Загадка архива

В театральной мастерской

Елену Фаркаш они нашли в её мастерской, в студии Национального театра на площади Амзей.

Хотя ей не могло быть больше пятидесяти пяти лет, выглядела она очень старой. Лицо в морщинах, волосы совсем седые; на самом кончике носа торчали пресвитерские очки, стёкла которых не скрывали глаз, очень красных из-за требовавшей кропотливого труда профессии.

На женщине был накрахмаленный белый халат, на ногах — домашние тапочки. Она была погружена в работу. Рядом, держа в руках начатые или ещё не законченные парики, сидели три девушки. Самая младшая, лет пятнадцати, расчёсывала почти готовый парик.

Они были так заняты, что даже не услышали стук в дверь, так что Эмилю и Ане пришлось войти без приглашения.

Лишь теперь все повернули к ним головы.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила Елена Фаркаш.

— Мы хотели бы… Хотели бы оторвать вас на несколько минут… — с самым кротким выражением лица начал Эмиль.

— Я на части разрываюсь, никак не поспеваю! — воскликнула женщина. — Но в чём дело?

— Лучше бы нам поговорить в более уединённом месте. Не почему-нибудь, но мы хотим расспросить вас о вещах, которые не могут интересовать этих девушек… да к тому же мы оторвём их от работы.

— От работы вы нас и так отрываете, — пробормотала мастерица. Эмиль сделал вид, что не расслышал.

Дав девушкам несколько указаний в связи с париками, над которыми они работали, Елена Фаркаш перешла в соседнюю комнату, где у неё было что-то вроде собственного кабинета, и, поправляя на носу очки, взглянула на незваных гостей.

— Чем могу быть полезна?

— Знаете… она — студентка юридического факультета… последнего курса… — начал Эмиль.

Но так как мастерица стояла, скрестив руки и ничем ему не помогая, остановился.

— Я пишу работу о… старых уголовных делах. То есть, по криминалистике… — добавила Ана.

Женщина всё ещё не понимала. Она нервно пожала плечами и резко заметила:

— Меня интересуют только пьесы и персонажи, для которых я должна делать парики.

— Мы хотели бы, чтобы вы сказали нам несколько слов о случае, которому были свидетельницей! — уточнил Эмиль. — Речь идёт о Бёлле Кони.

— Свидетельницей? Я?.. Ох… Эта сумасшедшая танцовщица? — в сильном удивлении воскликнула Елена Фаркаш.

— Именно!

— Боже мой! Что это вам вздумалось? — перекрестилась женщина. — Почему вы не оставите мертвецов в покое?

Эмиль и Ана смущённо переглянулись, делая вид, что не понимают вопроса хозяйки.

— Я рассчитываю на вашу любезность… Данные, которые я могу получить от вас, могут оказаться очень важными для моей дипломной работы, — быстро подхватила Ана.

— Помните ли вы историю танцовщицы? — спросил Эмиль, делая вид, что не замечает волнения мастерицы.

— Как же мне не помнить? Такие вещи не так-то легко забываются! К тому же, меня обвиняли в краже её браслета. Господи, какой стыд! — воскликнула Елена Фаркаш, которая явно ещё сердилась на актрису за это несправедливое обвинение.

— Но ведь прямо вас никто не обвинял, — попытался успокоить её Эмиль.

— Разумеется! Но они даже в газете написали, что меня подозревали! Я чуть работу не потеряла! Хорошо, что ей никто не поверил, все знали, что она сумасшедшая.

Ещё одно открытие! Ана не ожидала, что такое старое обвинение ещё может вывести кого-нибудь из себя. Говорят, что время стирает всё, но поведение Елены Фаркаш доказывало обратное. «Её очень огорчило это подозрение», — подумала Ана, вспоминая фразу из заявления мастерицы: «У меня ведь четверо детей!» Эмиль прервал ход её размышлений:

— В конце концов было сказано, что актриса потеряла свой браслет по дороге, — попытался он успокоить женщину. Однако следующее её заявление снова насторожило обоих:

— Нет, она его не потеряла! Я знаю, что его украли, — настаивала мастерица.

— То есть как это — знаете?

— Это Нягу, электрик, украл его.

— Какой Нягу?

— Как какой? Любовник камеристки.

— Тот, за которого она вышла замуж?

— Точно! Я была уверена, что украл он, но не хотела настаивать. Пусть лучше думают, что она его потеряла, а то, если продолжать эту историю, они могли бы извлечь на свет божий ещё кто его знает сколько гадостей. Я не поручилась бы, что в деле не была замешана и камеристка.

— Но ведь камеристка познакомилась с Нягу только во время следствия, — нащупывал почву Эмиль.

— Это она пусть скажет своей бабушке! — засмеялась мастерица.

— Они были знакомы давно? — Эмиль с нетерпением ждал ответа.

— А то нет! Месяца два… Камеристка… как же её звали? Глядите-ка, забыла!

— Ирина Добреску.

— Да… Ирина… — облегчённо вздохнула мастерица, которая явно не в состоянии была бы продолжать рассказ, если бы не вспомнила это имя. Значит, однажды вечером Ирина пришла в кабаре… Белла Кони подготовила новый номер и пригласила её тоже. Мы все были за кулисами. И этот электрик… Нягу… Они всё время шептались. Он и Ирина… Потом я своими ушами слышала, как она сказала ему, чтобы он пришёл к госпоже на квартиру, починить какие-то там выключатели и утюг. И ещё что-то… Когда кончилась вся эта шумиха, года через два-три, один молоденький парнишка, обучавшийся при Нягу, сказал мне, что тоже слышал в тот день, как он разговаривал с Ириной. Значит, я не ошиблась.

Эмиль был весь внимание. Казалось, кража браслета начинала как-то связываться с убийством актрисы. Во всяком случае, было ясно, что Ирина Нягу лгала. Почему?

Эмиль решил пойти дальше; он начал задавать новые вопросы, связанные с показаниями Елены Фаркаш.

— Среди ваших показаний я прочёл об анонимных письмах, о телефонном звонке… Кстати, вы так и не вспомнили, кому мог принадлежать тот голос?

— Нет. Не смогла! И поверьте, что я часто мучилась этим. И со временем всё сильнее, потому что каждый раз переживала всю историю заново и каждый раз, казалось, снова слышала этот прямо загробный голос. Но сколько бы я ни пыталась определить, кому он принадлежит, — всё напрасно! Словно каким-то чудом он терял свой знакомый мне тембр… Вы мне верите?

— Конечно… Почему бы мне вам не верить?.. Вы сказали, что с тех пор не раз переживали эту историю заново. А не появился ли в связи с этим какой-нибудь новый элемент? То есть… вы понимаете, что я хочу сказать? — спросил Эмиль, опасаясь, как бы её не сбило с толку слово «элемент».

— Очень хорошо понимаю… Нет, я не вспомнила ничего нового. Кстати, вы знаете, говорили даже, будто это я её убила, чтобы отомстить за то, что она обвинила меня в краже. Боже упаси! Хорошо, что этому никто не поверил!..

Эмиль заметил, что мастерица никак не может забыть случай с браслетом и возвращается к нему, о чём бы ни заходила речь.

— У неё было много друзей?

— Ха, друзей… Да, много…

— В то время — кто был ей всех ближе? — поинтересовался Эмиль. — Разумеется, если вы это помните.

— Я ведь сказала, что помню всё! Значит, кто был ей всех ближе? Прежде всего, у неё были близкие «явно» и близкие «тайно».

— Не понимаю, — бросил Эмиль.

— Э-э… не понимаете! Ну, знакомые — друзья, с которыми она «показывалась на людях» и другие, о которых она молчала, как могила.

— Как звали тех, с которыми она показывалась?

— Так ведь… их тогда называли: актёр, депутат, капитан, директор ресторана «Альхамбра» и кто-то ещё… Ах да! Тот самый старик, который подарил ей этот несчастный браслет! Пападат!

«Опять браслет!» — подумал Эмиль и поспешил перейти к новому вопросу.

— А из тех, о которых она молчала, как могила, вы никого не могли бы назвать?

— Вы не знали Беллу Кони! Вокруг неё были только самые высокопоставленные люди. И о них никто ничего не знал.

— В своём тогдашнем показании вы заявили, что в свой последний вечер мадам Белла Кони уехала из театра с капитаном Серджиу Орнару.

— Да, с ним, он и сам так показал.

— У них была связь?

— Ну… связь… — многозначительно покачала головой мастерица. — Связь у неё была со многими… Артистка кабаре, чего же вы хотите? Считалось, что она талантлива! А красива она была, это уж точно! Как статуя! — с искренним восхищением воскликнула женщина. — Но теперь, что же… теперь всё это в прошлом.

— У вас никогда не было подозрения о том, кто бы, например, мог быть убийцей? — поинтересовалась Ана.

— Конечно было… Многие! Я каждый вечер слышала в уборной такое, что другому доведётся услышать разве что раз в жизни. И угрозы, и шутки, и всё, что угодно.

— Вы слышали, чтобы кто-нибудь угрожал ей прямо?

— Капитан Орнару, например, и не однажды. Да и актёр, маэстро Джордже Сырбу, сказал ей однажды вечером: «Дорогая Белла, наверное, я тебя убью, ты уж не обижайся!» Вы не знаете его, маэстро Сырбу. Он, даже когда сердится, всё равно говорит: «дорогая», но со всем тем может послать вас к чёрту.

— А Белла Кони что ответила?

— Она? Засмеялась. Засмеялась, как обычно… У меня всё время было впечатление, что она и над своей жизнью издевается. Удивляюсь, как она не думала, что ей ведь нужно растить дочку…

— Я слышал, что девочке живётся хорошо.

— Ну уж, хорошо… без матери, без отца… Чего уж тут хорошего!

— Я хочу сказать, что у неё есть всё необходимое.

— Я тоже слышала… её одна женщина удочерила… Вышивальщица или что-то в этом роде…

— А вы эту женщину знаете?

— Откуда мне её знать? — удивилась мастерица.

— Извините… я думал, может быть, это была какая-нибудь знакомая мадам Беллы…

— Никакая она не знакомая… Насколько мне известно даже и не родственница… Совсем неизвестная женщина.

— А как она появилась, эта неизвестная? — Эмиль наконец вслух задал вопрос, который столько раз задавал себе мысленно.

— Бог её знает! Говорят, она взяла девочку из приюта…

Слово «приют» напоминало Ане вопросы, которые обязана была задать она.

— Значит, девочку отправили в приют?

— Так ведь… кто же бы стал за ней смотреть? — пожала плечами бывшая костюмерша.

Появление этой женщины, которая словно с неба свалилась и вдруг взяла к себе девочку, всегда казалось Эмилю подозрительным. Он всё время спрашивал себя, что это за персонаж — не родственница, не знакомая, которая появляется как раз в момент драмы и берёт к себе Дойну? Но слова мастерицы, казалось бы, разъясняли дело. «Если только женщина взяла Дойну из приюта…»

Разговор прервала одна из учениц, которая вошла, чтобы попросить у мастерицы совета относительно изготовляемого парика.

Эмиль и Ана встали.

— Мы пойдём, у вас много дела…

— И ещё какого дела!.. Вы и не знаете, какое это проклятое ремесло! Перебрать целый парик, волосок к волоску… Когда я отсюда выхожу, я света белого не вижу… Честное слово!

— Красивый парик, — сказала Ана, глядя на тот, что принесла помощница мастерицы.

— Это для королевы… Если вам нравится, я могу сделать и вам… Только принесите волосы… у меня нет… Когда вам надоест ваш цвет волос, лучше надеть парик, чем краситься. Краска убивает волосы! — со знанием дела объясняла женщина.

— Да… да… я как-нибудь зайду…

— Пожалуйста… только не в самые горячие дни… Когда мы готовим, например, Шекспира, у меня просто глаза на лоб лезут!

…Когда они вышли из мастерской Елены Фаркаш, было уже около двенадцати. На небе собирались тучи. Люди торопливо шли по улицам, убегая от надвигающегося дождя. Ана молчала, задумавшись.

— Что с тобой? — спросил Эмиль.

— Ничего… Я всё удивляюсь, как некоторые люди могут таить обиду всю жизнь!

— Это особый случай…

— Как бы то ни было… до сих пор у неё уже должно было пройти…

— Ведь она продолжала жить в той же среде, это и заставляло её всё время вспоминать о своей неприятности, — попытался оправдать мастерицу Эмиль.

— Но она говорила так, словно её обвинили в краже не двадцать лет тому назад, а сегодня!

— Может быть, это было единственное более или менее значительное событие в её жизни. Ведь она сама призналась, что с тех пор не раз переживала его снова… Держу пари, что каждый раз, когда она встречается с Джордже Сырбу, он говорит ей что-нибудь по этому поводу…

— Возможно, — ответила Ана. — И всё же нельзя так зло говорить о человеке, умершем двадцать лет тому назад, что бы он тебе ни сделал. Нужно учитывать обстоятельства…

Эмиль взглянул на неё краешком глаза. Конечно, Ана думала сейчас об обстоятельствах, приведших к смерти её отца. Он один знал, какое глубокое понимание и подлинный гуманизм проявила она по отношению к людям, которые невольно способствовали созданию того безвыходного положения, в которое он попал тогда.

— Всё же мы узнали кое-что новое… — сказал Эмиль, чтобы отвлечь её от грустных мыслей.

— Не слишком-то много.

— Мы и не можем рассчитывать на многое по прошествии стольких лет.

— Ты, конечно, имеешь в виду прямые угрозы капитана кавалерии и моего любимого актёра? — спросила Ана.

Эмиль засмеялся, вспомнив, каким тоном «продекламировал» актёр свою угрозу.

— Ты смеёшься над моим любимым актёром? — притворилась Ана обиженной.

— Нет! Разве я смею! — сказал Эмиль и добавил другим тоном: — Но мы узнали, что мастерица прямо обвиняет Нягу в краже браслета.

— Ведь Ирина нам это сказала… Её мужа заподозрили первым.

— Да, но Ирина Нягу скрыла от нас тот факт, что она знала электрика раньше.

— Может быть, это просто навязчивая идея мастерицы.

Эмиль вспомнил, с какой настойчивостью повторяла Ирина, что познакомилась с Нягу во время следствия после смерти актрисы.

— Значит, можно сказать, что Ирина Нягу, урождённая Добреску, нас обманула.

— Или хотела это сделать, — поправила его Ана.

— А с какой целью?

— Может быть, она ещё тогда так сказала, чтобы её не заподозрили в краже браслета, — предположила Ана.

— Хорошо… Но сейчас-то ей зачем врать? Из-за обвинения в воровстве, выдвинутого двадцать лет тому назад… Кстати, об этом она упомянула лишь вскользь…

И Эмиль снова вспомнил о своих наблюдениях, сделанных во время разговора с Ириной. Когда, почти против её воли, зашёл разговор о краже, женщина начала запинаться, останавливаться на каждом шагу, взвешивать каждое слово… Именно поэтому он и сказал ей, уходя, чтобы она разыскала его, если вспомнит что-нибудь новое.

— А о том, что Нягу кто-то звонил в тот день в театр? — снова спросил Эмиль.

— Вероятно, назначали свидание.

— Где? — спросил Эмиль, и по его тону было ясно, что ответ для него очень важен.

— Где? — пожала плечами Ана. — Может быть, в театре, может быть, в кино… а может быть… в доме артистки.

— Может быть, в доме, — повторил как бы про себя Эмиль и принялся монотонным голосом распутывать нить своих догадок: — Электрик мог уйти из театра только после окончания спектакля. Значит, почти одновременно с Беллой Кони. Я сказал «почти», потому что артистка обычно задерживалась: нужно было разгримироваться, может быть, выпить стаканчик с очередным поклонником…

— Ты хочешь сказать, что в тот час, когда было совершено преступление, Нягу находился в доме артистки?

— Вполне возможно.

— И убил её, чтобы отомстить за обвинение в краже! — воскликнула Ана тоном, о котором нельзя было сказать наверное, шутливый он или серьёзный.

— Ну, не совсем так…

Эмиль хотел что-то добавить, но, заметив, что они подошли к большому зданию, на первом этаже которого находилась кондитерская «Нестор», резко остановился. Несколько мгновений он колебался, потом взял Ану за локоть.

— Пойдём со мной! У меня есть для тебя сюрприз! — сказал Эмиль и потянул её на боковую улочку, где был вход в здание.

— Не хочу больше никаких тайн! — воспротивилась Ана.

— Не бойся! Пошли! — настаивал он с той же загадочной улыбкой.

— Ну, готово! Теперь-то уж мы поймаем убийцу!