Загадка пропавшей экспедиции

- 11 - Через пропасть

Первые месяцы экспедиции для сэра Джона Франклина протекали вполне благополучно. В 1845 г. «Эребус» и «Террор» пробились сквозь льды Баффинова залива и быстро прошли пролив Ланкастер — восточные ворота в Северо-Западный проход. Убедившись, что дальнейшему продвижению на запад мешают мощные льды в проливе Барроу, Франклин развернул свои суда на север в неисследованный пролив Веллингтона и прошел почти 150 миль (240 км), достигнув 77° с. ш. Следующий ледовый барьер, вероятно, заставил экспедицию отступить вдоль западного и южного берегов острова Корнуоллис (заодно подтвердив, что этот массив суши является островом), прежде чем была найдена гавань у острова Бичи. Здесь они основали свой первый зимовочный лагерь, несомненно, предвкушая скорый успех. Они еще не нашли проход, но имели все основания надеяться, что сделают это будущим летом.

Но сначала Франклину и ста двадцати восьми членам его экспедиции, по большей части не имевшим никакого полярного опыта, приходилось приспосабливаться к наступающей полярной ночи — ее темноте продолжительностью двадцать четыре часа в сутки и жгучим холодам арктической зимы. Они оказались отрезанными от всего мира, без надежды на помощь. Потом, видимо, что-то пошло не так, и последовала смерть Джона Торрингтона, Джона Хартнелла и Уильяма Брэйна.

Все мысли Оуэна Битти занимали размышления о причине смерти этих трех людей. 10 августа 1984 г. он и команда исследователей (в составе патологоанатома — доктора Роджера Амии, и научных ассистентов Уолта Коуэлла, Джоли Нунгака и Джеральдин Русзала) поднялись на «Твин Оттере» с аэродрома в Резолюте и направились на восток, оставив под собой неспокойные воды пролива Веллингтона. Пока самолет летел над островом Девон и только приближался к удаленным скалам места назначения, масштабы не ощущались. Но когда он пошел на снижение, сделав крут над северной оконечностью острова Бичи, а затем приблизился к склону, где располался зимний лагерь Франклина, Битти потрясло, каким ничтожным этот клочок суши выглядел на фоне массивного острова Девон.

Битти раньше никогда не был на этом историческом месте, и теперь, разглядывая его в окно, пока самолет пролетал над могилами в 100 футах (около 30 метров) над землей, он был глубоко тронут его незащищенностью. Единственными возвышениями на всем восточном склоне острова были надгробия могил Джона Торрингтона, Джона Хартнелла и Уильяма Брэйна, обрамленные вертикальными скалами на западе и высоким берегом бухты Эребус на востоке.

Недалеко от могил располагалась посадочная полоса, отмеченная длинными параллельными колеями на гравии. Это были следы садившихся здесь ранее самолетов: некоторые прилетали сюда этим летом, другие — уже много лет назад. Пилот, кружа над могилами, проверил состояние места для посадки и направление ветра. Потом он направил «Твин Оттер» вверх и сделал круг над бухтой Эребус, резко повернув к скалам. Затем, выровняв машину, взял курс на посадку. Пролетая всего в нескольких футах над курганами из гальки, самолет полностью выпустил закрылки. Оставив могилы со стороны левого крыла, он коснулся земли, и пилот тут же опустил переднее шасси и включил пропеллеры на реверс, чтобы затормозить.

Через полчаса, выгрузив огромное количество оборудования и снаряжения, команда уже провожала взглядом самолет, постепенно исчезавший из виду над бухтой Юнион, и вслушивалась в стихающий шум моторов. Первые несколько минут ученые изучали местность, потрясенные ее безжизненностью. Можно пересчитать по пальцам места, где, помимо Антарктиды, царит такое безмолвие, как в Канадской Арктике. Даже присутствие коллег не избавляло от чувства полного одиночества, которое навалилось здесь на каждого.

Прежде всего члены экспедиции занялись обустройством своего временного жилища, точно так же, как это сделал Франклин со своими людьми много лет назад. Две огромные удлиненные палатки размером 12 × 18 футов (3,7 × 5,5 метров) должны были служить местом для работы и отдыха, а маленькие — только для ночлега. В них умещались лишь спальный мешок и рюкзак. Каждая большая палатка имела надежный каркас из алюминиевых труб, на который натягивался брезент, а внутренняя часть из прорезиненной ткани прикреплялась с внутренней стороны. Эти два слоя должны были обеспечить отличную защиту от ветра, дождя и снега. Пол из плотного полотна накрывал острый гравий. Дверь состояла из двойного плотно застегивающегося полога. Когда все палатки были готовы, собрали и установили радиоантенну, а также метеорологическую станцию.

Битти провел свой первый день на острове Бичи, изучая маленькое кладбище экспедиции Франклина, скрывавшее, как он надеялся, ответы на некоторые вопросы. Три могилы располагались в ряд на высоте около 26 футов (8 метров) над уровнем моря. Он планировал начать эксгумацию со старшины Джона Торрингтона, который, возможно, умер первым в экспедиции. Рядом с Торрингтоном покоились матрос Джон Хартнелл и рядовой Уильям Брэйн.

Могила Торрингтона была совершенно простой, а надгробия Хартнелла и Брэйна отличались от нее высеченными на камне библейскими надписями. На надгробье Хартнелла было такое изречение — «Так говорит Господь Саваоф: обратите сердце ваше на пути ваши» (Агг. 1:7), у Брэйна — «Изберите себе ныне, кому служить» (Нав. 24:15). Этот странный выбор цитат из Библии заставил некоторых исследователей и историков предположить, что ту первую зимовку экспедиции омрачило либо предательство, либо какое-то несчастье. Одна из задач судебных антропологов заключалась в том, чтобы выяснить, не могло ли это стать причиной смерти людей или тому способствовать. Битти, прежде чем приступить к эксгумации, терялся в догадках, что же он обнаружит под конец поисков.

Могилу Торрингтона детально описали, сделали картографию, зарисовали и сфотографировали, чтобы после окончания работ по эксгумации привести в первоначальное состояние. Каждый камень из тех, что накрывали могилу, а также составляли вокруг нее небольшую, в 2–4 дюйма (5-10 см) высотой ограду из известняка, пронумеровали водоэмульсионными чернилами, чтобы облегчить последующее восстановление.

Кладбище но острове Бичи. Могилы, справа налево: Томас Морган с «Инвестигейтора» (умер 1853 г) и участники экспедиции Франклина — рядовой морской пехоты Уильям Брэйн (умер 3 апреля 1846 г), матрос Джон Хартнелл (умер 4 января 1846 г), старшина Джон Торрингтон (умер 1 января 1846 г) и пятая, неизвестная могила

Вид могилы 20-летнего Джона Торрингтона после того, кок был убран верхний слой гравия. Обратите внимание на ряд мелких плиток известняка, который образует подобие оградки вокруг захоронения

Ученые работали, отчетливо осознавая, что эта суровая и древняя земля с течением времени не изменилась ни на йоту. Она выглядела точно так же, как год, век и тысячелетие назад. Кроме одиноких могил, немногочисленных артефактов экспедиции Франклина и палаток самих антропологов, никаких других следов человека на этом пространстве не было. Суровая изрезанная береговая линия острова Девон виднелась к востоку от острова Бичи, скалы высотой более 660 футов (более 200 метров) вздымались над проливами Ланкастер и Барроу. Когда сушу покрывал снег и отраженный свет солнца падал на скалы, на них явственно проступали серые и белые слои горной породы. Остров Бичи, собственно, был очень маленьким придатком к юго-западной оконечности острова Девон. Он соединялся с ним узкой полоской гравия, местами всего 13 футов (4 метра) шириной, находившейся в зоне движения льда. Впервые европейцы его увидели холодным августовским днем 1819 года. Капитан Уильям Эдвард Парри кратко описал высадку на остров Девон:

«Первая партия сошла на берег у подножья отвесного утеса, который образует восточную оконечность этой бухты. Я назвал его в честь своего друга по Адмиралтейству, г-на Ричарда Рили». (Именно в этом месте, на мысе Рили, тридцатью одним годом позже исследователи нашли первые следы экспедиции Франклина.)

Затем Парри обратил свое внимание на запад, через залив, который теперь носит имя одного из судов экспедиции Франклина, «Эребус», и увидел остров, ставший ныне одним из наиболее значимых мест в истории освоения Арктики:

«…на стороне залива, напротив мыса Рили, был остров, которому я… дал имя Бичи, в честь сэра Уильяма Бичи».

К слову, Парри так никогда и не ступил на этот маленький островок суши, которому сам дал имя.

Самая северная оконечность острова Бичи мягко поднималась вверх от берега залива Эребус через серию прибрежных террас, идеальных для размещения небольших строений или кладбища. Далее по склону земля становилась все круче и круче, увенчиваясь высокими скалами, нависавшими над стоянкой лагеря и заливом, где стояли когда-то два корабля, затертые льдами. Вершина острова была удивительно ровной, поэтому на юго-западной оконечности плато, откуда просматривался пролив Баророу, Франклин построил большой каменный гурий. С этого места, 590 футов (180 м) над уровнем моря, можно было разглядеть остров Сомерсет, находящийся в 40 милях (70 км) к югу. Отсюда был легко различим и остров Корнуолис, расположенный в 30 милях (50 км) к западу, напротив входа в пролив Веллингтона.

Небольшая речка с юга ограничивала место стоянки Франклина, затем огибала могилы и впадала в залив Эребус. Только летом ига речушка оживила и становилась источником пресной воды. В июле, когда солнце нагревало скалистую почву, здесь расцветали полярные растения, расцвечивая ландшафт редкими яркими пятнами. Но в августе, когда экспедиция Битти проводила свои работы, травы уже успели отцвести.

13 августа 1984 г., установив защитные тенты над могилами, чтобы уберечь их от внешнего воздействия, исследователи из университета Альберты приступили к вскрытию могилы Торрингтона. С помощью лопат и совков им меньше чем за час удалось снять верхний слой гравия. Но как только раскоп достиг глубины 4 дюймов (10 см), люди столкнулись с крепкой, как цемент, вечной мерзлотой. После неудачных попыток растопить почву горячим воздухом, они снова взялись за инструменты.

Вскоре после того как сняли верхний слой смерзшейся земли, ученые почувствовали странный запах, хотя воздух снаружи оставался чистым и свежим. Поначалу он был неявным и ощущался временами, смешиваясь с взвесью пыли от ударов кирки о гравий, но затем, по мере углубления раскопа, становился более интенсивным и вскоре заполнил все близлежащее пространство. Хотя он и напоминал запах разложения, но таковым не являлся. Битти встревожился, не понимая, чего от этого можно ожидать. Однако истинный источник запаха удалось определить только тогда, когда захоронение полностью раскопали.

Этому моменту, однако, предшествовали два долгих дня борьбы с почти 5 футами (1,5 м) вечной мерзлоты. И наконец исследователи добрались до гроба. В самой глубокой части раскопа полевой ассистент Уолт Коуэлл осторожно расчистил тонкий слой снега в ногах могилы, под которым показался прозрачный лед. Под ним просматривалась темно-синяя ткань. До сего момента людей мучили сомнения: похоронен ли вообще кто-нибудь в этой могиле? Может быть, тело Торрингтона опустили сквозь лед в замерзающие воды и оно утрачено навсегда? В те времена было принято воздвигать ложные могилы в память об усопшем, если не удавалось предать его земле. А возможно, тело попросту исчезло или по каким-то причинам его извлекли из могилы. Эту вероятность также не исключали измученные ученые, постепенно углубляясь в вечную мерзлоту. Мысль о том, что могила на самом деле пуста, начинала их беспокоить все больше и больше.

Но когда Коуэлл увидел синий материал, он воскликнул — «Вот он! Мы его нашли!»

Битти и другие члены команды столпились на коленях вокруг раскопа. По такому незначительному фрагменту было трудно определить, что это за ткань. Битти считал, что это мог быть «Юнион Джек» — британский флаг. Другие предполагали, что это форменная одежда, саван или сам гроб. Но что бы там ни было, исследователям стало ясно, что в могиле что-то есть и можно продолжать работу. Однако Битти все еще ждал разрешения на эксгумацию и перезахоронение от канадской полиции и главного судмедэксперта. Все, что было сделано до настоящего момента, относилось к области археологии и не требовало отдельного оформления. Определив точное положение тела, Битти был вынужден прекратить раскопки до прибытия необходимых документов.

Раскопав более 3 футов (1 м) вечной мерзлоты, Битти понимал, что лед, возможно, обеспечил хорошую сохранность тела Торрингтона. Изначально на этот счет были некоторые сомнения, поскольку прошло уже 138 лет. Но люди Франклина постарались похоронить Торрингтона достаточно глубоко, и даже в самый разгар лета тепло не успевало добраться до уровня вечной мерзлоты. Однако, ожидая разрешений, ученые столкнулись с еще одной проблемой, которая поставила под угрозу весь проект — могила начала заполняться водой.

Она образовалась от таяния снега и вечной мерзлоты на склонах и скалах внутренней части острова, а ее уровень увеличился за счет периодических дождей и мокрого снега. Возникла серьезная угроза. Если не предпринять решительных действий, то все, что лежало нетронутым более века, могло серьезно пострадать или быть уничтоженным водой за считанные часы.

Было решено вырыть чуть ниже могил в сторону залива неглубокую у-образную 130 футовую (40 м) канаву. Трое моряков были похоронены рядом друг с другом, и могила Торрингтона ближе всех находилась к морю. Эта канава, углубленная в вечную мерзлоту лишь на несколько дюймов, могла послужить дренажом, направляющим воду от захоронений. Через несколько часов поток воды, заливавший могилу Торрингтона, превратился в тонкую струйку. Фактически его удалось остановить.

Поскольку новостей по поводу запрошенных разрешений все еще не было, Роджер Ами и Джеральдин Русзала использовали это время для исследования косы, соединяющей остров Бичи с островом Девон. Уже удалившись па значительное расстояние, Ами, бросив взгляд на косу, заметил грязный сугроб па расстоянии около ⅛ мили (0,2 км) от них. Его внимание привлек необычный цвет, но присмотревшись, он заметил, что сугроб движется. Ами замер и вдруг понял: прямо на них идет белый медведь. Эти огромные и мощные животные — они могут весить до 1,985 фунтов (900 кг), а их рост (на задних лапах) в высоту достигает 11½ футов (3,5 м), — но обычно избегают контакта с людьми. Однако в Канадской Арктике время от времени отмечались и случаи нападения белых медведей на человека.

Ученые начали отступать, пока медведь их не заметил. Они потихоньку пятились по направлению к лагерю, который находился от них в ⅓ милях (0,5 км), и всю дорогу огромный зверь следовал за ними, не отставая и не приближаясь. Только когда лагерь оказался на расстоянии выстрела, люди повернулись и побежали. «Медведь! Медведь!» — закричала Джеральдин, показывая на пятно. Он все еще находился примерно на расстоянии одной восьмой мили (200 м), когда Коуэлл и Дамкьяр выстрелили несколько раз в воздух, чтобы отпугнуть зверя. Первые выстрелы только усилили любопытство медведя, но стрельба продолжалась, и, пройдя еще несколько футов, медведь справедливо решил, что лучше ему будет изменить курс и убраться восвояси. Команда следила за отступлением этого могучего животного, пока он не исчез из виду, припустив вплавь через залив Юнион к мысу Спенсер. Тем не менее Ами и Русзала не сразу пришли в себя от пережитого испуга.

В ожидании разрешения на дальнейшее проведение работ Битти и Дамкьяр решили изучить остатки зимнего лагеря Франклина, а затем — исторические места вдоль восточного побережья острова.

Большинство вещей, оставленных экспедицией Франклина, уже нашли и забрали с собой предыдущие поисковые экспедиции. А то, что еще сохранилось к 1984 г., подвергалось постоянному разрушению. И тем не менее в окрестностях кладбища по-прежнему попадались ценные находки. Наиболее известными из них стали развалины большого сооружения из гальки, вероятно, служившего складом. По соседству с могилами располагались остатки кузницы, мастерская плотника, а немного дальше — углубления, где стояли палатки или платформы для наблюдений. (В 1876–1982 гг. правительственное учреждение «Паркс Канада» снарядило несколько археологических экспедиций для исследования исторических мест в Арктике. Остров Бичи был одним из них. Помимо остатков сооружений, им удалось найти на стоянке экспедиции Франклина только черепки глиняных трубок, гвозди, отходы кузнечного производства, фрагмент печной заслонки, деревянные обломки и консервные банки.)

Битти также осмотрел две могилы, в которых были похоронены члены поисковых экспедиций середины XIX века. Они находились поблизости от захоронений Торрингтона, Хартнелла и Брэйна. Одна из могил принадлежала Томасу Моргану, моряку с корабля «Инвестигейтор» Роберта Мак-Клура. Кому принадлежала другая — неизвестно, хотя запись в одном из дневников экспедиций 1850-х годов указывает, что это могло быть ложной могилой, ставшей своеобразным памятником лейтенанту французского флота Жозефу Рене Белло. Оба этих человека погибли как герои. Морган был одним из умерших от цинги членов экспедиции «Инвестигейтора», которая, как считалось до обнаружения открытий Франклина, первой прошла Северо-Западным проходом. Покинув в бухте Мерси на северном побережье острова Банка затертый во льдах «Инвестигейтор» с остатками команды Мак-Клура, Морган предпринял труднейший переход по льдам сначала на остров Дили, а затем достиг острова Бичи, чтобы умереть в возрасте тридцати шести лет в мае 1854 г. на борту судна «Норс Стар». Жозеф Белло, отличник службы французского флота, отправился добровольцем на поиски Франклина позднее. Белло был в Арктике сначала в составе экипажа судна «Принц Альберт» под командованием капитана Уильяма Кеннеди, а затем — в составе экипажа корабля «Феникс». 18 августа 1853 г., направляясь с почтой для сэра Эдварда Белчера через льды пролива Веллингтон, Белло не смог справиться с порывом ветра и сорвался в ледяную воду. Его тело так и не нашли.

Оуэн Битти на развалинах Нортумберлендского дома — склада припасов и продовольствия, построенного в 1854 г командой «Северной Звезды», входившей в состав флотилии под командованием Бельчера

Эрик Домкьяр изучает памятник, воздвигнутый сэром Эдвардом Бельчером и посвященный погибшим во время поисков экспедиции Франклина моряком

Битти и Дамкьяр, пройдя могилы и прилегающую к ним зону, в которой раньше располагался зимний лагерь экспедиции Франклина, удалялись на юг вдоль пляжа на береговом валу, нависающем над морем. Первое, что они обнаружили, — консервные банки, разбросанные по отдельности или сложенные в небольшие кучки. Более внимательное исследование банок позволило определить, что они принадлежали поисковым экспедициям. Здесь побывали не только капитан Горацио Томас Остин и капитан Уильям Пенни — исследователи, которые первыми обнаружили остатки экспедиции Франклина на острове Бичи, — но и другие поисковые экспедиции, использовавшие остров как базу для своих поисков. По пути ученые нашли еще несколько банок, а также деревянные обломки. На излучине берега вдалеке виднелась мачта одного из судов, брошенных на острове Кинг-Уильям в середине XIX века. Корабль, вероятно, оставили здесь в качестве склада. Он был еще цел в 1927 году, когда сэр Фредердик Бантинг, один из первооткрывателей инсулина, и канадский художник А. И. Джексон посетили остров, чтобы запечатлеть его суровое очарование в этюдах. Сейчас же Битти и Дамкьяру удалось увидеть только мачту и небольшую часть корпуса судна, лежавшие на одном из пляжей.

Вдоль одной из самых высоких частей берега располагался ряд опознавательных знаков и гуриев, сооруженных с 1950-х по 1970-е годы. Там же возвышались небольшой памятник, поставленный Леопольдом Мак-Клинтоком в 1858 г., и монумент, воздвигнутый Белчером в память о погибших во время поисков экспедиции Франклина.

Белчер, командующий флотом из пяти британских кораблей с 1852 по 1854 гг., в свое время приказал, чтобы одно из этих судов, «Норс Стар», под командованием Уильяма Джона Самуэля Пулена, осталось на острове Бичи и служило базой для других экипажей. Прямо перед монументом, на нижней террасе находится остов Нортумберлендского дома — склада провизии, построенного командой «Норс Стар» в 1854 г. В начале XX века его еще можно было отремонтировать, но затем он постепенно разрушился. Каменная часть постройки выдержала испытание временем, а от деревянной стены остались только обломки. В самом сооружении и вокруг него были разбросаны сотни, а может быть, и тысячи обломков, бывших некогда частями самой конструкции или емкостей с продовольствием (преимущественно фрагментов деревянных бочек и металлических обручей), когда-то хранившихся внутри. 6 августа 1927 г., когда Бантинг и Джексон посетили Нортумберлендский дом, строению уже был нанесен значительный ущерб, хотя Джексон отметил в своем дневнике, что «там находится множество бочек для воды — тридцать или сорок штук, которые можно использовать и сегодня». Бантинг, однако, записал, что «медведи прогрызли дыры в некоторых бочках, достаточно большие, чтобы просунуть голову и шею, и выпили все содержимое до последней капли». Предметы, разбросанные по острову Бичи, по непонятной причине остались незамеченными сотнями участников различных экспедиций, посещавших это место после 1850-х годов. Странно, что даже на таком маленьком острове эти артефакты смогли затеряться.

Осмотрев южные берега острова во время своего похода, Битти подумал об остатках судна «Бридлбсйн», направленного из Англии с продовольствием мя кораблей под командованием Белчера. По еле крушения во льдах «Бридлбейн» затонул у острова 21 августа 1853 года. В 1980 г. канадский исследователь подводного мира доктор Джо Мак-Иннис обнаружил остов сильно поврежденного судна на глубине 330 футов (100 м) и в 1983 г. возглавил команду аквалангистов, исследовавшую эти обломки.

Вернувшись в лагерь, Битти обнаружил, что команда не может найти себе места в ожидании разрешения на продолжение работ. Понимая, что до конца этого лета они скорее всего не успеют закончить исследования, Роджер Ами решил вернуться в Эдмонтон, где его ждал ряд срочных дел. Он покинул остров Бичи 15 августа.

Наконец 17 августа Битти получил радиограмму из офиса «Полар шельф» в Резолюте с разрешением на проведение эксгумации, вскрытия и перезахоронения Джона Торрингтона. Когда письмо с разрешением зачитали по радио, у всех вырвался вздох облегчения, и вновь появились энергия и энтузиазм. Последнее письмо также предписывало ряд процедур на тот случай, если у людей Франклина будут обнаружены заразные заболевания. Любой желающий в Арктике мог поймать этот радиосигнал и услышать, как оператор зачитывал: «Если в случае раскопок доктор Битти обнаружит какие-либо свидетельства инфекционной болезни в артефактах или эксгумированных телах, работы следует прекратить».

Работа по очистке последнего слоя льда, перемешанного с гравием, началась немедленно, и источник странного запаха вскоре стал очевиден. Его издавало не разлагающееся тело усопшего, как боялись поначалу, а гниющая шерстяная ткань, которой был обит гроб.

Когда добрались до его крышки, внезапно налетел ветер, и большая черная туча нависла над островом. Стены тента, защищающего раскоп, начали громко хлопать, и, поскольку погода продолжала ухудшаться, исследователи бросили работу и переглянулись. Возникло очень странное ощущение, а Коуэлл даже заметил: «Мы будто участвуем в фильме ужасов». Некоторые члены команды настолько нервничали, что Битти решил прекратить на сегодня все работы. В ту ночь ветер не прекращался, он рвал стены палатки Битти всю ночь, ударял пологом по его лицу и мешал спать. Русзала, не в состоянии уснуть, коротала ночь в одном из больших шатров. Все волновались, что ветер опрокинет навес над могилой Торрингтона, и постоянно проверяли, стоит ли он на месте. Рано утром сильнейший порыв ветра приподнял одну из палаток и унес ее на соседнюю террасу. Только веревка, привязанная к металлическому колышку, удержала ее на месте. Затем шквал наконец утих, и палатку смогли демонтировать. На удивление, все повреждения оказались незначительными, и работа продолжилась на открытом воздухе.

Занятые лихорадочной работой, ученые совершенно забыли о времени. Этому способствовал и тот факт, что полярным летом солнце практически не покидает небосвод. Люди ели, когда чувствовали, что проголодались, ложились спать, когда ощущали усталость. Режим сбился настолько, что «рабочий день» растянулся до двадцати четырех часов в сутки. Единственное, что не давало полностью потеряться во времени, — это регулярные сеансы радиосвязи в 7 часов утра и 7 часов вечера с операторами «Полар шельф», во время которых ученые получали прогноз погоды и сообщения, а также узнавали новости из других районов Арктики.

Когда удалили последний слой льда и гравия с крышки гроба, Дамкьяр заметил, что покрытие на центральной части гроба выглядит немного иначе. «Посмотрите, — сказал он, продолжая тем временем растапливать лед и очищать поверхность. — Похоже, тут что-то прикреплено к крышке или, возможно, вырезано на ней». Вскоре все смогли рассмотреть красивую табличку, которая надежно была прибита к крышке гроба. Она имела форму, напоминающую сердце, с коротким выступом наверху и острым концом внизу, и была изготовлена вручную из металлической пластины — возможно, из куска консервной банки. На темном сине-зеленом фоне белыми буквами было написано: «Джон Торрингтон, умер 1 января 1846 года в возрасте 20 лет».

Табличка была последним, что товарищи Торрингтона могли сделать в дань его памяти, и Дамкьяр потратил немало времени, изучая и зарисовывая ее во всех деталях. Краска, замороженная на 138 лет, местами начала отходить, а на краях появилась ржавчина. Ее аккуратно счистили, а поверхность таблички бережно промыли, чтобы убрать вековой налет.

Жестяная табличка, прибитая к крышке гроба Джоно Торрингтона.

Надпись гласит: «Джон Торрингтон, умер 1 января 1846 года в возрасте 20 лет»

Гроб, в котором лежал Джон Торрингтон. Стрелка указывает направление на север

Гроб сам по себе тоже производил впечатление. Он был умело изготовлен и обит шерстяной тканью, окрашенной в темно-синий цвет. Белая льняная полоса, прибитая к крышке и коробу, выглядела очень торжественно и официально, в отличие от личностного характера надписи на табличке. По обеим сторонам гроба виднелись ручки, и одна из них до сих пор оставалась в поднятой позиции. В ногах и в изголовье были прикручены кольца для спуска. Но ученых удивили размеры гроба — он казался слишком маленьким для взрослого мужчины, хотя, возможно, это было оптической иллюзией из-за того, что гроб находился в узком раскопе.

В течение долгих часов, затраченных на то, чтобы удалить смерзшуюся землю из могилы, исследователи неоднократно задевали крышку гроба, ожидая каждый раз услышать пустой звук, но этого ни разу не произошло. Напротив, звук был такой, будто ударяли по куску мрамора. Это было странно, учитывая обстоятельства. Судя по всему, внутри, кроме тела, находилось что-то еще.

На удивление, снять крышку оказалось очень трудно. Она была надежно прибита к коробу большим количеством квадратных гвоздей, и, как вскоре обнаружили исследователи, лед «приклеил» ее к гробу. Крышку можно было снять, приподняв ее и вытащив или срезав гвозди в месте соприкосновения. Однако это могло бы ее повредить — дерево было слишком мягким. По той же причине команда не стала вытаскивать гвозди. Проще всего, по мнению Битти, было их срезать. Он просунул резцовую часть горного молотка между крышкой и коробом и стал бить по нему другим молотком. Резец прошел сквозь гвоздь внутрь гроба, не повредив древесину.

Наконец после того, как все гвозди были срезаны и лед под крышкой растоплен, Битти взялся за нижнюю часть крышки и медленно ее приподнял. Внутри лежал темный, полупрозрачный блок льда, и сквозь его пузырьки и трещины просматривались некие неясные очертания. Но чем пристальнее всматривались в них ученые, тем более расплывчатыми они им казались.

Эта ледяная глыба стала досадным препятствием. До тела оставалось буквально несколько дюймов, и тут возникла такая неожиданная преграда. Работы остановили, а Битти тем временем продумывал следующий ход. Вариантов, впрочем, было немного.

Авиационный мотор, используемый для обогрева на площадке — шумную, капризную и опасную машину — для растопки этого льда использовать было нельзя, поскольку слишком горячий воздух мог бы повредить биологические ткани и испортить все остальное. Внешняя температура воздуха держалась немногим ниже нуля по Цельсию, а в могиле — и того ниже, поэтому на естественное оттаивание рассчитывать не приходилось. Отколоть лед также не представлялось возможным.

Русзала предложила поливать лед водой — попеременно горячей и холодной, С пей согласились, и этот способ сработал даже быстрее и эффективнее, чем предполагалось. Исследователи нагревали на лагерных примусах воду из ближайшей речушки, передавали ведра по цепочке к захоронению, а затем поливали этой водой лед, откуда она стекала на дно могилы. Затем прорубили дренаж и отвели воду от кладбища. Команда работала напряженно и слаженно, подстегиваемая мыслью о том, что скоро они лицом к лицу столкнутся с человеком из экспедиции Франклина, поэтому все старались изо всех сил.

Вначале показалась рубашка Торрингтона, застегнутая на перламутровые пуговицы. Вскоре лед освободил его отлично сохранившиеся пальцы на ногах, которые по очереди проступили из оседающего льда.

Большая часть дня прошла в подготовительных работах. Лица усопшего они пока еще не видели. Оно все еще было скрыто под такой же синей шерстяной тканью, которой был обит гроб. Это вызывало у исследователей безотчетный ужас. Им казалось, будто Торрингтон каким-то образом наблюдает за раскопками. Но кому из ныне живущих художников, портретистов и фотографов-любителей когда-либо доводилось увидеть вживую человека начала Викторианской эпохи, который к тому же был участником легендарной экспедиции? А исследователи всего через несколько мгновений должны были увидеть лицо этого пришельца из другого времени.

Битти был поражен тем, насколько хорошо сохранились пальцы ног, но в голове ученого никак не укладывалось, что вот-вот они увидят полностью сохранившееся тело. Наступил решающий момент — оставалось только растопить тонкую корку льда и… Но исследователи все же не были готовы увидеть то, чего они так долго ожидали.

Арне Карлсон аккуратно оттаивал материю, прикрывающую лицо. Используя хирургический пинцет, он осторожно отворачивал ткань по мере таяния льда. Это была очень трудная задача, требовавшая предельного внимания и скрупулезного выполнения. Поскольку Карлсон не хотел повредить материал, ему пришлось сильно наклониться и приблизиться к телу почти вплотную. Вдруг, неожиданно, когда он осторожно потянул за правый край покрывала, последний лед отступил, открывая лицо старшины Джона Торрингтона. Карлсон от удивления ахнул и вскочил, а ткань снова упала на лицо усопшего. Указывая пинцетом на могилу, Карлсон удивительно спокойным голосом сказал: «Он здесь, вот он!». Под пристальными взглядами взволнованных участников экспедиции Битти откинул край покрывала.

Все стояли молча, пораженные открывшимся зрелищем. Никто из присутствующих не был готов увидеть лицо Торрингтона, закованного, казалось, навечно в своем ледяном гробу. Несмотря прошедшие с того времени годы, этот молодой человек выглядел так, будто только что умер.

Битти был потрясен. Он вдруг почувствовал симпатию к этому моряку и горечь по поводу его ранней смерти. Ученый как будто стоял на краю, заглядывая в ужасную пропасть, где скрывался другой мир, отличный от его собственного. Битти на миг почувствовал себя причастным к этой трагедии и успокоился только, осознав, что страшные события произошли в далеком прошлом.

В день, когда проводилось вскрытие, небо было затянуто облаками и серыми тучами, которые опустились на залив Эребус. Температура воздуха составляла 30 °F (-1 °C), ветер дул с юга со скоростью 12 миль в час. Казалось, сама природа оплакивает усопшего. Его тело было облачено в простые холщовые штаны и белую сорочку с частыми узкими синими полосками и воротником-стойкой. От талии и ниже рубашка шла складками и была заправлена в брюки. Челюсть Торрингтона подвязали белым хлопчатобумажным платком в голубой горошек и закрепили узел на каштановых волосах макушки.

Вообще-то Джон Торрингтон выглядел почти гротескно. Выражение его осунувшегося лица с приоткрытым ртом и полуприкрытыми глазами, глядящими сквозь светло-коричневые ресницы, было умиротворенным. Кожа на лбу и на носу немного потемнела из-за контакта с синей материей, покрывавшей гроб. Это оттеняло лицо покойного, придавая ему дополнительную мягкость. Он выглядел юным и незащищенным. Ранняя смерть этого моряка заставляла членов команды Битти испытывать к нему настоящее сострадание, чувство, которое, по всей вероятности, охватывало и его товарищей 138 лет тому назад.

Джон Торрингтон. Синеватый оттенок участков его лба и носа указывает на то, что лицо Торрингнтоно соприкасалось с шерстяной тканью обивки гроба

Тело было обвязано хлопчатобумажными лентами для фиксации конечностей

Рост Торрингтона составлял 5 футов 4 дюйма (163 см). Руки его были выпрямлены, кисти покоились на верхней части бедер, удерживаемые в правильном положении хлопчатобумажной лентой. Такие же ленты связывали локти, лодыжки и большие пальцы. Это было сделано для того, чтобы соединить конечности вместе во время подготовки тела к похоронам. Позднее обнаружили, что тело лежало на ложе из стружки, рассыпанной по днищу гроба, с возвышением к изголовью. Обуви не было, также как и других личных вещей, помимо одежды.

Несмотря на сильное потрясение, которое испытал Битти во время вскрытия могилы, самым эмоциональным впечатлением, как он вспоминал позже, стало изъятие тела из гроба и подъем его на поверхность. Ученые были не подготовлены к тому, что им пришлось пережить. Карлсон держал ноги Торрингтона, Битти — его плечи и голову. Тело было очень легким — весило менее 88 фунтов (40 кг). Во время подъема голова Торрингтона внезапно склонилась на левое плечо Битти, и тот был вынужден заглянуть прямо в приоткрытые глаза усопшего моряка, находившиеся буквально в нескольких дюймах от его собственных. Тело было гибкое — вероятно, трупное окоченение прошло через несколько часов после его смерти. Хотя руки и ноги трупа оставались плотно связанными, туловище было абсолютно податливым и мягким, на что Битти сказал: «Он будто просто без сознания».

Двое мужчин аккуратно опустили Торрингтона на землю рядом с могилой. Он впервые за 138 лет лежал под открытым небом Арктики. Если бы произошло чудо и он бы смог прийти в сознание после продолжительного сна, то, вероятно, решил бы, что проспал всего лишь восемь месяцев — с зимы до лета.

Тело развязали и раздели. Если не принимать во внимание необходимость совершенного, то эти действия можно было бы счесть оскорблением памяти усопшего. Однако это было действительно нужно для установления причин гибели экспедиции Франклина, а учитывая сильное личное сопереживание членов поисковой команды, ни о каком оскорблении не могло идти и речи.

Глядя на тело обнаженного Торрингтона, лежащего на брезенте и готового к вскрытию, Битти впервые смог оценить состояние юного моряка и был поражен, насколько тот истощен. Все подумали, а не могло ли это стать причиной смерти. Может быть, он умер от голода? Возможно, он страдал какими-либо серьезными заболеваниями, которые разрушили его организм? Сразу стало ясно, что ни о каком заговоре и предательстве не может быть и речи. Ученые увидели тело молодого человека, который тяжко болел задолго до своей кончины. Конечно, истощенность Торрингтона в какой-то степени была вызвана обезвоживанием, которое неизбежно возникает в течение длительного периода замораживания, и в этом смысле сохранность трупа нельзя было считать абсолютной. Но на теле просматривались все ребра, и позднее, но время вскрытия, оказалось, что в тканях совсем нет жира. Это подтверждало значительную потерю веса еще при жизни.

Его руки, которые, по словам Битти, выглядели так, будто они принадлежали все еще живому человеку, были «необычайно длинными, нежными и гладкими, какие бывают у пианистов». На пальцах и ладонях не было мозолей, что выглядело неожиданно применительно к активному участнику экспедиции. Торрингтон служил старшим кочегаром на «Терроре», и эта работа отразилась бы на его руках, если бы он ею занимался незадолго до смерти. Однако ничего подобного не было, и Битти счел, что длительное время тот вовсе не работал из-за болезни. К тому же его ногти также выглядели достаточно чистыми, причем их недавно подстригли — либо при подготовке тела к похоронам, либо перед самой кончиной.

Первая часть исследований состояла в детальном изучении внешних повреждений, которые могли бы стать причиной смерти (раны, отметины, следы заболеваний) или лечения (следы медицинского кровопускания). Не было найдено ничего, кроме глубоких отметин на локтях, руках и лодыжках от стягивания хлопковыми лентами. Затем Битти начал стандартную процедуру вскрытия. Ткани, органы, кости, ногти и образцы волос взяли для анализа, чтобы передать потом в лабораторию университета Альберты Роджеру Ами.

Вскрытие заняло более четырех часов. Битти и Карлсон облачились в хирургические фартуки и перчатки. Процедура подразумевала проведение Y-образного разреза на груди и животе, оттягивания кожи и мускулатуры, временное удаление передней части грудной клетки и открытие легких и органов брюшной полости. Когда вскрытие началось, оказалось, что внутренние органы полностью заморожены. Пришлось оттаивать их водой, чтобы взять образцы. Используя скальпель, от каждого органа взяли 0,3–0,7 унций (10–20 г) тканей. Карлсон и Дамкьяр подготовили и промаркировали контейнеры, нанесли на них идентификационные номера и наклеили этикетки с информацией. Потом туда залили консервант. Битти опустил каждый образец в подготовленную емкость, которую затем запечатал. Дамкьяр делал фотоснимки различных стадий вскрытия, в то время как Коуэлл записывал все, что диктовал ему Битти. Ученые, проводившие вскрытие, вынуждены были часто останавливаться. У них сильно мерзли руки, поэтому поблизости держали ведро с теплой водой, куда Битти и Карлсон периодически их окунали.

С самого начала Битти заметил признаки заболеваний. Вскрытые легкие оказались полностью почерневшими, в нескольких местах они были связаны патологическими спайками (рубцовой тканью) с грудной клеткой. Сердце Торрингтона также оказалось с патологиями. В желудке и кишечнике не было никаких следов пищи.

Для проведения анализов изъяли ноготь с правого большого пальца Торрингтона, а также образцы волос, реберной и лучевой кости. Их следовало подвергнуть различным видам анализа, чтобы попытаться составить дневник его здоровья за то время, которое он провел в экспедиции, а также незадолго до нее.

Трудной, но необходимой процедурой во время вскрытия стала трепанация и изъятие проб из мозга. При участии Карлсона и Дамкьяра с помощью хирургической пилы Битти снял крышку черепа и взял несколько образцов ткани головного мозга, а также изучил его анатомию. Все данные наружного осмотра впоследствии соединятся воедино с результатами микроскопического исследования.

Во время вскрытия Битти обнаружил, что хотя сохранность тела была хорошей, структура тканей претерпела посмертные дегенеративные изменения. Позднее Ами подтвердил, что микроскопический анализ показал значительное или практически полное разрушение клеточных структур. Мозг также уменьшился, как и некоторые другие органы, до примерно двух третей своего изначального размера и подвергся аутолизу (клетки были разрушены собственными энзимами). Впоследствии к Битти обращалось немало людей с идеей возможного оживления Торрингтона с помощью какого-нибудь эликсира или новой технологии, которые, возможно, будут изобретены в будущем, однако свидетельства обширных клеточных повреждений в каждом органе полностью исключали такую возможность.

Во время анатомических процедур Битти держал лицо Торрингтона прикрытым из уважения к покойному, что лишний раз доказывает то, насколько сильно лицо человека ассоциируется у нас с отражением его души и является воплощением индивидуальности.

После того как процедура вскрытия была закончена, Торрингтона снова одели, перенесли к могиле и аккуратно уложили в гроб. Вскоре вода вновь начнет просачиваться в могилу и замерзнет, сковав тело моряка ледяными цепями. Русзала положила в гроб записку, в которой перечислила имена семи участников экспедиции и сообщила о цели их пребывания в этом месте. Она также описала чувства, которые охватывали людей во время поисков и в процессе эксгумации тела. Это была их личная дань Джону Торрингтону, тело которого, вероятно, на века сохранится без изменений, в то время как их собственные останки после неизбежной смерти рассыплются в прах. Прежде чем Джон Торрингтон вновь был предан земле, на этот раз, вероятно, навсегда, присутствующие, по просьбе Русзалы, помолились за упокой его души. В этот момент Битти думал о Торрингтоне и трагических событиях конца 1845 — начала 1846 года, а затем о том, что произошло в его собственной жизни летом 1984 года, удивляясь тому, как удалось перекинуть мост через сто лишним лет, разделявшие их.

После того как могилу засыпали, Битти в одиночестве пошел на берег залива Эребус. Ему казалось, что он воочию видит два корабля, застывшие во льдах у острова, а также тени людей Франклина, передвигавшиеся маленькими группами по льду. Вероятно, команды прервали свою работу в те горькие январские дни 1846 года в связи с кончиной Торрингтона, но никто из них даже не догадывался, какие ужасные события предзнаменовывала его смерть. Экспедиция Франклина в этот миг делала первые шаги на пути к своей гибели, а Северо-Западный проход, так долго манивший этих людей, все еще был скрыт от них за скованными льдом водами где-то на западе.

- 12 - Лик смерти

Арктическое лето 1984 г. подходило к концу. Хотя погода в целом благоприятствовала поискам (за исключением одного случая, когда вдруг пошел снег), в конце августа солнце нагревало землю уже не столь щедро и ночи стали холодными. С каждым днем приближалась зима, полярный день постепенно сдавал ночи свои права, и вечерами приходилось использовать генератор, чтобы включать лампу в кухонном шатре.

Погода становилась настолько непредсказуемой, что, случалось, самолет не успевал долететь из Резолюта до острова и поворачивал обратно. Внезапное изменение направления ветра или быстро сгущавшиеся тучи могли помешать посадке.

Сначала Битти верил, что этим летом им удастся вскрыть все три могилы участников экспедиции Франклина. Но испортившаяся погода и накопившаяся усталость команды заставили его пересмотреть свои планы. Пришла пора возвращаться в лабораторию в Эдмонтоне. Эксгумация и последующее вскрытие Торрингтона заняли три дня, но за это время ученые полностью измучились физически и эмоционально. Битти решил на этом завершить сезон, и остальные члены команды с ним согласились. Для того чтобы покинуть остров, нужен был всего лишь один сеанс радиосвязи с «Поляр шельф». Но исследователи опасались за состояние могилы Хартнелла. И Уолт Коуэлл, еще до окончания работ с могилой Джона Торрингтона, уже начал откапывать мерзлый грунт, покрывавший следующее захоронение.

При более внимательном изучении могил Джона Хартнелла и Уильяма Брэйна обнаружилось, что команда «Эребуса» устроила их очень похоже, если не совеем одинаково. Но к настоящему времени сходство уже было нарушено. Было видно, что могилу Хартнелла вскрывали, по крайней мере один раз за 138 лет, прошедших с момента захоронения. Огромные плиты известняка, когда-то являвшиеся частью конструкции, похожей на ту, что склепом покрывала могилу Брэйна, были просто небрежно навалены сверху, будто кто-то их снял, а затем в спешке положил обратно. Изучив поверхность могилы и заглянув во все углы и полости, образованные большими камнями, ученые обнаружили небольшие фрагменты древесины и несколько тонких полосок синего материала, похожего на тот, которым был обит гроб Торрингтона. Битти терялся в догадках: кем и когда могло быть произведено вскрытие могилы? Нужно было решить один важный вопрос: успеют ли они провести полную эксгумацию тела Хартнелла за оставшееся до зимы время? Если могилу раньше уже вскрывали — и, возможно, неоднократно, — то должны существовать свидетельства, подтверждающие это. Их поиск мог потребовать значительного времени. Битти решил все же попытаться ответить на вопрос, объясняющий происхождение повреждений, и определить саму степень сохранности могилы, а непосредственно вскрытие провести уже на следующий год.

Прежде чем приступить к раскопкам, Битти посетил место, которое не давало ему покоя все это время. В самой узкой части острова недалеко от косы, почти в ⅔ мили к северу от могил, находился большой округлый курган с центральным углублением, заполненным фрагментами сотен проржавевших и раздавленных консервных банок, принадлежавших экспедиции Франклина. Впервые его обнаружили в 1850 г. Исследователи нашли там около 700 банок, уложенных в небольшие пирамидки высотой в 1½ фута (0,5 м). Продуктов в банках уже не было, но их наполняли мелкие камешки. В чем был смысл таких гуриев — неясно. Но, не желая терять ни единого ключа к разгадке тайны экспедиции Франклина, люди тщательно исследовали каждую банку, вытряхивая гравий. Они в буквальном смысле не оставили камня на камне от находок. Кроме того, была раскопана почва под банками в надежде найти спрятанные там документы. Именно такой раскоп и образовал впоследствии впадину на этом холме.

О назначении тех «гуриев» было много дискуссий. Вначале думали, что это является доказательством проблем с консервированными продуктами. Разумеется, к 1850-м годам Стефана Голднера, снабжавшего экспедицию Франклина, поставили в известность о низком качестве его консервов, поставляемых более поздним экспедициям. В том же году неоднократно отмечалось, что часть банок с острова Бичи оказались вспученными, то есть испорченными. Однако один из исследователей, Питер Сазерленд, записал, что консервные банки «тщательно изучили и не нашли ничего, что наводило бы на самую слабую мысль о порче хранившегося в них мяса». Кроме того, один из историков XX века доказал, что количество консервных банок, найденных на этом месте, не превышало объема продовольствия, который экспедиция могла израсходовать, находясь на острове Бичи. Иначе говоря, нет подтверждений тому, что обнаружив большое количество испорченных продуктов, люди Франклина были просто вынуждены выбросить их на острове.

Битти не раз видел эти консервные банки на фотографиях, сделанных разными британскими арктическими экспедициями, а некоторые даже держал в руках. Но на этот раз ему удалось отметить нечто необычное. Свинцовый припой был толстым и небрежно выполненным, он, как свечной воск, протек внутрь консервной банки. Битти подумал: не могло ли это стать источником превышения нормы свинца в костях скелета из Бут Пойнт и в человеческих останках, найденных на острове Кинг-Уильям? Это предположение находило все больше подтверждений. Почти на всех банках с внутренней стороны были найдены однообразные следы загрязнения припоем. Ученые собрали образцы для дальнейших исследований и более внимательного изучения.

Между тем Коуэллу стало ясно, что раскопать могилу Хартнелла будет сложнее, чем могилу Торрингтона. Слой промерзания здесь был толще и крепче, и эта разница с каждой минутой тяжелого физического труда становилась все более очевидной. Несомненно, могилу однажды уже вскрывали, из-за чего туда попала вода и затем снова замерзла. По мере продолжения раскопок появлялось все больше деревянных щепок и фрагментов синей ткани, что укрепляло Битти во мнении, что предыдущее вскрытие могилы было основательным и, возможно, сопровождалось извлечением гроба, а может быть, и самого тела Хартнелла.

Очень быстро Коуэллу удалось достичь крышки гроба. К всеобщему удивлению, он находился совсем близко к поверхности земли, всего лишь в 33 дюймах (85 см) от верхнего края могилы. До того момента думали, что тело покоится по крайней мере на той же глубине, что и Торрингтон.

Белая лента, украшавшая гроб, совершенно истлела, и по мере освобождения от остатков льда Коуэлл обнаружил и другие повреждения, «Здесь точно кто-то был», — сказал он, когда закончил расчищать крышку гроба. С правой стороны на уровне предплечья была вмятина, заканчивающаяся сквозной дырой. Можно было увидеть следы каждого удар кирки, наносившей эти повреждения. Крупный прямоугольный кусок синей ткани, прилегающий к краю этой дыры, был утрачен. Крышка, изначально приколоченная к гробу, теперь просто лежала сверху, а гвозди оказались либо отломаны, либо вытащены. Не оставалось никаких сомнений в том, что гроб раскапывали и вскрывали. Плачевный вид белой ленты и могилы в целом сразу бросался в глаза по сравнению с идеальным состоянием гроба Торрингтона. Эти повреждения, которые на первый взгляд показались ученым актом вандализма, заставили Битти всерьез встревожиться. Но потом стало ясно, что могилу вскрывали отнюдь не грабители. Крышку все же снимали, а гвозди, похоже, осторожно вытащили. Вандалы попросту взломали бы гроб, нанеся более очевидные повреждения.

Битти спрыгнул в могилу и наклонился над пробоиной в крышке гроба. Очистив ее от мелких камней, он воскликнул: «Вы только посмотрите! Это, наверное, рубашка Хартнелла!» Маленький лоскут, похожий на ткань сорочки Торрингтона, выглядывал из-под кромки льда. Предположительно, он был сорван с правого рукава, и Битти решил, что если порван рукав, то, возможно, повреждено и тело Хартнелла.

На крышке гроба Хартнелла не было таблички, как у Торрингтона, и Битти подумал, что ее сняли те же люди, что вскрыли гроб. При более тщательном осмотре древесины в том месте, где находилась бы пластинка, следов от гвоздей также не обнаружили, хотя они могли забиться землей за срок, прошедший с момента изъятия. Конечно, можно было предположить, что, являясь всего лишь старшим матросом, Хартнелл и вовсе не заслуживал подобной таблички. Но если учесть, что ее, как правило, изготавливали товарищи по кают-компании (а среди них был и его младший брат), то, вероятно, она все-таки когда-то была. Обращала на себя внимание и еще одна странность: гроб Хартнелла не только находился слишком близко к поверхности, но его по какой-то причине не выровняли по отношению к надгробию. Однако ученые решили, что эта загадка может подождать до их следующего визита, а пока им предстояло поднять крышку гроба.

23 августа с замиранием сердца все собрались вокруг могилы, когда Коуэлл решился открыть гроб. Внутри опять оказался крепкий монолит льда. «Нет никаких сомнений, что он сохранился так же хорошо, как и Торрингтон», — с облегчением сказал Битти. Тем не менее ученый опасался, что тело Хартнелла, как и его гроб, могло иметь повреждения. Но убедиться в этом можно было лишь единственным способом.

После первой эксгумации ученые с удивлением увидели перед собой тело худощавого человека вполне невинной наружности. Торрингтон отнюдь не напоминал морского волка и искателя приключений. Если ничего не знать об обстоятельствах его гибели, то могло бы показаться, что это ничем не примечательный молодой человек, который слишком рано ушел из жизни. По этой причине ученые даже боялись предположить, что именно они обнаружат под слоем льда в гробе Хартнелла.

Коуэлл начал лить воду на область лица покойного и вскоре сквозь тающий лед показались очертания носа. Если лицо Джона Торрингтона немного изменило цвет в результате контакта с окрашенной тканью и воздухом, то цвет носа Хартнелла казался вполне натуральным. Постепенно Коуэлл смог рассмотреть, как сквозь лед проступают черты покойника — пугающий лик смерти.

«Этот парень жутковат, — сказал Коуэлл, продолжая растапливать лед, покрывающий Хартнелла. — Он настоящий пират. И это меня пугает».

Остальные молча наблюдали за тем, как лицо наконец полностью освободилось от ледяной корки. Вероятно, только сейчас они почувствовали, как измотала их эксгумация Торрингтона. Как и в прошлый раз, их поразило лицо мертвеца, внезапно проявившееся из ледяных оков. Поразило — но по-другому.

Гроб Джоно Хартнелла, поврежденный в 1852 г. командором Инглефельдом и доктором Сазерлендом при эксгумации

Если Торрингтон был воплощением юной и трагичной невинности, то Джон Хартнелл олицетворял собой суровую реальность, полную смертей и страданий: его лицо выглядело именно так, как мы представляем себе настоящего морского волка XIX века. Правая глазница казалась пустой, губы жестко сжаты, как будто он выражал свой гнев, что умирает так рано, не завершив своего похода. Возможно, именно эти мысли Джона Хартнелла, а также сильная боль, от которой он страдал в последние минуты своей жизни, запечатлелись или в буквальном смысле застыли на его лице.

Голову его покрывала вязаная шапка, из-под которой выбивался локон темных волос. Тело было облачено в саван, в верхней части доходящий до рыжеватой бородки. Левый глаз, в отличие от правого, казался совершенно нормальным. «Интересно, почему такая разница? — проворчал про себя Битти, когда пришел его черед взглянуть на Хартнелла. — Может быть, глаз пострадал еще при его жизни? Или он был серьезно болен?» Однако ответы на многочисленные вопросы приходилось оставить до следующего визита на остров Бичи.

Кроме лица, ото льда расчистили фрагмент одежды, покрывающей правое предплечье. Оказалось, что тело завернуто в ткань. Часть савана и рукав на правой руке были разорваны киркой во время первой эксгумации. Похоже, повредили и саму руку. Общее время, затраченное на вскрытие могилы Хартнелла, составило почти двенадцать часов.

Позднее, вернувшись в лабораторию и библиотеку Эдмонтона, Битти удалось сложить воедино все фрагменты этой головоломки. Сэр Эдвард Бельчер стал первым, кто сделал попытку раскопать могилы — впрочем, неудачную. В октябре 1852 г., наткнувшись на слой вечной мерзлоты, его люди сдались, убрав лишь несколько дюймов почвы. Через месяц члены частной поисковой экспедиции все же провели эксгумацию Хартнелла. Руководил этими поисками командор Эдвард Инглефельд, которого сопровождал доктор Питер Сазерленд. Именно он предлагал провести эксгумацию еще за два года до этого, во время поисковой экспедиции под командованием капитана Уильяма Пенни. Инглефельд имел солидный арктический опыт. В 1853 г. его наградили арктической медалью Королевского Географического общества. Во время наградной речи сэр Родерик Мерчисон (руководитель Общества) сообщил об эксгумации. Запись той речи грешит неточностями и приукрашиванием:

«Командор Инглефельд, находясь в частной экспедиции, решил раскопать мерзлую землю, чтобы убедиться, в каком состоянии эти люди были преданы земле. Открыв один из гробов, он практически нашел то, что искал. На глубине шести футов (1,8 м), достигнутой им с большим трудом, пробившись сквозь твердую, как скала, вечную мерзлоту, они нашли гроб с именем У. Хартнелла в отличном состоянии — как будто его только что привезли на сельское английское кладбище. Каждая пуговица, каждое украшение были в полном порядке, и, что наиболее важно, — тело, отлично сохранившееся в условиях интенсивного холода, не проявляло никаких признаков цинги или другой злокачественной болезни, но явно свидетельствовало о том, что это человек умер от чахотки — болезни, к которой, как впоследствии выяснилось, умерший был ранее склонен».

Экспедиция Инглефельда была одной их тех, что организовывала леди Франклин. Экипаж из семнадцати человек на шхуне «Изабель» прибыл на остров Бичи 7 сентября 1852 года. Вот как Инглефельд описывает свои впечатления в дневнике, впоследствии опубликованном:

«Грустный символ бренности бытия — могила — попался мне на глаза, пока мы брели по острову, по колено в снегу. Тщательно исследовав место последнего упокоения трех людей Франклина, мы не обнаружили ничего, о чем бы до сего времени не знали. Мой компаньон сказал мне, что на одной из могил постоянно видели огромного медведя: он сидел там, в молчаливом бдении над телами усопших».

В дневнике Инглефельда нет описания эксгумации Хартнела. По непонятной причине записи заканчиваются на моменте, когда он и Сазерленд закончили обед с офицерами «Норс Стар», и возобновляются со времени отправления судна «Изабель» с острова Бичи вскоре после полуночи: «…прекрасная луна освещала нам путь к любимым берегам нашей родины». Неопубликованное письмо, написанное Инглефельдом к контр-адмиралу сэру Фрэнсису Бофорту 14 сентября 1852 г., заполняет этот пробел:

«Мой доктор ассистировал мне, и я нащупал руку и лицо бедного Хартнелла. Он был одет в хлопковую рубашку, и, хотя темная ночь не позволяла нам разглядеть все как следует, мы смогли определить на ощупь, что причиной смерти было истощение. Это была трогательная и торжественная сцена на тихом, заснеженном берегу прославленного острова Бичи, когда мы вдвоем стояли там в полночь. Бледная луна смотрела сверху на нас, а мы молча работали кирками и лопатами, пытаясь раскопать промерзшую могилу, где покоился товарищ наших пропавших соотечественников, высекая снопы искр с каждым ударом кирки. Мы не нашли ничего странного — только кусочек толстого сукна в нижней части крышки гроба. Я осторожно вернул все на место. Единственное, что я позволил себе взять с собой — это табличку, прибитую к крышке гроба, и лоскуток материи, которой был обит гроб».

Как показали исследования 1984 года, это удивительное письмо точно описывало все, что случилось, вплоть до изъятия фрагмента ткани. Это было то самое свидетельство, которое требовалось для объяснения истории вскрытия могилы, причины повреждений и загадки отсутствия таблички и лоскута материи.

Другое письмо, написанное Инглефельдом 14 сентября и адресованное Джону Барроу-младшему в Адмиралтейство, отличалось от того, что он написал Бофорту. В нем объяснялось, что командор нанял не только Сазерленда, но и шесть офицеров, скрыв эксгумацию от своих матросов, поскольку опасался «суеверных чувств моряков». Самое примечательное в этом следующее: в письме к Бофорту причиной смерти Хартнелла командор называет «истощение», а в послании к Барроу Инглефельд выражается уже не так определенно:

«В первую очередь меня волновала возможность исследовать тело и подтвердить причину смерти. И хотя мы сделали все от нас зависящее и приложили все усилия, но смогли только расчистить середину, снять с крышки гроба медную пластинку и обнаружить, что вместе с телом в гроб не положили ничего, что могло бы дать нам ключ к пониманию участи его товарищей. Вот и все, что нам удалось сделать в условиях сильного мороза, разыгравшегося к полуночи».

Инглефельд заканчивает свое письмо Барроу просьбой сохранить все это в тайне, «поскольку в силу предрассудков некоторые сочтут эти работы святотатством, хоть мы их и совершали с благими намерениями». Если внимательно изучить распорядок жизни экипажа в тот день, то нет никаких сомнений, что Инглефельд провел на захоронении всего три или четыре часа до полуночи — назначенного часа отплытия «Изабель», хотя в его отчетах указано, что он вернулся на борт корабля к часу ночи.

К концу полевого сезона 1984 г. не осталось никакой надежды на то, что хватит времени на проведение эксгумации Хартнелла и Брэйна. Стало ясно, что команде ученых придется вернуться на этот арктический остров еще раз, чтобы завершить начатое.

После того как Хартнелла сфотографировали, началось восстановление первоначального вида могилы. Крышку гроба уложили точно так же, как она была расположена. Сверху ее засыпали топким слоем гравия, а питом укрыли все ярко-оранжевым брезентом. Стоя вокруг могилы с лопатами в руках, они заметили, каким ярким пятном выглядел этот светящийся брезент на фоне серой тихой могилы. «Похоже, у нас не будет проблем с поисками в следующем году», — сказал Коуэлл.

После восстановления внешнего вида захоронения команда стала готовиться к возвращению домой. Самолет должен был прилететь за ними через два дня. Оставалось достаточно времени на сборы, уборку территории, на дополнительные исследования, а также на то, чтобы хоть как-то попытаться «осмыслить» полученные результаты. Коуэлл и Русзала сходили в 35-километровый (22 мили) поход на мыс Рили и вернулись обратно, а Дамкьяр и Карлсон поднялись на гору на краю острова.

Битти проводил свободное время в одиночестве, устремив взгляд на бухту Эребус. Он вспоминал один из отчетов о ранних посещениях острова Бичи. Этот визит нанес исследователь и первооткрыватель Руаль Амундсен в августе 1903 г. Пытаясь пройти Северо-Западным проходом, он сделал остановку на острове Бичи, чтобы почтить память Франклина. Амундсен позднее писал в своих воспоминаниях под названием «Северо-Западный проход», что испытал «глубокое, торжественное чувство от того, что был на святой земле». Он представил себе, как «Эребус» и «Террор» готовились тут к зимовке, а также задумался о причинах стольких смертей в экспедиции: «Темные очертания крестов над могилами явились перед глазами как молчаливые свидетели моего присутствия. Призрак цинги впервые проявился в этом месте, и он призвал к себе если не большинство, то по крайней мере достаточную часть людских жизней». На острове партия Амундсена «восстановила единственное упавшее надгробие». На своем маленьком суденышке «Йоа», которое бросило якорь в бухте Эребус, Амундсен пытался принять важнейшее решение — какой маршрут ему предпочесть? И он выбрал правильный путь, став первым человеком, который успешно прошел по всему Северо-Западному проходу. Об экспедиции Франклина Амудсен писал, отдавая дань его подвигу: «Давайте поставим им памятник, более прочный, чем камень — в знак признания того, что именно они были первооткрывателями Прохода».

Вспоминая свои летние исследования, Битти все больше понимал, что хорошая сохранность тел моряков Франклина гарантирует успех его собственной экспедиции. В том, что за предстоящие месяцы работы в лаборатории на поверхность всплывут новые сведения о судьбе Франклина и его команды, сомнений у него практически не было.

Последний день пребывания ученых на острове Бичи, 26 августа 1984 г., выдался теплым и солнечным. Палатки быстро свернули и собрали все оборудование. Разровняли гальку на месте лагеря и собрали последние обрывки бумаги. Затем Битти дал радиограмму управляющему базы «Полар шельф» в бухте Резолют, и за ними выслали самолет. В последний момент успели отснять несколько завершающих кадров. Чтобы сделать групповую фотографию всех членов экспедиции сразу, пришлось установить штатив. И в это самое время с запада послышался звук самолета.

Надо сказать, что в Арктике отношение к самолетам особое. Люди, чем бы они ни были заняты в тот момент, вдруг поднимают вверх головы и говорят друг другу: «самолет летит». Еще ничего не видно и не слышно, но все бросают свои неотложные дела и начинают вглядываться в небо. Обычно вначале нет никаких признаков его приближения, но все уже уверены: самолет летит. Это своего рода шестое чувство. И через несколько секунд действительно становится слышен не оставляющий никаких сомнений звук мотора.

Вскоре над головами ученых пролетел «Твин Оттер». Все замахали руками, достали фотоаппараты и следили за тем, как самолет сначала проскользнул мимо, затем развернулся и наконец пошел на посадку.

Уже сев в самолет, Битти смотрел на место их работ. За предыдущие две недели он сделал сотни снимков всех трех могил и даже заглянул в две из них, но все равно его не оставляло странное желание фотографировать их еще и еще раз сквозь запотевшее и поцарапанное стекло «Твин Оттер». Не успел он нажать спуск и настроить фотоаппарат для второго снимка, как самолет начал выруливать на взлет. С ревом, дернувшись пару раз, он поднялся в воздух и развернулся по курсу. Секундой позже они уже летели над заливом Юнион, направляясь к острову Корнуоллис, видневшемуся на западе. Через сорок пять минут экспедиция в полном составе уже сидела в столовой «Полар шельф» в бухте Резолют, потягивая кофе и наслаждаясь вкуснейшей домашней едой, которую приготовили для них сотрудники базы. Безопасность и комфорт помещений «Полар шельф» вступали в резкий контраст с воспоминаниями о спартанских условиях экспедиционного лагеря, который был их домом в течение нескольких месяцев. Все эмоции, связанные с островом Бичи, ушли на второй план. Интересы людей в эти часы сводились к горячему душу, стирке и знакомству с новостями внешнего мира. Самолет с юга ожидали на следующий день, и это означало, что скоро все они окажутся дома. Полевой сезон прошел успешно, а в лабораториях Эдмонтона их еще ждали удивительные открытия.

- 13 - Доказательства

По сути, тело Джона Торрингтона можно было назвать мумией.

Однако от большинства археологических находок ее отличала удивительная степень сохранности.

Когда в Долине царей ученый Говард Картет вскрыл последовательно три гроба египетского фараона Тутанхамона, он обнаружил, что тело покойного сохранилось очень плохо. Патологоанатом доктор Дуглас Дерри, проводивший исследование мумии Тутанхамона, составил подробный отчет, описывающий обугленные и изменившие цвет останки. В нем обращалось внимание на повреждения, произошедшие при бальзамировании, а также вызванные временем: «кожа лица сероватого цвета, в многочисленных трещинах и очень хрупкая… конечности оказались крайне истонченными и значительно уменьшенными в размерах по сравнению с естественными».

Даже те мумии, что сохранились лучше Тутанхамона, будучи либо бальзамированными при подготовке к похоронам, либо намеренно высушенными на солнце или на воздухе, также претерпевали значительное изменение внешнего вида и цвета мягких тканей.

Разумеется, место захоронения могло, в редких случаях, привести к полной или частичной сохранности тела. Так произошло с древнейшими останками, обнаруженными в торфяниках северо-западной Европы. В некоторых случаях кислота, содержащаяся в торфе, сохраняла человеческие тела нетленными сотни и тысячи лет. Но та же самая кислота значительно изменяла и сам цвет «болотных людей» — как известно, их кожа выглядела «будто покрытой смолой», волосы приобрели ярко-рыжий цвет, а в костях уменьшилось содержание кальция. Другое природное средство, обеспечивающее сохранность тела, — эго низкие температуры и отсутствие влажности. В 1972 г. мумифицированные человеческие останки 500-летней давности, в том числе останки ребенка, были обнаружены в Килакитсоке в Гренландии. Все эти мумии, однако, были жесткими и окоченевшими. Высушивание и затвердевание тканей навсегда оставило тела в том положении, которое им было придано при похоронах.

Самым неожиданным результатом исследований на острове Бичи было обнаружение высокой степени сохранности мягких тканей. В результате непрерывной заморозки с начала 1846 г. по 1984 г. основные черты внешности Джона Торрингтона практически остались неизменными. Вероятно, он выглядел точно так же, как при жизни. Даже его тело не утратило со временем своей гибкости.

Когда образцы тканей Торрингтона изучались под микроскопом, зачастую невозможно было поверить, что некоторые из них принадлежали человеку, умершему 138 лет назад. Другие ключевые характеристики, однако, свидетельствовали о длительном периоде заморозки. Фрагменты внутренней клеточной структуры были навсегда утрачены, а клетки большинства тканей — частично разрушены. Сохранность разных частей тела также различалась. Например, микроскопические снимки образцов, извлеченных из кишечника Торрингтона, оказались такими, как будто они были взяты прямо из учебника по современной гистологии или патологической анатомии человека, в то время как снимки других его органов демонстрировали значительные посмертные изменения.

Тем не менее состояние тела Торрингтона было крайне необычным, несмотря на то, что оно хранилось во льду. Чаще всего в теле человека или животного (если оно вмерзло в лед, погружено в воду или находится в среде высокой влажности) жировая ткань органов и мышц превращается в адипоцер, так называемый «жировоск», или «трупный воск». Этот адипоцер имеет цвет слоновой кости и мягкую, примерно как у сыра, консистенцию, а также острый, неприятный и незабываемый запах. Если тело сохраняет неподвижность, то в течение десятилетий адипоцер изменяет свою структуру, превращаясь при высушивании в твердую, но хрупкую биомассу. Однако у тела Торрингтона оказалась совсем иная морфология.

Похожей загадкой для ученых была и отличная сохранность тела «ледяного человека», жившего 5300 лет назад и найденного на леднике Отцтал в итальянских Альпах в 1991 г. В ходе дискуссий Битти с доктором Инсбрукского университета Конрадом Шпиндлером, руководившим исследованиями по Тирольскому ледяному человеку, выработалось единое мнение о связи между процессами мумификации и температурой хранения тела. Шпиндлер отмечал: «Трансформация тканей в трупный жировоск происходит при температурах около 0 °C (32 °F), мумификация с частичной дегидратацией — при более низких температурах, от пяти градусов ниже нуля и далее. В этом случае вечная мерзлота является решающим условием».

Лабораторные результаты вскрытия Джона Торрингтона свидетельствовали о том, что этот молодой человек был серьезно болен. К сожалению, несмотря на тщательное изучение образцов органов, проведенное Роджером Ами в больнице Университета Эдмонтона, конкретная причина смерти так и не была установлена.

Во время вскрытия у Торрингтона обнаружили почернение легких. Такое состояние называется антракозом и может быть вызвано постоянным вдыханием таких веществ, как табак, угольный дым или пыль. Кроме того, были зафиксированы спайки, что говорило о перенесенных ранее болезнях. Микроскопические деструктивные изменения легочной ткани свидетельствовали об эмфиземе — заболевании легких, обычно встречающемся у лиц более пожилого возраста. Были также найдены свидетельства туберкулеза. Наличие спаек и жидкости в легких Ами объяснил инфекционной пневмонией, предположив, что именно она послужила основной причиной смерти.

Анализ костной ткани Торрингтона методом атомной абсорбции показал повышенное количество свинца в диапазоне 110–115 мкг/г (современный средний показатель — от 5 до 14 мкг/г). Хотя концентрация была не такой высокой, как та, которую обнаружили у членов команды Франклина с Бут Пойнт, все равно содержание свинца в костной ткани по-прежнему многократно превышало норму. Вероятно, Торрингтон страдал от серьезных психических и физических заболеваний, вызванных отравлением свинцом, и, будучи сильно ослабленным, в результате умер от пневмонии. (Одна из гипотез, почему у скелета с Бут Пойнт оказалась более высокая концентрация свинца, заключается в том, что матрос из команды Франклина, найденный в 1981 г., жил на два года дольше Джона Торрингтона и, соответственно, подвергался воздействию свинца в экспедиции более длительное время.)

Наиболее важными для исследований Битти стали результаты анализа волос. Четырехдюймовые (10-сантиметровые) пряди волос с затылка Торрингтона передали в лабораторию на анализ, чтобы определить, был ли Торрингтон подвержен воздействию свинца незадолго до смерти. Волосы были достаточно длинными, чтобы показать содержание этого тяжелого металла, поступившего в организм в течение первых восьми месяцев экспедиции Франклина. Данные тщательно выполненного анализа изумили Битти. Концентрация свинца в волосах превысила 600 мкг/г, что указывало на острое отравление. Только к последнему дюйму уровень содержания свинца упал, но незначительно. Должно быть, это произошло из-за снижения употребления пищи в последние четыре или восемь недель жизни Торрингтона, поскольку он уже был серьезно болен.

Объединив собранную информацию, начиная со способа захоронения Торрингтона, новых данных о его физическом состоянии и болезни и заканчивая данными о сходных погребениях, проведенных в Арктике, Битти и его коллеги теперь смогли достаточно точно воссоздать последние дни Торрингтона, его смерть и похороны.

Нет никаких сомнений, что в последние недели жизни Джон Торрингтон знал, что его дни сочтены. Исследования Битти показали, что здоровье старшины никогда не было отменным, но в конце декабря 1845 г. оно резко ухудшилось. Джон Торрингтон умирал. Он пришел на «Террор» восемью месяцами раньше, несомненно, питая большие надежды. Должно быть, внешне он выглядел совершенно здоровым, когда экспедиция последний раз встретила китобойные суда в конце июля — начале августа, иначе его бы отправили домой. Судя по всему, болезнь начала проявлять себя в сентябре, примерно в то же время, когда два судна Франклина бросили якорь на зимовку на глубине 660 футов (200 м) у северо-восточной части острова Бичи.

Это была вялотекущая, затяжная болезнь. Ранние симптомы смертельной комбинации эмфиземы и туберкулеза вкупе с отравлением свинцом привели к потере аппетита, раздражительности, одышке и перманентной усталости. Вероятно, Торрингтон продолжал работу до середины или до конца ноября, а потом оказался на больничной койке. Отсутствие каких-либо пролежней на его теле свидетельствует о том, что в течение большей части декабря Торрингтон, вероятно, по рекомендации корабельного врача все же выходил на палубу по крайне мере несколько раз в день. Здесь он мог разговаривать с друзьями и время от времени, прежде чем болезнь приняла острый характер, смотрел сквозь мрак арктической зимы на бесплодные, заснеженные скалы острова Бичи.

Физическое состояние Торрингтона значительно ухудшилось после Рождества. Его поведение стало все более непредсказуемым. Резкие перепады настроения, вероятно, вызывали серьезные опасения у врачей Александра Макдональда и Джона Педди, которые, располагая только доступными им знаниями и примитивным оборудованием того времени, не могли поставить правильный диагноз. Все, что доктора были способны сделать для облегчения состояния больного, — это обеспечить ему хорошее питание. Разумеется, лучшая пища в экспедиционных условиях была консервированной. Несмотря на старания врачей, вес Торрингтона продолжал падать. Затем, вероятно, к концу 1845 года, у него развилась пневмония. Это был серьезный удар, значительно подорвавший здоровье моряка. С тех пор он больше никогда не поднимался на палубу — по крайней мере на своих ногах.

За несколько дней до смерти Торрингтон скорее всего начал раздавать свои скудные пожитки тому, кто пообещает передать их отцу и мачехе, когда экспедиция пройдет Северо-Западным проходом в Берингов пролив и с триумфом вернется в Англию. Перед самой кончиной двадцатилетний моряк впал в безумие, затем у него начались конвульсии, и на Новый год он умер.

Новости о первой потере в экспедиции, вероятно, быстро распространились среди членов экипажа «Террора», а врач уведомил о ней капитана Фрэнсиса Крозье. За считанные минуты команда «Эребуса» также получила известие о смерти Торрингтона. Врачи обсуждали причины, учитывая затяжной и прогрессирующий характер заболевания, и, возможно, пришли к заключению, что пневмония осложнила течение туберкулеза. Вскрытие не потребовалось. Тело Торрингтона перенесли в трюм, где постоянно держалась температура около 50 °F (10 °C), и приготовили к похоронам. Торрингтон умер 1 января, и его смерть, несомненно, омрачила экипажам празднование Нового года.

После того как тело Торрингтона обмыли и облачили в рубашку и брюки, врачи постарались зафиксировать его конечности. Один из них просунул хлопчатобумажную ленту вокруг туловища и рук на уровне локтей и завязал узлом спереди, другой обернул ленты вокруг больших пальцев ног, лодыжек и бедер.

На палубе под брезентом, защищающим от снега и холода (а температура все еще была около 14 °F (-10 °C)), плотник Томас Хани и его товарищ Александр Вильсон усердно трудились над изготовлением гроба. Они использовали запасы красного дерева, доски размером в ¾ дюйма (1,9 см) толщиной и 13 дюймов (30 см) шириной. Крышку и днище гроба сделали из трех частей: длинную центральную часть с помощью дюбелей соединили с боковыми планками, которым была придана соответствующая форма. Короб смастерили из той же породы дерева, изгибы в плечевой части сделали с помощью пропилов (серии параллельных надрезов поперек внутренней части по ширине доски, что позволяло ее согнуть, не ломая). Для скрепления этих секций использовали квадратные в сечении железные гвозди.

Крышку и короб затем тщательно обили темно-синей шерстяной тканью, которая удерживалась узкими белыми лентами, прибитыми к гробу. Они же обозначали контур. Товарищи Торрингтона постарались изготовить металлическую табличку, которую прикрепили с внешней стороны крышки. Следующей задачей для плотников «Террора» стало изготовление надгробия.

Взяв кирки и лопаты, небольшая группа моряков отправилась с корабля вверх по склону к месту, находившемуся поблизости от полевой кузницы. Здесь они постарались убрать тонкий слой снега с места захоронения. Сильный мороз, превративший землю в железо, делал работу почти непосильной. Но Франклин приказал организовать настоящие похороны, максимально приближенные к тем, которые Джону Торрингтону устроили бы в его родном Манчестере. Так что, вероятно, обменявшись парой крепких слов, моряки принялись за дело.

Задача была очень сложной. Место работы освещалось только лампами. Почти в полной темноте то и дело вспыхивали искры, когда кирка ударялась о замерзшие камни. Поскольку моряки долбили землю по очереди, углубляя могилу, они в результате дошли до глубины 5 футов (1,45 м).

Подготовка к похоронам Джона Торрингтона заняла день или два, но в конце концов небольшой узкий гроб на веревках спустили с борта судна на лед. Затем его поставили на небольшие сани и, без всякого сомнения, накрыли флагом. Несколько матросов взялись за веревки, привязанные к передку саней, и медленно потащили их по льду к месту захоронения. В соответствии с собственным опытом пребывания на острове Бичи Битти предположил, что этот путь был мучительным — мелкая наледь не давала тащить гроб по прямой линии. Видимо, морякам пришлось идти к берегу зигзагом, все время поворачивая.

Вероятно, за гробом следовала небольшая процессия, состоявшая из товарищей Торрингтона по кают-компании и его друзей. Возглавляли ее сэр Джон Франклин, капитан Фрэнсис Крозье, командор Джеймс Фицджеймс и некоторые офицеры с «Террора». Кто-то нес деревянное надгробье — памятник не только Торрингтону, но, как показали дальнейшие события, и всей экспедиции.

Снежный покров, обнаруженный Битти и его командой на крышке гроба, показывает, что в тот день в самом начале января 1846 г. шел небольшой снег. Те, кто остался на судах, возможно, наблюдали, как в погребальной процессии одна за другой исчезают тени в снежной мгле. Вскоре моряки могли видеть только отблески ламп, мигающие и покачивавшиеся, подобно светлячкам в темноте. Затем исчезли и они.

Вероятно, Франклин исполнил на похоронах обязанности священника. Он был глубоко верующим человеком, который восемью месяцами ранее попросил британское Адмиралтейство предоставить сто Библий и молитвенников для продажи их по себестоимости на экспедиционных судах.

Снегопад, подсвеченный желтым светом ламп, окружал группу, скорбно стоящую у могилы. Некоторые подошли поближе, чтобы попрощаться с Торрингтоном. Каждый вздох Франклина был заметен на сильном морозе, звуки его голоса заглушал холодный пронизывающий ветер, который никогда, похоже, не прекращается на острове Бичи. Вероятно, его речь была краткой, но торжественной и искренней. Вскоре церемония закончилась, а люди продолжали думать о молодом моряке, который всего лишь несколькими месяцами ранее присоединился к тщательно отобранной команде Франклина в Вулвиче под Лондоном, будучи относительно здоровым человеком.

Казалось бы, смерть Торрингтона не представляла собой ничего примечательного. Однако именно исследование обстоятельств его кончины подтвердило высокое содержание свинца в тканях. Битти сделал смелое предположение, опровергнув традиционные теории. Теперь ему стало ясно, что свинец сыграл важную, если не решающую роль в смерти людей команды Франклина. Об этом говорили поразительные результаты анализа тканей Торрингтона, подкрепившие итоги изучения скелетов с Бут Пойнт и костных останков, собранных в 1982 г. Общепринятая гипотеза, что только цинга и голод погубили экспедицию, не выдерживала никакой критики. Медицинские открытия Битти дали возможность совершенно с другой точки зрения посмотреть на события прошлого. Но для подтверждения такого радикально нового предположения о причине гибели одной из наиболее выдающихся экспедиций в истории географических открытий требовалось как можно больше доказательств. Чем больше будет обнаружено тел со следами высокого содержания свинца, тем более убедительными станут эти выводы в отношении всей экспедиции.

Поэтому лабораторные результаты анализов, сделанные в течение 1984 г., только подчеркнули необходимость возвращения на остров Бичи для установления причин смерти Хартнелла и Брайна. Ученым необходимо было понять, в каких условиях работала экспедиция в период с 1845 по 1946 гг., и восстановить события последних месяцев и дней жизни трех человек, захороненных на острове Бичи. Изучение их тел позволило бы заглянуть в далекое прошлое британской истории. Истории, рассказанной единственными настоящими «выжившими» членами экспедиции Франклина.

После окончания полевого сезона 1984 г. и публикации отчета о результатах работы экспедиции с Битти связались двое отдаленных потомков Хартнелла. Дональд Брэй из Кройндона (Англия) был крайне удивлен, услышав упоминание имени своего предка в репортажах. Брэй — заместитель начальника почты в отставке — посвятил немало лет, чтобы проследить историю своей семьи. Он располагал редкими письмами и документами, которые помогли бы составить более полное представление о жизни Хартнелла. Наиболее трогательными были два письма Джону и Томасу Хартнеллам, одно из них написала их мать Сара, а другое — брат Чарльз. Их должны были вручить морякам после завершения ими Северо-Западного прохода. К сожалению, эти послания, датированные 23 декабря 1847 г., так и не дошли до своих адресатов. Джон Хартнелл к тому моменту уже был мертв около двух лет, а Томас, предположительно, скончался следующим летом на острове Кинг-Уильям.

«Мои дорогие дети, — начинает письмо Сара Хартнелл. — Я очень рада, что имею возможность написать вам. Надеюсь, что у вас все хорошо. Уверяю вас, что хотя я порой сильно переживаю за вас, но стараюсь изо всех сил и возношу свои молитвы Тому, кто слишком милосерден, чтобы быть жестоким». После рассказа о собственном нездоровье и других новостях в семье и у друзей она заканчивает письмо так: «Если есть на то воля Господа, будем надеяться на встречу здесь, на Земле. Если Бог не соблаговолит, то мы тогда все вместе соберемся у Его престола, чтобы славить его в вечности». Возможно, Сара чувствовала, как это бывает с матерями, что больше никогда не увидит своих сыновей живыми.

Второй потомок Джона Хартнелла присоединился к экспедиции Битти, когда тот вернулся на место исследований в 1986 г. Брайану Спенсли, профессору университета Лэйкхед из Тандер Бей (Онтарио), правнучатому племяннику Хартнелла, довелось пережить то, что не удавалось никому другому — он смог заглянуть в глаза своему предку, умершему более сотни лет назад.

- 14 - Возвращение Хартнелла

8 июня 1986 г. Битти вышел из самолета «Твин Оттер» на промерзлую почву острова Бичи, и его сразу ослепило яркое солнце, отраженное сияющим снежным покровом. Лишь через несколько мгновений ему удалось разглядеть детали ландшафта и три надгробия. Только тогда ученый убедился, что он вновь находится на месте, с которым связано столько воспоминаний.

В этом году Битти намеревался закончить свои исследования, связанные с кладбищем экспедиции Франклина. Часть его команды прибыла вместе с ним из Резолюта. В группу вошли археолог Эрик Дамкьяр, фотограф проекта Брайан Спенсли, консультант-историк доктор Джим Савелль (уже работавший вместе с Битти во время сезона 1981 г., а теперь занимавший официальную должность исследователя в Институте полярных исследований имени Скотта). Здесь же были и полевые ассистенты — Арне Карлсон, Уолт Коуэлл и Джоли Нунгак. Сначала планировали разбить лагерь и лишь потом приниматься за детальные археологические работы и эксгумацию. Еще одна команда специалистов в составе патологоанатома доктора Роджера Ами, радиолога доктора Дерека Нотмана, рентгеновского техника Ларри Андерсона и специалиста по полярной одежде Барбары Швегер должна была прибыть через неделю.

В 1986 году Битти начал свой полевой сезон раньше, чем в 1984 г., стараясь избежать проблем с обводнением во время таяния снега. Но исследователи столкнулись с дополнительными трудностями, поскольку даже в июне температура оставалась ниже точки замерзания, а довольно сильный ветер неистово дул почти каждый день, усиливая ощущение холода.

В установке лагеря, который, как всегда, состоял из привычного набора личных и общественных палаток, участвовали все. Было одно дополнение — в центре возвели 16-футовый (около 5 м) флагшток, на котором трепетали на ветру красно-белый флаг Канады вместе с флагом Северо-Западных территорий. Битти, занимаясь вместе со всеми экспедиционными делами, мыслями был далеко от бытовых проблем. Последние два года его мучили сомнения, разделяемые всеми участниками: будут ли снова покрыты панцирем льда тела Джона Торрингтона и Джона Хартнелла после проведенных повторных похорон в 1984 г. Ученые надеялись, что летние талые воды просочатся в раскоп, проникнут в гроб и там замерзнут, защитив таким образом тела. Но Битти тревожило, что их могут поджидать и неожиданные сюрпризы. Эксгумация Джона Торрингтона в 1984 г. была полной и завершенной — дополнительных подтверждений здесь больше не требовалось. Однако состояние тела Джона Хартнелла, чью могилу вскрыли сначала в 1852 г., а затем еще раз в 1984 г., вселяло тревогу.

Перед проведением эксгумации над могилой Хартнелла установили палаточный навес. Работы по вскрытию захоронения, как и в прошлый раз, продвигались очень медленно. Чтобы добраться до гроба Хартнелла, потребовалось целые сутки непрерывного раскопа силами Коуэлла, Карлсона, Савелля и Нунгака. Люди работали, как роботы. Они махали заступами до тех пор, пока боль в руках и усталость не заставляли их падать от изнеможения. Отколотый лед и гальку собирали в ведра и вынимали из могилы. Потом ведра передавали по цепочке друг другу и, наконец, высыпали в растущую кучу «черного мусора». Вначале «землекопы» переговаривались между собой, вспоминая прошлую экспедицию 1984 года, но спустя несколько часов ни у кого не оставалось сил даже на слова. Слышались только монотонные звуки ударов кирки. Когда же лопаты натыкалась на неподдающуюся гальку и лед, раздавался скрежет, как будто железом проводили по стеклу.

Наконец показалась крышка гроба, и группа, поджидая подхода специалистов, устроила продолжительный заслуженный перерыв. До этого момента ход раскопок ничем не отличался от прошлого раза в 1984 году. Но следующий шаг — извлечение крышки гроба — должен был дать ответ на вопрос, оказались ли вновь закованными в глыбы льда тела усопших.

Тем временем Битти и Дамкьяр направились к остаткам кучи из консервных банок, чтобы провести там более детальные исследования, чем им это удалось в 1984 году. Два дня продолжались скрупулезные подсчеты и тщательное описание артефактов, сохранившихся до нашего времени. И если с самого начала там было около семисот банок, то в этот раз ученым удалось нашли фрагменты лишь ста пятидесяти или около того. Консервные банки очень легко забрать с собой, они являются легко узнаваемым и желанным трофеем для любителей-археологов и коллекционеров, и за прошедшие десятилетия появлявшиеся здесь люди порядком истощили это хранилище. Ни одна из оставшихся банок не сохранилась целиком, большинство из них развалилось на куски. Однако необходимые для исследования фрагменты, в том числе и запаянные швы, остались невредимыми.

Территорию, по которой были разбросаны банки, сверху накрыли сеткой, а все ее квадраты сфотографировали и исследовали. Каждый фрагмент консервной банки локализовали и описали. Крупные куски и особенно те, что сохранили какие-то свои особенности, сняли на пленку отдельно. Образцы «обычных» консервных банок собрали для последующего изучения и сравнения с теми экземплярами, на которых обнаружили следы небрежной запайки и производственных дефектов.

Во второй день работы с банками Битти и Дамкьяра были прерваны Нунгаком. В перерыве между раскопками он случайно забрел на лед залива Юнион и теперь спешил к ним. «Сюда идет медведь!» — закричал он, как только добежал до насыпи. Указывая на запад, он продолжил: «Смотрите, он идет прямо на нас!». Интерес к консервам пропал сразу после того, как Битти и Дамкьяр взглянули на ледяное поле. Они действительно увидели медведя. Его голова была опущена вниз. Казалось, что он совсем к ним не приближается, хотя его тело медленно переваливалось из стороны в сторону. Этот краткий миг напомнил Битти о полученном ранее важном уроке. Он вспомнил, что когда он учился управлять самолетом, инструктор говорил ему: «Если ты увидишь другой самолет и он движется, то ты в безопасности — только не спускай с него глаз. Но если этот самолет как будто застыл в воздухе, берегись, потому что он идет прямо на тебя». Это было неожиданное воспоминание, но оно подсказало ученым ход действий. Хотя медведь находился на приличном расстоянии, возможно, в миле от них, он уже казался огромным. Ученые, не желая ничего оставлять в качестве игрушек для медведя, мигом вернулись на склад — схватили фотоаппараты, ноутбуки, штативы, винтовки и собранные образцы — все самое дорогое — и бросились бежать. На полпути к лагерю они оглянулись и увидели медведя, медленно и целенаправленно пересекающего косу. Люди вздохнули с облегчением, когда на их глазах он остановился на минуту, понюхал воздух, а затем пошел дальше, направляясь через залив Эребус к острову Девон.

Под конец в небе над лагерем появился «Твин Оттер». На его борту должны были находиться Ами, Нотман, Андерсон и Швегер. Битти сразу заметил, что к шасси самолета были приделаны лыжи. Тонкий слой снега на острове делал посадку здесь невозможной, и самолету пришлось опускаться на покрытый льдом залив Эребус. Это означало, что тяжелый груз весом в 3300 фунтов (1500 кг), необходимый для проведения исследований, придется тащить по льду и берегу до расположения лагеря. После короткого обмена приветствиями команда попрощалась с пилотом «Твин Оттера» и занялась транспортировкой вещей.

Работы по эксгумации в этот день закончились расчисткой участка, прилегающего к правой стороне гроба. Это позволило впервые обнажить его стенки. Сразу же было обнаружено, что три «ручки», расположенные на коробе, не были настоящими, как у гроба Торрингтона. Они представляли собой лишь символические изображения, сделанные из льняной ленты.

Как и в 1984 г., команда использовала кипяток для того, чтобы ускорить процесс оттаивания. На острове не было открытой воды, и Коуэлл разработал высокоэффективный метод растопки снега, что обеспечивало постоянное, хоть и скудное ее поступление. Воду кипятили по два ведра сразу на газовых горелках, стоявших в соседней палатке, изначально предназначенной для проведения рентгенологических исследований и вскрытия. Коуэлл приносил ведра нагретой воды Карлсону и Нунгаку, а затем они медленно лили ее на гроб, обитый темно-синей тканью. Когда в могиле накапливалось слишком много воды и работать становилось практически невозможно, туда опускали электрический насос и отводили ее через рукав подальше от раскопа. Битти казалось, что на этот раз работы продвигаются намного медленнее, чем в 1984 г. Возможно, дело было в том, что их начали гораздо раньше, чем два года назад. Хотя никто не производил замеров температуры вечной мерзлоты ни в 1984-м, ни в этом году, было очевидно, что в июне она ниже, чем в августе.

После того как сфотографировали и определили размеры гроба — они составили 79 × 19 × 13 дюймов глубиной (203,5 × 48 × 33 см), — ученые приступили к снятию крышки. Когда ее наконец удалось приподнять, Битти с Карлсоном сразу же увидели, что лицо Хартнелла и его правая рука полностью покрыты льдом. «Да, вода опять вернулась, видите?» — вздохнул Битти с облегчением. Стоя у закованного в лед Хартнелла, Битти уже перестал беспокоиться о состоянии тела Джона Торрингтона, захороненного лишь в нескольких шагах отсюда. Теперь он был уверен, что юный старшина вновь застыл во времени точно так же, как и до 1984 года, когда ученые потревожили его прах, чтобы заглянуть в прошлое.

Дамкьяр вместе с другими стоял у верхнего угла могилы. Он первым заметил, что лед вокруг Хартнелла имеет разные цветовые оттенки. В центре блока, где-то на уровне груди он был явно коричневатым. В целом его можно было даже назвать пестрым, и он совершенно не имел того матового белого оттенка, как в случае с Торрингтоном.

Вскоре начались работы по извлечению тела. Теплая вода постепенно открывала черты лица моряка. Брайан Спенсли, который приходился Хартнеллу праправнучатым племянником, был потрясен. Он стоял у края могилы и молча смотрел на своего предка, жившего 140 лет назад.

Но голове Хортнелла было шапка, прикрывающая его густые темно-каштановые волосы

На нижней части рубашки Хортнелла было обнаружено вышитая дота — 1844 г — и инициалы «ТН», указывающие на то, что рубашка, вероятно, принадлежало его брату Томасу

Похоже, что за прошедшие два года значительных повреждений тканей не произошло. Еще в 1984 году ученые отметили, что левый глаз Хартнелла сохранился хорошо, в то время, как правый, казалось, имел дефект. Оставалось неясным, был ли он получен при жизни или вскоре после смерти. В отчете Инглефельда по эксгумации, которую вместе с Сазерлендом они проводили в 1852 г., нет никаких упоминаний о каких-либо повреждениях глаз. Но теперь, в 1986 г., Битти сразу же заметил, что наряду с провалившимся правым глазом левый также немного уменьшился. Он решил, что воздействие воздуха, даже в течение краткого периода, вызывает особые изменения в тканях глаз, в то время как остальные черты лица остаются практически нетронутыми. Иначе говоря, вскрытие могилы Хартнелла в 1852 г., вероятно, повлекло за собой изменения в правом глазу. А тот факт, что левый глаз показался исследователям нормальным в 1984 г., указывает на то, что Инглефельд и Сазерленд, вероятно, не обнажали левую сторону лица усопшего. Уменьшение левого глаза через два года после вскрытия в 1984 г. подтверждало это предположение.

Как только растопили лед, сковывавший Хартнелла, стало очевидным, что тот был завернут в белый саван, укрывавший покойного по всей длине тела. Поврежденный рукав рубашки на правой руке был виден сквозь дыры в саване, а обломки крышки гроба оказались вдавленными в правую сторону грудной клетки во время эксгумации 1852 года. Когда убрали лед в районе верхней части предплечья, стало ясным, что дыры в саване, рукаве рубашки и нижнем белье являлись разрезами, произведенными либо ножницами, либо ножом. Это было сделано Сазерлендом — вероятно, для того, чтобы полностью открыть руку Хартнелла. Стало очевидно, что все исследования тела Хартнелла в 1852 г. ограничились только его лицом и правой рукой. Сделать что-либо больше Сазерленду, видимо, не удалось из-за недостатка времени.

Голова Хартнелла, покрытая вязаной шапкой, покоилась на украшенной оборками маленькой подушке, набитой опилками. Лед, сковывавший гроб, растапливали до тех пор, пока не удалось от него полностью избавиться. Ученые ни до чего не дотрагивались руками и ждали, когда завернутое в саван тело будет тщательно описано и сфотографировано. Следующим шагом стало снятие савана. Это заняло довольно много времени, поскольку сначала растаяли лишь верхние слои и требовались дополнительные усилия.

Как только Хартнелла освободили от савана, стала видна левая рука, а затем и правая. Ами и Битти тут же отметили, что руки были привязаны к телу таким же образом, как и у Торрингтона, хотя в данном случае использовался кусок светло-коричневой шерстяной ткани. Рука покойного лежала на внешней стороне перевязи. Вероятно, Сазерленд после обследования не стал засовывать руку обратно под повязку, а положил ее сверху.

На теле Хартнелла был обнаружен зашитый анатомический разрез от вскрытия, проведенного еще в начале января 1846 г.

Рубашка Хартнелла в бело-голубую полоску имела тот же рисунок, что и у Торрингтона, но материал ее оказался более дорогим. Ее полоски были не напечатаны, а вытканы. Покрой рубашки тоже имел отличия — она походила на пуловер. Некоторых передних пуговиц не хватало, их заменили тесемками. В нижней части рубашки были вышиты красным цветом две латинских буквы «ТН» и дата — «1844 г.» Вполне возможно, что она изначально принадлежала младшему брату Джона Хартнелла, Томасу, который тоже находился в составе экспедиции.

Одеяние оказалось многослойным: под верхней рубашкой обнаружилась еще одна — нижняя, под ней — хлопковая сорочка. При этом на покойном не было ни брюк, ни чулок, ни обуви. Битти и Швегер удивились тому, что на Хартнелла надели три слоя белья в верхней части тела и ничего — ниже талии. Они предположили, что, вероятно, до похорон тело выставляли на борту «Эребуса» для прощания, а нижняя часть его оставалась завернутой в саван. Ноги и ступни Хартнелла слегка потемнели и сильно усохли. Скорее всего, они еще раньше исхудали от болезни и обморожений. Как и у Торрингтона, большие пальцы ног были связаны вместе.

При подготовке к временному извлечению тела Хартнелла для рентгенологических исследований и вскрытия саван полностью развернули, а шапку сняли. Под ней были темно-каштановые, почти черные волосы, уложенные в пробор на левую сторону. Без шапки Хартнелл утратил свой зловещий вид, который так напугал членов экспедиции в 1984 г. Наоборот, перед учеными лежал простой парень, который по какой-то таинственной причине умер в возрасте 25 лет 4 января 1846 г.

Теперь началась самая трудная и неприятная часть эксгумации. Частично тело Хартнелла по-прежнему оставалось в объятиях вечной мерзлоты, будучи примороженным к солидной глыбе льда, видневшейся под ним. Медленно и осторожно воду направляли под тело, освобождая по дюйму в час. Вечная мерзлота потихоньку ослабляла хватку, но без борьбы не сдавалась. Но в конце концов ученым удалось одержать победу и освободить тело.

Перед тем как поднять Хартнелла из гроба, у него изъяли часть ногтя с большого пальца правой руки и взяли образцы волос с головы, бороды и лобка для дальнейших исследований и анализа. Вынув тело из могилы, Битти, Карлсон и Нунгак положили его на белую льняную простыню и сразу же завернули. Хартнелла нужно было отнести в палатку, находившуюся в 10 футах (3 м) от раскопа, для проведения рентгеновских исследований и вскрытия. Там уже ждали Нотман и Андерсон, готовые сделать ряд снимков Хартнелла в одежде. Саван остался примерзшим ко дну гроба, под ним лежало сложенное шерстяное одеяло. Дамкьяр весь следующий день пытался растопить эти два предмета. Когда их наконец достали, то отнесли Барбаре Швегер на анализ и взятие образцов.

Нотман и Андерсон уже установили свое рентгеновское оборудование внутри палатки-морга. Следующей задачей была сборка «темной комнаты». Битти сообщил им внутренние размеры основной палатки еще месяц назад, и с помощью специалистов они спроектировали уникальную разборную портативную лабораторию. Конструкция состояла из трубчатых металлических рам, которые нужно было соединить. Затем сверху накладывался двойной слой толстого черного пластика (разрезанный, сформованный и склеенный), и в районе пола он заправлялся внутрь. На одной стороне устроили дверь с двойным покрытием, которое препятствовало проникновению света. Внутри «темной комнаты» Андерсону было достаточно места, чтобы работать со своими химическими реактивами. Снаружи висели механический таймер и предупреждающий фонарь, работающий от батареек.

Коуэлл помог им приготовить 110 галлонов (500 л) чистой фильтрованной воды, необходимой для проявления пленки. В палатке постоянно работали четыре большие горелки, Коуэлл носил ведрами снег для растопки. Готовую воду через мощный фильтр процеживали прямо в большой пластиковый бак, изначально предназначенный для мусора. Когда трубки наконец заполнили водой (что заняло целый день), Андерсон смешал свои реактивы. Затем он сделал специальные деревянные приспособления для того, чтобы зафиксировать фотопластины в емкости для проявки. Затем в жидкость погружали нагреватель для аквариума мощностью в 200 ватт и реактив доводили до температуры в 68 °F (20 °C), необходимой для проявки.

Рентгеновская установка была удивительно компактным, но мощным инструментом, закрепленным на четырех трубчатых стальных опорах. Ее привезли из клиники Медицинского центра Парк Николетт в Миннеаполисе. Из-за опасения ее поломки при транспортировке в грузовом отсеке, Нотман и Андерсон купили для нее отдельный пассажирский билет на самолет. Все очень смеялись, когда рассказывали, что установку, значившуюся в билете под именем «Фраджиль Балки Нотман» («Хрупкий груз Нотмана», — прим. перев.), во время перелета в Канаду «усадили» в первом классе в начале салона самолета, в то время как все остальные члены экспедиции разместились сзади, в экономическом классе.

При работе установку приходится поднимать и опускать над телом, поэтому ее опоры должны устойчиво стоять на гравии. Затем включают сфокусированный луч, чтобы осветить и определить область для съемки, и только потом под тело подкладывают фотопластинку.

Сначала аппарат испытали на кости полярного медведя, которую нашли на берегу недалеко от могил. Результаты оказались многообещающими — по снимку Нотман рассказал всем остальным о строении костной ткани лопатки медведя. Хотя многие эксперты сомневались, что в таких трудных полевых условиях удастся получить удовлетворительные снимки, он убедился в обратном. Выражение лица Андерсона также говорило: «Они ошибались! У нас все получилось!».

Вдохновленные успехом Нотман и Андерсон приступили к рентгеновской съемке одетого Джона Хартнелла. Аппарат установили в том же месте, где позднее будет проходить вскрытие. Перед началом экспозиции Нотман и Андерсон надели защитные фартуки, а все остальные участники выстроились за протектором. Громкий крик «экспозиция» предупреждал людей, работавших снаружи, чтобы они успели удалиться на расстояние как минимум 100 футов (30 м) на то время, пока работает установка.

Затем Андерсон уносил фотопластинку в «темную комнату» для проявки. Через десять-пятнадцать минут он появлялся с мокрой пластиной, которую вешал на веревку для белья, натянутую по всей длине палатки. Наконец, они с Нотманом изучали качество снимка и решали, не следует ли изменить технику съемки.

Когда первый этап работ закончился, Нотман, Андерсон и Ами принялись детально рассматривать снимки. Андерсон быстро указал на первый отпечаток: «У него в голове большой кусок льда». Замерзшие ткани мозга испортили изображение, это означало, что им нужно снова делать рентген после дополнительной разморозки. Взглянув на снимок грудной клетки, Нотман показал на маленькое затемнение около шеи Хартнелла. «У нас появился первый металлический объект», — сказал ученый. — «Он выглядит, как кольцо». (На самом деле этот кружок оказался оправой декоративной вышитой пуговицы). Снимок грудной клетки также вызывал вопросы, поскольку внутренние органы выглядели нехарактерно и имели необычную и разнообразную плотность. Это была целая серия неожиданных находок, обнаруженных на первых же снимках, сделанных в полевых условиях.

Ларри Андерсон в палатке, где проводились рентгеновские и патолого-анатомические исследования. Он устанавливает рентгеновскую лабораторию. Громоздкая конструкция слева — портативная «темная комната»

Доктор Гарри Д. С. Гудсир

Особенности костных структур по большей части выглядели непримечательными, за исключением подозрения на компрессионный перелом одного из позвонков шейного отдела. Возможно, это был след падения Хартнелла во время экспедиции. Некоторые дегенеративные изменения костей ученые обнаружили на левом плече и левом локте. Обычно такая деформация (состоящая из наростов и выступов и обнаруженная у человека столь молодого возраста), указывает на ответную реакцию организма на какую-либо травму. Также одна из малых трубчатых костей левой ноги имела признаки остеомиелита или костной инфекции, которая, должно быть, сделала Хартнелла уязвимым к системным инфекциям (заражению крови). Любая из этих проблем могла привести Хартнелла на больничную койку, где его немедленно принялись усиленно «лечить» консервированной пищей.

Однако помимо особенностей костей, по первым снимкам удалось определить немногое. Битти интересовало, позволит ли состояние мягких тканей, которые, на первый взгляд, очень хорошо сохранились, провести полноценную рентгенографию. Какое-то время Нотман был разочарован первыми результатами, ведь даже у высушенных и выпотрошенных египетских мумий ему удавалось обнаружить на снимках более значительные подробности.

Расстроенные не очень удачными снимками, Нотман и Андерсон решили их полностью переделать после того, как Хартнелла освободят от одежды. Битти, Ами, Нунгак и Швегер приступили к делу. «Нужно попросить пациента сесть», — сказал Ами, поручив Битти и Швегеру подержать тело, пока он пытается снять с него верхнюю рубашку. Владеющие навыками оказания первой медицинской помощи Ами, Нотман и Андерсон всегда называли умерших моряков из экспедиции Франклина пациентами, демонстрируя, таким образом, строго профессиональное отношение к медицинским процедурам и исследованиям даже в таких экстраординарных обстоятельствах. После первых безуспешных попыток снять одежду с Хартнелла через голову и конечности решили, что придется все же разрезать ткань. Чтобы минимизировать повреждения, Битти сделал один вертикальный разрез на спине каждой вещи. Таким образом, удалось избежать избыточного натяжения материи, которое могло бы привести к разрывам волокон и швов.

Как только с тела сняли одежду, ученые сделали еще одно поразительное открытие.

«Боже мой! Его уже вскрывали! Вот это да! — воскликнул Ами. — Это перевернутый Y-разрез. Я никогда такого не видел, это абсолютно уникально!»

Вдоль груди и живота Джона Хартнелла шел зашитый разрез, который, вне всякого сомнения, свидетельствовал о том, что вскоре после его смерти корабельный врач «Эребуса» ассистент-хирург доктор Гарри Гудсир, патологоанатом по образованию, попытался установить возможную причину смерти. Неудивительно, что Ами так поразило это открытие. Появилась беспрецедентная возможность своими глазами увидеть, как работали их коллеги много лет назад. Проводя собственное вскрытие, Ами фактически ассистировал этому давно умершему доктору. Хирург с «Эребуса», естественно, надеялся, что вскоре доставит результаты в Англию, но ему вместе со всеми пришлось навсегда остаться во льдах Арктики. И только теперь люди смогли увидеть то, что открылось этому врачу сто сорок лет назад.

Ученые терялись в догадках: что заставило хирурга провести вскрытие? Конечно, основной мотив — это определение причины смерти. Но что привело к такому решению? Наверное, доктора насторожила смерть Джона Торрингтона с «Террора» тремя днями ранее. А может быть, у Хартнелла наблюдались какие-то симптомы, которые порождали у врачей серьезные сомнения в причине смерти. Теперь эту загадку предстояло решить уже Ами.

Стандартный разрез при вскрытии сегодня выглядит, как буква «Y», где ответвления «Y» расходятся к плечам и смыкаются у основания грудины. От этой точки разрез ведется вниз до лобковой кости. В случае вскрытия Хартнелла этот разрез был перевернут — ответвления «Y» начинались от каждого бедра, встречаясь около пупка и продолжаясь вверх до окончания грудины. Ученые не располагали точной информацией о том, как именно проводили вскрытие в середине XIX века. Поэтому Битти пытался понять, не указывает ли этот разрез на то, что хирурга прежде всего интересовал живот, или это была обычная процедура, которой и следовал врач. Впоследствии Ами шаг за шагом смог восстановить действия своего предшественника. И в конце концов это помогло ученым определить причину смерти.

Произведенное вскоре вскрытие разрешило загадку странных рентгеновских снимков — врач «Эребуса» вынул органы для исследования, а затем в беспорядке поместил их обратно. Неудивительно, что эта нарушенная анатомия привела к бессмысленному скоплению мягких тканей на первых снимках, сделанных Нотманом и Андерсоном. Коричневатая окраска льда, замеченная при снятии крышки гроба, вероятно, появилась от крови и других жидкостей, когда вода заполнила гроб летом 1846 г.

После того как Нотман и Андерсон закончили вторую серию снимков, проявка которых заняла шесть часов (в общей сложности — четырнадцать часов рентгенографии), они отправились на долгожданный отдых. Но прежде им довелось испытать настоящий страх. Работа продолжалась допоздна, и большинство членов команды уже разбрелись по своим палаткам. Савелль и Нунгак сидели в палатке-кухне и разговаривали. Битти в палатке рентгенографии составил компанию Нотману и Андерсону. Собака Кеена, которую взяли с собой в качестве сторожа от белых медведей, отиралась у кухни и надоедливо скулила. Вдруг она перестала скулить — что само по себе выглядело необычным. А потом она начала бешено лаять. Ученые переглянулись. Они никогда не слышали раньше, чтобы она так лаяла, и поняли, что на то есть одна причина — медведь. Затем раздались хлопки ружейных выстрелов и крик: «Медведь в лагере!». Битти схватил ружье, принесенное в палатку, и осторожно высунул голову наружу. От основного лагеря рентгеновская палатка и навесы над могилами были отделены расстоянием примерно в 330 футов (100 м). Высунувшись за угол палатки и увидев медведя, все схватились за оружие. У Битти было непривычное ему ружье Коуэлла. Нотман, оглядевшись, схватил попавшуюся под руку лопату. А у Андерсона была камера. Вооружившись таким образом «до зубов», они спрятались за палатку, стараясь не попасться на глаза медведю, которому уже надоели голоса и ружейные выстрелы. Наконец зверь медленно пошел прочь, направляясь к берегу. Проходя мимо могил с подветренной стороны, он учуял запахи трех живых людей и Джона Хартнелла. Когда медведь стал принюхиваться, Битти в панике подумал: «Боже мой, он сейчас двинет сюда!». Но выстрелы все же отпугнули животное и заставили его ретироваться. Медведь направился к берегу, а затем безмолвно исчез во льдах. К счастью, все обошлось! Но с этого момента и до окончания сезона ученые стали выставлять часового — нести дозор вместе с собакой. По следам медведя Нунгак смог определить, что тот пришел со стороны залива, подошел к кухонной палатке, спугнул чаек, затем двинулся к складу продовольствия рядом с кухней и там столкнулся с собакой, решив к ней принюхаться. Неудивительно, что Кеена дико залаяла. Когда люди стали высовываться из палаток, пытаясь понять, в чем дело, они стали свидетелями встречи медведя и собаки, буквально нос к носу. Кеене повезло, что она осталась цела и невредима. Впрочем, Нотману, Андерсону и Битти также улыбнулась удача. И хотя все это случилось после выматывающего рабочего дня, никто из команды долго не мог лечь спать.

После окончания рентгеноскопии Ами и Битти облачились в зеленые хирургические костюмы, белые фартуки, голубые хирургические шапочки и приступили к вскрытию. Сначала тело Хартнелла измерили и взвесили. Он был выше и тяжелее Торрингтона — 5 футов 11 дюймов (180 см) и 99 фунтов (45 кг). Затем Ами, разрезав нитки, вскрыл перевернутый Y-шов. Он увидел, что на поверхности грудной клетки было несколько ножевых отметин. Видимо, при первом вскрытии врачи задели ее, когда пытались отделить ребра. Вскоре стало понятно, что хирургов экспедиции Франклина не интересовал кишечник, как первоначально можно было предположить по форме разреза; похоже, они считали, что причина смерти Хартнелла кроется в легких и сердце. При первом вскрытии доктор Гудсир вынул сердце с частью трахеи. Вероятно, сначала он решил осмотреть его верхнюю часть на предмет выявления признаков болезни, а потом сделал два надреза — по одному на правом и левом желудочке, чтобы изучить состояние клапанов. Закончив с сердцем, он иссек корень легких, чтобы посмотреть, нет ли там следов туберкулеза, а затем сделал несколько разрезов печени, проверяя степень ее повреждения. Кишечник Хартнелла оставили нетронутым. Завершив вскрытие, доктор Гудсир положил на место грудную клетку (переднюю часть ребер и грудину) вверх ногами. Первичное вскрытие было довольно поверхностным и могло быть проведено меньше чем за полчаса. Во время своих исследований хирург «Эребуса», должно быть, нашел признаки туберкулеза в легких. После изучения результатов первичного вскрытия Ами приступил к собственным, более детальным исследованиям. Битти маркировал контейнеры и запечатывал образцы, переданные ему Ами, а Спенсли фотографировал происходящее.

Сначала из тела удалили всю жидкость и отобрали из нее пробы для анализов. Затем, простерилизовав хирургические инструменты в открытом пламени керосиновой горелки, Ами взял образцы замороженных тканей из каждого органа и поместил их в стерильный контейнер, который как следует запечатали и поставили в холодильник. Позднее материал отправят на бактериологический анализ в лабораторию. Другие образцы органов и тканей поместили в консервант для изучения под микроскопом. Попутно Ами делал ремарки о состоянии тела Хартнелла. Например, его сосуды врач характеризовал так: «в сосудах нет крови, они содержат лед, и лед этот прозрачен». Многие органы оказались в хорошей сохранности, хотя мозг уже перешел в жидкое состояние. Наконец, с помощью хирургической пилы взяли образцы костной ткани с бедра, ребер, поясничного отдела позвоночника и черепа. В общей сложности вскрытие заняло девять часов. Оно было проведено самым тщательным образом.

Все смертельно устали. А по соседству, в палатке Брэйна, шла работа по подготовке к повторным похоронам Хартнелла. Его тело плотно обернули в простыню, на которой производилось вскрытие, и перенесли в палатку. Когда Швегер закончила описание вещей покойного, группа приступила к его погребению. Одеяло снова положили на дно гроба, а сверху поместили тот же самый саван. Тело осторожно опустили в могилу и уложили в гроб. Наступил момент последнего прощания с молодым моряком.

Около полуночи 18 июня все собрались у могилы. Швегер принесла одеяния — завернутые в защитную пленку, способную защитить ткань от внешних воздействий. Спенсли и Битти спрыгнули в могилу, а Швегер передала им каждый предмет одежды по отдельности, которые они аккуратно уложили в гроб вдоль завернутого в саван тела. Как только это было сделано, попытались опустить крышку, но у них с первого раза ничего не вышло. Оказалось, что на углах гроба образовалась наледь, и ее необходимо было убрать. Битти взял небольшой молоток, за несколько минут счистил лед, и похороны продолжились. Не сговариваясь, ученые отдали дань памяти покойному минутой молчания, прерываемой только звуками хлопающего на ветру полога палатки и скорбным воем Кеены. «Сто сорок лет назад на этом же самом месте стоял его брат», — сказал Битти под конец, прервав молчание.

Медленно члены группы выходили из-под навеса, и, не говоря ни слова, заполняли ведра гравием и засыпали могилу. В этот момент все думали о быстротечности человеческой жизни и неизбежности смерти. Эксгумация Хартнелла далась им очень тяжело. Люди вымотались и морально, и физически. Но теперь все чувствовали облегчение от того, что по крайней мере эта часть проекта уже закончилась. Они даже не догадывались, что на раскопках могилы рядового Королевской морской пехоты Уильяма Брэйна их поджидают сюрпризы.

- 15 - Морской пехотинец

Перед началом работ по эксгумации на могилу Брэйна натянули сетку — точно так же, как и ранее на захоронения Торрингтона и Хартнелла. Пока Дамкьяр тщательно размечал поверхность, фиксируя малейшие детали, Спенсли делал поляроидные снимки, чтобы потом использовать их при восстановлении могилы.

Над надгробием установили высокий тканевый навес, оставив некоторое пространство для маневра с каждой стороны конструкции. Его довели до могилы Хартнелла, укрепляя растяжки большими металлическими колышками, забитыми в мерзлую почву.

Когда щетками смели гравий, покрывавший место захоронения и заполнявший пространство между известняковыми плитами, удалось найти несколько инородных предметов, которые за прошедшие десятилетия забились в трещины и уголки могилы. Ученые отметили точное положение этих объектов, преимущественно древесных щепок и птичьих костей. Одна из крупных каменных плит была покрыта ковром из гравия, оплетенного надежно обосновавшейся колонией мхов, и исследователи не стали тревожить этот крошечный островок растительности. Они на время перенесли плиту подальше, чтобы после окончания работ вернуть ее на место.

Начало раскопок могилы Уильяма Брэйна. Слева направо: Уолт Коуэлл, Арне Карлсон, Джеймс Совелль и Джоли Нунгок

Кружка, сделанная из пустой консервной банки в одной из поисковых экспедиций, искавших Франклина, демонстрирует, что заражение свинцом из припоя могло продолжаться доже после съедения содержимого банок

Одной из отличительных черт могилы Брэйна была основательная конструкция надгробия. Создавалось общее ощущение, что оно является верхней частью склепа. Главной проблемой при раскопках было последующее точное восстановление могилы. Поэтому камни убирали, нанеся на внутреннюю сторону каждого специальные идентификационные номера и указание местоположения. Затем камни вынесли из-под навеса и положили в ряд на снегу. Самые крупные из них использовали в качестве груза, придавив ими углы тента.

Пришлось потратить почти два часа на идентификацию и удаление сотни камней с места захоронения. Один из наиболее примечательных валунов напоминал грубую плиту округлой формы, лежавшую в ногах могилы. Две трети его поверхности были выкрашены черной краской, которую, по мнению Савелля, нанесли в 1853–1854 гг. Когда камень перевернули, то все увидели, что внутренняя сторона также полностью закрашена. Очевидно, что этот камень стоял одно время в ногах могилы и использовался в качестве ступеньки. Этот вывод подтверждали гравюры и картины, написанные с натуры в середине XIX столетия.

Полностью освободив могилу от лежавших на ней камней, ученые приступили к уже привычному для них занятию — к самому раскопу и растапливанию вечной мерзлоты. Коуэлл, Карлсон, Савелль и Нунгак начали работать, и через восемнадцать часов стала видна крышка гроба. Раскопки могилы Брэйна являли пример упорства и решительности команды, поскольку все практически без остановки работали в общей сложности 37 часов, пока не достигли намеченного и полностью не освободили гроб. Брэйн был похоронен довольно глубоко, почти в 6,5 футах (2 м) вечной мерзлоты, и этот гроб оказался самым большим из трех. Его размеры составили 82 × 19 × 13 дюймов (211 × 49 × 33 см). Все работы заняли гораздо больше времени, чем в двух предыдущих случаях. Когда стали понятны размеры гроба, раскоп пришлось значительно увеличивать со всех четырех сторон.

Медная пластинка, прибитая к крышке гроба Уильяма Брэйна. Но ней написано: «У. Брэйн, Морская пехота, 8 корпус Западного дивизиона. Корабль Ее Величество „Эребус“. Умер 3 апреля 1846 г. в возрасте 33 лет»

Тело Уильяма Брэйна, завернутое в саван. Его лицо покрыто красным платком

Как только убрали последние дюймы вечной мерзлоты, почва стала мягче, указывая, что гроб уже близко. Помня о том, что и Торрингтон, и Хартнелл были похоронены с табличками, прикрепленными к крышке, Коуэлл ожидал увидеть нечто подобное и на гробе Брэйна. Однако один из законов, преследующих археологов, гласит — все открытия, даже если они предсказуемы по прошлому опыту, всегда оказываются неожиданными. Табличка Брэйна не стала исключением: сразу стало ясно, что ее внешний вид очень необычен. Пластина имела интересную окраску. По мере ее оголения Коуэлл определил, что она полностью металлическая, с сине-зеленым налетом окислов меди. Коуэлл продолжал расширять отверстие над табличкой, и когда ему удалось ее полностью расчистить, проявились выбитые на металле слова. Она оказалась громадной, размером 13 × 17 дюймов (33 × 44 см), и было очевидно, что ее изготовили с большим усердием. На табличке было написано: «У. Брэйн, Морская пехота, Западный дивизион, Корабль Ее Величества „Эребус“. Умер 3 апреля 1864 г. в возрасте 33 лет».

Цифра «4» в дате «1846» была высечена зеркально. Всех потрясли сохранность и качество этой таблички, которая хотя и отличалась от той, что украшала гроб Торрингтона, но была столь же трогательной. Ученым еще предстояла большая работа по раскопу, поэтому табличку прикрыли куском пластика и присыпали тонким слоем гравия, чтобы сохранить от дальнейших повреждений.

Как оказалось, крышка гроба находилась в отличном состоянии, и Карлсон подумал, что он сможет снять ее, не срезая гвоздей, осторожно приподняв с помощью ломика. Гвозди удалось вынуть довольно быстро, и через двадцать минут крышка была освобождена и готова к поднятию. Карлсон и Битти, взявшись с двух концов, медленно и осторожно передали крышку Нунгаку и Дамкьяру, которые сразу же вынесли ее из-под навеса.

«Там видно что-то ярко-красное», — крикнул Карлсон, и все исследователи сгрудились у разрытой могилы, пытаясь определить, что скрывается под слоем льда, окрашенным в кровавый цвет. Битти взглянул на гроб. Он смог разглядеть только часть савана в области груди покойного. Непосредственно соприкасаясь с крышкой гроба, пятно контрастировало с остальным матовым монолитом, заполнявшим все пространство. Как только растопили ледяное покрытие, красный цвет над лицом Брэйна быстро приобрел текстуру и форму. Это был азиатский ситцевый платок с печатным рисунком из черно-белых листьев.

Через несколько часов открылась верхняя часть завернутого в саван тела. Ученые испытали сильнейшее из потрясений, когда-либо испытанных ими на месте раскопок. Через саван цвета слоновой кости проступали контуры тела, но все взгляды притягивались к яркому красному платку, закрывавшему лицо покойника. Этот живой цвет казался совершенно неуместным в глубокой могиле. Тонкий материал плотно прилип к лицу, очерчивая брови, нос, подбородок и щеки Брэйна, а в центре, через мелкие дырки в платке виднелся черный овал полуоткрытого рта. Сквозь дырки проступали несколько резцов, создавая пугающую, кровавую улыбку мертвеца, которая заставила каждого члена команды застыть от ужаса.

Лицо Уильяма Брэйна после того, как был снят платок

Края платка по-прежнему оставались примерзшими к углам гроба, и ткань пока не удавалось полностью снять, чтобы открыть лицо Брэйна. Под струей воды платок постепенно освободили ото льда, и уже можно было попытаться его отвернуть. Как только убрали тканевую завесу, лицо сразу же приобрело ярко выраженный характер.

К этому моменту команда работала уже шестнадцать часов без отдыха. Битти с помощью Дамкьяра позже застенографировал эту сцену по памяти: «У него — борода, кудрявая и темная… нужно быть осторожным. Зубы, ухо. Кажется, он немного лысоват». Затем Битти отступил, чтобы внимательнее рассмотреть человека, который выглядел очень суровым. Жизнь явно изрядно его потрепала, что, конечно, не было редкостью для морского пехотинца XIX века. «Вы только посмотрите! После бесконечного дня долгих трудов нам все же удалось кое-что найти», — сказал Битти тихо, как будто отвечая на собственные мысли.

Зубы Брэйна оставляли желать лучшего. Один из его передних резцов был выбит еще при жизни — в образовавшемся отверстии просматривалась пульпа. Его губы, в отличие от Хартнелла и Торрингтона, плотно примыкали к зубам — возможно, платок не дал губам завернуться кверху. Нос был слегка приплюснут. Рост покойного составлял около 6 футов (181 см), и даже этот большой гроб оказался слишком мал для него. Когда при погребении опустили крышку, та придавила нос.

Его глаза глубоко провалились в глазницы и были приоткрыты на четверть. Глазные яблоки, похоже, сохранились не очень хорошо, но в целом он выглядел только что уснувшим. Отметина на лбу указывала на то, что за несколько лет до смерти он стукнулся головой или его ударили каким-то предметом. Когда платок сняли полностью, выяснилось, что волосы у Брэйна почти черные, длинные и волнистые и что он действительно начал лысеть.

После того как сняли саван, стали видны рубашка и правая рука. «Посмотрите на руку — она очень хорошо сохранилась, — сказал Битти. — Отличная рубашка, на ней ни пятнышка, похоже, она совсем новая». Левой руки не было видно, и вначале решили, что она ампутирована. Однако по мере растапливания выяснилось, что рука была подвернута под тело и примерзла к днищу гроба. Битти сначала подумал, что Брэйн был слишком велик и его руки не смогли сложить должным образом. Но затем оказалось, что в гробу было достаточно места, чтобы уложить руки покойного на груди, не задевая крышки. К телу покойника вообще отнеслись небрежно. Так, например, одна из его нижних рубашек оказалась надетой наизнанку, что позволяло предположить, что похороны происходили в спешке.

Чтобы окончательно разморозить тело, его непрерывно поливали теплой водой. При минусовой температуре она быстро превращалась в пар, распространяющий едкий запах мокрой шерсти и хлопка. Через несколько часов эту вонь уже не смогли выносить некоторые члены команды, а эмоциональное напряжение истощило почти всех. Брэйн был похоронен очень глубоко, в мерзлой почве, и лед никак не хотел сдаваться. Пришлось приложить все силы, чтобы освободить части одежды и савана, примерзшие к днищу гроба, никак не хотевшему отпускать покойника. Оказалось, что лить воду на ткань бесполезно. Команде понадобилось еще восемнадцать часов, чтобы полностью освободить усопшего ото льда. Пришлось срезать часть одежды для того, чтобы освободить спину, и лишь тогда удалось вытащить Брэйна из гроба и раздеть. Битти и Ами передали тело Савеллю и Коуэллу, а те, в свою очередь, уложили его на пластиковое покрытие.

Сразу стало заметным, что этот человек этот чрезвычайно истощен — фактически это был скелет, обтянутый кожей. Брэйн весил не более 88 фунтов (40 кг). Судя по всему, в последнее время он тяжко болел. Можно было легко пересчитать его ребра, а также рассмотреть все особенности строения бедренных костей. Обтянутые кожей лицевые кости и глазницы также отражали его болезненное состояние. Конечности походили на лапы паука — руки оказались истонченными, так что кисти на их фоне выглядели огромными. Подъем этого иссохшего и безжизненного тела из могилы, учитывая усилия, приложенные к его освобождению ото льда, показался Битти самым трудным этапом из всех работ на острове Бичи. Напряженные лица всех остальных участников экспедиции говорили о том, что они полностью разделяют его чувства.

Несмотря на то, что вся команда смертельно устала, тело Брэйна немедленно завернули в простыню и перенесли в палатку для рентгеновских исследований. Нотмана и Андерсона, спавших после тяжелых исследований тела Хартнелла, разбудили для новой работы. Рентгеновскую съемку Брэйна провели по той же схеме, что и в случае с Хартнеллом. Впрочем, на этот раз все закончилось немного быстрее — ведь тело Брэйна не подвергали предварительному вскрытию. И все же понадобилось двенадцать часов непрерывной работы, чтобы завершить процедуру.

Те, кто не был занят в рентгеновской «лаборатории», отдыхали или занимались извлечением из гроба одежды Брэйна, чтобы отдать ее Швегер на анализ. Но как только удалось вынуть тело, процесс оттаивания ускорился, и всю работу закончили за час. Еще в самом начале эксгумации Карлсон заметил в ногах покойного ткань другого вида, торчавшую из-под завернутых в саван ног. И уже работая с пустым гробом, он смог убедиться в своей правоте. Под ногами Брэйна лежали свернутые в рулон чулки большого размера. Они были изготовлены из толстой и грубой ткани и в одном из них зияла дыра.

Окончательное размораживание и освобождение тела от савана и платка оставили на следующий день. Битти, Коуэлл, Савелль, Ами и Дамкьяр покинули раскоп и пошли к кухонной палатке. Нужно было хоть немного поесть и отдохнуть перед тем, как вернуться к работе и начинать вскрытие.

Когда все собрались, оказалось, что у каждого сильно болит или кружится голова. Некоторые чувствовали себя так, будто действительно сильно заболели. Ученые пришли к выводу, что причина этого — отравление угарным газом от двух горелок, постоянно топившихся во время исследований. И хотя боковины тента были открыты и там все время гуляли сквозняки, собиравшийся у раскопа дым, по-видимому, все же смог причинить вред.

Ами и Битти вновь приступили к работе, и Нотман обратил их внимание на ряд повреждений на теле Брэйна. На правом и левом плечах, в районе паха и вдоль левой половины грудной клетки был нарушен кожный покров, а в некоторых случаях — подкожные ткани и мышцы. При внимательном изучении были обнаружены следы зубов. Нотман и Ами пришли к выводу, что, должно быть, это сделали крысы, пока тело лежало на борту «Эребуса» в ожидании похорон.

Грызуны буквально заполонили суда в XIX веке. От них не было спасения даже во время полярных экспедиций. Элайша Кент Кейн, офицер флота США, столкнулся с множеством проблем, создаваемых крысами, когда командовал судном «Эдванс» во время поисков Франклина в 1853–1855 гг.:

«Они были везде… под печкой, в шкафчиках у стюарда, в наших подушках, на наших кроватях. Если бы меня попросили назвать, помимо холода, темноты и цинги, три проклятия наших арктических будней, я бы сказал: крысы, крысы, крысы…

…Было невозможно хранить что-то под палубой. Меха, шерстяные вещи, обувь, коллекционные экспонаты — все было обречено. Они запускали свои зубы даже в самые непривлекательные для них вещи и портили их».

Попытки провести дезинфекцию судна с помощью «самой ужасной, какую только можно было себе вообразить, комбинации паров — серы, мышьяка и горелой кожи» не имели успеха. Крыс вывести так и не удалось.

Нотман сравнил рентгеновские снимки Хартнелла со снимками Брэйна и обратил внимание Бичи на интересное различие: «Нам не удалось просветить череп Хартнелла насквозь, чтобы изучить костную ткань, поскольку внутри был огромный кусок льда. Именно он и создал эту равномерную белизну, размывшую изображение, — сказал он, указывая на снимок. — А череп Брэйна, наоборот, просветили достаточно легко. У меня нет этому никаких объяснений, ведь их хоронили в одинаковых условиях».

Дальнейшее рентгеновское исследование выявило некоторые патологические артритные изменения в кистях рук. Возможно, это было обусловлено профессией покойного. В ступнях тоже обнаружили признаки артрита — например, изменения в суставах больших пальцев, называемые hallus ridigus. Эти особенности полностью соответствовали возрасту Брэйна и его роду занятий. Помимо признаков артрита, были также отмечены небольшие костные выступы — возможно, зарождающаяся костная опухоль коленных суставов.

Вскрытие заняло семь часов и было весьма обширным. Как и в случае с Хартнеллом, его проводили на земле, положив тело на лист белого пластика. В течение всей процедуры вели письменный протокол, видеозапись, а также фотографическую съемку. Битти ассистировал Ами во время вскрытия, наклеивал этикетки на контейнеры и отбирал образцы тканей.

В отличие от Торрингтона и Хартнелла, тело Брэйна ко времени похорон уже начало разлагаться. Это означало, что погребение состоялось спустя некоторое время после смерти. Объяснение для такой отсрочки найти трудно, хотя ученые обсудили две возможные причины. Вероятно, весной 1846 года с судов направили партии для топографической съемки ближайшего острова Девон. Стоянки Франклина исследователи находили к северу от острова Бичи и на мысе Рили. Возможно, Брэйн, являясь одним из участников этих санных партий, умер во время этого похода. Такие случаи были нередки в полярных экспедициях. Многих моряков, почувствовавших резкое ухудшение состояния здоровья, приходилось везти обратно в качестве груза. Были и физические подтверждения для этой версии. Наличие ран на обоих плечах указывало на вероятность травм от натирания санными поводьями. А поскольку на остове Бичи к тому моменту уже было две могилы, тело Брэйна также решили привезти обратно, чтобы похоронить его рядом на этом кладбище. Обернутое в саван и привязанное к саням, оно замерзло в течение нескольких часов, однако разложение уже началось. Когда санная партия прибыла к кораблям, его, вероятно, подняли на борт для того, чтобы доктор смог осмотреть тело. Скорее всего, именно тогда тело покусали крысы. Другое объяснение основывали на плохой погоде. Может быть, Брэйн умер в тот момент, когда метеорологические условия не позволили его сразу же похоронить. Эта версия выглядит менее вероятной, поскольку в таком случае тело поместили бы в холодное помещение или в той части судна, где оно должно было замерзнуть и перестать разлагаться. Каковой бы ни была причина отсрочки похорон, начавшееся тление является возможным объяснением, почему Брэйна положили в гроб в спешке, не приготовив к погребению должным образом.

Во время этого последнего вскрытия Битти думал о том, как бы Торрингтон, Хартнелл и Брэйн отнеслись к его исследованиям. Эти три человека были первооткрывателями — добровольно или по приказу они участвовали в опасных экспедициях, воплощавших викторианские идеалы героизма, любви к империи и готовности к самопожертвованию. А теперь, уже после своей смерти, они были освобождены ото льда, чтобы на короткое время навестить своих потомков из 1980-х. Вряд ли они могли себе такое представить при жизни.

20 июня, после окончания анатомических и рентгенологических исследований, прибыл самолет и забрал Ами, Нотмана, Андерсона, Швегер и Спенсли. Оставшиеся на месте раскопок члены экспедиции плотно завернули тело Брэйна в хлопчатобумажную ткань и передали его Битти и Савеллю, которые уже находились внутри могилы. Они осторожно опустили тело в гроб, завернув его в саван. Платок, нижнюю рубашку, свитер, рубашку и чулки, упакованные по отдельности в защитную пленку, положили рядом с покойником, затем вернули на место крышку. Кто-то откинул полог, закрывающий вход в палатку, и солнце, низко стоящее на горизонте в 11 часов вечера, осветило помещение. Стоя у могилы в свете ярких желтых лучей, команда замерла в молчании, отдавая дань памяти Уильяму Брэйну. Затем Битти спрыгнул в могилу, и ему передали ведро с гравием. Он осторожно высыпал содержимое на табличку, распределив камешки ровным слоем по ее поверхности.

Тут же начали закапывать могилу. Огромная куча гальки, находившаяся рядом с раскопом, своими размерами напоминала о глубине захоронения. Они передавали ведра с камнями по цепочке из рук в руки и высыпали содержимое в могилу. Вскоре куча сошла на нет, и через три часа свежее захоронение было полностью готово к установке крупных камней. Но люди настолько устали и морально, и физически, что отложили это занятие на следующий день.

На полное восстановление местности пришлось потратить несколько суток. После этого, свернув лагерь, остававшиеся члены экспедиции покинули эти места двумя партиями: Битти, Нунгак и Коуэлл — 24 июня, а Карлсон, Савелль и Дамкьяр — вслед за ними 27 июня.

Кроме экспедиций, искавших Франклина в середине XIX века, никто, кроме Битти и его команды, не провел столько времени на месте, где экипажи «Эребуса» и «Террора» пережили свою первую арктическую зиму. Предшественникам так и не удалось разгадать тайны пропавшей экспедиции. А Битти, покидая остров Бичи, был абсолютно уверен, что старшина Торрингтон, старший матрос Хартнелл и матрос Брэйн все же помогут окончательно разрешить эти загадки. Ведь они, пускай всего лишь на несколько часов, будто снова вернулись к жизни через сто сорок лет после того, как покинули этот мир навсегда.

- 16 - Понимание трагедии

В Эдмонтон образцы замороженных тканей, волос и костей Джона Хартнелла и Уильяма Брэйна привезли в маленьком холодильном контейнере, и в течение двух дней они хранились в морозильнике больницы университета Альберты. От этого ящичка с образцами зависело слишком многое. В нем были свидетельства, способные подтвердить или опровергнуть предположения Битти о влиянии свинца на судьбу экспедиции Франклина.

В случае, если бы химический анализ образцов выявил, что концентрация свинца в них значительно ниже, чем в скелете Торрингтона и скелете из Бут Пойнт, то источник этого токсичного металла для ранее исследованных тканей пришлось бы искать дополнительно. Тогда возник бы и другой вопрос: почему превышение показателей наблюдается только у Торрингтона? Но если при исследовании образцов Хартнелла и Брэйна будет выявлено аналогичное процентное содержание металлов, то тогда появится более существенный аргумент в пользу отравления свинцом членов экспедиции Франклина. Судьба пятилетних изысканий зависела теперь от информации, скрытой в привезенных образцах тканей.

Такой анализ требует тщательного планирования, и все последующие месяцы, пока Коуэлл готовился исследовать образцы человеческих тканей, Битти изучал десяток жестяных банок, собранных на острове Бичи.

К этому моменту у него уже не осталось сомнений в том, что свинец проникал в содержимое банки из припоя, но при более тщательном исследовании обнаружилось и нечто неожиданное — то, чего Битти и Дамкьяр не заметили при учете и описи артефактов с острова. У части банок боковые швы оказались заделаны небрежно. Казалось, что изготовлявший их лудильщик не мог спаять шов до конца. Нельзя было игнорировать это обстоятельство, потому что именно оно могло привести к порче консервов. По этой же причине было крайне важно разобраться в устройстве консервных банок, закупленных экспедицией Франклина, изучить их швы и найти причину возникновения дефектов.

В 1845 г. консервация продуктов в герметичных металлических банках была все еще достаточно новой технологией. Она совершила настоящую революцию и значительно увеличила возможности морских экспедиций. Жестяные консервные банки, изобретенные в Англии в 1811 г., немедленно были взяты британцами на вооружение и использовались Королевским флотом практически по всему миру. Употребление пищевых консервов позволяло экспедициям успешно зимовать в Арктике и обрекало, как тогда считали, на успех попытки покорить Северо-Западный проход.

Первые контейнеры изготавливали из кованых железных листов с оловянным покрытием, которым придавали цилиндрическую форму. Края заходили один на другой. Затем лудильщик запаивал банку и прокладывал шов как с внешней, так и с внутренней стороны, заливая припой почти по всей длине шва. Конец и начало шва оставляли незапаянными. Припой почти на 90 % состоял из свинца, с незначительной долей олова. Высокая концентрация свинца приводила к тому, что припой имел очень плохую «текучесть» — иначе говоря, даже в жидком состоянии он не сразу становился подвижным. В результате он не так быстро и не так надежно заполнял пространство между двумя кусками металла по сравнению с припоем, имеющим более высокое содержание олова.

Заготовки для крышки и донышка сгибали таким образом, чтобы потом закрепить на них фланец (плоский диск или кольцо с симметричными отверстиями для крепежных элементов, — прим. ред.). Когда заготовку насаживали на цилиндрический корпус, фланец клался внахлест либо с внутренней, либо с внешней стороны цилиндра — в зависимости от типа консервной банки. Именно наличие фланца не позволяло лудильщику до конца запаивать шов корпуса в верхней и нижней части: заготовки крышки и донышка должны были вставляться в цилиндр или надеваться на него так, чтобы не мешал припой. Тем не менее, когда концы соединялись, незначительные зазоры между боковым швом и фланцем не всегда удавалось герметично запаять с помощью капли припоя. Этот незавершенный шов, вероятно, приводил к порче некоторой части продовольственного запаса в длительных путешествиях, что подкрепило заключения некоторых ведущих ученых, занимавшихся экспедицией Франклина.

Верхушка каждой банки имела отверстие для заполнения, диаметр которого варьировался в зависимости от размера и типа самой банки. Сначала присоединяли верхушку и надежно запаивали ее изнутри. Донышко прикрепляли в последнюю очередь, его тоже припаивали изнутри через отверстие для заполнения в верхней части банки. Затем с внешней стороны по шву снова проходились припоем.

Продукт помещали внутрь через отверстие в верхней части, а затем банку практически полностью погружали в кипящую воду (иногда содержащую хлористый кальций, чтобы повысить температуру кипения). После кипячения отверстие закрывали крышкой, которую для верности опять закрепляли припоем. В консервных банках, теперь полностью запаянных, при остывании образовывался вакуум. Следующим шагом была покраска банок — с целью предохранения от повреждений и коррозии.

1 апреля 1845 г. со Стефаном Голднером был заключен контракт на поставку консервированных продуктов. 5 мая, в день, когда Франклин уже получил разрешение на отплытие, суперинтендант Виктуаллин-ярда в Дептфорде доложил, что к настоящему моменту доставлено продукции только на одну десятую часть контракта. Через три дня Голднер пообещал, что к 12 мая будут привезены все мясные консервы, а все супы — к 15 мая. Он также попросил разрешение и получил согласие на то, чтобы упаковывать супы в более крупные емкости, чем намечалось изначально. Вполне вероятно, что в спешке недостаточно внимательно осматривали доставленные продукты и среди 8000 консервных банок могли оказаться те, содержимое которых впоследствии станет непригодно в пищу. В случае порчи значительной части провизии у экспедиции могли возникнуть серьезные проблемы.

Пока Битти разбирался с консервными банками, Роджер Ами передал на бактериологическую экспертизу образцы плоти, хранившиеся в стерильных условиях. Предварительный результат этих исследований выявил туберкулез в тканях легких у Уильяма Брэйна, хотя культуру вырастить не удалось. Однако колонию бактерий, изъятых из кишечника Уильяма Брэйна (необычная форма штамма Clostridium) создать получилось. Удивительно, что бактерии 1846 года, находившиеся в теле Уильяма Брэйна, оказались живы до сих пор.

Затем, в начале 1987 г., Уолт Коуэлл и эксперты из лаборатории в Альберте начали изучение образцов волос, взятых у Торрингтона в 1984 г. и Хартнелла и Брэйна — в 1986 г. Метод подразумевал сжигание при высоких температурах препаратов, сделанных из фрагментов волосяного покрова. Первые тесты провели на волосах, собранных на темени и затылке Торрингтона. Обнаружилась концентрация свинца от 413 до 657 мг/г, что совпало с теми предельно высокими показателями, которые были ранее отмечены для волос Торрингтона.

И только в апреле Коуэлл позвонил Битти и сообщил о результатах первых испытаний образцов от Хартнелла и Брэйна: «Ничего… Я не нашел ничего. У двух других ничего нет», — сказал Коуэлл.

Битти на некоторое время замолчал, затем ответил: «Хорошо, тогда дело оказалось сложнее, чем мы предполагали». Его мозг уже начал работать над проблемой, пытаясь разгадать эту новую загадку. Но Коуэлл, смеясь, быстро добавил: «Подожди, я тебя разыграл. Концентрация свинца очень высокая, и это бесспорно».

В волосах Хартнелла обнаружили концентрацию свинца в диапазоне от 138 до 313 мг/г, в то время как в волосах Брэйна наблюдалось примерно 145–280 мг/г. Хотя уровень содержания этого токсичного металла был не так высок, как у Торрингтона, результаты почти в двадцать раз превзошли показатели, типичные для нашего времени. Последующие тесты должны были исключить возможность внешнего загрязнения уже в XX веке, а дальнейшие исследования костей и тканей Торрингтона, Хартнелла и Брэйна — подтвердить точность результатов, полученных при исследованиях волос.

Более того, тот факт, что информация о свинцовом отравлении получена из волос, означал, что заражение произошло именно во время путешествия Франклина, а не ранее — в результате промышленного загрязнения окружающей среды Великобритании XIX века. Было много возможных источников воздействия этого токсина на членов экспедиции. Это мог сделать чай, завернутый в свинцовую фольгу, имевшая примесь свинца оловянная посуда или керамические сосуды со свинцовой глазурью. Однако основная причина крылась в консервах. Ученые подсчитали, что каждый моряк мог потреблять около ½ фунта (0,25 кг) консервированной пищи каждый второй день, и это приводило к регулярному и значительному увеличению доли свинца в организме. И, поскольку пока не нашлось точного объяснения разнящимся показателям его содержания у Торрингтона, с одной стороны, и Хартнелла и Брэйна — с другой, вероятнее всего, эти отличия объясняются разным количеством пищи, потребленной этими тремя моряками, и их должностными обязанностями на борту судна. Например, Торрингтон, как главный кочегар, мог получить большую дозу свинца из-за загрязненной им угольной пыли.

По итогам работы четырех независимых лабораторий самым важным и бесспорным результатом исследований стало то, что свинец сыграл важнейшую роль в ухудшении здоровья команд «Эребуса» и «Террора» в целом. Он стал причиной не только физического недомогания, но и психических расстройств. Потеря аппетита, усталость, слабость и колики — все это физические симптомы свинцового отравления, однако оно также может вызвать расстройство центральной и периферийной нервной системы, стать причиной невротического и неустойчивого поведения, паралича конечностей. Ученые пришли к выводу, что в немалой степени гибели экспедиции способствовали нарушения деятельности мозга у членов команды. При постоянном и продолжительном стрессе в условиях длительного пребывания в Арктике даже незначительное воздействие низкой концентрации свинца могло оказать серьезное влияние на способность людей принимать верные решения.

Разумеется, это не являлось единственной причиной гибели моряков. Вероятно, здесь сыграла свою роль смертельная комбинация нескольких факторов. Вот почему до сих пор нет однозначного ответа на вопрос, что стало причиной катастрофы экспедиции Франклина. Вероятно, самым правильным было бы выделить разумные вероятные причины и совместить их с широким спектром обстоятельств, которые удалось выявить при изучении останков и во время археологических раскопок. Именно это и смог сделать Битти.

В некоторых случаях, как, например, с тремя моряками с острова Бичи, концентрация свинца в тканях многократно превышала все допустимые нормы. Результаты вскрытия, проделанного Ами, показали, что и Торрингтон, и Хартнелл, и Брэйн страдали туберкулезом и умерли от пневмонии. Кроме того, радиологические свидетельства, полученные Дереком Нотманом, позволили выявить у Уильяма Брэйна разрушение одиннадцатого грудного позвонка, вызванное болезнью Потта, которая, в свою очередь, была спровоцирована туберкулезом. Однако коварный и малоизученный яд — свинец, — в значительном количестве попавший в их организмы уже в первые месяцы экспедиции, ослабил здоровье этих трех молодых людей и довел их до такого состояния, что они легко стали жертвами сопутствующих заболеваний. Другие члены команды также серьезно пострадали от отравления, что, вероятно, объясняет как минимум несколько смертельных случаев в экспедиции, случившиеся еще до того, как 22 апреля 1848 г. экипаж покинул суда.

Битти, кажется, удалось определить причину высокой смертности среди офицеров. Всего из 21 офицера командного состава экспедиции 9 умерло еще до того, как экипажи покинули свои корабли. Битти предположил, что офицеры, принадлежавшие к высшей касте, постоянно пользовались столовыми приборами, имевшими примесь свинца, ели специально отобранную пищу (значительную часть которой составляли консервированные продукты) и, таким образом, могли получить более высокие дозы свинца, чем матросы. Наконец, вполне возможно, что и сам сэр Джон Франклин умер из-за отравления этим токсичным металлом.

Офицеры, погибшие во время трагического перехода весной и летом 1848 года, скорее всего также страдали классическими симптомами отравления — такими как анорексия, слабость, утомление, а также паранойя, которые усилили воздействие голода и цинги. У других членов команды, возможно, не было таких явных проявлений отравления по причине различий в рационе и индивидуальной реакции на свинец.

В этом есть своя грустная ирония… В те времена экспедиция Франклина по своей оснащенности не имела себе равных. В ее распоряжении были все достижения прогресса, которые на тот момент могли предоставить наука и промышленность. И к гибели экспедиции привело одно из них. Битти уже не сомневался, что нашел научное подтверждение этому предположению.

Когда Джон Франклин отправился в поход в мае 1845 г., Британия верила, что честь открытия Северо-Западного прохода будет принадлежать именно ему. Никто не мог знать, что в консервах, хранящихся в трюмах судов, уже тикала бомба с часовым механизмом, которая не только лишила Франклина его триумфа, но также унесла жизни 129 смельчаков. Когда члены команды потеряли надежду на благополучное завершение экспедиции, врачи «Эребуса» и «Террора» оказались уже бессильны им помочь. О том, что запаянные свинцом консервы могут нанести вред здоровью, в то время даже не догадывались. (Только в 1890 г. правительство Великобритании официально запретило использовать припой на внутренней стороне консервных банок.)

За доверие высоким технологиям людям часто приходилось платить непомерную цену. Это доказывают и относительно недавние катастрофы с космическими челноками «Челенджер» (1986 г.) и «Коламбия» (2003 г.). Действительно, наши космонавты имеют много общего с полярными исследователями прошлого. По большому счету нет разницы между катастрофой Франклина и катастрофами космических челноков. Время, технологии, общественно-политические условия переменились, но дух и мотивация, лежащая в основе этих начинаний, остались неизменными. И те, и другие использовали самые передовые достижения науки и техники своего времени, и те и другие заплатили за это самую страшную цену. Автор статьи, опубликованной еще в 1855 г. в «Блэквуд Эдинбург Мэгэзин», сокрушался по этому поводу:

«Несмотря на всеобщее стремление к знанию, наши сердца не могут не содрогнуться от скорби при мысли о том, какие жертвы пришлось принести Франклину и его людям во имя науки. Есть нечто страшное, неумолимое и нечеловеческое в этих исследованиях, за которые нужно платить такую высокую цену… И когда мы слышим о мучениках науки, пострадавших в арктических льдах или в песках пустыни, то начинаем думать о самой науке… которая, руководствуясь абстрактными и безличными принципами, с добрыми намерениями и во имя высоких целей разбрасывается чужими человеческими жизнями».

Эти мысли, высказанные еще до страшных открытий Мак-Клинтока, могли бы быть ответом на открытия Битти. Но такие заключения опираются только на ошибки науки и техники, отрицая их успехи. За Франклином последовали другие. Они тоже использовали достижения прогресса, и им удалось не только пройти Северо-Западным проходом, но и покорить последний, самый недоступный участок Земли.