Загадки Понта Эвксинского

Башня Неоптолема

Страбон описал Северо-Западное Причерноморье, как мы уже убедились, довольно скупо. Его современники, наверное, не встречали особых трудностей при чтении «Географии» и хорошо понимали, о чем говорит и что имеет в виду ее автор, когда кратко упоминает тот или иной населенный пункт или конкретные исторические события. Но теперь, через две тысячи лет, некоторые указания географа не совсем нам понятны. При их толковании возникали дискуссии, продолжавшиеся порой столетия. Именно так случилось со сведениями Страбона о Нижнем Поднестровье вообще и о башне Неоптолема в частности: «При устье Тиры находится башня, называемая Неоптолемовой, и деревня, известная под названием Гермонактовой. Если подняться по реке на 140 стадиев, то на обеих сторонах встретятся города: один Никония, а другой, слева, — Офиусса; жители побережья этой реки говорят, что если подняться на 120 стадиев, то встретится город» (VII, 3, 16).

В этом отрывке особый интерес вызывает упоминание о башне Неоптолема. Перед читателем сразу возникает множество вопросов. Что это за башня? Где, когда, кем и для чего она была сооружена? В честь кого названа? Обо всем этом Страбон умолчал. Наверное, считал излишним разъяснять общеизвестные факты. Но теперь, когда античный мир ушел в прошлое, о башне Неоптолема сохранилось лишь несколько строк. И найти ее, основываясь на таких кратких сведениях, конечно, нелегко. Кроме обычных трудностей поиски осложнились и тем, что башня упоминается также в перипле Анонимного автора (§ 89), но не в устье Тиры, а в 120 стадиях западнее. Сразу приходит мысль о том, что один из писателей ошибся. Но кто? Страбон или Анонимный автор?

Другая трудность связана с тем, что Днестр в наше время при впадении в море образует обширный лиман длиной более 40 км, а Страбон, Анонимный автор и другие античные писатели говорят только о реке Тире, ничего не сообщая о лимане. Поэтому остается непонятным, какую же местность они подразумевали под «устьем Тиры» — устье Днестра или устье Днестровского лимана?

Наконец, мы не знаем точно, каким стадием пользовались авторы. Ведь греки знали несколько различных по длине стадиев. Эта неясность осложняет расчеты расстояний. Поэтому попытаемся в первую очередь определить значение стадия у Арриана, Анонимного автора и Страбона.

Стадий Арриана и Анонимного автора. Его величину ученые определяют по-разному: 157,7 м^[59], 178 м^[60], 185 м^[61], 200 м^[62]. В последнее время многие исследователи склоняются к цифре 197 м. Она получена из сведений Анонимного автора, который, указывая расстояния в стадиях, тут же дает их пересчет в мили, например: «от гавани истриан до гавани исиаков 90 стадиев, 12 миль; от гавани исиаков до местечка Никония 300 стадиев, 40 миль» (§ 87). Из этого соотношения получается, что 7,5 стадия составляют римскую милю, т. е. 1481 м. Отсюда следует, что стадий равен 197 м. А поскольку в перипле Арриана даны те же расстояния между пунктами, то полученная величина переносится и на его стадий. Однако единого мнения по этому вопросу нет. А при таких существенных расхождениях работать с периплами чрезвычайно трудно. Поэтому в первую очередь необходимо выяснить, чему все-таки равен этот стадий.

Сделать это можно с помощью расчетов расстояний между точно локализованными пунктами. Для большей точности здесь использованы сравнительно небольшие отрезки пути. Все измерения проведены по крупномасштабным картам и сверены с данными лоций. Получены следующие результаты:

Итак, расчеты охватывают практически все Черноморское побережье. Число примеров легко можно увеличить, но общая картина не изменится: средняя величина стадия Арриана и Анонимного автора равна 155 м. Но из-за неизбежных расхождений в приципах древних и современных измерений полученная цифра не может считаться абсолютно точной. Она нуждается в корректировке в пределах плюс-минус несколько метров. Важно отметить, что выведенная здесь средняя величина совпадает со средним значением стадия Эратосфена, который, по расчетам Л. В. Фирсова, равен 157,7 м. Это совпадение полностью подтверждает мысль Фирсова о том, что в эллинистическое время использовалась «стадия…, величину которой можно вычислить, исходя прежде всего из данных Эратосфена» (с. 168). Итак, имеющиеся данные показывают, что стадий Арриана и Анонимного автора равен примерно 157 м. В основе этих периплов лежат, как выяснится дальше, материалы эллинистического времени. А византийский писатель просто перевел стадии в мили по принятому в тот период^[63] стандарту 7,5:1 и этим ввел нас в заблуждение. Следовательно, мы не должны принимать во внимание этот пересчет стадиев в мили.

Стадий Страбона. При описании района Аполлонии Иллирийской Страбон сообщает: «Из Аполлонии в Македонию на восток идет Игнатиева дорога, измеренная милями и установленная столбами вплоть до Кипсел и реки Гебра. Длина ее — 535 миль. Если считать милю в 8 стадиев (как это и делает большинство), то получится 4280 стадиев. Если же следовать Полибию, который прибавляет к 8 стадиям еще 2 плефра (что составляет ⅓ стадии), то приходится добавить еще 178 стадиев» (VII, 7, 4; см.: Страбон. География, с. 294).

Римская миля равна, как известно, 1481 м. Отсюда следует, что стадий Страбона составляет 185 м, а стадий Полибия — 178 м. Этот вывод, казалось бы, не должен вызывать никаких сомнений. Ведь расчеты просты и абсолютно надежны, и какая-либо ошибка здесь исключена. Однако, несмотря на это, вопрос о страбоновом стадии вызывает споры. В чем же суть этих споров?

Дело в том, что Л. В. Фирсов нашел у Страбона два других примера и получил иное соотношение стадия и мили — 9,5–9:1 (с. 165). Отсюда исследователь вычислил, что стадий географа равен 156–165 м. Получается, что Страбон приводит противоречивые сведения о длине своего стадия, и Л. В. Фирсов называет это «одной из странностей „Географии“ Страбона». Далее ученый привел многочисленные сравнения указываемых в источнике расстояний с действительными и пришел к выводу, что страбонов стадий равен примерно 157,9 м и что «древнегреческие авторы от Геродота до Арриана имели в виду одну и ту же меру длины» (с. 166, 168).

Таким образом, выводы Л. В. Фирсова бросают тень на авторитет Страбона. Но посмотрим, какими примерами оперирует исследователь? Один из них связан с описанием местности от святилища Афродиты Пиренейской до реки Вара. Здесь Страбон пишет следующее: «…так что в общей сложности длина береговой линии равняется 277 милям. Некоторые, однако, записывали расстояние от святилища Афродиты до реки Вара в 2600 стадиев, а другие прибавляют еще 200 стадиев, ибо существует расхождение в отношении расстояний» (IV, I, 3; Страбон, с. 172).

Анализируя этот отрывок, Л. В. Фирсов пришел к выводу, что 2600 стадиев равны 277 милям, откуда следует, что миля содержит 9,38 стадия, а 1 стадий равен 157,9 м. Но эти расчеты рождены, к сожалению, невнимательностью исследователя, и в результате источник был истолкован не точно. При внимательном прочтении текста ясно видно, что Страбон не приравнивает, а противопоставляет эти цифры: «…длина… равняется 277 милям. Некоторые, однако, записывали… 2600 стадиев». Последующие его слова «а другие прибавляют еще 200 стадиев» показывают, что 2600 стадиев больше, чем 277 миль. Следовательно, из этого указания никак нельзя определить точное соотношение стадия и мили. Бесспорно одно: эта разница меньше, чем у Л. В. Фирсова.

Второй пример относится к описанию Сицилии: «Морской путь вокруг острова Посидоний определяет в 4400 стадиев. Однако в хорографии расстояния считаются больше, разделенные по частям и выраженные в милях. А именно от Пелориады до Мил 25 миль; столько же от Мил до Тиндариды; затем до Агафирна — 30, столько же до Алесы и опять столько же до Кефаледия (это все маленькие городки); до реки Гимеры, протекающей через центр Сицилии, 18; далее до Панорма — 35 и 23 до Эмпория эгестейцев; и, наконец, остальное расстояние до Лилибея — 38. Отсюда, если обогнуть Лилибей по направлению к прилегающей стороне, до Гераклея будет 75 миль, до Эмпория акрагантцев — 20 и других 20 — до Камарины; затем до Пахина — 50. Отсюда вдоль третьей стороны до Сиракуз — 36, до Катаны же — 60; далее до Тавромения — 33; затем до Мессены — 30» (VI, 2, I; см.: Страбон, с. 245).

В этом отрывке Страбон ясно указывает, что «в хорографии расстояния считаются больше». Следовательно, и здесь мы никак не получим точного соотношения мили и стадия. Но Л. Ф. Фирсов не обратил внимания на это указание и все же сопоставил приведенные цифры. Вдобавок в его расчеты вкралась арифметическая ошибка: вместо указанных Страбоном 578 миль в сумме расстояний исследователь получил «около 480 миль» и отсюда вычислил тем более недействительное соотношение 9,16:1, тогда как должен был получиться иной результат — 7,6:1. Но и последняя величина, естественно, не может быть точной, поскольку расстояние в милях, как подчеркивает Страбон, больше, чем в стадиях. Будь эти цифры тождественны, мы, бесспорно, получили бы результат, равный 8:1.

Таким образом, рассмотренные примеры нисколько не противоречат, а, наоборот, подтверждают указание Страбона на то, что его стадий составляет восьмую часть мили, т. е. 185 м.

Но Л. В. Фирсов приводит многочисленные расчеты, из которых следует другое значение стадия — 157,9 м. Поэтому необходимо детальнее рассмотреть расстояние Страбона, и в первую очередь те маршруты, которые можно проверить данными периплов Арриана и Анонимного автора.

Итак, расстояния либо полностью совпадают, либо очень близки. Незначительные расхождения объясняются различиями в принципе измерения и неизбежными расхождениями курса во время каждого из плаваний. Следовательно, в рассматриваемых случаях использован один и тот же стадий, равный, как показали расчеты с данными периплов, примерно 157 м.

Но у Страбона немало примеров, которые дают иную цифру. Вот они…

1. Расстояние от устья Борисфена, т. е. от Очаковского мыса до Ольвии, Страбон определяет в 200 стадиев (VII, 3, 17). Современные измерения дают 37 км. Получается, что в данном случае стадий равен 185 м. В этой связи интересно отметить, что у Псевдо-Скимна это расстояние равно 240 стадиям (§ 804–812). Что это — ошибка одного из авторов? Однако расчеты показывают другое. Если указанные 37 км разделить на 240 стадиев, то получим, что стадий Псевдо-Скимна равен 157 м. Следовательно, расхождение источников объясняется не ошибкой, а использованием разных стадиев. При кажущемся несоответствии и Псевдо-Скимн, и Страбон определяют расстояние до Ольвии одинаково правильно.

2. Страбон, как мы увидим дальше, указывает, что расстояние от устья Тиры до устья Борисфена равно 600 стадиям (VII, 3, 17). По современным измерениям этот отрезок пути равен 111 км. Анонимный автор (§ 87) называет 720 стадиев, т. е. 113 км. Следовательно, и здесь Страбон использовал данные, в которых фигурирует стадий в 185 м.

3. По Страбону (VII, 3, 16), город Никоний расположен в 140 стадиях от устья Тиры. Это расстояние, как будет показано дальше, равно 26 км. В результате получаем стадий, равный 185 м.

4. Расстояние от Истрии до Том, по Страбону (VII, 6, 1), равно 250 стадиям. В периплах Арриана и Анонимного автора отмечено 300 стадиев. По современным измерениям насчитывается 47 км. Следовательно, и в этом случае использован стадий в 185 м.

5. От мыса Карамбис до Синопы, по Страбону, 700 стадиев (XII, 3, II). Любые современные измерения этого отрезка из-за сильной изрезанности береговой линии будут субъективными, но даже более или менее прямой путь насчитывает около 130 км. В перипле Арриана он равен 835 стадиям, т. е. 131 км. Эти цифры убедительно показывают, что и в этих сведениях Страбона измерения проводились стадием в 185 м.

Действительно, во всех приведенных случаях стадий Страбона равен 185 м. Но искать у него один, универсальный стадий не следует. В компилятивном труде древнего географа собраны разновременные и разнохарактерные описания. В одних источниках использован стадий в 157 м, а в других — 185 м. Страбон свел воедино собранные сведения без пересчета стадиев. Об этом необходимо помнить при работе с его «Географией».

Выявленное обстоятельство раскрывает новые широкие возможности для дальнейшего источниковедческого анализа произведений древних авторов, выделения и относительной датировки разновременных сведений. Эта возможность наглядно иллюстрируется, как мы увидим далее, на примере описания Страбоном низовьев Тираса. Таким образом, фигурирование в одном отрывке двух разных стадиев, бесспорно, свидетельствует о том, что он состоит из двух разновременных частей. Исследование источников в этом направлении даст возможность вычленять разновременные отрывки.

Вернемся, однако, к поискам башни Неоптолема. Как уже говорилось, на пути у исследователей стояли три трудности: 1) противоречие между сведениями Страбона и Анонимного автора о местоположении башни; 2) неясность в вопросе, откуда измерять расстояние — от устья реки или от устья лимана; 3) расхождения в определении длины стадия.

Эти обстоятельства были главной причиной того, что вопрос о местоположении башни Неоптолема долгое время был одной из самых интересных загадок античной географии Северного Причерноморья, которая привлекала к себе внимание исследователей на протяжении нескольких веков. Длинным и сложным оказался путь к истине. Более четырехсот лет велись споры о том, где же находилась эта таинственная башня. Ее искали во многих местах побережья моря, лимана, но так и не находили. Ознакомимся подробнее с историей этих интересных поисков.

Башней Неоптолема заинтересовались еще исследователи позднего средневековья. Одними из первых, кто попытался указать ее местоположение, были средневековые картографы. Так, на карте России, составленной на основе карты Г. Меркатора 1554 г., башня указана на левом берегу устья Днестровского лимана^[64]. Здесь же ее поместили И. Стукий и А. Ортелий^[65]. Так оформилась первая точка зрения. Ее сторонники основывались, надо полагать, на данных Страбона и считали устьем Тиры устье Днестровского лимана.

Вскоре появилась и другая точка зрения. Ее высказал Мартин Броневский, образованный, начитанный дипломат польского короля Стефана Батория. Страстный путешественник, он проявлял большой интерес к античной истории и географии, хорошо знал произведение Страбона. В 1578 г. Броневский был послан с дипломатической миссией к крымскому хану Мухамед-Гирею. А путь в Крым лежал через Нижнее Поднестровье. Наконец-то Мартину представилась реальная возможность осуществить свою давнюю мечту: ознакомиться с этой местностью, сравнить ее с описанием Страбона и попытаться найти остатки башни Неоптолема, а также Гермонактовой деревни, Никония и Офиуссы. Объехав побережье лимана и низовья реки, исследователь внимательно изучил топографию местности и пришел к выводу, что Страбон под «устьем Тиры» имел в виду устье реки, а не лимана. Следовательно, заключил он, башня находилась на правом берегу устья реки. Воодушевленный этой мыслью, наш дипломат энергично взялся за поиски. Тщательно, метр за метром осматривал он пустынный, поросший степными травами берег. И на одной из возвышенностей, в том месте, где сейчас раскинулось молдавское село Паланка, были найдены старинные развалины каменных строений. Без каких-либо сомнений Броневский принял их за остатки башни Неоптолема, которую Страбон указал, по его мнению, именно здесь (с. 336).

Эти две точки зрения долгое время были основными, и к ним время от времени присоединялись новые сторонники. Так, например, в 1733 г. Ж. Ковене и К. Мортье на составленной ими карте Татарии, Крыма и Черного моря поместили рассматриваемый пункт на левом берегу устья лимана^[66]. Позже аналогичное мнение высказал Г. Келер (карта). А к локализации Броневского присоединился, например, Зойтер^[67].

А в конце XVIII в. К. Маннерт изложил новую точку зрения и поместил башню Неоптолема на правом берегу устья лимана, на самой пересыпи (с. 239). Здесь, по его мнению, находилось устье Тиры, следовательно, здесь же следует искать и указанную Страбоном башню.

Иную локализацию предложил Ж. Гэль. Он также считал устьем Тиры устье лимана, но, основываясь на данных Анонимного автора, указал рассматриваемый пункт в 120 стадиях к западу, на берегу небольшого Будакского лимана, в районе современного села Чабанка^[68].

Новую, уже пятую по счету гипотезу высказал Ф. Линднер. По его мнению, Страбон под «устьем Тиры» подразумевал устье реки, следовательно, башня находилась несколько ниже, близ современного Белгород-Днестровского (с. 196).

Как мы видим, уже на первых этапах поисков башни Неоптолема исследователи высказывали самые различные мнения. И это неудивительно. Ведь они считали устьем Тиры разные районы и руководствовались противоречивыми сведениями источников.

В первой половине XIX в. это запутанное положение дел стало постепенно проясняться. В немалой степени этому способствовали и первые археологические исследования в этом районе. В это время выяснилось, что указанные Броневским развалины относятся к татарскому укреплению, которое было возведено в средние века и, разумеется, не имело никакого отношения к древнегреческой башне. Других сооружений в этом районе не оказалось. Стало ясно, что башню Неоптолема следует искать в другом месте. К этому же времени утвердилось мнение о том, что античные мореплаватели считали лиман частью реки и под «устьем Тиры» подразумевали не речное, а лиманное устье. И поиски перенеслись ближе к морю. Теперь у исследователей была одна отправная точка — устье Днестровского лимана. Но еще предстояло выяснить, кто из древних авторов правильно указал местоположение башни, а кто — ошибочно. Иными словами, необходимо было решить, где искать этот пункт: непосредственно при устье лимана или в 120 стадиях (19 км) западнее? Тут ученые разделились на две группы. Начались споры. Но поиски не увенчались успехом ни в том ни в другом месте.

Э. Г. Муральт, опираясь на данные Анонимного автора, поместил башню Неоптолема на правом берегу Днестровского лимана на месте с. Шабо (с. 132). Буквально через год Г. Киперт локализовал ее в другом месте — у юго-западной оконечности Будакского лимана, на мысу у современного села Приморского (карта XVII). Сюда его привели, надо полагать, 120 стадиев (19 км) Анонимного автора, отсчитанные от устья Днестровского лимана.

Затем этой проблемой занялся П. В. Беккер. В отличие от своих предшественников он не стремился объявить сведения одного из древних авторов ошибочными. А что, если здесь нет никакой ошибки, подумал ученый. Не может же быть так, что один из них просто по незнанию указал башню совсем в другом месте. Ведь здесь не просто уменьшено или увеличено расстояние. Расхождение источников более значительно: в одном случае башня указана при устье Тиры, а в другом — в 19 км к западу. Иными словами, даны совершенно разные привязки. Размышляя таким образом, Беккер обратил внимание на то обстоятельство, что привязка к такому ориентиру, как устье, весьма условна и ненадежна. Ведь устье лимана довольно широкое, около 20 км. От какой же его точки измеряли расстояние древние мореплаватели? Пытаясь ответить на этот вопрос, ученый высказал следующую мысль: Страбон, описывающий эти места с запада, со стороны Дуная, подразумевал под точкой отсчета правый берег устья, а Анонимный автор, следовавший в своем описании с востока, — левый берег (с. 162–172). Поэтому в первом случае башня Неоптолема указана при устье Тиры, а во втором — в 19 км западнее, в действительности же источники нисколько не противоречат друг другу. При таком понимании текста башню Неоптолема следует искать на берегу Будакского лимана у села Беленькое. Вдохновленный такими соображениями, Беккер провел в этом месте тщательные разведки и выяснил, что не так давно при строительных работах здесь были открыты остатки фундамента круглой формы. Ученый решил, что это и есть развалины башни Неоптолема. Точка зрения П. В. Беккера получила высокую оценку ученых^[69]. И позже многие исследователи придерживались того же мнения. Но эта локализация не стала общепринятой. Дискуссия продолжалась.

З. А. Аркас пришел к выводу, что башня Неоптолема находилась на берегу моря у села Балабанка (с. 144–145). Сюда его привели 120 стадиев Анонимного автора, измеренные от устья Днестровского лимана. А через два года, в 1855 г., К. Нойман вслед за Беккером поместил локализуемый пункт на берегу Будакского лимана (с. 335 сл.). Но в том же году К. Мюллер высказал принципиально иную точку зрения. По его мнению, Анонимный автор под «устьем Тиры» подразумевал устье реки, а Страбон — устье лимана. Исходя из этого, он отсчитал указанные в перипле 120 стадиев от устья Днестра и отметил башню на месте Белгород-Днестровского, а на карте по данным Страбона поместил ее у правого берега устья лимана^[70]. Вслед за ним А. Форбигер в комментариях к «Географии» Страбона также избрал для нее правый берег устья лимана^[71].

Через несколько лет Г. Шоталь на карте, составленной по данным Анонимного автора, поместил башню на левом берегу Днестровского лимана несколько выше устья, у села Роксоланы^[72]. А спустя еще несколько лет К. Шпрунер и Т. Менке вслед за Г. Кипертом пришли к выводу, что локализуемый пункт находился у юго-западной оконечности Будакского лимана, в районе села Приморского^[73]. Затем взоры исследователей вновь обратились к правому берегу устья Днестровского лимана^[74]. Споры, как мы видим, не утихали.

Но к концу XIX в. дискуссия постепенно прекратилась. Из множества высказанных гипотез по-прежнему своей убедительностью и аргументированностью выделялась локализация П. В. Беккера. Многие исследователи присоединялись к ней или высказывали аналогичное или близкое мнение^[75].

Так, Ф. А. Браун поместил башню Неоптолема вслед за П. В. Беккером на берегу Будакского лимана, но при этом изложил принципиально иную мысль о причинах расхождений между данными Анонимного автора и Страбона. По его мнению, в указании перипла «От реки Тиры до Неоптолемовых 120 стадиев» имеется в виду не река (ποταμος), а город (πολις) Тира (с. 202). При таком понимании текста противоречие источников исчезает: оба автора указывают башню Неоптолема в одном и том же месте.

Через некоторое время М. Кислинг попытался устранить это противоречие иначе. Он пришел к выводу, что Анонимный автор считает устьем реки Тиры в отличие от Страбона не устье лимана, а его сужение в районе города Тиры; следовательно, указанные в перипле 120 стадиев определяют в сущности также расстояние между башней Неоптолема и городом Тирой. Руководствуясь этими соображениями, ученый поместил башню также на берегу Будакского лимана и подчеркнул, что здесь же ее указывает и Страбон^[76].

Как мы видим, к единому мнению о местоположении загадочной башни Неоптолема исследователи так и не пришли. Поэтому в энциклопедии классических древностей она была локализована весьма расплывчато — «между Днестровским лиманом и селом Балабанка»^[77], т. е. на участке побережья длиной в 25 км. После этого проблема долгое время оставалась в тени. Окончательное ее решение ученые отложили до проведения археологических исследований.

В 1960 г. М. С. Синицын возобновил поиски башни Неоптолема и отождествил ее с открытым им довольно крупным поселением на правом берегу устья Днестровского лимана (с. 23).

Одно из последних, обстоятельных мнений высказал П. О. Карышковский. Тщательно проанализировав сведения древних авторов о Нижнем Поднестровье, он пришел к следующим выводам. Античные авторы считали устьем Тиры устье Днестровского лимана, «причем те авторы, которые описывают побережье в направлении движения к западу, помещают это устье у восточного, а те, кто следует противоположному направлению, — у западного берега лимана» (с. 159). У Страбона под устьем подразумевается западный, т. е. правый, берег. А Анонимный автор, считает П. О. Карышковский вслед за Ф. А. Брауном, допустил ошибку: указанные им 120 стадиев являются расстоянием не от реки, а от города Тиры (с. 158). Измерения привели исследователя к берегу Будакского лимана в район села Беленькое, где помещал башню еще П. В. Беккер. Здесь, на возвышенном мысу юго-восточнее села, известно поселение IV–III вв. до н. э. Оно, по мнению Карышковского, и называлось башней Неоптолема, которая, будучи расположена «фактически в 5 км западнее древнего входа в лиман, считалась мореплавателями за исходный пункт при отсчете расстояний по реке» (с. 160–161).

Таковы основные мнения ученых о местоположении башни Неоптолема. Попытаемся вкратце проанализировать их. Как мы видим, башню искали в самых различных местах в зависимости от того, какой район считался устьем Тиры и как истолковывались сведения античных авторов. Что же можно сказать об этом множестве противоречивых, взаимоисключающих гипотез? Во-первых, следует подчеркнуть, что устьем Тиры древние мореплаватели считали, безусловно, не устье Днестра, а устье современного лимана. Следовательно, отпадают все локализации, связанные с речным устьем. Во-вторых, из сведений Страбона и Анонимного автора ясно видно, что башня Неоптолема находилась на правом берегу Тиры. Поэтому все поиски на левом берегу лимана также бесперспективны. Остаются несколько точек. Они связаны со значительным участком побережья от Днестровского лимана до села Балабанка. Такой «разброс» объясняется тем, что исследователи по-разному объясняют причину противоречия между данными Страбона и Анонимного автора, ведут отсчет расстояния от различных точек устья Днестровского лимана и пользуются неодинаковым стадием. До устранения этих трех основных препятствий поиски башни не дадут убедительных результатов. Вопрос о длине стадия мы уже рассмотрели. Попытаемся ответить и на два других вопроса.

Почему Страбон указывает башню Неоптолема «при устье Тиры», а Анонимный автор — в 120 стадиях (19 км) западнее? Какую точку считать устьем Тиры? Напомним, что П. В. Беккер полагал, что Страбон подразумевает под устьем правый берег лимана, а Анонимный автор — левый и разница в 120 стадиев определяет, следовательно, ширину устья. М. Кислинг высказал по сути аналогичное мнение с той разницей, что определил Анонимному автору не левый берег устья, а сужение лимана у города Тиры. Иная точка зрения Ф. А. Брауна и П. О. Карышковского. Они полагают, что составитель перипла вместо города Тиры ошибочно указал реку. Все эти объяснения, казалось бы, устраняют явное противоречие в сведениях античных писателей, но в то же время допускают, что их труды содержат ошибочные указания. Такой подход подрывает доверие к античным источникам. А между тем объяснения современных авторов неубедительны. Трудно согласиться с тем, что в периплах могут быть такие серьезные ошибки и расхождения в принципах измерения расстояний… Ну а где же все-таки искать ключ к разгадке башни Неоптолема? В данных древних авторов о низовьях Тиры бросаются в глаза и другие несоответствия в расстояниях, а также противоречия и неясности в описаниях. Так, например, по Страбону, от устья Тиры до Никония 140 стадиев (26 км), тогда как в действительности это расстояние втрое меньше. Гермонактову деревню Страбон указал при устье Тиры, а Птолемей — в 90 стадиях западнее. Кроме того, интересно, что источники упоминают только реку Тиру и ничего не говорят о лимане, тогда как, например, в Днепро-Бугском районе они называют и реки (Борисфен и Гипанис), и лиман, в который те впадают.

Все это приводит к мысли о том, что в античное время берега Нижнего Поднестровья выглядели иначе. Ведь за прошедшие тысячелетия могли измениться и контуры морских берегов, и конфигурация лиманов. Не потому ли древние авторы расходятся в указании расстояний?

Необходимость выяснить, как выглядели берега Нижнего Поднестровья в античное время, стала очевидной. Это привело меня в Проблемную лабораторию инженерной геологии и гидрогеологии Одесского университета к Г. И. Иванову, опытному геологу, который, как оказалось, к тому же интересуется античной географией, знаком со сведениями Страбона о Северном Причерноморье и в частности с проблемой башни Неоптолема. Так началось наше многолетнее плодотворное сотрудничество. Уже на первом этапе совместной работы сопоставление письменных источников с геологическими разрезами, картами и схемами позволило выдвинуть интересное предположение. Вскоре оно оформилось в гипотезу, которую нужно было доказать или отбросить как неподтвердившуюся. Пришлось с головой окунуться в материалы геологических исследований, по крупицам выявлять и собирать необходимые факты, чтобы затем на их основе построить палеогеографическую реконструкцию Нижнего Поднестровья для античного времени. Долгий скрупулезный труд увенчался успехом и принес интересные результаты. Вкратце их суть такова.

Специалистами давно уже установлено, что в античное время уровень Черного моря был ниже современного как минимум на 5 м. Бесспорно, что при таком уровне береговая линия моря имела несколько иные, нежели в наше время, очертания, особенно в северо-западной, самой мелководной части бассейна.

Как же в античное время выглядело Нижнее Поднестровье? Днестровского лимана, как выяснилось, в тот период вообще не существовало^[78]. Современная его глубина равна в среднем 1,5 м. Толща лиманно-морских осадков — 2–3 м. Следовательно, при уровне минус 5 м здесь протекала река, впадавшая прямо в море. Но главное здесь в том, что в ранний период основное устье реки находилось не на месте современного устья лимана, а примерно в 20 км западнее. В районе села Затока основное русло реки поворачивало на юго-запад и выходило в море у села Приморского. Затем в результате повышения уровня моря и гидрологических изменений в дельте реки это устье переместилось к Затоке, к месту современного устья лимана. По мере дальнейшего наступления моря долина реки подтапливалась все выше и выше, в результате чего в средневековье образовались первоначальные контуры обширного лимана.

Но мутные воды Днестра выносят в лиман большое количество осадков, которые постепенно заполнили его верховья и отделили северную часть в виде Карагольского залива. В низовьях же под воздействием морских волн стала формироваться пересыпь — узкая песчаная коса, отгородившая лиман от моря. Одновременно лиманно-морские осадки отделили юго-западную часть лагуны, обратив ее в самостоятельный Будакский лиман, который сейчас полностью отрезан от моря. А в пересыпи Днестровского лимана сохраняется Цареградское гирло, через которое лиман сообщается с морем. Такова вкратце история образования Днестровского лимана. Он появился, как выяснилось, уже после того, как были написаны произведения древних авторов. Поэтому они упоминают только реку Тиру и ничего не говорят о лимане.

Палеогеографическая реконструкция и стала ключом к решению проблемы. Теперь, когда мы знаем, как выглядела местность в античное время, нетрудно понять, почему Страбон и Анонимный автор расходятся в определении местоположения башни Неоптолема. Причина кроется, по-видимому, в том, что первый автор использовал ранний источник, во времена которого устье реки находилось у села Приморского, а второй располагал сведениями более позднего времени, когда река выходила в море у села Затока. Поэтому в одном случае башня указана при устье Тиры, а в другом — в 19 км западнее. Эта цифра как раз и определяет расстояние между старым и новым местоположением устья.

Геологические данные, разумеется, не могут точно определить время перемещения устья Тиры. Они выявляют лишь сам факт такого перемещения в античный период. Примерную датировку можно получить путем сопоставления сведений древних авторов. Так как Страбон указывает старое местоположение устья, а Анонимный автор — новое, то перемещение устья произошло, бесспорно, в промежутке времени, которым отделены их источники. Сведения Анонимного автора датируются, как считает М. И. Ростовцев, временем не позднее III в. до н. э.^[79] Следовательно, не позже III в. до н. э. переместилось и само устье. Едва ли это событие произошло раньше IV в. до н. э., так как поселение, отождествляемое с Гермонактовой деревней, которую Страбон указывает также у старого устья, возникло, как мы увидим далее, именно в IV в. до н. э. Основываясь на этих датах, можно полагать, что основное устье Тиры переместилось от Приморского к Затоке примерно в конце IV — начале III в. до н. э.

Что же нам это дает для выяснения местоположения башни Неоптолема? Во-первых, мы уже знаем, как выглядели берега низовьев Тиры в античный период. Во-вторых, в нашем распоряжении имеются уже не противоречивые сведения древних авторов, а конкретные указания о том, где именно находилась эта башня. Но, прежде чем приступить к конкретным поискам, необходимо сказать несколько слов о самой башне, о том, что она собой представляла, в честь кого названа.

По этому вопросу существуют две точки зрения^[80]. Большая группа ученых считает, что речь идет об оборонительном сооружении, названном в честь Неоптолема, одного из военачальников понтийского царя Митридата VI Евпатора. Предполагается, что в начале I в. до н. э. он дошел до реки Тиры, где в ознаменование его побед была воздвигнута эта башня. Но изучение источников показывает, что сведения Страбона и Анонимного автора о башне Неоптолема предшествуют митридатовскому времени примерно на два-три столетия, Следовательно, Неоптолем-военачальник не мог иметь никакого отношения к башне в устье Тиры.

Согласно другому мнению, башня Неоптолема служила маяком и названа в честь сына Ахилла — владыки Понта. Теперь, когда мы располагаем палеогеографической реконструкцией района, эта точка зрения получает убедительное подтверждение. Собственно говоря, для какой иной цели предназначалась башня, сооруженная на высоком морском берегу в устье большой судоходной реки?! Правда, некоторых исследователей смущает то обстоятельство, что Страбон называет это сооружение башней: ведь такое слово вызывает обычно представление об оборонительной башне. Но терминологический анализ «Географии» показывает, что Страбон называет башней (πνργος) также маяки, в том числе знаменитый Александрийский маяк — одно из семи чудес света, Фаросский маяк, Цепионов маяк и др. (XVII, 1, 6, 9; III, 1, 9). Башни другого рода географ характеризует обычно иначе, например: «сторожевая башня (σκοπη) Персея» (XVII, 1, 18). Итак, башня Неоптолема служила маяком, но она, разумеется, могла использоваться и как оборонительное сооружение.

Вернемся, однако, к поискам самой башни. Следуя указаниям Страбона и Анонимного автора, ее нужно искать в районе села Приморского, которое раскинулось на высоком обрывистом мысу юго-западной оконечности Будакского лимана. Здесь в древности находилось устье Тиры. Даже при первом беглом знакомстве с этой местностью становится ясно, что самое подходящее место для маяка — южная оконечность мыса, который и сейчас служит ориентиром для моряков. Он виден далеко в море, как указано в лоции — за 12 миль от берега. Обнаружив его, мореплаватели легко ориентируются, точно подходят к нужному месту.

Итак, круг поисков сузился. Все внимание теперь сосредоточилось на мысе Будакского лимана. Оставалось провести здесь археологические разведки. Тщательно, метр за метром эта местность была прочесана, как говорится, вдоль и поперек. Но безрезультатно. Никаких следов башни обнаружить не удалось. Неужели неудача?! Ведь все построения представлялись такими логичными и убедительными. Где же может быть ошибка? Снова выручила палеогеографическая реконструкция. В древнегреческий период берег моря в районе устья Тиры проходил не менее чем в 500 м южнее современного. Береговой обрыв, ныне активно разрушаемый волнами, проходил также южнее. Многолетние наблюдения специалистов показывают, что средняя скорость абразии (разрушения берега) равна здесь 1 м/год, а в отдельные годы она бывает большей^[81]. Уже в наше время, на глазах одного поколения берег отступил на несколько сот метров. Конечно, в древности этот процесс проходил медленнее, но все же надо полагать, что за прошедшие 2 тыс. лет море уничтожило здесь полосу берега до 1 км. А древнегреческий маяк стоял, безусловно, на краю плато, как этого требуют навигационные правила. Напрашивается вывод, что башня Неоптолема давно разрушена абразией и ее остатки лежат сейчас на дне моря.

Такой вывод может показаться на первый взгляд неожиданным. Однако за последние 2 тыс. лет на всем Черноморском побережье берег отступил на довольно значительное расстояние: от нескольких десятков метров до километра и более. В результате разрушена прибрежная часть многих античных городов и поселений, а некоторые уничтожены полностью. Подводные археологические разведки последних лет подтверждают эти данные.

Недавно мы начали подводные поиски остатков башни Неоптолема. Получены первые обнадеживающие результаты. На месте, где, по нашим предположениям, находилась башня, были обнаружены на глубине нескольких метров обломки амфор и другой древней посуды. Эти находки в общем подтверждают высказанную гипотезу. Но башня, к сожалению, оставила значительно меньше следов, чем, например, затопленный город или поселение. Будем надеяться, что дальнейшие исследования дадут новые результаты и помогут отыскать остатки самой башни.

Кого-то из читателей, наверное, разочарует такой исход поисков загадочной башни, длившихся более 400 лет. Конечно, хотелось бы увидеть наконец этот маяк. Но что делать, если природа распорядилась по-своему и башню поглотили волны Понта Эвксинского. Такова судьба многих маяков. И в наше время море так быстро наступает на сушу, что некоторые маяки приходилось уже не единожды переставлять подальше от разрушающегося берега.

В заключение несколько слов о древнегреческом маяке. Он был сооружен, видимо, в V в. до н. э., когда стала быстро развиваться торговля Никония и Тиры со средиземноморскими центрами. Для того чтобы экономические связи были регулярными и прочными, необходимо было в первую очередь обеспечить удобное и безопасное плавание. Поэтому в устье реки на высоком морском мысу был сооружен маяк, указывающий вход в довольно сложный фарватер реки. С наступлением темноты на маяке зажигали огонь, который был виден далеко в море и помогал ориентироваться кораблям из далекой Эллады и соседних древнегреческих городов. Видимо, многим мореплавателям принес он спасение, многим возвращал уверенность, вселял надежду и веру, придавал силы для дальнейшего плавания. Иначе его не назвали бы именем Неоптолема, сына владыки Понта — Ахилла и не удостоился бы он упоминания в произведениях античных географов и историков. Вот, пожалуй, и все, что сегодня можно сказать о башне Неоптолема. Новые исследования, несомненно, прольют более яркий свет на интересный памятник античной истории и географии.

Теперь о Гермонактовой деревне. Страбон указывает ее вместе с башней Неоптолема при устье Тиры, по данным же Птолемея, Гермонактова деревня находилась примерно в 90 стадиях (16,5 км) западнее устья реки (III, 10, 7). История ее поисков неразрывно связана с поисками башни Неоптолема. Поэтому, чтобы избежать повторений, приступим сразу к ее локализации.

Как и в случае с башней Неоптолема, палеогеографическая реконструкция помогла устранить противоречие между данными Страбона и Птолемея о местоположении Гермонактовой деревни и облегчила ее поиски. Выяснилось, что в первом случае дана привязка к раннему местоположению устья, а во втором — к позднему. Расчеты показали, что деревню надо искать на берегу Будакского лимана, в 3–5 км восточнее села Приморского или в 15–17 км западнее села Затока, т. е. в районе сел Попаздра — Косовка. Здесь известно самое крупное в округе античное поселение IV–III вв. до н. э. Именно оно, вероятнее всего, и называлось Гермонактовой деревней. Личность Гермонакта, именем которого назван этот пункт, неизвестна.

Палеогеографическая реконструкция прояснила вопрос о городе Фиска. Этот город указывает только Клавдий Птолемей. По его данным, Фиска расположена примерно в 112 стадиях (20,7 км) восточнее устья Тиры (III, 10, 7). Указание, как мы видим, довольно конкретное. Несмотря на это, исследователи искали город несколько столетий, но так и не пришли к единому мнению о его местоположении.

Одним из первых, кто заинтересовался этим вопросом, был И. А. Стемпковский. Он поместил Фиску на Приморском бульваре Одессы, где в 1823 г. при строительных работах было открыто довольно крупное древнегреческое поселение (с. 57–59). Здесь находили обломки амфор, чернолаковой посуды, иногда целые сосуды. В то время между устьем Днестровского лимана и Одессой не было известно других поселений. И Стемпковский пришел к выводу, что поселение на Приморском бульваре и есть Фиска. Этот пункт, по его мнению, тождествен с упоминаемой Аррианом и Анонимным автором гаванью истриан. Эта точка зрения не была признана, так как расстояние от Днестровского лимана до Приморского бульвара более чем в 2 раза превышает отмеченную Птолемеем цифру. Но работа И. А. Стемпковского привлекла внимание исследователей к проблеме локализации Фиски и дала толчок к дальнейшим поискам этого города.

Через некоторое время появилась новая гипотеза. Э. Г. Муральт поместил Фиску также на территории Одессы, но еще дальше к северо-востоку, на так называемой Жеваховой горе (с. 137–140). Здесь было открыто небольшое древнегреческое поселение IV–III вв. до н. э. Но и эта локализация, как и предыдущая, не была принята.

Новые исследователи искали Фиску гораздо ближе к Днестровскому лиману, но не пришли к единому мнению, так как проводили измерения из разных точек устья лимана. Например, К. Шпрунер и Т. Менке, Г. Киперт, П. В. Беккер, Ф. К. Брун, Э. Минз отсчитывали путь от Цареградского гирла и попадали в устье реки Барабой. А Ф. А. Браун брал за исходную точку левый коренной берег и доходил до Сухого лимана в район города Ильичевска (с. 208). Но в указанных исследователями местах не удавалось найти следы города; самые тщательные поиски не дали никаких результатов. Тогда встал вопрос: а существовал ли такой город вообще? Руководствуясь этой мыслью, К. Мюллер пришел к выводу, что здесь вкралась ошибка: вместо «Фиска» (φυσκη) следует читать «исиаков» (’Ισι ακη), т. е. гавань исиаков, упоминаемая в периплах Арриана и Анонимного автора и расположенная, по его мнению, юго-западнее Одессы, в Черноморке^[82]. Так Фиске было отказано в существовании.

Но в начале нашего века проблемой Фиски занялся В. И. Гошкевич. Во время разведок берегов Днестровского лимана в районе поселка Каролино-Бугаз он обследовал издавна известное античное городище и пришел к выводу, что ему «ближе всего соответствует птолемеева Фиска» (с. 182). Но с этим мнением не согласились. Причина заключалась в несоответствии расстояний: ведь это городище расположено у самого устья лимана, а не в 20,7 км восточнее устья Тиры.

Еще одна локализация была предложена М. С. Синицыным. Руководствуясь непонятными соображениями, он отождествил Фиску с городищем, расположенным на левом берегу Днестровского лимана на месте Овидиополя (с. 24). Локализация города здесь, в 20 км не к востоку, а на север от устья, и не на берегу моря, как следует из указания Птолемея, а в глубь материка, полностью противоречит данным источника и не выдерживает никакой критики. А между тем нет никаких оснований искать у Птолемея ошибку. Сведения о Фиске ясны и конкретны: город находился примерно в 20,7 км восточнее устья Тиры. Но поиски были затруднены, как теперь выясняется, географическими изменениями: перемещением устья Тиры и образованием лимана.

В компилятивном труде Птолемея собраны воедино разновременные сведения, в которых под «устьем Тиры» подразумеваются разные устья. Расстояния до города Тиры и Гермонактовой деревни измерены от позднего местоположения устья, т. е. от района села Затока, а до Никония, Офиуссы и Фиски — от раннего местоположения, т. е. от села Приморского^[83]. Отсчитав оттуда указанные Птолемеем 20,7 км, мы придем именно к левому берегу устья Днестровского лимана, где расположено Каролино-Бугазское городище. Следовательно, В. И. Гошкевич совершенно правильно отождествил его с Фиской.

Это городище известно в науке еще с XVIII в.: его развалины были отмечены тогда в рукописном атласе де-Волана, одного из первых исследователей этого края. Упоминает его и А. С. Уваров: «Тут, у Бугаза, разбросаны курганы и земляные возвышения, свидетельствующие о каком-то древнем поселении, вероятно, греческом, судя по черепкам амфор и сосудов, покрывающим всю эту местность» (с. 151).

Интересные сведения о городище приводит В. И. Гошкевич: «По входе в Днестровский лиман чрез Очаковское (восточное) гирло, по правую руку, тут вблизи хут. Бугаз, на возвышенности, над косой расположено городище. Широкой балкой, опускающейся к косе, городище разделяется на две неравные части: балка эта, по-видимому, представляет собой веками размытый древний съезд к лиману. Вся площадь городища усеяна обломками, нередко попадались мне черепки чернолаковые. Целый платок каких-то монет, как мне сообщили на месте, увез отсюда в 1895 году покойный И. К. Суручан» (с. 181). Позже В. И. Гошкевич писал о результатах второго посещения этого городища: «По рассказам местных жителей, на склоне ведущей к пересыпи возвышенности они выкапывали древние фундаменты, а на самой пересыпи обнаружены каменные плиты. Из этих материалов был построен на мысу над городищем помещичий дом. По-видимому, здесь был некрополь: при земляных работах у усадьбы встречались погребения и целые амфоры. Находили в Бугазе и древние монеты»^[84].

Сейчас эти сведения особенно ценны, так как почти вся территория древней Фиски занята современными постройками, а некрополь распахан.

В последние годы здесь неоднократно проводились разведки. Полученные материалы показывают, что Фиска была довольно крупным населенным пунктом. Но ее конкретная история нам почти неизвестна. Рассказать о ней можно будет лишь после многолетних планомерных раскопок.

Палеогеографическая реконструкция облегчила и поиски города Кремниски. По данным Анонимного автора (§ 89), этот город находился в 120 стадиях (19 км) к западу от башни Неоптолема или в 240 стадиях от устья Тиры. Не имея правильной точки отсчета, исследователи искали Кремниски в самых различных местах побережья от Днестра до Дуная, но так и не нашли^[85]. Теперь же, зная, где находилось устье Тиры и башня Неоптолема, можно определить и местоположение этого города.

Отмеченное в перипле расстояние приводит к левому берегу устья озера Бурнас, где локализовали Кремниски еще Ф. Укерт, А. Форбигер, К. Нойман, Г. Киперт, В. В. Латышев и другие ученые. Но здесь нет следов античного поселения. Самые тщательные разведки не дали никаких результатов. Палеогеографическая реконструкция показала, что здесь, как и в районе башни Неоптолема, берег значительно отступил. Скорее всего, город был разрушен абразией и затоплен морем. Начатые здесь подводные археологические разведки подтверждают это. Аквалангисты обследовали у Бурнасского мыса участок морского дна площадью около 1 кв. км. Примерно в 500 м южнее мыса на глубине 3–5 м на площади 500×300 м были обнаружены обломки амфор эллинистического времени, фрагменты лепной посуды, обломок мраморной плиты (см. рис. 47). Все находки лежали в перемещенном положении и были сильно окатаны. Нет сомнений в том, что они относятся к поселению, существовавшему на древнем мысу. С повышением уровня моря оно было разрушено и затоплено. Надо думать, эти находки относятся к городу Кремниски. Окончательный ответ на этот вопрос дадут дальнейшие подводные археологические исследования в этом районе.

В переводе слово «Кремниски» означает «Крутогорск». Этот возвышенный участок берега между Бурнасским и Приморским мысами Плиний назвал Макрокремнскими горами. Такая характеристика, разумеется, весьма условна, но со стороны моря этот район довольно величественно возвышается над окружающей низменной местностью.