Зачет по убийству

Она невнятно что-то промычала и сделала большой глоток пива. Я уточнила:

— Ты что?

— Ладно, — снисходительно предложила она. — Давай я сама позвоню твоей Утопленнице. Ты, похоже, сегодня не в форме.

Все-таки не зря Настя уверяла, что бокс идет ей на пользу! Один обманный хук — и она смягчилась, а ведь я уже отчаялась ее уговорить. Какой душкой она, наверное, стала бы, если б ей удалось всерьез кого-нибудь побить!

— Девяносто-сто двадцать-девяносто, — назвала номер Валерии я.

Неожиданно подруга погрозила мне кулаком, заметив:

— Прекрати, а то не позвоню.

Я оторопела, однако быстро пришла в себя. Очевидно, Настя плохо расслышала. И я повторила:

— Девяносто-сто двадцать-девяносто.

— Прекрати! — уже с заметным раздражением буркнула Настя. — Хватит!

— Но ты же сама предложила позвонить, — напомнила я.

— Да. А ты издеваешься. Я и так столько сегодня перенесла, а тут еще ты! Прекрати и говори номер!

Я почесала переносицу, потом затылок. Бесполезно — я все равно ничего не понимала. Я никак не могла одновременно и прекратить, и говорить. Смутно мелькнула мысль, что я несколько переоценила свою подругу. Не исключено, что дружить с сантехником было бы ничуть не сложнее, а выгод куда больше. Она между тем ожидающе на меня смотрела, и мне ничего не оставалось, кроме как в очередной раз пролепетать:

— Девяносто-сто двадцать-девяносто.

— У тебя тоже, — на редкость злобно ответила Настя.

— Если бы! — махнула рукой я. — Я сама об этом думала. Но у меня гораздо хуже.

— Еще хуже? — несколько смягчилась Настя.

— Ну, да. За хороший надо доплачивать. А у меня длинный, и я каждый раз его забываю.

— Кого?

— Номер своего мобильного, — с удивлением объяснила я.

— А при чем тут номер?

— Ну, как? У Валерии очень хороший: девяностосто двадцать-девяносто. А у меня плохой.

Настино лицо выразило безграничное изумление.

— Так это номер? — уточнила она.

— А что же?

— Я думала — размеры. Я сейчас столько выпила и съела, что ты стала дразниться, мол, у меня теперь девяносто-сто двадцать-девяносто. А я и без тебя знаю, что как минимум килограмм прибавила, и нечего мне об этом напоминать!

До меня, наконец, дошло, и мы обе радостно захихикали. Отсмеявшись, Настя набрала заветный номер и, едва дождавшись мурлыкающего «хэлло», строго заявила:

— Добрый день, Валерия Петровна. С вами говорит адвокат Екатерины Голицыной. Нам с вами необходимо срочно встретиться. Вот как? Вопрос касается ваших взаимоотношений с Артуром Шиловским и его слежки за Екатериной. Если вы действительно заняты, я сперва поговорю с вашим мужем. Думаю, его это заинтересует. Хорошо, через полчаса в кафе «Сладкоежка» у метро Академическая. Не опаздывайте!

— Здорово! — восхитилась я. — Весь разговор — двадцать семь секунд. А почему в «Сладкоежке»?

Настя огляделась по сторонам.

— Ну, мне показалось, тебе не очень захочется приглашать гламурную диву в свою квартиру. Ей тут не место.

Я посмотрела на отслаивающийся линолеум, собственноручно покрашенные мною шкафчики для посуды и стол, заваленный пакетами с едой и бутылками от пива. Конечно, Настя права.

В «Сладкоежке» мы взяли взбитых сливок, поскольку после стресса организму требуется сладкое. Это не обжорство, а здоровое желание восстановиться. Так что к приходу Валерии я была в прекрасном настроении и бодро помахала ей рукой.

Утопленница подсела к нам, завороженно уставившись на сливки.

— Обезжиренные? — наконец, выдавила она.

— Обезжиренное бывает только молоко. А сливки, если меньше тридцати пяти процентов жира, — не взобьются, — со знанием дела проконсультировала я. — Или вы спрашиваете, нормальные это сливки или растительные?

— Да-да, — взбодрилась Валерия. — Растительные, правда?

— Чтобы я ела порошковую гадость? — возмутилась Настя. — Да вода из лужи, и то будет лучше. Разумеется, это нормальные человеческие сливки.

— От коровы, — посмотрев на выражение лица гостьи, на всякий случай пояснила я.

— И вы это едите? — жалобно простонала Утопленница. — Шутите, да?

У нее был такой вид, словно мы тоннами поглощали цианистый калий, заедая мышьяком, и это зрелище полностью разрушило ее картину мироздания.

— Едим, — сурово поведала Настя. — А что?

— Там калории, — почти плача, просветила ее Валерия.

— Везде калории, — заметила моя подруга, а я философски добавила: — Лучше калории, чем бифидобактерии.

Сказать, что бедная женщина была деморализована, значит выразиться слишком мягко. Почва явно уходила у нее из-под ног, и Настя не упустила возможность этим воспользоваться.

— Кто убил Алину Алову — вы или Артур? — быстро спросила она. — Отвечайте!

— Нет! — без промедления вскрикнула Валерия. — Мы не убивали! Нет!

— Тогда кто?

— Я не знаю. Наверное, Надиров. Так думает Паша, а он умный.

— Но вы звонили Кате, а ваш любовник следил за ней.

Утопленница тяжело вздохнула.

— Паша у меня очень сложный человек. Никогда заранее не знаешь, как он себя поведет. Алина тоже была сложная. Не такая уж она хорошая, между прочим. Думала только о себе. Эта книга ее дурацкая! Я ее как нормальную подругу просила: пусть я там буду положительная. Умная чтобы и без любовников. А она только хихикала, мол, посмотрим. Конечно, мне хотелось знать, что она про меня напишет. Паше, может, и все равно, есть у меня кто-нибудь или нет. А может, не все равно. Не знаю, но лучше не рисковать. Вот я вам и позвонила на всякий случай. А чего такого? Спроси я прямо, ведь вы б не ответили!

— А то я так ответила, — хмыкнула я.

— И так не ответили. Вы как Алина, тоже из себя строите. В театр ходите. Лишь бы ум свой показать, а до людей дела нет. Алина, между прочим, не очень-то и красивая. Не знаю, за что ее любили такие парни. Представляете, она им дарила трусы от Кельвина Кляйна!

Валерия сделала паузу, явно ожидая от нас реакции.

Честно говоря, проблема мужских трусов волнует меня весьма мало. Женских — другое дело. Сейчас почему-то считается, что даме с размером меньше пятидесятого сей предмет необходим исключительно в качестве инструмента обольщения, поэтому он делается крайней маленьким и неудобным, зато полупрозрачным. Поэтому приходится выбирать: или трусы достают до твоих подмышек, или ничего не прикрывают. Нормальные найти почти невозможно. Не будем говорить о засилии стрингов, считать которые бельем я наотрез отказываюсь. Это такое орудие пытки, придуманное мужчинами-садистами специально, дабы терзать самые нежные участки тела несчастных женщин.

Мои серьезные размышления были прерваны Настей, изумленно повторившей:

— Дарила трусы от Кельвина Кляйна?

— Да, — обрадовалась Утопленница, — вы представляете? Такую дешевку. Просто ширпотреб, кто угодно их может купить, даже вы. Не понимаю, как ей было не стыдно. А она говорит — мне, мол, нравится. Упертая такая — ужас. А Паша-то как из-за ее смерти переживает! Меня б убили, так бы не переживал. Не понимаю я этого.

— И все-таки — зачем Шиловский за мною следил?

— Ну, не мне ж самой следить, — передернула плечами Валерия. — Я не умею. Я велела ему познакомиться с вами, сделать вид, что вы ему понравились, и хитро порасспросить. Он такой красивый, у него бы получилось! Небось, вы о таком мужчине и не мечтали! Конечно, вы б ему все выложили.

— Познакомиться? — удивилась я. — А что ж он тогда от меня бегал?

— А нечего вам было за ним бегать! — вступилась возмущенная Утопленница. — Он этого не ожидал, вот и спасался, бедненький.

— Неумелый он у вас какой-то, — презрительно вставила Настя.

— Очень даже умелый! Между прочим, дверь вскрыл за полчаса, а ведь так переживал, что не справится! Это вы просто мне завидуете!

— Вскрыл дверь? — неожиданно дошло до меня. — Так это он украл мои записи? Где они?

— Да берите! Кому нужна ваша ахинея? Меня чуть не вытошнило, пока пыталась просмотреть. Зачем вы это делали, объясните?

Валерия, все еще кипя, плюхнула на стол коробки с дисками.

— Что делала? — не поняла я.

— Издевались над нами и морочили Артурчику голову. Нарочно в театре притворялись, что у вас какие-то важные записи, и передавали их друг другу. Естественно, мы решили, там что-то от Алины. Лучше б мой Артурчик эти ваши диски не нашел! Вот из-за таких, как вы, бедный Пашенька и страдает.

— Иванченко? — уточнила Настя. — Он страдает из-за таких, как Катя?

— Некоторым лишь бы выпендриться! — злобно продолжила Утопленница. — Дураку ясно: никто для удовольствия всякий там балет или картины в музее смотреть не будет. А некоторые смотрят и потом хвастаются, а Паше обидно. И мне тоже, потому что он и меня хочет заставить. Я из-за вас целый вечер промучилась, все зубрила про эти несчастные фрески. Между прочим, ничего сложного. Музей Прада, фрески для глухого. Просто вам делать нечего, вот вы и занимаетесь всякой чушью, а я занята, и времени на эту ахинею у меня нет. А захотела бы — не хуже вас бы шпарила.

Я не особенно вслушивалась, жадно изучая свое утраченное было достояние. И тут меня озарило.

— Ваш Лощеный испортил мне смывной бачок! — возопила я, в гневе забыв обо всем на свете. — Это из-за него мне пришлось вызывать сантехников! Сантехников! Сантехников!

Я несколько раз повторила страшное слово, одно звучание которого доводило меня теперь до умопомешательства.

— Я компенсирую, — испуганно пробормотала Валерия, сразу потеряв весь запал. — Правда! Хотите, я отдам вам часть своей одежды прошлого сезона? Там есть такие эксклюзивные вещички, все куплены за границей, прямо в модных домах, и некоторые я почти не носила…

Мне стало смешно, гнев мой утих.

— Боюсь, размерчик не подойдет, — констатировала я. — Сидеть будет плохо.

Собеседница подняла на меня растерянные глаза. Да уж, в росте я уступала ей сантиметров двадцать, зато по весу, боюсь, существенно превосходила. Я в ее нарядах — это было бы уникальное зрелище!

Взгляд Утопленницы неожиданно переменился, став осмысленным и твердым.

— Хочу такой винтаж! — заявила она. — Откуда у вас?

Где-то в подсознании мелькнуло, что ей срочно требуется винтовой крепеж, причем заполучить его она надеется у меня (почему бы нет, учитывая мои проснувшиеся способности в области ремонта унитазов?). Но я быстро взяла себя в руки, вспомнив значение очередного гламурного слова. Что же я в спешке напялила-то? Боже, это платье в цветочек я обожала в институтские годы!

— Эксклюзив, — сурово ответила Настя. — Единственный экземпляр.

Глаза Валерии погасли.

— Действительно, размер не тот, — огорченно согласилась она. — Так вы не донесете на меня Паше, правда? А то вдруг он Артурчика с роли снимет? Ведь мы с ним не виноваты!

— Если не виноваты, не донесем, — подумав, согласилась моя подруга.

Утопленница обрадованно кивнула и, не попрощавшись, ушла, а мы рванули домой — я вспомнила, что вот-вот должен явиться Олег Рацкин.

Похоже, Олег, как и обещал, успел к семи вечера хорошенько выспаться. По крайней мере, выглядел он весьма бодро. Прежде всего он снял со спины потертый рюкзак и деловито принялся вытаскивать из него нарезки — колбаса, ветчина, сыр, рыба.

Я вдруг до глубины души поняла несчастную Утопленницу.

— Олег, — простонала я, — я после семи не ем.

— Разве это еда? — удивился он. — Это закуска.

И на свет одна за другой появились три бутылки красного вина.

— Водку, пиво не знал — пьете, не пьете, — пояснил Олег. — А красное все пьют. Энотерапия, понимаете ли, полезна каждому организму.

— Энотерапия? — с подозрением осведомилась Настя. — Это еще что за процедура? Я и так сегодня пострадала, мне полезного больше нельзя. Я хочу вредного! — И она потянулась за сыром.

— Как раз в вашем случае, мадам, процедура совершенно необходима. Энотерапия — это лечение красным вином. К нам на передачу приходил один чувак, он рассказывал. Хоть и врач, но жжет не по-детски. Открывашка есть?

У меня была, причем не абы какая, а замечательнейшая, с железными крыльями. Раньше, чтобы откупорить бутылку, нам приходилось каждый раз звать соседа, в связи с чем стеснительная мама сильно ограничивала мою склонность к алкоголизму (какому еще алкоголизму? Энотерапии). Зато появление штопора с крыльями сделало нашу семью в данном отношении полностью независимой.

Я быстренько провертела в пробке дырку, нажала на крылья — и штопор выскочил, а пробка осталась на месте.

— Ты не умеешь, — снисходительно прокомментировал Олег. — Дай мне.

Что удивительно, на пробке не осталось ни малейших следов моей разрушительной деятельности — она выглядела совершенно целой. Олег с легкостью ее проткнул, потом дернул… с тем же результатом.

— А нормальный штопор есть? — несколько раздраженно осведомился он. — Без закидонов?

Я принесла. Штопор проходил через пробку, словно через сливочное масло, а затем она моментально смыкалась. После долгих трудов Олегу удалось слегка ее размочалить. Я принесла клещи, которыми Олег с силой тянул за торчащие куски. Куски оторвались. Пробка осталась на месте.

— А уверяют — французское! — с ненавистью сообщил Олег.

— Может, откроем другую бутылку? — робко вякнула я.

Олег мрачно на меня посмотрел и принялся терзать пробку ножом. Нож, впрочем, тоже проходил сквозь нее, не оставляя следов.

— Удивительно качественный материал! — восхитилась Настя. — Он наверняка имеет огромное стратегическое значение. Дыры заращиваются сами. Почему из этого не шьют одежду? Не мостят этим дороги? Не делают космические корабли?

— Давайте я отобью горлышко? — голосом профессионального искусителя предложил Олег.

— И стекло попадет в вино! — возразила неприступная Настя. — Я такое пить не буду, мне еще жить не надоело.

Олег принялся кругами бродить по квартире, окидывая жадным взором все, что принимал за инструменты. Я с трудом отобрала у него любимую мамину заколку — страшно представить, как он намеревался ее использовать.

Неожиданно он завопил: «Сейчас вернусь!» — и выбежал из квартиры.

— Везет нам сегодня на маньяков, — одобрительно заметила Настя. — Наше телевидение в надежных руках.

— Интересно, а остальные пробки такие же? — спросила я. — Давай, пока его нет, быстренько проверим.

Две другие бутылки открылись сразу, но вернувшийся Олег не обратил на них ни малейшего внимания. Он принес маленький пакетик сока. Пока мы изумленно пялились, Олег оторвал оттуда трубочку, надел ее на гвоздь и, осторожно проминая пробку гвоздем, стал засовывать трубочку в бутылку. Мы в упоении наблюдали за кропотливой, почти ювелирной работой. Трубочка, пройдя насквозь, высунулась из пробки снизу!

— Технический гений! Мужской интеллект! — гордо заявил Олег и для верности несколько раз постучал себя пальцем в грудь — очевидно, чтобы мы не ошиблись в вопросе, где же сей мужской интеллект обитает.

После этого он наклонил бутылку над бокалом. Несмотря на довольно большой диаметр дырки, оттуда ничего не вылилось. Тогда Олег тряхнул бутылку, и в бокал выскользнула одинокая капля. Бедняга растерянно на нее глянул и трогательным жестом протянул добычу нам.

— Вот. Что сумел. Угощайтесь, девочки, не стесняйтесь.

— Если хочешь, накапай себе, сколько терпения хватит, — решительно сказала Настя, — а мы будем пить из двух других бутылок. Хватит! Мне пора лечиться. Энотерапия, правильно?

— Да, но почему оно не льется? — выразил претензию Олег.

Поскольку среди присутствующих лишь я имела так называемое естественно-научное образование, пришлось напрячь уставшие мозги.

— Видимо, в бутылке нет воздуха, а льется вино под его давлением. Без давления придется вытряхивать по капле. Вот что, Олег! Мы себе натрясем немножко, чтобы попробовать, а остальное останется тебе. Будешь сосать из трубочки, вот и все.

Так мы и сделали. Процедура откупоривания как-то удивительно нас сблизила, и мы, активно прихлебывая и закусывая (да, я на диете, но кто сказал, что после семи я должна пить без закуси? Я же не алкоголик!), приступили к обсуждению многострадального убийства.

— Значит, так, — выслушав наши разнообразные новости, резюмировал Олег. — У нас считают, шансы, что Алину заказал Надиров, пятьдесят на пятьдесят. Он за ней следил, это точно. Между нами, мы нашли парней, которых он использовал. Во жмот, убей себя об стену! Бабок немерено, а поскупился обращаться в хорошее агентство и нанял не детективов, а обычных водил. Немудрено, что Алина их заметила. А сейчас они струхнули и все рассказали — и нам, и ментам. Но! — Журналист выдержал профессиональную паузу. — Слежка велась всего пару дней и прекратилась накануне убийства. Или Надиров успокоился и решил, что все в порядке, или совсем наоборот — нашел киллера и поэтому слежку снял.

— А почему он нанял слежку? — уточнила я. — Из-за книги?

— А водилы эти, по-твоему, знают? Им заплатили, они сделали. Но, думаю, из-за книги, другого повода я не вижу. Наверное, ты права — секретутка побежала и донесла. Раз Алина все равно собиралась ее уволить, терять девке было нечего, а так хоть что-то получила. Хотя с Надирова не больно-то разживешься. Я уверен — эти придурки сегодня тоже пришли к тебе от него. Нанял за копейки непрофессионалов, с двумя бабами сладить не сумели! — Олег презрительно скривился.

— Можно подумать, ты бы с нами справился! — возмутилась я. — Бабы бывают разные. Между прочим, одна из нас занимается кик-боксингом. Там дерутся не только руками, но и ногами, а еще разрывают друг другу рты и выдавливают глаза. Очень оздоравливающий вид спорта, всем рекомендую.

— Ничего мы друг другу не разрываем и не выдавливаем, — обиделась моя подруга. — А что я вчера тренерше отдавила ногу, так она сама виновата. Сказала, что для развития реакции мы будем на партнера прыгать, а он, соответственно, отпрыгивать. Я и прыгнула. Кто ж знал, что у нее реакция хуже моей?

— Друг другу не выдавливаем — приберегаем этот прием для посторонних. Наши бандиты слишком быстро сбежали, а то разорились бы потом на пластических операциях. Всяких там зашиваниях ртов и вставлениях глаз.

Настя пожала плечами.

— Если честно, до сих пор не понимаю, убить эти придурки хотели или разговорить. Наставили пистолеты и потребовали от Кати: говори!

— Да, — не выдержав, захохотала я, — но не объяснили мне, что говорить! И я рассказала определение предела! Нет, это было нечто!

— И они в панике сбежали! — тоже захохотала Настя. — Я их понимаю. Я сама бы сбежала, только ноги отказали.

— А что, определение предела такое страшное? — заинтересовался Олег.

— Очень даже милое, — вступилась за свой кусок хлеба (пусть и без масла) я. — Вообще-то у него сорок восемь вариантов — это мне один двоечник подсчитал. Но я рассказала самый простой.

— Ну, давай! Колись!

Мне не жалко. Я набрала в грудь воздуха и с выражением продекламировала:

— Если для любого эпсилон больше нуля существует дельта больше нуля такое, что из того, что икс минус икс нулевое, взятое по модулю, меньше дельта, причем икс не равно икс нулевое, следует, что эф от икс минус а, взятое по модулю, меньше эпсилон, то число а называют пределом функции эф от икс при икс, стремящемся к икс нулевому.

Воцарилось молчание. Настя с Олегом, словно два зомби, тупо смотрели перед собой. Первой очнулась моя подруга. Она вложила Олегу в руку его личную бутылку с трубочкой. Тот автоматически сделал глоток и сразу взбодрился.

— Да, — с уважением на меня глядя, протянул он, — ну, ты даешь! Автор — адский сатана!

— Ну, не я же автор, — скромно потупилась я.

— Все равно. Сорок восемь вариантов, говоришь, и этот — самый простой? Боже, какое счастье, что я не пошел учиться на инженера, а ведь предки пытались запихнуть! Я бы у вас сбрендил.

— На самом деле постепенно привыкаешь, — утешила его Настя. — У меня по второму разу пошло заметно легче. Может, вырабатывается иммунитет? Ладно, не сомневаюсь, что бандиты требовали от Кати не определение предела. Тогда что?

— Она должна была сказать, какой компромат на Надирова передала ей для книги Алина Алова, — предположил Олег. — Знаете, моя личная журналистская интуиция уверяет, что в смерти Алины виноват не Надиров. Если б он и нанял киллера, то какого-нибудь уцененного. Хромого, косого, однорукого и дебильного. Мы бы его давно нашли.

— А Валерия послала бы своего Лощеного Артурчика, — хихикнула Настя. — И, стоило бы Алине поздороваться, тот бы в страхе от нее сбежал, причем задом наперед!

— Мне тоже не верится, что Утопленница с Лощеным способны провернуть такое сложное дело, а потом так глупо напортачить, — согласилась я. — Убийцы не рискнули бы без особой необходимости следить за мной, а тем более обворовывать мою квартиру. Они бы затаились и сидели тихо, правильно? Уж на это у них хватило бы ума! Ведь Лощеного запросто могли обнаружить под моей дверью и сдать в милицию, а там бы его в два счета раскололи.

— Мы только что разговаривали с Валерией, — напомнила Настя, — и она меньше всего походила на человека, совершившего убийство. Неужели она такая хорошая актриса?

— Она-то? — хмыкнул Олег. — Наш канал несколько раз пытался задействовать ее в сериале. Там и играть не надо, правильно? Бери любую девчонку с улицы — и вперед. А Валерия не справилась. Еще ладно, что она не в силах выучить ни одного абзаца текста — без этого легко обойтись. Но она и по бумажке не может прочитать так, чтобы у слушателей скулы не сводило. Вот позу принять — другое дело, это она умеет.

Настя кивнула.

— Остается Цапова, — задумчиво пробормотал журналист и с заметным удовольствием продекламировал: — Глава телеканала Татьяна Цапова оказалась убийцей. Именно по ее приказу была застрелена лучшая ведущая канала знаменитая Алина Алова!

— Ты Цапову не любишь, — догадалась я.

— А чего мне ее любить? — взвился Олег. — Она заставила нас пройти курсы позитива!

— И ты сумел? — осуждающе спросила Настя.

— Я был там самый худший, — гордо отчитался Олег. — А вы как думали?

Я поспешила его успокоить:

— Мы верили в тебя, любимый! Позитив… кошмар какой. Слава богу, наш институт слишком нищий, чтобы устроить подобную гадость преподавателям.

Кто-то, наверное, удивится столь странной реакции на заведомо положительное слово. Если бы под ним подразумевалось умение видеть в жизни и людях хорошее, я бы, естественно, не возражала. Но, к сожалению, столь модные сейчас курсы позитива учат совсем другому. Очевидно, под позитивом там подразумевается умение, льстя человеку и широко ему улыбаясь, усыпить бдительность, дабы ловчее обмануть. Действительно, в наших нынешних жизненных условиях — крайне полезный навык. Некоторые счастливчики, правда, в курсах не нуждаются. Вот, например, моя любимая блатная студентка (та, на которую похожа Олеся) владеет этим искусством с рождения и вполне могла бы сама устраивать мастер-классы.

Честно говоря, я недолюбливаю даже безобидное вранье. В детстве меня всегда смущала сказка «Морозко», где на вопрос «Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе, красная?» следовало не отвечать честно и откровенно: «Холодно!», а нагло врать, будто тепло — это при том, что каждому, включая настырного Морозко (мне бы очень хотелось, чтобы Фрейд лично порасспросил сего неординарного деда о его детстве), было ясно, что жары не наблюдается. Маме так и не удалось убедить меня, что подобное лицемерие героини называется вежливостью. Боюсь, если ко мне подойдет одноглазый тип и осведомится: «У меня два глаза или один?» — я простодушно признаюсь, что один. А вот заверила бы, что два, — было бы мне счастье.

Конечно, я и раньше, подобно мачехиной дочке, получала за честность немало колотушек, но последнее время стало совсем тяжко. Не так давно, например, мне пришлось уйти с одного балетного форума в Интернете. Там активизировалась продвинутая парочка русского происхождения, ныне американка и голландец. В ответ на каждый мой отзыв о спектакле (а, сами понимаете, я редко ограничиваюсь дифирамбами) они возмущенно писали, что в наш век позитива критиковать кого-либо — дурной тон, и делают это только такие совки, как я, старые, злобные, уродливые и нищие. Некоторые балетоманы робко вякали, что я была на спектакле, а иностранцы нет, поэтому, наверное, мне виднее, однако позитивная пара не унималась. Поскольку у американки оказалось меньше ума, чем у моих студентов, она не сумела отыскать в Интернете данных обо мне и вынуждена была поместить на форуме фотографию акулы с окровавленной пастью, объясняя, что это портрет Екатерины, которой надо побывать в Америке, дабы научиться никогда больше не говорить плохого о людях. Но в Америку ее не пустят, потому что из-за таких, как она, до сих пор не удалось установить демократию в Ираке.

Каким бы лестным ни было последнее замечание, я настолько не люблю склок, что форум забросила. Как вы сами понимаете, любви к позитиву у меня в результате не прибавилось. Иностранный его вариант оказался не лучше нашего.

— У меня как-то занималась на курсах девочка, которая подошла ко мне и попросила: «Анастасия Васильевна, вы не говорите маме, что я у вас на занятиях мало улыбаюсь, а то она меня побьет. А я так устала улыбаться, прямо челюсть болит!» Оказалось, мать у нее бизнес-леди, вся в жутком позитиве, — с отвращеньем вспомнила Настя. — Она-то впервые и открыла мне, что бывают такие курсы. Я из интереса попросила конспект, но она, не будь дурой, не принесла, хоть и обещала. Я так поняла, это основной принцип — говорить «да», а делать «нет». Что любопытно, на некоторых действует. Позитивная мамаша умудрилась так запудрить мозги нашей администрации, что ей разрешили заплатить деньги попозже. Спохватились через три месяца. Тогда она сказала, что я очень плохой преподаватель, поэтому дочку с курсов она забирает. Девочка так рыдала! Ей очень у меня нравилось.

— И на начальство бывает проруха, — обрадовалась я. — Даже их обманула!

— Им-то что? Деньги вычли из моей зарплаты. Потом у меня во взрослой группе учился один топ-менеджер. Я сразу поняла — человек прошел позитив! Причем мужик умный, и он умудрился с каждого из группы получить какую-нибудь выгоду. Один возил его домой на машине (не тратить же собственный бензин, если можно обойтись чужим), другой бесплатно консультировал в медицине. А любую беседу он удивительно ловко переводил на саморекламу. Между прочим, он вначале пытался все отрицать. Мол, какой такой позитив, просто я по природе весь белый и пушистый. А мне было страшно любопытно посмотреть конспекты.

— Утаил? — осведомился Олег.

— Еще не хватало! Чтобы я не справилась с мужчиной, будь он хоть после ста позитивов! Принес, как миленький. Ну, да у тебя у самого теперь конспекты.

— В основном я рисовал там чертиков. А у нашей Татьяны позитив в крови. Если она с кем-то особо ласкова — жди беды. И никогда прямо не скажет: мол, не делай того-то и того-то, мне не нравится. Нет, улыбается, восхищается — а ты потом узнаешь, что она уже подписала приказ о переводе на другую передачу или посадила тебя на голый оклад. А попробуй спроси у нее, в чем дело, — сделает большие глаза. Я, мол, совершенно не при чем, вы мне так нравитесь, но решение приняла не я, ведь у нас демократия, и я, увы, ничего не могу для вас сделать. А уж как лебезит перед Иванченко — стыдно смотреть. Но я не сомневаюсь — в любой момент его предаст. И не только его. Бывает, сделаешь что-то по ее прямому приказу, а потом возникают проблемы. В суд кто-то на нас подаст или еще что-нибудь. Так она притворяется, будто все забыла. Ты якобы действовал по своей инициативе — вот сам и расхлебывай. Зато как ловко присваивает себе чужие идеи — не подкопаешься. При ней вообще лучше держать рот закрытым, молча кивать и пучить глаза.

— Хорошая начальница, — одобрила я. — И совет молча кивать хороший, каждому пригодится. А как было с позитивом у Алины Аловой?

— Хреново, — одобрительно улыбнулся Олег. — Она хоть и стерва, но по сравнению с Татьяной баба приличная. С ней такого не бывало, чтобы уси-пуси, ля-ля, тополя, а сама тебя уже приговорила. Она резала, что думала, — по крайней мере, нам. А от позитива она сразу отказалась и часто над Татьяной из-за него потешалась. Мол, умственные костыли для тех, кто не умеет соображать собственной головой.

— Она умела, — согласилась я. — Получается, Цапова — вполне подходящая кандидатура. С Алиной не ладила — это раз. В книге Алина собиралась обнародовать какие-то ее махинации — это два. Ловкая и беспринципная притворщица — это три. Тайком от Иванченко подослала ко мне съемочную группу — это четыре. Пыталась выудить сведения у моих студентов — это пять. После смерти Алины воспряла духом — это шесть.

Я загнула все пальцы на левой руке и присовокупила к ним указательный на правой. Похоже, на Олега эта наглядная агитация произвела сильнейшее впечатление. По крайней мере, он с уважением прокомментировал:

— Классно объясняешь! Я бы у тебя, наверное, запросто смог учиться. Даже этому, как его… пределу?

— У меня бы даже кактус смог учиться, — не стала скромничать я. — Если б, конечно, захотел. Ну, и как нам теперь на вашу Цапову выйти? Ты знаешь ее лучше — посоветуй.

Олег пожал плечами.

— Я для нее никто и звать никак. А вот к Иванченко она помчится по первому зову. Может, действовать через него?

— Не уверена, что получится. Во-первых, станет ли он тратить на меня время? Одно дело, когда он звонил мне сам, а другое — когда я вылезу по собственной инициативе. А во-вторых, у него относительно Цаповой иллюзии. Он полагает, она слишком ему обязана, чтобы пойти наперекор.

Я загнула еще два пальца и напряженно изучала два оставшихся в надежде тоже употребить их в дело. Помешал телефонный звонок.

— Добрый день, Екатерина Игоревна, — приветствовал меня на редкость неестественный женский голос. — Вас беспокоят с телеканала. Мы планируем цикл передач, посвященных Мариинскому театру, и нам требуется эксперт по балету, обладающий литературными способностями. Нам рекомендовали вас как самую лучшую кандидатуру.

— Эээ? — в обалдении промямлила я.

— Мы предлагаем вам следующие условия. Мы обеспечиваем вас билетами в директорскую ложу на все балетные спектакли — разумеется, бесплатно. Вы составляете рецензии на те спектакли, которые покажутся вам интересными. Этот труд оплачивается построчно по нашему стандартному тарифу.

— По стандартному тарифу? — механически повторила я.

— Если он вас не устраивает, мы можем обговорить для вас особые условия, — поспешно ответили мне. — Разумеется, человек вашего таланта имеет право на них рассчитывать.

До меня, наконец, дошло.

— Оля, ты, что ли? — уточнила я. — Кончай издеваться, мне и так плохо! Сама знаешь, я вынуждена была пропустить два спектакля, потому что не было билетов на третий ярус, а на другие денег не хватает.

— Совершенно бесплатно, — искушающе заверили меня. — Ваши билеты будут ждать вас у администратора.

Я вслушалась. Нет, не Оля. Она любит розыгрыши, но голос так здорово ей вовек не изменить.

— Маша? — неуверенно осведомилась я, хотя подобные шутки совершенно не в ее стиле. — Что это ты вдруг?

Если бы Настя не сидела рядом (а точнее, не лежала на диване, умиротворенно поглаживая себя по животу), я бы, конечно, решила, что это она. Однако данный вариант, увы, исключался.

— Мое имя Майя. Я работаю ассистентом продюсера на телеканале. Если вас что-то не устраивает в нашем предложении, сообщите свои условия.

Мои условия, ха-ха-ха! Чтобы кто-то поставлял мне билеты на балет, да еще платил за рецензии, которые я и без того выкладываю в своем живом журнале! Я скорее поверю, что меня выдвигают в президенты. А что? Президентом мне быть не хочется, а ведь то, чего не хочется, всегда тебя преследует, зато, чего хочется, обычно не допросишься.

По этим соображениям над условиями я думать не стала, зато имя Майя вызвало вполне определенные ассоциации. И если любимым подругам я еще позволила бы дразнить меня, насмехаясь над самым святым (в данном случае — страстью к балету), то чужой позитивной даме я спускать была не намерена. И я возмущенно брякнула:

— Это Татьяна Цапова, что ли?

Секундная пауза — и собеседница положила трубку.

Я молча уставилась на Олега.

— А я что? — удивился тот. — Я ничего не понял. Татьяна, что ли, звонила?

— Ох, — вздохнула я, — кто его разберет? Якобы какая-то Майя с телевидения. А поскольку моему студенту Татьяна Цапова представилась Майей, я решила, что она. Хотя это может быть кто угодно!

— Слова я разобрал плохо, а интонации ее, — заявил вдруг Олег. — Позитивные такие интонации, лицемерные. У меня иногда даже зубы от них болят.

— Точно, — подтвердила я, — интонации жутко неестественные. Но если это она, чего ей было нужно? Она сказала, что готовится цикл передач о Мариинке и я им требуюсь как эксперт по балету.

— Ты эксперт по балету? — изумился Олег. — Я думал, математик.

— Какой я эксперт? Возможно, я и склонна к мании величия, но не настолько. Откуда на телевидении вообще могут знать, что я люблю балет?

— Все очень просто, — проснулась, наконец, Настя. — Татьяна Цапова знала, что Алина Алова собирается разоблачить ее в книге, поэтому наняла киллера, который и совершил убийство. Но вскоре она выяснила, что есть ты, которой Алина перед смертью пересказывала сюжет. Вопрос в том, конкретизировались ли в рассказе ее махинации. Она послала съемочную группу с целью тебя расспросить, но ты от них сбежала. Тогда она стала наводить о тебе справки, даже нашла через Интернет твоих студентов. И наверняка читала твой Живой Журнал, а по нему о твоей балетомании догадается последний идиот. По поведению Иванченко Цапова поняла, что пока что ты ее перед ним не скомпрометировала. Может, ты ничего особенного и не знаешь, а может, знаешь, да молчишь. В любом случае, тебя надо нейтрализовать. Это можно сделать двумя способами — убить или подкупить. Если ты согласишься на предложение ходить бесплатно на балет, то не станешь доносить на благодетельницу, и убивать тебя ни к чему. А если откажешься, значит, хочешь не хочешь, убить придется. Тем более, знакомый киллер у Татьяны уже есть.

Идея мне не понравилась.

— При подобном раскладе я предпочла бы согласиться, — с присущей мне честностью констатировала я, — но она без предупреждения положила трубку. И вообще, почему она не объяснила мне все толком, а несла какую-то чушь?

— Потому что в позитиве. У них так принято. Олег ведь все тебе обрисовал: чем она любезнее, тем больше надо ее бояться. Зря ее отшила, честное слово. Я бы при выборе — ходить на балет или быть убитой — выбрала балет. Тем более, ты его любишь.

— Какая разница — люблю, не люблю? Да предложи мне хип-хоп, я бы и то не колебалась. Заткнула бы уши ватой да потерпела, все лучше, чем погибать во цвете лет. А может, она все-таки не станет меня убивать? Может, это вообще звонила не она?

— Сейчас, — обрадовался Олег, — это мы легко проверим.

Он вытащил мобильник и начал быстро нажимать кнопки.

— Да? — раздалось из трубки. — Слушаю вас.

— Она, — кивнула я, — точно.

Олег молча протянул телефон мне.

— Татьяна Васильевна? Это Екатерина Голицына. Вы мне только что звонили. Я обдумала ваше предложение, и оно меня заинтересовало. Но я бы хотела встретиться с вами лично.

Пауза длилась так долго, что я побоялась, не прервет ли Татьяна снова разговор на полуслове. Но нет.

— Это замечательно! — восторженно воскликнула она. — Я давно мечтала с вами познакомиться. (Я с трудом удержалась от вопроса: насколько давно? Сколько дней назад вы вообще узнали о моем существовании? Впрочем, мне хватило ума все свои дальнейшие реплики произносить молча.) Вы очень интересный человек, нам на телевидении не хватает именно таких. (Меня не хватает на телевидении! Ха! Или даже — триста тридцать три хе!) Вы не против завтра подойти к нам на студию? Прекрасно. Пропуск будет выписан. Я уверена, мы с вами подружимся. (Ну-ну, попробуйте.) До свидания.

Я вернула Олегу сотовый.

— Смело! — похвалил он. — Но правильно. С Татьяной только так и можно. Любую уступку она считает проявлением слабости и тут же садится тебе на шею. Не боись, на студии ничего она тебе не сделает. А если убедишь ее, что ничего не знаешь, так и вовсе ничего не сделает. Зачем ей лишние проблемы?

На этой светлой ноте мы расстались. Причем то ли от сытной еды, то ли от воздействия алкоголя, но, несмотря на угрозы, спала я, как младенец. Вернее даже, не просто как младенец (если верить жалобам матерей, злобные младенцы будят их через каждые два часа), а как младенец, которому отец тайком дал на ночь понюхать хлороформа.

С утра пришлось-таки вставать и отправляться на работу (в этом смысле у младенцев передо мной, увы, солидное преимущество. Зато они писают прямо в кровать!). У любимого полуразрушенного корпуса я с удивлением обнаружила роскошный автомобиль. Обратила я на него внимание, впрочем, лишь потому, что по непонятной причине приняла за знаменитый «лексус», который, ежели верить телевидению, мужчины дарят девушкам на конфетно-поцелуйной стадии. Пока я раздумывала, как поступают бедные девушки со столь громоздким подарком, особенно если не только не имеют гаража, но даже не водят машину, из автомобиля выскочил лысый парень и галопом бросился ко мне.

— Екатерина Игоревна! — радостно завопил он. — Екатерина Игоревна! Это вы?

Я мрачно на него посмотрела. Тип был совершенно мне не знаком, что наводило на самые мрачные мысли.

— Наконец-то я вас дождался! — продолжал радоваться он. — Давно караулю!

Мрачность моя усилилась. Напрашивался вывод, что Татьяна Цапова не проявила выдержки и решила прикончить меня, не дожидаясь личной встречи. Так, судя по всему, бывает — совершив одно убийство, человек уже не может удержаться и в панике идет на второе и на третье. Третье меня волновать не должно, а вот второе, похоже, на носу, и ко мне мчится довольный жизнью киллер. А чего б ему не быть довольным? Наверняка любит свою работу и получает за нее хорошие деньги. В отличие от меня, перед которой вечно стоит дилемма: либо любить, либо получать. И я упорно выбираю первое.

Вообще-то в подобной ситуации умнее было не размышлять о счастливой планиде современных убийц, а спринтерски рвануть вперед и, опередив злодея, ворваться в корпус, прошмыгнув через заветную вертушку. Но я стояла на месте. Причем вовсе не из благородного желания погибнуть самой, лишь бы не дать случайной пуле загубить юную душу кого-то из курящих у входа студентов, а потому, что ноги отказывались служить. С ними иногда бывает.

— Вы меня не узнаете? — удивился парень. — Надо же! Когда я специально переменил внешность, сразу узнали, а сейчас вот нет. Я же Миша! Ну, Миша, помните?

Ноги прекратили забастовку и сделали пару шагов вперед. Довольно подло с их стороны! То есть подло не то, что они, наконец, заработали, а то, что предали именно в тот момент, когда были особенно нужны. Неприятно знать, что часть твоего тела только и ждет повода, чтобы продемонстрировать свою независимость и исподтишка сделать гадость. Какое счастье, что я не мужчина, с которыми подобная оказия случается сплошь да рядом! Зато к памяти у меня претензий не имелось. Принимая Мишу за студента, я узнавала его в любом обличье — работа есть работа. Но стоило выяснить, что обучать его не придется, как память с облегчением выкинула на свалку лишний груз. Прекрасно ее понимаю!

— Что случилось, Миша? — спросила я.

— Вы знаете, кто там в машине? — свистящим шепотом осведомился он. — Сам Надиров. Ну, тот самый, понимаете? Собственной персоной. Попросил меня, чтобы я показал ему вас, понимаете? А вы знаете, что у него за машина? «Лексус», понимаете?

Я кивнула, потрясенная собственной прозорливостью. Как я опознала «лексус», не имея о нем ни малейшего представления? Вот что значит преподавательская интуиция!

— Он хочет с вами поговорить. Идемте в машину. Там, внутри, так здорово! Я еще ни разу на «лексусе» не ездил.

— Ну уж, нет, — твердо возразила я. — Никаких машин. Хочет поговорить — милости прошу, пусть выходит.

— Прямо сюда? — опешил Миша.

— А куда же? В корпус его не пустят, там вертушка. Разве что присядем в холле на подоконнике.

Миша вздрогнул, очевидно, вспомнив, как переписывал на нашем подоконнике расчетное задание, и рысью бросился к автомобилю. А я почему-то упорно раздумывала, как я бы поступила, подари мне прямо сейчас «лексус». Ведь неудобно сказать: давайте лучше деньгами. Просить выделить шофера тоже неудобно. Подарки не просят, правильно? Получается, надо искать знакомых, умеющих водить машину. Есть ли у меня таковые? Пожалуй, но все сейчас на работе. А как быть с доверенностью? На чье имя она должна быть выписана? Всяко не на мое — у меня нет прав. Ладно, предположим, несчастное авто все-таки доставили бы ко мне во двор. И стояло бы оно там, бедное, пока жаждущие социальной справедливости хулиганы не свинтили с него все, что только можно.

Однако через пару минут я с облегчением поняла, что эти сложности мне не грозят. Из автомобиля вышел мужчина, по виду которого было ясно: «лексуса» он мне не подарит. И никому ничего не подарит. А если б и подарил, я бы не приняла, поскольку конфетно-поцелуйная стадия, по моему скромному мнению, подразумевает поцелуи, а целоваться с подобным типом я бы не стала ни при каких условиях. Ну, разве что под угрозой смерти. И не то, чтобы он был таким неописуемым уродом. Довольно мордатенький, южной внешности и, что характерно, лощеный. Но что-то в выражении лица исключало всякую мысль не только о поцелуях, а вообще о нормальном человеческом общении. Не станешь же ты по-человечески общаться, например, с пробегающим мимо тараканом? По большому счету, он ничем не хуже тебя и имеет полное право на жизнь, но вызывает столь мощное инстинктивное отторжение, что ты изо всех сил постараешься не бывать там, где они водятся, а в идеале — навсегда забыть об их существовании. Впрочем, у меня давно закрадывалось подозрение, что политики — ну, скажем, не совсем люди. Это такие особые, непонятные нам существа, и мы совершаем огромную ошибку, пытаясь применять к ним наши обычные понятия о добре и зле.

— Передай Иванченко, что ничего у него не выйдет, — злобно заявил мне Надиров.

— Мы уже на ты? — удивилась я. — Хорошо. А по какому праву ты мне приказываешь? Ты мне никто.

Собеседник поперхнулся. Когда мне хамят, на меня почему-то нападает удивительное спокойствие. Вот я спокойно смотрела и ждала реакции.

— Ладно, — наконец, сказал он. — Передайте ему — я не хочу войны. Все можно решить мирно. Но если вы решили меня засадить — учтите, ничего у вас не выйдет. Скорее я его засажу! У меня все схвачено.

— Вас никто не собирается засадить, — холодно ответила я. — Хотя после вчерашнего — следовало бы. Врываться в чужую квартиру, угрожать пистолетом…

Надиров вздохнул.

— Нельзя было посылать к вам этих идиотов, я теперь понимаю. Вот видите — я приехал сам, лично.

— Разумно, — похвалила я.

— Я вообще не такой дурак, как вы считаете, — гордо заявил политик. — Ваш план я раскусил сразу. Здорово придумано! Иванченко нарочно распускает слухи, что его племянница знает про меня слишком много. Естественно, я на это покупаюсь и начинаю ею интересоваться, даже устраиваю слежку. Потом он ее убивает, а убийство менты автоматически навешивают на меня.

— Как? — опешив, переспросила я. — Иванченко убивает свою племянницу? Зачем?

— Да чтоб послать меня на нары, а мой телеканал прибрать к рукам, — удивленно разъяснил Надиров. — Думаете, я сразу не догадался? Тут дураку все ясно!

Я посмотрела на него не без мистического ужаса. Все-таки правильно я предполагала, что политики — особенные существа, к которым нужно относиться, как, к примеру, к пришельцам с другой планеты. На Марсе свои законы, и кто помешает марсианину предположить, что человек застрелил собственную племянницу исключительно с целью немножко обогатиться, прибавив пару миллионов к имеющемуся миллиарду?

— Иванченко не убивал Алину Алову, — решительно заявила я. — И ему нужен истинный убийца, а не козел отпущения.

— А почему тогда он послал вас следить за моей женой? — предъявил претензию Надиров. — Учтите, я все знаю! И то, что вы с ним связывались через Андрея Алова, и то, что два дня назад встречались лично. Но вот как вы намерены пристегнуть ко всему этому Дашу, мне пока неясно. Ничего, выясню.

— Дашу… — потрясенно повторила я. — Какая Даша? Я не знаю никакую Дашу и ни за кем не следила. Вы ошиблись!

— Каждый раз, когда она танцует, вы ходите в Мариинский театр, — прокурорским тоном обличил меня политик. — Только не делайте вид, что это случайность. Да, культурные люди обожают музыку, я не спорю. Я и сам культурный человек и, в отличие от вашего Иванченко, женился не на тупой блондинке-модели, а на истинной жрице искусства. Она у меня балерина, и я позаботился, чтобы она танцевала лучшие роли на лучшей сцене. Все теперь знают, кто из нас двоих культурнее — я или он.

Политик, ехидно улыбнувшись, сделал многозначительную паузу, после чего уже нормальным тоном продолжил:

— Но даже культурный человек не будет без причины ходить в театр каждый день. Каждому понятно — это неспроста. Вы решили достать меня через Дашу.

У меня перехватило дыхание. Как зовут Хромую Барби? Точно, Дарья! Там вот почему ей дают главные партии, с которыми она раз на разом не справляется, а мы вынуждены с омерзением на это смотреть! Зато наши любимые талантливые танцовщицы прозябают на втором плане без всякой надежды продвинуться. Мне стало горько.

— Ну, — позлорадствовал Надиров, — нечего возразить? То-то же!

— Я ходила на балет до того, как стала танцевать ваша жена, и, надеюсь, буду ходить много лет после. Я люблю балет, а вашу жену глаза б мои не видели, — злобно отчеканила я. — Никто за ней не следит, и никто не обвинит вас в убийстве, если вы в нем не виноваты.

— Да? А это что?

Собеседник протянул мне листок, и я с изумлением узнала свой собственный корявый почерк.

«Убийца — Надиров. Он узнал от Олеси о книге Алины Аловой, испугался, что там раскроют его махинации, прислал шпиона Мишу, а за Алиной установил слежку. Обнаружив, что та одна в фитнес-центре, он дал приказ ее застрелить».

А все Настя! Это она заставила меня записывать версии преступления, но я по своей лени сломалась на первой. Я держала эту бумажку в руке, когда явились лжеводопроводчики, и один из них ее у меня нагло украл. Украл и отдал добычу патрону — мол, не зря деньги плочены, хоть что-то, да заполучил. А трусливый Надиров забеспокоился. Он ведь воспринимает меня не в качестве отдельной личности, а лишь как ставленницу Иванченко. Вот и решил, что Иванченко окончательно готов навесить на него убийство. А я теперь — расхлебывай! Что ж, лучшая оборона — это нападение. С человеком, по вине которого Хромая Барби блистает на Мариинской сцене, церемониться нечего!

— Вас подозревают не на пустом месте. Вы организовали слежку за Алиной Аловой, нам это точно известно.

Надиров пожал плечами.

— А я и не скрываю. Ко мне обратилась секретарша Аловой и предложила сообщить нечто важное. Деньги просила небольшие, я заплатил, и она рассказала о книге. Как я теперь понимаю, это было сделано по наущению Иванченко — специально, чтобы меня подставить. Конечно, я установил за Алиной слежку — не мог же я пустить ситуацию на самотек? Но по зрелом размышлении понял, что ничего мне не грозит. Если б были серьезные доказательства, Иванченко давно бы их против меня использовал, а бездоказательные лживые факты против меня выдвигают часто. Тем хуже для них — в подобном случае я обращаюсь в суд и всегда выигрываю. Еще и компенсацию получу!

Выражение «бездоказательные лживые факты» несколько повысило мое упавшее было настроение. К тому же пора было на занятия.

— Я передам ваши слова Иванченко, — важно пообещала я. — Он тоже полагает, что все можно решить мирным путем. До свидания.

И, не дожидаясь ответа, рванула в корпус.

На перемене я обдумала случившееся. Итак, частично ситуация прояснилась. Собираясь писать свою книгу, Анна Сергеевна поделилась планами с Иванченко и Валерией. Секретарша Олеся, само собой, тоже была в курсе. Иванченко воспринял идею скептически, однако всерьез не возражал — пусть племянница перебесится. Валерия испугалась, не выйдет ли там ее образ слишком похожим на действительность — в частности, не будут ли описаны измены. Судя по всему, олигарх последнее время не слишком ладил с женой. Узнав о любовнике, он мог воспользоваться поводом, чтобы развестись с минимумом финансовых потерь. Книга, а заодно и я, интересовали Валерию только с данных позиций, и Лощеного она ко мне подослала, дабы выведать, что именно мне известно. Тут все понятно.

Что касается милой Олеси, она подложила хозяйке огромную свинью. Девочке хотелось подзаработать, причем совершенно не напрягаясь. Это вообще основное желание милых Олесь. Ей пришло в голову подоить Надирова. Она за деньги сообщила ему о книге и о том, что там пойдет речь о нем. Сперва он насторожился, даже устроил за Алиной слежку. Анна Сергеевна заметила ее и испугалась. На самом деле, похоже, ничего и впрямь опасного для Надирова она не знала, а уж в романе описывать точно не собиралась — не такая она дура. Политик быстро это понял и слежку снял, но телеведущая продолжала нервничать. Кого обрадует, что за тобой таскается неизвестно кто? Вернее, то таскается, а то вдруг перестает. У меня теперь есть опыт в подобных вещах, и доложу вам — это крайне неприятно. Не знаю, что предположила Алина, кого заподозрила, но ей стало не по себе. Она даже меня обвинила в шпионаже, и теперь я не могу ее осуждать. А потом она мне поверила и обратилась за помощью. Мы должны были встретиться вечером в фитнес-центре. Возможно, она хотела посоветоваться именно со мной потому, что я была человеком из иного мира, и можно было надеяться, что мой непредвзятый взгляд увидит то, чего не замечают люди ее круга. Не знаю — и не узнаю теперь никогда. Ее убили. Убили, пока она ждала меня. Господи, как грустно…

Но сделал это не Надиров. Он прав — зачем ему? Да, они с Иванченко враги, и каждый готов обвинить другого во всех смертных грехах. Олигарх сразу решил, что убийца — политик, а политик умудрился дойти до нелепой мысли, что убил олигарх. Узнав о смерти телеведущей, Надиров запаниковал. Он решил, это подкоп под него лично. Ему сперва создали мотив в виде книги, потом спровоцировали на компрометирующее поведение — подтолкнули к найму слежки, а теперь хотят засадить за преступление, которого он не совершал, а телеканал прибрать к рукам. Действует все тот же принцип, о котором я говорила Насте: люди видят лишь себя и себе подобных, а остальных не замечают.

Зная от Олеси, что я имею отношение к книге, Надиров решил послать ко мне шпиона Мишу, чтобы хоть немного прояснить ситуацию. Не удалось. А тут еще именно я нахожу труп. Мало того, я упорно наблюдаю за его женой Дашей, танцующей в Мариинке. Политик счел меня важной ставленницей олигарха и решил выведать планы противника силой, прислав лжеводопроводчиков. Те тоже подкачали, сбежав несолоно хлебавши. Тогда Надиров, в глубине души желая решить конфликт с Иванченко мирным путем (еще бы, ворон ворону глаз не выклюет), идет на беспрецедентный шаг. Отправиться на поклон лично к врагу — это слишком, но он подкарауливает меня у института и передает сообщение для олигарха. Мол, будешь на меня нападать, я отвечу тем же, а не будешь — тем лучше для обоих. Что же, обещала — передам.

Поскольку лично с Иванченко мне обращаться не хотелось, я позвонила Андрею Алову, пересказав ему неожиданную беседу. Тот ответил, что срочно свяжется с боссом и все ему повторит.

А меня ждало не менее увлекательное приключение — свиданье с позитивной дамой. Если честно, с утра я немного этого побаивалась. Все-таки с большой вероятностью она была убийцей, а общение с убийцами представляется мне не слишком приятным, зато весьма опасным занятием. Но теперь я как-то успокоилась, решив, что после встречи с настоящим, стопроцентным, выросшим на Марсе политиком мне любое нипочем.

Как выяснилось, я недооценивала силу позитива. Татьяна Цапова встретила меня столь приторной улыбкой, что я невольно скривилась. Очевидно, выражение моего лица было на редкость недвусмысленным, потому что дама любезно поинтересовалась:

— У вас что-нибудь болит?

— Нет, — мрачно ответила я и, вспомнив рассказ Насти, добавила: — Терпеть не могу улыбаться! От этого челюсть сводит.

— Не любите? При вашей профессии? — удивилась Татьяна Васильевна, широко распахнув наивные глаза. — Когда работаешь с людьми, просто нельзя не улыбаться!

— Поскольку я улыбаюсь на работе за деньги, — буркнула я, — не стану же я заниматься тем же на отдыхе бесплатно, правильно?

Цапова, опешив, застыла с открытым ртом. Я порадовалась своему успеху, решив не уточнять, что не только улыбаюсь, но и работаю за такую сумму, за которую она бы не согласилась даже почесать себе за ухом.

— Как вы оригинально мыслите! — наконец, опомнилась она. — Я так уважаю педагогов! Они — необыкновенные люди. Вы, наверное, ужасно любите деток?

— Кого-кого? — с ужасом уточнила я.

— Деток. — Лучезарно улыбнулась полностью пришедшая в себя дама и показала рукой где-то на полметра от пола.

Не скрою, среди моих студентов иной раз встречаются на редкость неординарные экземпляры, однако от пятидесятисантиметровых пока бог миловал. Хотя, возможно, в чем-то с ними было бы даже удобнее. Например, у меня не хватает мест в лекционной аудитории, и, хоть я и отдала учащимся свой собственный преподавательский стол, приходится беднягам тесниться по трое-четверо за партой. Будь студенты помельче, это бы их не так стеснило.

— Вижу — обожаете! — констатировала Татьяна Васильевна. — Обожаете!

Никогда не считала, что у меня выдающийся по своим отрицательным качествам характер. Видала я и похуже, честное слово! Но позитив действует на меня, словно красная тряпка на быка. Так и тянет наклониться, выставить вперед рога и изо всех сил боднуть.

Рогов не обнаружилось, поэтому я сурово осведомилась:

— А вы любите взрослых?

— В каком смысле? — не поняла дама.

— В прямом. Вы спросили, люблю ли я детей (повторить ее слащавое «деток» я была не в силах). Насколько я понимаю, вы считаете, что можно любить или не любить человека исключительно по причине его возраста. Вот мне и стало любопытно, любите ли вы взрослых?

— Ну, конечно! — Помедлив, кивнула Татьяна Васильевна. — Я вообще люблю людей и доверяю им, сколько бы они меня ни подводили. Страшно вспомнить, сколько проблем у меня было из-за этой моей доверчивости, но ничего не могу с собой поделать. В каждом я вижу что-то светлое и прекрасное, и во взрослом, и в ребенке. А спросила вас именно про деток, поскольку вы их учите.

Я решила не акцентировать внимание на размере и возрасте моих учеников. Учитывая, что Цапова недавно встречалась с Антоном, она и так была в курсе. Вместо этого я ехидно парировала:

— Обучить чему-либо того, кого любишь, практически невозможно. Что подтверждает печальный опыт массы родителей, пробующих заниматься с собственными детьми.

Цапова наконец-то взглянула на меня с проблеском искреннего, хоть и недоброжелательного интереса. Похоже, она и впрямь пыталась когда-то заниматься со своим ребенком и результат был плачевным. Потом на лице ее снова появилась улыбка.

— Но любить деток — это важнее, чем учить их!

— Кому как, — философски заметила я. — Когда профессия называется «учитель», надо учить. А если ты любитель, то, соответственно, любить. Кстати, любитель детей по-гречески — «педофил».

Собеседница заметно помрачнела. Я смотрела на нее и думала, кто же победит — она со своим позитивом или я с ответным негативом? Но, вспомнив фразу Толстого о том, что все счастливые семьи счастливы одинаково — в отличие от несчастных, которые несчастны по-своему, я совершенно успокоилась. Конечно, у меня куда больший выбор, и последнее слово останется за мною. Я-таки выведу эту даму из равновесия и узнаю, какова она на самом деле!

Моим наполеоновским планам помешал телефонный звонок.

— Татьяна Васильевна, вы хотели отследить эфир, — сообщили в трубке.

— Извините, — сказала Цапова, щелкнув пультом.

Включился большой экран, на котором молодой человек в весьма странном прикиде (нарядом я бы это назвать не рискнула) игриво подмигивал изумленным телезрителям (в данном случае — мне). Я завороженно на него уставилась. Когда смотришь телепередачи очень редко, каждая производит колоссальное впечатление.

— Хай, эврибоди! — почему-то по-английски приветствовал нас Прикинутый. — Я снова с вами. Я без вас скучал! А вы без меня? Конечно, да, это показывают ваши звонки. Будьте с нами эти полчаса! Идет интерактивное молодежное ток-шоу «Приватная тусовка», передачу веду я!

Я с нетерпением ждала имени ведущего — не тут-то было! Очевидно, «я» он полагал вполне достаточным. Ему лучше знать!

— Звоните, знакомьтесь друг с другом! Посылайте эсэмэски на наш короткий номер! Лучшие любовные признания вы сможете услышать в прямом эфире! А вот и первый звонок.

— Меня зовут Алена, — сообщил ангельский голосок. — Мне шестнадцать лет. Мои родители уехали отдыхать в пансионат, и я дома одна. Хочу познакомиться с отвязным крутым парнем. Чтоб был высокий и накачанный. Парень, я тебя жду! Мой адрес… телефон…

Я слушала с открытым ртом. Я считала, что у меня нет иллюзий в отношении ни целомудрия, ни умственного развития современной молодежи, но тут я поняла, что ошибалась, и искренне посочувствовала родителям. По моим представлениям, в лучшем случае им придется лечить свою Аленушку от пары-тройки венерических болезней после группового изнасилования, а в худшем они застанут полностью обчищенную квартиру и труп любимой дочери. Или я чересчур цинична и по объявленному адресу примчатся не маньяки и грабители, а вереница отвязных накачанных принцев на белых конях?

— Привет, я Витек. У меня с девушками все о’кей, потому что я веселый и заводной. Но вот у меня есть один друг… ну, может, не друг, но один знакомый. Он такой умный, столько всего знает — это что-то! Ему сегодня исполняется тридцать лет, представляете? Такой старый, а никакой девчонки у него нет, хотя по виду он еще ничего. Я решил сделать ему на день рождения подарок. Вот его номер телефона. Девчонки, звоните ему!

Идея мне понравилась. Завтра, например, день рождения у Олиного мужа. Не сделать ли и мне ему подобный подарок? Дешево и сердито. Особенно будет рада Оля.

— Девчонки, я сейчас на даче в сауне, со мной Андрюха и Димок, а предки в городе. У нас ящик водки, но ни одной телки. Едьте к нам, у нас клево!

Эти интересные звонки сопровождались игривыми комментариями ведущего, гримасы которого меня просто очаровали. Но, к сожалению, пришло время рекламы. Очередной клон Утопленницы Валерии в вызывающем бикини сексуально посасывал очередной шоколадный батончик — ха, так я и поверила! Наверняка это несъедобная пластиковая имитация, шоколада подобная красотка не брала в рот с детских лет.

Татьяна Васильевна щелкнула пультом, изображение исчезло. Она нервно стучала пальцами по столу, и я поняла, что работодательница недовольна. Но тут она подняла глаза на меня и сверкнула улыбкой.

— Простите, я вынуждена была отвлечься. Работа есть работа.

— Ничего, мне понравилось, — честно призналась я. — Каждому родителю полезно посмотреть такую передачу. Может, хотя бы некоторые из них после этого перестанут говорить мне: «Но мой ребенок никогда меня не обманывает! У него от меня нет тайн! Не может быть, что он пропускал занятия, я в это не верю!»

— Молодежной передаче требуется более харизматичный ведущий, — задумчиво произнесла Цапова.

«Неужели освободившуюся вакансию сейчас предложат мне?» — в обалдении подумала я, но тут опять зазвонил телефон.

— Да, Павел Петрович. Что вы, Павел Петрович! Да разве я бы могла, Павел Петрович? Мне так обидно это слышать, Павел Петрович! Я сейчас приеду и все вам объясню, Павел Петрович! Не верьте этой клевете, Павел Петрович! Вы же знаете мое к вам отношение, Павел Петрович!

Разговор прервался. Татьяна Васильевна повернулась ко мне и злобно спросила:

— Что, добилась своего, стерва?

— Да, — скромно ответила я.

Мне хотелось вывести Цапову из позитива — и результат налицо. Правда, успех я делю с Павлом Иванченко (если честно, основной вклад тут явно его), но все равно приятно.

— Вы из таких, как Алина! — с ненавистью продолжила Татьяна Васильевна. — Я знаю таких, как вы! Вы считаете, можно жить, как хочется, и вам это сойдет с рук!

— Конечно, надо жить, как хочется, — согласилась я. — При условии, что это не слишком мешает окружающим. А как иначе?

— Как все нормальные люди, вот как! Каждый человек мечтает преуспеть, это закон жизни. Есть определенные правила, которые позволяют это сделать. Да, приходится себя насиловать, но иначе невозможно. Если будешь жить, как хочется, никогда и ничего не добьешься. Станешь неудачницей вроде вас.

Я удивилась.

— Совершенно не считаю себя неудачницей. Это большая удача — жить, не насилуя себя.

— Вот это в вас больше всего и раздражает! Почему вы даже не пытаетесь вести себя, как нужно? Вот сегодня, например. Вы явились на телевидение, где вам предложили выгодную работу. Не просто выгодную — такую, о которой вы могли лишь мечтать, уж я-то знаю! Вы должны были постараться произвести на меня самое выгодное впечатление, если вы не последняя дура, правильно?

Мне стало смешно. Я уже упоминала, что в получение этой самой работы не верила изначально. Не только потому, что и впрямь могла о ней лишь мечтать, а не думать всерьез (ну, какой из меня балетный критик, да еще на телевидении?), но и по той простой причине, что обещания Цаповой моему студенту Антону оказались полным враньем, а я не имела оснований полагать, что за прошедшие несколько дней ее честность резко повысилась.

— Вот теперь вы улыбаетесь! — с каким-то ужасом простонала бедная Татьяна Васильевна. — Значит, можете! А почему не улыбались, когда было нужно? А оделись так почему? Я как посмотрела на вашу одежду, сразу поняла — от вас жди беды.

Я недоуменно пожала плечами. И что на мне такого особенного? Против обыкновения, сегодня я пришла в институт в джинсах. Причина проста — неожиданно похолодало, а я если уж вылезла из колготок, то смертельно не хотела залезать в них обратно.

— Слова «дресс-код» вам хоть что-нибудь говорят? — настаивала собеседница.

До меня, наконец, дошло.

— А, вы об этом! Слава богу, государство хоть и платит мне гроши, зато не указывает, как одеваться. Боюсь, я бы этого не перенесла! И, честно говоря, не понимаю, почему к вам я должна была являться в униформе. Вы ведь собирались приобретать мои тексты, а не показывать меня по телевидению.

— Потому что на собеседование нельзя приходить в джинсах, все это знают! Но некоторые нарочно издеваются над другими, надеясь, что им позавидуют.

— Кто кому позавидует? — не поняла я.

— Почему вы или она можете делать, что хотите, а я нет? Это несправедливо. Из-за таких, как вы с Алиной, все зло в этом мире!

— Например, американцы так и не установили демократию в Ираке, — вспомнив позитивную девицу с балетного форума, подхватила я. — Кстати, а Алину вы тоже относите к неудачницам?

— Ей просто повезло. Павел Петрович — ее дядя, и поэтому она совершенно обнаглела. Носила, что хотела, говорила, как хотела. Она считала, что может себе это позволить. А результат? Ее все-таки убили. Справедливость восторжествовала!

Злость, наконец, охватила и меня.

— Ее убил нанятый вами киллер, и нечего притворяться!

— Что? — задохнулась Татьяна Васильевна. — Что?

Закрыв глаза, она схватилась за голову. Потом снова открыла их и медленно произнесла:

— Я ненавидела Алину, но никогда не рискнула бы ее убить. Я знаю, Иванченко рано или поздно найдет заказчика и его уроет. Я слишком хорошо знаю его и его любовь к ней, чтобы иметь иллюзии в данном отношении. Вы с Алиной и без того испортили мне жизнь. Алина рассказала вам, а вы ему про мои гешефты с финансами. Я не знаю, как вам удалось на него повлиять. Я всегда думала, он безоговорочно мне доверяет, но он взял и поднял наши бумаги. Он никогда не сделал бы этого, если бы не вы. Теперь я должна ехать к нему объясняться. Но тут еще есть шанс отмазаться, а если он решит, что я заказала Алину… он что, действительно в это верит? Я похожа на такую дуру?

— Вы уверяете, что не при чем? — с сомнением уточнила я.

— Как мне его убедить? — сосредоточенно глядя в одну точку, пробормотала Цапова. — Как мне его убедить?

Я встала.

— Это ваши проблемы, но, подозреваю, справитесь. До свидания!

Собеседница не ответила, и я ушла.

Домой я добралась в полвосьмого, каковой факт вызвал у меня приступ глубокой депрессии. Дело в том, что я сегодня успела лишь перекусить в студенческом буфете, и больше у меня во рту не было ни крошки. Причем в диетических целях я взяла только второе, а от привычного пирожного отказалась. В результате есть хотелось страшно, а время уже не позволяло. Конечно, вчера я лопала до полуночи и даже после, но то в хорошей компании и в порядке исключения, а чтобы каждый вечер… Между прочим, джинсы уже врезаются в бока.

Я мрачно влила в себя бифидобактерии и уселась в ожидании, когда они начнут, наконец, делать свое черное дело. Они начали. В желудке алчно урчало, а тело и мозг охватила не свойственная им активность. Что угодно, лишь бы не думать о еде!

Поэтому, нарезая круги по комнате, я принялась размышлять об убийстве.

Итак, что получается? Сегодня я поговорила с главным подозреваемым — политиком Надировым. И почти стопроцентно уверена, что он не убивал. Конечно, существа с Марса способны на все, но хоть какая-то логика их поведению присуща? Надиров прав — преступление было бы для него совершенно ненужным риском.

Татьяна Цапова, несмотря на весь свой позитив, тоже не казалась теперь подходящей кандидатурой в убийцы. Хорошо зная Иванченко, надо быть последней дурой, чтобы покуситься на его любимую племянницу. А она — не дура.

Валерию с Лощеным я отмела еще раньше. Самого Иванченко и Андрея Алова тоже. Кто остался в моем списке? Один Культурист, похожий на кактус. Я подошла к подоконнику и осмотрела любимый цветок. Он старался. Его чахлые листики зеленели из последних сил. Неужели он способен на жестокое преступление? А я-то его поливаю!

Я вытащила мобильный и нашла номер Сергея. Долго звонила, но ответа не было. Тогда я снова принялась размышлять. Есть еще секретарша Олеся. Не питая в ее отношении иллюзий, я почему-то ни разу не прочила ее в убийцы. Интересно, почему? Впрочем, понятно — это была защитная реакция моей здоровой психики. Девица очень похожа на студентку, а если я поверю, что студенты готовы застрелить не угодившего им человека, ставить им двойки будет для меня гораздо сложнее. Конечно, меня это не остановит, однако настроение испортит. Я люблю свою работу, но погибать за нее пока не хочется.

А ведь на самом деле — по моральным качествам Олеся вполне подходит в преступницы. Правда, неясен мотив. Вряд ли простое возмущение тем, что Анна Сергеевна решила ее уволить. Увольнение может сыграть свою роль, но основной мотив должен быть не эмоциональным, а самым что ни на есть меркантильным. Уж я-то этот характер знаю!

Я снова взяла сотовый и позвонила Олесе. Не отвечает. Пришлось возвращаться к тяжелому умственному труду. Почему не берут трубку оба сразу? Возможно, они сообщники? Хитрая Олеся окрутила простодушного Культуриста. Он нес такую-то чушь о том, что Алина мстит бывшим любовникам, и не признался мне, кто ему это внушил. На вопрос о Надирове, правда, он тоже не ответил. Но я, кажется, спрашивала так: связана ли с Надировым Олеся. И теперь знаю — да. Именно она по собственной инициативе за небольшую мзду сообщила ему о книге. То есть Сергей замыкался не столько при упоминании политика, сколько на имя секретарши. Любопытно! Девица врет так виртуозно, что обманет любого, включая олигарха и милиционера (кроме меня, матерого педагога, и то потому, что я женщина). Парень поверил ей и испугался, а она стала ему внушать, что единственный выход — застрелить мстительную Алину.

Я опять осмотрела кактус. Заморочить ему голову — это да, это дело нехитрое. Но толкнуть на убийство? Ох, не знаю. Мне кажется, в последний момент он бы одумался. В глубине души ведь он хороший! А главное — старательный, не какой-нибудь ветропах. Его можно обучить определению предела.

В результате я решила снова позвонить, на сей раз подполковнику. Не то чтобы он особо доверял моему мнению, но у меня настолько сузился круг подозреваемых, что я должна об этом сообщить. Если милиция не внемлет, по крайней мере, виновата буду не я. Я как кактус — старалась.

— Да? — рявкнул Степанов. — Только говорите быстрее, я занят!

— Извините, — растерялась я. — Я хотела сказать, что Алину Алову, похоже, убила секретарша Олеся. Вероятно, она хитростью втянула туда шофера Сергея. Вот и все.

— А раньше чего молчала? — еще более гневно рявкнул милиционер.

— Как только сообразила, сразу позвонила, — обиделась я. — Куда раньше?

— Мда, дела, — несколько спокойнее констатировал подполковник. — Вот что. Я сейчас пришлю за вами машину. Приезжайте.

— Куда? — спросила я, но он уже положил трубку.

Минут десять я в глубокой задумчивости слонялась по комнате, не понимая, что к чему. Потом раздался телефонный звонок.

— Вас ждут во дворе, — объяснили мне.

Я вышла и покорно села в милицейскую машину. Слава богу, хоть наручников не надели. Вскоре меня подвезли к совершенно незнакомому дому. Около него стояла еще одна милицейская машина и «скорая помощь», а также группа людей во главе со Степановым.

— Вы недавно звонили на сотовый Сергею Попову и Олесе Сомовой. С какой целью? — сурово осведомился подполковник.

— Я логически вычислила, что убийца — Олеся, а он тоже как-то с этим связан, поэтому хотела с ними поговорить.

— Ах, логически вычислили? Хотели поговорить, значит? А почему не со мной, а? — ехидно уточнил Степанов. — Я как собеседник вас не устроил?

— Очень даже устроили, Евгений Борисович, — утешила его я. — Я сразу позвонила вам. Вы что, забыли?

Он странно на меня посмотрел, потом улыбнулся и заметил:

— Хотя все к лучшему. Ладно, раз больной человек просит, грех ему отказывать. Залезайте сюда!

И он гостеприимно распахнул передо мной фургон «скорой».

Мой опыт общения с врачами таков, что я в ужасе попятилась и совсем уже собиралась горячо уверить, что вовсе не больна, а идеально здорова (хотя как раз сегодня спина сильно ныла), однако злой милиционер недрогнувшей рукой впихнул меня в фургон.

Там лежал Сергей, и был он даже не белого, а какого-то зеленого цвета.

— Господи! — ахнула я. — Сережа, а ведь я тебе только что звонила. Что с тобой?

— Я знал, что это была ты, — прошептал он. — Я загадал. Значит, выживу.

Он закрыл глаза.

— Да делайте что-нибудь! — в панике закричала я врачу. — Он умирает!

— Выживет, куда денется, — махнул рукой врач. — Ладно, выходите, мы едем.

«Скорая помощь» умчалась, а я, наконец, достаточно пришла в себя, чтобы внимательно оглядеться. Среди присутствующих выделялись двое громил совершенно бандитского вида. Я с моим новым жизненным опытом приняла бы их за киллеров. Правда, смущал тот факт, что наручников на них не было.

— Евгений Борисович, что случилось? Объясните! — нахально потребовала я, обнаружив, что вид у подполковника весьма довольный.

— В некотором смысле своими звонками вы спасли парню жизнь, — весело заметил он.

Я заявила:

— Привезти меня сюда и ничего не рассказать — это садизм. А я прекрасно знаю, что вы душевно здоровы. Так что случилось? Кто и что с ним сделал?

— Да вот у нас есть свидетели, — ухмыльнулся Степанов, указывая на громил. — Опишите подробно, что вы видели, уважаемые господа.

— Свидетели, — удивленно повторил один из них. — Да, мы свидетели. — И он приосанился.

— Говорите!

— Мы… блин… типа мы…

— Что вы видели? — уже не без раздражения поторопил подполковник.

— Ну… типа… мы тут… как бы…

— Вы не умеете, — мягко упрекнула милиционера я. — Вот как надо! — Я повернулась к тому свидетелю, который сумел доказать, что не является немым. — Значит, вы были рядом. Где именно?

— Вон там. — Он ткнул в направлении дома напротив. — Стояли у окна в подъезде.

— Замечательно! Что вы видели из окна?

— К парню приехала та самая девушка. Она привезла ему водки, он выпил. Потом она что-то говорила, а он писал. Потом он упал.

— Где все это происходило? — поинтересовалась я, крайней озадаченная.

— В его квартире.

Интересно, как они могли видеть происходящее в квартире соседнего дома? Но этот вопрос я оставила на потом. А то если собьешь двоечника, он вовек больше не соберется с мыслями.

— Очень хорошо, молодец, — поощрила я. — Итак, он упал. Что дальше?

— Она подтащила его к духовке и открыла газ. Потом взяла деревяшку и хотела поджечь. Сразу у нее не получилось. Потом она подбежала к нему, вытащила его трубу, посмотрела на нее и бросила. Снова хотела поджечь деревяшку, но вытащила свою трубу, посмотрела на нее, закрыла дверь и убежала.

— Все? — после паузы уточнила я.

— Да.

— А как вы видели на таком расстоянии? — решилась, наконец, я.

— У меня бинокль. Сильный.

— Замечательно, — кивнула я. — И кто вас послал?

— Ммм… мы сами, — неуверенно соврал мой собеседник. — Мы эти… есть такие, которые подсматривают. Вуаристы, кажется? Или визажисты. Это такой диагноз. Нас надо лечить.

Я согласилась:

— Неплохая идея. И как вы поступили, когда все это увидели?

— Мы позвонили в милицию! — с необыкновенной гордостью поведал громила. — Мы свидетели! Мы все рассказали!

— И бросили беспомощного человека умирать от газа, — возмутилась я.

— Мы не бросили! — обиделся он. — Мы позвонили. Нельзя заходить раньше милиции, а то тебя заметут. Мы дождались и даем показания. Мы ничего не нарушали.

— Он не успел сильно надышаться, — успокоил меня подполковник. — Правда, Сомова его до этого чем-то опоила. А благодаря вашим звонкам она занервничала и не устроила взрыв. А то оставила бы тлеющую палку, и при увеличении концентрации газа мало б никому не показалось.

— Но зачем? — горько спросила я. — Зачем она так?

— Выясним, — без тени сомнения ответил Степанов. — И не таких ломали. А к вам у меня просьба, в некотором роде личная. Позвоните Иванченко. Если я не ошибаюсь, с вами он разговаривать согласится. Вы ведь прекрасно понимаете, что наши визажисты тут торчали не случайно.

— Понимаю, — кивнула я. — Прежде, чем звонить вам, они наверняка отзвонились ему. Вы проверяли исходящие в их мобильных?

— Удалены. Но это можно выяснить в телефонной сети. Только Иванченко просто-напросто отказывается со мной говорить. Я, конечно, могу его заставить — в интересах следствия. Но не хочу. Тем более вряд ли он станет давать показания без адвоката.

— А что он сделал плохого, Евгений Борисович? Хотел найти убийцу племянницы. И нашел. Зачем он вам?

— Он может оказать неоценимую помощь следствию. Например, в выяснении мотивов. Я надеюсь, девушка быстро во всем признается, она еще такая молодая, но все-таки…

— Быстро она не признается, — заверила я. — Поморочит вам голову по полной программе. Ладно, позвоню.

Я нашла нужный номер.

— Павел Петрович? Простите, что отвлекаю. Милиция задержала секретаршу Анны Сергеевны по подозрению в убийстве. Но она такая скользкая особа, ее трудно припереть к стенке. Нужен мотив, а без вашей помощи милиции его не обнаружить.

— Справлюсь и без них, — лаконично ответил олигарх.

— Конечно, — согласилась я, — но зачем рисковать, если можно сделать то же самое официально и без риска? И вам, и милиции выгодно доказать вину Олеси.

— И дадут ей пять лет условно, — мрачно прокомментировал Иванченко. — Моя Анька стоит большего.

— Ну, этот вопрос разрешить будет никогда не поздно, разве нет? Почему бы сперва не попробовать помочь милиции? Тем более, там известно, что свидетели сперва звонили вам, а потом уже им. Зачем вам ненужные проблемы?

— Ладно, — помолчав, согласился олигарх. — Пусть приезжают. Посмотрим.

На следующий день я отправилась в больницу навестить Культуриста. Не то чтобы он был моим близким знакомым, но я чувствовала себя перед ним виноватой. Меня терзало подозрение, что хоть я в некотором роде и спасла его жизнь, но я же спровоцировала угрозу. С чего Олеся решила его убить? Ох, неспроста! Не результат ли это моей вдохновленной бифидобактериями бурной деятельности?

Выглядел Сергей прилично. Настолько, что я рискнула потребовать:

— Рассказывай!

— Ммм… у? — спросил он.

Господи, опять я расслабилась!

— Это Олеся убила Анну Сергеевну?

— Да.

— Ты ей помогал?

— Я достал пистолет, — со вздохом признался Культурист. — Меня, наверное, тоже арестуют. Мы вместе хотели ее убить, но потом я передумал.

— Раз пока не арестовали, теперь уже вряд ли. Ты рассказал все милиции?

— Да.

— Зачем Олесе было ее убивать?

— Чтобы она мне не отомстила, — простодушно поведал Сергей. — Олеся очень меня любит. Она знала, что Алина мстит своим любовникам, когда их бросает. А Алина меня бросила. Она нашла себе парня в фитнес-центре.

— Опять двадцать пять! — возмутилась я. — Я ведь, кажется, тебе все в прошлый раз разъяснила! Вовсе никому она не мстит. Забыл?

— Тогда не знаю. Олеся говорила, Алину надо убить ради меня. Олеся сказала, подумают не на нас, а на Надирова, потому что Надиров испугался из-за книги. Я купил пистолет. Я привез Алину вечером в фитнес-центр. В вип-зоне никого не было, и Олеся сказала, что это удобный случай и я должен им воспользоваться. Тогда я стал думать. Я думал-думал и решил: пусть она мне мстит, ладно уж. Ведь не убьет же, наверное? Так чего я буду ее убивать? Вот как я подумал.

— Умница, — нежно похвалила я. — Видишь, как полезно думать! Я всегда это знала. А что сделала Олеся?

— Она сказала, что не может, чтобы мне было плохо, взяла пистолет и пошла в фитнес-центр. Я думал, надо ее отговорить, но, пока я думал, она уже вернулась. Без пистолета.

— Думать надо как можно чаще, — посоветовала я куда более сурово. — Тренировать мозги. Тогда процесс пойдет быстрее. Мышцы же ты тренируешь?

— А? — растерялся Сергей.

— Ладно, сделанного не воротишь. Почему ты скрывал, что Олеся — убийца?

— Ну, она же убила из-за меня. Нехорошо было ее выдавать. Я мужчина.

— Заметно, — вздохнула я. — А почему она решила тебя убить, ты знаешь?

Культурист кивнул.

— Ты пришла в фитнес-центр. Я там качался. А ты взяла и все мне объяснила. Ты объясняешь куда лучше, чем она. Алина не мстит любовникам, Олеся все перепутала. Алину не надо было убивать. А заподозрили не Надирова, а тебя. Это было плохо. Мне не понравилось. Я Олесе так и сказал. Сказал, я еще думать буду, но мне это все не нравится. Мне Катя все объяснила.

«А объясняю я лучше, чем она», — мысленно закончила я. Еще бы! Это моя профессия.

Итак, ясно почти все. Пока политики с олигархами и телеведущие с фотомоделями жили своей странной для простых смертных жизнью и занимались внутренними разборками, дело осуществила невидимка-Олеся. Для Иванченко или Надирова она олицетворяла стандартный тип секретарши, для Сергея и некоторых других мужчин — привлекательной наивной дурочки. А самой ей хотелось одного — получить как можно больше, как можно меньше делая. Все остальное было неважно. Я до сих пор не знаю мотива, но в глубине души уверена — корысть. Еще, не исключено, страх. Другого быть не может.

Скорее всего, Анна Сергеевна догадалась, что Олеся стучит Надирову, и предупредила секретаршу об увольнении. Возможно также, пригрозила, что теперь никто не возьмет ее на хорошую работу — клеймо предательницы останется надолго. Олеся, в принципе не способная чувствовать себя хоть в чем-то виноватой, разозлена. Ей хочется напоследок себя хоть немного обеспечить, и она решается украсть у работодательницы… деньги, драгоценности? Увы, это для меня тайна, но подозреваю, то, что Алина Алова имела на карманные расходы, секретарше казалось солидной суммой.

Однако Олеся понимала: если сразу после ее увольнения что-то пропадет, она окажется первой подозреваемой. Ей это ни к чему. И тут ее осеняет. Да, в краже обвиняют слуг, а вот убийство — совсем иное дело. Смерть Алины Аловой отнесут за счет кого-то другого. Например, Надирова, или Цаповой, или Валерии. Мотив был у многих, и наименее весомый — у скромной секретарши. То, что довеском к получению выгоды станет гибель человека, Олесю не останавливает. Наоборот — даже приятно, если уволившая тебя хозяйка умрет. Другой вопрос, что секретарша предпочла бы загрести жар чужими руками. Руки находились рядом и принадлежали Сергею. Он парень ведомый, легко подпадающий под чужое влияние. Его несложно было убедить, что застрелить Алину Алову необходимо для самообороны, а то телеведущая жестоко отомстит брошенному любовнику. Однако по природе Сергей — не убийца. Когда дошло до решающего момента, он передумал. Пришлось Олесе потрудиться самой. Однако Сергей свято верил, что бедная девушка совершила преступление из любви к нему, и молчал.

Но тут появилась я, внеся хоть немного логики в его девственно чистые мозги. Он понял: что-то здесь не так, и поделился размышлениями с Олесей. Та запаниковала — неужели сообщник расколется? А потом я позвонила ей, сделав несколько выстрелов наугад. Я, словно об известном факте, сказала, что именно Олеся сообщила Надирову о замысле книги, она же наврала милиции, что Алина обещала мне заплатить и обманула. А главное, я обронила фразу о ее мотиве: отвести от себя подозрения, перекинув их на меня.

Выстрелы оказались удачнее, чем я предполагала. Олеся решила, что я обо всем догадалась и теперь поспешу надавить на Сергея, а тот — слабое звено… какое же, если не слабое?

Я, вздохнув, посмотрела на бледного Культуриста.

— Значит, Олеся вчера пришла к тебе в гости, принесла водки…

— Я не пьяница, — поспешно открестился Сергей. — Просто выпиваю иногда. И выпил-то немного. А она говорит — напиши Кате записку с извинениями, что из-за тебя ее заподозрили, а я ей передам. Только я это плохо умею. Она говорит, ничего, я тебе подскажу. Пиши, что тебя замучила совесть и ты хочешь это прекратить. Мне понравилось, и я записал.

«Здорово! — восхитилась я. — Все-таки Олеся не дура. То есть дура, но хитрая. Сергей застрелил Алину и от угрызений совести покончил с собой, включив газ. Даже оставил предсмертную записку. Роскошная идея! И волки сыты, и овцы целы».

— А потом я как будто умер, но зазвонил телефон, — горячо продолжил мой собеседник. — Я решил: если звонишь ты, то я не умер. И вот я живой.

— Поправляйся! — поспешно вскочила я, почувствовав, что разговор грозит перейти на лирический лад. — И удачи тебе! Только старайся думать почаще, хорошо? Это очень поддерживает в жизни…

Культурист восторженно кивнул, и я ушла.

А через неделю меня пригласил к себе Иванченко. На сей раз я не стала выпендриваться и сразу согласилась. Тем более, я до сих пор не знала точно мотива убийства, лишь догадывалась, а коварный милиционер наотрез отказывался мне отвечать, утверждая, что следствие еще не закончено. Я надеялась, олигарх не будет таким крючкотвором, удовлетворив мое законное любопытство.

— Хочу вас поблагодарить, — солидно произнес Павел Петрович, встал и пожал мне руку.

— За что? — не поняла я.

— Я внушил себе, что убийца — Надиров, и действовал только в этом направлении. Именно вы объяснили мне, что есть другие подозреваемые. Вы даже сказали при встрече, что эта девица способна на все. Надо было больше вам доверять, тогда я прижал бы ее сразу. Но я сомневался. Из этой пары мне более подозрительным казался шофер. Вот я после беседы с вами и установил за ним слежку. Мои парни увидели, как девица пытается его угробить… ну, а дальше вы знаете.

— Но почему она убила бедную Анну Сергеевну?

Иванченко вздохнул.

— Вы предупредили меня, что ради денег эта тварь ни перед чем не остановится. Но кто мог подумать, что пятьдесят тысяч для кого-то деньги?

— Рублей? — уточнила я. Между прочим, это моя зарплата почти за полгода.

— Каких рублей? — опешил олигарх. — Конечно, евро. Анька иногда обналичивала подобные суммы на какие-то свои прихоти. Я особо не вникал — ее средства, ей и распоряжаться. Хотя держать наличные дома не стоит, у нее квартира на охране, так что я не волновался. Кто ж знал, что из-за такой суммы эта стерва ее убьет?

«Какая я, оказывается, умная, — потрясенно подумала я. — Ведь угадала один к одному! Или тут не ум, а педагогический опыт?» А вслух произнесла:

— Да, так уж все совпало. Раз Олесю выгоняют, она решила использовать последний шанс обогатиться, а убила, чтобы замести следы. Не будь убийства, ее бы заподозрили сразу. Но рано или поздно вы бы ее все равно вычислили. Дура, она и есть дура, будь сколь угодно хитрой!

— Да. Ее счастье, что я сдал ее ментам. Нашел бы сам — пропала бы гадина без вести, я бы позаботился. А раз уж так вышло — ладно. Пусть пока в тюрьме посидит, тоже неплохо. Мало ей не покажется. Как обидно, что Анька погибла из-за паршивых пятидесяти тыщ!

— А ведь считается, что самый примитивный мотив является самым вероятным, — вспомнила свой детективный опыт я. — Но каждый раз не верится.

— Ладно, проехали, — остановил меня собеседник. — Я позвал вас для другого. Я хочу предложить вам работу.

— Какую работу? — опешила я.

— А вот это я еще до конца не решил. Одно гарантирую — в накладе не останетесь. Вы помогли мне найти убийцу Аньки, и я буду платить вам больше обычного. — Он задумался и добавил: — На десять процентов. Нет, даже на пятнадцать! Вы как раз процентов на пятнадцать умнее других женщин, так что я не прогадаю.

Лишь воспоминание о недавнем печальном разговоре позволило мне не захихикать. Все-таки олигархи неисправимы! Но обижать человека не хотелось, и я с искренним интересом спросила:

— Но какие все-таки варианты?

Не то чтобы я собиралась менять место работы, но было любопытно, что мне намерены предложить. Я лично совершенно не представляла себя ни крутящейся на телеканале, ни отсиживающей по восемь часов в офисе.

— Например, в рекламу. Тут специального образования не надо, нужны ум и чутье. Что вы думаете о рекламе?

— Много о ней думаю, — не сдержав эмоций, довольно злобно произнесла я. — Вынуждена. И рада бы не видеть, да не получается. А скажите, — обрадовалась я возможности разрешить давно терзающий меня вопрос, — вы изучали ее эффективность?

— В каком смысле? — не понял собеседник.

— Ну, например, одно и то же у нас и на Западе наверняка производит прямо противоположное действие. Я еще могу поверить, что на Западе фраза «Это новейшая разработка» звучит привлекательно. Но для русского уха гораздо приятнее другое. «Это старое, проверенное поколениями средство». Вот за таким мы бы побежали!

— Любопытно, — прокомментировал Иванченко.

А я, напав на больную тему, не в силах была остановиться.

— Впрочем, на Западе они тоже хороши. Я читала результаты исследований одного английского психолога. Он изучал рекламу. Оказывается, при резком усилении звука человек на несколько секунд теряет способность воспринимать информацию. Таким образом, делая рекламу громче, чем фильм, мы просто-напросто полностью лишаем эффективности первый рекламный ролик.

— Не может быть!

— Хотите, дам ссылку. Дальше. Масса рекламы основана на сексе. Полуголые красотки и все такое. По независимым исследованиям, мужчина при виде такой красотки концентрируется исключительно на ней, не видя ничего вокруг, включая объект рекламы.

— Ммм… возможно, — в задумчивости кивнул олигарх.

— А женщина раздражается, и у нее вырабатывается негативная реакция на данный продукт. Да, по поводу негативной реакции! Было проведено исследование рекламы в Интернете. Выяснилось, что большинство пользователей, сами не осознавая, почему, не хотят покупать то, что им там прорекламировали. Психолог полагает, поскольку реклама отвлекает от основной информации, на нее подсознательно вырабатывается негатив. Дальше…

— Не надо, — со вздохом прервал меня Павел Петрович. — В рекламу я вас не возьму. Не годитесь.

Я пожала плечами. Не больно-то и хотелось! Хуже рекламщика только киллер. И то последнего наверняка проклинают реже.

— Трудно с вами, — пояснил огорченный олигарх. — Теперь понятно, почему мало зарабатываете. Не знаешь, куда приткнуть. А терять жалко. Умных, их все меньше.

«Вымираем с голоду», — чуть не ляпнула я, но вовремя прикусила язык. Еще не хватало, чтобы Иванченко решил, будто я у него что-нибудь выпрашиваю!

— Есть у меня одна идея, — немного смущенно произнес он. — Необычная. Я еще с прошлой нашей встречи об этом думал.

Павел Петрович посмотрел на меня так робко, что я невольно поощрила:

— Какая идея?

— Понимаете… моя Лера… ну, когда молчит, то все мне завидуют, а как заговорит… ну, сами слышали.

Я деликатно не ответила.

— Вот Надиров… он не умнее меня. Да чего там — глупее. А недавно женился на балерине и просто покоя всем не дает. Она, мол, у меня вся в искусстве, такая культурная, а вот у Иванченко жена дура, кроме тряпок, ничего не знает. Неприятно, конечно.

— Не обращайте внимания, — посоветовала я. — Какое вам до него дело?

— Да не только он, другие тоже. Некоторые, например, в театр ходят, а потом рассказывают. А кто не ходит, тот вроде как сибирский валенок. Я раз сходил. Скучно и времени жалко. Лерку тоже отправлял — ей все равно делать нечего. Или книжку ей давал, чтоб почитала. Она мучается, а толку нет. Все равно ничего рассказать потом не может. А какой смысл мучиться, если никому потом не рассказать?

— А, — лаконично прокомментировала я, с трудом сдерживая улыбку.

— А мне сказали, — неуверенно продолжил собеседник, — вы на балет часто ходите. Просто так. Правда или наврали?

— Правда.

— Я тоже поверил. Раз вы в музей добровольно ходили, то и в театр можете. Умные люди, они всегда со странностями! И я вот что подумал. Может, возьметесь Лерку обучить?

— Взять ее с собой в театр? — с ужасом уточнила я.

— Пару раз можно и взять. Чтоб посмотрела, что там и как. А потом вы будете ходить без нее, а ей все описывать. Вы так здорово рассказали нам про музей Прадо! Все знакомые так и сели. В Испании-то каждый был, а про фрески не знал никто, кроме моей Леры. Здорово я их умыл! Так и надо делать. Вы вернетесь и опишете все моей Лерке, это вы здорово умеете. Потом она пусть вам перескажет, а вы ее поправите. По-моему, несложная работа. Билеты я вам оплачу, а дальше сдельно. Или оформлю консультантом на телеканале. Это надо продумать.

Я смотрела на него, оцепенев. Если подобному предложению Татьяны Цаповой я не верила ни на грош, то тут было ясно — собеседник не шутит. А все Настя! Она сразу уверяла, что знакомство с олигархом — единственный реальный способ удовлетворить мои возросшие культурные запросы. Я не восприняла ее слова всерьез, и что же? Олигарх, сидя напротив меня, прямо и недвусмысленно предлагает то, о чем я мечтала, да еще не требует взамен ничего, кроме работы по специальности. Ведь обучать — моя специальность, правильно? Если это не чудо, то что же? Почему я не прыгаю от радости до потолка?

Наверное, одно дело — помечтать, а совсем другое — когда мечты пытаются превратиться в реальность. Боюсь, данная процедура не идет мечтам на пользу. Как-то не жажду я общаться ни с олигархами, ни с их женами. Валерия явно не захочет заниматься и будет упрямиться сильнее, чем последний двоечник, отказывающийся учить определение предела, а Иванченко быстро обнаглеет и начнет требовать все больше и больше, это по нему сразу видно. И, наконец, главное. Любите ли вы театр (или что-нибудь другое) так, как его люблю я, то есть всеми силами души вашей? Если да, то вы меня поймете. Лишать себя огромной радости, превращая ее в повинность, — да ни за какие деньги! Нашли дурочку!

И я сказала:

— Спасибо, но я с этим не справлюсь.

— Жаль, — сухо ответил Иванченко. — В любом случае, вы заслужили мою благодарность. Какую сумму вы предполагаете получить за помощь?

— При чем тут деньги? — улыбнулась я.

— Дело ваше. Я вас больше не задерживаю.

Меня проводили на выход. Уж не знаю, сколько можно было затребовать с напророченного Настей олигарха, но свой шанс решить с его помощью финансовые проблемы я, увы, упустила. Зато приобрела неоценимый жизненный опыт, а ведь это важнее, правда?

Вечером позвонил из Италии Леша.

— Что-то случилось? — испугалась я.

— Да ничего, — ответил он. — Я скучал. А ты?

— Мне было не до скуки, — чуть было не ляпнула я, но неожиданно поняла — а ничего подобного! Я, оказывается, тоже скучала! И я ответила:

— Я тоже.

— Захотелось услышать твой голос, — продолжил Леша.

— Похвастаться в этом плане, увы, нечем, — все еще несколько хрипло сообщила я, — сам слышишь.

— Слышу. Простудилась?

— Голос, не выдержав превратностей моей жизни, попытался меня покинуть. Но теперь потихоньку возвращается. Впрочем, что за чушь я несу, а тебе платить за разговор! Может, напишешь, что надо, по емэйлу?

— Где твоя хваленая логика? — засмеялся собеседник. — Если я хочу услышать твой голос, чем поможет электронная почта? А денег мне здесь платят много, я не трачу и половины.

— Замечательно! — порадовалась я. — Да еще и работа интересная. О чем еще мечтать?

— Вот я как раз об этом, — немного странным тоном вставил Леша. — Только обещай, что не откажешь, а?

— Ты же не первый день меня знаешь. Я не могу обещать, если не уверена, что сумею выполнить.

— Зато я уверен — сумеешь. Гарантирую. Обещай, а? Не глядя. Предлагаю тебе кота в мешке. Вот тут-то и узнаю, насколько ты мне доверяешь.

«Еще не хватало! — хотела возмутиться я. — Буду я обещать неизвестно что! Я что, сошла с ума?» А вслух вдруг сказала:

— Кому мне доверять, если не тебе? Хорошо, обещаю. — Я подождала реакции. — Эй, ты что молчишь?

— Голос, не выдержав превратностей моей жизни, попытался меня покинуть, — не без ехидства процитировал Леша. — Но теперь возвращается. Слушай, это не ты! Тебя подменили.

— В определенном смысле — да. Жизненный опыт, он, понимаешь ли, меняет человека. Я была в стагнации, а теперь, наверное, из нее вышла. Еще узнать бы, что я обещала, и жизнь станет совсем прекрасна…

— Вот что, — сказал Леша. — Билеты на самолет я тебе куплю. О визе договорюсь. Я понимаю, пока не кончится май, ты не приедешь. Работа, да еще этот чертов фестиваль балета. Но в июне тебе ведь могут поставить экзамены так, чтобы была хотя бы неделя перерыва? Я тоже освобожу себе эти дни, поездим по Италии.

— А деньги? — встряла я. — Откуда у меня на это деньги?

— Билеты я куплю, — словно последнему двоечнику, терпеливо повторил Леша. — О визе договорюсь. По Италии тебя повожу. И, между прочим, ты обещала. Ну, плюнь ты на свою независимость! Представь себе… — он сделал паузу и искушающе произнес названия почти нараспев, — Рим, Флоренция, Венеция, Сиена, Пиза… ну, и немного меня в придачу. Честное слово, тебе понравится!

И, представьте — действительно понравилось…