Заблудший ангел

Глава 3

Декабрь 1857 года

Ищейки лаяли, подвывая, ночную тишину рвал стук копыт. Десяток сбежавших негров-рабов лежали в изнеможении, задыхаясь под толстым покровом колючего кустарника, возвышавшегося над деревьями, поваленными ураганным ветром. Если бежать прямо по дороге – их непременно поймают. Укрытие давало крошечный шанс на успех, если собаки их не учуют. Да и спрятаться больше все равно негде вплоть до самой реки. И беглецы молились, чтобы собаки промчались мимо.

Вот первая ищейка вбежала на деревянный мостик над разлившимся от дождей ручьем. Беглецы затаили дыхание, пот выступил на лбу, несмотря на зимний холод и легкую, не по погоде, одежду. Ищейка возбужденно завыла.

А затем ночь взорвалась ружейными выстрелами и озарилась огневыми вспышками. Собака, поджав хвост, отбежала назад. Раздался оглушительный взрыв, рвануло, и мост превратился в геенну огненную.

А беглецы ринулись из укрытия что есть мочи к реке, где их дожидались лодки.

Пэйс положил широкую ладонь на талию Джози и крутанул так, что юбка на обручах взметнулась вокруг ее ног красивым колоколом. Зрелище ласкало взгляд. Она радостно хихикнула, а он улыбнулся ее восторгу. Сам Пэйс не понимал, как можно так легко веселиться, но такая способность в других ему нравилась.

Джози было всего шестнадцать, слишком молода для ухаживания с серьезными намерениями. А он только окончил школу, и жениться ему еще рано. Оба это хорошо понимали. Значит, у нее еще есть время пофлиртовать и позабавиться, пока он сделает карьеру и скопит достаточно денег. Конечно, Пэйс не мог предложить ей богатство, как другие поклонники, но он об этом не беспокоился. Джози была робка и застенчива, и самоуверенные, громогласные состоятельные молодые люди ее пугали. Даже Чарли, несмотря на красивую внешность и галантные манеры. У Пэйса не было ни такого высокого роста, как у брата, ни его таланта галантного обхождения с женщинами. Он убедился в этом на собственном опыте, когда его неоднократно поднимали на смех. Но смеется тот, кто смеется последним. В конце концов, Джози выберет именно его, и как раз по той причине, из-за которой над ним сейчас потешаются.

Джози единственный ребенок у родителей и со временем, как полагал Пэйс, унаследует отцовскую ферму. Но он не предназначен для работы на земле. Да, хорошо стать владельцем и земельных угодий, и хорошего дома, но Пэйс собирался обосноваться во Франкфорте и заняться юридической практикой и политикой. Спокойная и доброжелательная, гостеприимная и приветливая Джози будет отличной женой для политика. Он все уже рассчитал, и ему очень хотелось поделиться с Джози своими планами.

Кончился вальс, он наклонился и что-то прошептал ей на ухо, она рассмеялась, полузакрыв лицо веером. В бальном зале стоял шум голосов, но в один из моментов, которые иногда внезапно случаются посреди самых громких разговоров, все явственно услышали лай собак.

Некоторые молодые люди при этом встрепенулись. Они увереннее чувствовали себя в седле, охотясь с собаками, чем в узких фраках и лаковых туфлях в танцевальном зале. И когда раздался грохот взрыва, все бросились на крыльцо.

Джози и ее подруги нахмурились, глядя вслед удирающим в ночь кавалерам. Некоторые гости зашептались и заспорили, а люди постарше устремились вслед за молодежью, бормоча при этом, что надо бы удержать ее от опрометчивых поступков.

Пэйс улыбнулся цветущей девушке, с которой танцевал:

– Будем продолжать, миледи, или вы хотите, чтобы я тоже бежал сломя голову вместе с другими?

Джози слегка наморщила лобик, а затем, отбросив мысли, которые могли бы обеспокоить, снова обвила руками своего кавалера.

– Давайте танцевать, сэр. Уверена, что молодой человек, который способен выдержать натиск целого бального зала разочарованных женщин, больше достоин восхищения, чем горячие головы, бегущие как овцы за бараном.

И Пэйс закружился с ней посередине зала, а его примеру последовали остальные. Веселье возобновилось, и многие потом отказывались верить, будто Пэйс имел хоть какое-то отношение к успешному бегству рабов и тем самым к утрате собственности ценой в несколько тысяч долларов, уплывших из кармана разъяренного работорговца.

– Мистер Смайт, вы уже слишком стары для прогулок под холодным зимним дождем. Легкие у вас давно не такие здоровые, как прежде. Началось воспаление, вам нужен покой, обильное питье и постоянное тепло. Если вы опять выйдете из дома, это будет равносильно самоубийству.

Сурово отчитывая своего пациента, врач тем временем складывал инструменты в саквояж, а потом обернулся к двум встревоженным женщинам, стоявшим на пороге, и оставил указания относительно питательных бульонов и необходимости все время поддерживать огонь в очаге. Как только врач удалился, Джон Смайт с трудом принял сидячее положение и потянулся к перу и бумаге на прикроватном столике.

– Нет, папа, – подбежала к нему Дора и отобрала у него то и другое. – Ты должен отдыхать. Ложись и постарайся вздремнуть, пока мама приготовит бульон. А если что-то надо сделать, то поручи это мне.

Закашлявшись, Джон снова откинулся на подушки. Он был слишком слаб, чтобы спорить.

– Пошли к Старшим Братьям, попроси прислать нам в помощь сильного молодого человека. Мы ему заплатим за труды. Еще очень много надо сделать.

Дора знала, что у них слишком мало денег, чтобы нанимать работников. Все, что у них было, шло на помощь неимущим. Она знала также, что слишком слаба физически гонять коров в стадо, доить их вовремя, чинить конскую упряжь и исполнять другие необходимые в фермерском хозяйстве дела. Конечно, мама Элизабет умела все, но Дора поняла недосказанное отцом: жена так же стара, как и он сам, и нельзя рисковать ее здоровьем.

Дора написала записку, как он просил, протянула приемному отцу, чтобы тот подписал, и с тяжелым сердцем отправилась искать кого-нибудь, кто бы помог доставить записку на другой берег. Она испугалась и не могла этого отрицать. Девушка знала, что такое болезнь и смерть, ей не раз приходилось помогать матушке Элизабет в ее хлопотах по уходу за больными. Пепельная бледность и громкий мучительный кашель свидетельствовали о том, что отец серьезно болен, а от воспаления легких в холодную зиму и в его возрасте люди, как правило, не выздоравливают. И Дора сразу почувствовала, как холодный зимний ветер пробирает ее до костей, когда вдруг представила себе жизнь без доброго старика, спасшего ее от неминуемой смерти. Слезы брызнули у нее из глаз при мысли, что за большим столом, где они обычно завтракали, больше не будет слышен, его благодушный смех и тихий участливый разговор. Нет, такое и вообразить невозможно. Папа Джон щедро делился с ней богатствами своего сердца и души. Без него она превратится в ничтожество. Поглощенная невеселыми думами, спеша по улицам города к почтовой конке, Дора не обращала внимания на прохожих и не сразу заметила, что на углах собираются группки возбужденно жестикулирующих людей, пока кто-то не выкрикнул: «Да вот одна из них». И только тогда оглянулась.

Сердце в груди Доры едва не остановилось, потому что все взгляды устремились на нее. В них она читала осуждение и угрозы, и в сознании вновь всплыли кошмарные видения детства. Она плохой человек. Она несет зло, и все, по-видимому, думают так же. Все, очевидно, знают, что папа Джон умирает по ее вине. Если бы она не оставила ворота открытыми, овцы не выбрались бы за ограду, а папа Джон не упал бы в ручей и не промок насквозь. Если он теперь умрет, то Дора станет убийцей, и весь город про это узнает.

Раздираемая чувствами вины, тревоги и страха, Дора усилием воли заставила себя продолжать путь. Она исполнит все, что ей велено, отошлет записку. И, может быть, Бог смилостивится над ней на этот раз и простит, если Дора в точности исполнит поручение. Она не может допустить, чтобы папа Джон умер. Он такой хороший. А вот Дора скверная, и это ей надо умереть.

– Она накануне покупала порох в лавке. Это одна из них, говорю вам. Это она взорвала мост! Она и вся ее позорящая библейские заповеди семейка. Давайте покажем, что мы думаем об этих местных янки-аболиционистах.

Мимо лица Доры, едва не угодив ей в нос, пролетело гнилое яблоко. От испуга девушка замерла на месте. В спину ударил комок грязи. Обломок кирпича сбил с нее капор, больно стукнув по голове. Вскрикнув и приложив руку к ушибленному месту, Дора оглянулась, чтобы узнать, кто это сделал, но женщины быстро укрывались в лавках и домах. На улице остались лишь мужчины и местные хулиганы.

Ощущая теперь страх, такой же сильный, как и чувство вины, девушка прибавила шагу, надеясь, что ее пропустят. Она ничего не знала про мост и понятия не имела, почему все эти люди так злятся. Если бы Дора как следует подумала, то, наверное, догадалась, но мысли путались у нее в голове. Ей хотелось одного – заплакать и убежать домой, где папа ее обнимет и защитит от всех бед, но прежде нужно отправить послание.

Они стояли у переулка и поджидали, когда Дора приблизится. Некоторых она знала, мальчишки ее возраста, некоторые даже помладше. При первой возможности ее всегда дразнили, срывали капор, бросались лягушками и пиявками. Обычно помогала невозмутимость. Дора делала вид, что ничего не замечает, но на этот раз было что-то злобное во всей их повадке, а у главного магазина стояли, наблюдая за происходящим, старшие братья мальчишек и как будто не собирались их приструнить. Если бы Дора меньше испугалась, она бы заплакала.

Вместо этого девушка снова замерла на месте, как голубка, на которую упал яркий луч света. Еще в детстве, переживая страх и ужас, она поняла бессмысленность насильственного отпора. Годы, проведенные с квакерами на молитвенных собраниях, научили ее, что насилием никаких проблем не решить. Да и папа Джон очень в ней разочаруется, если она ответит насилием на насилие. А Дора ни за что не хотела разочаровать его еще больше. Она не хотела показать свой гнев и смятение и усилием воли сдержалась.

– Мой папа умирает. Мне надо послать записку Старшим Братьям, – произнесла Дора дрожащим голосом, со всем достоинством, на которое только была способна.

– А что такое случилось? Кто-то из черномазых перерезал глотку твоему папаше за то, что он им помогает? А чем ты занималась с черномазыми, пока папаша их прятал, а? Что поделывает обожающая ниггеров девчонка-квакерша, когда остается с ними наедине?

И парень рассмеялся игривым, грязным смешком, как все прочие, но Дора понятия не имела, на что они намекают.

– Сэмми, оставь девчонку в покое. – Один из наблюдавших за происходящим бездельников, сунув пальцы в карманы, направился к Доре, послав впереди себя табачную струю изо рта. – У них был врач. Ее старик заболел. А почему он заболел, девочка? Промерз, взрывая мосты?

Широко раскрыв глаза, Дора покачала головой и попыталась проскользнуть мимо Сэма. От испуга она не могла говорить: такие люди внушали ей страх. Но что бы она им ни сказала, это все равно не поможет. Дора просто хотела поскорее уйти.

Она узнала высокого мужчину, задававшего ей вопросы. Это один из кузенов Джози. Его отец часто занимался работорговлей и, наверное, потерял деньги, которые заплатил за беглецов. Она опустила глаза и попыталась обойти его.

Но тот, схватив ее за плечо, толкнул назад.

– Не так быстро, девочка. Отвечай, я тебя спрашиваю. Отчего твой папочка заболел? Что он делал прошлой ночью, когда черномазые сбежали из тюрьмы?

Дора могла повернуть назад и попытаться пройти по другой улице, но ведь они последовали бы за ней. Она могла также вернуться домой, но надо передать записку. И если нужно это сделать, пройдя через эту набычившуюся, грубую толпу, значит, она пройдет.

Сделав глубокий вдох, Дора бросилась в узкую щель между высоким мужчиной и его братом в надежде, что они непроизвольно посторонятся. Но мучители не посторонились. Тот, что был повыше, схватил ее за плечо и опять оттолкнул. Дора споткнулась о подол длинного платья и упала. Встав, она тщательно отряхнула пыль и, снова повторив про себя: «Я должна это сделать», – опять попыталась проскользнуть между мужчинами. На этот раз тот, кто помоложе, лягнул ее в голень и опять оттолкнул.

Дора, молча и решительно, снова стала подниматься, чтобы повторить свою попытку, но в это время в воздухе просвистел кнут. Она в ужасе замерла на месте, но удар кнута настиг ее обидчика, стегнув по плечу с такой силой, что, споткнувшись, тот отлетел к стене ближайшего дома.

– Хочешь помериться силой с кем-нибудь, Рэндолф? Как насчет меня? – И, зловеще усмехаясь, Пэйс подошел поближе, свивая кнут кольцами в воздухе. Вид у него был устрашающий. Он показался Доре намного выше и сильнее, чем всегда, и каждая клеточка его тела дышала силой. – Или ты трус и способен бить только маленьких девчонок?

Дора на мгновение закрыла глаза. Каждое небрежное слово Пэйса грозило насилием. Она знала, что сейчас начнется драка, и опять по ее вине. Дора вспомнила слова проповедника об адском пламени. Нет, ей не хотелось, чтобы Пэйс пустил в ход кулаки, но она должна сейчас думать только о том, как доставить записку на почтовую станцию. Девушка прекрасно понимала также, что не в состоянии помешать. Подавив слезы, она осторожно встала. Когда в воздухе мелькнул кулак, Дора припустилась бегом.

Ее всю трясло от страха, когда, заикаясь, она просила поскорее отослать записку. Почтальон понял, что дело срочное, взял деньги и пообещал переправить послание на другой берег. Взглянув на улицу, где схватка приняла общий характер, он посоветовал Доре пойти другой дорогой.

Дора взвесила про себя все «за» и «против». От страха у нее замирало сердце. Необходимо поскорее вернуться к папе Джону. У нее нет ни силы, ни возможности прекратить эту драку. Об этом свидетельствовал ее давний, болезненный опыт. Она девочка, девушка, а девушкам драться не полагается. Насилие порождает ответное насилие. Она так же слаба и беззащитна, как когда-то была мама. Она знала, что значит библейское изречение: «Грехи отцов падут на сыновей». То же самое можно отнести к матерям и дочерям. Но ее беспомощность, вот, пожалуй, что самое страшное: она ужасала девушку гораздо больше, чем жестокая драка у переулка. Перед таким зверством и грубостью Дора беззащитна.

Но ей на помощь пришел Пэйс, и теперь он попадет в преисподнюю за убийство этих парней. В ужасном смятении, разрываясь между заученными истинами и правдой, которую познала на собственном тяжелом опыте, глотая слезы, Дора решительно и гордо направилась к переулку.

Как всегда, дела обернулись не в пользу Пэйса. В юности, из-за небольшого роста, он научился драться особенно злобно, пуская в ход и кулаки, и ноги, и зубы, и все, что подворачивалось под руки. Он знал, как ослепить ударом, зажать артерии и бить в самые уязвимые места. С тех пор Пэйс вырос, и там, где у других мужчин был жир, у него бугрились мускулы. Он обладал силой двух человек и яростью целой армии. И все давно знали, что только армия способна его остановить. Так что праздношатающиеся наблюдатели сочли справедливым прийти на выручку Рэндолфу.

Содрогаясь от страха, Дора не раздумывая, бросилась в гущу схватки. Если бы она заранее поразмыслила, то поняла бы, что ничего не исправит. Двигаясь, как марионетка, словно кукла, которую она разбила несколько лет назад, когда вот так же кинулась защищать Пэйса в ребячьей ссоре, Дора схватила ведро, висевшее на ручке колонки, и с оглушительным звоном опустила его на темя одному из напавших на Пэйса и уже колотившему того головой о землю.

А затем Дора лягнула другого, швырнула горсть пыли в глаза третьему. Пэйс, шатаясь, поднялся, отшвырнул в сторону близлежащего противника и стукнул кулаком в живот другому. Его темные волосы упали на лоб. Все так же быстро и споро он схватил Дору за руку и бегом припустился из переулка на главную улицу города.

В какой бы ярости ни пребывали горожане, они не позволят хулиганам открыто напасть на девочку в центре города у всех на виду. Пэйс прерывисто вздохнул и замедлил бег. Они достигли самого безопасного места главной улицы. Он отпустил худенькую руку Доры и пошел широким шагом. Его терзала мысль о том, что он бежал с поля боя, но Пэйс не мог допустить, чтобы ребенок шел домой в одиночестве. Нет, он вернется попозже, если драчуны еще не натешились.

– Я же велел тебе вчера вечером передать отцу, чтобы он не выпускал тебя из дому. В чем дело? – Воинственное раздражение было сильнее сочувствия и доброты. Но ведь его никто никогда и не учил, что доброта важнее всего.

– Овцы разбрелись, – прошептала Дора, – и это все я виновата. Папа Джон теперь умирает из-за меня. Просто не понимаю, почему Господь наказал его, а не меня.

– Ты сама глупа, как овца, – ответил он со злостью. – Если твой отец вышел в такой холод и промок, гоняясь за проклятыми овцами, то сам в этом и виноват, а вовсе не ты.

– Но это я, не заперла ворота, – с несгибаемой честностью пояснила Дора.

– Но овцы не стоят того, чтобы рисковать из-за них жизнью. Твоему отцу не надо было выходить. А лучше всего было бы сидеть да растабаривать в это время в главной лавке на виду у всех. И он знал это. Но предпочел поступить иначе.

Пэйс знал, что не следует вымещать зло на девчонке, но он все еще кипел от ярости. Подумать только, сбежал от драки, чтобы отвести девочку домой, и протанцевал всю ночь, пока жизни стольких людей находились в опасности. Джэз уже обо всем сообщил ему. Отец Доры вовсе не гонялся за овцами. Он помог Джошуа выбраться из сарая, где того неожиданно запер Карлсон из опасения, что он сбежит прежде, чем за ним явится работорговец. И Пэйс должен был переправить через ручей своего друга, а вовсе не этот старик.

Но он был бессилен что-либо изменить, и чувство беспомощности еще больше разжигало его ярость. Девочка, шедшая рядом, закусила губу и ничего не сказала в ответ на сердитые слова.

Ладно, Если Пэйс сейчас ее как следует разозлит, то, может быть, она отстанет от него и не будет вмешиваться в его жизнь. Может, Дора даже поумнеет и станет побольше и почаще оставаться дома. Тем более что он не собирается задерживаться в этих местах. И не сможет приходить ей на помощь каждый раз, когда она попадет в переделку. У него есть дела поинтереснее.

Пэйс проводил ее до дверей, но так торопился уйти, что не слышал громкой брани, с которой встретила мать Дору. Но так ей и надо.

В следующий раз Пэйс увидел Дору на похоронах ее отца, когда неудержимые слезы все текли и текли по щекам девушки.