Забытые имена

I. Первая встреча

Алло, Земля!

Говорит экспедиция на Меркурий по эфирному радиокоду. Радист Джиллуэй на ключе.

Карсен, наш механик, сообщил, что может легко рассчитать посадку по марсианским данным. Притяжение на Меркурии немного меньше, чем на Марсе, около двух пятых земного. Тарнэй, штурман, опустил нас по спирали на большую ровную площадку из гладкого вещества, похожего на застывшую лаву. Мы еще не выходили, так как не имеем сведении о здешней температуре и атмосфере.

Ну, вот мы и на Меркурии, самой малой из девяти планет. Действительно, две из лун Юпитера — Ганимед и Каллисто — крупней Меркурия, как говорит Маркерс, наш астроном. А спутник Сатурна — Титан — несколько меньших размеров. Меркурий также имеет честь быть ближе всех к Солнцу — в среднем около тридцати шести миллионов миль. Мы закрыли шторками иллюминаторы со стороны Солнца, иначе бы ослепли.

Из других иллюминаторов нам открывается мир не только до крайности странный, но и определенно негостеприимный: неровные каменистые поля, обрывистый горный хребет вдали, гладкие лавовые плато. Никаких признаков жизни. Горизонт близкий, но, очевидно, Меркурий — пустынный и дикий мир. Мы ожидали этого, но надеялись все же встретить и другое.

Не знаем, радоваться или нет тому, что мы здесь. Пятьдесят пять дней полета в черной, однообразной пустоте — это довольно трудные испытания. Но и пейзаж Меркурия — царство мрака и хаоса.

Однако мы прилетели сюда для научных исследований. Через четыре месяца, когда наступит благоприятный момент для старта на Землю, мы улетим. И я полагаю, что многие из нас теперь уже думают об этом.

Через пять минут после посадки капитан Атвелл созвал всех.

— Ребята, — сказал он, — я решил, что на этот раз мы никому не позволим захватить нас врасплох, как это было на Марсе и Венере. Будем работать осторожно, поняли?

Все кивнули. Трое из нас, не считая капитана Атвелла, были в экспедициях на Марсе и Венере: геолог Парлетти, Маркерс и я. Двое были только на Венере: Тарнэй и Карсен. Всего в экипаже корабля было десять человек. Четверо из них новички: Робертсон, фон Целль, Линг и Суинертон — археолог, химик, физик и биолог.

На деле, капитан Атвелл говорил для новичков, необстрелянных людей. Почувствовав это, Линг ответил за всех:

— Мы будем осторожны, капитан. — И прибавил своим мягким голосом: — Мудрая китайская пословица гласит: «Глупец видит опасность, но когда смеется над ней, то смеется в последний раз».

Только что получено известие от Второй Марсианской экспедиции, переданное через Землю. Спасибо за поздравление, Марс. Мы рады, что как первооткрыватели сделали для вас что-то, хотя и немногое, и это помогло вам совершить удачную посадку на планету.

Продолжу завтра. Батареи сели за время перелета.

Химик фон Целль нашел атмосферу, но очень разреженную. За все время перелета мы старались догадаться, будет ли она плотнее, чем на Луне. Поскольку это так и есть, то теория Маркерса может быть и верной. Он говорит, что на Ночной стороне есть большие количества замерзших газов, каким-то образом попадающих на Дневную сторону.

Мы же находимся в Сумеречной зоне, которая была названа так в литературе прошлого столетия. Продолжительность оборота Меркурия вокруг оси равна периоду оборота его вокруг Солнца. Это для нас — единственное в своем роде впечатление. Одна сторона вечно обращена к пылающему Солнцу. Другая вот уже неисчислимые века окутана тьмой. Узкая промежуточная полоса, где вечный день сливается с вечной ночью, погружена в постоянные сумерки. Это единственная возможная зона для посадки. Слева от нас — адский зной, справа — ужасающий холод.

Мы вышли сегодня, надев скафандры. Воздухом Меркурия дышать нельзя: он насыщен горячими, ядовитыми парами.

Линг заранее предупредил нас о температуре — около 177 градусов по Фаренгейту (81 градус Цельсия). Атмосфера была суха и разрежена, но в скафандрах это не чувствовалось.

Испробовав свои физические силы, мы нашли, что можем взлетать на все двадцать футов. Новички получили от этого больше забавы, чем ветераны. Слабое притяжение нам впервые довелось испытать еще на Марсе. Визоры наших шлемов снабжены темными стеклами, защищающими от яркого света и блеска. Солнце выглядело здесь огромным желто-красным шаром, наполовину скрытым за горизонтом. Он висит почти без движения уже сотни веков. Начинаешь думать, что здесь ничто не меняется, тогда как на Земле идет эволюция.

— Здесь можно, наконец, понять, что такое Вечность, — определил Линг. Его тонкий голос в наушниках шлема звучал почти торжественно.

Но мы ошиблись. Перемены есть и здесь. Пока мы наблюдали, произошло странное явление. Горный хребет между нами и Солнцем начал медленно таять! Да, вершины постепенно заскользили по склонам, как вода. Но это не вода. Это свинец, сказал нам Парлетти, свинец, плавящийся под свирепыми лучами Солнца. К счастью, в Сумеречную зону попадают только наклонные, более слабые лучи.

Парлетти расширил свою теорию. На Меркурии с его разреженной атмосферой процессы выветривания крайне малы. Большинство металлов находится в самородном состоянии, как они застыли миллионы веков назад. Свинец плавится там, за краем Сумеречной зоны. Еще дальше — пылающая Дневная сторона, должна быть сущим адом с расплавленными озерами висмута, олова, галлия и всех легкоплавких металлов.

Парлетти оценивает максимальную температуру Дневной стороны в 700 градусов по Фаренгейту.[10] Мы не можем даже и думать об исследованиях там. Человеку никогда не удастся разведать раскаленную Дневную сторону, разве что лишь в специально оборудованных кораблях. Таким образом, по мнению Парлетти, Меркурий — это огромный склад сплавов и чистых металлов.

Но вдруг Тарнэй вскрикнул, и мы тотчас ощутили, как твердая почва под ногами заколебалась. То, что мы считали камнем, оказалось металлом, и этот металл начал плавиться!

Капитан Атвелл поторопил нас к кораблю. Включив кормовые двигатели, мы перелетели на полсотню миль к Ночной стороне. Только что покинутый нами участок медленно сползал вниз, колыхаясь и вздуваясь пузырями. Мы уже были в безопасности, защищаемые слабыми холодными токами воздуха с Ночной стороны. Плато состояло, очевидно, из галлия — металла, плавящегося при температуре ниже кипения воды.

Таковы впечатления от первого дня на Меркурии. Сможем ли мы здесь когда-нибудь почувствовать себя в безопасности? Каждую минуту металлическая почва под ногами может расплавиться и поплыть.

В прошлую ночь, нашу искусственную двенадцатичасовую ночь, шел град. Только состоял он из металлического висмута. Парлетти и Маркере обдумывают, что это значит. После целого дня споров и наблюдений Солнца они объяснили нам. Меркурий обладает либрацией — то есть он слегка покачивается. За один период обращения он подставляет Солнцу немного больше половины своей поверхности. И вследствие такого качания Сумеречная зона постоянно смещается. Каждые сорок четыре дня, полупериод обращения, Сумеречная зона ползет на сотню миль к солнечной стороне, потом на то же расстояние в обратную сторону. Но полоса миль в десять остается постоянной. Значит, эта узкая десятимильная полоска наиболее безопасная область, на которую незначительно влияют смены зноя и холода.

Парлетти уверил нас, что здесь нам будет хорошо. Мы можем оставаться четыре месяца, не опасаясь ни расплавления почвы под ногами, ни возвращения холода. Висмутовые лары с плавящихся гор были увлечены к Ночной стороне. Встретив холодный воздух, они осели. В сущности, нет никакой разницы с водяными дождями на Земле.

Капитан Атвелл вздохнул свободнее. В конце концов можно оставаться в этой десятимильной полоске, не бегая постоянно от расплавленных волн. Здесь мы нашли впадину поблизости и сложили в нее барабаны с горючим, а сверху засыпали их обломками камней.

Наконец наше горючее было надежно защищено от всяких случайностей, особенно от зноя. Мы работали весь денъ, но почти не устали, благодаря малому притяжению. Кожа у нас, на открытых местах, потемнела, как никогда, хотя мы еще в полете проводили сеансы ультрафиолетового облучения.

Спасибо за музыкальную программу, Земля. Она слышна здесь ясно, как звон колокола.

Селенобатареи нашей рации заряжаются при здешнем постоянной освещении хорошо, даже лучше, чем на Марсе. Я отключил солнечное зеркало, так как тока у меня больше, чем нужно.

Мы не пробовали разбить лагерь вне корабля, так как пробудем здесь только четыре месяца и вполне можем выдержать такой короткий срок в тесных каютах. На Марсе и Венере, где предстояло пробыть два года, или четырнадцать месяцев, мы нуждались в более просторном жилище.

Наше положение кажется прочным: у нас есть пища, вода и воздух — всего этого больше, чем на четыре месяца. Капитан Атвелл приказал продолжать наши исследования.

Парлетти бродит кругом в радиусе мили со своими неизменными приборами. На Марсе он нашел насыщенный золотом песок, на Венере — радиоактивные породы. А здесь он вернулся с сумкой, полной золота, платины, таллия и других драгоценных и редких металлов. Он предсказывает, что Меркурий станет центром межпланетной металлургической промышленности.

Маркерс поставил свой телескоп и ищет гипотетический Вулкан — планету с орбитой еще меньшей, чем у Меркурия. Пробуя всевозможные светофильтры, он методически обшаривает весь участок вокруг Солнца. Если найдет что-либо, сказал он, то будет удивлен, как никто в мире. Он хочет доказать раз и навсегда, что Вулкана нет.

Тарнэй и Карсен исследуют кору Меркурия геофизическими методами. Они пытаются объяснить либрацию планеры тем, что одна ее половина тяжелее другой.

Фон Целль с истинно немецкой педантичностью составляет список всех необычных меркурианских сплавов, созданных здесь лабораторией Природы. Он надеется открыть такие, которыми промышленность Земли могла бы воспользоваться.

Линг измеряет невидимые корпускулярные потоки, идущие от Солнца. Эти ливни нарушают радиосвязь с Землей и порождают полярные сияния. На Меркурии они окружают каждую вершину ореолом невероятных цветовых эффектов. В ярком солнечном блеске ореолы эти невидимы невооруженному глазу. Но Линг делает снимки со специальными цветными фильтрами.

Поль Суинертон оказался таким же ярым биологом, какими были его братья Чарлз и Ричард. Один из них погиб в экспедиции на Венеру, другой — на Марсе. Но у них перед смертью, по крайней мере, было что исследовать. Здесь же, как горько жалуется Суинертон, нет даже микробов!

Робертсону, археологу, еще хуже. Если нет растений или насекомых, то не может быть и высших форм жизни — ни разумных существ, ни погибших цивилизаций. Совсем недавно, когда мы обедали, он задал неожиданный вопрос:

— А где пирамиды?

Все мы понимаем, чего здесь не хватает. На Марсе и Венере мы видели пирамиды, построенные древними марсианами. Надписи на пирамидах неясно говорят о существовании этих сооружений и на Меркурии. Мы были бы удивлены, если бы не нашли их здесь.

Робертсон просил капитана Атвелла позволить ему провести разведку на территории, находящейся за пределами видимости с корабля. Атвелл поджал губы, но определенного ответа не дал. Следуя своей политике осторожности, он, вероятно, еще не хочет рисковать, проводя исследования в незнакомых местах. Ему хочется вернуть всех на Землю живыми.

Алло, Марсианская Вторая! Получили ваше сообщение. Рады слышать, что вы остановили атаку боевых муравьев своей световой пушкой. Будь в то время одна такая и у нас, мы не потеряли бы Прузетта и Крукшенка. Если вы найдете их могилы с флагом Земли, нарисованным на насыпи, сообщите нам. Они умерли героями.

Замечательные новости, Земля! Два больших сюрприза. Нет, только один, так как пирамиду мы, в конце концов, ожидали. Другой сюрприз — жизнь.

Под нажимом Робертсона и Суинертона капитан Атвелл согласился на разведку сегодня утром. Он сам пошел с ними, дабы уравновесить их неопытность своей мудростью ветерана.

Они шли параллельно нашей широте Сумеречной зоны, сделав за пять часов около пятидесяти миль. На Меркурии можно двигаться быстрее, чем кенгуру. Они нашли пирамиду, воздвигнутую на холме и четко выделявшуюся на освещенном фоне. Увидев ее, Робертсон вскрикнул и стремительно помчался туда, но остановился, когда капитан Атвелл резко окликнул его. Они осторожно подошли. Никогда не угадаешь, откуда ждет тебя опасность.

Но здесь никакой опасности не было. Пирамида была древней и покинутой. Робертсон смотрел на нее с благоговением. Здесь были марсиане до нас. Двадцать тысяч лет назад, говорит Робертсон. В этом чувствовалась странная тайна. Голуэй со своими экспертами на Земле отчасти разгадал таинственные надписи с Венеры и Марса. Мы знаем теперь, что марсиане заселяли Солнечную систему и странствовали по ней еще десять тысяч лет назад. Но что потом случилось с ними? Почему они так внезапно исчезли, оставив только свои почти что вечные пирамиды?

Ответ может находиться именно в найденной нами пирамиде. Но Атвелл оттащил Робертсона прочь. В следующий раз: сейчас в баллонах осталось слишком мало воздуха. Но в этот миг Суинертон издал дикий вопль, услышанный и мною по радио.

Обходя пирамиду, они наткнулись за нею на нечто другое — на длинную, глубокую лощину, лежащую в полной тени. По краям росли лишайники. Суинертон опустился на колени и вцепился в них обеими руками. Первые признаки жизни на этой невероятно сухой планете! Мы не удивляемся, что они чуть не сошли с ума от возбуждения.

Они смотрели вниз лишь столько времени, чтобы увидеть что-то вроде тумана, покрывающего всю долину: там воздух плотнее, как полагает Суинертон, и есть водяные пары. Общий зеленый цвет внизу обещал более обильную растительность, хотя подробностей не было видно. Суинертон клянется, что видел там какое-то движение.

Потом капитан Атвелл с трудом заставил Суинертона уйти оттуда. Он отогнал и Робертсона от пирамиды, и они вернулись. Мы слишком возбуждены сейчас, чтобы спать. Жизнь на Меркурии! Но какая, если почва планеты насыщена металлами? И пирамида — это звено к загадочному прошлому…

Мы гордимся, что приняли сейчас передачу с полярной станции Земли. Мы никогда еще не слышали Марша Межпланетников в лучшем исполнении, чем у Антарктического хора. Антарктика была последним неисследованным местом на Земле до того, как мы ринулись в пространство. Спасибо.

Этим утром пятеро снова отправились туда. Их манили одинаково и пирамида, и жизнь. Робертсон и Парлетти исследуют пирамиду, капитан Атвелл спустился в долину с Суннертоном и Лингом.

Коротко о пирамиде: Робертсон и Парлетти не нашли никакого входа. Поэтому они удовлетворились тем, что произвели обмеры и сделали снимки с надписей вокруг основания.

Капитан Атвелл со своим отрядом осторожно спустился по склону долины с оружием наготове. Чем ниже они спускались, тем больше появлялось признаков жизни: от лишайников ко мхам, к первобытным папоротникам, к группам кустов. Наконец на дне долины, на протяжении десяти миль, рос лес тростников высотой до двухсот футов. При слабом притяжении Меркурия тонкий стебель может поддерживать высокую крону. Суинертон высказывал сотни нескончаемых предположений. Многие века назад Меркурий вращался, говорил он, и на нем, видимо, поддерживалась цветущая жизнь в тех поясах, которые соответствуют нашим арктическому и антарктическому, а сейчас жизнь осталась лишь в ущельях Сумеречной зоны.

Суинертон старался догадаться, насколько сохранилась животная жизнь. Идя дальше, он встретил и ее. Жужжали насекомые, поразительно крупные — величиной с певчих птиц. Птицы, в свою очередь, были все крупнее орлов и ловили огромных насекомых на лету, как на Земле они ловят комаров. Млекопитающие — крылатые. Летучие волкообразные твари так и шныряли кругом, ища добычи.

Одно огромное чудовище, похожее на медведя, с перепончатыми крыльями размахом в тридцать футов, парило вверху, словно замышляя напасть. Потом оно отлетело прочь, забавно хлопая крыльями, и ринулось на птицу величиной с индюка, разодрало ее когтями и пожрало на лету. Как и на Марсе, животные, несмотря на разреженность воздуха, приспособились здесь благодаря слабому притяжению. А формы жизни крупные в силу одного правила: чем меньше планета, тем крупнее существа на ней. Притяжение, видимо, единственный ограничивающий фактор размера.

Это было странным и волнующим. Увиденные нами чудовища, привязанные навечно к узкой полосе, охватывающей весь Меркурий, — были последними представителями в эволюции животного мира на планете. Это кольцо упрямой жизни находится под постоянной угрозой с обеих сторон: и крайнего холода, и крайнего зноя.

Маркерс, оставаясь в лагере, сделал замечательное открытие. Он не нашел и следов мифической планеты Вулкана, но обнаружил новое небесное тело. У Меркурия есть спутник! Луна!

Земные телескопы никогда бы не заметили его, так как Меркурий расположен очень неудачно для наблюдения; слишком близко к ослепительному Солнцу. Маркерс оценивает его диаметр всего в несколько миль — еще меньше, чем у крохотных лун Марса. Но все-таки это луна.

Она быстро обращается на расстоянии около пяти тысяч миль, держась близко к Меркурию, иначе огромное притяжение Солнца давно оторвало бы ее. Маркере предлагает назвать ее Фаэтоном — по имени возницы Солнца. По-видимому, ближе к Солнцу нет больше такого тела, если не считать изредка попадающих в этот район случайных комет.

Что касается исследования долины… ТРАХ!

Продолжаю сегодня. Фильтры передатчика перегорели вчера. Фон Целль говорит, что это, вероятно, из-за нового солнечного пятна, залившего вдруг мою установку потоком электронов и корпускул. Я починил ее и добавил экран.

Атвелл, Супнертон и Линг видели нечто, еще более поразительное. На открытой полянке среди огромных тростников они наткнулись вдруг на существо поистине чудовищное. Чешуйчатое и крылатое, величиной чуть ли не с динозавра, оно выглядело странно знакомым. Когда из ноздрей у него вылетел клуб пара от дыхания, Линг узнал его.

— Это дракон! — отчаянно вскрикнул он. — Бегите!

Линг побежал, но Суинертон, парализованный, оставался некоторое время на месте. Повернувшись, чтобы бежать, он споткнулся и упал. Капитан Атвелл загородил его собою, когда чудовище кинулось на них, и выстрелил несколько раз. Дракон рванулся в сторону и, тяжело хлопая крыльями, неуклюже взлетел. Вскоре он исчез из виду.

Атвелл и Суинертон смотрели пораженные. Их пули просто спугнули его. И он исчез вдали, на Дневной стороне. Неужели он живет где-то там, в этом пекле?

После их возвращения мы обсуждали встречу с невероятным существом. Супнертон показал осколки, отбитые пулями от его чешуи. Они были похожи на кремнеобразное вещество; фон Целль подтвердил это, сделав анализ.

Кремниевая жизнь, заключил отсюда Суинертон, — ткань, в которой углерод замещен аналогичным ему кремнием. Она способна выдерживать невероятные температуры. Он с яростью утверждает, что дракон живет главным образом на огненной Дневной стороне среди других форм кремниевой жизни. И живо нарисовал нам, как это чудовище бродит по озерам расплавленного металла, сидит на вершинах гор под палящими лучами Солнца.

Фантастика? Суинертон сделал еще один шаг. Он говорит, что метаболизм в такой твари должен быть просто свирепым, возможно, настоящим горением и что мускулы ее приводятся в движение «горячим паром».

Словом, живая паровая машина! Он сам не знает, принимать ли все это всерьез. Линг, однако, принимает.

— Огнедышащий дракон китайской мифологии, — задумчиво произнес он. — Либо марсиане когда-то привозили их на Землю, либо рассказывали о них землянам для устрашения.

Алло, Марсианская Вторая! Только что получен ваш сигнал, нашли ли вы наш глиняный дом? Мы провели в нем два года. Почти родной дом для нас. Парлетти просит поискать монету, которую он там потерял.

Капитан Атвелл встревожен. Марс был тихим и опасным, Венера — бурной и опасной. Меркурий — неожиданным и опасным.

Прошлую ночь разразилась буря, разбудив всех. Сначала подул страшный ветер с Дневной стороны, такой горячий, что мы включили холодильную установку. Потом грянул ответный удар с Ночной стороны, принеся стучащий металлический град. Наш наружный термометр за один час упал с плюс 200 до 100 градусов ниже нуля по Фаренгейту.[11] Металлический град бил по корпусу корабля с такой силой, что мы опасались, не пробьет ли его насквозь. Это продолжалось около десяти часов. Потом вдруг опять стало тихо и ясно.

Влияние либрации, конечно, как объясняют Парлетти и Маркере. Горячие и холодные ветры с обоих полушарий периодически сталкиваются. Там, где они встретились — милях в десяти от нас, — горячие металлические пары охлаждаются и обрушиваются сокрушительным ливнем. К счастью, в нашей постоянной зоне никогда не бывает настоящих дней и ночей. Поэтому у нас чувствуются только отголоски этих бурь.

— Неожиданное, — пробормотал капитан Атвелл, — вот в чем опасность. Жизнь там, где ее не ожидали. Тающие горы. Бури без признаков того, что они надвигаются. Пока что мы спасались. Тщательно предусматривая все заранее, мы сможем опасаться впредь. Но берегитесь неожиданности, ребята! Нельзя терять ни одной жизни.

Вдруг мы потеряли прежнюю уверенность. Что таится за ближайшим поворотом? Вот вопрос, который будет нас мучить все четыре месяца нашего пребывания на Меркурии.

Карсен заметил, что за несколько часов до бури ртуть в термометре начала колебаться около средней отметки в 177 градусов по Фаренгейту.[12] Мы можем предусмотреть другие бури, так чтобы они никого не застали снаружи. Тарнэй проследил за жидким металлом на Дневной стороне и говорит, что ни один язык его не подходит к нам ближе, чем на пять миль. Суинертон предполагает, что гигантский дракон, вероятно, не найдет нас съедобными и оставит в покое, если мы не будем тревожить его. Нам нужно считаться только с неожиданностями.

Тем временем научная работа продолжается. Маркере следит за своей новой луной непрерывно, как любящий отец. Парлетти и Робертсон у пирамиды; они методически обшаривают ее шаг за шагом в поисках входа. Тарнэй измеряет высоту атмосферы. Фон Целль все еще занят металлами. Он находит, что некоторые из них, вроде галлия или индия, редки на Земле, но здесь встречаются чаще, чем железо. Карсен энергично регистрирует солнечные пятна, хотя на таком близком расстоянии их гораздо больше обычного.

Суинертон, исследуя принесенные им образцы растений, нашел, что они богаты металло-органическими соединениями, ядовитыми для нас. Линг нас отчасти тревожит. Он задумчив, работает мало.

Неприятность пришла не от чего-либо неожиданного, а от дракона. Он захватил четверых на вершине пирамиды. Нынче утром все четверо вышли вместе. Парлетти и Робертсон, как всегда, остались у пирамиды, Тарнэй и Суинертон спустились в долину. Суинертон искал новые данные о жизни в долине, Тарнэй пошел с ним из осторожности. Здесь никому нельзя ходить поодиночке.

Суинертон сообщил по радио, что они набрели на дракона, по-видимому спящего. Почему он был в этой долине (для него арктической) — неизвестно. Возможно, туда загнал его недостаток пищи в привычных для него областях. Во всяком случае, у Суинертона возникла мысль выстрелить ему в глаз, чтобы убить. Позже он намеревался анатомировать это удивительное существо. Тарнэй отговаривал его, но напрасно. Ему нужно было запросить капитана Атвелла по радио.

Суинертон не промахнулся. Глаз разлетелся вдребезги со звуком разбитого стекла. Но мозг позади него, казалось, не был затронут. Возможно, кремнистая кость отклонила пулю. Взбешенный зверь погнался за ними. Сделали еще несколько выстрелов, но они не помогли.

Скользя среди огромных трав, Суинертон и Тарнэй ухитрились держаться на достаточно безопасном расстоянии от неуклюжего левиафана. Напрягая всю силу своих мускулов, оба выбрались из долины. С помощью Робертсона и Парлетти они вскарабкались на пирамиду.

Там они и сейчас, все четверо. Дракон сидит у подножия, ждет и рычит от ярости. Он пробовал неуклюже взобраться на пирамиду, но вскоре отказался от этого. Один раз он взлетел в воздух, чтобы напасть сверху. Но они легли ничком и прижались к камню верхней площадки; дракон ничего не мог с ними поделать и ждет их внизу.

Они разрядили в него свои ружья, но опять без результата. Его хитиновая чешуя неуязвима для пуль. Другой глаз был слишком маленькой целью на таком расстоянии. Когда они захотели пробраться вниз по другой стороне пирамиды, чудовище выследило их и двинулось навстречу. Никакой земной медведь не проявил бы такого упорства с загнанной на дерево жертвой.

Все это было сообщено час назад Суинертоном по радио. Капитан Атвелп схватился было за ручной пулемет, но затем опустил его. Даже если бы расстояние позволило, он не смог бы убить этого бронированного гиганта. Положение четверых захваченных очень тревожно. Через несколько часов у них истощатся запасы воздуха.

Вместе с капитаном Атвеллом мы обсуждаем способы отогнать чудовище. Хотели даже напасть на него на звездолете, Но фон Целль напомнил нам, что если дракон может жить на огненной Дневной стороне, то он выдержит и пламя реактивной струи. Кроме того, обладая чудовищной силой, он может, пожалуй, свалить и повредить наш корабль! Мы не смеем недооценивать сил этого страшного существа, неуязвимого для пуль и дышащего пламенем.

Спасибо за вашу музыкальную передачу, Земля. Я передаю ее через свой аппарат четверым захваченным. Это поддерживает в них бодрость. Мы обещали спасти их. Не знаю как.

Все четверо спасены! Они уже возвращаются. Мы обязаны людям из Марсианской Второй. Их совет оказался удачным. Странно думать, что четыре человека на Меркурии спасены благодаря совету людей на Марсе, в полутораста миллионах миль отсюда.

Мы готовы были бросить на зверя свой звездолет, рискуя испортить его, как пришло это сообщение, советующее сделать бомбы из нашего горючего. Мы сделали их три штуки, упаковав горючее в термосные бутылки с головками из фульмината, быстро сделанного фон Целлем в его лаборатории.

Пошли капитан Атвелл, Маркере и фон Целль. Нам с Карсеном и Лингом приказано было оставаться на корабле. Карсен — однорукий. Мне нужно держать трехстороннюю радиосвязь по релейной системе. Линг… Я видел, как тяжело ему было получить этот приказ остаться. Он уже один раз убегал от дракона.

Только через час мы с Карсеном заметили, что Линга с нами нет. Он тихонько выскользнул, надев свой скафандр. Когда капитан Атвелл сообщил, что они находятся в виду пирамиды, он вдруг ахнул.

— Линг, ты здесь? Но… — И потом закончил коротко: — Ладно, оставайся.

Капитан Атвелл сообщал о своих действиях. Все четверо вскарабкались по другой стороне пирамиды, закрытые ею от чудовища. Люди наверху, чтобы привлечь его внимание, махали руками и кричали. Взобравшись, Атвелл и его отряд двинулись вперед, находясь достаточно высоко, чтобы не быть внезапно схваченными чудовищем. Наконец они достигли той стороны, где был зверь.

Наступил решительный момент.

Пока чудовище готовилось напасть, приподнимаясь на лапах, они бросили ему под ноги первую бомбу. От удара при падении воспламенились фульминат и горючее. Чудовище отшатнулось, но когда дым рассеялся, оно яростно зарычало и бросилось на пирамиду, пытаясь залезть на нее. Капитан Атвелл быстро, но осторожно бросил вторую бомбу. Она разорвалась на склоне пирамиды, отколов камни и сбросив зверя вниз.

Но он не был и ранен. Любое земное животное, даже самый могучий из динозавров, был бы смертельно ранен. Это же меркурианское чудовище потеряло только несколько чешуйчатых пластинок. Мы впервые поняли, что оно действительно неуязвимо. В сравнении с ним органическая жизнь была мягким студнем, а все силы и оружие людей — для него ничтожный дым. Дракон родился и жил там, где царят свирепый зной и вулканические силы.

Осталась одна бомба. Если и она будет потеряна, то все восемь человек погибнут. Правда, кто-нибудь и сможет спастись в одиночку, но лишь ценой жизни своих товарищей.

Мы с Карсеном на корабле могли слышать рычание чудовища по портативному радио. Это был гортанный звук, низкий, как гудок океанского парохода. А потом мы услышали и другой звук — глухие, тяжелые удары, сотрясавшие динамик.

Капитан Атвелл сказал, что это удары чудовища. Разъяренное до крайности, оно билось своим гигантским телом о пирамиду, пытаясь свалить ее. И оно бы это сделало. Никто из нас и не пробовал отрицать. Послышался задыхающийся от ужаса голос Суинертона:

— Ведь это настоящая живая паровая машина, и она развивает, наверно, тысячи лошадиных сил!

Робертсон прибавил:

— Марсианские надписи говорят об этом звере. Там даны его математические символы и очертания его фигуры. Они говорят, что его можно убить, лишь оторвав взрывом голову. Ранним марсианам, наверное, приходилось устанавливать большие пушки для этого.

Вдруг послышался резкий окрик капитана Атвелла:

— Суинертон! — крикнул он. — Сумасшедший!

— Пустите! — взвизгнул Суинертон. — Единственная надежда… Остальные смогут уйти. Я один виноват…

Но другие схватили и удержали его. Жертвовать жизнью нужно было лишь в самом крайнем случае.

Мы с Карсеном затаили дыхание. Затем услышали мягкий голос Линга, прошептавший:

— Оторвать ему голову…

Линг уже спускался по склону пирамиды, пока остальные боролись с обезумевшим Супнертоном. Линг унес последнюю бомбу! Капитан Атвелл крикнул, но Линг не отозвался. Останавливать его было уже поздно.

Капитан Атвелл рассказывал потом, что Линг спокойно спускался к чудовищу. Оно снова ударило огромным телом о постройку, сотрясая ее. Потом стало следить за крохотной мошкой и протянуло к ней свою змеиную шею.

Линг остановился перед драконом — одинокий человек против могучего чудовища. Какого мужества это потребовало — нельзя даже представить себе. Ведь дракон был ужасом его детства.

Послышался сдавленный голос фон Целля:

— А я-то назвал его трусом!

Мысль Линга была гениально проста. Он ждал, пока свирепые, зубастые челюсти не раскрылись перед ним, и бросил бомбу прямо в эту зияющую пасть. Первое же прикосновение горячего пара внутри воспламенит чувствительный фульминат. Голова дракона разлетится. Погибнет и Линг.

Мы с Карсеном услышали по радио глухой взрыв. Потом странный звук, словно от бьющихся тарелок. Это разлетались в куски кремнистые ткани чудовища. Потом тишина.

— Ну, — раздался голос капитана Атвелла, — с драконом все-таки покончено!

— Линга тоже нет, — прошептал фон Целль. — Храбрый Линг!

И все в этот момент почувствовали, что были раньше несправедливы к тихому, мягкоголосому китайцу. Он победил больше, чем чудовище, — он победил страх. Капитан Атвелл заговорил снова, обращаясь с горьким упреком к самому себе:

— Одна жизнь все-таки потеряна. — Но тут же осекся.

— Линг! — изумленно воскликнули все разом.

Линг ответил, задыхаясь от подъема:

— Ну что же, вернемся на корабль. Конфуций сказал: «Кто прыгнул быстро, тот живет, чтобы прыгать снова».

У Линга было всего около трех секунд до взрыва, чтобы отбежать по карнизу пирамиды. Он присел, согнувшись у стены, и остался невредимым, если не считать легких ударов от кремнистых осколков, разлетевшихся во все стороны.

Все радовались его спасению, особенно капитан Атвелл.

— Ладно, ребята, — сказал он с большим чувством. — Значит, мы пока не потеряли никого на Меркурии. И не потеряем, если всегда будем готовы к неожиданностям.

Неожиданное случилось. Отряд прошел от пирамиды мили полторы, направляясь к кораблю, как вдруг побежал обратно. Капитан Атвелл сообщил нам, почему. Сбоку появился ревущий поток, как показалось, расплавленного металла. Они едва успели добежать до пирамиды, снова вскарабкались на нее и стали смотреть. Всю местность вокруг залило металлическим озером.

Но это был не расплавленный металл, а ртуть. Целый глетчер ее находился милях в пяти отсюда, у края холодной Ночной стороны. Когда слабая либрация подставила его под более горячие лучи Солнца, он растаял.

Вообразите себе эту картину. Кубические мили серебристого металла залили все вокруг — целый океан. Атвелл и семь человек снова в ловушке на вершине пирамиды. Им остается только наблюдать, как уровень ртути медленно повышается.

Из всех неожиданностей это самая ироническая; нам угрожает тот самый металл, который носит имя Меркурия!

Это настоящая угроза. Все обычные металлы плавают на ртути благодаря ее высокой плотности. Поэтому наш корабль, подхваченный ею как пробка, отброшен в сторону. Мы с Карсеном почувствовали себя, как в самом бурном из морей.

Ртутное течение унесло нас далеко к Дневной стороне. Оно только что выбросило корабль на высокий металлический берег. Наша холодильная установка работает на полную мощность. Мы разделены теперь полсотней миль. Атвелл и его коллеги на пирамиде, мы с Карсеном на краю пылающей Дневной стороны. Наша задача — соединиться.

Двигатель испорчен сильными толчками. Карсен лихорадочно исследует его. У меня повреждена рука. Как только станет возможным, мы произведем ремонт и полетим к пирамиде. чтобы собрать всех вместе. Тревожит еще одна мысль: наши запасы горючего остались на дне этого ртутного моря. Как мы достанем его, чтобы лететь обратно на Землю?

Это будет моей последней передачей. Ваш последний сигнал получен так слабо, что я сомневаюсь, дойдет ли наш до вас. Мы будем посылать обычные мощные сигналы дважды в сутки — в полдень и полночь по Земному времени.

Через три месяца возобновим связь, если все будет в порядке. Если мы как-нибудь выручим свое горючее, то вернемся при благоприятном моменте для отлета. Наше единственное утешение в том, что мы никого не потеряли — пока.

Желаем удачи, Марсианская Вторая! Надеемся, у вас нет никаких затруднений. До свидания, Земля!

Первая Меркурианская экспедиция кончила.

II. Катакомбы

Привет с Меркурия, Земля! Первая Меркурианская экспедиция возобновляет радиосвязь после трехмесячного перерыва. Радист Джиллуэй на ключе.

Ну, мы никого еще не потеряли! В экспедициях на Марс, и Венеру моим печальным долгом было сообщать о погибших: пятеро на Марсе, четверо на Венере. Для нас на Меркурии стало почти законом сохранить всех. Мы хотим вернуться все десятеро!

Или останемся все десятеро на планете, если не удастся спасти наше спрятанное горючее. Оно все еще погребено под озером металлической ртути, как я сообщал три месяца назад.

Повторяю: восемь человек были отрезаны на пирамиде, окружены морем серебристой ртути с Ночной стороны, залившей все, как растаявший ледник. Она унесла наш корабль, с Карсеном и со мной, далеко на Дневную сторону и, наконец, выбросила на берег.

Там мы и оказались, а у восьми человек на пирамиде остались в баллонах совсем небольшие запасы воздуха.

Кажется, я сообщал, что двигатель корабля был испорчен. Карсен лихорадочно искал повреждение. У него только одна рука — другую он потерял на Венере. До отъезда с Земли был разговор о том, чтобы заменить Карсена кем-нибудь. Но он знает ракетные двигатели от альфы до омеги.

Как только Карсен нашел неисправность, он кончил дело быстро. Я помогал мало, у меня сломана рука. Получилось замыкание в системе распределителей. Ну, а человек с двумя руками, но без головы Карсена не нашел бы этого замыкания достаточно быстро, чтобы спасти восьмерых, оставшихся на пирамиде. Карсен сел и за управление; его единственная рука так и летала по рычагам. Он поднял корабль, повел его и посадил близ пирамиды. Пирамида осталась единственным, что возвышалось над этим странным металлическим морем.

Радостно махая руками, все восемь слезли по склону до уровня ртутного озера и побежали к кораблю. То есть попробовали бежать. Это было смешно. Фон Целль, спустившийся первым, должен бы был знать о ртути больше как химик.

Ноги у него разъехались, как у плохого конькобежца. Он упал ничком, и было похоже, что сильно ушибся. Оказывается, ртуть упруга, хотя и жидка. Это все равно, что упасть плашмя на воду с высокого трамплина.

Остальные мудро следили за фон Целлем. Он осторожно поднялся на ноги, погрузившись по щиколотку в густую жидкость. Когда он приподнял одну ногу, чтобы шагнуть, другая поехала назад. Трения не было, как на очень гладком льду. Наконец, в отчаянии, он встал на четвереньки и пополз к кораблю. Думая, что изобрел лучше, он лег плашмя и покатился. Похоже было на катание по скользкой подушке.

— В вашем-то возрасте! — поддразнил его Тарнэй по шлемофону.

Все смеялись.

Но они перестали смеяться, когда попробовали сами. Мы кинули фон Целлю веревку, когда он был уже близко, и втащили его. Остальные добрались таким же способом.

Один за другим они вошли в воздушный шлюз, потом в каюту и сняли скафандры. В опустевших баллонах кислорода почти не оставалось.

Парлетти потерял сознание, но быстро очнулся от глотка чистого кислорода. Капитан Атвелл и Маркере внесли Линга, лицо и руки у него были обожжены при близкой встрече с изрыгающим жар драконом. Он был слаб, но ободряюще улыбался. К его ожогам немедленно приложили целебную мазь. Парлетти наложил мне шины на сломанную руку. Все очень радовались тому, что снова вместе и в безопасности.

Все, кроме Суинертона. Он грустно смотрел в иллюминатор.

— Вот досада, — проворчал он. — Этот дракон тоже погребен здесь. Я хотел анатомировать его. Новая форма жизни — кремний вместо углерода! Черт возьми!

Он биолог до мозга костей.

— И дракон, и наше горючее, — напомнил капитан Атвелл. При этом все притихли. Без горючего невозможно было покинуть планету.

Алло, Марсианская Вторая! Рад слышать, что у вас еще не было никаких затруднений благодаря нашей подготовительной работе, как вы говорите. Спасибо, что считаете за нами столько заслуг.

На следующий день, отдохнув, мы обсудили наше положение. Нам каким-то образом нужно извлечь свое погребенное горючее. Осторожно действуя двигателями, мы подвели корабль к этому месту. Он шел легко, едва рябя поверхность ртутного озера. К счастью, капитан Атвелл предусмотрительно приказал Маркерсу отметить положение хранилища и по Солнцу, и по ориентирам. Мы знали, что плаваем не дальше пятидесяти футов от места. Но как добраться до него через тридцатифутовый слой металлической ртути?

Сначала нам казалось, что это легко. Ртуть не твердая. Нетрудно послать человека вниз либо в скафандре, либо в кессоне. Так и попробовали. На спуск вызвался Тарнэй. Но вспомните, как растет до разрушительной силы давление воды на глубине. Давление в ртути из-за ее плотности в четырнадцать раз больше, чем в воде. Даже сделав поправку на малое тяготение планеты, получим огромную величину.

Мы сделали сварной скафандр высокого давления, сломав переборку между кладовой и главной рубкой. Вся трудность была в том, как заставить человека в скафандре опуститься! На ртути плавает даже свинец. В конце концов мы связали вместе несколько металлических реек и стали толкать Тарнэя вниз. Тарнэй опускался, пока ртуть не запузырилась у него под шлемом, а потом отчаянно закричал.

Когда мы вытащили его, то увидели, что ноги у него заклинены. Страшное давление смяло поножи в лепешку. Если бы металл треснул, Тарнэй утонул бы и погиб ужасной смертью, наглотавшись ртути.

Ноги Тарнэя в кровавых вмятинах, и теперь он, по-видимому, будет всегда хромать. Больше пробовать не стали. Подумали о колоколе, но Линг показал нам отрезвляющие цифры. Стенки должны быть толщиной в фут. Нам понадобилась бы кораблестроительная кузница, чтобы сделать такую штуку. Это было просто невозможно.

Мы растерянно переглянулись. Всего в тридцати футах под нами лежит спрятанное горючее. Но оно с таким же успехом могло бы быть и в центре планеты. Добраться до него сквозь ртуть нельзя — мы убедились на опыте. Это было все равно, что нырять в воду на глубину четырехсот футов без всяких специальных приспособлений. И все же нам нужно достать его — или навсегда остаться на Меркурии.

Я сказал «нужно», потому что мы еще не решили проблемы. А время нашего отлета должно наступить всего через девять суток. Мы можем попробовать последнее отчаянное средство, о котором уже думали. Оно будет стоить одной жизни.

Спасибо за сочувствие, Земля! Оно значит больше, чем вы думаете.

Нашим следующим шагом была разведка вокруг ртутного озера, чтобы узнать, с чем мы боремся. Металлическое озеро в поперечнике около пяти миль и находится в лощине между горами Дневной половины и замерзшими кряжами Ночной. Одной стороной оно упирается в покатые склоны, другой — в крутые утесы.

Оно прекрасно и отвратительно, это ртутное озеро. Его слегка трепещущая поверхность блестит, как мягкое серебро. Когда оно швыряет свои тяжелые «волны» на берега, со всех сторон доносится непрерывный низкий гул.

Парлетти говорит, что на этой невыветривающейся планете должно быть много свободной металлической ртути — целые озера и пруды. Когда с либрацией в Дневную сторону приходит тепло, ртуть испаряется, а когда с либрацией в Ночную сторону приходит холод, она застывает в «глетчеры».

Но, к несчастью, в нашей Сумеречной зоне она не будет ни замерзать, ни испаряться. Она просто останется здесь, пока какое-либо геологическое нарушение не откроет ей путь и не позволит перетечь куда-нибудь в другую долину.

Этой надеждой мы и жили все эти три месяца — вдруг какая-нибудь свинцовая гора на краю Дневной стороны растает и позволит ртути вытечь. Теперь эта надежда исчезает. Нам нельзя ждать слишком долго. Мы до сих пор не знаем, что делать с ртутью. Для ясности расскажу, чем были заняты люди последние три месяца.

Капитан Атвелл с самого начала приказал всем продолжать научную работу. Нечего сидеть и горевать о погребенном горючем.

Организовали разведку на Дневную сторону, чтобы заглянуть в этот пылающий ад. В ней участвовали капитан Атвелл, Парлетти и Линг. Для этого они снабдили скафандры холодильными приборами, работающими от батареи.

Мы поставили корабль невдалеке от пирамиды на якорь со стальной цепью. Они отплыли на стальном «плоту», который придумали, когда плавали по озеру. Весла повели плот с поразительной скоростью, и он подпрыгивал на маслянисто-гладком металле, как пробка.

Высадившись близ Дневной стороны, отряд перевалил через горы и прошел вглубь пешком на тридцать миль. Они обходили кипящие озера расплавленного свинца, висмута, олова и кадмия, ослепительно блестевшие под лучами гигантского Солнца.

Вокруг простирались металлические скалы, равнины и утесы, раскаленные, искрящиеся, словно свежие слитки на заводах. Это было похоже на модель мира, сделанную в металле каким-нибудь исполинским рабочим. Металлические пары вились в раскаленном добела небе. Вокруг нестерпимая жара, сушь и кажущаяся безжизненность.

И все же тут не безжизненно, так как участники экспедиции видели издали двух ужасных крылатых драконов. Как они живут и чем питаются в этом уголке ада — поразительная тайна. Биологам будущего хватит работы здесь на всю жизнь.

Они видели также мираж, удивительно ясный и подробный. В атмосфере металлических паров отражался обширный, простиравшийся до горизонта, расплавленный океан с барашками на плещущихся медных волнах. Никакой построенный человеком корабль не сможет плавать по этим свирепым волнам, более свирепым, чем все земные тайфуны. Представьте себе металлические «валы» и «ветер» из металлических паров вместо воды и воздуха, и вы получите силу, которая разобьет любой дредноут, как яичную скорлупу.

Мираж был отражением того, что лежало под прямыми лучами Солнца на сотни миль впереди. Он был таким ярким, что глаза у людей заболели, несмотря на дымчатые стекла визоров.

Они вернулись, когда внешняя температура достигла 300 градусов по Фаренгейту.[13] Холодильные приборы работали на пределе. Горячая почва чувствовалась даже сквозь вакуум в подошвах. Каждый потерял в весе по пяти фунтов.

— Стоит того, — сказал Атвелл, — зрелище, которое не увидите ни на какой другой планете.

Маркерс посылает следующее известие. Каждую минуту на Земле можно ожидать магнитных бурь от солнечных пятен. Полярные сияния будут особенно яркими на Земле в ближайшие двадцать четыре часа. Маркерс предлагает сделать затемнение во всех городах (в пределах видимости сияний), чтобы полюбоваться зрелищем.

Капитан Атвелл вместе с фон Целлем и Суинертоном провел также разведку на Ночной стороне.

Батареи в их скафандрах были соединены на этот раз с обогревательными приборами. И они понадобились. Температура все падала и падала. Через тридцать миль она упала до 200 градусов ниже нуля по Фаренгейту. Еще дальше, там, где лучи Солнца никогда не светили, она должна быть совсем близкой к абсолютному нулю, ниже 500 градусов по Фаренгейту.[14]

Там, за краем Ночной стороны, на всем лежал слой белого «снега». Снега из замерзших газов. Вялые струйки жидкого воздуха текли оттуда и испарялись. Вот откуда Дневная сторона получает свое постоянное пополнение атмосферы. Действительно, здесь есть постоянные «пассаты» с Ночной стороны на Дневную, как пассаты на Земле, вызванные циркуляцией экваториального и арктического воздуха.

Фон Целль описывал местность почти поэтически. Вечная ночь. Яркие звезды, как драгоценные камни на угольно-черном бархате неба. Видны Земля, Венера и Марс. Марс низко, темно-красный. Земля выше — прекрасная голубая звезда. Венера блестит так ярко, что они приняли ее за вторую луну Меркурия, кроме той, которая открыта Маркерсом. Они любовались на Маркерсову луну, названную Фаэтоном за то, что она, как колесница, быстро ныряла вверх и вниз по крутой дуге, словно в поисках Солнца.

Вдруг Суинертон с изумленным возгласом остановился, Биолог едва обращал внимание на великолепный небосвод. Его глаза наткнулись на пучок зеленого лишайника. Жизнь — в этой обледеневшей от вечного холода пустыне!

Почти машинально он подобрал кусок металла с углублением в нем и положил немного лишайника в этот природный сосуд для того, чтобы исследовать его потом под микроскопом.

Они оставались недолго. Капитан Атвелл сделал целую серию снимков этих странных, вызывающих дрожь мест, и отряд пошел обратно. И вдруг обогревательный прибор капитана перегорел. Только он и защищал его от смертельного холода. Атвелл побежал, чтобы согреться в движении. Фон Целль и Суинертон последнюю милю тащили его под руки, он весь закоченел.

Его принесли на корабль бесчувственным и обмороженным. Парлетти раздел его и хорошо растер. Очнулся он всего лишь с сильным насморком.

— Опять обманули смерть, верно, ребята? — сказал он, усмехаясь.

Тут мы начали смеяться над Суинертоном. Он в отчаянии смотрел на свой ранец. Оттуда капала серебристая ртуть. Металлический кусок, подобранный им для своих драгоценных лишайников, был замерзшей ртутью с Ночной стороны. Здесь, конечно, она вернулась к жидкому состоянию, раздавив его образцы.

Фон Целль задыхался от смеха.

— Я знал это все время! — охал он, держась за бока. — Я знал, что это ртуть! Я не мог удержаться, чтобы не дать вам торжественно унести то, что станет потом горстью жидкости!

А потом, прежде чем Суинертон был окончательно добит и готов заплакать от огорчения, фон Целль открыл свой ранец и достал пучок лишайников, бережно принесенных на куске более прочного металла.

Суинертон определил позже, что лишайник был скопищем холодоустойчивых спор, случайно занесенных на Ночную сторону и терпеливо ждавших прикосновения оживляющего солнечного луча. Они ждали, вероятно, уже столетия. Неужели они будут ждать целую Вечность, ждать Солнца, которое никогда не взойдет. Эта мысль привела нас в ужас. Жизнь, частью которой являемся и мы, бросает вызов Вечности.

Но всем нам был одинаково ненавистен вид ртути, капавшей из Суинертонова ранца. Она напоминала нам об озере вокруг нас, на дне которого погребено наше горючее.

Алло, Венерианская Вторая! Поздравляем с благополучной посадкой. Эта новость попала к нам через радиостанцию Земли.

После этого мы стали вовсе избегать и Дневной, и Ночной сторон. Единственная обитаемая часть Меркурия — узкая Сумеречная зона, идущая вокруг всей планеты. Это все, чем мы по-настоящему заинтересованы. Здесь есть жизнь. И пирамида.

Робертсон, рыская вокруг, как настоящая ищейка, нашел, наконец, вход в пирамиду. Маленький, квадратный туннель расположен высоко, как и в земных пирамидах. Робертсон, как должно, сообщил об этом капитану Атвеллу, прежде чем войти внутрь. Тот взял с собой Парлетти и Робертсона на разведку.

Кажется, еще больше, чем всем чудесам Меркурия, мы удивлялись древним марсианам и особенно тому, зачем они поставили свои монументальные постройки на Марсе, Венере, Земле и здесь.

Атвелл со своим отрядом нашел центральную камеру, по-видимому, бывшую некогда жилым помещением. Далее они нашли шахту, идущую прямо в темные бездны, глубоко под фундамент. Вернувшись с усиленным отрядом, капитан Атвелл позволил Робертсону спуститься туда на веревке.

Робертсон оставался внизу несколько часов, пока мы не начали беспокоиться о нем. Наконец он дернул веревку, и его вытащили. Он рассказал нам, что видел. Глаза у него были далекие, словно он смотрел в глубь веков.

Он нашел внизу огромную камеру, укрепленную металлическими балками, которые на лишенном эрозии Меркурии должны были держаться вечно. При свете карманного фонаря Робертсон рассмотрел огромные загадочные машины, большей частью исковерканные и изломанные, как после взрыва. Оборванные кабели вели, очевидно, по каналам к стенам и вершине пирамиды.

Какую энергию или какую силу вырабатывали подземные машины, излучая ее с вершины? На вершине венерианской пирамиды есть подобная же механика, но она давно уже превратилась в ржавчину под разъедающим действием воды. У пирамиды на Марсе такие же машины были, возможно, под землей, но они давно уже занесены песком.

Во всем этом есть что-то общее, считает Робертсон. Что касается Земли, то подлинные марсианские пирамиды (или пирамида) на ней были и, должно быть, разрушены либо природой, либо людьми. Пирамида Хеопса и другие египетские пирамиды — возможно, простые копии марсианских.

Робертсон говорит, что Галуэй со своим штатом переводчиков на Земле когда-нибудь правильно объяснит назначение пирамид на четырех или больше планетах. Укрепленные станции межпланетного сообщения? Робертсон говорит нет. Машины, виденные им, предназначены для посылки колоссальной энергии, а не радиоимпульсов. Они каким-то образом связаны с исчезновением марсианской цивилизации.

Капитан Атвелл, Парлетти, Маркере и я заинтригованы больше всех, после Робертсона. Мы были среди первых людей, достигших другой планеты — Марса. Мы еще помним это первое невероятное зрелище — пирамиду в другом мире!

Главной целью наших экспедиций была разведка для будущего освоения. И вот, исследуя прошлое, временами мы делаем гораздо большие находки. Мы готовимся для будущего, но наши взгляды всегда обращаются назад. Назад, к седой, древней истории других цивилизаций, которая волнует кровь и заставляет нас чувствовать себя мусорщиками на развалинах могучего, но мертвого города.

Время стерло все, кроме слабого шепота этой великой Марсианской саги. Как говорит Робертсон, несколько театрально:

— Если бы только эти камни могли говорить!

Внимание, Земля, Марсианская и Венерианская экспедиции! Маркерс только что нашел новую маленькую комету, обходящую вокруг Солнца и снова направляющуюся к нам. Ждите ее. Давайте сведения о ее орбите. Поправка: Венерианской отменить, так как астрономические наблюдения невозможны сквозь густые тучи. Но на Земле и Марсе — следите!

Все это время, как вы понимаете, мы ждали и надеялись, что ртутное озеро уйдет куда-нибудь. Парлетти каждый день измерял таяние гор на краю Дневной стороны, чтобы увидеть, не откроется ли какое-нибудь ущелье, через которое вылилась бы ртуть.

Но наши надежды исчезли, когда минули недели. Ртутное озеро свободно может оставаться в своем новом ложе целые годы. Годы! Мы содрогаемся при этом слове. Наши запасы пищи, воды и воздуха можно растянуть не больше, как на пять-шесть месяцев. Мы не можем добывать пищу здесь. Металлоорганическая жизнь на Меркурии будет ядом для нашего земного метаболизма. Воздух и вода здесь безнадежно отравлены.

Выход из этого мрачного положения нам указал Тарнэй. Он предложил взорвать гребень над долиной, в которой бьются волны ртутного озера. В эту дыру устремится ртуть и выльется в долину, лежащую на более низком уровне. Она уничтожит, конечно, всю жизнь в долине, но таков суровый закон выживания.

Это произошло десять дней назад, когда время отлета было уже опасно близко. Мы долго обсуждали этот проект. А потом, на следующий день, задумались.

Я уже говорил, что это будет стоить одной жизни. Там, в долине, Суинертон — он заблудился.

Он ходил туда несколько раз, собирая биологические данные о странной местной жизни на Меркурии, об этом остатке некогда цветущей флоры и фауны. Суинертона всегда сопровождал кто-нибудь — это было частью нашей системы защиты на планете. Капитан Атвелл наперекор судьбе решил вернуть на Землю всех.

Тарнэй был с Суинертоном девять дней назад. Суинертон, завидев новое растение или животное, часто и внезапно исчезал. Однажды Тарнэй обнаружил, что биолога нет. Он звал его снова и снова по радио, разрядил ружье в воздух, начал искать широкими кругами. Затем уведомил нас, и к нему присоединились семь человек, но Суинертон словно растаял в воздухе.

С тех пор мы стреляем над долиной каждые три часа, В другие часы я вызывал его по корабельному радио. Ежедневно высылаемые отряды обшаривали все заросли в долине, разыскивая его.

— Я знаю, что Суинертон жив, — повторяет капитан Атвелл. — Мы будем ждать до последней минуты перед взрывом. Поток ртути наверняка уничтожит его.

Все чувствовали, что он может быть жив. Воздух в долине разрежен, но чист и пригоден для дыхания. В нем нет ядовитых металлических паров, Суинертон может поэтому дышать и жить, когда запас воздуха у него окончится. В ранце у него недельный запас пищи и воды, которого может хватить в крайнем случае и на две недели.

Жив ли Суинертон, заблудившийся где-нибудь в густом высоком лесу трав, там, в долине? Блуждает ли слепыми кругами, не в состоянии расслышать наших криков и выстрелов в разреженном воздухе? Может быть, у него испорчено радио? Мы не знаем.

Капитан Атвелл старается не показывать нам своего состояния, но душа его разрывается на части от мысли, что мы все-таки потеряем одного человека.

— Неужели нам всегда придется торговаться со смертью? — услышал я однажды его бормотание, когда он смотрел на долину.

Всем ненавистна мысль о том, чтобы платить одной жизнью, хотя бы ради спасения девяти.

Срок нашего отлета близок. Капитан Атвелл объявил сейчас, что завтра мы взорвем кряж. После того как ртуть вытечет, у нас едва хватит времени найти наше горючее и стартовать. Наступил благоприятный момент для отлета. Еще день, и мы пойдем в новый быстрый оборот вокруг Солнца вместе с Меркурием. Мы не можем оставаться еще на три месяца.

Спасибо за музыкальную передачу, Земля. Она помогла нам поддержать в себе бодрость. Вот уже неделя, как нам не хотелось улыбаться.

Суинертон вернулся! Мы все-таки не заплатили ни чьей жизнью.

Все было готово этим утром для взрыва: вывели корабль на высокий склон у края плато, подальше от взрыва; собрали все оставшееся горючее в один барабан и заложили его в отверстие, сделанное в надлежащем месте. Карсен установил запал с часовым механизмом, который и взорвет фульминат.

Но не успели мы поставить запал, как из долины, словно отдаленный крик, послышался выстрел. Спустившись бегом в долину, мы нашли Суинертона, задыхавшегося в разреженном воздухе, худого, грязного и слабого, но, по-видимому, здорового.

В нем не было ничего необычного, кроме глаз: в них было странное выражение.

Он рассказал нам свою историю. Десять дней назад, уйдя от Тарнэя, он провалился в устье пещеры, прикрытое густой листвой. При этом его радио разбилось, и он не мог позвать Тарная. Глупо, как он соглашается теперь, что начал исследовать пещеру, вместо того чтобы выйти из нее. Но не только из мальчишеской склонности к приключениям, тлеющей до глубокой старости в каждом человеке. Ему казалось, что он слышит голоса, где-то там, в глубине пещеры!

Потом он обнаружил, что заблудился: пещера разделялась на несколько ветвей. Он не знал, какую должен выбрать, блуждал там целую неделю и открыл бесконечные катакомбы, вроде Мамонтовой пещеры[15] на Земле.

Парлетти на этом месте перебил его:

— Я так и думал. Катакомбы в Сумеречной зоне — это следствие напряжений между нагретой Дневной стороной и замороженной Ночной. Этим объясняется также чистый воздух в долине. Под почвой течет жидкий воздух с Ночной стороны. Встречая тепло с Дневной, он испаряется и постоянно просачивается на дно долины.

Суинертон продолжал, и мы заметили по его глазам, что он хочет сказать нечто необычайное.

Все время, пока он блуждал по этому лабиринту, экономно расходуя пищу и воду из своего ранца, он продолжал слышать голоса! Это сводило с ума, говорит он, казалось, это были призрачные отголоски погибших душ умерших там.

Потом вдруг он наткнулся на них.

Я не ручаюсь за то, что последует дальше. Капитан Атвелл велит передавать все так, как рассказывал Суинертон.

Разумные растения, одним словом. Группа грибообразных разращений в фосфоресцирующей пещере, сидящих на почве. Толстый стебель поддерживает большую, белую, рыхлую массу, покрытую извилинами, ну, как мозг, говорит Суинертон. А «голоса», которые он слышал, были просто телепатическими импульсами, которыми они обменивались!

— Телепатия? Ба! — сказал фон Целль. — Все пещеры полны шорохов.

— Телепатия, — настаивал Суинертон, — Что в этом фантастического? Раин доказывал ее существование еще в 1933 году. С тех пор на Земле два человека беседовали между собою целый час в отдельных опечатанных комнатах.

— Но эти… эти растительные мозги! — произнес Линг. — Нелепость! Вы принесли одного с собой?

Суинертон отшатнулся, словно это предположение показалось ему чрезвычайно неприятным.

— Нет. Как я мог прикоснуться к ним? Это живые существа, и они гораздо разумнее нас.

Суинертон продолжал. Он сидел перед растениями три дня. Пробовал связаться с ними. Сначала они, казалось, игнорировали или отвергали его присутствие. Потом, наконец, начали отвечать на его мысленные вопросы.

Они — возможно, высший продукт эволюции разумной жизни на Меркурии. Меркурий, самая маленькая из планет первым охладился и породил жизнь. Она достигла своего расцвета, вероятно, биллион лет назад и распространилась в Солнечной системе задолго до марсиан. Это было так давно что от всех их творений не осталось и следа.

Но это неважно, согласно Суинертону, мыслящие растения говорят. Они развивались дальше, оставили межпланетные подвиги, как ничтожные и мальчишеские, и перешли в растительное состояние. Когда вращение Меркурия прекратилось, они пустили корни в катакомбах Сумеречной зоны и находятся там ни меньше ни больше как миллион лет!

Когда Суинертон кончил, все были словно оглушены и молчали. Непостижимые масштабы истории этой цивилизации заставили ужасаться ничтожности всего земного. Мы не знали, верить ли этому.

Карсен опомнился первым.

— Наш срок подошел. Мы должны вылететь сегодня же.

— Ставьте детонатор, — кивнул капитан Атвелл. — Слава богу, что вы вернулись, Суинертон. Я поклялся, что верну вас всех, и я сделаю это!

Когда Суинертон понял, что мы делаем, он дико вскрикнул:

— Не надо! Не затопляйте долину ртутью! Она зальет все эти пещеры и уничтожит мыслящие растения.

— Они или мы, — произнес капитан Атвелл.

— Вы говорите, что не хотите жертвовать чьей-либо жизнью, — сказал Суинертон со странной горечью. — Но вы это делаете. Вы уничтожаете мыслящие растения, а они бесконечно выше нас и живут гораздо более высокой мыслительной жизнью, чем мы, грубые животные, считающие себя цивилизованными.

— Мы убиваем их во имя необходимости. Это всего лишь часть великой битвы за космос…

— Бессмысленно! Это бессмысленно!

Глаза у Суинертона стали дикими, и он побежал к долине. Из жалости капитан Атвелл приказал поймать и запереть его. Мы не сердимся на Суинертона. Он должен пережить это.

Все готово к взрыву. Продолжу, когда он сделает свое дело.

Мне слышно, как Суинертон стучится в дверь и кричит. Он все еще бешено настаивает, что мы не должны спускать ртуть в долину и уничтожать странные мыслящие растения.

Мы еще никого не потеряли, как и хотели, но я надеюсь, что мы не потеряем и разума (я имею в виду разум Суинертона).

Подождите взрыва.

Ртутное озеро ушло. Все случилось, как и было запланировано.

Взрывом снесло целый участок кряжа. Ртуть ринулась в долину, подобно тысяче Ниагар. Это было ужасное зрелище, видное с нашей безопасной площадки на плато. Растения, тростники, животные — все исчезло в этом серебряном потоке.

Представьте себе, если можете, что Боулдер Дам[16] взорван и что не вода, а ртуть льется в цветущую долину. Представьте себе миллионы галлонов[17] жидкого металла, низвергающегося с такой силой, что вся планета словно содрогается.

На Земле есть глетчеры льда и потоки воды. На Меркурии есть глетчеры и потоки ртути, в тысячу раз более разрушительные.

Мы были потрясены, увидев, что пирамида рухнула и превратилась в груду плавающих камней. Но никакая постройка, даже марсианская, не может противостоять этой крушащей, ревущей лавине жидкого металла.

У Робертсона вырвался стон.

— Боже милостивый! Зачем нужно было пирамиде рушиться? Она могла бы раскрыть тайны Марсианской эры, если бы ее исследовать…

Мы утешили его, сказав, что на Меркурии должны быть и еще пирамиды с прекрасно сохранившимися машинными камерами. Марсиане, видимо, поставили не одну пирамиду на Марсе, Венере или Меркурии, иначе бы мы не находили их так легко.

Через час ртуть сошла полностью, залив теперь всю долину до краев. На ее поверхности плавают ветки и листья, какие-то шерстевидные комки, маслянистые пятна. Одним ударом мы уничтожили там всю жизнь. Но опять-таки, как и с пирамидами, должны же быть и другие долины. Мы не обрекли на вымирание всю жизнь.

— И все же, — вздохнул Маркере, отворачиваясь с дрожью, — мне почти кажется, что мы убили этих…

Он запнулся, но мы знали, о чем он говорит. Знали, что Суинертон не выдумал всю историю с растительными мозгами.

Не превысили ли мы своих прав? Не спасены ли наши десять жизней ценой других жизней, несоизмеримых по ценности с нашими? Мы не знаем. Почти все забыли о нашем горючем, раздумывая об этом. Наконец капитан Атвелл послав пятерых к месту, где было спрятано горючее. Его можно будет подкатывать по одному барабану за раз. Люди скоро вернутся.

Ну, Земля, поднимаем якорь. Скоро будем дома!

Алло, Венера! Сожалеем, узнав, что один человек у вас умирает от плесени. Мужайтесь! Вы сметете всю плесень своими УФ-лучами.

Погодите… Поразительная новость!

Капитан Атвелл с отрядом вернулся без горючего. Там, — где мы спрятали его, ничего не было. Продолжу позже, когда-мы обсудим этот тревожный случай.

Горючее у нас есть, но это странная история. Когда капитан Атвелл объявил о поразительном исчезновении запасного горючего, нашей первой мыслью было то, что поток ртути снес его в долину. Мы даже заглянули туда, ожидая увидеть разбитые барабаны и, может быть, остатки горючего на поверхности нового озера.

В долине ничего не было, но горючее тем не менее исчезло.

Люди растерянно переглядывались. Итак, мы пленники Меркурия…

— Суинертон! — вдруг воскликнул Парлетти. — Что такое он кричал сейчас?

Но вместо того чтобы бежать к нему, Парлетти бросился к выходу и, выбравшись из корабля, беспокойно оглядывался. Вдруг он показал куда-то. Тогда все увидели барабан с горючим в нескольких сотнях ярдов от нас. Мы бросились к нему. Он был цел и лежал в нескольких футах выше бывшего уровня ртутного озера. Другие барабаны были рассеяны на протяжении мили по склону плато и лежали выше уровня озера.

— Знаете ли вы, что это значит? — сказал Парлетти. — Это, значит, что наше горючее лежало здесь, высоко на берегу, все три месяца! Когда ртуть полилась сюда из тающего глетчера, она просто подхватила барабаны и выбросила их на поверхность. Все время, пока мы ждали, горючее лежало там. И нам не было никакой необходимости спускать озеро!

Мы растерянно смотрели друг на друга.

Какие дураки! Хотя мы и помнили, что на ртути плавает все, включая наш тяжелый корабль, но так и не сообразили, что барабаны попросту всплывут. Кстати, ртуть из глетчера текла довольно медленно и не разбила барабаны, а просто подняла и унесла их. Берег, куда она их выбросила, находился напротив глетчера.

Лица у всех были красными. Как это десятерым людям не могла прийти в голову такая элементарная мысль?

Земля, и вы тоже не подумали об этом? А вас там биллионы! Иногда очевидное бывает слишком глубоким, чтобы его понять.

Барабаны доставили на корабль. Суинертона не было слышно уже несколько часов. Когда мы открыли его дверь, он медленно оглядел нас и глухо произнес:

— Я увидел эти барабаны, как только вы меня заперли. Почему вы не слушали? Ну, теперь поздно говорить. Мы готовы к отлету, не правда ли? Капитан Атвелл, поздравляю вас с тем, что вы с командой из десяти человек провели четыре месяца на Меркурии, не пожертвовав ни одной жизнью!

Все содрогнулись. Мы знали, о чем он думает и почему его голос полон бесконечной иронии. Он смотрел вниз, в долину, на дне которой ртуть залила целый лабиринт катакомб.

Мы готовы к отлету… Погодите…

Стартовали удачно, но потом случилась беда.

На высоте около тысячи миль над Меркурием Тарнэй доложил, что целая группа хвостовых дюз вышла из строя. Без них нет возможности развить достаточную скорость, чтобы достичь Земли меньше, чем за год.

Не рискуя садиться обратно на Меркурий с нашими искалеченными дюзами, капитан Атвелд приказал спуститься на спутник.

Мы сели на него без особых трудностей благодаря его крайне малому притяжению. Эта крохотная луна немногим больше, чем большая глыба камня или металла. Мы попытаемся исправить наши повреждения в двигателе. Как вы можете догадаться, виновата в этом ртуть. Ее пары, постоянно окружая корабль, разъели внешние трубки. Она амальгамировалась с металлом дюз, ослабив их. Ртутные пары имеют губительное влияние на все твердые металлы, если времени для этого довольно, а в нашем случае его было предостаточно.

Говоря откровенно, все системы двигателя не выдержат и часа скоростной работы. Ремонт… Ну, ладно, посмотрим.

Перспективы мрачные, но мы еще не потеряли ни одной жизни — пока.

Мои батареи нужны сейчас для сварки. Возобновлю передачу, когда позволят условия.

Первая Меркурианская экспедиция кончила.

III. Путь разума

Алло, Земля, Марс и Венера! Первая Меркурианская экспедиция возобновляет связь после трехмесячного перерыва, в день двести сорок второй своего пребывания. Радист Джиллуэй на ключе.

Все десятеро еще живы и здоровы! Мы даже гордимся этим, так как пробыли на Меркурии вдвое больше, чем намеревались, — дольше, чем могли позволить наши запасы воздуха, пищи и воды. Как мы сделали это — длинная история.

Но больше оставаться не хотим и решили сделать перелет в ближайший удобный момент для этого. Но как? Наши хвостовые дюзы все еще бесполезны для длительного перелета. Нам осталось всего восемнадцать дней, чтобы решить эту задачу.

Мы знаем, что способ есть, если только Омега подскажет нам. Омега — это одно из разумных растений. Чтобы объяснить его появление, нужно рассказать все сначала.

Три месяца назад, спустив ртутное озеро и найдя свое горючее, мы взлетели. Неприятности начались сразу же. Ртутные пары амальгамировались с материалом ракетных дюз и разъели их. Ракетные дюзы, как известно, должны быть чрезвычайно прочными. Они делаются из сплава платины с иридием и должны выдерживать самые высокие температуры и холод мирового пространства. Ничтожнейшее ослабление делает их бесполезными. Ртутные пары озера превратили их в мягкую амальгаму. Когда часть дюз вышла из строя, капитан Атвелл приказал спускаться на маленький спутник Меркурия, чтобы обследовать его и осмотреть дюзы.

Фаэтон, как назвал эту луну Маркерс, невелик — миль десять в диаметре. Это сплошная масса оплавленных металлов, совершенно лишенных воздуха, воды и жизни. Он вращается вокруг своей оси с бешеной скоростью — по обороту в час. Каждый час небеса, словно движимые колесами, совершают вокруг нас полный оборот.

Это, действительно, кружило головы. У нас было такое ощущение, словно мы вот-вот соскользнем и умчимся в пространство, выброшенные центробежной силой, как камень из пращи. Это было единственное в своем роде ощущение. Фон Целль, например, едва выйдя из корабля, распластался на земле и схватился за скалу, чтобы удержаться. При несуществующем почти притяжении маленького спутника утес вырвался у него из рук и взмыл кверху, как воздушный шарик. Он годился для якоря не больше, чем перышко.

Все смеялись, несмотря на наше трудное положение. Пока Тарнэй и Карсен осматривали двигатель, остальные развлекались как могли. Мы хватали комки породы, швыряли их и смотрели, как они безвозвратно улетают в пространство. Скорость отрыва невероятно мала, что-то вроде тридцати футов в секунду, и легко доступна нашим мускулам.

Нам даже стало как-то страшно, когда мы поняли, что можем швырнуть камень на Солнце, хотя на перелет ему понадобятся годы. Бросали камни и на Меркурий, создав таким образом искусственные метеориты.

Робертсон слишком усердно пробовал свою силу. Он прыгнул и взлетел в своем скафандре, как ядро из пушки. Мы пришли в ужас, потому что он поднимался все выше и выше. К счастью, он вскоре появился, спускаясь плавно, как пушинка. Спустившись, он ухватился за нас, бледный и взволнованный.

— Господи! — выпалил он, — я думал, что еще минута — я я улечу совсем!

Человеку нетрудно сделать это, стоит лишь посильней оттолкнуться.

Но большинство из нас только стояли и смотрели вверх на великолепные вращающиеся небеса. Полчаса дня, полчаса ночи… Солнце мчалось вокруг нас, как большая комета. Звезды мелькали так быстро, что оставляли за собой слабый след. Это было похоже на фильм, запущенный с большой скоростью, и производило незабываемое впечатление.

Странно думать о нашей способности восхищаться этим зрелищем в то время, как наши шансы вернуться на Землю оставались еще неизвестными. Но хорошо, если люди могут смеяться и с любопытством заглядывать прямо в оскаленные зубы опасности. Я говорю о всей человеческой породе, не только о нас.

Тарнэй и Карсен после тщательного обследования сделали доклад. Мы не можем лететь. Дюзы не выдержат ускорения. Нельзя оставаться и на планетоиде.

— Назад на Меркурий, ребята, — заявил капитан Атвелл. — Придется нам остаться еще на три месяца. Их как-то нужно прожить.

Через пять часов мы сманеврировали в Сумеречную зону. Наш корабль поднял ртутные волны, сев на озеро, перелившееся в долину. Капитан Атвелл приказал подсчитать запасы.

— Горючего больше, чем требуемый минимум для перелета, — сообщил Линг. — Провизии на три недели. Воды дней на десять. Кислорода на неделю.

Мы переглянулись с нескрываемой тревогой. Недельный запас кислорода, немного больше провизии и воды, а наши двигатели почти бесполезны! Негостеприимный пейзаж Меркурия словно издевался над нами. Фон Целль немного истерически засмеялся.

— Мы никого не потеряем, ребята, и останемся все вместе. Все десять здесь!

Капитан Атвелл, сильно размахнувшись, ударил его по лицу, прежде чем он успел прибавить что-нибудь еще. Но удар, на деле, предназначался нам всем. Фон Целль просто успел высказаться.

— Держитесь, — резко крикнул капитан Атвелл. — Не все так плохо, как кажется! На Ночной стороне есть воздух, которым можно запастись. Есть там и чистый лед. Мы пойдем сначала за воздухом, потом за водой. Не все сразу. А что касается пищи и машин, то посмотрим.

— Простите, капитан, — прошептал фон Целль за всех нас.

Дисциплина — странная вещь, потому что она или есть, или ее нет. С тех пор она у нас была, вернее, был капитан Атвелл. Его имя войдет в историю, встанет рядом с именем Александра, Цезаря, Наполеона и будет звучать гораздо громче их. Это я говорю неофициально. Если бы Атвелл услышал, он бы, наверное, вместо меня посадил радистом Линга.

Теперь об Омеге. Вскоре после того как мы сели на ртутное озеро, Суинертон вдруг закричал. В последующий момент, надев скафандр, он кинулся в шлюз, а потом на ртуть. Как неуклюжий конькобежец, он бежал изо всех сил, но едва продвигался вперед.

С трудом преодолев сотню футов, он подобрал что-то и вернулся. Задыхаясь, биолог показал это нам. То было одно из мыслящих растений, или растительных мозгов, — первое, которое мы увидели. Мягкая, белая масса, в извилинах, как обнаженный мозг, сидящий в чашечке из толстых, зеленоватых листьев. Стебель и корень у него были оторваны. Острые глаза Суинертона заметили его на поверхности ртути.

Как оно выжило, испытав сокрушительный ревущий поток металлической жидкости, заливший его подземную пещеру? Суинертон пробовал выяснить это, опрашивая существо вслух. Он говорит, что таким образом беседовал с ними в пещере. Они улавливали мысли, высказанные им вслух, и давали телепатические ответы, казавшиеся Суинертону внутренним голосом.

Так он, во всяком случае, рассказывает. Но теперь на одного знака не было от этого растительного мозга, ни малейшего мысленного шепота, хотя все затаили дыхание в ожидании его.

— Он умер, — скорбно произнес Супнергон. — Омега, последний из своей разумной расы!

Остальные улыбнулись. Пораздумав, мы посчитали смешным ожидать от растения способности мыслить. Если всмотреться, то оно было похоже больше на цветную капусту. Суинертон только вообразил, что разговаривал с ними под землей, подумали мы.

— Живой он или мертвый, — насмешливо оказал Маркерс, — вы никогда не говорили с ним телепатически.

Суинертон готов был с гневом ответить, но тут вмешался капитан Атвелл.

— Отряд за жидким воздухом выйдет через час. Парлетти, Тарнэй, Робертсон, фон Целль и я. Готовьтесь, ребята.

Спасибо за музыкальную передачу, Земля. Нам уже надоели те несколько записей, имеющиеся у нас. И спасибо, Президент Мира, за вашу речь от лица всей планеты, за то, что вы так рады нашему спасению. Мы едва можем поверить, что Земля, от полюса до полюса, ликовала, когда мы вчера возобновили связь, и что целую ночь все радиостанции, газеты и телевидение праздновали это событие. Мы так глубоко взволнованы этим, что не можем даже говорить.

Немного времени займет рассказ о том, как мы пополнили свои запасы воздуха и воды, хотя это потребовало недели на подготовку и работы.

Экспедиция капитана Атвелла в обогреваемых скафандрах нашла на Ночной стороне озеро жидкого воздуха в трех днях пути. Оно питается каким-нибудь подземным источником из страны жестокого холода.

Века назад, объяснил Парлетти, когда Меркурий перестал вращаться, большая часть его атмосферы замерзла на Ночной стороне. По краям этого полушария, где оно соприкасается с более теплой Сумеречной зоной, газы тают и текут.

Я называю озерцо, которое мы используем, «жидким воздухом», но этот воздух не похож на Земной. В нем всего семнадцать процентов кислорода. Остальное — по большей части азот, а также высокое содержание инертных газов (до пяти процентов) — неона, аргона и криптона. Но здесь был живительный кислород, а это самое главное.

Работая посменно, мы запасли кислорода на две недели. Парлетти и Робертсон перекачивали жидкость из озерца в открытый круглодонный сосуд из листового металла. Потом они тащили его пять миль в Сумеречную зону, где находились Тарнэй и Линг со своими приборами. Они засасывали жидкость в трубку, давали ей испариться и накачивали воздух в баки под давлением. Насосом была наша гидростатическая система из двигателя, временно снятая с корабля. Энергия поступала от моих аккумуляторов, непрестанно заряжавшихся при помощи селеноустановок под постоянными лучами Солнца.

Мы с Маркерсом таскали баки взад и вперед, от корабля к месту перекачки. Это место выбрано на такой широте, чтобы край диска Солнца находился как раз под горизонтом и прямые лучи не достигали его. Еще шаг «южнее» — и жидкий воздух стал бы кипеть слишком быстро.

И вот наш экипаж дышит новой смесью. Увеличив давление, мы справились с низким содержанием кислорода. Все неприятные симптомы предотвращены тем, что давление увеличивалось постепенно, в течение суток. Теперь мы живем под высоким давлением бедного кислородом воздуха уже три месяца, без всяких неприятных последствий. Человеческий организм умеет приспосабливаться. Однако после нескольких лет эта смесь может оказаться вредной.

Вода была более простой проблемой. Большие глыбы льда лежат на Ночной стороне, где Солнца не было невообразимо давно. Вода в своей кристаллической форме всегда чиста, свободна от примесей солей. Мы просто свезли эти глыбы на корабль и оттаяли в баках.

Но с пищей дела похуже. Здесь-то Омега и помог нам.

Алло, Венерианская Вторая! Рады получить привет от вас. Вы говорите, что отдали бы правые руки за один взгляд на Солнце и звезды сквозь толстый слой тамошних туч? Вы бы никогда не захотели нашего Солнца, даже той половины его, которую видим над горизонтом Сумеречной зоны. Оно паляще. Мы обгорели до черноты.

Пока часть людей пополняла запасы воздуха и воды, капитан Атвелл, фон Целль и Суинертон занимались проблемой пищи.

Сначала они совершили поход миль на сто вдоль Сумеречной зоны, найдя еще одну глубокую долину, в которой сохранилась жизнь. Должно быть, вокруг Меркурия идет целая цепь таких долин, скрывающих остатки флоры и фауны, которые, вероятно, были роскошными до того, как вращение планеты замедлилось.

Застрелив несколько крылатых животных, охотившихся друг за другом, отряд принес их домой для исследования.

Химические пробы фон Целля показали, что мясо пропитано металлоорганическими соединениями.

Венера, Земля и Марс породили формы жизни, взаимно съедобные друг для друга. Но Меркурий, обильный различными металлами, дал единственную в своем роде жизненную форму. Медь, цинк, свинец, даже платина — все это есть в меркурианокой протоплазме. Это промежуточная стадия между строго углеродной жизнью на Земле и кремниевой жизнью, имеющейся на Меркурии.

Суинертон покачал головой и с несчастным видом пожал плечами. Мясо меркурианских животных — смертельный яд для нас. Наши запасы провизии истощаются. В отчаянии он целыми часами кипятил это мясо, надеясь осадить металлы. Фон Целль нашел их в мясе довольно много, и поэтому оно все еще оставалось ядовитым. Мы пробовали кислоты, потом щелочи, но металлы упорно отказывались осаждаться. В цепных органических соединениях металлы удерживаются очень прочно.

Месяцем позже мы были вынуждены взяться за наши неприкосновенные запасы. А что мы будем есть в перелете, если и вылетим отсюда? Вода и воздух у нас есть, но пищи нет.

Все помрачнели, особенно Суинертон. Он иногда часами стоял перед Омегой и смотрел на него. Кстати, Омега не умер. Суинертон поместил его сломанный корень в водный раствор сахара и фосфата. Мыслящее растение отрастило себе корешки, и, по-видимому, посвежело.

— Омега, — бормотал нередко Суинертон, — послушай меня! Ответь мне! Как ты спасся от ртутного потопа?

Фон Целль и Суинертон сделали еще одну последнюю попытку. Они попробовали зажарить меркурианское мясо, но металлы и тут не осели.

— Все еще яд! — простонал фон Целль. — Ладно, теперь я согласен, что ничем нельзя сделать это мясо съедобным!

— А вы пробовали осаждать металлы электролитическим методом? — спросил кто-то.

Фон Целль выпрямился и, пораженный, замер.

— Вот оно! — чуть не закричал он. — Металлы легко перейдут в ионную форму и уйдут из раствора. Тарнэй, вы спасли нас!

— Не приписывайте мне слишком много, — отказывался Тарнэй. — Это Карсен сказал.

— Нет, не я, — ответил Карсен. — Это вы, Парлетти, не правда ли?

Вскоре все с подозрением смотрели друг на друга. Кто сказал это?

— Омега, — спокойно заявил Суинертон. — То есть, он сказал это телепатически.

Биолог оглядел нас с торжеством. Мы все слышали это, хотя каждый воспринял по-своему. Я перевел вольно. Это было больше похоже на тонкое впечатление, вкравшееся в наши мысли, словно звук на границе слышимости. Тарнэй жаловался потом, что слышал еще и слова: «Какие дураки».

Во всяком случае, это было решение. По торопливому приказанию фон Целля я соединил все батареи вместе. Он погрузил кусок меркурианского мяса в солевой раствор, как в электролит, и начал пропускать ток.

Через час на дне сосуда осела металлическая грязь. Фон Целль нашел мясо свободным от тяжелых металлов! Он сам ел его первым, послужив нам морской свинкой. Кто-то должен был сделать это, и он настоял на своем, так как доверял процессу очистки.

— По вкусу похоже на хорошую говядину, — сообщил он.

Через три часа с ним ничего не случилось, и мы вздохнули свободно. Итак, проблема пищи была решена. Отряды охотников приносили дичь ежедневно. Мои селенобатареи постоянно стояли у осадительного чана, давая ток и очищая мясо от тяжелых ядовитых металлов.

Но фон Целль солгал нам. Мясо было все-таки жесткое, с привкусом ворвани, но мы благодарны и за это. Оно удовлетворяет наши желудки, если не языки. Мы разнообразим свой стол меркурианской зеленью и кореньями, также обработанными электричеством.

Теперь мы уверены, что будем жить: под рукой у нас есть три основы жизни пища, воздух и вода. Первая наша трапеза из очищенного меркурианского мяса стала радостным событием. Все чокнулись за здоровье Омеги стаканами воды. Никому не хотелось портить удовольствия и вспоминать о дюзах.

Этот меч, однако, все еще висит у нас над головами. Проблема дюз высится перед нами, как гора, хотя мы и преодолели такие холмы, как пища, вода и воздух.

Но возвращаюсь к Омеге…

Суинертон, конечно, был чрезвычайно взволнован тем, что его питомец нарушил наконец свое долгое молчание. Он также и сердился на него.

— Омега, — спросил он, — почему вы молчали так долго?

— Я думал. — Было отвечено таким тоном, который можно назвать флегматичным.

Разговор, который я описываю, дается по соглашению между нами. Все мы «слышали» слегка различные версии поразительной телепатической речи Омеги.

— О чем? — продолжал Суинертон.

— Вы не поймете.

— Разве вы не знали все время о нашем неприятном положении? Почему вы не подсказали нам раньше?

— Какая разница, решили бы вы свою проблему, или нет? — спокойно спросил Омега. — Я сказал только потому, что вы по своей крайней глупости не видели ответа.

Омега был грубияном, если еще не чем-либо иным. Суинертон покраснел за всех нас и переменил тему.

— Как вы спаслись от ртутного потопа? — спросил он.

— Создал вокруг себя экран из энергии. Я едва успел, потому что меня сорвало с корня. Окруженный защитным экраном, я плавал на поверхности.

Суинертон спросил еще об этом экране, но ответ был непонятен. Тарнэй прошептал что-то об «управляемой вибрационной оболочке» и замолчал.

— Мы должны были спустить это ртутное озеро, чтобы спастись самим, — сказал Суинертон в виде извинения: — Вернее, нам казалось, что это так. Нам жаль, что вас сорвало с корней.

— Это не имеет значения, — равнодушно возразил Омега.

— А другие тоже спаслись?

— Нет.

Суинертон ошеломленно покачал головой и вернулся на более твердую почву.

— Давно ли вы живете?

— Миллион того, что вы называете годами.

— Я хочу сказать лично о вас как о личности, а не о вашей расе.

— Я и говорю о себе лично. Я пробыл один в этой пещере десять тысяч лет.

— Невероятно, — неуверенно прошептал Суинертон. — Как вы питались? Ведь там нет достаточной поверхности почвы, чтобы прокормить вас все это время.

— Я не растение и не питаюсь химическими веществами. Я извлекаю чистую энергию из материи. Кубического фута любого вещества мне хватит на тысячу лет. Того, что вы положили в воду, мне не нужно. Нужна одна только вода. А если ее нет, то воздух, пары или просто космические лучи.

— Сколько вас осталось? Вы это знаете?

— Да. Я нахожусь в телепатической связи со всеми моими соплеменниками. Нас осталось 129. Нет, 128, - поправился он. — В тысяче миль отсюда одного только что раздавило упавшим камнем.

Суинертон задавал еще вопросы, но Омега молчал. Он заговорил снова только через три дня. Омега так и вел себя все время, разговаривая с нами по нескольку минут, а потом скрывал свои мысли, молчал, словно нас и на свете не было.

Это, вероятно, покажется вам коллективной галлюцинацией. Может быть, это и так. У нас нет доказательств. Фон Целль и сам мог придумать электролитическое осаждение.

О жизненных потребностях мы уже позаботились и теперь сосредоточились на проблеме дюз.

Из наших шестидесяти четырех ракетных двигателей девять отскочили при предыдущем отлете. Запасных у нас двенадцать. Мы не подумали, будучи на Земле, что их может понадобиться и больше. Оставшихся трех запасных недостаточно, говорит Тарнэй. Если мы отлетим, могут отскочить десять или двадцать других.

Влияние ртутных паров сильно размягчило дюзы. Ртуть может амальгамироваться со всеми металлами, давая в результате непрочный сплав. Первые же взрывы ракет выжгли эту амальгаму, оставив сильно изрытую поверхность. Наша единственная надежда — снова покрыть ослабленные стенки твердым металлом, а для этого годится только платино-иридиевый сплав.

Металл у нас есть. Парлетти нашел почти химически чистые самородки платины и иридия. Они лежат на невыветривающемся Меркурии, как желуди. Гораздо труднее найти нужную нам глину. Мы можем расплавить эти самые тугоплавкие металлы с температурой плавления в 1770 и 2450 градусов по Цельсию. Тарнэй, Маркере и я придумали для этой цели дуговую печь. Но мы не можем расплавить сразу достаточное количество металла. Наша дуговая печь плавит всего по нескольку граммов. Нам как-то нужно расплавить и сохранить в таком виде несколько фунтов металла в глиняном сосуде. Дюзы нужно опускать туда, одну за другой, на всю их длину, чтобы они покрылись нацело новым слоем платино-иридиевого сплава. Чтобы сделать дуговую печь таких размеров и емкости, нам понадобится вдесятеро больше оборудования, чем у нас есть.

Мы пришли к этому неизбежному выводу шесть недель назад.

Обескуражила нас и другая неприятность. Карсен заболел три дня назад, и Парлетти нашел у него мышьяковое отравление! Даже электролитическим способом нельзя удалить все металлы из нашей меркурианской пищи. Следы мышьяка остаются; хуже, что остаются и небольшие количества свинца. Свинец кумулятивный яд. Он накапливается в организме, пока не приведет к смерти.

Парлетти говорит, что два-три месяца меркурианской пищи убьют нас, отравив свинцом и мышьяком. Карсена пришлось кормить до выздоровления нашей драгоценной земной пищей.

Охотников иногда застигают короткие, но ужасные штормы, бушующие в зоне между Дневной и Ночной сторонами; при этом выпадает металлический град. Однажды Робертсон и Линг вернулись избитыми и окровавленными и вынуждены были пролежать три дня.

Похоже, что Меркурий собирает весь свой скрытый гнев и предупреждает чужаков об уходе. Нам непременно нужно вылететь в ближайший удобный момент. Он наступит через две недели, а мы еще не починили свои двигатели.

Алло, Венера! Держитесь бодрее. Плесень уничтожила тогда и у нас половину запасов продуктов. Но вы убедитесь, что венерианские животные — хорошая пища. Хотел бы я сказать то же и о Меркурии.

Суинертон провел еще несколько «бесед» с Омегой, когда последний бывал в настроении. Мы иногда благословляли Омегу за то, что он снимал с нас часть забот. Но и проклинали его, потому что его коварная философия равнодушия для нас опаснее всего, с чем мы до сих пор боролись.

Чувствительный по своей природе Суинертон долго размышлял об этих существах. И в тот раз, проведя неделю в пещере с мыслящими растениями, он вернулся к нам с какими-то странными взглядами.

Капитан Атвелл однажды пригрозил выбросить Омегу вон, потому что все мы встревожились за состояние Суинертона.

— Нас не касаются мыслительные процессы этой думающей травы, — резко заявил капитан Атвелл. — Нам нужно починить дюзы и улететь.

Суинертон ахнул.

— Господи! — прошептал он, — как я не подумал об этом раньше. Омега — наш ответ. Он знает все. Он даже использует атомную энергию. Омега сможет сказать нам, как починить наши ракеты.

Мы подумали, что Суинертон сходит с ума. Но как только Омега удостоил нас «беседы», биолог попытался расспросить мыслящее растение.

— Омега, скажите нам, как починить наши двигатели? — спросил Суинертон. Вкратце он объяснил устройство машины и систему ракетного двигателя.

— Зачем вам нужно чинить машину? — спросил Омега.

— Чтобы вернуться домой, разумеется, — отрезал Суинертон.

Но Омега умолк. Только через пять дней он заговорил снова в ответ на ежечасные обращения Суинертона

— Ракетные дюзы, — сказал Суинертон. — Вы можете сказать нам, как исправить их, неправда ли? Вы знаете, как?

— Да. Но я не хочу этого. Я не вижу, зачем беспокоиться,

— Вы не можете отказать — речь идет о наших жизнях, — угрожающе прохрипел капитан Атвелл. Он выхватил револьвер, прицелился в Омегу. — Если вы не скажете, я превращу вас в атомы!

Это был бесполезный жест.

— Стреляйте, — сказал Омега. — Если я захочу, я отклоню пулю своим защитным экраном. Или я предпочту умереть.

В любом случае мы не получили бы ответа. Что мы могли сделать? У Омеги не было ответа для нас.

Моя хроника дошла теперь до последнего дня. Я сказал раньше, что мы знаем, Омега может спасти нас, но он не захотел.

Мы должны были выбросить Омегу, и все же это наша единственная, последняя надежда вырваться отсюда, если он захочет.

Земля! Только что получили ваше сообщение о торжествах при открытии Межпланетной станции Тихо на Луне.

Поразительная новость, Земля! Омега сказал нам, в конце концов! Нынче утром он снова «проснулся».

— Скажите нам, как починить двигатели, — умолял его Суинертон. — За это мы попробуем дать вам все, чего вы пожелаете.

Но что может желать существо, которое прожило миллион лет и все знает? И все же Омега бросил в нас словно бомбу.

— Хорошо. Я заключу с вами договор и скажу, как сделать атомную печь для получения сплава. В обмен я хочу получить мозг. Мы не исследовали человеческий мозг вот уже два миллиона лет, с тех пор как в последний раз были на Земле. Вы были едва полулюдьми тогда.

— Мозг? — в ужасе спросил Суинертон.

— Да. Выберите одного среди вас. Он умрет, потому что я поглощу его мозг полностью.

Фантастично? Абсурдно? Я вкратце опишу остальное, хотя все это совершенно невероятно. Получив наше согласие, Омега потребовал нашего штурмана Тарнэя и загипнотизировал его.

Под управлением Омеги Тарнэй стал сверхученым — иначе я не могу назвать его. Как автомат, он собирал провода. батареи, призмы, селенобатареи из наших кладовых. Он бешено работал весь день, монтируя детали по какой-то странной схеме. По его коротким приказаниям остальные помогали как могли: наматывали катушки, соединяли батареи, сваривали металлические части-Продолжу завтра. Люди устали, ослеплены, удивляются, будет ли эта машина годиться на что-нибудь. Однако надеемся, что Омега не сыграет с нами какой-нибудь чудовищной шутки.

Машина готова. Она работает!

Час назад Тарнэй вставил последнюю деталь, кусочек урана из запасов Линга. В сердце машины был помещен глиняный сосуд из нашей дуговой печи. Когда Тарнэй включил рубильник, раздалось низкое гудение, словно биллионы разгневанных атомов сорвались со своих орбит. Мы ожидали взрыва, который убьет всех вместе с Омегой по самоубийственному плану, порожденному его загадочным мозгом.

Но вместо того глиняный сосуд раскалился докрасна. Куски платины и иридия в нем расплавились за несколько минут. Затем добавили еще металла, и опять получился прекрасный сплав.

Как счастливые дети, мы прыгали и кричали вокруг чудесной печи. Будет нетрудно опускать туда дюзы, покрывая их слоем сплава. Начнем эту работу завтра.

Машина пугает нас. Она дает атомную энергию невероятной мощи. Тарнэй не может объяснить ее устройство, хотя и сделал все своими руками. Каким-то образом радиоактивность кусочка урана создает нагрев, в сравнении с которым электрическая дуга кажется холодной.

Омега спас нас. Но мы должны заплатить свою цену, если обещали.

— В конце концов одной жизнью придется пожертвовать, — горько произнес капитан Атвелл. — Я сказал, что привезу вас всех обратно. Мне это не удалось. Но, по крайней мере, я пошлю вас…

Мы решительно и единодушно остановили его. Нельзя допускать добровольной жертвы. Бросили жребий. Он пал на Линга.

Алло, Земля! Я пропустил пять дней, так как экипаж был очень занят ремонтом дюз и подготовкой к отлету. Сейчас все готово. Дюзы сияют новыми поверхностями из платино-придиевого сплава.

Линг с нами! Мы возвращаемся все десятеро! Вы удивляетесь, наверное, тому, как нам удалось обмануть Омегу. Так вот в чем дело.

Когда наша машина была готова, Омега впал в один из своих обычных приступов молчания. Все думали об одном и том же. Если бы работать достаточно быстро и улететь раньше, чем Омега очнется, что он сможет сделать? Это будет его собственная вина.

Мы сделали даже еще один шаг. Почему бы не выбросить Омегу сейчас и не забыть обо всем этом? Какое право он имеет требовать одну из наших жизней? Омега, вероятно, просто счел бы нас дураками, если бы мы заплатили ему.

— Я могу уничтожить вас всех на месте, — раздался телепатический голос Омеги нынче утром. — Вы не можете уйти, не отдав обещанное. Кого вы выбрали?

Суинертон оттолкнул Линга.

— Меня, Омега! — вскрикнул он. — Возьмите меня, скорее!

Все окаменели и ждали, что будет дальше.

— Я предпочитаю… — начал Омега.

Мы затаили дыхание, ожидая какого-нибудь луча, какой-нибудь вспышки энергии, готовой поразить либо Линга, либо Суинертона, либо всех нас.

Но Омега молчал. Медленно-медленно чашечка его листьев поникла. На глазах у всех рыхлая масса его мозга превратилась в пыль.

— Он умер, — вздохнул Суинертон.

Капитан Атвелл только что дал сигнал к отлету. Мы будем на Земле через два месяца. Все десятеро.

Первая Меркурианская экспедиция кончила.