За тысячи лет до Рагнарека

Дети Волка

В село они пришли на рассвете: едва первые робкие лучи утреннего солнца пробились из-за густых ветвей, как тучи огненных стрел обрушились на сгрудившиеся у реки небольшие землянки. Рыжее пламя весело заплясало на устлавшем крыши мхе и дерне, густой едкий дым устремился внутрь жилищ, удушливыми пальцами убивая толком не проснувшихся сонных людей. Те же селяне, что уже встали поутру, чтобы накормить скотину, сейчас с криками разбегались в лес. За ними с гиканьем и свистом неслись конные всадники, с луками и пиками наперевес. Уже несколько окровавленных тел валялось посреди землянок и осиротевшая скотина мычала и блеяла на разные голоса, пока торжествующие налетчики не выгоняли ее наружу, собирая животных в дрожащую вопящую кучу.

— Вайу! — Одрик резко осадил коня, когда выскочивший из землянки могучий мужик с черной бородищей, хлопая осоловелыми спросонья веками, попытался достать чужака длинной рогатиной с костяным наконечником. Одрик отмахнулся мечом и когда мужик, неверяще уставился на бесполезный обрубок в его руке, ударил клинком ему прямо в лицо. Истекая кровью, селянин осел на землю и копыта боевого коня, протоптались по бездыханному телу. Сам Одрик, наскоро вытерев окровавленный меч, кинулся вслед за убегающей, визжащей от ужаса девкой. Далеко убежать ей не удалось: вскоре рука Одрика сомкнулась на выбившихся из-под платка волосах и он рывком забросил рыдающую пленницу на круп коня. Справа и слева от него раздавались такие же крики и стоны — воины Клана Волка безжалостно убивали взрослых мужчин, но захватывали в плен женщин и детей. Двуногая добыча, вместе со скотом и небогатым скарбом селян, отправится в становище кемеров — как пример того, что бывает с непокорными, не желающими платить дань владыкам степи.

— Хей, Одрик! — рядом остановился молодой кемер — поджарый, с красивым нагловатым лицом и зелеными глазами, делавшими его похожим на лисицу. Это сходство усиливали и рыжевато-каштановые волосы, выбивавшиеся из-под высокого шерстяного колпака. Запястья молодого человека украшали тонкие бронзовые браслеты.

— Вижу, ты уже нашел, кто будет греть тебе постель этой ночью, — всадник кивнул на рыдающую девку, перекинутую через седло, — лакомый кусочек. Не продашь?

— Поищи себе другую, Мадар, — Одрик мотнул головой в сторону горящего села, — мало что ли тут бегает таких.

— И то верно, — Мадар пришпорил коня и, издав дикий вой, кинулся в погоню за убегавшей в лес женщиной в разорванном платье и с растрепанными волосами. Одрик оглянулся — село уже горело и черный дым поднимался над землянками. Кое-кто из здешних мужиков еще пытался отбиваться, ухватив нож или топор, но в целом бой был окончен и кемеры, рассыпавшись меж дымящихся землянок, уже тушили огонь, чтобы беспрепятственно поживиться чужим добром. Другие сгоняли в кучу разбежавшийся скот, кто-то вязал пленникам руки и ноги. Некоторые не в силах терпеть, уже заваливали вопящих женщин на землю, нетерпеливо задирая подолы, стремясь скорее добраться до спелой женской плоти.

Одрик бросил взгляд на свою пленницу — пригожее круглое лицо, заплаканные карие глаза, полные губы. Он провел рукой по ее телу и довольно хмыкнул, нащупав под грубой тканью высокую грудь и пухлые ягодицы. Развернув коня, наследник Рудогорья направил его к ближайшей опушке, чтобы в стороне от завистливых взглядов насладиться своей добычей.

Одрик давно уже потерял счет таким селам — сожженным, разграбленным, с вырезанным или угнанным в рабство населением. Поначалу ему самому казалось это чрезмерным — и он сам, порой смущенно останавливал руку с мечом или плетью, столкнувшись со слезами растрепанной простоволосой девчонки или же испуганными глазами босоногого мальчишки, у которого на глазах убили отца и взяли силой его мать. В одном из первых таких налетов он даже пожалел такого мальца, едва ли десяти лет от роду, опустив плеть и жестом указав ему в сторону леса: беги, мол.

Однако парень не побежал: когда Одрик, спрыгнув с коня, хотел отвести его к колодцу, он едва не пропустил отчаянный выпад мальчишки, что с горящими от ненависти глазами попытался пырнуть его в бок припрятанным под одеждой ножом. Одрик отскочив, ударом плети вышиб нож из рук мальца и, разгневавшись от этого вероломства повалил парня на землю. Вновь и вновь взлетала плеть, мальчишка визжал как свинья, которую режут, пока кожаная плеть гуляла по его телу, оставляя кровавые полосы. Эти вопли еще больше раззадорили молодого воина: в ту ночь он запорол мальца до смерти, а потом еще и изнасиловал его сестру, что была немногим старше младшего братца. Дальше пошло куда легче — в последующих селах Одрик убивал, грабил, насиловал не хуже своих новых соратников, уже ничем не отличаясь от грубой жестокости Сынов Волка.

Без церемоний он бросил девку на лесную подстилку и сам завис над ней, одной рукой прижимая ее к земле, а второй торопливо расшнуровывая завязки штанов. Испуг и мольба в заплаканных глазах давно перестали смущать Одрика — напротив они распаляли его еще сильнее. Задрав подол, он силой раздвинул пухлые ляжки, обнажая розовую щель в окружении курчавых черных волос. Навалившись сверху Одрик хрипло зарычал, почувствовав как его член погружается в горячую скользкую глубину, как его семя толчками проникает в недра извивающейся под ним пленницы, рыдающей от боли и ужаса. Ее плач и жалобные стоны звучали для ушей Одрика как победная песнь его мужской доблести.

Уже позже отряд кемеров покинул разоренное село с мешками полными зерна и иного невеликого добра найденного средь обгорелых развалин. Перед собой они гнали забранный скот и кучку рыдающих пленников со связанными руками. Где-то среди них была и девка, которую сегодня взял Одрик. Будь он чистокровным кемером, она бы могла войти в его дом, как наложница или даже младшая жена. Однако сам Одрик видел своей супругой только одну женщину — все остальные могли быть лишь мимолетной забавой, усладой для жаждущей мужской плоти. И все же, порой он мечтал, что однажды поступит с Амалой также грубо и жестоко, как со всеми этими лесными пленницами — и она будет плакать и умолять его о пощаде, прося прощения за свое вероломство.

Справедливая плата за то унижение на празднике.

Не всегда, впрочем, приход кемеров нес за собой пожары и разрушения. В тех селах, что соглашались платить уговоренную дань зерном и скотом, Дети Волка не бесчинствовали: лишь забирали свое и, отдохнув в предоставленных им землянках, продолжали свой путь. Иные старейшины в селах сами подбивали дочерей оказать воинам кемеров должное гостеприимство — и те, если оставались довольны податливыми сельскими девками, то оставляли их с каким-нибудь подарком, зачастую из добра, награбленного у соседей. Однако тех, кто не желал ничего отдавать, ждала быстрая и суровая расправа, как в том селе, куда сегодня пришел Одрик.

Не все местные покорно ждали своей участи — иные уходили в леса, убивая отставших или замешкавшихся кемеров, нападали на них из засады, вырезая, порой, целые отряды. В некоторых деревнях, притворно согласившихся дать дань, норовили преподнести находникам с юга отравленное питье или же втихомолку вырезать их ночью. Ответ же за подобное был всегда одним — кровавая резня, сожжение сел и угон в рабство немногих выживших. Одрик учился у своих родичей по матери ездить верхом, также ловко, как они, владеть луком и плетью, учился охотиться в густом лесу на двуногую дичь, а самое главное — учился усмирению непокорных, вселять страх и почтение в сердца селян. И он уже предвкушал как он применит полученную здесь науку, вернувшись домой, против врагов Рудогорья.

Когда осенние заморозки сменились первым снежком и последние листья облетели с голых деревьев, кемеры повернули на юг, в родным становищам. Вопреки ожиданиям Одрика его сородичи по матери не были настоящими кочевниками — у них имелись и засеянные поля и пастбища, где паслись коровы и овцы, и жирные свиньи, хрюкающие на подворьях селян побогаче. Имелись у них и укрепления, окруженные земляным валом, в которых жили вожди и их дружинники. В одном из таких городищ, расположенных в среднем течении великой реки, и гостил Одрик.

— Клянусь Вайу, племянник, мы еще сделаем из тебя Волка!

Ворах расхохотался и хлопнул Одрика по плечу так, что молодой человек едва сдержал недовольную гримасу. Срубная изба его дяди, — самая большая в становище, — сегодня полнилась народом: Ворах принимал сегодня других вождей клана, заколов для них самую жирную свинью. Хозяин избы сидел на самом почетном месте: плотный длинноносый мужчина с желтыми глазами и клочковатой рыжей бородой. Снаружи выл ледяной ветер, но внутри избы горел очаг, над которым и жарилась свиная туша, так что в срубе было жарковато. Сам Ворах облачился лишь в волчью шкуру, наброшенную на голое тело и скрестив под собой ноги обутые в кожаные башмаки. Острыми зубами он терзал свиную ногу и горячий жир капал на поросшую рыжим волосом грудь. Свиное мясо он запивал мерзким на вид и на вкус пойлом, изготовленным из прокисшего конского молока, которое здешний люд потреблял в огромных количествах. Наливали за его столом и пиво и даже вино — которое, впрочем, пили только вожди, запивая его молочным пойлом. Вообще, становища кемеров выглядели бедновато даже по сравнению с жилищем его отца, изрядно разочаровав Одрика в его мечтах о богатствах загадочного юга.

Не сказать, что и его встречали тут с почестями: сейчас Одрик сидел вместе с остальными воинами за длинным столом, занявшим чуть ли не половину избы. Справа от рудогорца сидел Мадар, слева — широкоплечий мускулистый Вар — здоровенный как дикий тур и такой же тугодум. Сам Одрик считал, что ему полагается место получше, но что поделаешь: родственные связи здесь значили немного и Ворах показывал, что хоть как-то выделяет племянника лишь, когда подшучивал над ним. Куда больше времени он уделял своим гостям: двое из них, вожди Теуш и Сандак, были рослыми мужчинами в доспехах из вареной кожи, что предпочитали доброе вино и мясо любым разговорам.

Куда больше привлекал внимание третий вождь — точнее третья: высокая женщина средних лет с тяжелой грудью, которую не могла скрыть даже кожаная куртка. Из всех вождей Клана Волка, она явно больше всех почитала родового зверя: рыжевато-каштановые волосы укрывал колпак из волчьей шерсти, с шеи свисало ожерелье из волчьих зубов, пояс скрепляла бронзовая бляха в виде головы волка. Из-за пояса торчала рукоятка бронзового топора. Резкие черты лица напоминали хищную птицу, особенно длинный слегка изогнутый нос. Несмотря на это женщина могла считаться даже симпатичной — если бы не уродливый шрам, напоминавший след от когтистой лапы, располосовавший ей всю щеку и лишивший правого глаза. Левый же глаз, впрочем, смотрел пронзительно и зло, разительно отличаясь от беззаботных взглядов захмелевших вождей.

Одрик знал кто это женщина — о ней рассказывала мать: Пенфеса, двоюродная сестра Баркины и Вораха, ведущая под своим началом почти шесть сотен воинов. Средь Клана Волка не так уж редки воительницы, но Пенфеса выделялась даже среди них своей отвагой и кровавой жестокостью. Свой шрам она получила, едва выйдя из возраста девичества, когда в каких-то горах на юге схлестнулась со львом-людоедом, убившим двух спутников-мужчин Пенфесы. Лев успел поставить и ей отметину своей лапой, прежде чем она вогнала в глаз зверю свое копье. С тех пор ее имя стали поминать в воинственных песнях у костров кемеров — песен о Волчице убившей Льва.

Именно Пенфеса прервала пустую болтовню вождей — ее голос, словно вороний грай перекрыл все остальные звуки.

— Мы говорим о чепухе, Варах, — недовольно сказала она, — ты хочешь просидеть всю зиму в своем становище или получить большую славу и добычу?

— Ты опять про свой поход на юг? — Ворах поморщился, — мы ведь уже говорили об этом. Слишком далеко и опасно.

— Зато прибыльно, — ответила Пенфеса, — царь Вилусы за верную службу даст нам много товаров с юга. Или ты хочешь, чтобы твои жены и по сей день носили одни лишь костяные и бронзовые подвески вместо достойных украшений?

— Чтобы всего лишь угодить женам я не пойду так далеко, — сказал Варах и остальные вожди согласно закивали, — чтобы положить всех своих людей не добравшись даже до Изра. Если ты хочешь ты — иди, но знай, что этот поход только твой, не клана.

Пенфеса скрипнула зубами и оглянулась по сторонам, в поисках поддержки, но никто из вождей не собирался ее вставать на ее сторону. В отличие, кстати, от многих молодых воинов: Одрик видел как загорелись глаза Мадара и Вара от первых слов воительницы.

— Это твой племянник, Варах? — она кивнула на Одрика и тот невольно залился краской от откровенно оценивающего женского взгляда.

— Он, — кивнул Варах, — сестра хочет, чтобы я воспитал из него воина.

— И как, — Пенфеса усмехнулась, оскалив крепкие острые зубы, — получается?

— Спроси о том у лесовиков, — не выдержал Одрик, — немало их пало от моей руки.

— Немного чести в том, чтобы побеждать селянских девок, — пренебрежительно хмыкнула Пенфеса, — хочешь настоящего подвига, Одрик?

— Кто же не хочет? — пожал плечами молодой человек

— Я могу тебе помочь, — сказала Пенфеса, — если твой дядя отпустит тебя на юг. Кто-то из твоего народа ходил так далеко?

— Нет, — мотнул головой Одрик, его глаза заблестели при мысли о том, что он увидит богатые царства юга, о которых так много слышал дома, — и я хотел бы стать первым.

— Он еще не принял посвящения, — вмешался Варах.

— Так пусть примет, — Пенфеса вновь оскалилась, — Вайу, Повелитель Волков будет рад принять нового сына. Да и земной отец не будет против: слышала, король Марон хочет, чтобы его сын вернулся великим воином — разве он станет таким в здешних лесах?

— Его мать будет против, если он сложит голову на юге, — проворчал Варах, однако слова Пенфесы его убедили. Он обвел хмурым взглядом своих людей и махнул рукой.

— Я не могу запретить тебе идти на юг, — сказал вождь кемеров Одрику, — и не могу отпустить одного. Можешь взять сотню воинов — но и часть добычи ты отдашь мне. И только после посвящения — я не могу допустить, чтобы воинов клана вел человек не прошедший обряда.

— Сейчас как раз наступают волчьи дни, — рассмеялась Пенфеса, — скоро ты узнаешь, мальчик с запада, что случается, когда волк обретает свою стаю.