Забег на невидимые дистанции. Том 2

Episode 7

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ ОН ПРЕДУПРЕДИЛ остальных на смене, что заказ на конкретный адрес доставит лично, пусть даже не пытаются перехватить.

Курьеры удивились, но спорить не стали. Они получали фиксированную плату за день, не зависящую от расстояния до адреса, количества доставок и потраченного на это времени, так что угрожающий тон новенького показался более чем странным. Впрочем, он весь был каким-то странным. Дерганым и нелюдимым. Вкупе с его комплекцией это слегка пугало.

Может, еще не разобрался, как тут все устроено? Хотя вряд ли найдется желающий ему объяснить. Как и поинтересоваться, откуда ему известно, что сегодня поступит заказ именно с этого адреса.

Оттуда действительно позвонили около четырех, а спустя двадцать минут Сет Ридли уже забирал две коробки пиццы, бечевкой стянутые между собой. На курьерских велосипедах предусматривалась довольно широкая сетчатая корзина, приваренная к рулю. Сет изолировал ее толстым слоем фольги, включая крышку, чтобы еда медленнее остывала по пути – он ездил довольно быстро, и встречные потоки воздуха делали свое дело. Уж на этом уровне он физику понимал.

Еще ни разу за две недели в службе доставки он не спешил так, как сейчас.

В последнее время Сет поднабрал, ведь никаким спортом, кроме прогулок, практически не занимался, а есть стал больше обычного, наблюдая за Ниной в столовой [6]. Хотя ему самому ни перед зеркалом, ни по ощущениям не казалось, будто тело кардинально изменилось. Он был большим, а стал еще немного больше, и вряд ли вооруженным глазом можно определить, поправился он или набрал массу в тренажерном зале. Не факт, что кто-то кроме мамы обратил на это внимание. Но когда каждый день крутишь педали, разгоняется не только велосипед, но и метаболизм.

В разъездах по городу появлялось много времени подумать. И Сет Ридли мысленно прослеживал градацию своего отношения к Нине, улавливая в нем пугающую тенденцию.

Сначала ему неосознанно нравилось смотреть на нее, точнее, он себя убеждал, что смотрит, конечно, не на нее, а просто в ее сторону, где зачастую происходило что-нибудь шумное. Затем ему стало приятно слышать ее голос, слушать, о чем Нина общается с другими людьми. Прошло еще немного времени, и чувства подсказали, что ощущать ее присутствие ему требуется чаще, чем позволяют обстоятельства.

Вот тогда он и начал следить за нею. Просто не сумел отказать себе в этой безобидной идее, совершенно никому не вредящей. Сначала это происходило только по субботам, а потом перекинулось и на остальные дни.

Впервые он так сильно кем-то увлекся, что мысли об этом человеке глушили музыку в наушниках. Только благодаря маленькому дисплею Ридли знал, что сейчас играет в его старом плеере. Он прислушался, стараясь отвлечься и успокоиться, потому что его тело до отказа наполнилось вибрирующей энергией, от которой могло взорваться, и с каждым ярдом это чувство усиливалось.

Солист «Clawfinger» пел о том, что на любой предмет спора бывают не два, а три противоположных мнения, тем самым уничтожая привычную двойственность всего на свете, столь характерную мышлению человека. Сету и раньше нравилась эта песня [7], несмотря на нестандартно спокойный мотив для этой группы, но сейчас в ней почему-то раскрывалась новая глубина смыслов. Хороший текст всегда вызывает аналогии с жизнью, хочешь ты этого или нет.

Три куплета, три вопроса, три решения. И последнее всегда разрушает первые два, заставляя задуматься и удивиться собственным выводам. Нине, наверное, понравилось бы то, о чем здесь поется. Она бы точно нашла параллели с темами, которыми увлекается. Интересно, какую музыку она слушает? Сет пытался проверить это, изучая ее профиль в Сети, но так и не нашел зацепок. Надоедать Отто не хотелось.

На самом деле, в последнее время вместо музыки в наушниках Сет слушал аудиокниги, но только не во время велозабегов. На работе слишком много отвлекающих факторов. Типа людей, которым постоянно от него что-то нужно.

Биллингсли составил ему простенький список из десяти пунктов – для разгона. Процентов на семьдесят он состоял из Хокинга. Сету тяжело давалось понимание на слух столь специфических тем, но если бы он читал бумажную книгу, то просто уснул бы через десять минут. Не от скуки. От перегруза.

Каждый раз это был мозговой штурм и принуждение к концентрации внимания, которое спешило рассеяться. Было сложно. Сложнее, чем казалось, когда он только решился на это. Что еще раз подчеркивало уникальность Нины и Отто на фоне других учеников. Их положение на счету у директора больше не вызывало вопросов. По крайней мере, у Сета. Остальные, видимо, просто смирились, так и не узрев, в чем корень особого отношения к двум странным ученикам.

За шестнадцать с половиной лет жизни Сет Ридли привык, что его окружают только два типа людей: первые его боятся или недолюбливают (потому что в глубине души все-таки боятся), вторые свыкаются с его темпераментом ради того, чтобы общаться с ним и дружить. Или от неизбежности, как мама.

Но стоило встретить Нину и понаблюдать за нею, кое-что в привычном порядке изменилось. Обрушилось, как гнилая крыша старого дома.

Дженовезе не боялась ни его, ни кого бы то ни было, и вместе с тем была не из тех, кто станет идти на уступки и компромиссы, терпеть дискомфорт ради общения с людьми, которые не сумели ее заинтересовать. Он, Сет Ридли, не нужен этой девчонке, не вызывает в ней никаких эмоций, он, Сет Ридли, как и сказал недавно Отто, не в ее световом конусе. Пожалуй, это самое точное определение, которое можно подобрать.

В тот день, когда они с Отто поговорили, Сет долго не мог уснуть, на бесконечной пленке прокручивая то, что услышал от блондина. В полной мере осознав свое положение, Сет впервые в жизни прилагал усилия, чтобы привлечь к себе чье-то внимание искусственным путем. Он запомнил каждую мелочь и собирался использовать в своих целях.

Прежний Сет воспринимал такое поведение как слабость и унижение. Нынешний усматривал в этом вызов своим способностям, необходимую борьбу на пути к желаемому. Стратегию. Он мог продолжать оставаться в стороне. А мог показать, чего стоит, попытаться произвести впечатление. Сдвинуть себя в область чьих-то интересов.

И выбрал второе.

Уже несколько раз он посетил игровые автоматы, первый вместе с Отто, остальные – сам. Пинбольный рекорд Нины вызывал отвисание челюсти. Прежде чем Сет приблизился к половине набранных ею очков, у него онемели руки и зарябило в глазах. От мелькания и вспышек сотни деталей фиолетового пинбольного поля мог случиться эпилептический припадок.

Отто хохотал. По-доброму. Но Ридли сдаваться не собирался. Все дело в тренировках. Ничего не достается с первого раза. Уж ему ли не знать?

Часами зависая в пыльном полупустом игроклубе, он постепенно поднимался в топ‑10, а в последний раз остановился на седьмом месте. Ему казалось, что пальцы больше не будут шевелиться. Просто откажутся это делать, прикидываясь ампутированными. Вот до чего доводит упрямство.

Пинбол требовал не только развитой мелкой моторики, но и отменной скорости реакции, внимательности, умения продумывать несколько ходов вперед. Игра выжимала из него все соки, но вместо них вкачивала жидкий азарт с привкусом кисло-сладкой конкуренции, еще более приятной тем, что Нина пока о ней не знала.

Берегись, Дженовезе. Появился соперник, которого у тебя никогда не было. Враг, готовый пойти на все, чтобы превзойти тебя. Вот бы увидеть ее лицо, когда однажды она обнаружит себя на втором месте в топе. За это можно отдать полжизни.

Наверное, первой реакцией будет потрясение. Все равно как увидеть нечто невозможное, нарушающее структуру бытия. Потом, конечно, злость. Заломит в висках? Вероятно. И лишь затем ее охватит безумный интерес узнать, кем является человек под ником PurpleDrag56, подвинувший ее с пьедестала.

Искать долго не придется. Ей, вероятно, подскажут.

Помимо невидимого соперничества в игровых автоматах, Сет исподволь соревновался с нею в школе, в чем позволяли обстоятельства. Среда и пятница стали его любимыми учебными днями благодаря урокам физкультуры. При совместных играх, беге, прыжках и прочих дисциплинах он больше не поддавался ей, чтобы не навлечь на себя гнев, и другим тоже не позволял.

Со стороны выглядело, будто он стремится поставить ее на место, продемонстрировать силу и превосходство, без жалости задавить, невзирая на физическое неравенство. Как тот, кто не считается с чужими слабостями и словно бы обесценивает старания, Сет скоро заслужил статус настоящего мудака. Черствого, бесчувственного и самоутверждающегося за чужой счет. Что ж, зато всем стало ясно, почему у него нет друзей, и место перестало быть вакантным в их глазах.

Ридли задавал Нине планку, в которой она нуждалась и к которой могла приблизиться. Он злил и раздражал ее, чтобы сделать сильнее. Порой его усердие обойти чужие результаты или обыграть всех на площадке выглядело довольно дико.

Но Дженовезе не удивлялась и не боялась. Она принимала это массивное препятствие как данность и штурмовала без промедлений. Немая конфронтация, которую никто не будет обсуждать, потому что ее как будто и нет, но условия которой оба приняли по умолчанию.

Должно быть, Нина осталась довольна, что ей не пришлось повторять дважды.

Когда Отто предложил заказать пиццу, Нина сразу почувствовала, что голодна.

Еще минуту назад она ни о чем таком не думала, а теперь по желудку распространялось пламя. Чтобы утихомирить его, пришлось выглушить пару стаканов воды. Но требовательный жар под солнечным сплетением все равно продолжал тлеть, норовя разгореться с новой силой. Отвлекал от работы и не давал ни на чем сосредоточиться.

Нина прикинула, когда они с Отто ели в последний раз. Кажется, это было около пяти часов назад в школьной столовой. Сэндвичи с апельсиновым соком. Довольно давно, и это все объясняло.

Сразу после уроков они направились к ней домой, где их ожидало незавершенное дело. До возвращения мамы с работы нужно было успеть перебрать кое-какой хлам, спрятанный в отцовском гараже. Чем друзья до сих пор и занимались, отвлекаясь разве что на разговоры.

Маме Нины, как и родителям Отто, не нравилось, что дети тащат домой разные вещи, которые находят непонятно где, а может, и вовсе берут без разрешения. И только отец девочки относился с пониманием и прикрывал юных искателей сокровищ. Естественно, взяв с них клятву, что ничего украденного в списках не значится.

Со временем Нина и Отто стали гораздо осторожнее в своем ремесле: предусмотрительно составляли план действий и отказывались от неоправданного риска. В какой-то момент стало очевидно, что без этого не обойтись. Если они не станут относиться к делу серьезнее, им придется его оставить. Оба этого не хотели.

Последние рейды пришлись на ночное время, и, несмотря на все предосторожности, два из них чуть не закончились погоней. Разглядывать, что они успели заграбастать, было некогда, поэтому мешки сбрасывались в кучу в дальнем углу гаража – на потом.

Наконец «потом» наступило. Нина и Отто выволокли мешки на солнечный свет и опорожнили их, со звоном вывалив содержимое на асфальтированную площадку у открытой створки гаража.

– [Lyubo-dorogo] смотреть, – заметил паренек, от восхищения неосознанно переходя на русский.

Нина кивнула, сложив руки на груди.

У их ног, словно самый желанный клад, раскинулось то, что другие посчитают бесполезным хламом. В награбленном концентрировалась эссенция их жизни. Смотреть на него было все равно что перебирать в памяти немыслимые достижения, славу былых лет. И теперь они сидели вокруг него на маленьких табуретках и сортировали, просматривая и обсуждая ценность и полезность той или иной вещицы.

Что-то отправлялось на металлолом, что-то можно было приспособить для изобретений, а что-то оставить в личное пользование. То, что оставалось достаточно целым, можно было разобрать и собрать заново – иногда они от скуки занимались подобным, вручную изучая устройство некоторых приборов.

Они как раз планировали собрать что-нибудь свое – впечатлить Видара, а заодно и весь класс – для проекта по практической механике. Но никак не могли решить, что именно. Конструировать с нуля, не изобретая колесо, казалось нереальным, но какое устройство выбрать для апгрейда?

Рацию с высоким радиусом сигнала, портативный мини-генератор в виде ручной мельницы, печатная машинка с голосовым вводом? Все не то. Недостаточно круто, не их уровень. Но правильно Отто говорит: робота или реактор из найденного на свалках им все равно не собрать. Они ведь не Тони Старк [8], чтобы собирать такие штуки из металлолома.

В попытках нащупать что-нибудь оригинальное они ломали себе голову, лениво перебирая трофеи нескольких опасных вылазок. Пока не захотели есть.

Голод мешал Нине концентрироваться. Растущий организм требовал калорий каждые два-три часа и жестоко наказывал, если не получал. По этой причине она никогда не шла на рейд голодной – голова переставала соображать, что создавало опасные ситуации. Даже с учетом того, что у них появился властный покровитель, который приедет за Ниной хоть на край света, если она позвонит среди ночи, рисковать они не имели права.

Помощь офицера оставалась как запасной план. Туз в рукаве на самый черный, самый безвыходный случай.

Вспомнив о Клиффорде, а конкретно о том инциденте, когда запертые в изоляторе проститутки кричали ему нечто похабное, пока он вел Нину в свой кабинет на прошлой неделе, девушка вспомнила и о собственной теории, давно созревающей в голове. Похоже, сейчас пришло самое время поделиться. Создать пищу для ума, компенсируя отсутствие пищи для тела.

Но только она открыла рот, чтобы начать, напротив дома притормозил, взвизгнув шинами, велосипед с массивной серебристой корзиной. Водитель слез и поставил его на подножку, достал из хромированного куба две плоские коробки и направился к ним. Нина щурилась, пытаясь понять, откуда знает этого человека, пока он не подошел ближе.

– Это вы заказывали пиццу?

– А ты что тут делаешь? – натурально удивился Отто, принимая коробки.

– Курьером подрабатываю.

– Ничего себе. Вот, держи, тут под расчет.

– Окей. Ну, я поехал.

Отто покосился на Нину, чтобы прочесть ее настроение (та все еще хмурилась), и решил рискнуть.

– Погоди. Ты сильно спешишь?

– Вообще-то да, – угрюмо отозвался Ридли. За эти слова Отто захотелось ему врезать. Из образа не выходит – ладно. Но соображать-то нужно.

– Может, посидишь с нами хоть пять минут? Не часто мы видимся вне школы.

Нина удивленно подняла брови и повернула голову к Отто, но промолчала. У Сета сложилось впечатление, что она все еще пытается его узнать и не понимает внезапного дружелюбия к постороннему.

– Джен, что скажешь? Поделимся парой кусочков с Сетом?

– Я не голодный, – поспешил заявить курьер. Это была откровенная ложь, потому что вся школа знала: Сет Ридли постоянно что-то ест, и в больших количествах.

– Каждый думает, что не голоден, пока у него на глазах не начинают есть пиццу, – заметила Нина.

– Если останешься, мы тебе кое-что интересное покажем. Нина, держи. Я сейчас еще один стул притащу.

Отто скрылся в доме, оставив их наедине, и за это Сету хотелось его прикончить. Он ненавидел ситуации, к которым совершенно не был готов. Нина стояла перед ним, обхватив коробки на уровне груди, и смотрела прямо в глаза. Будто раздумывала, какую эмоцию выразить. Секунды тянулись бесконечно.

– Какую пиццу ты любишь? – вдруг спросила она, наклонив голову.

– Четыре сыра, – не задумываясь, ответил Сет. – Давай подержу.

Он забрал у нее коробки, проклиная Отто, который будто не собирался возвращаться.

– Передавая их друг другу, мы только ускоряем процесс остывания, – заметила Нина. – Вот они снова у тебя, круг замкнулся. Может, сейчас ты сядешь на велосипед и уедешь с ними задом-наперед? Как будто время пошло вспять.

– Не могу, вы за них уже заплатили.

Нина ухмыльнулась, оценив иронию. Похоже, приняла правила игры, в которой участвовала впервые. Можно было понять ее напряжение: они контактировали и соперничали только внутри школы, а теперь впервые встретились вне ее, да еще и дома у Нины, куда обычно не ступает вражеская нога.

– Ладно. Идем.

Сет пошел за ней и вскоре оказался над грудой того, что на первый взгляд показалось сплошным мусором. Слава богу, из дома вышел Отто. Он улыбался и тащил за собой стул, будто сломанную ногу подволакивал.

– Если бы мы знали, что заказ доставишь ты, взяли бы три коробки, – сожалеюще вздохнул он, приближаясь.

Нина метнула в него молнию изумленного взгляда, что не осталось незамеченным.

– Я правда не голодный, – повторил Сет, делая отрицательный жест рукой, и, как назло, в желудке заскрежетало. Рядом с Ниной его голод всегда просыпался, как дикий зверь после спячки.

Девушка колебалась, не зная, как себя вести. Хорошее отношение Отто к новенькому стало для нее сюрпризом, и не сказать что приятным. Любая вещь, к которой морально не готов, сама по себе поначалу неприятна, хорошая она или плохая. Но Нина полностью доверяла другу, поэтому отталкивалась от его поведения.

Но все же – подружиться с Сетом Ридли? Серьезно? Какого хрена именно с ним? И почему она не в курсе? И ладно подружиться, но пригласить его поесть с ними пиццы? Показать святую святых? Ты мне все объяснишь, Биллингсли.

Блондин пытался сгладить неловкость, стараясь действовать естественно. Нина очень прозорлива, а взгляд Сета уже сейчас обещал мучительную смерть.

Они расселись кружком под козырьком гаража, Нина посередине, парни по бокам. Отто стал тараторить что-то о хламе на земле, над которым они сидели, будто на морском берегу, но Сет почти не слышал – кровь слишком громко стучала в ушах.

Девушка держалась приветливо, но делала это как будто не по собственной воле, а ради Отто. Сету было некомфортно от ее натянутой вежливости (вежливая Нина равно ненастоящая Нина), но отступать было поздно. Он успел сто тысяч раз пожалеть, что вообще согласился на этот непродуманный план, как вдруг Дженовезе посмотрела на него и заявила:

– Давай с нами, Сет. Я не смогу спокойно есть, слыша твой желудок. Это антигуманно.

– Хорошо, – он кивнул. – Мне нужно вымыть руки.

– Зайдешь и сразу налево, будет кухня, – подсказал Отто.

Ридли поднялся и скрылся в дверном проеме тяжелой мрачной тенью.

На нем были свободные серые трико и тонкая кофта с коротким горлом. Ее черный цвет выгодно подчеркивал могучую архитектуру тела: каркас спины и мясистые руки, широкую раму плеч, крепкую дебелую шею.

Типаж – Кларк Кент, отошедший от дел. Белозубый идеал любого американского подростка. Золотая мечта, воплощение мужества. Та же развитая мускулатура, но без фанатизма, а скорее от природной крупногабаритности; те же густые, жгуче черные, словно бы мокрые, чуть вьющиеся волосы, тот же квадратный подбородок и аккуратный небольшой рот.

Вот только Кент умел обворожительно улыбаться и в целом не был таким мрачным. Зато в Сете, напротив, не было ни унции героического пафоса или лицемерной доброжелательности к людям. Сплошная ходячая угроза.

Но если Ридли все-таки Супермен, пусть и «dark version», кто же его Лоис Лэйн? Этот вопрос Нина задала себе неосознанно, не заметив даже, что впервые спрашивает себя о чем-то, что связано с этим парнем. Впервые по-настоящему интересуется его персоной.

– И когда ты успел с ним скентоваться?

– Он с моей сестрой встречался, – Отто без труда извлек готовое алиби.

– С Ханной? Серьезно? – расширенным глазам Нины невозможно было не поверить. Она действительно удивилась тому, что знала вся школа. Без притворства.

– А ты не заметила?

– С чего бы мне такое замечать? Мы же не замечаем поток нейтрино, который пронизывает нас прямо в этот момент.

Отто хмыкнул, поразившись точностью аналогии. Невидимые элементарные частицы на фундаментальном уровне материи – вот кем были для Нины окружающие.

Предложить Сету перекусить вместе с ними было рискованным шагом, но сегодня у Отто было авантюрное настроение. Подруга не любила есть вместе с посторонними. Совместный прием пищи был для нее чем-то особенным, сближающим. Актом доверия. Чтобы сесть за стол с новым человеком, ей требовалось время, и она не всегда решалась на такой шаг. Не каждого могла подпустить к себе настолько близко.

Поэтому сейчас требовалось сгладить углы.

– Пусть посидит с нами. Он неплохой, поверь мне. Ему нужны друзья.

Нина пожала плечами, прижимаясь щекой к теплым коробкам у себя на коленях, втягивая носом пленительный аромат. Сейчас она не могла думать о чем-то другом, кроме момента, когда пища попадет ей в рот. Зато сразу после этого ее настроение значительно улучшится, Отто знал это слишком хорошо. Чтобы вызвать благосклонность, ее просто нужно накормить.

Подставив руки под теплую струю воды, Сет заметил, что пальцы мелко подрагивают, и успел обдумать десяток вариантов, как ему смыться отсюда без угрозы репутации. Однако, когда спустя минуту он вернулся к ребятам, скованность и неловкость между ними куда-то исчезли. Как будто убежали в сточную канаву вместе с водой. Атмосфера ощутимо изменилась, в силу чего побег пришлось отложить.

Под пристальным взглядом Отто он уселся на стул сбоку от Нины. Девушка раскрыла коробку и приглашающе протянула ему, доброжелательно глядя в глаза. Они его ждали. Они не стали начинать без него.

Сет взял кусочек, кивком поблагодарил и сдержанно улыбнулся. Это была четыре сыра.

– Я ее тоже больше всех люблю, – подмигнула Нина.

– Надо же. Все еще горячая, – заметил Биллингсли, чтобы заполнить тишину.

Сету с той же целью пришлось рассказать о своей системе сохранения тепла из фольги.

– Умно, – резюмировала Нина, складывая три куска пиццы в один (четыре сыра, Нью-Хейвен [9], снова четыре сыра), – всем курьерам стоило бы обзавестись такими корзинами, а не только тебе. Не хочешь предложить реновацию в своей конторе? Может, даже выдадут тебе мопед вместо велосипеда в качестве благодарности.

– Все итальянцы так делают? – не удержался Ридли, взглядом указывая на трехэтажный «пиццеброд». Его распирало от удачной ответной колкости. Один – один, Дженовезе. Не расслабляйся, когда я рядом.

Нина замерла с едой у рта, с прищуром просканировала Сета и вдруг, не удержав на лице строгости, хохотнула, быстро превращая смех в смачный укус, отнюдь не мешающий ей ответить:

– Настоящие итальянцы меня бы за такое казнили. А ведь я просто экономлю время, чтобы потратить его на что-нибудь полезное. К тому же сейчас я слишком голодна для традиций. Я ускоряю трапезу в три раза и значительно приближаю момент насыщения. Есть я люблю, но не люблю тратить на это много времени. Имеются дела поважнее.

Отто ухмылялся, довольный тем, что разговор наконец-то завязывается. Может быть, Сет останется здесь больше, чем на пять минут? У него же все на лице написано, только Нина в упор не видит. Подумать только, этот верзила в четыре раза больше нее – и стесняется. Видимо, Отто недооценил глубину его привязанности.

Сету с самого начала нравился ее аппетит, но заявлять об этом он, конечно же, не стал. Вместо этого наслаждался уникальным моментом, когда ему дозволено без препятствий и подозрений наблюдать за Ниной с расстояния вытянутой руки.

Вблизи все в ней делалось другим. Понятным. Прозрачным. Единственно верным и логичным. Даже голос звучал иначе: обычно довольно низкий для женского, сейчас он казался естественным. И очень ей подходил. Невозможно было представить Нину с другим тембром.

На ней были испачканные трико с белыми лампасами и растянутая футболка цвета «выстиранный индиго» – зернистая от старости текстура, словно поры, выделяла запах мятного кондиционера. Из огромной горловины все время выскакивало то одно плечо, то другое, а под тканью отчетливо читалось отсутствие лифчика. Заметив это, Сет немного смутился, но через пару минут это прошло, потому что в основном он смотрел на личико в форме валентинки, и медленно жевал, ни слова не говоря. Слушал.

Нина и Отто принялись описывать ему, где они откопали все, что лежало у них под ногами, с какими приключениями доставили сюда и зачем, и что теперь планировали с этим делать. Девчонка не выдержала и похвасталась биноклем, который вырыла из-под завалов на кладбище техники и решила оставить себе. Сет покрутил его в руках, зубами удерживая второй кусочек пиццы. Оптическое устройство фирмы «Olympus» оказалось в удивительно сносном состоянии для места, в котором его откопали, и Сет высказал это наблюдение.

– Вот и я говорю: как можно выбросить рабочий бинокль? Он же почти в порядке. Покажу папе, вместе разберемся, что тут подкрутить. Пока не знаю, зачем, но он мне нужен. Я это чувствую.

Волосы Нина собрала в высокую гульку на затылке, чтобы не мешались, но невесомые завитушки упрямо выбиваясь из общей копны из-за своей короткости, колыхались медными спиральками надо лбом и висками. Сет поймал себя на том, что не может отвести от них взгляд. Наверняка на ощупь они такие же мягкие, как пух, а может, и мягче. Чтобы избавиться от навязчивого желания протянуть руку и потрогать их, Ридли привычным жестом пощипал себя за переносицу, сильно поморгав. Он всегда делал это, чтобы вернуть утерянную концентрацию.

– Тоже не высыпаешься? – понимающе спросила Нина, и Сету пришлось кивнуть.

Он стал разглядывать ее лицо в поисках ответа, почему она сказала «тоже», и сразу же его нашел. Под изумрудно-синими глазами Нины залегли мрачные кружева – отпечатки усталости и недосыпа, несмотря на которые девушка выглядела достаточно бодро, улыбалась, щурилась и ухмылялась. Полностью в своем репертуаре.

От природы голубоватые лепестки век наводили на мысль о тонкой коже. Присмотревшись, можно было увидеть, что вены и сосуды просвечивают и на висках, шее и запястьях, и в сочленениях, где руки крепятся к торсу.

Неожиданно Сет пришел к выводу: на самом деле девушка перед ним не производит впечатление физически сильной ни одним сантиметром своего тела. Напротив, она кажется такой хрупкой. Ее хочется с ног до головы обмотать в пупырчатую пленку для бьющихся посылок. И носить на руках, чтобы она нигде себя не повредила. А на его фоне Дженовезе вообще кажется тринадцатилеткой. Теперь понятно, для чего ей все эти балахонистые худи и штаны: чтобы казаться больше, скрыть реальные размеры, из-за которых к ней относятся несерьезно.

Наверняка под одеждой ребра можно пересчитать как заборные дощечки, а позвоночник прощупывается как у Бродяги, когда он только ее нашел. Откуда же в ней столько силищи, столько строптивой выносливости?

В животном мире есть крошечные насекомые, энергия которых превосходит все ожидания, как и способность тягать вес во много раз больше своего. Муравьи.

Наверное, все идет из головы, предположил Сет. Желая выглядеть сильной в глазах других, она сумела убедить окружающих. Вот только это не иллюзия. Нина на самом деле сильнее других девчонок, более крупных, а также некоторых парней, как она сама заявила в том диалоге в раздевалке.

Сет видел, как она бросает копье, как от ее удара взрывается волейбольный мяч, как она поднимает на руки Отто и даже подбрасывает в воздух, с какой скоростью бегает спринт, как взбирается по канату, гнет вилки и ложки в столовой от скуки, и многое другое. Жаль, до сих пор не довелось увидеть ее на льду.

Сет слушал, как они с Отто болтают, словно бы его нет рядом, но лишним себя не чувствовал. Интуитивно он понимал, что сейчас они разговаривают для него. И радовался, что Нина пришла в приподнятое расположение духа, несмотря на присутствие постороннего. Похоже, ее настроение напрямую зависит от количества пищи в желудке. Это стоит зафиксировать в памяти.

Дополнительным признаком насыщения была еще одна крошечная деталь, которую Сет давно заприметил еще на фудкорте, – контур ее губ темнел, словно обведенный карандашом, всякий раз, как Нина поест, и возвращался в норму в течение следующего урока. Сету нравилось смотреть, как кровь приливает к внешнему краю губ, вынуждая ее облизываться, словно кошка.

Уходить не хотелось, и он молился, чтобы о нем забыли, не стали напоминать, что пять минут давно истекли. Но Нина и Отто не думали его выпроваживать. Наоборот, войдя во вкус, они повели его за собой – показывать гараж. Даже не столько гараж, сколько хранящиеся в нем ранее найденные детали, странные полусобранные механизмы и неисправные устройства.

Это была настоящая экскурсия. Гиды все время шутили о чем-то локальном, непонятном Сету, и временами переходили на русский. Складывалось ощущение, что оба распускают хвосты, чтобы впечатлить посетителя. Ридли польстила эта догадка. Он скромно следовал за ними, пригибая голову, чтобы не стукнуться о потолок. Отто едва сдерживался, чтобы ему не подмигнуть.

– Что такое [mudozvon]?

Нина и Отто остановились, переглянулись и загоготали. Как будто отражения друг друга, они все делали синхронно.

– Не что, а кто, – поправил Отто. – Охранник свалки, который чуть не подстрелил нас солью однажды.

– А что смешного? – нахмурился Сет.

– То, как ты это произнес, – объяснила Нина. – [Mudozvon] означает мудак.

– Ну, не совсем, – уклончиво заметил Отто, и они снова заржали, держась друг за друга, чтобы не упасть.

– Я бы выразился точнее – плохой человек со звенящими яйцами. Только не спрашивай, что в этом обидного, мы сами не в курсе.

– Это русский? – Сет сделал вид, что не знает, но при этом очень догадлив.

– Он самый, – Нина все еще боролась со смешками.

Берет самое лучшее от всех намешанных в ней кровей, мимолетно заметил Сет. Как ни странно, никто не пытался его спровадить. Как будто ему можно остаться с ними до вечера. Чего, конечно же, он не мог себе позволить ни в одном сценарии. Интересно, сколько времени прошло с момента, как он подъехал сюда?

– Там пицца осталась? Давайте доедим. Сет, ты еще не уезжаешь? Тогда послушайте, что я вам сейчас расскажу.

Они снова уселись и взяли по последнему кусочку. Сет напомнил себе, что не платил за эту еду, и должен будет либо угостить в ответ (заманчивая перспектива), либо вернуть Отто часть денег и закрыть оплату своими.

Рассказывая что-нибудь, Нина увлекалась своей речью и неизбежно начинала жестикулировать, выдавая в себе итальянскую кровь, пылкую, громкую, склонную к экспрессии. Даже если обе руки были заняты, это не мешало ей выражать эмоции, размахивая вещами. Она вряд ли замечала, как движения тела сами собой аккомпанируют рассказу. Будто определенные слова физически невозможно произнести, не шевельнув кистью.

Вот и сейчас, чтобы изложить свои наблюдения, Нина встала перед ними, как будто читала доклад на симпозиуме, с биноклем в одной руке и пустой коробкой из-под пиццы в другой. Сет обратил внимание на под корень обрезанные ногти и оранжево-розовые подушечки пальцев.

В зависимости от того, что и с какой интонацией она говорила, Нина либо смотрела в окуляры на одного из слушателей, либо размахивала коробкой, либо совершала с предметами другие странные взаимодействия, иллюстрируя речь только ей понятным образом.

В очередной раз Ридли поразился тому, какое действие производит на него это слегка асимметричное лицо. Вздернутый носик, верхняя губа больше нижней, родинка над бровью… Все, что на первый взгляд показалось обычным, еще тогда, на фото на первом этаже, сейчас завораживало. Как морозные узоры на стекле, как бензиновые разводы, как всполохи северного сияния.

От девчонки исходили именно те феромоны, которые привлекают подобных Сету парней. Химия не оставляла ему шансов, а он уже и не боролся. Как будто Нину окружает невидимое горячее облако, сладкое и дрожащее, свежее, как мятные леденцы, расщепленные на триллионы молекул, превращенные в газовую плазму, наэлектризованные, галлюциногенные. Нина подпитывает облако всем, что делает: интонациями, которых у нее так много, движениями, зачастую непроизвольными, мимикой, спектр которой невозможно описать.

Находясь рядом, не можешь сопротивляться магнетизму, а находясь вдали, мучительно хочешь вновь оказаться в его поле.

Сет понимал, что не единственный улавливает эти флюиды. Такого просто не могло быть. Очевидно, под их воздействием находится и Отто, и тот ублюдский легавый (перед глазами снова встала картинка, как беловолосый тянется к ней в салоне, и какое у него при этом лицо, будто загипнотизированное), и другие люди, в том числе учителя. Это вызывало понятную ревность, особенно к надзирателю, и Ридли изводил себя.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он включился обратно в реальность и прислушался к монологу, большую часть которого упустил, пока рассматривал ее лицо и не мог связно мыслить.

Глядя на нее снизу вверх, Сет снова наполнялся той странной уверенностью, будто давно знает Нину. Но откуда бы?..

– Вы вот знаете, что красивейшие черные детеныши ящериц продаются по две тысячи евро за особь, хотя они ничем не отличаются от собратьев иной расцветки, чей ценник ниже? Самое отвратительное в красоте то, что она продается за деньги. И всегда найдется кто-то, жаждущий выкупить ее за какую угодно сумму. Там, где есть красота, никто не действует бескорыстно.

Рассмотрим несколько примеров. Привлекательной женщине в ресторане оплачивают счет посторонние люди. Просто за то, что она родилась красивой. Привлекательным парням вешаются на шею, даже если они конченые моральные уроды, прощают обиды, измены, предательство. Работы фотографов с симпатичными людьми набирают ощутимо больше внимания и поддержки. Это касается и рекламных баннеров. Красивых быстрее признают талантливыми. Красота продает. И продается.

Модели «Victoria’s Secret» изнуряют себя диетами до реанимации. Чтобы пройти по подиуму в крошечной блестящей тряпке и укрепить в умах миллионов нереалистичные стандарты тела. Девочки потом себя доводят до анорексии и булимии, стремясь соответствовать ожиданиям общества. Эти ожидания формируют, чтобы продавать средства для их якобы достижения. То же самое касается бодибилдеров. И всех, кто делает пластические операции, вторгаясь в свой натуральный внешний вид, преображая его до нереалистичных границ.

Блогеры с приятной внешностью быстрее набирают аудиторию и становятся популярны, вне зависимости от того, о чем их блог, несет ли вообще какую-то ценность. Смысловую там, познавательную. Они могут просто есть на камеру или записывать реакции, паразитируя на чужом контенте, который кто-то делает с трудом и старанием, но набирает значительно меньше просмотров.

Благодаря смазливой мордахе или хорошему телосложению им не нужно даже беспокоиться об оригинальности и смысле собственной деятельности, достаточно просто показаться перед камерой и делать, что угодно. Подписчикам все равно понравится. Красивые люди всем интересны. Они вызывают трепет, ажиотаж, вдохновение. Интересные люди интересны далеко не всем. Разве это справедливо? Разве так и должно быть? Где же тут баланс? Хотя бы намек на равновесие сил.

Люди поклоняются красоте. Подчиняются ей беспрекословно. Красота – это власть. Она позволяет чувствовать себя особенными. Избранными. То, чего касается красота, благословенно. Как и тот, кто касается красоты. Говорят, будто человек – раб денег. Ничего подобного. Он раб красоты как высшего удовольствия. И деньги ему нужны только для того, чтобы ее купить. В том или ином виде.

Так мерзко, что люди готовы платить за красивое. Любые деньги за то, чему, по идее, не должно быть ценника. Они наслаждаются – сильнее, чем едой, выпивкой, наркотой и сексом. Красивое нужно всем, все в нем нуждаются, хоть и не понимают зачем. С ним ничего нельзя сделать. Только смотреть. И что-то из-за этого испытывать.

Люди падки на красоту, но это еще полбеды. Они хотят обладать ею. А это уже отвратительно. Концепт красоты сам по себе отвратителен. Предпочитать одних людей другим по внешним признакам, которые совершенно никак не определяют человека, хотя именно внутренние качества понадобятся при взаимодействии с ним. Тупее этого я ничего не встречала. Серьезно.

Я бы ни за что в жизни не хотела, чтобы меня ставили выше других только потому, что я красивее. Это же так унизительно, – скривилась Нина. – А если смотреть с точки зрения естественных наук, становится еще более тупо. Внешность – всего лишь способ организации живой материи с целью репродукции самой себя. Это, блядь, просто клетки, молекулы, атомы, элементарные частицы и силовые поля. Такие же, как везде. Понимаешь? А ты понимаешь?

Боготворить одних людей, давать им привилегии, а других – травить и игнорировать из-за меняющихся каждую декаду субъективных стандартов привлекательности, учитывая то, что люди не выбирают гены, с которыми рождаются, не управляют законами эволюции, не подчиняют себе материю… да какой вообще в этом смысл? Почему общество устроено настолько убого? Нерационально. Баг на баге. Разработчикам – пиццу «четыре говна».

И знаете, в чем главная проблема тех, кто пытается искусственно изменить принятые стандарты красоты, помещая на обложки модных журналов и выпуская на подиум людей, которые в эти стандарты не укладываются, – полных, с растяжками и проблемной кожей, инвалидов? Ошибка в том, что они пытаются всех уравнять под одну гребенку. Подгоняют разных людей под единственное требование этого конченого мира – быть красивым.

Нас зачем-то убеждают, будто красивы все, просто красота бывает разная, а для некрасивых придумывают утешение «другая красота». В корне неправильная политика. Нужно убеждать мир не в том, что каждый красив по-своему, а в том, что красота – не единственное, чем измеряется людская ценность, не главная цель в жизни и людям необязательно к ней стремиться. Они же пытаются доказать, будто существует единая норма и все под нее подходят, все разнообразие людей на свете. А надо доказывать, что быть некрасивым – так же естественно, как быть красивым. Даже животные это понимают, а люди нет.

«Красота» относительна. Ну да, ну да. Ненавижу, когда люди используют этот термин в бытовом смысле. Они же понятия не имеют, что такое относительность на самом деле! Это же не про то, как кто-то красив больше, а кто-то меньше, и не про то, что красота зависит от вкусов, потому и якобы относительна… Короче! Выводы. Чем больше узнаешь о реальном устройстве мира и законах его функционирования, тем меньше значения имеют такие ориентиры, как вера, красота и мораль. Без которых человек и шага ступить боится. Почему-то.

На самом деле нет ничего важного в том, красив ты или нет. Мир на этом не замыкается. Не заканчивается. Вдумайтесь: вся эта грязь с воспеванием эстетики существует в том же самом мире, где существуют кварки, нерешенные математические уравнения и квантовые парадоксы, где последние пару десятков лет стоит вопрос о симуляции вселенной! Да у меня просто в голове не укладывается. Какое, блядь, значение имеет форма твоего носа, вес или цвет глаз, если мысленно выйти хотя бы на орбиту Земли? Я молчу уже о том, что есть макромир и микромир, живущие по своим законам, противоречащим друг другу на уровне фундаментальной физики. В мире столько всякого дерьма, от которого волосы встают дыбом, а людей все равно в первую очередь волнует, как сделать нос более острым, а живот более плоским. Вот чего я не понимаю. Никогда не пойму.

– Интересная теория, – резюмировал Отто. – Но научности в ней маловато, Дженовезе. Сплошной социальный вопрос. Не думала рассказать ее красавчику-Клиффорду, чтобы он впервые в жизни почувствовал себя просто куском материи, организованным так, чтобы повысить шансы саморепликации? Интересно, как сморщится его смазливая мордашка от такой версии? Вот уж кому не помешает послушать о бессмысленности красоты, которой он наделен чрезмерно.

Сет был так ошарашен, что не смог засмеяться. Шок, вызванный тем, как резко Отто переменил тон, позволив себе столь жесткий и язвительный выпад, перехватил горло. Неужели для них это нормально?

Но и Нина в долгу не осталась. Она действовала как чистое зеркало: какое отношение к себе получала, точно таким же и отвечала. Мгновенно, как отражение света. И неважно, что было минуту назад.

– Па-ашел ты, чел. У меня есть идея получше: давай расскажем твоей сестричке? Ларс хотя бы умный, а у нее точно мозги скукожатся от идеи, что не такая уж она особенная, и никакой ее заслуги нет в том, что парни мечтают с ней встречаться, а просто она получила хороший набор генетических признаков, как в лотерее, потому что эволюция хочет от нас только одного – бесконечного размножения во времени и поддержания жизни как можно большего количества видов.

Было ли упоминание Ханны камнем в его огород или нет, а Сет почувствовал, что сейчас самое время сваливать отсюда. Несмотря на очевидную враждебность в голосе, эти двое вряд ли стремились обидеть друг друга, скорее подначивали в раздраженной форме, играя в «кто первый разозлится по-настоящему». Но быть этому свидетелем все равно ни к чему.

– Джен, я только что понял, почему эволюция ставит репродукцию на первое место, – ошеломленно проговорил Отто, опуская руки по швам и отказываясь воевать дальше.

– Почему? – подобралась девушка, мгновенно забывая едкую перепалку.

– Механизм эволюции работает сам на себя. Как искусство ради искусства, помнишь? Он существует, чтобы действовать, и действует, чтобы существовать. Это замкнутый круг. У эволюции нет никакого другого смысла, кроме как продолжать саму себя во времени. И никакой другой цели, кроме эволюции, тоже нет. Она как вирус поддерживает свою жизнь жизнью носителей. То есть всех живых существ на земле. Вымирание привело бы к остановке всех эволюционных систем. К тотальному сбою. Некого было бы менять, некого адаптировать под условия выживания. Не на ком паразитировать, чтобы оттачивать навыки. Это как написать программу, но изъять софт, на котором она работает. Понимаешь, что это значит?

– Отто… ты гений. Эволюция – это вирус, ну конечно же! Боже мой, как ты до этого додумался?! Ну, голова! – Нина прыгнула к нему и обняла, хлопая по спине.

– А значит, все, что эволюция делает для выживания вида и продолжения рода – симптомы болезни, – отстранилась она, держа его за плечи. – Инкубационный период длиною в жизнь! Твою-то мать. Нам нужно найти больше доказательств…

– Получается, что смерть – тоже механизм эволюции, причем самый главный, – вмешался Сет неожиданно для себя, и друзья посмотрели на него в ожидании, – если бы существо не умирало, эволюция не могла бы улучшать его потомство, менять в лучшую сторону качества новых и новых поколений. Без смерти она стала бы абсолютно бесполезна. Смерть – эволюционно обусловленная необходимость. Для продолжения жизни самой эволюции. И логичный исход «болезни», надо полагать.

У Нины натурально отвисла челюсть. Отто смотрел со смесью одобрения и восхищения. Сегодня он гордился Сетом.

– Гениально, – почти прошептала Нина. – Кто бы ни написал этот программный код, он гениален. Без изъянов. Все мои вопросы и возмущения сняты. Сейчас сложилась полная картинка. Этим нужно заняться подробнее. Изучить теоретическую базу. Пока не знаю, зачем нам это пригодится, но чую, что это важно.

Она подняла ладони вверх, капитулируя, и в тот же миг Сету позвонили. Он мельком глянул на время и понял, что пробыл с ребятами почти сорок минут. На сколько бы его ни оштрафовали за уклонение от прямых рабочих обязанностей, оно того стоило.

– Мне нужно ехать. Новый заказ. Увидимся в школе, – сухо сказал он и, не дожидаясь ответа, крупным шагом пошел к велосипеду, не оборачиваясь.

Нина и Отто смотрели ему вслед. На улице начинало смеркаться.

– А знаешь, на кого он похож?

– На кого?

– Я как-то смотрела с дедушкой старый русский боевик. Дед очень любит этот фильм по какой-то причине, хотя я его не поняла. Наверное, потому что там много говорят о разнице между русскими и американцами. Название не помню, но был там такой меланхоличный брюнет вечно в наушниках и вязаном свитере, и он вроде как киллером работал.

– Не удивлюсь, если у Сета тоже есть свои тайны.

– Кстати о тайнах. Мама скоро приедет, так что давай уберем все обратно в гараж.

Уезжая, Сет крутил педали с такой энергией, что вот-вот должен был достичь первой космической скорости. Осознание, что план Отто сработал, вызывало критический прилив сил. Эйфория плотным экраном накрыла его, словно невидимый цилиндр, и отражала все внешние воздействия.

Именно по этой причине Ридли проигнорировал чувство, будто за ним кто-то наблюдает, возникшее, когда он садился на велосипед. Мимолетный укол интуиции, редко его подводившей.

Сейчас он мог и хотел думать только о времени, проведенном с Ниной. Сегодня он уяснил кое-что о ней. Кое-что абсолютно новое. Несмотря на безрассудное желание соваться в передряги, сама по себе Нина не производила впечатление несерьезного человека. При близком общении на глобальные темы от ее взбалмошности не оставалось следа. Она была умна и невероятно рассудительна.

Сет еще не встречал таких эрудированных людей. Подкованных в разных научных областях. Людей, которые понимают гораздо больше, чем окружающие. Но в случае Нины «многая мудрость» печали ей не приносила. Даже наоборот.

Теперь Сет был уверен, что непоседливый темперамент адреналиновой психопатки – побочка от накопившихся в ее голове уникальных знаний. Настолько их запасы глубоки и обширны, что не могли не влиять на восприятие мира и себя в нем, требовали иррационального выплеска в противовес.

Слушая Нину, и сам начинал догадываться, что выдуманное людьми на самом деле не является непреложной истиной, которой обязаны следовать все. А с утратой авторитетов твои взгляды и ценности непременно трансформируются.

В этом огромном мире, близком к бесконечности, состоящем из материи и антиматерии, которая многоуровнево делится на все меньшие и меньшие элементы, поведение которых люди еще не могут полностью объяснить, на самом деле ничто не имеет значения. Поэтому можно вести себя так, как хочется, а не так, как считает правильным другой случайно возникший из пыли Большого взрыва носитель ДНК, по таинственной причине обретший самосознание в процессе эволюции.

В этом и таилась причина поведения Нины, движущая сила любого ее поступка. Она слишком многое понимала. И наверное, все что угодно могла объяснить, уложив в свою картину мира. Она столько знала о правилах, которые люди не создавали, а лишь постигали, что обретала положение над правилами, придуманными людьми для людей.

Это и давало ей право оставаться истинной версией себя. А не кем-то, кто приспосабливается к мнениям и стереотипам деперсонализованной массы. Нина давала волю всем чувствам и словам, которые ее посещали, ведь если они появляются, то просто не могут быть неправильными.

Она являла собой естественность в степени «абсолют». Бескорыстие и бесхитростность в своем первозданном виде. И при том – острейший ум, эрудиция, способность мыслить за гранью шаблонов.

Поразительный человек. Самый поразительный человек в жизни Сета Ридли. Даже дышать забываешь, когда думаешь про нее.

Отягощенная избыточными знаниями, которые неизбежно искажали ее личность, как тяжелые предметы искривляют пространство и время, Нина и сама становилась для Сета чем-то метафизическим, принципиально непознаваемым. Доступным лишь для обожания и созерцания, но никак не для контакта на равных.

Чем больше он читал и чем глубже узнавал крупицы того бульона, в котором Нина плавала ежедневно, тем дальше в его глазах она отдалялась от простых людей, на которых походила все меньше. Знал ли об этом Отто, Йорскиллсон? Догадывались ли остальные?

И как, черт возьми, ему удалось провести бок о бок с нею почти сорок минут жизни, да еще и чем-то удивить напоследок?

Через несколько дней распогодилось настолько, что дети и подростки высыпали на улицу как волдыри при ветряной оспе. Причем с утра пораньше, видимо, в честь выходного.

Нина Дженовезе проснулась у себя на чердаке из-за непривычного уровня шума и света, проникающих с улицы. Поднялась, кряхтя и прочищая горло, закрыла окно и замертво свалилась обратно, но сон больше не шел.

Словно ожидая малейшего намека на пробуждение мозга, проснулся и мочевой пузырь, а следом ворчанием зашелся кишечник. Через пару минут к ним подключился голод, и Нина с новой силой возненавидела капризные потребности тела, в котором обитают ее нервная система и мозг.

Пришлось подниматься, хотя сегодня она планировала спать до обеда.

Мама терпеть не могла, когда Нина ночевала на чердаке, потому что ее официальная комната простаивала и пылилась. А Нина обожала проводить время под крышей. Делать там уроки, смотреть фильмы, отдыхать, читать, есть, спать. Она перетаскала наверх почти все свои вещи, потому что здесь было ее настоящее место. Здесь, а не внизу, в обычной спальне с персиковыми обоями, удобным гардеробом, ванной и кухней под боком.

Чердак больше подходил ей по духу, по настроению, по натуре. Он был как призвание, только в мире помещений. Здесь Нина чувствовала себя иначе. Наверху она была полновластным правителем на личном троне, внизу – рабом и подданным, который никогда не меняет правила игры, никогда ни на что не влияет.

А чердак подчинялся ей, как пластилин теплым пальцам. Маленькое послушное пространство из дерева, мелкого белого кирпича и местами оштукатуренного бетона (спасибо папе) внимало ее желаниям, чтобы стать еще более комфортным, и никогда с ней не спорило. Меняясь под ее предпочтения, чердак превратился не просто в любимую комнату, а в настоящее убежище.

И хотя в нем не было ни единого зеркала, оно прекрасно отражало то, чем Нина действительно являлась, – ее вкусы и интересы. Содержание, а не оболочку.

На первый этаж девушка спустилась по подвесной лестнице, оборудованной отцом для всеобщего комфорта, когда стало ясно, что дочка предпочитает находиться наверху, и взрослым туда тоже придется как-то попадать, желательно быстро и без травм.

После ванны Нина, почесывая спину и зевая, отправилась на кухню, где мама уже несколько часов изготавливала на заказ огромный торт грязно-черной расцветки в виде нескольких автомобильных шин, криво стоящих друг на друге.

Глядя на эту мечту дальнобойщика-сюрреалиста, Нина застыла и не удержалась от первой ассоциации.

– Как будто кто-то убил несколько черных кайманов и свалил в кучу, – выдала она и сунула в рот сломанную «деталь» крашеного из аэрозоля марципана.

– Не умничай. И не ешь сладкое на голодный желудок.

Они с мамой начали лениво переругиваться по вопросу, от которого обе устали – Нина снова ночевала наверху. Как обычно, ни к чему не пришли, кроме вздохов и закатывания глаз.

– А папа где?

– Поехал за продуктами. Я не успеваю. С семи утра тут торчу.

– Надеюсь, оно того стоит. Тебе помощь нужна?

– Ну, спустись ты раньше, помогла бы мне прикончить этих кайманов. К сожалению, самое интересное ты проспала, а с трупами я уже как-нибудь сама.

Ухмыльнувшись, Нина достала поднос и стала собирать себе завтрак из всего, что отыскала в недрах холодильника. В заднем кармане шорт завибрировал мобильник. Сообщение от Отто. Тоже только что проснулся и сразу написал ей. Они пожелали друг другу приятного аппетита.

– Если он планирует наведаться, то только после того, как торт покинет пределы дома. А то будет как в прошлый раз. Его со сладким нельзя оставлять в одной комнате.

– Вряд ли он захочет попробовать на вкус покрышки, – успокоила Нина, стоя у открытого холодильника. – Мы увидимся после обеда. Думаю, пойдем погулять.

– Угу. Знаю я ваше погулять.

– Мам.

Нина поморщилась, и женщина передразнила ее деланное недовольство, выравнивая асимметричную конструкцию многоэтажного торта пальцами в кислотно-голубых перчатках.

Тем временем на подносе расположились: яблоко, миска хлопьев со стаканом молока, четыре сэндвича с ветчиной, сыром и помидором, два – с джемом и арахисовой пастой, злаковый батончик и вареное яйцо. Мама посмотрела на поднос с неодобрением, но предпочла не комментировать. За что Нина была ей благодарна, потому что не любила с кем-то спорить по утрам. Да и вообще не любила говорить по утрам.

Утром хотелось только есть и молча думать о чем-нибудь, чтобы растормошить мозг. Некоторое время требовалась тишина, которой никогда не было, если Нина просыпалась на первом этаже. Мама поднималась рано, гремела посудой, включала миксеры, тестомески и прочую кухонную утварь, необходимую для работы.

У нее становилось все больше и больше клиентов. В день она могла изготавливать от одного до трех тортов в зависимости от сложности, укрепляя у дочери безразличие к сахару, но приближая глюкозно-фруктозную зависимость ее лучшего друга.

– Неужели наверх все это потащишь? – недовольно спросила мама.

– Смотри не урони, – опередила Нина, предугадывая следующую фразу. – Не волнуйся, я аккуратно.

– Чтобы поднос и всю посуду обратно принесла. Сегодня же. Я за ними подниматься не буду и отца не пущу, – пригрозила мама ей в спину, но Нина ничего не ответила. Будь у нее свободна хоть одна рука, она бы ею примирительно помахала.

Осторожно поднявшись наверх, Нина поставила поднос на небольшой столик у окна, который сам был чуть больше этого подноса, и подтянула подвесную лестницу, чтобы та не загораживала коридор на первом этаже. Каждый раз, как она делала это, ей казалось, будто она поднимает мост, на цепях перекинутый через ров, чтобы спрятаться в своем средневековом замке.

Затем Нина вернулась к столу, распахнула окно и прикончила содержимое подноса за восемь с половиной минут, отвлекаясь разве что на сообщения Отто. Они похвастались друг другу, за сколько расправились с завтраком, и описали его объемы. Это был ежедневный ритуал, настолько же привычный, как чистка зубов.

Нина посидела немного над пустым подносом, наслаждаясь волшебным эффектом, который еда производила на весь ее организм. Быть человеком не так уж плохо, если только что поел. Когда чувствуешь себя сытым, кажется, что горы готов свернуть, мир изменить, все на свете узнать, и все тебе по плечу, по силам любое начинание, вставай и делай. Вот только вставать не хотелось.

На несколько минут Нина впала в легкую пищевую кому, наслаждаясь ощущением, как поглощенная в режиме нон-стоп еда теперь лениво расфасовывается по желудку, и мозг в связи с этим событием приказывает выбрасывать в кровь дофамин – немое поощрение на его языке.

Пока блаженное насыщение рассасывалось, превращаясь в обычное состояние, девушка глубоко дышала свежим воздухом, испытывая лимит объема легких, и прислушивалась к звукам с улицы, стараясь расшифровать каждый из них.

Мягкий шум мотора, вкрадчивый шелест шин. Жужжание соседской газонокосилки. Лает собака миссис Уитуики (только ее пес лает так противно). Велосипедный звонок и поскрипывание педалей – это развозят почту. Голоса с детской площадки. Кажется, снаружи кипит жизнь.

Вместо того чтобы протянуть руку на полку за книгой «Все из ничего» Краусса, которую они с Отто читали параллельно, или хотя бы отнести поднос на кухню, Нина поднялась и прислонилась лбом к стеклу, глядя на улицу. Облачно, солнечно и свежо. Прекрасная видимость… и так много людей сегодня снаружи.

Тут ее посетила гениальная мысль. Она достала из-под кровати тот самый бинокль, которым на прошлой неделе обзавелась после удачной вылазки. Отец помог убрать неисправности, а Нина перекрасила его из скучного бурого в матовый фиолетовый, чтобы чувствовать себя настоящим спецагентом на задании.

Предполагалось, что бинокль будет сопровождать ее на грядущих рейдах (хотя уместнее были бы приборы ночного видения), но сегодня Нина впервые решила пошпионить за обычными людьми: соседями, прохожими. Попробовать себя в роли бесстрастного наблюдателя, который может вершить чужие судьбы, но выбирает не вмешиваться.

Сердце ускорило темп от нетерпения – может быть, удастся подсмотреть что-то любопытное и сразить наповал Отто. Интересно, насколько это законно? При мысли о законе сам собой вспомнился Клиффорд, а точнее, необходимость завтра посетить участок, поговорить и отметиться. О новом бинокле Ларсу лучше не рассказывать, иначе он может догадаться, откуда тот у нее взялся, и начать читать нотации. Лицемер.

Нина подкрутила увеличительную шестеренку, настроила резкость изображения. Бинокль давал достойный зум и почти чистую картинку. Этого было достаточно. Она прислушивалась к звукам и старалась отыскать их источник с помощью устройства в руках.

Уловив среди прочего шума знакомые резиновые хлопки по бетону, Нина навела окуляры и нащупала спортплощадку ярдах в ста от дома. А все-таки чердак – отличный наблюдательный пункт! По вылинявше-бордовому пружинящему покрытию в белую разметку рассыпались дети и подростки со скакалками, мячами, бадминтоном.

У баскетбольного кольца толкались и прыгали штук десять парней ее возраста. Нине мгновенно захотелось к ним, размяться, поиграть, и она, полная решимости немедленно сорваться с места, чуть не опустила бинокль. Но в последний миг заметила, как мелькнуло знакомое лицо, и передумала. Шпионаж на полпути не бросают, надо извлечь из разведки максимум.

Массивное тело в белой футболке и черных спортивках перемещалось по площадке. Такое быстрое, ловкое и сильное, что это даже раздражало. Задевало струны самолюбия, которые раньше и не думали вибрировать от соперничества с кем-либо еще.

Значит, поиграть любишь, Сет Ридли?

Слухи о том, что новенький пытается побить ее рекорд в игровых автоматах, дошли до Нины быстрее, чем он предполагал. Впервые за последние полгода кто-то приблизился к ее результату, но превзойти так и не мог, и девушка молча наблюдала за его потугами, размышляя, зачем ему это нужно. Отомстить за какую-нибудь школьную обиду, поставить на место, личная неприязнь?

С момента, как она узнала личность невидимого конкурента, узнали и остальные. Многие ожидали, что Дженовезе возненавидит Сета. А она, напротив, только сейчас и начала к нему присматриваться, хотя и не без раздражения. Зарекомендовать себя как достойного соперника – это лучшее, что можно придумать, чтобы обратить ее внимание, и самая крепкая веревка, которой ее можно к себе привязать. Но ведь не добивался же Ридли именно этого?

Нет, такого просто не могло быть. Даже в теории дико представить, будто за его действиями кроются такие цели.

Если Сет пришел заниматься на эту площадку, получается, он живет где-то неподалеку? Может, они вообще соседи? Нина попыталась вспомнить, на какой остановке Ридли заходит в школьный автобус по утрам, и не смогла. Она не обращала внимания, когда он появлялся в поле видимости. Раньше не обращала.

Иронично, что на прошлой неделе она показывала ему этот самый бинокль, через который сейчас следила за ним. И зачем, спрашивается, она это делает? Ну, играет парень в баскетбол. Что такого?

Глядя на Сета, Нина почему-то думала о том, какой красивый и мужественный, должно быть, у него отец… Она хотела бы его увидеть, это уж точно. Наверняка Сет очень на него похож. Улучшенная ко-пия.

Ридли на минуту отделился от месива тел, чтобы скинуть мокрую от пота футболку и повесить сушиться на турниках. Несколько парней последовали его примеру, но на фоне Сета у них не было шансов приковать к себе внимание.

Температура повысилась не только на улице, но и в комнате Нины Дженовезе. Убирать от глаз бинокль она больше не планировала, но и просто смотреть на это, бездействуя, было пыткой. Кровь шумела в ушах, ладони вспотели, будто отказывались держать что-либо, и приходилось вытирать их о штаны.

Обнаженный торс Ридли странно взволновал Нину, хотя она видела его не в первый раз, а однажды вообще стояла в десяти дюймах, можно сказать, дышала в него, и ей было плевать. Тогда она злилась, а теперь смотрела другими глазами. Может, из-за дистанции. Может, из-за сытости и хорошего настроения.

Бинокль давал слишком хорошее изображение, чтобы не продолжить наблюдение.

От паха, минуя пупок, поднималась бесстыжая полоса длинных темных волос, у солнечного сплетения она разрасталась, древесной кроной раскидываясь по грудным мышцам. В последний раз, когда она видела Сета без футболки, волос как будто было меньше. Либо они были значительно светлее, а сейчас потемнели, например, из-за подскочившего тестостерона.

Ларс ей об этом рассказывал. Как хороший коп он отлично знал анатомию и биологию человеческого тела. Тестостерон повышается, когда рядом с мужчиной долгое время находится женщина, которая ему нравится: его тело матереет для союза с ней, гормонально и химически подстраивается. Аналогичное происходит с женским телом.

Отто упоминал, что Ридли встречался с его сестрой. Неужели волосы на теле Сета потемнели из-за Ханны? Какие глупости. Да и какая разница?

Нина и раньше растительность на мужской груди видела, поэтому не понимала причины участившегося вдруг пульса и сбившегося дыхания, – у отца, конечно же, у Отто тоже, даже у пацанов в раздевалке на хоккее, и ничего особенного в этом не было. А сейчас все по-другому. Понять бы почему.

Внутри шевельнулось забытое ощущение. Слизень. Но Нина не обратила внимания и продолжила смотреть в бинокль, крепче прижав окуляры к бровям. Будто это могло помочь приблизить ее к Сету. Будь это так, она бы вдавила бинокль в глазницы, прямо в мозг. Тело, конечно, хорошее, но не настолько, чтобы замочить два пальца.

Однако это было еще не все. Нина прищурилась, пытаясь понять, не показалось ли ей. Что-то блеснуло на груди у этого парня. Может быть, капли пота? Ну уж нет, это было что-то мелкое и металлическое. Как сережки. Только не в ушах.

Девушка резко отняла бинокль от лица, чтобы перевести дух. Покусала губы и несколько раз коротко засмеялась, нарезая круги по комнате. Убеждая себя, что ей не надо больше смотреть. Что ей все же показалось, а если и не показалось, то какая, к чертям, разница? Вот какое ей дело до чьих-то проколотых сосков? Но это лишь сильнее ее распалило.

Двадцать секунд спустя она стояла на том же месте и в той же позе, жадно нащупывая взором, усиленным увеличительным стеклом, рослую фигуру на спортплощадке. Да, абсолютно точно. Ей не показалось. Но как же это, должно быть, больно.

И с какой стати ее собственное тело вдруг так остро реагирует на присутствие Сета Ридли? Всего лишь угрюмый нелюдимый новенький с весьма своеобразными взглядами на коммуникацию. С которым она практически не общалась и не планировала этого впредь, пусть он хоть миллион раз победит ее в чем угодно.

Снова эти капризы физиологии, импульсам которых Нина ненавидела подчиняться. Унизительно, прислушиваясь к своим ощущениям, слышать там мольбу о том, чего тебе на самом деле не хочется. Точнее, хочется, но не тебе, а животному внутри тебя, что подчиняется инстинктивным программам.

Ей казалось, нет, она была просто уверена, что пока пожирает глазами Сета, в ее теле запускается завод по выработке гормональной секреции в избыточном количестве. Наверное, завтра с утра она уже будет говорить фальцетом и испытает желание надеть что-нибудь типа бюстгальтера.

Подумав об этом, Нина отбросила бинокль на кровать, как ядовитого паука. Еще чего не хватало – меняться под чьим-то влиянием. Жили без этого раньше, дальше тоже проживем. Боже, да он ведь встречался с Ханной Биллингсли. Какой отвратительный вкус у этого парня. А вот интересно, кто кого бросил? Алан точно знает. Надо его спросить. Как-нибудь осторожно.

Через несколько минут и неудачную попытку заставить себя сесть за чтение девушка сдалась. Однако Ридли на площадке уже не оказалось. Он обнаружился поодаль, у высокого сетчатого заграждения, уже в футболке. Стоял и разговаривал с каким-то подозрительным типом на голову ниже, сутулым, худым, с кудрявыми волосами и большим носом на очень хитром лице.

Нина обратила внимание, что незнакомец держится уверенно и даже будто бы снисходительно. Наверное, они давно знакомы. Хотя напряженная поза Сета ни о чем хорошем не говорила. Каждый изгиб его тела с руками, скрещенными на груди, и заносчиво вскинутым подбородком кричал о том, что ему не нравится эта беседа и, может быть, эта встреча в целом, которой он не искал, не ожидал.

Проговорили они не меньше десяти минут. Сдержанно о чем-то спорили, не соглашаясь и продолжая стоять на своем. Оба одинаково упертые, но сохраняющие спокойствие, потому что не хотели привлекать к себе внимание. Или не могли.

Нина жалела, что способна только видеть их, а не слышать. Вот бы найти где-нибудь еще и прослушивающее устройство. Уж очень интересно, что это за странный человек, и что такого он говорит Сету, заставляя его затравленно озираться и нервничать.

Он точно не рад этому разговору, о чем бы тот ни был. Он хочет прекратить его. Уйти. Сбежать. Спрятаться. Удостовериться, что все его близкие в порядке. Нина чуяла это. Читала по мышцам спины и шеи, по наклону головы, ширине расставленных ног. Ей захотелось спасти Сета из этой ситуации. Но она не знала, как действовать, чтобы все не усугубить. И решила не вмешиваться.

Но информация была взята в оборот. Кто этот человек, зачем нашел Сета, и почему Ридли выглядит напуганным? Вопросы для настоящего детектива. Как бы развивал это дело Ларс? Клиффорд бы пошел от противного.

Может быть, это его отец? Нет, вероятность нулевая. Мужчина, во‑первых, слишком молод, хоть и выглядит странно измученным, во‑вторых, они совсем не похожи. Ни чертами лица, ни комплекцией. Брат, кузен, дядя? Отчим? Старый приятель?

Все закончилось тем, что оба внезапно исчезли с радаров. Как сквозь землю провалились. Из-за максимального увеличения любое движение бинокля уводило картинку вбок, фокусироваться было сложно, и Нина не успела заметить, куда они делись, в какую сторону пошли, и вообще вместе ли покинули спортплощадку. Хотя она все время на них смотрела.

Девушка спрятала бинокль под кровать и поймала себя на том, что тяжело дышит. Испугалась? Но за кого? Не за себя же. Наверное, из-за дыхания и дрожащих рук изображение и поплыло. Теперь оставалось только гадать, чем кончилась эта встреча.

Ладно. Если Ридли послезавтра явится в школу, значит, все обошлось. По крайней мере, он жив. А там посмотрим на его поведение.

Ее не покидало ощущение, что она стала свидетелем чего-то, чего не должна была увидеть. По этой причине Нина решила оставить Отто в неведении. На всякий случай. Чтобы не впутывать, если окажется что-то серьезное. Он ведь сам сказал на прошлой неделе, что не удивится, если у Сета окажутся темные тайны.

Как в воду глядел.