глухо произнес Шнайдер и, высвободив руку, двинулся к машине.

– А я даже не знаю, чем заниматься буду, – зашептал Конопацкий.

– Не бойся, тебя научат. Дело несложное, с ним и дурак справится. Тысяча баксов на улице не валяются.

– Но это хоть законно?

– Не совсем, – усмехнулся Грязнов, – но бояться нечего, крыша у нас надежная. В крайнем случае, если поймают, отделаешься высылкой из Москвы. Это же не торговля наркотиками, немцы в таких делах осторожные. Да, Виталий, никому пока не говори о том, что устроился на работу.

Дело-то такое, скользкое, сам понимаешь…

– Понимаю, – кивнул Конопацкий, хотя ровным счетом ничего не понял, – я не трепло какое-нибудь.

– Ну и хорошо.., ну и отлично. Завтра собери все свои документы и жди меня на этом самом месте, в офис поедем.

Слово «офис» произвело свое магическое действие, оно прозвучало солидно, сразу придав договору какую-то видимость законности.

– А одеваться как?

– У тебя костюм с галстуком есть?

– Нет, – честно признался Виталий.

– И не обязательно. Спецодежду немец тебе выпишет, главное, документы все с собой возьми. Черт его знает, что там может понадобиться, немцы – народ привередливый.

До завтра, – Грязнов хлопнул Конопацкого по плечу и заспешил к машине, в которой его поджидал Шнайдер. – Ну как? – поинтересовался Валерий, заводя двигатель.

Немец смотрел в стекло на Конопацкого, стоящего под дождем, со сложенным зонтиком в руке.

– Мне кажется, он подойдет. Я согласен.

– По всему видно, что дурак, – рассуждал Грязнов, – но нам же не мозг пересаживать, а почку, – и засмеялся, но тут же осекся, потому что встретился взглядом со Шнайдером, тот явно не намерен был шутить на тему операции.

Виталик Конопацкий помахал рукой вслед удаляющейся машине и заспешил домой собрать документы, пока не вернулась Наталья.

«Вот повезло!» – думал он, складывая в полиэтиленовый мешок паспорт, водительские права и тонкую записную книжку.

Несколько раз переложил пакет, затем обвязал его скотчем. Делал он это обстоятельно, как любой провинциал, попавший в большой город.

«Лучше их спрятать, а то найдет Наталья, станет допытываться, какого черта я документы собираю.»

Он открыл стеллаж и, вынув несколько книг, спрятал документы возле задней стенки. Но томики в сверкающих глянцевых обложках не хотели становиться на место, три корешка выпирали из общего ряда.

«Глазастая баба, усечет», – подумал Конопацкий и забегал по квартире со свертком в руках.

Куда он ни пристраивал документы, повсюду, по его убеждению, их ждала одна и та же участь – Наталья найдет.

И наконец Конопацкого осенило: он побежал на кухню и, с усилием раздвинув мешки с сахаром, всунул документы между ними.

«Вот тут-то уж точно не найдет! Этот сахар до второго пришествия стоять будет.»

Спрятав документы, Виталик понял, что может расслабиться. Завалился на диван и стал смотреть телевизор.

Наталья вернулась как раз к началу программы «Время».

– Ну что, целый день дома сидел? – поинтересовалась она, внося в комнату большую сумку, доверху набитую барахлом.

– А что еще делать?

– Ужин хотя бы приготовил.

– Сейчас сделаю, – и без всяких пререканий Конопацкий отправился на кухню чистить картошку.

Такая сговорчивость показалась Наталье подозрительной. Она наскоро провела на кухне ревизию, но все оказалось в порядке: хлеб куплен, минералка тоже, мясо разморожено. Женщина хмыкнула.

– Все в порядке? – поинтересовался Конопацкий.

– В порядке. Странный ты сегодня, Виталик, какой-то…

Он пожал плечами.

– Такой же, как всегда.

– Отойди, я сама картошку почищу.

– Почему?

– Не мужское это дело.

Конопацкий для вида поломался, но затем уступил место возле раковины. Если Наталья чего-то решила, то никогда уже не отступала, он это знал.

Ужинали в комнате, глядя телевизор. Наталья выпила немного коньяку.

– Ты бы тоже выпил, – посоветовала она.

– Нет, я решил, что месяц вообще ни глотка пить не буду.

– Выпей, Виталик.

– Зачем вам это?

– Ты, когда трезвый, кончаешь немного быстрее меня, я же вижу, как ты стараешься сдержаться. А как выпьешь – все нормально.

– Я быстрее? – засмеялся Виталик и посмотрел на женщину, та дышала глубоко, возбужденно. – Сейчас посмотрим, – и он, взяв Наталью за плечи, повалил на неразложенный диван.

Та, естественно, не сопротивлялась. Они даже не раздевались полностью, Виталик чувствовал, что сегодня он в ударе. Конопацкий ощутил, что выходит из-под влияния женщины, вновь становится полноценным самостоятельным мужчиной. Он чувствовал, что теперь ему подвластно все, даже задержать оргазм.

Виталик Конопацкий с утра напросился проводить Наталью до остановки, где ее должен был подобрать автобус, следовавший на вещевой рынок. Он хотел убедиться, что женщина уехала. Наталья, расслабленная сексом, потеряла бдительность и не правильно истолковала яркий блеск в глазах Виталика.

– До вечера, – она ласково потрепала его по щеке и забралась в автобус, половина которого была заставлена сумками с одеждой.

«Ну вот и сплавил ее!»

Конопацкий бегом вернулся домой и быстро переоделся.

Два часа, остававшихся до встречи, он просидел, держа в потных руках сверток с документами. Наконец он понял, что последние пятнадцать минут ему сидеть невмоготу и лучше пройтись по улице.

Он вновь оказался под фонарным столбом и вышагивал под ним – двадцать метров в одну сторону и двадцать в другую. Ему казалось, время течет невыносимо медленно, думалось, прошло уже минут пять, но стоило ему посмотреть на часы, как он убеждался, что миновало минуты три, не больше.

Он уже просмотрел глаза, пытаясь разглядеть машину, на которой вчера приезжал Грязнов.

– Привет, – услышал он знакомый голос за спиной.

Откуда появился Грязнов, Виталий сперва не понял – машины нет. Потом дошло: тот вышел дворами.

– Добрый день. Я вас на машине ждал, а вы, Наверное, из офиса пришли, пешком?

– Из офиса, – подтвердил Валерий Грязнов.

Сегодняшним утром он был занят тем, что вывозил из снятой на время квартиры компьютеры и мебель. Тяжести таскали два санитара из клиники Хазарова. В подъезде они появились без халатов и были похожи на обыкновенных грузчиков. Ключи от квартиры, сменив сердцевину, Грязнов оставил соседям, как и договаривался с хозяевами.

– Так вы без машины? Пешком?

– Тут недалеко, на метро пару остановок. Чуть ближе к центру, – пояснил Валерий.

Он так и не подал руки Виталию, по своей обычной привычке стоял, запустив руки в карманы пальто.

– Документы взяли?

– Да, вот они, – Конопацкий показал полиэтиленовый сверток.

Грязнов властно взял документы и спрятал их в нагрудный карман пальто.

– Так целее будут, – улыбнулся он и не спеша направился к метро.

Он шел так, словно ему было безразлично, следует за ним Конопацкий или нет. Чем ближе они подходили к площади, на четырех сторонах которой расположились выходы из метро, тем больше становилось народу.

– Я деньги забыл, – спохватился Конопацкий и растерянно огляделся, понимая, что возвращаться уже поздно.

– У меня есть жетоны, – спокойно ответил Грязное, спускаясь по лестнице.

Конопацкий, не привыкший к напряженной столичной жизни, чувствовал себя в толпе скованно, держался поближе к стенке, как раз там, где идти было неудобно, он то и дело поскальзывался на пандусах для детских колясок.

– Привет! – неожиданно сказал кому-то Грязнов, обернувшись.

Конопацкий машинально повернулся, посмотреть, кого приветствует спутник, и тут Грязнов выхватил из кармана небольшой, но мощный, размером с сигаретную пачку, электрошокер и, прикрываясь полой пальто, ткнул его в спину Виталику. В гуле подземного перехода щелчок электроразряда был почти не слышен. Конопацкий даже не понял, что произошло, лишь ощутил сильный толчок. В голове у него помутилось, колени подогнулись, и он с размаху грохнулся на гранитные ступени.

Завизжала женщина, еле успевшая отскочить от падающего.

Тут же кто-то сказал:

– Во, напился!

– ..с утра, – добавил другой голос за спиной Грязнова.

А тот уже успел спрятать электрошоке? в карман пальто и присел возле Виталика. Тот хоть и ударился головой, но не сильно.

Первым делом Грязнов пощупал пульс.

– Цел, – пробормотал он.

– «Скорую» вызовите! – запричитала сердобольная торговка жареными семечками, которой Конопацкий, падая, чуть не перевернул ящик с товаром.

– У меня мобильник с собой, сейчас! – Грязнов демонстративно выдернул из футляра мобильный телефон и принялся нажимать кнопки. – «Скорая»? Человеку плохо! Потерял сознание и ударился головой. Наверное, сердце прихватило. Ждем, – бросил он в трубку, даже не назвав место, куда нужно приехать машине.

Но в суматохе никто не обратил на это несоответствие внимания. Невольные свидетели происшедшего успокоились: «Скорая» вызвана, человеку помогут. Никому особо не хотелось ввязываться в это дело, поглядеть со стороны – это еще куда ни шло.

– Вон, видишь, – слышал Грязнов у себя за спиной шепот, – новый русский с мобильником, а чужое горе понимает, помог.

– Это знакомый его…

– Какой знакомый, я сам видел, шел мужик за ним следом, да как поскользнется, головой о ступени и ударился.

– Пьяный он.

– Да нет, трезвый, ты что! Пьяному бы ни хрена не было.

Грязнов косился по сторонам, не вступая в лишние разговоры.

"Так, милиции пока нет, – отметил он про себя, – да где же мои ребята с машиной, черт возьми, подевались?

Мы же четко договорились."

Конопацкий дернулся, открыл глаза и не сразу понял, где находится, что с ним произошло. Он видел над собой грязный побеленный потолок подземного перехода и лампу дневного света, забранную в дырявый жестяной плафон.

– Пропустите! Пропустите! – сверху с улицы спешили два здоровенных парня в белых халатах со складными носилками.

Появление людей в белых халатах тут же внесло оживление, толпа расступилась, давая возможность подойти к лежавшему.

– Я… – пробормотал Конопацкий.

– Все нормально, вам плохо стало, – сказал Грязнов, склоняясь над ним. – Вот и «Скорая» приехала.

– Работа…

– А как же, все в порядке. Ложись. Главное, тебя зачислить успели…

Здоровенные мужики тут же разложили носилки и, подхватив еще не окончательно пришедшего в себя Конопацкого, уложили его. Затем бегом бросились с носилками наверх. Грязнов поспешил за ними.

– Видишь, порядок теперь в Москве.

– Да уж, Лужков навел, «Скорая» как работает, а? Минуты не прошло, а они уже здесь! Раз, два и понесли.

– «Реанимобиль» наверху стоит, – рассуждали оставшиеся без зрелища зеваки.

А двое санитаров уже вталкивали носилки в машину.

Один из них забрался в салон, Конопацкий следом за ним.

Второй санитар тут же захлопнул дверку, вскочил за руль, и машина понеслась по проспекту.

Конопацкий уже настолько пришел в себя, что сумел сесть.

– Вроде отпустило. Куда мы едем?

Грязнов положил ему руку на плечо.

– В больницу, обследуют. Ничего страшного, все нормально.

А сам подумал:

«Здоровый бугай, черт возьми, другой бы четверть часа отойти не мог после шокера!».

Его рука вновь скользнула в карман пальто. Конопацкий дернулся, когда электрошоке? ткнулся ему в спину, но Грязнов успел нажать на кнопку раньше, чем Виталик стал сопротивляться. Трижды его тело вздрагивало от разрядов тока, затем он упал на носилки.

– Дозу, быстрее, – крикнул Грязнов, – а то опять очухается!

Он уже обворачивал руки Виталика толстым брезентовым ремнем, приматывая их к носилкам. Санитар, бывший в салоне, бросился привязывать ноги.

– Дозу, я тебе сказал, потом примотаешь!

В машине, которая неслась по неровному асфальту окраины, не очень-то легко было набрать в шприц жидкость из хрупкой ампулы.

– Чего ты возишься! – кричал Грязнов санитару, который с трудом толстыми пальцами управлялся с небольшим шприцем.

– Сейчас, сейчас, Валера, наберу.

– Чего ты этой дряни жалеешь? Он здоровый, бык, ему двойная доза нужна.

– Хватит и этой, – попытался возразить санитар, но все же взял вторую ампулу и набрал из нее половину. – Полтора кубика хватит?

– Коли!

Грязнов задрал лежащему Конопацкому рукав и навалился на него, чтобы тот не мог дернуться. Санитар сел на пол и принялся тыкать тонкой иголкой в локтевой изгиб.

– Вену, вену ищи!

– Попробуй в нее на ходу попасть!

– Стой! – Грязнов с размаху стукнул кулаком по перегородке, отделяющей салон от кабины.

Водитель тормознул и принял вправо, машина замерла.

– Давай коли – и вперед!

Санитар, прицелившись, попал-таки в вену и для проверки отсосал в шприц немного крови. Наркотик тут же помутнел, сделавшись розовым. Затем поршень шприца медленно двинулся к нулевой отметке.

– Кайф, кайф лови, – мечтательно бормотал санитар так, словно бы это ему самому в вену лился наркотик.

Использованный шприц упал на рифленый пол машины «Скорой помощи». Грязнов еще с минуту держал Конопацкого, затем пересел на откидное сиденье и вытер рукавом пот со лба.

– А теперь езжай спокойно, без мигалки, – бросил он шоферу, просунувшему голову в салон.

– Не переборщили? – засомневался санитар, глядя на слишком спокойное лицо Конопацкого.

Грязнов держал руку на пульсе.

– Нет, все в порядке. Теперь ему часа три надо, чтобы прочухался.

И санитар, и Грязнов нервно закурили.

– Все нормально прошло, никто на вас не пялился?

– Где ж ты усмотришь! Зевак много, все смотрят.

– Ментов рядом не было?

– Нет, я за этим следил. Вы чего так долго возились?

– Когда из двора выезжал, нам фура дорогу перекрыла, пришлось по тротуару ехать.

– Ладно, все отлично. Раз сзади никто не увязался, значит, проскочили, – Грязнов отодвинул боковое стекло и подставил лицо холодному осеннему ветру.

Машина «Скорой помощи» уже выехала за город. С улыбкой Грязнов проводил взглядом удаляющийся пост ГАИ.

Другие машины останавливали, проверяли, «Скорую» же никто не тормознул, хоть и ехала она с превышением скорости.

Затем он вытащил из внутреннего кармана пальто сверток с документами и распаковал его: паспорт, военный билет, водительские права.

– Жадность фраера сгубила, – проговорил Грязнов, когда машина «Скорой помощи» миновала железные ворота с выкрашенными бронзовкой пятиконечными звездами.

Сигналя, автомобиль ехал по аллее. Сумасшедшие, пациенты лечебницы, одетые в выцветшие серые халаты, пугливо оглядываясь, разбегались в разные стороны. Один из сумасшедших ловко подпрыгнул и повис на ветке дерева.

Он висел на одной руке, а второй показывал Грязнову кулак. Когда же машина поравнялась с ним, то протянул руку и ткнул чуть ли не под нос Грязнову ловко скрученную фигу, при этом он умудрился высунуть большой палец чуть ли не до второго сустава.

– Козел! – выругался Грязнов, понимая, что сейчас у него нет времени разобраться с нахальным психом. В другое время он избил бы его до полусмерти, но теперь стоило спешить, иначе Хазаров будет недоволен.

Машина остановилась у черного входа в административный корпус. Широкие двери на рампе были уже распахнуты.

Грязнов вышел первым и распорядился:

– Несите!

Бесчувственного Конопацкого, уложенного на носилки, подхватили двое санитаров и, стуча жесткими подошвами ботинок, стали спускаться по узкой лестнице в подвал.

Грязные, сырые стены, липкие поручни. Грязнов брезгливо посматривал по сторонам, боясь испачкаться.

Он остановился у огромной железной двери с полуметровым маховиком запора, такие обычно стоят в крупных бомбоубежищах. Заскрежетали ригели, выходящие из пазов, и Грязнов с трудом открыл дверь. За ней открывался другой мир.

Куда подевались сырость, плесень, облезлая краска?

Все здесь сияло чистотой и стерильностью. Облицованные белой кафельной плиткой стены, подшитый пластиком потолок, яркие галогенные лампочки.

У стены стояла каталка, на нее санитары положили носилки и покатили ее перед собой по длинному гулкому коридору. Ни на одной из дверей подземного госпиталя не было надписей.

– Сюда, – скомандовал Грязнов, распахнув широкую двухстворчатую дверь.

Каталка на резиновом ходу беззвучно скатилась по пандусу и замерла среди сияющих нержавейкой медицинских столов.

– Разденьте его, да привяжите покрепче, – скомандовал Грязнов.

Санитары принялись раздевать бесчувственного Конопацкого.

Когда Марат Иванович Хазаров вошел в комнату подземного госпиталя, то Грязнов уже успел снять пальто, повесить его в коридоре и облачиться в белый халат. Виталий Конопацкий лежал на специальном широком столе, застланном белоснежной простыней, его руки и ноги стягивали толстые кожаные ремни. Чтобы они не впивались в тело, под них положили толстые матерчатые салфетки.

Хазаров постоял возле стола, затем приподнял Конопацкому веко, заглянул в зрачок, прощупал пульс, резко обернулся к Грязнову.

– Что с ним? Почему до сих пор не приходит в себя?

Головой, что ли, сильно ударился? – он, не прикасаясь пальцами, показал на грязную ссадину на лбу.

– Нет, – неохотно ответил Грязнов, – здоровый, бугай, оказался, ему электрошокера мало оказалось, пришлось полтора кубика морфия вкатать.

– Снова, – прошипел Хазаров, – сколько раз я тебе говорил, наркотиками и медицинскими препаратами не пользоваться!

– Пришлось, – развел руками Грязнов, – он уже в машине очухался, еще отъехать не успели, шум поднял бы, крик.

– А теперь ждать придется, когда наркотик из организма выйдет, Шнайдер будет недоволен.

– Кто ему скажет? – усмехнулся Грязнов.

– Ты, костолом долбаный, – зло произнес Хазаров (санитары сделали вид, что не слушают, как ругаются их хозяева), – ты бы ему еще и череп проломил! Аккуратно надо, товар-то нежный.

– Я его по почкам не бил, – коротко засмеялся Валерий Грязнов, – и халат надел, как положено.

– Ладно, чего уж там, случилось так случилось, все равно три дня еще ждать придется, пока Шнайдера приготовим.

Хазаров сам проверил, надежно ли привязан к столу донор и остался доволен.

– Вы, ребятки, подежурьте тут, а когда очнется, меня позовете.

– Что делать, если кричать начнет? – поинтересовался один из санитаров.

– Кляп в рот затолкайте. Только смотрите, никаких пластырей не клеить!

– Хорошо, сделаем.

– Пошли, Валера, Шнайдеру хорошую новость сообщим. Считай, деньги у нас уже в кармане.

Конопацкий приходил в себя постепенно. Сначала к нему вернулся только слух, затем вкус и только потом зрение. Он увидел над собой ровную белую плоскость потолка, ему показалось, что его до сих пор качает, как это было в машине.

Виталик даже не сразу смог вспомнить собственное имя, а затем к нему постепенно возвращалась память. Он вспомнил, как упал в подземном переходе, вспомнил, что был вместе с Грязновым.

– А-а-а…

Попробовал пошевелиться. И лишь только понял, что не может поднять руки, ощутил толстые кожаные ремни, оплетающие запястья.

– Смотри-ка, проснулся, – услышал он неприятный низкий голос и насколько мог запрокинул голову, чтобы увидеть говорившего.

Тут же узнал одного из санитаров, которые грузили его на носилки неподалеку от входа в метро.

– А ты-то чего радуешься? – сказал второй санитар. – Лежал тихо, спокойнее было. Позвони доктору.

Вроде бы все сходилось. Конопацкий почувствовал себя плохо, упал, ударился головой, его подобрала «Скорая помощь», и теперь он в больнице. В этом Виталия убеждала обстановка и белые халаты санитаров. Да и фраза насчет доктора.

«Но зачем ремни? Почему меня раздели догола и привязали к столу? Почему рядом не медсестра, а два бугая с бандитскими рожами?»

– Мужики, где я? – прохрипел Конопацкий.

– В больнице, – недовольно ответил один из санитаров.

– А зачем меня привязали? – Виталик почувствовал страшную боль в голове и скривился.

Санитары переглянулись, словно бы советовали друг другу: не надо ему сейчас ничего объяснять, только крик поднимет. Один санитар вышел за дверь позвать Марата Ивановича, а второй подошел поближе к столу.

– Мужик, отвяжи!

– Не положено.

– Какого хрена меня связали? – Конопацкий начинал злиться.

– Доктор сказал.

– А раздели на хрена?

– Так положено.

Конопацкий несколько раз изо всей силы дернулся, но ремни были крепкие.

– Что это за больница?

– «Скорой помощи», – со скучающим видом отвечал санитар и зевнул, даже не подумав прикрыть рот ладонью.

От напряжения Конопацкому вновь сделалось плохо, в глазах потемнело, и на время он успокоился, поняв, что от санитара ничего не добьешься.

«Придет доктор, с ним и разберусь», – подумал Виталик.

И тут в память вернулась и другая картинка. Он сидел на носилках в машине скорой помощи, а человек в черном пальто приставил ему к спине что-то твердое, и он вновь ощутил точно такой же толчок, который почувствовал в метро.

«Электрошоке?!» – догадался Конопацкий и заскрежетал зубами.

Он понял, что его подставили, но кто и зачем – этого сообразить не мог, как ни напрягал память.

«Похитили, чтобы потребовать выкуп? Но кто за меня заплатит? Кому я на хрен нужен? И при чем здесь „Скорая помощь“, почему привезли сюда?»

Двухстворчатая дверь распахнулась, и в комнату вошел улыбчивый Марат Иванович. Тут же обменялся коротким взглядом с санитаром, мол, донор уже понял, в чем дело?

«Нет», – отрицательно качнул головой верзила в белом халате.

– Ну-с, посмотрим, что тут у вас.

От этого вкрадчивого голоса Конопацкий на какое-то время успокоился, ему показалось, что перед ним настоящий врач, который пришел, чтобы лечить.

– Да, ссадина, – Хазаров собственноручно смочил тампон и промыл рану, – еще не хватало заражения.

А так вы в полном порядке, – и он подмигнул Конопацкому.

– Доктор, какого черта меня привязали?

– Буянили, – с усмешкой произнес Марат Иванович, – ударились головой и буянили. Вот и пришлось вас скрутить.

Больше буянить не будете? – он разговаривал с Виталиком, как разговаривают с ребенком, спокойно, но вместе с тем и властно. – Нехорошо как-то получается, мы вас спасти хотели, а вы…

– Не было этого! – округлив глаза от удивления, сказал Конопацкий. – Меня тот хер в черном пальто электрошокером… Доктор!

И тут по глазам Хазарова он понял, все этот доктор знает и о мужчине в черном пальто, и об электрошокере, и что-то еще, о чем не подозревает пока он сам, Виталий Конопацкий.

– А ну, отвяжи меня! – закричал Виталик, дергая руки и ноги изо всех сил. – Отвяжи сейчас же!

– Зачем? – удивленно вскинув брови, поинтересовался Хазаров, на всякий случай отступая на пару шагов. – Снова буяните, а говорили, что зря вас привязали.

Стол сотрясался, дребезжал, но высвободиться бывший десантник не мог.

– Отвяжи, козел, что я сказал!

– За козла ответишь, – спокойно произнес Хазаров и тяжело вздохнул. – Все, началось, заткни-ка ему пасть.

Конопацкий вертел головой, пытаясь увернуться от скомканной медицинской салфетки, которая пахла йодом и еще какой-то гадостью. Тогда охранник схватил Виталика за волосы и прижал его голову к столешнице.

– Не дергайся, урод!

Конопацкий сжал зубы и застонал не столько от боли, которая все еще раскалывала голову, сколько от досады на самого себя, что он, здоровый мужик, не может сейчас постоять за себя. Вот если бы ему отвязали руки, хотя бы одну руку!

– Рот-то открой, – вновь перешел на вкрадчивый тон Хазаров.

– Да пошел ты! – хотел сказать Конопацкий.

И охранник, улучив момент, сумел-таки втолкнуть ему салфетку в рот. Конопацкий попытался укусить его за палец, вытолкнуть салфетку, но тот уже глубоко затолкал ее в рот, так плотно, что казалось, сейчас вывернется нижняя челюсть. Виталик рвался, хрипел. Через нос, сломанный еще в армии, он дышал с трудом, не хватало воздуха.

Марат Иванович стоял, скрестив на груди руки, и спокойно смотрел на безуспешно пытавшегося вырваться из пут Виталика.

– Ну что, лучше тебе стало, спокойнее? – говорил он, склонив голову набок. – Будешь хорошо себя вести, кляп вытащим. А еще говорил, что не буянил, на людей не бросался. Сумасшедший, самый настоящий сумасшедший.

Минуты через три Конопацкий понял: все его попытки ничего не дают. Ремни пережали запястья и лодыжки, кислорода катастрофически не хватало. Он замер и стал дышать ровнее. Но каждый вздох и выдох сопровождался свистом.

– Если не будешь дергаться, воздуха тебе хватит, – сказал Марат Иванович. Затем подошел к столу и немного расслабил ремни, расправив их. – Так удобнее? – поинтересовался он.

Дверь открылась, и в комнату вошла Катя. Она была бледной, даже губы не отличались цветом от остального лица Смотрела она как-то отстранение поверх головы Хазарова.

– А, вот и Катя пришла, – обрадовался главный врач психлечебницы, – как раз пациент успокоился. Тебя не смущает, что он голый?

– Нет, – все так же глядя в пространство, произнесла Катя.

– Сделай ему тест на СПИД. Это последний штрих, мне нужна стопроцентная гарантия.

Конопацкий во все глаза смотрел на женщину, не зная, чего ему ждать от нее – мучений или избавления. Утопающий всегда хватается за соломинку, вот и Виталику хотелось верить в то, что все происходящее сейчас кончится, как дурной сон.

Марат Иванович подошел к женщине и прошептал ей на ухо:

– Грязнов вколол ему морфия, нужно поскорее вывести его из организма. Подключишь аппарат абсорбции, прогонишь через него кровь.

Женщина кивнула.

– Если тебе не хочется этим заниматься, то скажи, замену тебе найдем, – он пытливо заглянул в глаза Кате. Та опустила веки. – Ну что ж, умничка. Я понимаю, всем тяжело – тебе, мне, ему, но дело есть дело, и оно не должно страдать от нашего настроения.

Катя поставила на соседний столик поднос со шприцами и склонилась над Конопацким. Санитар внимательно следил за ее движениями.

– Под руку не смотри, – сказала Катя, – ты же знаешь правило.

Санитар недовольно поморщился и перевел свой взгляд на вытяжку, под которой стояла пара незажженных спиртовок.

– Я должна взять кровь для теста на СПИД.

Лишь только Катя намазала ватку спиртом и прикоснулась к руке Виталика, тот вновь принялся дергаться, да так сильно, что всадить иглу не было никакой возможности.

– Помочь? – почти безразлично предложил санитар.

– Пока не надо, – остановила его Катя. – Лучше полежи спокойно, – она говорила это почти без всякого выражения, чеканя слова, – если перестанешь дергаться, я выну тебе кляп.

– Эй, – крикнул санитар, – доктор ничего насчет кляпа не говорил!

– Он мне поручил пациента или тебе? – скороговоркой бросила Катя.

– Смотри, потом самой отвечать придется. Я только советую.

– Не будешь дергаться? – вновь спросила Катя.

Конопацкий несколько секунд подумал, потом утвердительно кивнул. Женщина осторожно, двумя пальцами взяла салфетку и, стараясь не причинять боль, вытащила ее изо рта Виталика.

Тот отдышался, а затем неожиданно для самого себя сказал:

– Спасибо.

Катя посмотрела на санитара, мол, тебе лучше выйти, видишь, без тебя он спокойный.

– Подумаешь! – проворчал санитар.

Ему уже самому здесь надоело торчать, хотелось курить. А насчет этого доктор Хазаров был строг, курить разрешалось лишь на улице.

– Справишься? – спросил санитар.

– Без тебя – в два раза быстрее.

– Ну смотри, как знаешь, – и санитар вышел из комнаты.

Катя подбежала к двери и, привстав на цыпочки, выглянула в стеклянное окошко. Она увидела, как мужчина отворачивает задвижку на двери и, неплотно прикрыв ее, выходит на улицу.

– Где я? Почему меня связали? – шепотом спросил Конопацкий.

– Молчи, пока молчи, – отвечала Катя, нагибаясь со шприцем в руках. Иголка тут же нашла вену, и темная кровь наполнила шприц.

– Кто они? Кто ты? – продолжал спрашивать Виталик. – Почему меня привязали?

– Потом, все потом, – она подкатила к столу, на котором лежал Конопацкий, прибор, укрепленный на стойке, и сказала:

– Тебе нужно очистить кровь.

– Снова какую-нибудь гадость вкатаете?

– Нет, точно так же снимают синдром похмелья – прокачивают кровь через адсорбент, и он забирает всю отраву.

Небось читал в объявлениях?

– Да, – растерялся Конопацкий, – Вот и тебе то же самое сделаем, – женщина ловко пристроила иголки, приклеила их пластырем.

Прибор еле различимо загудел, по прозрачным трубкам побежала кровь. Вернулся санитар, убедился, что все в порядке, и вновь вышел на улицу. Катя сидела в углу на неудобном металлическом стуле и нервно мяла в руках край халата.

– Слушай, – зашептал Конопацкий, – скажи, что они задумали?

Женщина словно бы не слышала вопроса. У Виталика все еще ныла голова, но боль теперь стала внешней, внутренняя же, раскалывавшая голову, ушла. Аппарат работал довольно долго. Катя посмотрела на часы и выключила прибор. Затем ловко достала иголки и остановила кровь, текущую из ранок.

Что-то сумасшедшее, словно женщина сейчас решила прыгнуть вниз головой с моста, мелькнуло в глазах Кати.

Она наклонилась и зашептала в ухо Конопацкому:

– Что бы я сейчас ни сказала, обещаешь не кричать?

– Хорошо, – с готовностью согласился Виталик.

– Им нужна твоя почка, они хотят ее пересадить богатому иностранцу.

– Что?

Катя прикрыла Виталику рот рукой.

– Не знаю, нас могут подслушивать. Но это еще не все: тебя убьют. Это уже случалось не один раз, забирали органы и убивали.

Конопацкий практически окаменел, не было сил пошевелить даже пальцем.

– Что же делать? – наконец прошептал он.

И Катя тут же отдернула руку.

– Не знаю.

– Развяжи, развяжи меня.

– Не могу, тогда убьют меня.

– Но должен же, должен быть какой-то выход!

– Нет, я не могу, – торопливо шептала женщина.

– Тогда зачем ты мне это сказала? Уж лучше бы я не знал!

Катя взяла скальпель и надрезала один из ремней, державших руку. Затем вложила скальпель в ладонь Конопацкого и, взяв поднос, вышла из операционной, не проронив больше ни слова.

– Эй, – прошептал Виталик, боясь говорить громко, и повернул голову.

Женщина стояла за дверью и смотрела на него сквозь толстое зеленоватое стекло. Он несколько раз резко дернул рукой, и надрезанная полоска кожи разорвалась.

Скальпелем Конопацкий принялся перерезать второй ремень и сел на столе. Катя одобрительно кивнула и исчезла.

Виталик понимал, у него мало времени, вот-вот вернется охранник. Руки дрожали от страха и нетерпения, все еще кружилась голова. Но Конопацкий старался не думать об этом, он лихорадочно резал толстые кожаные ремни, приковывавшие ноги к столешнице. Скальпель тупился прямо на глазах. Освободившись от пут, Виталий, как был голый, вскочил. И услышал неторопливые шаги охранника: так мог идти только грузный, сильный мужчина.

Огляделся. Ничего подходящего на глаза не попадалось, скальпель казался ему ничтожно маленьким, чтобы нанести вред здоровяку в белом халате. И тут взгляд Виталика остановился на тяжелой никелированной стойке для капельницы. Он схватил ее и, прижавшись спиной к стене, затаился возле двери, готовый в любой момент броситься на вошедшего.

Санитар закашлялся и вошел в помещение. К счастью Конопацкого он не глянул в застекленную верхнюю часть двери, иначе бы непременно заметил опустевший стол. Санитар сделал шаг и замер, увидев, что пленник исчез. Он даже не успел услышать хлопка двери за собой. Конопацкий сбоку ударил его металлической стойкой по голове, и здоровяк, качнувшись, рухнул на кафельный пол.

Виталик занес было стойку для второго удара, но остановился. Санитар лежал неподвижно, из уголка рта тоненькой струйкой текла кровь. Конопацкий лихорадочно принялся обыскивать карманы своего противника, но там ничего подходящего не нашлось – пачка сигарет, связка ключей, зажигалка, никакого оружия. Сжимая в руках стойку, он выглянул на коридор. Яркий, ровный свет ламп, стерильная, слепящая белизна.

Один конец коридора круто поворачивал вправо и уходил вниз, другой кончался приоткрытой массивной металлической дверью. Беглец прокрался к ней и увидел неприглядную ободранную лестницу, ведущую на волю. Ступая босыми ногами по холодным влажным ступенькам, он поднимался, держа перед собой наперевес штатив капельницы – так, как воины средневековья держали копья. Он был настолько возбужден, что даже не чувствовал холода.

Но свежий воздух, врывавшийся в легкие, говорил ему, что свобода близка, все ярче становился дневной свет, лившийся из дверного проема.

Еще один шаг. Еще.

Когда от двери его отделяло каких-то шагов пять, в светлом проеме возникла тень огромного широкоплечего санитара. Конопацкий, понимая, что это, возможно, последний шанс спасти себе жизнь, рванулся вперед, пытаясь попасть срезом металлической стойки в голову. Но трудно прицелиться, когда прыгаешь со ступеньки на ступеньку, да еще не подъеме. Санитар успел уклониться и перехватил штатив двумя руками.

Секунд тридцать они боролись, пытаясь вырвать штатив из рук противника. Виталик почувствовал: силы неравные, санитар грузнее его, да и сильнее. Тогда он, покрепче сжав штатив, рискнул, рванул его на себя и прыгнул вниз, даже не думая о том, где сможет приземлиться.

Он вовремя разжал руки. Санитар, вцепившийся в штангу, не успел распрямить пальцы, качнулся, потерял равновесие и покатился по лестнице. Штатив, звеня, скакал перед ним. В последний момент Виталик успел ухватиться за скользкий влажный поручень и ощутил под босыми ногами гладкую бетонную ступеньку. У него уже не было времени смотреть, что стало с охранником. Штатив упал с таким грохотом, что его наверняка услышали в здании.

В два прыжка Виталик очутился на улице и, ослепленный после темной лестницы ярким дневным светом, бросился бежать, не разбирая дороги, по неестественно яркой для осени траве.

Он чуть не налетел на дерево и только тогда заметил, что в парке бродят странные люди в серых выцветших халатах. Его появление, голого, привело этих странных существ в возбуждение. Раздалось улюлюканье, кто-то показывал на него пальцем, раздалось душераздирающее хихиканье.

Грязнов, уже шедший к воротам по аллее, заслышав странные звуки, обернулся и увидел бегущего прямо на него Конопацкого. Виталик сперва не видел перед собой ничего, кроме серого бетонного забора с колючкой, натянутой по верху, он мчался к нему, еще не зная, как переберется через колючую проволоку. Знал одно: жажда жизни поможет ему, вынесет, заставит, обдираясь в кровь, преодолеть ряды ощетинившейся остриями проволоки.

Грязнов сперва растерялся от неожиданности, остановился как вкопанный. Заметив его, Виталик свернул и побежал по другой аллейке.

– Что смотрите? Ловите его, хватайте! Хоп! Хоп! – закричал Грязнов, хлопая в ладоши.

Он уже не первый раз сталкивался с сумасшедшими и знал, как их можно завести.

– Хватайте! Хоп! Хоп!

Конопацкий с ужасом увидел, как с разных сторон к нему бегут люди в серых халатах, бегут бестолково, сталкиваясь, падая. Один из сумасшедших пронесся прямо перед ним, широко раскинув руки, урча, как самолет.

– Сорок седьмой просит посадки, – донеслось до его слуха, и сумасшедший, заложив вираж, исчез за колючими кустами.

Топот десяток ног, крики, свист неслись к нему со всех сторон. Долговязый, худой как щепка сумасшедший с обезображенным вечной улыбкой лицом, высоко подпрыгнув, бросился на него. Конопацкий нанес удар в голову, почувствовал, как его кулак выламывает несколько зубов. Но не успел сделать и двух шагов, как маленький верткий псих подкатился ему под ноги.

Конопацкий споткнулся, рухнул лицом в траву и едва успел перевернуться, как на него набросились сразу несколько психов. Он бил наугад, уже не глядя, куда придется удар, а вокруг него слышались радостный визг, стоны покалеченных и душераздирающие крики:

– Хоп! Хоп!

Психи, отлично запомнившие, как их били санитары, отводили душу. Толстый, как боров, сумасшедший уселся на Конопацкого верхом и изо всех сил давил ему горло, при этом широко открыв рот, урчал и высовывал язык.

Когда Грязнов подбежал к Конопацкому, то уже сам не мог ничего поделать, того не было видно из-под сгрудившихся сумасшедших, каждый рвался добраться до голого тела, ущипнуть, сдавить, ударить. Грязнов бил ногами, оттаскивал психов за халаты, кричал, ругался матом, но на место одного оттащенного бросались двое свежих.

– Суки! Прочь! Убью! – кричал Валерий Грязнов, размахивая оторванным от серого больничного халата воротником.

Вновь подбежавшие сумасшедшие, устрашенные его видом, стояли поодаль полукругом и боязливо жались друг к другу. Но те, кто уже почувствовал боль, кто ощутил запах крови, безумствовали в полном смысле этого слова.

Наконец-то подоспели санитары. Орудуя дубинками со встроенными электрошокерами, им удалось-таки растащить психов, утихомирить их.

Конопацкий лежал на спине, перепачканный в земле.

Даже траву и ту на этом месте психи вырвали с корнем, превратив газон в зелено-желто-коричневое месиво. Виталий выглядел ужасно: исцарапанное лицо, до половины оторванное ухо, сломанный нос, разорванная до самой мочки уха щека, разбитая бровь вывернулась и сползла на кровоточащий глаз, сквозь кожу, чуть выше живота, торчало остро сломанное ребро, вздрагивавшее при каждом неровном вздохе.

– Уроды! – кричал Грязнов, замахиваясь на сумасшедших, и те с криками и смехом разбегались, но недалеко, прятались за деревьями и оттуда выглядывали – что же будет дальше.

Пару раз пнув ногой лежащего и ноющего психа, Грязнов наконец сорвал-таки свою злость и понял, что нужно действовать быстро. От административного корпуса уже бежал в расстегнутом белом халате встревоженный Марат Иванович Хазаров.

– Ну что я могу сказать, козлы – они и есть козлы, – плюнул на истоптанную траву Грязнов, когда Хазаров с укором посмотрел на него.

Приковылял и свалившийся с лестницы охранник. Он прижимал к голове напитавшийся кровью носовой платок и виновато смотрел на главного врача.

– Он.., я сам не знаю… – попытался оправдаться он.

– Заткнись! – процедил сквозь зубы Хазаров. – В реанимацию, быстро! Где носилки?

Двое санитаров побежали к крыльцу, а Марат Иванович присел возле неровно дышащего Конопацкого. Брезгливо, боясь испачкаться, приоткрыл тому веко. Закатившийся глаз подрагивал, на нем неровное, как клякса, расходилось пятно кровоизлияния.

Хазаров прижал пальцы к сонной артерии, почувствовал неровное, судорожное биение.

– Конец, долго не протянет. Резать надо прямо сейчас, – это было последнее, что услышал Конопацкий.

Слова психиатра донеслись до него издалека, словно эхо, и он тут же провалился в черное небытие.

– Срочно звони, чтобы приехал хирург, – бросил он Грязнову, – потому что наш специалист способен только отделить почку. Пусть готовит изотермический контейнер для сохранения, – Хазаров отдавал только самые необходимые распоряжения, понимая, что сейчас у него не хватает людей, чтобы их исполнять.

Еще живого, но уже бесчувственного Конопацкого положили на носилки и отправили в операционную. Мрачный, ссутулившийся Хазаров поднялся на крыльцо и столкнулся с перепуганной Катей, пристально посмотрел на нее.

– Вот что иногда бывает, – тихо произнес он, – иди в операционную, там понадобится твоя помощь.

Сумасшедших охранники загнали в корпус, не обращая внимания на то, что у некоторых оказались выбиты зубы, разбиты носы, у двоих сломаны руки.

Катя быстро присоединяла к телу Конопацкого датчики, накрыла его простыней, оставив окно на спине.

– Анестезии не надо, – из-под маски произнес хирург, когда анестезиолог попытался приложить к лицу Конопацкого маску, – он и так уже, считай, труп, бесчувственный.

Виталик даже не вздрогнул, когда его кожу располосовал скальпель. Катя, ассистируя хирургу, старалась забыть о том, что сегодня произошло, старалась не думать, что это она дала Конопацкому в руки скальпель, спровоцировала его побег.

Она всецело сосредоточилась на работе, старалась не ошибиться, подавая инструменты, но пару раз вместо ножниц протягивала зажимы, вместо зажимов – скальпель. Ее не смущало то, что хирург во время операции ругается на нее матом, так было заведено: делай что угодно, лишь бы это помогало работать.

В зияющий разрез Катя сунула кровеотводящую трубку, обложила обнажившиеся почки тампонами.

– Кажется.., успели., мать его, – шептал под маской хирург, мастерски перерезая ткани и устанавливая зажимы. – Кажется, успели на…

Наконец почка была отделена, и ее бережно поместили в изотермический контейнер для хранения органов, предназначенных для трансплантации.

И в этот самый момент на экране осциллографа ломаная линия стала прямой.

– Мы успели, и он успел, – мрачно пошутил хирург, стягивая перчатки и бросая их в умывальник. – Ну и испачкался же я, – спокойно произнес он, глядя на зеленый халат, сплошь забрызганный кровью.

– Я устала, – прошептала Катя.

– Отдыхай, теперь тебе никто не помешает.

Но отдохнуть ни ей, ни хирургу не пришлось. Их еще ждали проломленная голова санитара, только что пришедшего в себя, увечья сумасшедших. Бригада хирургов, вызванных Хазаровым из Москвы, уже прибыла, и вовсю шли приготовления к пересадке почки геру Шнайдеру.

– Черт с ним, со вторым тестом на СПИД, – сказал Хабаров, – если ждать результатов, то не успеем. Будем считать, что все в норме.

Затем он тронул за руку Грязнова и повел его в комнату, где стоял пустой металлический стол с разрезанными ремнями.

– Валера, посмотри, ты в этом лучше разбираешься.

– А что здесь смотреть, – зло ответил Грязнов, – я и так уже понял, что произошло.

– Ну?

– Эта сучка, Катька, устроила ему побег.

– Зачем же ты сразу так? – улыбнувшись, произнес Хазаров.

– Я по ее лживым глазам понял, лишь только на нее посмотрел.

– И я понял, но убедиться не мешает.

Грязнов подошел к столу, осмотрел все четыре ремня.

Три из них были явно перерезаны скальпелем, четвертый же наполовину разорван, наполовину разрезан.

– Посмотрите, если не верите, Марат Иванович, она надрезала один ремень и дала ему скальпель, оставила одного.

Хазаров задумчиво смотрел на перерезанные ремни, затем покачал головой.

– Ты понимаешь, что это не так?

– Да нет, точно! Вы что, не видите?

– Я-то вижу, но думать приходится не всегда так, как было на самом деле. Просто кто-то, я не знаю – ты, она, а может, я, случайно оставил скальпель на столике поблизости, он сумел дотянуться и перерезал ремни.

Грязнов, ничего не понимая, смотрел на Марата Ивановича.

– Но это же невозможно! Ни я, ни вы к скальпелю не прикасались, а насколько я понимаю, он лежал там, под вытяжкой, и чтобы до него дотянуться, нужно иметь руку метра четыре длиной.

– Я еще раз тебе повторяю, – спокойно втолковывал Хазаров, – что Катя не виновата, и мы ей сейчас об этом скажем, понял? – он подмигнул Грязнову.

Тот растерянно улыбнулся:

– Кажется, понимаю.

– Ну вот, успокоишь ее, подбодришь, скажешь, что она ни в чем не виновата. А потом, знаешь, я не хочу ее видеть в обозримом будущем, а потом – никогда. Жаль, конечно, что у нас нет сейчас заказа на пересадку почки женщине примерно ее возраста, но, с Другой стороны, тело ее должны найти целым. Насчет невредимости – это уж тебе решать.

– А почему я?

– Кто же еще? – пожал плечами Хазаров. – Я врач как-никак, клятву Гиппократа давал, а ты спецназовец бывший, можно сказать, профессиональный убийца. Это уж, Валера, кто на кого учился. Я ее задержу здесь до одиннадцати вечера, а ты уж смотри по обстановке. Да, кстати, – Хазаров остановился возле каталки, на которой лежал прикрытый окровавленной простыней труп Конопацкого, – сделай так, чтобы он исчез незаметно. Ты это умеешь, специалист, – и, не дав Грязнову возразить ни слова, Хазаров вышел на лестницу. – Где наша Катя? – спросил он у санитара.

– Там.

– Душевнобольным гипс накладывает? Что ж, похвально. Скажи, как закончит, пусть зайдет. Я поздно буду, день-то сегодня особенный.

В операционной в это время шла ответственная работа.

На лицо Шнайдера легла прозрачная маска, от которой тянулся к баллонам гофрированный шланг. Несколько глубоких вздохов – и гер Шнайдер почувствовал, как мир закружился у него перед глазами, он только успел подумать, что, наверное, точно так же приходит смерть, легко и буднично.

Он еще несколько раз невнятно пробормотал:

– Фюнф, фюнф… – цифру «зеке» у него вспомнить уже не было сил.

– Все, наркоз действует, – сказал анестезиолог, – можно приступать.

Все присутствующие в операционной затаили дыхание. и хирург занес скальпель над бледной дряблой кожей.

Грязнов стоял под навесом и жадно курил. Он думал о том, что сегодняшний день, начавшийся так удачно, испорчен. Вместо того чтобы ехать в Москву и оттянуться, он должен заниматься вещами, которые не сулят приятных ощущений. Внизу, на выходе из подземного госпиталя, его ждет каталка с трупом, который предстоит уничтожить. А ночью…

Грязнов вздохнул, раньше ему никогда не приходилось убивать женщин. Сколько же мертвых мужчин было на его совести, он точно не знал. Началось все на войне в Афганистане, когда он даже наверняка не знал, какая из посланных им пуль достигала цели.

Окурок полетел в лужу, скопившуюся на бетоне, и жалобно зашипел.

«Нечего тянуть, надо разобраться с трупом», – сам себе приказал Грязнов и, ничем не прикрываясь от дождя, с Непокрытой головой зашагал к лечебному корпусу.

Санитар встретил его сочувственной улыбкой.

– Ну и денек, Валера, сегодня выдался!

– И не говори, – Грязнов прислушался: корпус гудел, как рой потревоженных мух. – Психи никак не успокоятся, того и гляди, друг друга покалечат.

– А тебе-то что?

– Покалечат – это еще полбеды, а то, смотри, забьют кого-нибудь до смерти. Потом комиссия приедет, разбираться начнут. Не люблю я этого.

Санитар, в общем-то, понимал, зачем пришел Грязнов, понимал также, что браться тому за работу не хочется.

– Двух психов мне выдели, только тех, что поспокойнее и говорить почти не умеют, только мычат.

– А! Сникерса с Марсом? – расплылся в улыбке санитар, вспомнив двух душевнобольных, которые вечно ходили неразлучной парочкой и были, в общем-то, довольно спокойными. Главное, что их отличало от других, так это короткая память. Они даже забывали, ели они или нет, и могли, только закончив обед, встать в очередь на раздачу, и если их не уводили силой из столовой, то лопнули бы от обжорства.

– Да, Марса со Сникерсом. Они как, сегодня не отличились в драке?

– Нет, они были в столовой, когда каша заварилась.

Правда, им немного возбуждение передалось, но сидят, мычат, пальцем друг в друга тыкают. Сходить с тобой, Валера?

– Да, выведи их из палаты, а дальше я уж сам, чего всем пачкаться.

– Тоже правильно, – согласился санитар и, вооружившись дубинкой-электрошокером, пошел с Грязновым на второй этаж.

Все двери в палатах были без ручек, единственную на весь корпус ручку санитар носил в кармане халата.

– Здесь, подожди, – санитар вставил свой универсальный ключ и открыл дверь.

Сперва несколько психов бросились к выходу, но, завидев дюжего санитара, тут же попятились. Он поискал взглядом и нашел Марса со Сникерсом, сидевших на кровати, указал на них дубинкой:

– Ты и ты – на выход!

Психи переглянулись, не сразу поняв, что от них требуется.

– Они что, совсем ни хрена не понимают? – разозлился Грязнов.

– Случается, в плохую погоду у них крыша отъезжает и объяснить им становится совсем сложно. Но есть у нас один, Васька, вместо переводчика. Эй, Васька! – крикнул санитар.

И тут же перед ним по стойке «смирно» встал худощавый псих с радостной улыбкой на лице. Сразу было понятно, что он готов выполнить любое приказание: скажи ему сейчас выпрыгнуть в окно, он и выпрыгнет, ни секунды не поколебавшись.

– Объясни двоим бойцам, что работа для них появилась, и сам с ними иди.

Васька щелкнул каблуками и побежал к Марсу со Сникерсом. Присел перед ними на корточки и со страшными ужимками жестами принялся объяснять, что им нужно идти. Психи замычали, закивали и тут же двинулись к двери.

– Видишь, как он ухитряется с ними разговаривать!

Псих психом, а изъясняться руками умеет. Мне иногда кажется, что он этим двум даже анекдоты на пальцах рассказывает.

– И какие же? – вяло поинтересовался Грязнов.

– А у них всегда, что ни анекдот, то непременно про баб.

Они хоть и дурные, но мужское хозяйство-то почти у всех в порядке. Вот и оттягиваются, кто как умеет. Кто про женщин не только понаслышке знает, анекдоты рассказывает, а кто бабы в руках не держал, тот сам себе удовольствие доставляет или тех, кто послабее да потолще, в задницу трахает. А в рот они давать боятся, хоть и психи, а понимают – откусить могут. Иногда в окошко ночью заглядываешь, так они соберутся в кружок и дергают себя за концы, – санитар рассказывал о психах с ехидной ухмылкой, потому как в этом самом вопросе сумасшедшие мало отличались от здоровых мужчин, попавших в безвыходную ситуацию, когда до женщин им не добраться, – то ли в армии, то ли в тюрьме. – И смотри мне, Васька, чтоб без глупостей! – напутствовал санитар зондеркоманду психов.

Васька тут же приложил правую руку к сердцу и низко-низко поклонился, мол, под моим началом они что угодно сделают.

– Ты старший, Васька, с тебя и ответ.

– Понял, – захихикал Васька и, сжав колени, принялся вилять бедрами, словно собирался напустить в штаны.

– Пошли, – Грязнов двинулся по аллее, то и дело оглядываясь, поспевают ли за ним психи.

Те были приучены к беспрекословному повиновению.

Санитары тут служили крутые. Если и случались конфликты, то лишь тогда, когда сумасшедшие сбивались в стаю, как сегодня. Тогда уже управлять ими было невозможно. Бунт ликвидировали, разбив толпу на малые группки.

Когда Грязнов оказался у черного входа в административный корпус, психи не дошли до него метров десять и стали как вкопанные. Васька часто-часто моргал, он-то надеялся, что работа сегодня предстоит плевая – то ли листья сгребать, то ли деревья окапывать. Но если их приводили сюда, ко входу в подземный госпиталь, то это могло означать лишь одно: предстоит избавиться от трупа, а смерти и вида крови даже самые невменяемые психи боялись панически.

– Чего стали? – рявкнул Грязнов. – Пошли!

Васька сделал шаг вперед, а вот Марс со Сникерсом остались стоять, делая вид, что ничего не понимают.

– Объясни долбакам, что нужно идти вниз, – теряя всякое терпение, прокричал Грязнов.

Васька принялся им ожесточенно втолковывать, что следует слушаться Грязнова, но те никак не соглашались, мотали головами и мычали.

Наконец псих Васька пустил в ход последний аргумент: показал на Грязнова, а затем провел себе ладонью по шее, дескать, не пойдете, вас прирежут.

– Согласны, – наконец сообщил Васька и, зайдя Марсу со Сникерсом за спину, толкнул их.

Те, семеня, подталкиваемые Васькой, поплелись к лестнице в подвал. Каталка уже стояла на нижней площадке перед железной дверью, плотно закрытой на все ригели.

Грязнов свел своих помощников на самый низ и лишь после этого зажег свет, потому что вид окровавленной простыни мог просто парализовать сумасшедших. А по опыту Грязнов знал, если не давать времени на раздумье, то по инерции психи сделают все как надо.

– Взять и вынести! – зычным голосом, как командир роты на плацу, скомандовал Грязнов.

Васька перевел приказ на язык жестов.

Закрыв глаза. Марс со Сникерсом взяли труп Конопацкого за руки и за ноги, поволокли его по крутой лестнице.

«Лишь бы не споткнулись», – морщась, подумал Грязнов и пошел за ними следом, надеясь лишь на то, что если психи споткнутся, то пролетят мимо него.

Но Бог миловал. Оказавшись на улице, сумасшедшие, похожие как братья-близнецы, остановились и посмотрели друг на друга, мол, что дальше делать? К трупу они уже немного привыкли, тот не царапался и не кусался, а значит, не был для них опасен.

Валерий повел их за собой. Все это делалось еще при свете дня, но Грязнов был спокоен. Посторонние на территорию лечебницы не попадали, а психи были заперты в корпусе, на задний двор никто не заходил. Он точно помнил, что неподалеку от административного корпуса есть низкий толстый пень старой липы, спиленной два года тому назад, но от волнения никак не мог отыскать его. Сумасшедшие с трупом бродили за ним, как привязанные на веревку.

Наконец оказалось, что пень был просто присыпан кучей листьев. Грязнов разбросал их ногой и приказал:

– Сюда.

Труп прикрыли простыней, положили на пень, и Васька с готовностью вытянулся в струнку, мол, что еще надо? Если ничего, то они готовы вернуться.

– Топор, – спокойно произнес Грязнов, показывая на пожарный щит, где висел сплошь выкрашенный в красную краску большой топор с широким лезвием.

Васька, высоко поднимая ноги, словно шел не по траве, а по толстому-толстому слою поролона, приблизился к пожарному щиту, откинул сетку и торжественно снял тяжелый топор. Он нес его, прижимая к груди, словно боялся выронить и сделать ему больно. Вернувшись к пню, он застыл, все так же прижимая топор к себе.

– Отдай топор Сникерсу, – Грязнов показал на сумасшедшего.

– Это Марс, – уточнил Васька.

– Один хер, отдай ему.

Марс уцепился двумя руками в рукоятку и мелко-мелко задрожал.

– Простыню сними.

Васька, отвернувшись, стянул окровавленную простыню, и все, даже Грязнов, зажмурились. Под дождем на пне лежало голое тело, в боку зияла страшная окровавленная рана.

– Пусть отрубят голову и кисти рук, – стараясь говорить бесстрастно, произнес Грязнов. Но даже у него голос дрогнул.

– Нельзя, – запинаясь, произнес Васька.

– Почему?

– Это человек.

– Это свинья! – зло проговорил Валерий. – Свинья, понял? Хрю-хрю – с рылом и копытами.

– Свинья? – недоверчиво глядя на Грязнова, переспросил Васька и, покачав головой, добавил:

– Копыт нет.

– Отрубят ноги, тогда и не будет. Если спорить будешь, то сам топор возьмешь.

– Свинья, свинья, – принялся втолковывать Васька, время от времени издавая звуки, очень похожие на натуральное хрюканье. Ему даже пришлось встать на четвереньки, чтобы изобразить свинью.

Марс со Сникерсом с недоверием смотрели на своего собрата.

– Сумасшедшие – одно слово, – пробормотал Грязнов. – Долго ты там еще кочевряжиться будешь?

– Сейчас, сейчас… – Васька как ни был перепуган, но все же понимал, что отрубить голову, если труп лежит животом на пне, сложно.

Он взял покойника за ноги и оттащил его так, чтобы голова оказалась на широком пне. Сникерс выставил вперед руку и принялся пятиться.

– Что такое? – Грязнов уже собирался ударить сумасшедшего.

– Говорит, что свинья смотрит.

И в самом деле, один глаз у Конопацкого был открыт.

– Смотрит, да не на тебя, – руки у Грязнова тряслись, дрожал и топор в руках у Марса. – Руби, – закричал Грязнов, – руби! – толкая Марса в плечо.

Тот нерешительно подошел к пню и, высоко занеся топор, замер.

– Да что такое, черт побери! А ну, бери сам топор! – Грязнов схватил Ваську за руку и потащил к пню.

В этот момент топор просвистел в воздухе, с хрустом перерубил шею и глубоко вошел в пень. Голова, качнувшись, скатилась в траву. Грязнов удивился, какая сила таится в тщедушном с виду Марсе. Он бы сам не сумел так чисто перерубить шею и так глубоко вогнать топор в дерево.

– Руки обкорнай, только не высоко, одни кисти.

Грязнов действовал по накатанной схеме. Человека безошибочно можно идентифицировать по лицу и отпечаткам пальцев. Если уничтожить голову и руки, то считай, труп опознать уже невозможно, разве что приключится какая-нибудь случайность.

Марс подошел, одной рукой легко вытащил топор из дерева и положил его на траву. Затем показал пальцем на Сникерса и замычал.

– Правильно, – резюмировал Грязнов, – нечего ему без дела стоять, пусть и он поработает.

На удивление, Сникерс абсолютно спокойно поплевал на ладони, взял топор и, даже высоко его не поднимая, отрубил трупу ладони, словно занимался этим каждый день. А затем, широко улыбнувшись, посмотрел на Грязнова, ожидая похвалы. Но даже у того язык не повернулся сказать что-нибудь вроде «спасибо» или «молодец».

– Скажи им, чтобы притащили бак из нержавейки, который стоит на лестнице, с кислотой. Только пусть не обольются.

– Что такое кислота, они знают, – принялся благодушно рассуждать Васька.

К удивлению Грязнова, сумасшедшие боялись не просто трупа, а целого трупа. Расчлененный, он уже для них не был страшен: ни вцепиться, ни укусить не мог, лишь отрубленную голову и руки они обходили с опаской. Грязнов не мог удержаться, чтобы не закурить. Его поташнивало, хоть он в своей жизни насмотрелся всякого, но человеку с относительно нормальной психикой привыкнуть к виду размозженных костей и отрубленных конечностей практически невозможно.

О чем-то по-своему мыча, Марс со Сникерсом не спеша отправились к черному ходу, а затем появились с большим, литров на двадцать, баком из нержавейки, закрытым герметической крышкой. Несли они его осторожно, боясь споткнуться. На этот раз Валерий не подгонял их, не хватало еще, чтобы психи облились кислотой, ведь она для другого нужна.

– Открывай, – скомандовал Валерий, сам удивившись тому, как спокойно прозвучал его голос.

Крышку отбросили, и тут же Грязнов почувствовал едкий запах кислоты. Не помогало даже и то, что дул свежий осенний ветер, влажный, бодрящий.

– Голову и руки внутрь!

– Кто? – спросил Васька, глядя на Грязнова невинными глазами.

– Ты, урод!

– А может, кто-нибудь из них?

– Ты, я сказал!

– Хорошо, только потом мне эта свинья сниться будет, – рассудительно заметил сумасшедший и, отыскав в траве две палки, подцепил ими сначала одну кисть, потом другую. А вот голову ему никак не удавалось взять двумя палками, та выскакивала и с глухим звуком падала на землю.

Потеряв терпение, Грязнов выругался и, взяв отрубленную голову за волосы, осторожно опустил ее в кислоту.

Жидкость уже бурлила, извергая из себя пар и нестерпимо едкий запах.

– Скажи, пусть разрубят то, что осталось, и упакуют в мешки, – Грязнов вытащил из-за пазухи сверток черных мешков для мусора в заводской упаковке и моток капронового шнура. – Только скажи, чтобы аккуратно делали, на два узла завязывали, а не на бантик, психи долбаные!

Марс со Сникерсом, даже не препираясь, принялись за дело. Грязнов слышал, как глухо опускается на мертвое тело топор, как хрустят кости, как с писком лезвие вытаскивается из мокрого дерева. А Васька стоял возле бака с кислотой и, с интересом заглядывая вовнутрь, помешивал содержимое кривой толстой палкой. Время от времени он доставал палку и смотрел на почерневшее от кислоты дерево, от которого поднимался едкий пар.

Сперва в баке раздавался глухой мягкий стук, затем удары стали звонче.

«Значит, мягкие ткани уже растворились, череп стучит, – отметил про себя Грязнов, – еще с полчаса, и от них следа не останется.»

Он обернулся. Марс со Сникерсом уже рассовали по пакетам расчлененное тело и теперь деловито опутывали черные пакеты капроновым шнуром. Завязывали, как и распорядился Грязнов, на два узла. Завязывая первый, Сникерс придерживал его пальцем, чтобы не расползался, а Марс тут же сверху затягивал второй.

Одну за другой Грязнов выкурил четыре сигареты. Наконец Васек вынул палку из бидона с кислотой, та наполовину стала короче..

– Вроде все, не стучит уже.

Грязнов заглянул в чан: в мутной жидкости, все еще дымившейся', плавали на поверхности клочья волос.

– Понесли! – распорядился он и повел Марса со Сникерсом, сгибавшихся под тяжестью бака, к асфальтированной дорожке. – Сюда, – показал он рукой на решетку ливневой канализации.

Ловко, почти ничего не расплескав, сумасшедшие вылили дымящуюся кислоту в ливневый колодец. Марс заглянул на дно бидона и замычал, показывая туда пальцем. Сникерс попытался было сунуть туда руку, но Васька ударил его по пальцам.

– Чего там?

Васька присел на корточки и осторожно заглянул в бидон, придерживая рукой откидную крышку.

– Зубы там золотые, два, – радостно сообщил он.

– Вытряхивай и их.

– Золото.., не надо, – покачал головой Васька.

– Вытряхивай, я сказал!

Жалобно звякнув о дымящуюся стальную решетку, коронки упали на дно колодца.

– А теперь – носить сюда воду, двадцать бидонов, пока запах не исчезнет.

Грязнов еще хотел сказать, чтобы убрали клочья волос с решетки, но потом понял, что вода смоет их. Психи – народ такой, что, если сказал им десять, значит, принесут десять бидонов воды. Скажешь двадцать – будет двадцать, а прикажешь всю ночь носить, будут таскать, пока не упадут от усталости, отлежатся и вновь примутся носить.

Пока сумасшедшие таскали воду и сливали ее в ливневую канализацию, Грязнов подогнал машину к пню, и Васька загрузил в багажник мешки с расчлененным трупом. Предварительно Грязнов застлал багажник клеенкой, прихваченной из ординаторской.

– Садись, Васька, прокачу.

Сумасшедший недоверчиво поглядел на Грязнова. Мало кому из сумасшедших выпадало счастье не только проехаться на машине, но и покинуть территорию психиатрической лечебницы.

– Правда? – радостно поинтересовался он.

– Садись, с ветерком прокачу.

Они проехали километров двадцать сперва по шоссе, затем свернули на проселок. Здешние места Грязнов знал отлично, ориентировался без карты. Тут сразу возле леса начинались заросшие мелиоративные каналы. Их уже давно никто не чистил, болото постепенно возвращало когда-то отвоеванную людьми у него территорию.

Мешков с кусками человеческого тела Васька уже совсем не боялся, хватал по два, засовывал их под мышки и, ловко перескакивая с кочки на кочку, мчался по болоту.

Мешки он рассовывал под коряги, чтобы их не скоро нашли, чтобы к ним раньше людей подобралась всякая плотоядная живность.