За тысячи лет до Рагнарека

Колебатель земли

Лошадь под ним убили почти сразу после начала боя: какой-то ахеец метнул копье с колесницы и Одрик спасся лишь тем, что поднял коня на дыбы. Бронзовый наконечник пробил шею скакуна и тот, жалобно заржав, повалился на землю, хрипя и брызжа кровью. Одрик успев соскочить на землю, рывком выхватил из ножен меч и метнулся вперед. Какой-то молодой воин, с искаженным от ярости лицом, кинулся на него и наследник Рудогорья отбив его выпад, вонзил клинок прямо меж горящих яростью глаз.

— Тиус! — закричал Одрик, тут же скрестив меч с новым врагом — кровь для Бога Клинков!

Мало кто его услышал — множество людей вокруг кричало не менее громко: призывая или проклиная своих богов, ругаясь или моля о пощаде. Металл звенел о металл, громко ржали кони, колесницы и пешие сходились в жестокой сече, кололи и рубили. Всюду раздавались проклятия, вопли, вой, визг, предсмертные крики, воздух казался черным от летевших отовсюду пик, стрел и камней, пыль смешивалась с кровью и становилась грязью.

На колеснице, запряженной четверкой боевых коней, носился Хектору, столь же неистовый и смертоносный, как и в первый день битвы. Каждый его выстрел из лука, каждый бросок копья вырывал из рядов живых хотя бы одного ахейца и в образовавшуюся брешь с громкими воплями устремлялись троянцы, жестоко рубясь с ненавистным врагом. А Хектору несся дальше: рот, обрамленный черной бородой, кривился в кровожадной улыбке, глаза горели жаждой убийства.

Рядом с ним послышался вдруг топот копыт и из гущи битвы вынырнула иная колесница, запряженная черными, как ночь, конями. Столь же черными были и доспехи всадника, с изображением муравья на нагруднике и уродливым шлемом в виде муравьиной головы. Хектору, узнав противника, издал яростный клич и, в избытке чувств, хлестнул плетью своего возницу Кебриона, чтобы он развернул коней к новому воину. Тот же с воинственным криком носился по полю брани, убивая всех на своем пути. Завидев Хектору мирмидонянин, раскрутив пращу, метнул камень — и Кибрион с пробитой головой рухнул на землю. Всадник, издав громкий смех, выставил вперед копье, и ринулся на Хектору, пытавшегося одной рукой справиться с управлением конями. Ему это удалось как раз, когда его враг метнул копье — лишь его искусство возницы позволило Хектору отклонить колесницу. Бешено вертящиеся колесные оси разминулись от силы на ширину ладони, а в следующий миг Хектору ударил копьем и всадник в черных доспехах повалился на землю. Из его пробитой шеи потоком лилась кровь, на губах пузырилась алая пена.

— Ахиллес мертв! — вскричал Хектору и радостный вопль пронесся по троянскому войску. Троянский полководец соскочил на землю и, подбежав к убитому, сорвал шлем. На него глянули мертвые, широко распахнутые карие глаза на красивом лице юноши, почти мальчика. Длинные каштановые волосы рассыпались по земле, пачкаясь в кровавой грязи.

— Это не Ахилл! — крикнул Хектору, отворачиваясь от мертвого и вскакивая на колесницу, — он нарядил мальчишку в свои доспехи и отправил воевать вместо себя. Где этот трус?!

В ответ ему раздался вопль — столь громкий, что разом перекрыл все прочие звуки битвы; столь дикий и страшный, что, казалось, это кричат чернокрылые боги смерти, вырвавшиеся из подземного мира, чтобы принять участие в битве. В следующий миг ахейское войско расступилось и вперед шагнул полуобнаженный гигант в набедренной повязке из львиной шкуры. Голубые глаза глянули на Хектору и тот невольно вздрогнул от читавшейся в этом взгляде нечеловеческой ненависти. Но не только царевич содрогнулся от вида Ахиллеса: впервые троянцы увидели его без скрывающего лицо шлема и ужаснулись от подлинного обличья царя мирмидонян. Идеальные черты портило жутковатое уродство, лишившее Ахилла губ: вместо них его рот обрамляли плоские роговые пластины, покрытые мельчайшими чешуйками, как у змей или ящериц. Великолепно сложенное тело также покрывала грубая, словно ороговевшая кожа, неприятного сероватого цвета. В одной руке он держал длинное и тяжелое копье, что больше бы подобало сказочному великану, чем обычному человеку; в другой — блестящий бронзовый щит с изображением черного муравья. С кожаного пояса, украшенного золотыми бляшками, свисал острый меч.

Вот приоткрылся жуткий рот и в нем блеснули острые, как у акулы, зубы.

— Не было у меня человека, ближе моего побратима Патрокла, — Ахиллес говорил вроде и не громко, но странным образом его голос отдавался во всех концах поля боя, — никого в жизни я не любил так как его. Тысячи троянцев заплатят своими жизнями за его смерть — и начну я с тебя, Хектору. Спустись с колесницы и умри как мужчина.

— Если я и умру, то смертью достойного мужа, — с достоинством ответил царевич, — а вот кем умрешь ты, порождение Бездны? Я ошибся, приняв твоего друга за тебя — сейчас же я исправлю свою ошибку.

Безгубый рот искривился в жуткой ухмылке, когда Хектору, взяв копье и меч, спустился с колесницы. Стих шум боя, троянцы и ахейцы, словно по негласному уговору прекратили убивать друг друга, напряженно следя за поединком героев.

Ахилл первым вступил в бой, метнув копье — Хектору спасся лишь тем, что припал к земле и смертоносный снаряд промелькнул над его головой, пробив латы и грудь одного из троянцев. Хектору тоже метнул копье, но Ахилл легко отбил его щитом и, сорвав с пояса меч, ринулся на Хектору. Тот сразу же выхватил свой клинок и в следующий миг поле боя наполнилось звоном металла. Мечи сверкали на солнце, словно вспышки молний, удары следовали за ударом и каждый из бойцов не раз находился на волосок от смерти, когда вражеский клинок мелькал в опасной близости от груди или лица противника.

И все же, нечеловеческая сила и выносливость Ахиллеса постепенно давала плоды: грудь Хектору тяжело вздымалась, по лбу стекали струи пота, со свистом вырывалось тяжелое дыхание. Его же противник не выказывал ни тени усталости: его меч неустанно плел смертоносную паутину вокруг Хектору — только бронзовый шлем, панцирь и поножи пока еще спасали троянского царевича от тяжелых ран.

В очередной раз с трудом отбив выпад Ахиллеса, Хектору все же дотянулся клинком до груди противника — но его меч лишь царапнул огрубевшую кожу, не пролив ни капли вражеской крови. Ахиллес рубанул в ответ и Хектору отшатнулся назад, на его предплечье раскрылся широкий рубец, с которого закапали тяжелые алые капли. Ахиллес же, в ярости, отбросив мешавший ему щит, кинулся вперед, крест-накрест рубя перед собой воздух. Хектору попытался пробить эту защиту, но Ахиллес легко отбил этот выпад. Удар, поворот, снова удар — и меч троянца со звоном отлетел в сторону. В следующий же миг Ахиллес с диким воплем «Патрооокл!!!» пробил мечом грудь Хектору. Тот дернулся, его глаза закатились, изо рта выплеснулась кровь. Ахилл, упершись ногой в живот поверженного врага, с силой отпихнул его, высвобождая собственный меч и, вскинув над головой окровавленный клинок, издал дикий торжествующий вой. Его тут же подхватили мирмидоняне, а за ними и прочие ахейцы — ударяя мечами о щиты и взывая к богам, они с удвоенной силой устремились на павших духом троянцев.

Ахилл, словно одержимый духом буйства, сражался в первых рядах: так и не облачившись в доспехи, он колол, рубил и резал, одним ударом разрубая троянских воинов от плеча до поясницы и пинками отбрасывал с дороги уродливые обрубки, брызжущие кровью и внутренностями. Глаза, налитые кровью до такой степени, что казались красными, придавали Ахиллу еще более нечеловеческий вид, как и ороговевшая кожа, на которой клинки троянцев так и не смогли оставить кровоточащего следа. Суеверный ужас объял их и многие из них бежали, не желая вступать в смертоубийственный бой с неуязвимым красноглазым гигантом. Тот же, впав в священное безумие, прокладывал кровавую борозду во вражеских рядах, с трудом вырывая меч из громоздящихся перед ним груд мертвой плоти.

Внезапно поле боя огласил волчий вой — и над головами сражавшихся взмыл черный конь, с дико вопящей всадницей в седле. Лицо Пенфесы покрывала черная боевая раскраска, рот искривился в злобном оскале, глаза блестели жаждой крови. Она направила своего коня прямо на Ахиллеса, одновременно нанося рубящий удар сверху вниз. Будь этот выпад удачней, он бы разрубил череп ахейцу, но Ахилл сумел уклониться, одновременно своим мечом вспарывая бок коню воительницы, разрубая животному ребра и выпуская внутренности. Конь, дико заржав, повалился на бок, его ноги судорожно дергались, пока под ним растекалась лужа крови. Пенфеса, оглушенная ударом о землю, не успела подняться, когда Ахилл, перепрыгнув через конскую тушу, одним ударом пробил грудь и спину женщины, прибивая ее к земле.

Гибель кемерской воительницы окончательно лишила троянцев мужества — тысячами они устремились к Скейским воротам, стремясь укрыться за несокрушимыми стенами Трои. Лишь немногие храбрецы, — прежде всего тракии с кемерами, — еще продолжали сражаться, прикрывая отход своих. Однако эта же смелость и стоила многим жизни: когда наблюдавший за боем Алаксанду, видя, что ахейцы на плечах бегущих могут ворваться в город, приказал закрыть ворота. Сам же царь, встав у одной из городских башен с луком в руках, с потемневшим от горя и ярости лицом, лихорадочно шарил глазами по полю боя, словно высматривая кого-то.

Одрик оказался в числе неудачников: тяжелые, окованные бронзой, ворота захлопнулись прямо перед его носом, оставляя рудогорца и еще сотни людей, вместе с разъяренными ахейцами, обезумевшими от жажды крови. Мысленно послав проклятие Аласканду, Одрик обернулся, с мечом в руках, готовясь дорого продать свою жизнь.

Однако ахейцы не торопились: людской прилив, угрожавший захлестнуть горстку смельчаков, вдруг отхлынул назад, застыв в какой-то сотне шагов от Трои. Откуда-то раздался трубный рев и вражеское войско неожиданно расступилось, открывая дорогу странной процессии.

Впереди шел Одиссей в диковинном одеянии, цвета морской волны и с накинутой на плечи рыбацкой сетью. В одной руке он держал бронзовый трезубец, а в другой — большую морскую раковину, в которую он и дул, исторгая громкие звуки. За ним шло четверо ахейских воинов, несущих тушу белого коня насаженную на острые шесты. Голова животного была отрублена: вместо нее из туши торчало короткое копье, с насаженной на него человеческой головой с растрепанными рыжими волосами.

— Посейдон! — крикнул Одиссей, вскинув над головой трезубец, — Бог богов, Колебатель Земли, сокруши, то, что ты возвел и даруй победу своему народу!

Одрик вдруг узнал человека, кому принадлежала приделанная к коню голова — и стоявшие рядом тракии разом взвыли от горя и гнева, также признав своего царя. Столько ярости и боли было в этом крике, что казалось, затряслась сама земля — но в следующий миг Одрик понял, что так оно и есть. Извилистые трещины, словно змеи, прорезали почву, из них с шипением вырвались струи желтоватого дыма.

Позади Одрика послышался громкий треск и, обернувшись, он увидел, как глубокая трещина пролегла по стене Трои. В небо взметнулись облака пыли и в тот же миг часть стены с ужасающим грохотом рухнула, погребая под собой не успевших спуститься троянцев. Целый дождь из обломков обрушился на кемеров и тракиев, что-то сильно ударило Одрика по голове и все вокруг поглотила тьма.