Загадки раскрылись

Обращение к читателю

Насекомые! Кому они не известны и где только их нет. Они носятся мириадами в воздухе, незримо копошатся в почве, плавают в пресной воде и уж, конечно, вся поверхность суши заполнена насекомыми. Их много в горах и низинах, в холодной тундре, в тенистых лесах, в солнечных степях, в жарких, изнывающих от зноя и сухости, пустынях, и больше всего в тропиках. Не будет преувеличением сказать, что они там властвуют над природой. Везде есть насекомые, всюду окружают нас эти маленькие создания.

Природа щедро одарила насекомых потрясающим многообразием форм, красок, всевозможнейших приспособлений. И, несмотря на то, что насекомые малы, не исключена возможность, что масса органического вещества животных больше всего представлена насекомыми.

Насекомые всюду окружают человека, хотя мы их не всегда замечаем: уж очень она малы. Но наше знакомство с насекомыми происходит с первыми проблесками сознания, когда мы едва начинаем учиться ходить. В жизни насекомые и человек постоянно встречаются друг с другом. Одни из них для него враги, другие — друзья, третьи — существа достойные внимания, как интересные представители жизни со всеми ее неисчерпаемыми загадками. И, наконец, они невольно привлекают внимание своей красотой и совершенством форм. Нет насекомых безразличных для человека, как не безразлична и вся его окружающая природа, не может быть и человека, безразличного к насекомым.

Кого же в мире больше всего на свете? Сейчас еще немало животных неизвестных ученым и каждый год их описывается много видов. И все же приблизительно уже можно сказать сколько и каких на свете животных. Попробуем их перечислить.

Среди беспозвоночных животных:

Простейших (одноклеточных) видов 30 000

Кишечнополостных (полипы, медузы) 9000

Губок 4500

Червей 11 500

Моллюсков 80 000

Кольчатых червей 7000

Иглокожих (морские звезды и ежи) 5000

Членистоногих (раки, пауки, многоножки, за исключением насекомых) 73 000

Всего беспозвоночных без насекомых 220 000

Среди позвоночных:

Рыб 20 000

Амфибий 2000

Пресмыкающихся 6000

Птиц 8000

Млекопитающих 4000

Всего позвоночных животных 40 750 видов,

а всех животных без насекомых 260 750 видов

А насекомых? НАСЕКОМЫХ ОКОЛО ДВУХ МИЛЛИОНОВ ВИДОВ, ЗНАЧИТЕЛЬНО БОЛЬШЕ ЧЕМ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ ЖИВОТНЫХ, ДА И РАСТЕНИЙ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫХ! БОЛЬШЕ ВСЕХ!

…ЖИЗНЬ НА НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ НАИБОЛЕЕ БОГАТО ВОПЛОТИЛАСЬ В ФОРМЕ НАСЕКОМЫХ…

В любом учебнике зоологии можно встретить примерно такое определение насекомых: «Тело разделяется на три отдела: голову, грудь и брюшко, и состоит из отдельных сегментов, насечек (отсюда и название „насекомые“). К груди причленяются три пары ног и крылья»… Но какая бездна неисчерпаемого многообразия лежит за этими скупыми словами!

— Мы плохо знаем насекомых, потому, что они маленькие, — сказал мне один знакомый.

Да, насекомые, в общем, существа небольших размеров, хотя бразильский палочник в длину тридцать сантиметров. Самая настоящая палка! Жук голиаф немного ему уступает, но зато значительно более массивен. Самая большая бабочка — Орнитоптера с Соломоновых островов в размахе крыльев около тридцати сантиметров. Рядом с великанами есть и крошки. Жук Трихоптеринада ростом с большую инфузорию-туфельку и длина его тела равна всего лишь трети миллиметра. Как трудно представить, что у такой малютки есть мозг, сердце, органы дыхания, выделения, кишечник и многое другое.

А какое многообразие голов насекомых! Вооружитесь лупой и посмотрите. Сколько лиц и выражений. Вот круглая голова муравья-рабочего феидоли. В том же гнезде ползают муравьи-феидоли солдаты с такой большой головой, что туловище, в том числе и брюшко, кажутся небольшими к ней придатками. Или какие разные головы у термитов, то с длинными носатыми придатками, то с площадками, предназначенными, чтобы ими закрывать вход в жилище. У мухи Диопсиды на голове странные и длинные рога, и на конце каждого расположены глаза. Какой длинный нос у слоника Антрилиаринуса. У слоника Аподеруса шея так сильно вытянута, что кажется будто жук что-то с удивлением рассматривает. На подвижной голове богомола Эмпузы застыли большие круглые глаза, сверху же на затылке высится длинный странный отросток с маленьким зеркальцем. Направит эмпуза зеркальце в сторону солнца и оно, переливаясь всеми цветами радуги, засверкает обманчивой капелькой росы или сигналом для встречи друг с другом. Пожалуйста, прилетайте ко мне, я здесь! У кобылки Акриды не лоб, а башня, и на самой ее вершине красуются глаза. Ну, чем не перископ! Жаль, что до сего времени не нашлось художника, который бы заинтересовался лицами насекомых. Какие бы замечательные портреты можно было с них написать!

Усы насекомых, едва ли не самый главный орган чувств. И тут тоже необыкновенное разнообразие. Вот усики-коротышки мухи с какими-то странными щетинками и вздутиями. Вот роскошные мохнатые усы комара звонца. У кузнечика Долихоподы усики как ниточка и в длину в три-четыре раза больше тела. Он — житель темных пещер. Ему нельзя без длинных усов. Ими он ощупывает предметы, находящиеся далеко от себя. И еще усы как палочка у жуков-щелкунов, как гребеночка у бабочки, как булава у жука стафилина. Какие забавные усы у жука-хруща, будто книжка с полураскрытыми страницами. У комарика-галлицы на усах сложные завитки, курчавые нити, причудливые выросты. И все это существует для какой-то цели, для чего-то предназначено.

Если поинтересоваться у кого какой рот, легко запутаться во множестве различнейших придатков, членистых щупиков, разнообразнейших пластинок, кинжальчиков, мясистых выростов. Все это будто разнообразнейший сложный прибор, предназначенный для потребления пищи. Впрочем, не так все сложно. Все дело в том, кто чем питается. У бабочки — любительницы нектара — длинный хоботок. Если бы он не свертывался спиралью, как его носить при себе? Длинным хоботком бабочка проникает в кладовые нектара цветов. У комара-кусаки тонкие длинные и острые кинжальчики, заключенные в надежные ножны-футляры. Слаб хоботок комара, да прокалывает толстую кожу буйвола. Такими кинжальчиками вооружена вся прочая кровососущая братия: блохи, вши, слепни, мошки, мушки-мокрецы, москиты. У домашней мухи на голове втягивающийся хоботок. Им муха всюду залезает и уж, если придется, вылижет все вкусное до мельчайшей капельки.

Какие острые и зазубренные челюсти у жука-жужелицы! Схватит жужелица гусеницу бабочки, моментально вопьется в мягкое тело, разорвет его на части и проглотит кусками. Кое-кого природа будто обидела, не дала никаких ротовых придатков и снизу головы ничего нет, голая площадка или какие-нибудь жалкие и ни к чему непригодные остатки. Жизнь такого насекомого, когда оно становится взрослым, очень коротка, искать пищу ему не надо, в организме достаточно питательных веществ, накопленных еще в стадии личинки.

По нашему разумению насекомые плохо видят, они сильно близоруки, а у некоторых, живущих в темноте, вовсе нет глаз. Зато есть среди них и глазастые. Вот глаза стрекозы, переливающие всеми цветами радуги. Они занимают почти всю поверхность глаза и состоят из величайшего множества крохотных глазков, способных каждое давать маленькое изображение. У большинства насекомых, кроме того, есть еще на лбу один или три маленьких глаза, похожие на крошечные стеклянные линзочки. По-видимому не напрасно они существуют одновременно с большими сложными глазами и, наверное, как-то по другому рассматривают окружающий мир. Мир зрительных ощущений насекомых другой и по своему богатый. Насекомые, например, видят ультрафиолетовые лучи, различают, недоступный зрению человека, поляризованный свет неба.

Иногда два больших глаза так разрастаются, что занимают почти всю голову, или даже сливаются друг с другом. Иногда же наоборот, два сложных глаза разделяются на четыре, направленных в разные стороны. Поденка Клеон двумя глазами смотрит вверх, а двумя другими — по сторонам. Жук вертячка двумя глазами видит все, что находится под водой, а двумя другими — над водою. У одного комарика-галлицы когда-то соединившиеся вместе глаза вновь разъединились, образовав дополнительный третий глаз на лбу.

Грудь насекомых — вместилище мощных мышц. Они приводят в движение крылья и ноги. Не все насекомые обладают этим чудесным летательным аппаратом. Есть среди них, например все низшие насекомые, те кто никогда не имели крыльев, а всегда были ползающими. Когда-то у предков насекомых было четыре крыла, теперь же у многих осталось только два, а на месте исчезнувших сохранились маленькие отросточки-культяпки.

Что собою представляет этот чудеснейший аппарат, поднявший насекомых в воздух? Он еще недостаточно хорошо изучен и только сейчас ученые начинают открывать загадки полета этих маленьких созданий, его аэродинамические особенности. Летательный аппарат насекомых изумителен по своей простоте и месте с тем необыкновенной эффективности. Нежная перепонка крыла пронизана тончайшими жилками, покрыта мельчайшими ворсинками, щетинками, разнообразной формы чешуйками. У тех, кто имеет четыре крыла, есть специальное приспособление, сцепляющее крылья во время полета.

Какие они разные — крылья насекомых! И большие широкие, и маленькие узкие, и длинные, и совсем короткие, но очень крепкие, как пропеллер. Или в виде тонкой полоски, окаймленной бахромой из длинных ресничек. Обладатели больших широких крыльев машут ими медленно или планируют в воздухе, расправив их в стороны. У кого крылья малы, тот взмахивает ими с величайшей быстротой. Бабочка-капустница во время полета взмахивает крыльями девять раз в секунду, стрекоза — 30–35, оса — 110, домашняя муха — 115–127, муха-калифора около 200, а обыкновенный комар кулекс около 500 раз. Тонкий и нудный писк летящего комара — это пение крыльев, работающих с необыкновенной быстротой. Каково же совершенство крыловых мышц, выполняющих такую работу!

Скорость полета насекомых не особенно велика. Пчела пролетает в среднем 10–20 километров в час, шмель — 3–5, муха — 2, стрекоза Анакс — 7, златоглазка — всего лишь половину километра. Зато слепни летят с быстротой до сорока километров в час, бабочки-бражники — около шестидесяти. Как будто немного? Но если сопоставить быстроту полета с собственной длиной тела, то получаются разительные цифры. Так грузный и тяжелый в полете шмель пролетает в минуту расстояние, в котором укладывается 10 000 длин его тела, а быстрый слепень в пять раз больше — 50 000 длин. В этом отношении птицам далеко до насекомых. Серая ворона на крейсерской скорости способна преодолеть только 1700 длин своего тела, неплохие летуны скворцы — 6180, у рекордсмена по быстроте полета среди птиц стрижа эта скорость дошла до 8300 длин тела.

Какова же скорость летательных аппаратов, изобретенных человеком? Современный самолет, обладающий скоростью около 900 километров в час, преодолевает в минуту у всего лишь 1500 собственных длин. Правда, в космосе эта скорость стала уже совсем другой.

Шестиногий народ — так называют насекомых. Шесть ног, три пары и самые разные: ноги коротышки, на которых можно только медленно ползать по поверхности земли, и ноги длинные, стройные, быстрые, и ноги цепкие с разными крючьями, острыми шипами. Ну а кому приходится быстро спасаться от опасности, у того есть еще и мощные прыгательные ноги: щелчок и насекомое взлетает в воздух и приземляется вдали. Если ноги предназначены копать почву, они вооружены лопатками, для того же, чтобы плавать в воде — они имеют форму весел. И еще самые разные ноги, подчас даже совсем непонятные и странные.

Брюшко — вместилище кишечника, пищеварительных желез и многих других органов. На его конце находятся самые разнообразные выросты, щипчики, долотца, приспособления для откладки яичек. У тех же, кто ядовит — кинжальца и стилеты для введения в тело противника или добычи яда.

Насекомые живут везде. Короткое лето тундры. Солнце прикоснулось к горизонту, отразилось розовой зарей в многочисленных озерках и вновь поднялось над землею. В воздухе звенят комары, кричат чайки, утки свистят крыльями. От куста к кусту незаметной тенью пробирается песец, высматривая добычу. А насекомые? Их немного. Муравьи, жужелицы, мелкие жуки, крохотные боязливые и невзрачные бабочки, да тучи комаров. Но и они приспособились к суровому климату севера и тоже, как и все, торопятся жить, пока не наступила долгая полярная и студеная ночь.

Сумрачно и тихо в глухом таежном лесу. Изредка застучит дятел о сухое дерево, зашуршит в кустах барсук, белка качнет веткой и сбросит вниз с коры шелуху. Здесь уже более разнообразен мир насекомых. По стволам деревьев ползают разные жуки-усачи, большие, маленькие, черные, коричневые, серые; под корой копошатся мелкие жуки-короеды. Пролетит оса-рогохвост, на полянках мелькают бабочки-белянки, боярышницы, траурницы, крапивницы. На земле высятся муравьиные кучи и сухие опавшие листья шелестят под миллионами ножек маленьких тружеников леса. В лесу значительно больше насекомых, чем в тундре и разнообразнее…

Бескрайние степные просторы, холмы, древние курганы, серебристые ковыли и — вольный ветер. Посвисты осторожных сурков и сусликов, да высоко в небе парит орел, высматривающий добычу. По земле шмыгают жуки-чернотелки, мчатся пестрые усачи-доркады, на цветах масса бабочек, мух, всюду стрекочут кобылки, ночами степь звенит песнями сверчков и кузнечиков. В степях еще более разнообразен мир насекомых…

Ярко светит солнце и горизонт колышется в озерах-миражах. Замерли песчаные барханы, разукрашенные цветистыми кустарничками, а на равнине будто кто-то расстелил разноцветные покрывала из цветов. Неумолчно звенят жаворонки, с далекой высоты раздаются крики журавлей, летящих на северную родину. Сколько же в пустыне насекомых. С жужжанием проносятся большие жуки-навозники, по земле всюду носятся, куда-то торопятся чернотелки, жужелицы, множество разнообразных жуков снует во всех направлениях. На кустике полыни раскачивается из стороны в сторону палочник, подражая былинке, колеблемой ветром. По траве не спеша перебирается крошечный богомол. Он только что выбрался из кокона и ищет свою первую добычу. Так же, как и в тундре, насекомые пустыни торопятся жить, только ради того, чтобы успеть закончить свои жизненные дела до наступления зноя и сухости. В пустыне еще больше разнообразие насекомых, чем в тундре, лесах и степях.

Густой тропический лес перевит лианами. Душный влажный воздух, пряный запах цветущих растений, крики птиц и неумолчное — сверлящее мозг — стрекотание цикад и… настоящее буйное царство насекомых. По земле вьется ручейком колонна странствующих муравьев, и все живое спешит убраться подальше с пути свирепых хищников. Над цветами порхают крошечные, как бабочки, птички-колибри, а между ними летают крупные как птицы, фантастической расцветки бабочки-великаны. Гигантский палочник не спеша шагает по ветке дерева, а у сучка застыл в ожидании большой богомол со странными, как шишки, выростами на теле.

У каждого насекомого своя родина. Миллионами лет оно приспосабливалось к ней и так связало свои судьбы с нею, что вне нее не способно существовать. Вот почему тундра, лес, степь, пустыня, тропики имеют своих особенных насекомых, которые более нигде не встречаются. Мало того, каждый вид насекомого приспособился жить только в определенной обстановке родины: на берегу озера, под подушкой мха, под корою дерева, на лесной полянке, в корнях злака, на листьях кустарника, на серой полынке, на веточках саксаула. Каждое насекомое на земле занимает строго определенную территорию. У некоторых она мала, у других — большая. И лишь немногие расселились вместе с человеком по всему свету и потеряли связь с исконной землей.

Нас окружает большой и маленький климат. Если холодно, мы надеваем на себя дополнительную одежду и с ее помощью сохраняем тепло своего тела. Если же и в теплой одежде зябко, двигаемся быстрее, занимаемся физическим трудом, разогреваемся. Когда жарко, снимаем с себя все лишнее, если все же жара одолевает, тело покрывается потом и он, испаряясь, охлаждает нас. Температура нашего тела всегда одинакова, тридцать шесть градусов. Если же она выше хотя бы на один-два градуса — мы больны и ложимся в постель. А насекомые?

У насекомых нет постоянной температуры тела, они большей частью не умеют регулировать ее и целиком зависят от температуры воздуха, окружающей среды, от погоды…

Жаркий день в пустыне. Все живое запряталось в норки, щелки, в тень кустиков, сгинуло, исчезло. Но кобылка Сфингонотус савиньи — любительница тепла. Ей жара нипочем. Расправив желтые крылья, она ловко взлетает, и потрещав ими в полете, садится на землю, быстро-быстро сучит ногами и кричит уже совсем странным птичьим голосом. Только в нестерпимую жару она подает такой голос. В такое время не подобраться к кобылке, такая она чутьистая, все видит, все слышит, все замечает.

Но спадает жара, большое красное солнце тонет в дымке горизонта. Быстро стынет земля. Кобылка уже не кричит как птица, не сучит ногами, перестала трещать крыльями, притихла, скачет вяло, неохотно отползает в сторону, чтобы не попасть под ноги шагающего человека. Еще больше похолодало, и что стало с нашей кобылкой? Она замерла, скрючилась, нема, глуха, слепа — бери ее свободно руками…

Кто не бывал на юге, тот не поверит, что такие медлительные насекомые, как жуки, клопы и многие другие в жаркое время дня становятся неузнаваемо быстрыми и взлетают с такой же легкостью и стремительностью, как мухи.

Каждое насекомое приспособилось к своему излюбленному климату, определенной влажности, температуре. Если же попадает в другую обстановку, хиреет, гибнет. «Всяк сверчок знай свой шесток» — говорит народная пословица. Вот почему, где одному насекомому жарко и сухо, другому покажется холодно и слишком влажно.

Нелегко быть зависимым от погоды. Когда заходит солнце за тучу, или слабо светит солнце, или похолодало, насекомые прячутся в укромные места, ямочки, расправляют крылья и ловят ими тепло солнечных лучей, кобылки ложатся боком и отставляют в сторону заднюю ногу, чтобы достичь как можно большую площадь обогрева. Все кто может выбираются из зарослей, заползают на солнечную сторону склонов, тянутся повыше к теплу. Если жарко, то прячутся в тень, в норки, в щелки. В пустыне, если нет спасительной тени, бабочки складывают вместе крылья и направляют их параллельно лучам солнца, так меньше площадь обогрева тела, легче переносить жару. Стрекоза, сразу не догадаешься что у нее за странная поза в жаркое время дня, усевшись где-нибудь на кончике травинки, поднимает брюшко вертикального кверху и, будто зенитным орудием целится на знойное солнце.

Златки — яркие красивые жуки, окрашенные в блестящие с металлическим отблеском тона и одетые в броню, любители тепла. Не зря их называют детьми солнца. Чем жарче и ярче, тем они веселее и проворнее, и кажется нет такой жары, которая бы для них была не по себе. Нежные глазастые сеноеды обитают только там, где прохладно и влажно. Здесь они резвятся, как молоденькие бычки стукаются своими широкими лбами. Но наступает жара, сухость и те из них, кто не нашел прохладного и влажного места, погибают.

Каждому свое, каждый приспособился только к особенному маленькому климату.

Всякое насекомое переживает детство, отрочество, зрелость и старость. И управляется незыблемым правилом жизни: все живое из яичка, хотя кое-кто и рождает маленьких личинок, а одна муха — даже куколок, из которых потом выходят молодые мухи.

Дети увлекаются коллекциями птичьих яиц. Они такие красивые, разноцветные, в крапинках, пятнышках, черточках, маленькие и большие. Но собирать яички птиц в наше время — жестокое и недопустимое занятие. А вот какие яички у насекомых, очень мало кто знает. Они же красивее, чем у птиц и какой только не бывают различной формы и расцветки: в ребрышках, пупырышках, бугорках, зубчиках, с красивым орнаментом, как кубышечки, с ловко подогнанными крышечками, дверками, потайными ходами. Но яички насекомых маленькие и неприметные. И все же жаль, что никто еще не собрал коллекцию яичек насекомых. Очень была бы интересная коллекция и, наверное, единственная в мире.

И так — все живое из яичка. Но в каждом отряде насекомых (а их больше тридцати) свои правила развития. У одних из яичка выходят детки всем похожие на своих родителей. Таковы: щетинохвостки, бессяжковые, ногохвостки, клопы, тли, вши, пухоеды, трипсы, тараканы, кобылки и кузнечики, сверчки и медведки, уховертки, эмбии. Разве только у молодежи голова большая, ножки короче, нет еще крыльев, да облик, чувствуется, во всем детский. У других насекомых дети совсем непохожи на взрослых, какие-то червячки, то с головой, или почти без нее, с разными выростами, жабрами, длиннющими челюстями. Таковы стрекозы, поденки, муравьиные львы, златоглазки, мантиспы, аскалафы, ручейники, мухи и комары, бабочки, жуки, осы, пчелы и муравьи, блохи, веерокрылые, веснянки. Личинкам-червячкам, когда они подрастут, прежде чем стать взрослыми, необходим покой, особая стадия и называется она куколкой. В это время в куколке происходят таинственные изменения, возникает взрослое насекомое: ярко расцвеченная бабочка, блестящий жук, сверкающая крыльями стрекоза…

От непосвященных в тайны жизни насекомых часто слышишь такой вопрос:

— Какой маленький муравей! А может ли он еще подрасти? Взрослые насекомые не растут, а если и худеют или толстеют, то этого почти не видно из-за твердого панциря, которым покрыто все тело. Растут только одни дети, да и то не всегда. Как только одежда, покрывающая их тело, становится тесной, она сбрасывается, насекомое «линяет». В это время, пока покровы мягкие, молодое насекомое растет, увеличивается в размерах.

В линьке существует твердый порядок. Каждому виду насекомого предначертано определенное количество смен одежек. Некоторые гусеницы бабочек линяют всего четыре раза, прежде чем стать куколкой. У личинки одной цикады богатый гардероб: она меняет свою шкурку семнадцать раз.

Человек к восемнадцати годам становится взрослым и живет в среднем шестьдесят-семьдесят лет. А насекомые?

Личинки почти всегда развиваются дольше, чем живут взрослыми. Например, личинка только что упомянутой цикады развивается в земле семнадцать лет, а став взрослой, живет всего лишь два-три месяца. Личинка дровосека Эргаатес Фабер в зависимости от условий точит древесину от трех до двенадцати лет, прежде чем стать взрослым жуком. Ему же, такому красивому, жить только один месяц. Личинка дровосека Хлорофорус — рекордсменка и может расти до двадцати лет. Но есть и исключения. Большинство насекомых живет год, иногда меньше. Личинка комнатной мухи развивается в течение трех недель, иногда меньше, взрослая муха, если она вышла из куколки осенью, зимует и пробуждается весной, то есть фактически живет более полугода.

В мире насекомых царит строжайшая экономия. Личинкам приходится набираться сил, что не всегда удается проделать быстро, особенно, если пища груба, да мало тепла. Взрослым что остается на их долю? Позаботиться о потомстве, отложить яички куда следует. Поэтому их жизнь скоротечна и получается вроде как бы строго по деловому: сделал дело и уходи, не мешай жить другим…

Спят ли насекомые? Конечно, спят и многие большие засони. Да еще и какие! Ночные спят напролет весь день, дневные — всю ночь. Всю долгую студеную зиму тоже спят, кто яичком, кто личинкой, а кто и куколкой или даже взрослым. Спят беспробудно, во сне не шевелятся, ничего не едят, едва-едва дышат и медленно худеют. Иначе нельзя, сон долог, беспробуден и тяжек: тот, кто лег голодным, не проснется и незаметно отойдет в небытие, погибнет.

Спят насекомые не только зимой, но и летом, когда вокруг жизнь бьет ключом и все так торопятся. Ранней весной крохотные гусенички яблоневой моли выползают из крохотного домика, заботливо приготовленного матерью, и принимаются жадно поедать свежие молоденькие листочки дерева. Через месяц они уже подросли, окуклились, а в конце мая из куколок вылетают маленькие в белоснежных с черными крапинками одеждах бабочки. Они резвятся неделю и исчезают, оставив на коре яблонь крохотные убежища с яичками. Вскоре из них выходят гусенички и сразу же засыпают на все лето, осень и зиму, и только весной выходят из заточения. Такой сон, независимый от холода и обусловленный ритмом жизни называют диапаузой. Для чего же он гусеничкам яблоневой моли. Да летом листья яблони становятся жесткими и мало питательными. Гусенички могут жить только за счет молоденьких весенних листьев. Вот и приходиться проводить во сне столько времени.

Во взрослую гусеницу яблоневой моли наездник Агенеаспис отложил яйцо. Как только гусеничка окуклилась из яичка наездника выходит личинка, съедает свою добычу, сама становится куколкой и тоже засыпает на долгое лето, осень, зиму и часть весны. Ей прежде времени появляться не к чему, наездник должен появиться только, когда на яблонях разовьются взрослые гусенички. Только на них он приспособился жить.

И так всюду. Очень многие насекомые спят не по воле, а по жестокой необходимости, так сложилась многими тысячелетиями их жизнь и отступать от ее строго распорядка — подобно смерти.

На этом и закончим короткое введение. Оно написано ради того, чтобы читателю были понятны различные, подчас очень сложные, занимательные, а иногда и таинственные истории из жизни народца крошечных размеров, наблюдавшиеся мною во время многочисленных путешествий по лесам, степям и пустыням.

Одинаковые и разные

Насколько по внешнему виду самцы насекомых отличаются от самок? Односложно ответить на этот вопрос невозможно. Конечно, прежде всего, отличие есть в половом аппарате. Но чаще всего его не видно, он скрыт сегментами тела. Многие насекомые, особенно низшие, первично бескрылые, то есть никогда их далекие предки не имели крыльев, (бессяжковые, колемболы, чешуйчатницы, двухвостки) лишены заметных отличий, по которым можно определять пол. Узнать его можно только на вскрытии. Подчас почти не различаются насекомые по полу и у представителей таких крупных отрядов, как двукрылые, жесткокрылые, полужесткокрылые. Иногда самку можно узнать по яйцекладу, у других различия мелкие, ничтожные и, казалось бы, несущественные. Так, ротовые придатки — пальпы самцов кровососущих комаров длинные, тогда как у самок — короче, хотя у комаров рода Анофелес они одинакового размера, но различного устройства. Кроме того, у самцов не развит кровососущий аппарат, его имеют только самки. У самцов ос и пчел больше число члеников усиков, чем у самок. У самцов уховерток церки длиннее, у самцов некоторых видов эмбий они несимметричные, левая короче правой.

По всей вероятности, некоторые различия зависят от того, что самцам приходится активнее искать самок. Так, у самцов глаза всегда больше развиты, чем у самок, содержат больше фасеток. Это различие особенно хорошо выражено у двукрылых. То же и у крошечных комариков галлиц. Крупные глаза у самцов медоносной пчелы, у муравьев и бабочек. Вообще различия полов особенно хорошо заметны на усиках — наиболее чувствительных органах. Большие, широкие и тонкоперистые усики самцов бабочек шелкопрядов и совок сильно отличаются от тонких, как ниточка, усов самок. Самцы комариков галлиц обладают особенно сложными усиками, на них множество разнообразных нитей, выростов, образующих причудливые петли и зигзаги, тогда как у самок они очень просты. Еще бы! Маленьким комарикам нелегко разыскивать своих подруг.

Есть различия и в строении ног. У самцов некоторых жуков ноги шире. У водных насекомых ноги снабжены особенными присосками, помогающими удерживать тело самки. Вместе с тем передние ноги самцов некоторых бабочек так редуцированы, что непригодны для хождения. Впрочем, и у бабочек-нимфалид передние ноги также неразвиты, как и у самок. Значение этой особенности строения тела непонятно. Иногда различия в строении ног связаны с заботой о потомстве, когда она больше падает на долю самок. На лапках передних ног самок семейства Дринида расположены особые щипчики. Ими заботливая мать удерживает своего хозяина, когда откладывает на его тело яички. Лапки самцов нормальны.

Проявляются половые различия и в строении крыльев, иногда сильно изменяясь у одного и того же вида. Особенно изменчивы крылья у клопов. У самцов они часто меньше, чем у самок, неразвиты. Самцы многих тропических палочников обладают крыльями, тогда как у самок их нет. Бескрылые самки встречаются среди эмбий, ос-мутилид, кокцид. Тогда поиски друг друга ложатся на долю мужской половины рода. У таких насекомых изменчивость размеров крыльев самок идет в направлении их исчезновения.

Иногда различия в строении крыльев как будто не имеют отношения к полету. У ночных бабочек различия сказываются только в некоторых особенностях устройства крыла, хотя и у самки и у самца крылья выполняют одну и ту же функцию летательного аппарата. У самцов галлиц рода Ловодиплозис в основании дистальной костальной жилки расположено хорошо выраженное веретенообразное вздутие. По всей вероятности это особый орган чувств, помогающий разыскивать самок, так как усики самцов этого родов примитивны и без сложных нитей.

Многие самки вообще лишены крыльев и превосходно обходятся без них. Таковы некоторые наездники, откладывающие яички в коконы пауков. У них крылья мешали бы маневрированию в логовах пауков, чутких к сотрясению нитей своих ловушек.

Самки, лишенные крыльев, иногда так не похожи на самцов, что не раз вводили в заблуждение энтомологов-систематиков, которые относили пары к различным видам или даже родам. Насколько надо быть осторожным в подобных случаях говорит такой пример моей практики. Изучая ядовитого паука каракурта, я тщательно штудировал единственную в то время об этом пауке книгу маститого энтомолога К. Н. Россикова. В ней описаны одиннадцать видов паразитических перепончатокрылых, откладывающих яички в коконы этого паука. Меня удивила то, что все наездники были известны только по самкам или только по самцам. И те, и другие были отнесены к различным родам. Наблюдения в природе вскоре помогли выяснить в чем дело. Оказывается, Россиков бескрылых самок и крылатых самцов отнес к разным родам. Совместить разлученные пары и уменьшить число описанных новых для науки видов в два раза не стоило большой сложности. Ошибке Россикова способствовало простое обстоятельство: в те времена, когда он изучал каракурта, у наездников рода Пезомахус — врагов этого паука, самцы не были известны лишь потому, что они ошибочно относились к роду Хемителес. Одна оплошность повлекла за собою другую.

По всей вероятности, различна у насекомых одного и того же вида и структура внутренних органов у разных полов. Пока что с достоверностью известно, что мозг самцов общественных насекомых — ос, пчел, муравьев, значительно меньше, чем самок. «Духовная ограниченность мужского рода в данном случае, — пишет известный исследователь пчел К. Фриш, не подлежит сомнению».

Иногда самцы отличаются от самок размерами. Большей частью, когда самцы крупнее, им приходится конкурировать с соперниками, демонстрируя перед ними свою силу.

Бывает и так, что самцы, функция которых сводится только к оплодотворению самок, значительно меньше чем самки. В 1887 году энтомолог Монье у самки одного из обыкновенных червецов Леканиум хесперидиум случайно открыл самца, который обитал внутри тела своей супруги в специальном мешковидном выросте яйцеклада. Малютка-самец фактически вел паразитический образ жизни. До открытия Монье считали, что этот вид развивается партеногенетически, то есть без участия самцов. Весьма возможно, что у многих других насекомых, которые по укоренившемуся мнению размножаются партеногенетически, тоже будут найдены подобные крошечные партнеры.

При сходной форме и окраске самки бывают крупнее самцов. Их крупная величина связана с откладкой большого числа крупных яиц. В три раза больше самцов самки рода Циана, семейства Лазиокампидэ. Крупные и малоподвижные самки известного вредителя леса бабочки непарного шелкопряда. Многие самки муравьев, пчел, крупнее самцов, хотя у пчел рода Антидиум самцы крупнее самок, что является единственным исключением для пчел.

Как уже говорилось, половой диморфизм слабо развит у жуков, но в семействе усачей и пластинчатоусых разница между полами подчас очень значительна. У жуков-оленей, например, сильно развиты мандибулы, боевое оружие при схватке с противниками, а у жуков носорогов, как говорит название, — длинный вырост на переднеспинке. Превосходное оружие — ассиметричные челюсти у жуков-кравчиков в виде изогнутой довольно длинной шпаги. Между жуками-кравчиками нередки драки за обладания жилища. Множественные выросты тела у некоторых, особенно тропических, дровосеков, как будто лишены прямого назначения и поэтому ученые склоны относить их к атавистическим признакам.

Значительно крупнее самок самцы, обитающих в тропиках жуков семейства Брентидэ. Ожесточенные дуэли самцов из-за самок у них — обыденнейшее явление. Среди жуков есть и так называемые рудиментарные самки. Такова самка обыкновенного большого светляка Лампирус ноктилюка, не случайно названная в народе червячком. На него она очень походит внешностью.

У самцов вислокрылок родов Коридалис и Хаулиодес непомерно развитые челюсти. Громадными, перекрещивающимися одна с другой челюстями обладают самцы одиночной осы рогатой сингары Сингарис корнута, обитательницы тропиков.

Иногда самцов можно узнать по какому-либо особенному признаку. Оригинальная окраска и форма голени ног у самцов стрекоз Либелляго калигата. Они расширены кверху, ярко-красные, сужены книзу. Такие ноги непригодны для ловли добычи и превратились в своеобразный аппарат привлечения самок или «паспорт-вывеску», свидетельствующую о принадлежности к виду. Самки стрекоз часто окрашены совсем по-иному, чем самцы и, кроме того, у представителей одного и того же рода бывают в нескольких цветовых вариациях. Очень красиво украшены блестящие с металлическим отблеском чешуйковидные волоски ноги самцов мушек Долихоподида. Расширены и украшены ноги самцов некоторых мушек семейства Платинезидэ.

Половой диморфизм, выраженный в форме и краске, хорошо развит у бабочек. В семействе Папиллионид самец махаон Папиллио парадизеус совсем не похож на самку. Небольшой коричневый самец и крупная белая бабочка уже упоминавшегося злейшего вредителя леса Непарного шелкопряда настолько непохожи друг на друга, что были названы непарными, то есть не составляющими пару. У одного из видов африканских бабочек-парусников — Папиллио дарданус самцы с хвостиками на задних крыльях, общая же окраска желтая с темными полосами, тогда как у самок крылья, округленные без хвостиков, а окраска совершенно иная.

Различно окрашены самки и самцы бабочки травяной медведицы Диакризиа саннио. Такова же дневная бабочка Шоенбергия парадизеа. Резко выражены различия в окраске у многих тропических бабочек, обладающих необыкновенно богатой расцветкой своего костюма. Так самец оной из красивейших бабочек Орнитоптера парадизеа, обитающей в Новой Гвинее, ярко бархатисто-черный, с блестящими зелеными передними крыльями и наполовину золотисто-желтыми длинными узкими хвостиками, тогда как самка значительно крупнее и окрашена в скромные сероватые тона.

Многочисленные виды саранчовых плохо различаются по полу. И все же самки и самцы семейства Прскопидэ так мало похожи друг на друга, что достоверно установить принадлежность их к одному и тому же виду можно только увидев их спаривающимися.

Впрочем, различие полов по окраске или, наоборот, отсутствие этого различия могут быть относительными, так как зрение человека отличается от зрения насекомых. Например, и самка, и самец мотылька Сатурния луна нам кажутся пастельно-зелеными. Однако в ультрафиолетовом свете, который мы не различаем, она выглядит как блондинка, тогда как он — как брюнет. Эту разницу мотыльки должны различать при свете дня.

Иногда половой диморфизм можно вызвать искусственно, воспитывая насекомое в необычной обстановке. Так из гусениц и куколок Люкэна фалеус, содержащихся при температуре 35 градусов, гораздо более высокой, чем в естественных условиях, появляются бабочки с резким половым диморфизмом: самцы отличаются от самок по цвету и по форме крыльев.

Так же, как и у некоторых птиц, самцы насекомых обладают более яркой окраской, чем у самок, облачение которых скорее носит скромный и покровительственный характер и делает их менее заметными для множества неприятелей. Большая опасность, которой подвергаются нарядные самцы, в конечном счете, компенсируется их полигамическими особенностями поведения. Особенно хорошо это правило сказывается среди великих обманщиков — палочников. Самки этого отряда во много раз превосходят самцов своей способностью к подражанию листьям, сучкам и даже цветам растений.

В различиях самок и самцов природа иногда пошла очень далеко, лишив женский пол глаз, ног и крыльев и сохранив лишь органы, необходимые для воспроизводства потомства. В таком виде они похожи на мешочек, набитый яйцами. Таковы самки бабочек-волнянок. Выйдя из куколки, они уже не покидают кокон, и самец, чтобы добраться до самки, разрывает его оболочку. Похожа на мешочек, набитый яйцами, самка бабочки Оикетикус Кирбии, обитающая на какао в Тринидаде (Африка). У нее тоже нет ни ротовых частей, ни ног, ни глаз, ни усиков.

У других бабочек исчезновение органов зашло не так далеко. Бабочка кистехвоста обыкновенного Оргия антиква все же сохраняет еще зачаточные крылья. Самки бабочек пядениц — обдирало Эраннис дефолиария и оранжевого обдирало Эраннис аураптиариа бескрылые или только с зачаточными крыльями. Недавно открытый комарик-хирономида Пантомма натанс обитает во всех стадиях развития в море. Самка его совершенно лишена крыльев, тогда как у самца они короткие, непригодные ни к полету, ни для плавания.

Похожа на червячка самка бабочки улитки Аптерона кренулелля. Впрочем, как мне удалось доказать, у части куколок в теле образуются яички и маленькие гусенички, то есть происходит размножение без участия самца, да еще и в куколочной стадии. Самки многих видов жуков-светляков семейства Лапмеридэ червеобразны, бескрылы и скорее напоминают личинок, чем взрослых насекомых.

Сирф геликоптер

В ущелье Кегеты у небольшого утеса, там, где дорога делает крутой поворот, над куртинкой высокого шиповника в воздухе висит черная точка. Это какая-то крупная муха подобно геликоптеру повисла на одном месте. Можно ли равнодушно проехать мимо нее? Пока остановлена машина, муха бросается в сторону, описывает несколько зигзагов и снова застывает в воздухе.

Если не делать резких движений, то тихо нетрудно подойти к парящему насекомому. Тогда становится хорошо видны темная грудь и почти черное брюшко со светлой перевязью. На крыльях, их форму не различить при столь быстрых взмахах, по-видимому есть черное пятно, так как в воздухе протянулась черная полоска. Вот и другая такая же муха застыла в сторонке, а вот и третья, четвертая…

Мухи парят только над кустами шиповника у небольшого утеса, больше их нигде нет. Это избранное место, своеобразный их ток. Полет же в воздухе не простой, а брачный и участвуют в нем одни самцы.

Иногда пара мух затевает состязание и тогда в воздухе мелькают едва уловимые глазом стремительные броски, виражи, внезапные подъемы и падения. Потом мухи разлетаются в стороны и вновь каждая надолго застывают в воздухе, будто подвешенная за невидимую тоненькую ниточку. Или одна из мух снижается, наспех лакомится цветами, пьет воду. Без пищи долго не выдержать такую напряженную работу крыльев.

Хорошо бы поймать одного виртуоза. Но в горах очень быстро меняется погода и пока я достаю сачок, из-за скалистых вершин ущелья выплывает темная туча и заслоняет солнце. Сетка дождя закрывает все: и зеленую поляну с цветами, и небольшой утес, и скалистые вершины. Сразу становится холодно. Дождь все сильнее и сильнее. На дороге появляются лужицы, в них вздуваются и лопаются пузыри. Потом светлеет, дождь затихает, еще несколько минут и облака уходят за другие скалистые вершины, а в нашем ущелье уже светит горячее южное солнце, в воздухе появляются насекомые и не верится, что недавно было так неуютно и холодно. И опять над куртинкой шиповника повисают в воздухе мухи-геликоптеры.

Сейчас поймаю застывшую в воздуху муху. Нужно только хорошенько примериться и точно взмахнуть сачком. Взмах сачка сделан правильно, быстро. Но сачок пуст и нет в нем никакой мухи. Куда она могла исчезнуть? Снова осторожно подкрадываюсь, прицеливаюсь. И опять неудача. Муха так ловка, ее броски в стороны так быстры, что ей не стоит никакого усилия увернуться от опасности. Попробую сделать очень быстрый взмах сачком изо всех сил. Но сачок опять пуст, а муха, как бы дразня, покачивается в стороне на своих быстрых крыльях.

Опять находят тучи и моросит дождь. Не поискать ли строптивых мух в траве? Ведь должны же они где-то прятаться! И вскоре я, хотя и мокрый от дождя, но с удачным уловом, с четырьмя большими мухами.

Это черные сирфиды, все самцы. У них темно-коричневое пятно на каждом крыле, большие коричневые глаза, желтый лоб, длинный черный хоботок, иссиня-черная грудь, покрытая жесткими черными волосками и такое же черное брюшко со светлой перевязью. Собственно это — окошечко в черном домике, прозрачный сегмент, за которым не видно никаких органов и зияет пустота.

Вечером дома под бинокуляром вскрываю брюшко сирфа. Оно пусто, наполнено воздухом и разделено тонкой и прозрачной перегородкой. На внутренней стенке брюшка снизу заметны белые веточки трахей, посредине — тоненькие нервные тяжи, сверху — спинной кровеносный сосуд и едва различимый тяж кишечника.

Вот так живот, содержащий один воздух! Где же печень, жировое тело, мальпигиевые сосуды и многое другое?

Только на самом конце брюшка, за тоненькой перегородкой, в желтой и прозрачной крови плавает густое сплетение трахей, да клубочек трубчатых половых желез.

Воздушные мешки имеют почти все летающие насекомые. Но такие большие известны только, пожалуй, лишь у цикад. Эти воздушные мешки хорошее подспорье в полете. Благодаря им у насекомого уменьшается удельный вес. Кроме того, под влиянием усиленной работы мышц, а также солнечным лучам, воздух в мешках прогревается и тогда брюшко начинает выполнять роль аэростата. Нагреву воздуха способствует и черный цвет сирфов. Все это, кстати, при столь длительном полете на одном месте. У самок ничего подобного нет, и все полагающиеся органы на месте и, кроме того, хорошо развитые яйцевые клетки.

В муравейниках живет муха Платифага. Самец этого квартиранта обычен, тогда как самка бескрыла, с уплощенным, как у таракана, телом, и внешне совсем непохожа на муху. Червеобразная самка одного из комаров-хирономид Понтмиа натанс. Она без антенн, ротовых органов, крыльев, передних ног и не покидает жидкий ил, в котором жила личинкой. Впрочем, до некоторой степени рудиментарен и самец. Крылья его коротки, непригодны для полета, средние ноги утолщены и не годны для ходьбы. Двигаются самцы при помощи длинных передних и задних ног.

Рудиментарны самки некоторых видов насекомых, ведущих паразитический образ жизни. Самка жука тараканного веерника Фипидус пектиникорнис червеобразна и живет в теле таракана. Самец же — обычный жук. Также червеобразны и самки своеобразных насекомых веерокрылок, паразитирующих в теле пчел и некоторых других насекомых. Самки мух семейства Стреблидэ, паразитов летучих мышей, вначале крылатые, но как только добираются до своего хозяина и прикрепляются к его телу ниже уха, лишаются крыльев и ног и превращаются во вздутые мешочки.

В многообразном мире насекомых известны случаи, когда роли самца и самки меняются, и рудиментарными становятся самцы. Крошечные самки бластофаги, опылители фиговых деревьев, крылатые, подвижные, обыденной внешности, тогда как их самцы бескрылы и никогда не покидают полости плода, в котором вывелись и оплодотворили самок.

Половой диморфизм в окраске и форме иногда принимает сложные формы. У одного и того же вида оказывается два или даже более типов, чаще всего самок. Самки бабочки светлого парусника бывают или желтыми с черным рисунком или черновато-коричневыми с черным рисунком. Существует несколько форм самок бабочки парусника Папиллио дарданус, сильно отличающихся друг от друга. Предполагают, что каждая форма подражает определенному виду несъедобных бабочек Данаид. Несколько типов самок крылатых и бескрылых самцов существует у пчел и муравьев. Среди паразитических перепончатокрылых много видов агаонид, обитающих в Африке, Австралии и Южной Америке, у которых существуют две формы самцов — крылатые и бескрылые, а у самца Крабидиа кокоана средняя пара ног отсутствует и на их месте — двучлениковые придатки.

Различно биологическое назначение полов насекомых сказалось и на некоторых особенностях их развития. Чаще всего самцы развиваются быстрее самок, количество их линек меньше, прежде чем стать взрослыми. Природа, как бы представляет им запас времени на поиски самок. На одну стадию развития меньше у самцов бабочки волнянок. У самок, кроме того, интенсивность прироста тела иногда в несколько раз выше, чем у самцов. Личинки самок кокцид переходят во временную фазу, минуя стадию покоя, тогда как самцы за личиночной фазой впадают в покой, слагающийся из двух стадий — пронимфы и нимфы.

Мелкие признаки, которыми пользуются систематики в определении видов, по-видимому, не всегда соответствуют какому-либо явному функциональному значению, так как они важны только в брачной биологии, по ним насекомые различают друг друга.

Итак, наряду с видами, у которых нет четких различий между полами, существует и хорошо выраженный половой диморфизм. Самки отличаются от самцов размерами, формой, различными придатками, окраской. Отчасти это облегчает распознавание своего вида от других близких видов, служит как бы учетной карточкой видовой принадлежности, различной жизненной функцией, назначением, накладывающих отпечаток на внешний облик.

Как находят друг друга

Насекомые разные: большие, маленькие, совсем крохотные. Есть среди них многочисленные, есть и очень редкие. Некоторые быстро летают, бегают, другие ползают с трудом, медленно. Какими бы не были насекомые для каждого из них самое ответственное и трудное время — поиски друг друга в брачный период. Особенно сложна эта задача для крошечных, малоподвижных, очень редких. В жизни каждого насекомого бывают взлеты и падения, и когда по какой-либо причине вид вымирает, становится редким, то для встречи друг с другом, и для хороших летунов наступают нелегкие дни жизни.

Большинство насекомых ведет одиночный образ жизни и когда приходит пора должны разыскивать себе пару. Даже стадные насекомые, живущие скопищами, перед тем как превратиться во взрослых, чаще всего самцы расселяются во все стороны и живут по одиночке, отчасти, чтобы избежать конкуренции в пище, отчасти же ради устранения возможного внутрисемейного скрещивания — инбридинга. Представьте себе одинокого человека, лишенного средств связи, на необитаемом острове, размером сто на сто километров, поросшем густым лесом. Если исключить случайность, ему также трудно найти другого такого же одинокого человека, как, допустим, и маленькой колемболе, длиной в один миллиметр, оказавшейся одной на площади в один квадратный метр. Не найдешь пару, не дашь потомства, сгинет род и не оставит никого после себя. Много, очень много видов исчезло в годы ненастий, не сумев вовремя встретиться друг с другом. Не напрасно кое-кто приспособился даже к девственному размножению без участия самцов. Вот почему и выработались удивительнейшие приспособления связи между собою. Это и запах, и звуки, и зрительная сигнализация, и многое другое, в том числе и способы связи еще неразгаданные современной наукой.

Познакомимся с тем, как насекомые разыскивают друг друга.

Разыскивают друг друга по запаху

Органы обоняния и крошечные лаборатории, вырабатывающие летучие химические вещества стоят на первом месте среди многочисленных поисковых приспособлений. Это чаще всего волоски, соединенные с чувствительными клетками, или обонятельные ямки, или сложно устроенные усики. У пчел многочисленные обонятельные поры находятся вместе с осязательными волосками на усиках. Ощупывая усиками в темноте жилища окружающее, они не только обоняют, но одновременно и осязают. То же, по-видимому, и у муравьев. Тараканы воспринимают запахи также усиками. У самца мушки дрозофилы органы обоняния находятся, как и у многих других мух и комариков, на передних ногах. Лишенные их самцы не способны различать самок как своего, так и чужого вида.

Использовать запах выгоднее чем звуки, их могут услышать другие, и в том числе враги. Запахи легче уловить, чем заметить что-либо глазами. Органы чувств, наконец, могут быть настроены на прием очень ограниченного набора запахов или только одного и, таким образом, достичь высокой степени специфичности и необыкновенной остроты. Насекомые, обладающие способностью производить и улавливать специфические пахучие вещества, обычно не нуждаются в других поисковых приспособлениях, у них нет звуковых аппаратов и зрение развито слабо. Тем более возможности организма не беспредельны. Успешное развитие какого-либо одного органа идет за счет исчезновения другого или других органов. Это правило особенно хорошо проявилось у бабочек и у саранчовых. Те из них, кто умеет находить друг друга по запаху, лишены звуковых аппаратов и, наоборот, поющие лишены органов обоняния и органов, вырабатывающих пахучие вещества.

У насекомых вообще зрение развито плохо. Может быть, еще и поэтому обоняние стало одним из самых острых чувств. Самцы непарного шелкопряда, как было доказано многочисленными экспериментами, улавливают запах самки с расстояния около трех километров. Этой бабочке не уступают самцы соснового пилильщика Диприон симилис, случайно завезенного из Евразии в Америку. В ловушку с одной самкой в среднем залетает около тысячи самцов. Даже после гибели самки выделяемое ею пахучее вещество еще долгое время привлекает самцов.

Энтомолог Верто описывает, как в Австралии он, поместив самку шелкопряда в карман сюртука, вошел в свой дом, окруженный целым роем самцов состоящем из не менее двух сотен насекомых. Специфический запах таракана уже улавливается в концентрации, примерно, двадцати молекул на один кубический метр воздуха.

Настойчивые поиски

Два года подряд не было дождей и все высохло. В жаркой пыльной пустыне медленно умирали растения. Не стало ящериц, опустели колонии песчанок, исчезли многие насекомые. А бабочки Orgyia dubia будто только и ждали такого тяжелого времени и размножились в массе. Все кусты саксаула запестрели гусеницами в ярко расцвеченной одежде с большими белыми султанчиками, красными и желтыми шишечками и голубыми полосками. Солнце щедро греет землю, зеленые стволики саксаула сочны и гусеницы быстро растут, потом тут же на кустах плетут из тонкой пряжи светлые просторные кокончики. Проходит несколько дней и из уютных домиков вылетают маленькие оранжевые в черных полосках бабочки. Это самцы.

А самки? Они остаются в коконах и не похожи на бабочек: светло-серые комочки, покрытые коротенькими густыми волосками без глаз, без рта, без ног, без усиков. Комочек, набитый яйцами.

Нарядные и оживленные самцы торопятся. Едва наступает ночь как тысячи бабочек взмывают в воздух и начинаются стремительные полеты. Бархатистые комочки в кокончиках испускают неуловимый аромат, перистые усики самцов издалека его ощущают. Вот кокон найден. Бабочка разрывает его оболочку и пробирается в домик бархатистого комочка.

Затем продолжаются поиски другого комочка. Самка заделывает брешь в стенке кокона волосками со своего тела и начинает откладывать круглые, как шарики, перламутровые яички. С каждым днем кучка яиц увеличивается, а тело матери уменьшается и под конец превращается в крохотный кусочек, едва различимую соринку. Дела все завершены. Жизнь покидает ее тело.

Вскоре из яичек выходят маленькие гусенички с такими же белыми султанчиками, оранжевыми точечками и голубыми полосками. И так за лето несколько раз.

Сегодня осенней ночью особенно ярко сверкали звезды и упругий холодный ветер забирался в спальный мешок. Все спали плохо, мерзли. Когда посветлело машина покрылась инеем и тонкие иглы его легли на постели. Скорее бы солнце и тепло! Наконец, оно вышло из-за горизонта, пригрело, обласкало. Все мучения холодного ночлега остались позади, будто их и не было. Вскоре мы пустились на машине в стремительный бег по холмам, волоча за собой длинный хвост белой пыли.

Вот и саксаульник. Здесь много отличного топлива, нам теперь не страшен холод. И — какое везение! Всюду мечутся стремительные желтые в черных полосках бабочки. Они изменили поведение и летают теперь днем, будто зная что ночь погрузит холодом все живое в оцепенение.

На кустах кое-где еще видны гусеницы. Успеют ли они развиться? Хотя поздней осенью еще выдаются теплые, почти как летом, дни. Но кто отстанет в развитии, к наступлением зимы погибнет от морозов.

Многие гусеницы застыли в странных позах, повисли на верхушках деревьев. Они мертвы, погибли от какой-то заразной болезни и тело их под тонкой шкуркой превратилось в жидкую коричневую массу. Хорошо бы выделить микроба возбудителя болезни гусениц, размножить его на питательной среде и опрыснуть им саксаул. Так можно предупредить массовое размножение вредителя и предотвратить вред, который нанесла саксауловым зарослям армия этих прожорливых насекомых.

Самцы без устали носятся в воздухе, совершая замысловатые зигзаги. Так лучше: труднее попасться птице или хищной мухе ктырю и легче обнюхивать воздух.

Замечаю: все бабочки летят поперек ветра. В этом заложен определенный смысл, только так и можно найти по запаху самку.

Временами неуемные летуны падают на землю и мелко-мелко трепеща крыльями, что-то ищут на ней. Что им там нужно? Ведь их странные супруги должны быть в светлых кокончиках на ветках саксаула. Неужели самки изменили обычаям, покинули саксауловые кусты и спустились вниз. Надо внимательно присмотреться к саксаулу. Да, на нем всюду только одни пустые и старые коконы и нет нигде свежих. Ни одного! Надо последить и за бабочками.

Вот четыре кавалера слетелись вместе, реют над кустиком полыни, мешают друг другу, хотя между ними нет и тени враждебности. Вскоре три бабочки улетают, остается одна. Первый час бабочка не покидает избранного ею места и за это время в земле выкопала едва заметную лунку. Скучно смотреть на нее. К тому же день короток и так мало времени.

К бабочке-труженице все время прилетают другие. Покрутятся, попробуют нежными ножками рыть твердую землю и исчезают. Осторожно прикасаюсь пером авторучки к светлой каемке крылышка бабочки и делаю на ней черную меточку. Она так занята, что ничего не замечает. Теперь пусть продолжает поиски, а я посмотрю за другими самцами. Нелегко за ними следить, такими быстрыми. Но мне сопутствует удача. Вот один самец после сложных пируэтов в воздухе упал на землю, трепеща крыльями прополз против ветра, быстро-быстро закрутился на одном месте, ринулся в основание кустика полыни и исчез. Что он там делает? Прошло десяток минут и бабочка вылетела обратно, взмыла в воздух.

Я бросился к кусту. Среди мелких соринок ловко спрятался совсем невидимый кокон и в нем притаился бархатистый комочек. На прежнем же месте все тот же самец с черной отметкой на крыле мается. Кажется, у него истощилось терпение. Или, быть может, он убедился, что поиски его пусты, он жертва ошибки инстинкта. Бабочка взлетает в воздух и, сверкнув зигзагом, уносится вдаль.

Но покинутое место странных поисков не остается пустовать. Вскоре находится другой самец и с таким же рвением принимается рыть землю слабыми ножками. И все снова повторяется.

Солнце склонилось к далекому горизонту песчаной пустыни Таукумы. С другой стороны заголубели горы Анрахай. Застыл воздух и вся громадная пустыня Джусандала с саксауловыми зарослями затихла, замерла, готовясь к долгой холодной ночи. Мы разжигаем костер.

А самец все толкется у ямки. Это уже третий неудачник. Окоченевающий от холода, слабеющий с каждой минутой, он все еще пытается рыть землю. Осторожно кладу его в коробочку и ковыряю ножом почву. Появляется что-то желтое, я вижу кокон с бархатистым комочком!

Оказывается не было никакой ошибки инстинкта, не обманывало чутьистых самцов обоняние, не зря они тратили силы, работая изо всех сил своими слабыми ножками и пытаясь проникнуть к бархатистому комочку, просто тут была какая-то особенная самка, глубоко закопавшаяся в землю. Быть может, она собралась проспать лишний год? Такие засони, представляющие своеобразный страховой запас на случай какой-либо климатической катастрофы, встречаются среди насекомых нередко. Но тогда бы она не излучала запах, по которому к ней слетались самцы.

Но сколь разна настойчивость самцов в поисках самок, какова сила сигнала, проникающая от нее в воздух из-под земли и какова его природа? Как много загадок таят в себе эти маленькие жители Земли!

Дружные полеты

День близится к концу. Пора выбирать бивак. Перед нами как будто хорошее и красивое место: с высокого обрывистого берега видны зеленый тугай, заречные дали и синяя каемка далекого хребта Заилийский Алатау. Но найти площадку для ночлега нелегко. Вот эта, пожалуй, хороша, хотя с одной стороны расположена колония песчанок, с другой — колючие кусты.

Поставлена машина, пора стелить тент, растягивать полога. Но чистая площадка оказывается занята, ее пересекает оживленная колонна муравьев-жнецов. Они сейчас вышли на поиски урожая. Весна ныне сухая, травы плохие, жнецам придется голодать, да еще мы устроились на их дороге.

Придется переезжать! Но выход быстро находится. Я насыпаю возле муравьиного холмика кучку пшена, от нее протягиваю дорожку из зерен в сторону в колючие кусты. Среди муравьев переполох. Какая чудесная находка! Сборщики хватают зерна, спешат с ними в гнездо. Вскоре на чистой площадке нет ни одного муравья, все переключились на заготовку пшена. Теперь колонна тянется в кусты, хватит им работы на всю ночь, можно спать спокойно.

Следующий день удивительно тихий и теплый. Не шелохнутся тугаи, замерли травы, на синем небе ни одного облачка, светит солнце, от нагретой земли струится воздух и от него колышется горизонт. Все небо унизано цепочками журавлиных стай. Теплый день поторопил их на родину. Жаворонки будто захлебываются в безудержных песнях. И у жнецов тоже важное событие: из входов гнезда показываются головки осторожных самок, поблескивают прозрачные крылья, одна за другой выбегают наверх, торопясь, взмахивают блестящими крыльями и уносятся вверх в необъятную синеву неба. За несколько мгновений полета муравей превращается в едва заметную точку, потом и она исчезает, лишь иногда на солнце отблеском сверкнув крыльями. Несколько самок поднимаются не как все, а по-своему, строго вертикально. Муравьи одинаковые, а характеры разные!

Не только наш муравейник выпускает на волю своих питомцев. Сегодня для всех муравьев-жнецов день свадебных полетов. Воспользовались неожиданным весенним теплом и тихой погодой.

Кое-кто уже успел отлетаться и сбросить крылья. Ползут по земле молодые самки, ищут убежища.

Вдоволь насмотрелся на полеты жнецов, собираюсь в поход. Но в последний момент вижу странное. Сверху вниз на муравейник медленно опускается сверкающий на солнце комочек. За ним отвесно падает другой. Это пары: самцы с самками. Они приземляются прямо на муравейник в самую гущу возбужденных муравьев. Возле них сразу же собирается толпа. Крылатых самок хватают со всех сторон, тащат в подземелье. На ходу от них отваливаются чудесные и теперь ненужные крылья.

Неужели некоторые самки поднимаются строго вертикально над своим родительским гнездом, чтобы там высоко встретив себе пару возвратиться обратно в родное жилище? Но кто они эти особенные избранницы, за счет которых происходит пополнение родительниц большой семьи, почему именно они так поступили, а другие навсегда унеслись вдаль, в мир неожиданностей? Если муравейник нуждается в производительницах, почему нельзя обойтись теми, кто бродит сейчас всюду по земле в поисках пристанища? Сколько их бездомных, одиноких и беззащитных самок! Среди них так мало удачниц. Большинство погибнет от разнообразных недугов, болезней и врагов.

В стороне от машины на ветке кустика караганы висит походный резиновый умывальник. Под ним земля влажна и на этом крохотном участке молодая самка, едва сбросившая доспехи свадебного полета, спешно роет землю, готовит начало обители.

Для жнецов влага — первое и непременное условие жизни, встретив участок влаги она не подозревает, что вокруг него жаркая земля, иссушенная зноем.

У каждого насекомого время для брачных дел строго определенное. Иногда оно тянется месяц, иногда неделю, иногда же часы. Это время отработано длительной эволюцией жизни насекомого, твердо установлено и тот, кто опоздал, вышел из «графика», не дает потомства, отметается жизнью. Брачный период может быть в самое разное время года от ранней весны до поздней осени. Есть насекомые, у которых он протекает даже в теплые дни зимы.

Брачные полеты муравьиных львов

Возвращаемся из пустыни. Жара все та же, но будто чуть-чуть повеяло прохладой, стало легче дышать. Оказывается, подъезжаем к пойме реки Или. Здесь другой климат, испарение воды понижает температуру, нет зноя и сухого воздуха.

Вот и маленькие тугайчики из лоха. Они кажутся совсем темными на фоне светлой пустыни. Здесь тени вдоволь под каждым деревом. Как мы по ней соскучились! Выбираем самую большую и густую тень, останавливаемся, изнеможденные вываливаемся из машины, с чувством облегчения бросаемся на прохладную землю. Кончились наши страдания!

Видимо весной здесь перепадали дожди и растения, хотя и выгорели, покрывают землю. Возле тугайчика расположена большая полянка, такыр с потрескавшейся землей, но заросший мелкой травкой. Часть растений — в крохотных розовых цветочках, другая — покрыта противными колючими семенами. Весной здесь было настоящее озерко и по краям полянки прибило волнами валик мелкого мусора. Сейчас, глядя на сухую потрескавшуюся землю, как-то в это не верится.

Вечереет. Над полянкой взлетают муравьиные львы. Вся полянка сверкают в лучах заходящего солнца их большими прозрачными крыльями, покрытыми мелкой сеточкой. Сюда собрались их сотни. Никогда не видал такого большого скопления этих насекомых. Как они нашли друг друга?

Каждый муравьиный лев занял свое местечко, пляшет над ним в воздухе: вверх-вниз, немного в одну сторону, потом — в другую. Конец брюшка воздушных танцоров в длинных, свисающих книзу отростках.

Муравьиные львы собрались сюда с ближайших барханов, где прошло их детство в ловчих воронках. Выбрали танцевальную площадку!

Какое сильное преображение претерпевает это насекомое в своей жизни. Не верится, что грациозные и совершенно беззащитные плясуны в детстве сидели в воронках коварными хищниками с длинными кривыми, как кинжалы, челюстями и большим плоским брюшком. Сейчас бывшие подземные жители очень зорки, осторожны, прекрасно меня видят, всюду их много, но я иду по полянке и вокруг меня — необитаемая зона, все кто рядом, прячутся. Поймать их нелегко. Рассматриваю муравьиного льва через лупу и вижу замечательно выразительную головку, большие, состоящие из величайшего множества мелких глазков — омматидиев глаза поблескивают, отражая солнце, красивые усики торчат кверху подобно рожкам.

Солнце, большое и красное, садится за горизонт и муравьиные львы начинают бесноваться, крылья их сверкают красными отблесками над полянкой. Танцевальная площадка работает во всю.

Кое-когда с барханов прилетает скромной внешности самка и прячется в траву. У нее нет придатков на брюшке. Но самка, попавшая в столь многочисленное мужское общество, почему-то не привлекает внимания. Танцы продолжаются сами по себе и имеют какое-то особенное ритуальное значение, предшествующее оплодотворению. Многим насекомым для созревания половых продуктов требуется период усиленных полетов. Наверное, так и здесь. Еще, быть может, как не обойтись без предположений, широко расставленные в стороны придатки источают запах, привлекающий самок. В большом обществе запах должен быть сильнее. Я старательно обнюхиваю кончики брюшка самцов, но ничего не ощущаю. Может быть, здесь дело даже не в запахе, а в особенном излучении.

Полянку заняла небольшая поросль вьюнка и на ней собралось более десятка ярко-зеленых вьюнковых листогрызов. От них, не то что от муравьиных львов, исходит сильная и неприятная вонь.

Долго ли будут продолжать свои пляски муравьиные львы, они ничем не питаются и живут за счет запасов, накопленных еще в детстве.

Присмотревшись, различаю два вида муравьиных львов. Один крупнее другого, на брюшке у него не столь длинные отростки. Оба вида мирно уживаются на одной площадке, хотя одних больше в ее восточной части, других — в западной.

Еще больше темнеет. Пора прекращать наблюдения. Но во что превратились мои брюки! На них настоящая корка из цепких колючих семян. Хватит теперь мне работы. Придется служить растению, расселять его семена, сбрасывая со своей одежды.

Рано утром муравьиных львов не видно. Забрались на день поближе к земле, прижались к стеблям растений, усики вытянули кпереди, крылья тесно прислонили к телу, стали как палочки, невидимы, незаметны.

Жаль, что не могу проследить до конца брачные дела муравьиных львов. Пора продолжать путь обратно к дому. Удастся ли когда-нибудь увидеть такое большое скопление этих насекомых, если за всю жизнь встретил только раз. Может быть, удастся!

Среди бабочек известно много чутьистых самцов. Рекордсменом по чутьистости считается самец бабочки Арктиа селена. Как было точно установлено, он улавливает запах самки с расстояния в одиннадцать километров! Энтомолог Лабоннефон за ночь на одну самку собрал 125 самцов этой довольно редкой бабочки. Ученый вскоре потерял терпение от множества слетевшихся бабочек и закрыл окно своей комнаты. Но через несколько минут спустя он услышал шорох: самцы забрались в дымоход старой печки комнаты. Энтомологи не раз выражали сомнение исключительной чутьистости этой бабочки, и, повторяя эксперименты, всегда получали положительный результат. Такая необыкновенная способность трудно объяснима, так как, если даже предположить, что крошечная железа самки состоит только из одного пахучего вещества, то разведение его в воздухе в радиусе только девяти километров будет равно одной молекуле на один кубический метр! Только ли в запахе тут дело, и нет ли какой-либо радиации вещества, выделяемого самкой!

Бабочка-путешественница

День не обещал быть хорошим. Ночью по палатке монотонно шуршал дождь, а утром все небо закрыли серые облака. Они тянулись в одну сторону по ветру с запада на восток нескончаемой вереницей друг за другом. Сыро, зябко. Накрапывает редкий дождик, никто из палатки не желает выбираться. Но до каких же пор валяться в постели! Одеваюсь потеплее, отправляюсь бродить.

Пустыня чуть-чуть позеленела, белые тюльпанчики вытянулись двумя листочками. Муравьи жнецы рады такой погоде, расширяют жилище, пока земля сырая и ее легко рыть. Еще пробудились шустрые муравьи проформики. Из тугаев в пустыню выбрались фазаны, щиплют коротенькую травку, соскучились за зиму за зеленью. Иногда в небе коротко пропоет жаворонок-оптимист, остальные молчат. И — больше никого! И все же лучше, чем в палатке.

Дождь почти перестал. Немного посветлело. Наконец, вижу летит одна за нею другая серенькие бабочки. Потом еще. Все на юг, будто сговорились. Неужели переселяются! Бабочки нередко совершают перекочевки подобно птицам. Ну, конечно, что же может быть другое!

Пытаюсь поймать бабочек. Но они, шустрые, ловко увертываются. Температура воздуха невысока, не более восьми градусов тепла. Наверное, согрелись в полете. Мне тоже стало жарко от погони за летуньями. Бабочкам помогает превосходно отработанный прием спасения от врагов. Зачуяв опасность они мгновенно падают на землю, притворяются мертвыми и лежат незаметным серым комочком. На светлом фоне пустыни не сразу разглядишь, но сегодня земля сырая, темная, серый комочек виден хорошо.

Бабочки оказываются пяденицами, небольшие, серенькие с едва заметными темными волнистыми линиями поперек крыльев. И все до единого самцы!

Странное совпадение. Ведь не может же быть такое, чтобы в путешествие отправлялась только одна мужская половина рода.

Потом смеюсь над собою. До чего же легко впасть в обман. Иногда знание приносит не только пользу, но и вред. Если бы я не знал, что бабочки путешествуют, то сразу бы догадался в чем дело. Никакого переселения нет. Летят же все в одну сторону на юг просто наперерез ветру, который дует с запада. Так удобнее обнюхивать воздух, искать по запаху своих подруг. Те, наверное, сидят под кустиками, дожидаются суженых.

Но все же почему направление полетов выбрано на юг, а, допустим не на восток или запад. Так тоже будет наперерез ветру? Этого я не знаю и догадаться не в силах. Возможно, еще необходим ориентир на свет, на солнце.

Встреча с бабочками начинает не на шутку интриговать и я нашел увлекательное занятие. Попробую теперь поискать самок. Бегу в то место, куда садится бабочка. Но зря! У бабочек тактика небольших перелетов с частыми остановками. Так, видимо, безопасней и неутомительно.

Но вот одна села не зря. Рядом с нею точно такая же пяденичка, только помельче, брюшком потолще, усиками скромнее, без сомнения самочка. Видимо не случайно самцы крупнее самок. Им приходится немало летать в поисках подруг.

Самец увивается вокруг самочки, ему отвечают благосклонностью. Но брачное свидание продолжается недолго, самочка, проявляя неожиданную прыть, быстро семеня ножками, отбегает в сторону сантиметров на тридцать, прячется под кустик и там замирает.

Самец, будто обескураженный потерей подруги, мечется на том месте где произошла встреча, не сходит с него, не догадается отбежать подальше. Какой странный! Или, быть может… Впрочем, надо проверить.

Засаживаю неудачливого кавалера в морилку. Надо узнать кто он такой. Вынимаю из полевой сумки маленькую лопаточку, поддеваю ею землю на том месте, где произошла встреча бабочек и отношу ее в сторону. Подожду что будет!

Не знаю, то ли мне посчастливилось в этот серый день, то ли действительно оказался прав в своих догадка. На лопаточку вдруг садится другой самец, вибрирует крылышками, трепещет усиками. Значит самочка, ожидавшая ухажера, излучала призывной аромат. Им она пропитала землю и как только была оплодотворена, моментально прекратила выделение запаха. Но его остатки сохранились на кусочке земли, где она сидела. Может быть, она нарочно надушила не столько себя, сколько землю, чтобы потом вот так незаметно скрыться, избежав излишних притязаний от тех кто ищет подруг.

Но, как велика чутьистость самцов! Усиленно нюхаю землю на лопаточке. От нее пахнет сыростью, плесенью, мокрой землей и больше ничем. Мое обоняние бессильно уловить сигнал крошечной бабочки, перистые же усики самцов настроены только на него, они совершенный и узко специализированный орган.

Решил еще подождать визитеров. Но никто более не показался. Видимо запах испарился вместе с моим терпением.

Органы, выделяющие пахучие вещества, расположены в самых различных частях тела и, судя по всему, развились в процессе эволюции видов, независимо от принадлежности к роду или семейству. Пахучие вещества, способные привлекать на расстоянии насекомых разного пола, предложено называть феромонами.

Сосновый пилильщик Диприон симилис выделяет феромон члениками брюшка. У самцов многих бабочек имеются специальные чешуйки, так называемые андроконии, в основании которых и находятся железистые клетки, выделяющие секрет для привлечения самок. Самцы бабочки репницы, брюквенницы, капустницы выделяют пахучие вещества из особых чешуек или волосков, соединенных с железами, расположенными на крыльях. Пучки душистых волосков располагаются даже в пределах одной систематической группы в разных частях тела. Например, у бабочек Нимфалид, подсемейства Донании душистые волоски находятся на конце брюшка самцов, а у Итонини — на верхней стороне заднего крыла. Самец бабочки Данас гилиппус имеет пару выдвигающихся наружу кисточек, покрытых тонким слоем шарообразной пыльцы. Кроме того, есть еще две железы в виде карманов на нижней поверхности задних крыльев. У капустной совки Баратра брассика самки выделяют феромоны из копулятивных придатков. Самки летают строго до пяти часов утра. В это время они выдвигают наружу половые придатки и водят из стороны в сторону конец брюшка.

Запах, выделенный пчелиной маткой, отправившейся в полет, действует в радиусе до одного километра. Интересно, что он наиболее эффективен на большой высоте. Если же самка находятся в пяти метрах над землей, трутень не обращает на нее никакого внимания, что было довольно убедительно доказано многочисленными и безукоризненными экспериментами. Вероятно самка, поднявшаяся на большую высоту, тем самым подтверждает свою физическую полноценность и способность обосновать будущую семью, на земле же может пахнуть и самка хилая, нежизнеспособная.

Пчелиная матка выделяет пахучие вещества из больших челюстных желез. Самцы многих видов мух Атеригона на конце брюшка имеют особый гибкий придаток из трех лопастей черного цвета, которые выделяют какой-то летучий запах, так как самец при ухаживании старается расположить конец брюшка поблизости от головы самки, двигая к тому же им из стороны в сторону. Форма и пропорции придатка различаются у разных видов, и эти признаки используются систематиками. У шмелей пахучие железы расположены у основания челюстей. Летая на своем участке, они покусывают ветки и травинки, оставляя на них пахучие метки. Разные виды шмелей обладают и разными запахами и, кроме того, метят окружающие предметы на различной высоте. Самка, обнаружившая такую метку, останавливается возле нее, ожидая самца, который время от времени проведывает свои брачные уведомления.

Самцы скорпионовых мух Харпобиттакус нигрицепс и Харпобиттакус австралис выпячивают красноватые пузырьки между шестым и седьмым и седьмым и восьмым сегментами, распространяющие затхлый запах, привлекающий самок. Самки ручейника Гидроктила пилохрикорнис обладают пахучим органом, привлекающим самок, расположенным на голове. Он похож на палец перчатки, выпячивающийся наизнанку и прикрытый в покое крышечкой. Самка одного из видов хрущей, ожидая появления самца, выпячивает через половое отверстие внутреннюю часть полового аппарата с пахучими железами. Самцы плодовой мухи Цератис токуют в воздухе с вздутыми гениталиями, выделяя запах привлекающий самок.

Необыкновенная чувствительность насекомых объясняется отчасти тем, что органы обоняния узко специализированы и улавливают только один запах. Ко всему другому они не чувствительны. Их сила — в строгой избирательной способности. Например, самки бабочки Пахис бетула находят самку буквально в облаках табачного дыма. Непарный шелкопряд не обращает ни малейшего внимания на аромат горячего хлеба, маринованных огурцов или жареного мяса. «Наш нос, — пишет энтомолог Л. Д. Мили, — по крайней мере, в пять раз чувствительней обонятельного органа пчелы к запаху розмаринового масла, но пчела в сорок раз чувствительней нас к метилгептанону! Каждому виду присущ особый спектр запахов».

По разному воспринимают запахи и каждый пол. Самки китайского шелкопряда совершенно нечувствительны к собственному запаху, хотя, впрочем, он обладает менее выдающейся силой. Французский натуралист Генри Фабр доказал это с большой убедительностью после многих тонких экспериментов. По всей вероятности, то же касается и других насекомых. Впрочем, насекомые не являются исключением. Органы обоняния и остальных животных, в том числе и человека, обладают то же способностью не различать запах собственного тела, иначе бы он мешал распознавать другие запахи.

Одно из удивительных свойств феромонов, выделяемых насекомыми, заключается в том, что они неуловимы для тех к кому не предназначены. Не всегда их может распознать и человек, обладающий острым обонянием, хотя из этого правила есть и исключения. Запах бабочки Пиерис напий доступен нашему обонянию. Близкие друг к другу репница, брюквенница и капустница отличаются от запаху, ощущаемому человеком. Брем пишет, что белянка-капустница пахнет пеллармонией, репница — резедой, брюквенница — лимонным маслом, желтушка Редуза — гелиотропом. Некоторые сатиры пахнут шоколадом.

Запах насекомых не всегда приятен. Есть бабочки, пахнущие черными тараканами, заплесневевшей соломой, дикобразом в клетке и т. д.

Мышиный запах

Меня терзает загадка. Какие цветы так странно пахнут мышами. И сразу вспомнилось как много лет назад во Владивостоке старичок зоолог Емельянов, всю жизнь посвятивший изучению змей Уссурийского края, показал мне небольшую стеклянную баночку, заполненную мелкими желтоватыми кристаллами. Это был высушенный яд щитомордника. От него сильно пахло мышами. Ученый герпетолог собирал его ради лечебных целей. В то время в 1934 году использование яда змей для лечения недугов человека только начиналось. Сейчас змеиный яд широко применяется в медицине.

Но мыши и щитомордники тут не при чем. Я все же думаю, что загадочный запах исходит от каких-то цветов. Их на зеленых холмах предгорий Заилийского Алатау множество самых разных. После нескольких засушливых лет весна 1966 года выдалась прохладной и дождливой, но южное солнце пробудило жизнь. Цветы везде, всюду буйство цветов. Склоны холмов багровые от маков, желтые от караганы, лиловые от эспарцета, и еще разные цветы маленькие и большие, яркие и малозаметные. У каждого свой запах, большей частью тонкий, нежный, бодрящий, даже благородный, кроме вот этого неприятного мышиного. Множество запахов сливается в чудесную симфонию аромата весны, степного раздолья, ликующий природы, извечной красоты земли. И вдруг снова подует струя тяжелого запаха…

Хожу, ищу, присматриваюсь, непременно хочу разгадать тайну. Мозг человека — орудие предвзятости и заблуждения. В этом парадоксе кроется глубокая истина. Самовнушение наш лютый враг. Оно закрывает глаза на ясные истины и незаметно уводит мысль в сторону по ложному пути. Не при чем тут ни цветы, ни мыши, ни щитомордники! Предо мною в ложбинке между холмов среди буйной зелени колышутся широкие листья щавеля. Они обвешаны жуками, как игрушки-брелоки, сине-зелеными с двумя оранжевыми полосками с отблеском дорогого металла. Это ядовитые шпанки литты Litta vesicatoria. Здесь их брачное скопление. И от них несет мышиным запахом.

Литты медлительны и неторопливы. Кого им, обладателям яда, бояться. Их не тронет ни зверь, ни птица. Они очень заняты. Усердно и деловито гложут листья, весь щавель изгрызли и покрыли черными точками испражнений. Кое-кто иногда лениво поднимает надкрылья и неуклюже перелетает несколько метров, и набрав высоту, улетает класть яички.

Издалека в это общество неуемных обжор все время прилетают другие жуки. Конечно, руководствуясь запахом. Он здесь в центре скопища так густ, будто воздух отяжелел и легкий ветерок не в силах сдвинуть его в сторону. Запах — своеобразный сигнал, посылаемый во все стороны, приглашение присоединиться к обществу себе подобных. А усики — орган, приспособленный для распознавания этого сигнала.

Пройдет две-три недели и блестящие жуки погибнут, а их многочисленные личинки бросятся на поиски гнезд пчел. Вон их сколько трудится на сверкающих чистотой цветах!

Жуки — отличный объект для фотографии. Но через полчаса я чувствую, что у меня тяжелеет голова, стучит в висках кровь и подташнивает. Надо скорее кончать съемку и выбираться из удушливой атмосферы.

Может быть, придет время и ученые найдут что-нибудь общее между запахом мышей, жуков-шпанок и ядом щитомордника, а из жуков извлекут пользу. Сейчас же я больше не в силах переносить жучино-мышино-щитомордниковую вонь и спешу подальше отдышаться в заросли зелени и цветов.

Запах самки или самца имеет решающее значение для оплодотворения, то есть он не только привлекает самцов, но и стимулирует их спаривание. Если у самки бабочки вырезать пахучие органы, то самцы перестают обращать на них внимание, и другие признаки пола теряют свое значение. Вместе с тем они пытаются спариваются даже с отрезанным кончиком брюшка с пахучей железой. Самцы летят массами в специальные ловушки с запахом самок. Подчас ловушки для них даже более привлекательны, так как запах от них сильнее.

Привлекающие запахи различны по стойкости, что, по всей видимости, зависит от их химической природы: некоторые тот час же исчезают после спаривания самки или их гибели, другие же, наоборот, удивительно стойки, сохраняются даже поле смерти их обладателя. У зерновой совки Ситотрога перилелля феромон начинает выделяться самкой через полчаса после выхода из куколки, сохраняя привлекательность для самцов после гибели самки.

Половые феромоны насекомых обладают большой специфичностью, то есть привлекают только особей своего вида и больше никого. Они как бы предохраняют от возможного ошибочного и, следовательно, напрасного оплодотворения и представляют собою точный химический сигнал. Впрочем, есть исключения. Ароматическое вещество, выделяемое некоторыми самками бабочек-огневок, привлекают и другие виды самцов. Но тогда вступает в действие какой-то другой механизм, и спаривание между различными видами все же не происходит.

Чтобы усилить действие пахучего сигнала, его посылают в строго определенное время подобно тому, как радиостанция транслирует свои передачи в установленные часы. Например, самка бабочки Добезиа посылает сигналы только от девяти часов вечера до полуночи, самка бабочки Хелиотис — от четырех часов утра до восхода солнца. Обычно самки неспособны посылать сигналы в течение одного-двух дней после выхода из куколки. Очевидно, для окончательного созревания необходимо время. Но иногда подобные сигналы посылают даже куколки перед тем, как из них выйти взрослыми. Самцы перепончатокрылых Мегорисса скопляются возле куколок, ожидая появления невест. Как только происходит оплодотворение, самка перестает посылать призывные сигналы.

Организм — экономичная система, и часто какая-либо одна его особенность строения выполняет одновременно несколько функций. Поэтому вещества, привлекающие разные пола одного вида, одновременно могут отпугивать врагов. То есть для кого они пахнут сладко, а для кого и гадко. Таковы, по-видимому, запахи, выделяемые клопами, а также скоплениями красноголовой шпанки Эпикаута эритроцефалюс. Этот запах настолько дурен, что от него тошнит и кружится голова. Замечательно, что оценка запаха отчетливо совпадает с обонянием человека, так как многие привлекающие запахи приятны для человека, и, наоборот другие отпугивающие — для него отвратительны.

Кто чаще обладает привлекающими запахами — самец или самка? Комбинации в природе различны и, вероятно, зависят от многих причин. Казалось бы выделение запаха — доля самки. Самцы должны тратить энергию на поиски своих подруг. Но запах — своеобразная вывеска, которую могут прочесть и враги. Мужской же пол берет на себя всевозможные опасности. У многих бабочек приближение самца пугает самку, она пытается взлететь, но уловив его запах, тот час же успокаивается. Остроумен и почти безопасен метод «почтовых ящиков», о которых упоминалось выше, когда шмель оставляет на растениях пахучие метки в расчете, что возле них может остановиться самка. Здесь неодушевленный предмет: трава, кустик, камешек имеют привлекательный запах. Принцип пахучих меток широко используется зверьми.

Сильный запах исходит от самцов златоглазок. Они пассивны, сидят на ветвях деревьев, ожидая самок. Тут, как мы видим, роли поменялись. Весьма вероятно, пассивность самцов возникла из-за их непомерной траты энергии на производство этой своеобразной парфюмерии.

Замечательный певец наших степей сверчок-трубачик Оекантус тураникус, чьи звонкие голоса звучат ночами, оказывается, привлекает самок и запахом, обнажая железу на третьем грудном сегменте. Самки же глухи, не слышат их стрекотания. Очевидно, оно предназначено для созыва мужского общества. Уловив запах железы, самка забирается на спину самца, чтобы к тому же выпить капельку питательной жидкости, выделяемой этой железой. Немало и самок, привлекающих запахом самцов. Самки — рекордсменки, чьи сигналы, рассчитанные на органы обоняния, улавливаются с очень больших расстояний, по всей вероятности, выделяя вокруг себя вещества настолько специфические, что они недоступны обонянию других животных, в том числе и их исконных врагов. Иначе нельзя, иначе они были бы легко обнаружены и уничтожены.

Другие же самки излучают запах, только зачуяв самца. Самка бабочки перламутровки Аригиннис пафиа, когда мимо нее пролетает самец, поднимает кверху брюшко, обнажая железистые пузырьки, расположенные между седьмым и восьмым сегментами.

Запах разносится в воздухе по ветру. Поэтому самцы разыскивают самок, летая против ветра, иногда к тому же совершая зигзагообразные броски из стороны в сторону, чтобы охватить как можно более широкую полосу воздуха. Если ветра нет, то поиски ведутся или над самой землей, когда феромон тяжелее воздуха, или наоборот выше над нею, когда он легче. Достоверность этого факта установлено над бабочкой Анагаста кюниэля. Самец в аэродинамической воронке при скорости движения воздуха 245 сантиметров в секунду тот час же направлялся к самке, улавливая запах в воздушной среде.

Природа неистощима на комбинации разных способностей насекомых. Есть среди них не обладающих никакими запахами, привлекающими друг друга, но зато пользующиеся запахами посторонними, устраивая возле их источника свои свидания. Чаще всего на запах навоза слетаются жуки-навозники, на запах гниющего трупа — жуки-трупоеды, мухи. Здесь брачные интересы сочетаются с интересами гастрономическими. Крошечный жучок Афодиус, обитающий в Семиречье, как я не раз наблюдал, ранней весной собирает свои брачные скопища на участке земли, обильно политой мочей лошади. Мушки дрозофилы привлекаются запахом спирта, который, как известно, образуется при дрожжевом брожении фруктов.

Другие насекомые избрали место свидания определенные виды растений, слетаясь на запахи их цветов. Впрочем, и сами растения приспособились приманивать запахом насекомых — своих опылителей. Такова, например, заразиха, паразитирующая на кустарниках пустынь Семиречья. Ее цветы на толстых темно-бордовых столбиках сильно пахнут падалью, привлекая множество мух, находящих для себя здесь свою брачную пару. Другие растения приспособились вырабатывать строго специфический запах. Такова орхидея Офотс. Она распространяет запах земляных ос, на который слетаются самцы. За время своего кратковременного посещения осы успевают опылить цветы. Прогадывают ли от этого самки, супруги, которых столь коварно обманываются — неизвестно.

Бывает и так, что взрослые насекомые во время брачного лета приманиваются запахом вообще необычным. Так, средиземноморская плодовая мушка Цератитис капитата летит на запах керосина, некоторые насекомые слетаются на запах секрета апокриновых желез лемуров. Почему — неизвестно.

Нападение афодиусов

Ну и вечер выдался сегодня! Никогда такого не бывало за долгие годы путешествий.

Мы выбрали уютный и пологий ложок, поросший зелеными травами. Сюда зимой ветер наметал снег, весной здесь промчались талые воды, а потом и дождевые потоки. На увлажненной земле зеленели растения.

Еще не разгрузив машину мои спутники принялись разжигать примус: прежде всего надо было позаботиться об ужине. Примус разожгли, но он заглох, оказался пустым. Заполняя его, немного пролили горючее на землю. И тогда началось… В воздухе зареяли жучки. С каждой минутой их становилось все больше и больше. В лучах заходящего солнца они были хорошо видны, сверкая светлыми крылышками. Пригляделся к ним. Это были крошечные навознички афодиусы со светло-коричневыми надкрыльями, темной головой и переднеспинкой. Видимо начинался их вечерний брачный лет — обыденное явление в начале лета.

До ужина оставалось еще время и я забрался на холм, чтобы в бинокль осмотреть окружающую местность и подумать о завтрашнем маршруте. Здесь на большой равнине было очень красиво. С севера высился темный и скалистый хребет Турайгыр. С юга виднелись каньоны реки Чарына, а за ними покрытый еловыми лесами синий хребет Кетмень. На западе светились далекие заснеженные вершины Заилийского Алатау.

Когда возвратился через десяток минут на бивак, то застал необычную картину. Мои помощники метались возле капризничающего примуса, размахивая руками и кого-то неистово проклиная и прогоняя от себя. Над ними в воздухе реяла громадная туча навозничков. Они падали на землю, забирались в вещи, лезли на примус, запутывались в волосах и заползали в одежду. Почему-то больше всего их привлекал именно примус. Над ним висела густая туча, несметное их число копошилось на земле.

Подобного массового лета жучков-навозничков никогда не приходилось видеть в своей жизни. Что привело их в эту уютную ложбину, почему они скопились именно возле нашего бивака?

Вскоре я заметил, что немалое облачко бесновалось еще возле канистры с бензином. Неужели запах бензина, вещества весьма непривлекательного для всего живого, (разумеется, кроме человека) бензина, которым иногда заправляем даже морилки для насекомых, обладал столь притягательной силой для этой несметной компании.

Вспомнил случай, описанный в литературе, когда на стадион с возбужденными болельщиками — любителями футбола как-то слетелось множество короедов пожарищ. Такое название они получили за то, что заселяют деревья, пострадавшие от пожаров. Их привлекли сюда из ближайшего леса клубы папиросного дыма. Вспомнил и очень давний, произошедший более пятнадцати лет назад очень странный случай, когда в одной из поездок по пустыне я собрался написать масляными красками этюд, но был побежден слетевшимися в массе черными жучками — туркестанскими мягкокрылами. Они облепили начатый мною набросок, насели на палитру. Им почему-то более всего нравились цинковые белила. Потом оказалось, что этот жучок обитает на самом распространенном цветке пустыни весеннем красном маке. Цинковые белила готовились на чистом и прозрачном масле из семян культурного мака. В этом масле, по-видимому, и оказались какие-то вещества в более сильной концентрации, по которым жучки находили свои излюбленные растения.

Наши дела были неважны. Солнце садилось за горизонт, а нападение жучков становилось еще больше ожесточенным. Они копошились всюду, лезли в сковородку с картошкой, облепили со всех сторон машину, забрались решительно во все вещи. И тогда я догадался в чем дело. Канистру плотно закрыл, то место, где горел примус забросал землей, а метрах в пятидесяти от бивака вылил на землю бутылку бензина.

Вскоре грандиозное и густое облако жучков переместилось от нас на мокрое об бензина место и земля потемнела от массы копошащихся насекомых. Сюда их собралось несколько сотен тысяч, а может быть, и миллион.

Наконец мы освободились от своих истязателей и принялись извлекать их, прежде всего из сковороды с едою.

Массовый лет навозничков продолжался не только в сумерках, но и в темноте, и прекратился лишь когда температура воздуха упала до четырнадцати градусов. Но на земле, политой бензином, все еще копошилось громадное и плотное скопище.

Рано утром не нахожу следов вчерашнего происшествия. Только там, где горел примус валялись обожженные пламенем жучки, да кое-где в укромных местах машины и в вещах застыли наши нежелательные визитеры. В сумке из-под примуса их оказалось несколько сотен. Мы высыпали их на землю. С величайшей поспешностью все до единого жучки разбежались в разные стороны и попрятались в укромных местах, да так основательно, что заметить их было невозможно.

Что же привело к нам маленьких навозничков. Без сомнения они слетелись с большей территории на запах бензина. Он был марки 76. Впрочем, может быть, их привлек запах тетраэтилового свинца, добавленный к горючему для повышения так называемого октанового числа, или, быть может, зеленой краски, которая добавлялась к этилированному горючему для отличия его от обычного.

На память об этом событии, а также ради скептиков, как всегда проявляющих свою прыть и неверие о необычных событиях, я сделал несколько фотоснимков на цветной пленке и, как оказалось впоследствии, несмотря на сумерки и неблагоприятные условия съемки, они оказались удачными. Сейчас, проверяя этот очерк, написанный более тридцати лет назад, чувствую многим он покажется преувеличествующим описание этого события и поэтому готов перед читателем поклясться честью, что все сказанное было пунктуально точным и без расчета на художественный вымысел. Вообще, все мои путешествия настолько врезались в память, что я о них точно помню до сих пор, несмотря на преклонный возраст, также как и помню давно заросшие и исчезнувшие дороги, когда приходится их показывать по просьбе друзей и знакомых, горящих желанием взглянуть на природу.

На половые феромоны обратили пристальное внимание ученые многих стран. Возникла потребность узнать их химическое строение и возможность синтезировать их искусственным путем. Обладая солидным запасом полового феромона того или иного вредного насекомого, можно привлекать в ловушки и истреблять всех самцов или самок, ради спасения урожая. За эту работу взялось много биохимиков, и результаты их исследований тот час же подали надежды на возможность борьбы с вредителями сельского хозяйства, совершенно безвредный для окружающей среды.

Примитивные насекомые, никогда не имевшие крыльев, такие, как щетинохвостки, колемболы, двухвостки, судя по всему, не обладают ни развитым обонянием, ни специальными пахучими веществами. Видимо, такими были раньше все насекомые. Впоследствии, развиваясь и совершенствуясь, они приобрели способность встречать друг друга на запах продуктов обмена веществ: фекалий, извергаемых кишечником, выделений потовых желез. Таковы жуки-сколиты. Они разыскивают друг друга по запаху монотериеноидных алкоголей, образующихся в задней кишке. В дальнейшем поиски полов совершенствовались и усложнялись, появились специальные железы, вырабатывающие активные вещества. Параллельно совершенствовались и другие способы использования обоняния: встречи на цветках, на пище…

Помогает встретиться друг с другом зрение

Зрение насекомых отличается от нашего. В общем, они различают неподвижные предметы только на близком расстоянии, хотя их движение замечают издалека. Но миниатюрность глаза насекомых не мешает выполнять сложные функции. Насекомым доступны невидимые нами ультрафиолетовые лучи, с их помощью они позволяют с высокой точностью определять положение поляризации плоскополяризованного света, на что совсем неспособно наше зрение. К примеру, и самец, и самка мотылька Сатурния луна нам кажутся пастельно-зелеными, но в ультрафиолетовом свете она выглядит блондинкой, а он — брюнетом. Эту разницу, не в пример нам, мотыльки хорошо различают при дневном освещении. Они также отличают окраску предметов от цвета освещения. Проделав множество остроумных опытов, установили, что, например, зрение пчел, так же, как и зрение человека трехцветное; мало того, оказывается нижняя часть глаза стрекозы ощущает цвета, тогда как верхняя — все видит однотонно. Для стрекозы, ловящей добычу, необходимо на светлом фоне неба заметить лишь темный силуэт летящей добычи, и цветное зрение тут излишнее.

Золотые блестки

Местами на низких берегах ручья под жарким солнцем растет и пахнет сочная зеленая трава. Цветут татарник, осот, клоповник. В воздухе реют не знающие усталости сирфиды, жужжат большие синие пчелы-ксилокопы. Многоликий мир насекомых незримо копошится в высокой по пояс траве.

В высокой траве энтомологу можно удачно поохотиться. Над желтыми цветами мечутся какие-то сверкающие блестки. Их не разглядеть, видны лишь одни яркие линии. Они переплетаются вверх и вниз. Надо бы изловить воздушных танцоров и узнать кто они такие. Но они очень быстрые и взмахи сачком неудачны. Вот, кажется, удар пришелся по сверкающему блестку, но из сачка мгновенно выскакивает что-то темное, маленькое и совсем не блестящее.

Еще несколько взмахов сачком и я вижу крошечную бабочку, моль с тонкими длинными светлыми усиками. Неужели это она, не верится! И я открываю пленнице путь на свободу. Бабочка мгновенно выскакивает наружу и, сверкнув отблеском, скрывается.

Упрекаю себя: стоило ли, не веря глазам, отпускать таинственную бабочку. Как теперь ее изловить, такую осторожную. Бабочки редки и не везде летают. Взмахнуть сачком и воздушная пляска над желтым цветком прекращается. Придется искать. И это отчасти даже радует. Когда чем-нибудь увлечен, не чувствуется утомительная жара, не так долог знойный день, время летит незаметно.

Сверкающие бабочки садятся на цветы. Желтый клоповник — их обитель. Они запускают в цветы длинный черный хоботок, лакомятся нектаром, подкрепляются. Еще бы! Нектар легко усваивается организмом, не требует обработки пищеварительными ферментами, всасывается из кишечника без изменений, поступает в кровь и «сжигается», обеспечивая работу мышц. Без него немыслим столь энергичный брачный полет.

Тело бабочек покрыто золотистой чешуей, переливающей цветами радуги. Они, как полагается у бабочек, без всяких пигментов, так называемой «физической» окраски. Каждая чешуйка крыла очень сложно устроена, пронизана мельчайшими канальцами, преломляя цвет и отражая его разными цветами.

Как бы там ни было, одеяние бабочки совершенно особенное и так блестит на солнце во время полета, что своим сиянием видно далеко. Это как раз и надо крошечной исполнительнице брачной церемонии.

С увлечением охочусь за бабочками и, закончив над ними наблюдения, надеваю на себя полевую сумку, беру в руки сачок и опять отправляюсь на поиски нового и интересного.

Летающим насекомым надо обладать не только обонянием, но и зрением. Другое дело насекомые, ползающие среди густого переплетения трав. Им приходится больше полагаться на слух. При помощи зрения самцы некоторых видов усачей узнают самок. Яркая и пестрая окраска некоторых дневных бабочек, безусловно, представляет собой своеобразную метку, облегчающую поиски и опознавание друг друга. Издалека бабочек белянок привлекают мелкие белого цвета предметы, которые они принимают за своих. Бабочек-репниц издали привлекают мелкие белые предметы, бумажки, тряпки, они садятся возле мертвых и неподвижных самок или моделей их и пытаются спариваться с ними, полагаясь только на зрение. Если мимо сидящего самца пролетает самка, то когда он заметит ее, немедленно взлетает. Если же мимо летит самец, то сидящий соперник трепещет крыльями, а летящий, приблизившись и уловив опознавательный жест, продолжает полет.

Причуды белянок

В урочище Бартугай с отвесной красной скалы обвалились камни, загородили небольшую проточку и получилось лесное озеро с прозрачной голубовато-зеленой водой, окруженное высокими деревьями. В этот тихий укромный уголок леса редко залетает ветер и гладкое, как зеркало, озерко, отражает и скалы, и лес, и небо с летящими по нему журавлями и парящими коршунами.

Сегодня очень тепло. Настоящий весенний день. После долгих холодов затяжной весны ярко светит и щедро греет солнце. Перестали драться сизые голуби и таскают на свои гнезда палочки. Возле дупел хлопочут скворцы, фазаны затеяли поединки. Тепло пробудило множество насекомых, воздух жужжит от мух, ос, пчел и прочих шестиногих обитателей Бартугая. Засверкали бабочки белянки, крапивницы, траурницы, лимонницы.

Спрятался в кустах возле озерка, в руках фоторужье. Сюда несколько раз приходили молодые олени. Может быть и сейчас появятся. Но оленей нет.

Над озерком летит белянка, снижается к воде, прикасается к ней на лету, будто ласточка в жаркий день, и пустив круги, поспешно поднимается кверху, потом снова опускается и опять припадает к воде. Другая белянка ведет себя тоже так странно. Почему у белянок такие причуды!

Прицеливаюсь фоторужьем в белянок, порхающих над озерком и, тогда случайно, мне открывается загадка их поведений. В зеркало фотокамеры вижу не одну, а две бабочки. Первая, настоящая падает сверху на воду, вторая — мнимая, такая же сверкающая белыми одеждами, не настоящая бабочка, а отражение первой. Обе белянки стремительно приближаются друг к другу, но вместо встречи, та что в воздухе, прикасается к холодной воде. В это время у красной скалы появляется вторая, теперь уже настоящая белянка, обе они слетаются, трепещут крыльями, крутятся друг возле друга, поднимаются выше леса, и уносятся вдаль.

Провожая глазами белянок, вспоминаю что подобное видал не раз, но просто не придавал никакого значения. Отчетливо и ясно всплывает в памяти тихий заливчик большого Соленого озера, застывшая вода, далекие синие горы Чулак, стайка шумных береговых ласточек, серая цапля, осторожно вышагивающая на далекой отмели и порхающий белый мотылек, припадающий к воде навстречу собственному изображению. И еще. Из лаборатории виден длинный ряд окон конференц-зала института. Стена здания ярко освещена, на ней, согретой солнцем, тепло, ползают клопы-солдатики, крутятся осы, высматривая для гнезда щелки между каменной облицовкой. Институт находится на краю города среди садов и полей. Деревья покрылись свежей зеленью, светит солнце, тепло. Хорошо видно из окна конференц-зала как в его окна то и дело бьются бабочки-белянки. Уверившись в препятствии они облетают стороной здание. И так весь день. Обращаю внимание на белянок своего собеседника энтомолога.

— Просто случайно крутятся возле здания, — возражает он. — Встретят преграду на пути и сразу не догадываются как ее миновать.

— Но тогда почему белянки бьются только в окна, а не в каменную стену?

— Почему же бабочки крапивницы не делают также! — отвечает вопросом на вопрос мой собеседник.

— Крапивницы в темной одежде, она плохо отражается в стекле, издали ни видны. У них способы поисков друг друга видимо другие. У бабочек же вообще зрение не ахти какое.

Пока мы разговариваем, одна за другой прилетает несколько белянок, и каждая из них совершает своеобразный реверанс возле окна.

— Да, пожалуй, вы правы, — соглашается энтомолог. — Но как вы на это обратили внимание?

Связан со зрением язык жестов. В мире насекомых плохо изучен этот язык. Он безмолвен, объясняться с его помощью можно только вблизи или рядом. Язык жестов трудно изучать. Мелкие движения, особенно быстрые, а то и молниеносные, легко ускользают от внимания, и нужен громадный опыт, прекрасное зрение и острая наблюдательность, чтобы их уловить и понять.

Язык звуков и запахов открытый. Его могут читать многие, даже не принадлежащие к тому виду, от которого он исходит. Язык жестов почти всегда специфичен, принадлежит одному виду, роду, реже семейству. Есть одна особенность языка жестов. Он очень разнообразен. И в этом я воочию убедился, наблюдая муравьев. Разнообразие — одно из препятствий к изучению этого довольно редкого способа сигнализации. Наблюдатель, изучающий язык жестов муравьев, находится в положении нормального человека, попавшего в общество жестикулирующих глухонемых. Он не сможет понять ни одного слова, сколько бы времени не присматривался к различному и быстро меняющемуся положению рук и пальцев.

Брачное поведение насекомых всегда сопровождается языком жестов и поз. Самец бабочки-репницы подлетает к каждой замеченной самке. Неоплодотворенные самки сидят неподвижно, тогда как самки оплодотворенные занимают типичную позу отказа, раскрывают крылья, поднимают кверху брюшко. Один из энтомологов, изучая поведение двенадцати видов усачей (Тетропинии кастанеум, Церембикс цедро, Азеум стриатум, Рагум модакс и других) и двух видов листоедов Донация акватика и Зибиоцерус литти, обнаружил систему жестов самцов и самок: поглаживания, удары, подпрыгивания, резкие толчки, маятниковые движения. У самцов он увидел семь видов движений антенн. Каждое из них, очевидно, имеет условное значение.

У плодовой мушки-дрозофилы, помимо вибрации крыльев есть еще код постукивания ногой для распознавания собственного вида.

Чтобы быть заметным, темные самцы многих мух токуют в воздухе над землей на светлом фоне неба, повисая неподвижно в воздухе, совершая резкие и неожиданные броски из стороны в сторону, вверх или вниз, и всякий раз бросаясь на соперников, оказавшихся случайно поблизости на занятой ими территории. Об этом уже было рассказано про сирфа-геликоптера.

Ночные пляски

Наконец солнце скрылось за желтыми буграми и в ложбинку, где мы остановились, легла тень. Кончился жаркий день. Повеяло приятной бодрящей прохладой. Пробудились комары, выбрались из-под всяческих укрытий, заныли нудными голосками. Они залетели сюда в жаркую лёссовую пустыню издалека с реки Или в поисках поживы. Около реки слишком много комаров и мало добычи. Интересно, как они будут добираться обратно с брюшком, переполненным кровью, чтобы там отложит в воду яички. Испокон веков летали сюда комары с поймы реки в поисках джейранов, косуль, волков, лисиц и песчанок. Но звери исчезли из этих мест, истребленные человеком, а комариный обычай остался.

Прилетели две стрекозы, и выписывая в воздухе замысловатые зигзаги, стали носиться вокруг нас, вылавливая комаров.

Потемнело. Давно стих ветер. Удивительная тишина завладела пустыней. Запел сверчок, ему ответил другой и сразу зазвенела пустыня хором. Исчезли стрекозы.

Давно выпит чай. Пора разворачивать спальные мешки, натягивать полога. Но едва только на земле разослан большой тент, как над ним замелькали в воздухе два странных танцора. Они заметались из стороны в сторону, то взлетят кверху, то упадут вниз, какие-то странные, большекрылые с задранным кверху брюшком и очень быстрые. Не уследить за ними глазами.

Для чего воздушным танцором светлый тент? Разве только потому что над его ровной поверхностью можно носиться с большой скоростью без риска натолкнуться на препятствие и разбиться. Им, быть может, над ним видней, легче показать свои акробатические трюки, разыгрывать брачные ночные пляски.

Я озабочен. Как поймать шустрых незнакомцев. Неудачные взмахи сачком их пугают и они исчезают. Но не надолго. Наверное, уж очень хороша для них танцевальная площадка. Наконец — удача, один трепещется в сачке! Кто же он такой?

Всем интересно узнать, все лезут головами в сачок, самому в него не подобраться.

— Осторожнее, лишь бы не упустить! — предупреждаю я.

Вот он, наконец, в руках трепещет широкими крыльями, размахивает длинными усиками с крупной булавой на кончиках. Это аскалаф! Родственник муравьиным львам, златоглазкам и мантиспам. Редкое и таинственное насекомое пустыни. Образ жизни его почти неизучен.

Личинки аскалафа — хищники. Днем их не увидать. Они охотятся на различных насекомых, поймав добычу, убивают и высасывают, а остатки ее цепляют на себя. Обвешанные обезображенными трофеями своей охоты они ни на что не похожи.

В проволочном садке аскалаф всю ночь шуршал сильными крыльями. А утром уселся в уголок, простер вперед усики, брюшко забавно задрал кверху. В такой позе на кустике его не отличишь от колючки. Может быть, поэтому аскалафа трудно увидеть днем. Попробуйте его заметить на сухом растении!

Особенно охотно собираются токующие в воздухе мухи над большим светлым предметом. Тот, кому в долгие годы путешествий служила домом палатка, должно быть не раз видел скопления мух над светлым полотнищем, так заметнее, виднее.

Мушиный рой

Каменистая пустыня возле гор Турайгыр самая безжизненная. Поверхность земли плотно прикрыта мелкими камешками и ровная как асфальт. Кустики солянок растут друг от друга в отдалении, будто ради того, чтобы не мешать добывать из этой обиженной земли влагу и скудные питательные вещества. Кое-где высятся небольшие горки. Иногда на вершине одной из них маячит одинокий пастушеский столб, сложенный из камней.

Здесь царит необыкновенная тишина, покой и нет следов ни человека, ни животных. Лишь изредка стремительно и торопливо пробежит крошечная ящеричка круглоголовка, да крикнет тоскливо одинокая птица, случайно залетевшая в это царство вечного покоя. Даже вездесущие муравьи избегают этой мертвой пустыни.

Мы остановились на ровной и чистой площадке среди мелкого щебня и занялись бивачными делами. Вечерело. Солнце клонилось к горизонту. Едва, вскипятив чай, уселись за трапезу, как над нашим биваком, над машиной повисли небольшие черные мушки. Они завели воздушный хоровод, все повернулись головками в одну сторону на запад. Каждый участник скопления, работая крыльями, висел в воздухе, иногда совершая резкие броски из стороны в сторону, вниз или вверх. Очень редко парочка мух устраивала молниеносную погоню друг за другом, вскоре же прекращая ее и вновь повисая в воздухе.

С каждой минутой мух становилось все больше и больше и вот через каких-нибудь полчаса как я обратил на них внимание, над нами в воздухе реяло не менее тысячи черных точек.

Мой спутник по поездке не особенно сведущ в энтомологии и я стараясь просвещать его о тайнах мира насекомых, задаю вопросы, ожидая на них ответа.

— Почему, — спрашиваю я, — мухи собрались к нашему биваку. Ведь кругом ни одной такой не видно?

— Наверное, зачуяли съедобное! — беспечно отвечает он.

— Но ведь ни одна муха не села полакомиться ни сладким чаем, ни консервами, ни крошками хлеба!

— Тогда мухи приняли нашу машину за лошадь или за корову и собрались к ней. Мухи всегда обожают скотину.

— Но ни одна муха не села на машину, все до единой реют в воздухе. И на нас никакого внимания не обращают! И еще, как объяснить, что все до единой мухи повернулись в одну сторону на восток? — продолжаю я допытываться, пытаясь возбудить любознательность собеседника.

— Не нравится им, чтобы солнце било в глаза, вот они и повернулись от него в другую сторону.

В этот момент, будто услышав наш разговор, эскадрилья насекомых, как по команде поворачивается на северо-восток.

— Вот вам и солнце!

— Нет, не знаю, — разводит руками мой спутник, — не знаю зачем собрались мухи к нашей машине, почему реют в воздухе, отчего все в одну сторону повернулись, не могу догадаться, сдаюсь, сами рассказывайте!

— Дело очень простое, — говорю я. — Все это сборище брачное. Наша машина среди ровной пустыни для них — отличный ориентир. Разнесет, допустим, ветер мушек, будет видно потом куда собираться снова. Да и спрятаться от ветра есть где возле машины. Головами мухи все повернулись навстречу движения воздуха. Хотя и кажется нам, что он неподвижен, в действительности он дул с востока, а сейчас переменился, тяга воздуха чувствуется с северо-востока. Так легче использовать подъемную силу крыльев и парить удобней. Так же парят над землей и птицы.

Все это просто объяснить. Но вот, как скопище этих крошечных жителей каменистой пустыни трубит сбор и как их сигналы принимаются друг другом, какие в этом деле принимают участие аппаратики — вот это пока никто не скажет! Собрать же такое тысячное скопление в безжизненной пустыне не так просто…

Солнце зашло за горизонт. Постепенно потухла зорька, а над нами все еще реют мухи. Утром от них и следа не осталось. Отлетались!

Пользуются зрением в поисках друг друга и ночные бабочки. Оптическая система их глаз имеет много общего с мозаичными инфракрасными радиометрами, используемыми в технике. Для примера приведем дословно опубликованное в одном из номеров реферативного журнала (1966 г.) описание устройства их удивительного аппарата, благодаря которому самцы в темноте находят самок, излучающих инфракрасные лучи.

«Линза роговицы представляет собою ахроматический дублет, состоящий из двояковыпуклой линзы, расположенной на ней плосковогнутой линзы и осуществляющей ахроматическую фокусировку инфракрасного изображения на уровне наиболее широкой части рабдома. Кристаллический конус, расположенный за линзой, при темновой адаптации окружен пигментом, обеспечивающим эффективное отражение инфракрасных лучей. В результате лучи не рассеиваются и проникают вглубь, где они отражаются от блестящей поверхности тапетума, выполняющего роль вогнутого зеркала, фокусирующего изображение на уровне базальной утолщенной части рабдомов. Базальный пигмент, расположенный в этой области, флюоресцирует под действием инфракрасных лучей, испуская видимый свет, воздействующий на зрительный аппарат. Флюоресценция базального пигмента наблюдается только после предварительного облучения его ультрафиолетовыми лучами, содержащимися в дневном свете. Бабочки, помещенные в темноту, быстро находят источник инфракрасного излучения, внесенный в опытную комнату, ощупывают его антеннами и даже откладывают на него яйца. Ультрафиолетовые лучи вызывают торможение двигательной активности.»

Тяжело воспринимается эта цитата тому, кто мало знаком с терминологией, принятой физиками-оптиками. Но все же она дает в какой-то мере образное представление о величайших сложностях органов, созданных природой.

Пристальное внимание ученых привлекли насекомые, обладающие органами свечения, так хорошо и далеко видимые в темноте. Насекомые — обладатели волшебных фонариков не столь уж и редки. Они найдены среди колембол, комариков-долгоножек, жуков-щелкунов, жуков-нарывников, поденок, некоторых мух, грибных комариков. Есть светящиеся цикады, стрекозы.

Органы свечения используются главным образом для привлечения полов, но иногда и как средство общения, сбора в массы, отпугивания врагов. Очень хорошо развиты органы свечения у жуков светляков Лампирида. Светится даже личинка одного вида этого рода, живущая в горных потоках острова Целебес. Это единственное светящееся животное, живущее в пресной воде, тогда как в морской светящихся организмов много. У жука-светляка Лампирус ноктипюка самцы бескрылы, за что получили в народе название Иванова червячка. У поденок рода Телеганодес, обнаруженных на Цейлоне, светятся только самцы.

Светящийся аппарат устроен довольно сложно, управляется нервными импульсами и периодически вспыхивает и гаснет. Свет, излучаемый этими органами, очень экономичен. Коэффициент полезного действия их равен 80–90 %, тогда как в обычных электрических лампах в видимый свет превращается только часть энергии, остальная же идет на тепло. Живой свет холоден, не дает инфракрасного излучения, он то зажигается, если к органу свечения подводится кислород, то гаснет, если его нет. У жуков-светляков свет проходит через прозрачное окошечко в нижней стенке брюшка. Его интенсивность увеличивается зеркальным слоем, покрывающим верхнюю часть люминесцентного органа.

Световая сигнализация часто носит отчетливый характер точно рассчитанного кода, специфичного для каждого вида. Североамериканские светляки Фотинус в полете зажигают свои фонарики через каждые 5–8 секунд, а самки отвечают через две секунды после того, как погаснет сигнал. Если в это время случайно через две секунды мигнет другой самец, то первый направляется к нему, но вскоре же опознает ошибку по дальнейшему ритму мигания.

Многие виды жуков-светляков, обитающие в тропических лесах юго-восточной Азии, отличаются строгой синхронизацией световых вспышек, которые происходят одновременно у особей, находящихся на значительном расстоянии друг от друга. Такое «хоровое» свечение облегчает возможность встречи в густой растительности тропического леса.

Очень интересен световой код у жуков, относящихся и к роду Пирактомена и Фотиус. Его удалось расшифровать и нанести на график. У самок и самцов каждого вида существует свой особенный сигнал. На его отработку ушло много тысяч лет эволюционного развития.

Приведем еще несколько примеров о светящихся насекомых. Жук кукухо — Пилофорус ноктилюкус, обитающий в тропической Америке, имеет светящиеся органы по бокам переднеспинки. «Свет, испускаемый одной кукухо, — пишет Брэм, — так силен, что одного жука-фонаря достаточно для чтения. Несколько жуков, посаженных в стеклянную банку, вполне заменяет лампу, и местные жители нередко пользуются таким освещением».

Один щелкун, обитающий в Америке, имеет глазовидные пятна на груди. Его назвали клопом-автомобилем за сходство со светящимися пятнами с фарами. Светляков так много в лесах Бразилии, что ночью они отлично освещают вокруг на расстояние двух-трех шагов.

Имеют светящееся тело некоторые поденки. Таковы ночные виды Телеганодес, обитающие на Цейлоне, и Каенис димидата. Есть светящиеся комары, особенно в пещерах Новой Зеландии.

Интересна синхронная сигнализация световых вспышек, происходящая одновременно у сотен особей, находящихся подчас на значительном расстоянии друг от друга. Синхронизация свечения облегчается при образовании скоплений особей обоих полов. Есть жуки светляки которые концентрируются вдоль берегов на определенных деревьях. Эти деревья всегда выделяются ночью по исключительной интенсивности световых вспышек. В результате облегчается возможность встречи особей одного вида среди густой растительности тропического леса.

У жуков светляков свечение вызывается сложными биохимическими процессами, протекающими в специальных органах. Особое вещество люцифераза соединяет с кислородом другое вещество люциферин, при окислении которого возникает свечение. Сможет ли когда-нибудь человек построить столь экономичную лампу-светильник, аналогичную органам сигнализации насекомых в их брачный период? Свет служит не только для привлечения полов, но иногда и для отпугивания врагов, так как вспыхивает при опасности. Есть он также и у личинок некоторых насекомых. Для чего он им — неизвестно. Быть может, личинки, благодаря световым сигналам, держатся поблизости друг от друга, облегчая впоследствии во взрослой стадии встречу. Случайно могут светиться и насекомые, пораженные бактериями, излучающими свет.

Брачные песни и сигналы

Зрение помогает в брачный период тем, у кого хорошо устроены глаза и отличный полет. Обоняние удел тех, кто обладает пахучими железами и чутьистыми органами. Живущие в джунглях трав, в густом лесу, больше ползающие, чем летающие, дают знать о себе звуками. В брачной жизни очень многие насекомые пользуются звуковыми аппаратами. У таких насекомых — отличный слух.

Выйдите в ясный день в поле, прислушайтесь. Будет ли это тундра, лес, степь, пустыня — всюду вы услышите жужжание и попискивание, стрекотание, топот ножек, скрежетание челюстей. Этот многоголосый оркестр и есть разговор насекомых. Но не думайте, что ваше ухо уловило все звуки, исходящие от маленьких музыкантов. Нет, подавляющее большинство их звуковых сигналов недоступно для нашего слуха и до нас доходит лишь частица торжественной симфонии летнего дня.

Как же разобраться в многообразии этих песен? Тело насекомых пронизано мельчайшими канальцами, проводящими воздух к клеткам тела, благодаря которым и происходит дыхание. Легких, таких как у человека и позвоночных животных, у них нет. Нет и голосового аппарата, аналогичного нашему. Поэтому звуковые инструменты у этой группы животных стали развиваться в другом направлении. Насекомые производят звуки движением тела и его частей. Самым распространенным и, наверное, самым древним музыкальным инструментом оказался стридуляционый аппарат: один из участков тела испещрен мелкими насечками, по которым водят вибрирующим острием. Вместо насечки может быть ряд зубчиков, которые цепляются за рубчик. Звук стрекотания усиливается натянутой перепонкой. Таков в общих чертах принцип строения этого аппарата. В деталях он может сильно варьировать.

Самые неутомимые певуньи — кобылки на внутренней поверхности бедер имеют ряд зубчиков. Поводя бедрами сверху вниз музыкант цепляет за одну из жилок надкрылий. Звуковая жилка наиболее прочна, выступает острым ребрышком, рядом с нею располагается усиливающая звук перепонка. Другие, не менее ретивые певцы наших полей — сверчки, кузнечики и медведки поют только одними надкрыльями. У сверчков на обоих надкрыльях расположено по звуковой жилке и скребку. Оба крыла попеременно используют то жилку, то скребок.

Звуковой аппарат кузнечиков сходен со сверчковым, но у них наоборот, крылья устроены несимметрично, то есть зубчатая жилка находится на левом, а скребок на правом крыле. Музыкальный аппарат сверчков служит дольше, чем кузнечиков. В природе сверчки поют громче кузнечиков, песенная их жизнь продолжительней. Хотя по данным Чепмена, звуковые органы сверчков тоже не симметричны, но в противоположность кузнечикам они левши. У кузнечиков и сверчков звук усиливается прозрачной мембраной, так называемым зеркальцем, окруженным рамочкой. Если зеркальце разрушить, проколов его иглою, или нанести на его рамку капельку клея, сила звука резко падает.

У многих кузнечиков и сверчков звуковой аппарат настолько сильно развит, что крылья неспособны к полету. Возможность распевать песни была куплена дорогой ценой. Очевидно, первое в их жизни оказалось важнее второго. У кобылки Метона прыгательные ноги используются только для стрекотания и неспособны к прыжку, а брюшко раздуто и превращено в резонатор. Растянутое брюшко, наполненное воздухом, свойственно целому семейству кобылок Пневморида. Замечательно то, что звуковые аппараты есть только у прыгающих кобылок, у ползающих их нет. Почему, неизвестно. Быть может, потому, что распевая песни, надо уметь вовремя ускакать от опасности.

Неумолчная трескотня

Как только зашло солнце, из-за комаров и мокрецов мы сбежали на ночлег от зеленого ручья у Поющей горы в бесплодную и покрытую щебнем пустыню. Несколько десятков комаров, ухитрившихся спрятаться в машине и перекочевать вместе с нами, с наступлением темноты проявили свои кровожадные наклонности и были истреблены. В этом деле живейшее участие принимал и наш спаниель, с большим искусством он ловил пастью своих мучителей.

Наступила безмолвная ночь пустыни под темным небом, украшенным звездами. Два-три раза доносилось угрюмое гудение Поющей горы, но и она, будто заснув, замолчала. Рано утром, едва только взошло солнце, со всех сторон раздалась неумолчная трескотня голубокрылых с черной каймой кобылок пустынниц Helioscirtus moseri. В этом году их было особенно много, пожалуй, как никогда. Большие, расцвеченные в желтые, красноватые и серые тона пустыни, неразличимые среди камней, кобылки взлетали в воздух. Сверкая голубыми крыльями и издавая ими на лету характерный и нежный треск, после нескольких замысловатых трюков они падали на землю, заканчивая демонстрацию своих музыкальных талантов тихой и тоже немного похожей на птичий крик песней. Она напоминала песню кобылки Sphingonotus savinji, но была значительно нежнее и во много раз тише.

Кобылке севшей на землю не стоило выдавать себя врагам, манипулируя деликатным финалом, рассчитанным на тонкий слух и благожелательность супруга. Кобылка мозери и кобылка савиньи внешне отличаются хорошо и относятся к разным родам, хотя по звучанию, манере исполнения и тональности песен очень близки друг к другу. Возможно когда-нибудь систематики, прочтя этот очерк, изменят классификацию и обеих кобылок отнесут к одному роду.

Солнце поднимается над горами Калканами и его теплые лучи проникают через марлевый полог. Но они нам, испытавшим изнурительную жару пустыни, не кажутся ласковыми, так как напоминают об окончании приятной прохлады ночи и наступлении зноя, сухости, царства палящего жаром бога пустыни. Теплые лучи еще больше распаляют брачный пыл кобылок, они трещат все с большим воодушевлением, а некоторые из них реют совсем рядом с биваком. После глубокой ночной тишины их треск кажется очень громким, почти оглушающим, я более не в силах валяться в постели и выбираюсь наружу, стараясь не разбудить моих спутников.

Непонятно все это буйство музыкальных состязаний. Для чего оно? Ради привлечения самок? Они все заняты, грызут прилежно листочки солянок, ни одна из них не прельщена соискателями на приз утреннего фестиваля и не один из музыкантов будто и не помышляет о встрече с подругой, до предела занят: взлеты и нежные трели так и следуют друг за другом.

Что же это такое? Непонятный мужской разговор, непременный ритуал, физиологическая потребность, объяснение которой лежит в глубокой древности становления поведения вида.

В предыдущей каменистой пустыне близ больших курганов ток кобылок был оживленным только утром и потом внезапно прекратился. Интересно, как будет здесь?

На биваке, как в оживленном муравейнике. Все проснулись, заняты, готовят завтрак, упаковывают вещи в машину. В девять часов, сегодня мы основательно проспали, окончен завтрак и неожиданно, будто по команде, прекратились трескучие трели кобылок. Один-два виртуоза еще несколько минут продолжают сверкать на солнце голубыми крыльями и тоже замолкают.

И сразу становится тихо, как в комнате, в которой только что выключили вентилятор и прекратилось его нудное гудение.

— Вот это порядок! — замечает один из членов экспедиции.

— Дисциплина! — подтверждает другой.

Впрочем, нет, тишина не наступила. Раздались звонкие и радостные возгласы кобылок савиньи. Их мало, этих кобылок, быть может, в сотни или в несколько сотен раз меньше, чем голубокрылых кобылок. Но они будто дождались своего череда и теперь выступили на сцену полными ее хозяевами.

Не знаю, случайно ли кобылки поют по очереди или, быть может, такой порядок установился в этой пустыне среди двух видов кобылок испокон веков, чтобы не мешать друг другу разыгрывать сложный ритуал брачных разговоров. Когда-нибудь энтомологи докажут правоту или ошибочных моих предположений.

Кобылок савиньи в этом году мало. Но могут быть года, когда и они станут многочисленными. Как бы там ни было, строгая очередь соблюдается даже там, где один из видов, как, например, у больших курганов, временно может отсутствовать.

У самца сверчка Локсоблеммус экстрис развился дополнительный звуковой аппарат совсем в необычном для этой группы месте — на голове. Здесь основной членик усиков несет длинный вырост, которым насекомое водит о расширенный выступ лобного ребра. Очевидно, он служит для подачи особых сигналов в дополнение к обычным звукам.

У американских кузнечиков Пневморина или, как их называют, кузнечики-пузыри, тело раздуто как пузырь, а брюшко настолько прозрачно, что видна в нем полоска кровеносного сосуда, пищеварительные и половые железы. Расширенное брюшко образовалось из-за сильно расширенных трахей. Расширенное брюшко — отличный резонатор. Голос у этих кузнечиков очень громкий, продолжительный, низкого тона, похожий на кваканье лягушек.

Вообще у многих кобылок, кузнечиков и сверчков наряду с обычными звуковыми аппаратами существуют и дополнительные, и каждый год ученые сообщают об их открытии. Так, некоторые кобылки стрекочут, потирая надкрылья о брюшко, переднеспинку, о пару средних ног или бедра задних ног. У бескрылого кузнечика Эугастер спинулезус недавно был описан необычный стрекотательный аппарат, расположенный на среднегруди. Ученый Кован, исследовавший музыкальные способности прямокрылых, считает, что известные нам приемы их стрекотания — только маленькая часть всевозможного разнообразия этой группы певучих насекомых.

Обычно созревание и пора брачных песен прямокрылых наступает у всех одновременно.

Песни сверчков

Капчагай — изумительное по красоте ущелье. Скалы красные, черные, желтые громоздятся одна за другой и далеко и глубоко внизу в пропасти между ними спокойно катит свои мутные желтые воды река пустыни Или. В природе сейчас царит ликование. Землю, исстрадавшуюся за прошлые засушливые годы, пыльную и голую — не узнать. За две недели весны с нею произошло чудо. После весенних дождей и нескольких теплых дней она преобразилась, покрылась зеленой травой, украсилась желтыми и синими пятнами цветов. Всюду бродят медлительные черепахи. В небе неумолчно славят весну жаворонки. Воздух свеж, ароматен, чист и далеко на горизонте виднеются снежные вершины Тянь-Шаня. Короткая и счастливая пора пустыни!

Я путешествую на машине по ровному зеленому и цветущему плоскогорью Карой вдоль обрывов, ведущих в Капчагай, ищем съезда к реке. Но все они заброшены, непроходимы. Вот, наконец, находится хороший спуск и мы у воды, среди буйства зелени. Противоположная левая сторона реки пологая, холмистая, покрытая яркими красными пятнами. Это расцвели маки. На нашей стороне они только начинают появляться.

У высоких красных скал находится живописное место для бивака. Незаметно проходит день. Наступает вечер. Смолкают визгливые пустельги. Не слышно нежного переговора галок. Закончили монотонные песни удоды. Прошуршала крыльями стайка розовых скворцов. На лету крикнула выпь и все смолкло. Затих легкий ветер. Померкла заря. Наступила удивительная тишина пустыни. И тогда с противоположного левого берега донеслись звуки дружного хора сверчков, самых первых музыкантов среди насекомых. Сущность их дружной спевки, музыкального разговора, до сих пор остаются неясной.

Когда небо совсем потемнело, расцветилось яркими звездами и потянуло холодком, сверчки замолкли.

— Странно! Почему сверчки пели только на левом берегу реки? — задаю я утром вопрос своим спутникам. — Ведь на нашей правой стороне ни один не откликнулся.

— Что тут странного! — возразили мне. — На левом берегу реки другие растения, другая природа.

— Почему другая? — не соглашаюсь я. — Все те же маки, полынь, карагана, песок, солончак, камень, глина да река.

«Наверное — думается мне, — левый берег смотрит на юго-восток, сильнее прогревается солнцем, там, на несколько дней весна шагает раньше, чем на нашем северо-западном берегу. Пройдет несколько дней и правый берег тоже зазвенит голосами неутомимых ночных музыкантов пустыни».

Поднимаясь обратно на плоскогорье из ущелья мы видим, как и на нашем правом берегу зарделись красные пятна маков. Жаль что мы уезжаем. Сегодня здесь тоже запоют сверчки.

Стрекочут и многие жуки — жужелицы, навозники, чернотелки, слоники. Громко стрекочет живущий в воде жук Гидробиа. Жуки-листоеды Криоцерус издают своеобразные громкие звуки, втягивая и вытягивая членики брюшка, которыми они трутся о чешуйчатые выросты надкрылий. У жуков Пенталобус семейства Пассалида шестой и седьмой членики брюшка перемещаются вперед и назад, а расположенные на них щетинки трутся о надкрылья и вибрируют. Звук резонируется особыми порами на члениках брюшка, расположение и число которых, а также структура кутикулы у разных видов этого рода и определяет разницу в стрекотании.

Маленький жук слоник Конотрахелус ненуфар издает характерное стрекотание трением последнего сегмента о неподвижные надкрылья. У другого жука этого рода на флянце левого надкрылья расположен ряд зубчиков, о них трутся бугорки шестого брюшного сегмента. Звуковыми аппаратами обладают оба пола, его устройство у самок в деталях другое, чем у самцов.

Водяной жук Колимбетес фускус стрекочет, потирая задние ноги о ряд бороздочек на втором сегменте брюшка. Разными способами скрипят многие жуки — дровосеки. Большинство трут заднее крыло переднеспинки об особую поверхность щитка между надкрыльями, тогда как другие, таких большинство, подобно кобылкам, трут задние бедра о надкрылья. Дровосеки рода Плагитисмус скрипят, потирая ноги средней пары о задние. Один навозный жук гребнем, расположенным на задних лапках, трет по кантику на нижней стороне брюшка, издавая стрекотание. Жуки Пелобиус, описанные Чарльзом Дарвиным, издают тонкие звуки трением кончика брюшка о гребень на внутренней поверхности надкрылий, за что этих жуков прозвали в народе пискунами.

Осы не отличаются музыкальными способностями. И все же по иронии судьбы, разговорчивыми оказались осы-немки, прозванные так за якобы свою молчаливость. Крылатый самец часто попискивает, разыскивая самку и как бы подавая ей сигналы. Звуковые органы немок расположены по одним данным на третьем-четвертом сегментах брюшка, по другим — на талии узкого членика между грудью и брюшком.

Многие клопы издают отчетливые, хотя и негромкие звуки. Среди представителей этого отряда природа проявила щедрость на разнообразие музыкальных инструментов. Сейчас зарегистрировано около пятнадцати различных способов звучания. У большинства клопов зазубренная поверхность расположена на брюшной стороне тела, а острием служит хоботок. Музыкальные способности развиты у водяных клопиков семейства скрипучек Кориксида. В воде они передают свои песни не хуже, чем по воздуху. Брэм пишет, что «даже крошка корикса Микронекта минутиссима, достигающая всего лишь 1,5–2,5 миллиметров длины издает такие громкие звуки, что их можно слышать за несколько шагов от аквариума; эти звуки очень нежны, но вполне отчетливы». Этот же автор сообщает, что у самца кориксы звуковой аппарат как напильник и находится на хоботке, а бугорчатая полоска — на передних лапках. Очевидно, это сообщение не совсем точное, так как по последним данным самцы корикс Сигарастриата и Калликорикса прозуста распевают свои подводные арии, потирая особым участком на бедрах передних ног о край головы. Замечательно, что водяные клопы с не меньшим успехом музицируют на воздухе. У клопов Ахафевицинделоидес и Пиррохорида по переднему краю передних крыльев расположен ряд маленьких бугорков, а на задних бедрах — крошечные палиллы. Трением бедра о край и вызывается звук. У хищных, ярко раскрашенных, клопов редувиев скрипка устроена иначе: конец хоботка усажен бородавочками, а своеобразный напильничек — между передними ногами. Как видно, даже среди родственных насекомых «техническая» задача звучания решается различными средствами.

Многие тараканы, жители тропических стран, тоже наделены музыкальными аппаратами. Ими обладают представители пяти родов этого отряда. Таракан Леукофеа мадера стрекочет, потирая бороздчатые площадки, находящиеся на задних углах переднеспинки, о специальные участки при основании надкрылий. Другие тараканы ударяют крыльями по брюшку или потирают ими о брюшко или переднеспинку.

Умеют издавать звуки и некоторые бабочки. Самцы бражника Протомбуликс атригилис издают характерный звук при помощи сложно устроенного стрекотательного аппарата, расположенного на последних члениках брюшка. Подобный аппарат есть у всех бражников, но форма и расположение бугорков на половом придатке, трением которых о восьмой членик брюшка вызывает звуки, отличающиеся у разных видов. Есть бражники, у которых звуковой аппарат расположен на щупиках и на хоботке. Бабочки нимфалиды стрекочут при помощи задевающих друг за друга жилок на крыльях. У бабочки Текофора лапки задних ног сильно видоизменились в аппарат стрекотания. Этими лапками они задевают за особенную жилку на задних крыльях.

Среди мух мало кто обладает искусством стрекотания. Но виды семейства львинковых умеют поскрипывать, потирая крылья о сочленения с грудью. Подобным же способом звучания обладают некоторые мухи-пестрокрылки. У них крыло вибрирует, задевая за ряд из 20–25 щетинок на третьем сегменте брюшка, вызывая характерный шум. У мушки Дакукстолеа звуковой аппарат самцов состоит из гребней щетинок на заднем крае третьего брюшного сегмента и из щеточки густых мелких волосков на крыле.

Есть стрекотательные органы и у таких мелких насекомых, как тли и листоблошки. Найдены они и у совсем крошечных трипсов.

Звуки, издаваемые крыльями, могут быть выразительными, разнообразными и довольно громкими. Нудный писк комара-самки — это вибрация крыльев, совершающих взмахи с поразительной быстротой около 500 взмахов в секунду. Заслышав его, вегетарианцы-самцы тот час же летят на поиски своих питающихся кровью подруг. В это время даже громкий шум не мешает их поискам.

Великое множество насекомых жужжат в полете крыльями, и хотя, возможно, для некоторых эти звуки лишены определенного смысла, часть из них воспринимают как звуковые брачные сигналы. Вероятно, поэтому жужжание крыльев самок отличается от жужжания крыльев самцов, а у многих одиночных пчел и крупных мух самцы разыскивают самок по звуку полета. Тут, как говорится в известной народной песне, «Я милого узнаю по походке».

Колебание крыльев и вызываемые ими тон и тембр жужжания у разных насекомых имеют множество оттенков. Комары машут крыльями 300–600 раз в секунду, осы — 100, пчелы — 200–400, мухи — 150–190, шмели — 130–170, слепни — 100, божьи коровки — 75, стрекозы — 38, майские жуки — 45, саранча — 20, бабочки 10–12. Домашняя муха в полете исполняет одну ноту «фа», ни больше, ни меньше, комары пищат, шмели грозно гудят, от крыльев бабочек исходит нежный, но хорошо различимый шорох.

Мухи-дрозофилы, излюбленный объект исследования генетиков, объясняются друг с другом вибрацией крыльев. Самцы крохотных комариков-хирономид, комариков-галлиц, грибных комариков собираются в большие рои, и тогда от множества синхронно работающих крыльев исходит тихий, но заметный даже для слуха человека звон, призывающий самок присоединиться к обществу кавалеров. Правда, есть основательные подозрения, что кроме звуков крыльев рой комариков посылает еще особые импульсы, для того, чтобы облегчить встречу с самками. Таким крошечным созданиям, как комарики, легко затеряться в большом мире.

Комариные пляски

На синем небе — ни одного облачка. Округлые холмы, однообразные, выжженные солнцем, горизонт, сверкающий струйками горячего воздуха и лента асфальтового шоссе, пылающего жаром. Долго ли так будет, скоро ли увидим Балхаш?! И вдруг справа показывается синее озеро в бордюре зеленых растений и цветов, в тростниках, тамарисках, с желтыми, подступившими к берегу, барханами. Острый и приятный запах солончаков, водного простора — как все это прекрасно и непохоже на неприветливую пустыню.

По неторной дорожке, проложенной рыбаками-любителями, я нахожу удобное место возле воды на низком бережку рядом с илистым песком, по которому бегают кулички-перевозчики. Испуганные нашим появлением, взлетают белые цапли, с воды снимаются дремавшие утки.

Вечером, когда стихает ветер, предаваясь отдыху, слышу как в наступивший тишине раздается тонкий звон. Это поднялись в воздух рои ветвистоусых комариков. Звон становится все сильнее и сильнее, комарики пляшут над пологами и садятся на них целыми полчищами.

Под нежную и долгую песню комариков хорошо спиться. Рано утром озеро, как зеркало. Застыли тростники. Вся наша машина стала серой от величайшего множества обсевших ее со всех сторон комариков. Но вот солнце разогревает металл и комарики перемещаются на теневую сторону. Потревоженные, они взлетают стайками, садятся на голову, лезут в глаза, запутываются в волосах. Но брачный лет еще не закончился. Над тростничками, выдающимися мыском на плесе, пляшет громадный рой неугомонных пилотов. Это вероятно уже другой вид, чем те кто угнездился на отдых. Здесь их тысячи, нет, не тысячи, а миллионы крошечных созданий, беспрерывно работающих крыльями. В застывшем воздухе слышен тонкий и нежный звон. Иногда он неожиданно прерывается редким низким звуком. Отчего бы это могло быть?

Внимательно всматриваюсь в висящее в воздухе облако насекомых. Брачное скопище целиком состоит из кавалеров, украшенных прекрасными пушистыми усами. Их беспрерывная пляска, тонкий звон и эти странные низкие прерывистые звуки представляют собою испокон веков установившийся разговор, своеобразный ритуал брачных отношений. Он имеет большое значение когда комариков мало и надо посылать самкам особенно сильные и беспрерывные сигналы. Сейчас же при таком столпотворении, возможно, они излишни. Но инстинкт неукосним.

Вот опять слышу этот прерывистый резкий звук. Он не столь и редок и как будто возникает через равные промежутки времени. Как же я не замечал его раньше! Приглядываясь, вижу, как одновременно с низким звуком облачко комариков вздрагивает и миллионы телец в строгом согласии по невидимому побуждению бросаются вперед и снова застывают в воздухе на одном месте. И так через каждые одну-две минуты.

Разглядывая звонцов невольно вспоминаю Сибирь. В дремучем бору сосна к сосне стоит близко. Внизу царит полумрак, как в темной комнате, и — тишина. Там, где сквозь полог хвои пробивается солнце, будто окна в темной комнате. У таких окон и собираются рои маленьких грибных комариков и заводят свои песни. В рою несколько тысяч комариков и каждый пляшет, как и все, взметнется вертикально кверху и медленно падает вниз. И так беспрерывно, но вразнобой, каждый сам по себе. Иногда танцоры, будто сговорившись, все сразу, как по команде, взмывают кверху и падают вниз. Комарикам лишь бы собраться на солнечном пятне в темном лесу, а после можно обойтись и без него. И рой, приплясывая кверху и книзу, медленно плывет по лесу, тонко и нежно звеня тысячами крошечных прозрачных крылышек. Вот на пути опять солнечное пятнышко и рой задерживается на нем, сверкая яркими светящимися точками. Зашло солнце, и не видно комариков, только звенят их крылья…

Здесь на Балхаше иногда с роем происходит что-то непонятное. Будто воздух резко взмыл кверху и вздернул коротким рывком за собою сразу всех плясунов. И так — подряд несколько бросков в разные стороны. Дымок папиросы плывет тонкой струйкой кверху, не колышется. Значит, воздух неподвижен и подпрыгивают комарики сами по себе, все вместе сразу будто сговорившись заранее. Точно также совершают громадные стаи скворцов, совершая в удивительном одновременном согласии внезапные повороты, виражи, подъемы и падения. Такие же мгновенные броски можно увидеть и у стаек мелких рыбок, когда приходится прятаться в укрытия при нападении хищника. Как все это происходит и какой имеет смысл у комариков? Ни звук крыльев, ни зрение тут не имеют значения, а конечно, что-то совершенно особенное и никому неизвестное.

Взмахиваю сачком и рой рассеялся, оборвался звон крыльев. Но проходит десяток минут и комариков будто стянуло магнитом вместе, они вновь реют в воздухе дружной компанией. В сачке же копошатся нежные, маленькие, зеленоватые самцы с роскошными мохнатыми усами. Весь рой состоит из самцов, сплошное мужское общество.

И тонкий звон крыльев, и тысячи светлых точек на солнечном пятне, и медленное путешествие по лесу — все это ради того, чтобы облегчить встречу с подругами, рассеянными по большому темному лесу.

Какое же значение имеют таинственные взметывания и странные подергивания всего роя? Каков механизм, управляющий миллионным скоплением насекомых, какие органы чувств обеспечивают эту необыкновенную слаженность сигнальных звуков и движений? Кто и когда сможет ответить на эти вопросы?

Разгадка всего этого, могущего показаться малозначительным, досужим и не стоящем внимания, в будущем откроет удивительные физические явления, неизвестные науке и управляющие миром живых существ. И человек обратит эту разгадку на свою пользу, одновременно с сопутствующей ей вредом… Что поделать, все развивается в своем противоречии, и разум шествует вместе с безумием.

Крылья — превосходный инструмент не только для жужжания. Ими можно шуршать, щелкать, хлопать, скрипеть. Самка бразильской бабочки Агеронии резко и громко щелкает, ударяя ребром переднего крыла по груди. Также делают бабочки Гилофила, обитающие в Европе, и бабочки Тмипанистес в Индии.

Кобылки превосходные певуньи, они издают звуки не только при помощи задних ног и надкрылий. Сидя на земле, вибрируют крыльями, постукивая ими о ноги, или щелкают в полете. В пустынях Средней Азии многие большие и ярко раскрашенные кобылки взлетают в воздух и, совершая сложные пируэты, одновременно щелкают крыльями. У кобылки савиньи звуковые модуляции совершаются в воздухе, а на земле достигают наибольшей сложности. Короткокрылая и лишенная обычного звукового аппарата кобылка Эунапиус террулентус издает брачные звуки, ударяя надкрыльями о бедра средних ног. Многие кобылки скрежещут челюстями, посыпая звуковые сигналы, и если подобное поведение у человека выражает гнев, бессилие и злобу, то у крылатых ухажеров оно призывает к себе подруг.

Птичьи крики

Хорошо помню тот день, когда первый раз услышал этот странный птичий крик, хотя с того времени прошло пятнадцать лет. Каменистая пустыня полыхала от дневного зноя. Горы низкие, скалистые и красноватые с каждой минутой приближались навстречу. От перегретого двигателя мотоцикла несло нестерпимым жаром. Едва заметная дорога, усеянная камнями, петляла в разные стороны. И вдруг слева на пригорке показалась странная шеренга черных всадников. Она стремительно неслась наперерез…

Мне так показалось сначала. От трудной дороги нельзя ни на секунду отвлечь внимание и мимолетный взгляд исказил увиденное. Затормозил мотоцикл, выключил мотор. И сразу стало непривычно тихо.

Недалеко от дороги виднелась черная ограда из больших, в рост человека, камней. Многие из них упали и их полузанесло землей. Это было какое-то очень древнее сооружение.

Тишина, безлюдье, дикая пустыня и черная ограда навевали особенное настроение. В это мгновение я услышал незнакомый и немного пронзительный птичий крик. Он доносился из-за холма за древней оградой. Но там никого не было видно. Пустыня будто вымерла, и только ящерицы шмыгали под ногами. Еще несколько раз прокричала незнакомая птица. Но какая и где, узнать не удалось. В пустыне немного птиц. Все они мне были хорошо известны и знакомы, кроме этой.

Постепенно я забыл о странном крике, пока через несколько лет не попал на красные холмы. Это было удивительное место.

Много миллионов лет назад давно исчезнувшее с лика земли озеро отложило на дно красные глины, перемешанные с мелким щебнем. Потом озеро исчезло, дожди и ливни размыли осадки и получились красные горы с многочисленными оврагами, крутыми, причудливыми и извилистыми. Кое-где, оттеняя зеленью этот мир красной земли, росли редкие кустики тамариска и саксаула. Красные горы под горячим солнцем полыхали жаром и казались раскаленными. Здесь я опять услышал странный птичий крик и вспомнил низкие скалистые горы, перегретый двигатель мотоцикла и странную черную ограду. В этой голой и бесплодной местности жили только одни каменки-плясуньи. На земле они всегда грациозно приседали и раскланивались, были не в меру любопытны, не боялись человека, иногда подлетали к самому биваку. Хорошо заметные в своих белых сорочках, оттененных серым фраками, они были хорошо заметны. Каменки-плясуньи не могли так кричать. Этот крик, услышанный мною, принадлежал таинственной птице.

Помню, тогда в красных горах возле бивака всю ночь напролет покрикивала еще другая незнакомая птица. С карманным фонариком я принялся ее искать и к удивлению увидел каменку. Никто никогда не знал, что она ночью тоже бодрствует и еще кричит по-особенному. Но это была все же каменка, а не та особенная неизвестная крикунья.

Долго я терялся в догадках, представляя себе самых необыкновенных, по особенному чутких, незримо бегающих по земле птиц пустыни, умеющих ловко прятаться в норки при виде человека.

Недавно, как очень часто бывает, загадка неожиданно и просто раскрылась. Изнывая от жары, я сидел под кустом саксаула, наблюдая за песчаным муравьем. Передо мной в воздухе, выделывая сложные пируэты, трещала крыльями и крутилась кобылка. «Как ей не жарко в такое время распевать свои брачные песни» — подумал я.

Кобылка неожиданно упала на землю рядом со мною и громко и пронзительно зазвучала крыльями как та самая таинственная птица. Я окаменел от неожиданности. Неутомимый певец снова повторил свой изящный номер в воздухе и на земле опять закончил птичьей песенкой.

Много труда стоило мне изловить верткого летуна. Он оказался кобылкой Sphingonotus savinji. Раньше эта кобылка была редкой. Но в последнее десятилетие, я это хорошо заметил по частым путешествиям в пустыне, ее стало значительно больше. Интересно то, что по-птичьему она кричала только в самую жару, когда температура воздуха поднималась выше 32 градусов. Кобылка савиньи определенно обладала музыкальным даром, и ее брачные песни отличались большим разнообразием репертуара. Ни одна кобылка, обитающая в горах и пустынях Семиречья, в этом отношении не могла равняться с нею.

Обычно каждый самец имел свою территорию, которую старательно облетал, демонстрируя свое дарование. На земле нередко к солисту приближалась самка, и тогда между парой происходил обмен короткими музыкальными фразами. Впрочем, потрескивания крыльями самочек казалось однообразными. Большей частью дама хотя и удостаивала коротким вниманием кавалера, но отвергала его ухаживание и скачками удалялась прочь, а тот продолжал в воздухе громко напевать и демонстрировать фигуры высшего пилотажа.

Очень было интересно изучить песни замечательной кобылки. Они определенно складываются из множества разнообразнейших сигналов и каждый из них имеет какой-то свой особенный смысл и значение.

Ни раз я охотился с магнитофоном за этой кобылкой и все неудачно. Но однажды посчастливилось. Так же, как и в первый раз, неутомимый солист сам сел возле меня. Я же тот час подсунул у нему микрофон, привязанный на палку. Тут же неожиданно появилась и самка. К сожалению, разговор их был очень короток и непродолжителен. Кобылки чем-то не понравились друг другу и разлетелись в разные стороны. Но песня, хотя и короткая, запечатлелась на пленке.

Оса Колумбия откладывает яички при помощи длинного яйцеклада в тело личинок насекомых, обитающих в древесине. Самцы выходят из куколок раньше самок и принимаются разыскивать их по жевательному звуку, издаваемому челюстями при выходе из древесины. Этот жевательный звук различен у разных видов этого рода. Кобылка Паратилотропика руннери издает челюстями звуки в довольно широком диапазоне, которые вероятно, содержат целый код сигналов. Над их расшифровкой придется еще немало потрудиться ученым.

Как же живут те, кто не имеет никаких приспособлений для звуковых упражнений?

Древесный сверчок Меконема усиленно барабанит своим животом по ветке, на которой сидит, сообщая о своем существовании: крылья его непригодны для пения. По другим сведениям сверчок Меконема талассинум топает по ветке ногой и одновременно вибрирует брюшком. Кобылки Эфиппигера передают через почву друг другу сигналы дрожанием тела или через растение, на котором насекомое сидит. Для подачи же дальней сигнализации применяется обычное стрекотание.

Жуки-точильщики, сидящие в древесине, издают тихие и мерно тикающие звуки, постукивая головою о дерево. Этим приемом они пользуются собираясь выбираться из своих ходов, как бы договариваясь заранее о предстоящей встрече друг с другом. Эти звуки так сильно напоминают тиканье часов, что в Англии когда-то верили, что жуки точильщики предвестники смерти одного из обитателей дома, и отсчитывают приближение конца жизни. Из-за этой мрачной и понапрасну приписываемой способности их назвали могильщиками или жуками «часы смерти». Невинное постукивание головой крошеного обитателя сухой древесины, возможно, приблизило смертный час не одному из суеверных и мнительных жителей старой Англии.

«Часы смерти»

Первые дни в избушке, в которой я поселился в урочище Бартугай, было холодно и сыро. Но в тугае дров достаточно, печь полыхает жаром и вскоре в моем жилище и сухо, и тепло.

Ночью в урочище царит необыкновенная тишина. Поэтому, проснувшись, не особенно удивился, услышав как тикают ручные часы. Впрочем, часы тикали так громко и отчетливо будто находились под подушкой. Я же хорошо помнил, они — на столе. Засветил фонарик, посмотрел: часы на месте. Наверное, тиканье часов передавалось через стол по его ножкам к деревянному топчану на котором спал. Так решил и, подумав о том, что в городе никогда такое не услышишь, вскоре заснул. Но потом днем догадался. Часы тут не при чем. Топчан я соорудил из двух чурбаков ствола трухлявого дерева, прибив к ним доски. Уж не завелись ли в чурбаках жуки-точильщики и в прогревшемся домике затикали часами, постукивая своими головками о древесину. У них есть такая манера поведения.

Личинки жуков-точильщиков развиваются в древесине, заводятся и в бревнах деревянных домов. Когда из личинок выведутся жуки, то прежде чем покинуть свое жилище они, ударяя головками по дереву сигналят. «Мол, я здесь! Кто еще, из нашей братии есть поблизости?» Сигналят для того, чтобы легче было встретиться друг с другом. Этот брачный разговор удивительно точно похож на тиканье часов.

В давние времена в странах Западной Европы суеверные люди очень боялись такого тиканья и, не зная откуда оно происходит, считали его предвестником смерти одного из жителей дома, в которой невесть откуда раздавался отсчет времени жизни обреченного, и прозвали это тиканье «часами смерти». Наверное, не один несчастный прежде времени отправлялся на тот свет из-за любовных перестукиваний маленьких и ни в чем не повинных жучишек.

На следующий день тиканья не было слышно. Может быть, я крепко спал или, действительно, виновны в этом были мои часы. Их я отнес в дальний угол избушки и повесил на стену. Но еще на следующий день «часы смерти» громко и настойчиво затикали под самым моим ухом. Эти мерные звуки меня не напугали. Я был молод и о смерти не подумывал. Но потом повозиться с топчаном пришлось немало, прежде чем я выковырял из трухлявого чурбака маленького жучка-точильщика и убедился в правдивости предположения. Их оказалось немало, все следующие ночи я сладко спал под тихие переговоры шестиногих сигнализаторов.

Тикающие звуки издают частыми ударами брюшка о бумагу или дерево крошечные насекомые сеноеды Глютилла, часто встречающиеся в наших домах. На брюшке этого насекомого развит небольшой твердый узелок, выполняющий роль своеобразного молоточка для постукивания. Звуки хорошо различимы в тишине, особенно ночью. Самцы веснянок бьют брюшком по стеблям растений и, вызывая их вибрацию, сигналят самкам. Кобылка Оедипода топочет по земле, ударяя по ней голенью задней ноги.

Хотя, как говорилось ранее, возникновение и развитие звуковых сигналов у насекомых пошло по другому пути, чем у позвоночных животных, обладателей объемистых воздушных мешков-легких, тем не менее, среди насекомых нашлись те, кто использует тоже струю воздуха для звучания Так крупные бескрылые тараканы, обитающие на острове Мадагаскар, распевают пропуская воздух из трахеи через дыхальца второго сегмента брюшка. Створки дыхальца отлично выполняют роль голосовых связок.

Самый сложный музыкальный аппарат у насекомых-барабанщиков, вибрирующих специальной мембраной. Мембраны приводятся в движение особым мускулом. Барабанщики известны среди клопов Пентатомида, реже — бабочек-медведиц. Но сильнее всего развита мембрана у крупных цикад. У них она и лучше всего изучена.

Так называемые цимбалы клопов пентатомид расположены на спаянных вместе первом и втором сегментах брюшка с воздушным мешком под ними. У бабочки-медведицы цимбалы представляют собою участок тонкой кутикулы сбоку среднегруди. У цикад, обладателей наиболее сложно устроенного звукового аппарата, первый и второй членики брюшка сильно изменены. Мембрана и воздушная полость, расположенная под нею, управляются особыми мышцами. Звуки меняются в зависимости от натяжении мембраны, а также колебания воздушных полостей — резонаторов. Поют только самцы-цикады, относящиеся к семейству певчих цикад. Это дало повод древнегреческому поэту Ксенарху не без сарказма заметить: «счастливы мужья цикад, ибо их жены безголосы». Пение всех остальных многочисленных и мелких цикадок, которыми буквально кишит растительность степей и пустынь, почти недоступна нашему слуху.

Тот кто поет, должен слышать. Органы слуха есть у многих насекомых, даже нередко у тех, кто лишен звукового аппарата. У красивой бабочки Хризирида рифеус органы слуха в виде пещерки на третьем сегменте брюшка. Есть он и по бокам первого сегмента брюшка многих пядениц, лишенных как будто органов звука. Обнаружены они и на среднегруди многих других бабочек. Превосходно развиты органы слуха у самых певучих насекомых — кобылок, кузнечиков, сверчков. У кобылок это хорошо развитая перепонка на первом брюшном сегменте, у кузнечиков и сверчков, напротив, в виде узких щелей с мембраной, расположенной на голенях передних ног. Недавно было доказано, что от слуховых щелей идут воздушные каналы, заканчивающиеся в груди. Эти своеобразные «евстахиевы трубы» уравновешивают давление воздуха на мембраны с обеих сторон. Многие исследователи утверждают, что у большинства насекомых настоящий слух отсутствует, но колебание воздуха, воды и почвы хорошо воспринимаются особыми щетинками. Так, например, доказано, что тонкий писк полета самки комара самцы улавливают чувствительными волосками своих усиков. Волоски вибрируют в унисон со звуками крыльев летящей самки, настроенные на эту частоту, на другие звуки они не реагирует и подобны узко ориентированным аппаратам. Самцов комаров, передатчиков тропической малярии, например, привлекают колебания от 500 до 550 в секунду. Их подруги производят звуки биением крыльев со скоростью от 449 до 603 взмахов в секунду. Самки улавливают эти звуки даже на фоне громкого шума, на них он нисколько не влияет.

Якобы глухи и комары, и воспринимают они не сам звук, а вибрации, вызванные им. Как будто экспериментально доказано, что таракан Хеншонтедениа эпилампроидес, издающий характерные звуковые импульсы, практически глух к ним, находясь в положении солиста, не слышащего своего собственного голоса. В связи с этим напрашивается мысль, что наши знания о слухе насекомых еще крайне несовершенны, чтобы судить о том насколько чутьисто или, наоборот, глухо то или иное из них. Весьма вероятно, кажущаяся глухота насекомых объясняется тем, что они слышат только те звуки, которые имеют для них свое особенное жизненно важное значение, оставаясь глухим к звукам посторонним и чужим. Человеку, живущему в современном городе, неплохо было бы обладать такими качествами для защиты своей нервной системы от производственного шума, незаметно влияющего на психику и здоровье.

Не будет преувеличением сказать, что большинство песен насекомых — призывные, приглашающие встретиться. Стрекотание, потрескивание крыльев в полете, жужжание крыльев, щелканье ими и вся остальная симфония звуков, это извещение о себе, объявление о желании увидеться или приглашение объединиться, составить общий хор. Еще в 1910 году ученый Реген, подставляя самцу поющего кузнечика микрофон, через громкоговоритель передавал звуки его песни в другое помещение. Самка, заслышав их подлетала к громкоговорителю и пыталась даже в него проникнуть.

Замечено, что некоторые насекомые поют громче, если их общество немногочисленно, как бы предпринимая попытку собрать себе подобных. Так ведет, например, себя цикада Мейуна опалифера.

Склонность к музыкальным позывам более свойственна мужской половине шестиногой братии. У кобылок, сверчков, кузнечиков, цикад, многих жуков и мух призывные песни издают одни самцы. Такое с точки зрения человеческой неравномерное распределение дарований вполне оправдано. Поющее насекомое подвергается большей опасности, его легче обнаруживает птица, зверек, и ему труднее сохранить жизнь. И, тем не менее, опасность, которой подвергаются певцы, оправдана, а убыль самцов восполняется их полигамическими наклонностями. Но это правило, как и все остальное в жизни насекомых, имеет много исключений. Так, самцы и самки многочисленных в природе мелких цикадок участвуют на равных началах в позывных сигналах, и между двумя особями часто возникает оживленная перекличка. На пение самца самка отвечает барабанной дробью, по которой ориентируется самец. Встретившись перед спариванием, пара поет еще продолжительное время, как бы совершая подобающий в подобной обстановке установленный предками ритуал. После спаривания самка замолкает, самец же через некоторое время принимается за поиски очередной самки. Звуки наших мелких цикад необычно слабы и едва воспринимаются человеком.

Как уже было сказано ранее, самцы пчел, мух, многих бабочек в полете отличаются различной быстротой взмахов крыльев и соответственно разным тоном звучания. Так, например, тон звучания крыльев самцов лесной пафрии в Заилийском Алатау, летающей осенью, выше тона песни самок примерно на две ноты. Самки долгоносика Контрахелюс неуфар и К. гибсон, услышав пение самца, тот час же отвечает на него характерной звуковой посылкой. Спектр пения долгоносиков разных видов этого рода хорошо различается. Кроме того, звуковой аппарат самок развит слабее, их пение заметно тише.

Недоразвитыми звуковыми аппаратами владеют самки многих насекомых. Вероятно, когда-то они были развиты у обоих полов одинаково, а ныне существующую звуковую эмансипацию женской половины класса насекомых в известной мере следует рассматривать как явление архаическое.

Есть звуковой аппарат и у самок прямокрылых. Мне не раз приходилось наблюдать, как при встрече участвовали с поющим самцом сверчки Гриллюс дезертус, а также кобылки Хортиппус совершают беззвучные движения, как бы подражая самцам. Возможно, они также участвовали в звуковой перекличке, но только очень слабыми голосами. Может быть, пытаясь извлечь из своего музыкального аппарата едва различимый шепот или вибрацию тела, самка тем самым идентифицирует принадлежность встреченного музыканта к своему виду, клану, расе, опасаясь оказаться жертвой бесплодного межвидового скрещивания.

Самцы поют и когда им надо собраться вместе в многоголосые хоровые состязания. Таковы певчие цикады. Их хоровое пение бывает таким оглушительным в пустынях Средней Азии, что проезжая мимо скопления этих насекомых на автомашине, невольно теряешь контроль за работой мотора. Большими скоплениями по несколько сот тысяч собираются в низких горах пустыни Семиречья кузнечики, и часто бывает так, что они заселяют один из распадков и всю ночь напролет безумствуют в быстром и беспрерывном пении, мешая спать путешественнику, тогда как в других таких же распадках царит глубокая тишина. Большими скоплениями собирается и один из замечательных по своему музыкальному мастерству солончаковый сверчок Эугриллодес одикус в пойме реки Или. Между отдельными хорами может быть большой разрыв в несколько километров. Иногда сверчки, как обычно поющие ночами, днем посылают кроткие звуковые сигналы, очевидно предназначенные к объединению.

Дневные концерты

Мы с облегчением вздохнули, когда спустились к реке. Тут не то что наверху в пустыне Карой. Там будто в раскаленной сковородке. Здесь же прохладней, влажнее, можно забраться в воду, остыть.

Весна выдалась сухой и жаркой, и пустыня вскоре пожелтела, выгорела, поблекла. У реки Или в ущелье Капчагай видна тоненькая полоска зеленых кустарников чингиля, барбариса и тамариска. Да у самой воды тянется другая зеленая полоска из низенькой травы.

Только заглушил мотор, как услышал короткие и выразительные чирикания сверчков. В самый разгар дня и сияния солнца! Неужели сверчкам не хватает ночи. Сейчас они самые короткие. Да и где они прячутся на почти голом берегу. В полоске зеленой травы?

Хожу и прислушиваюсь. Но разве уследить, где распевают сверчки. Чуть подойдешь ближе и они замолкают. Старая-престарая история. Так и ходил в зоне молчания, а всюду подальше от меня слышались громкие чирикания ретивых шестиногих музыкантов. Впрочем, сверчки так ночью не поют. Наверное, сейчас они дают о себе знать, налаживают скрипки, готовятся к вечерним концертам и музыкальным состязаниям.

Начинаю поднимать камешки и палочки, заглядываю во все щелочки на полоске зеленой травы у самого берега. Авось случайно натолкнусь на музыкантов. На них надо взглянуть, кто они, к какому виду относятся поселившиеся здесь у реки.

Но поиски безуспешны. Зеленая полоска всюду занята крошечными муравьями тетрамориумами. Их здесь миллионы, одно сплошное государство Тетрамория. Кое у кого из муравьев на корнях пырея ползучего нахожу щитовок, покрытых длинным белым пушком. Они — муравьиные коровушки, кормят своих покровителей сладкими выделениями. Одна большая даже выбралась наверх, тихо ползает. Ветер шевелит ее длинными волосками белой шубки. Бросил ее в пробирочку со спиртом и она внезапно преобразилась. Белые нити мгновенно растворились в спирту и стала моя добыча голеньким розовым червячком, сменила свою внешность.

Еще в зеленой полоске встретилась другая мелкая живность: жуки стафилины, жуки-слоники, жуки-притворяшки, маленькие мокрички. Но больше всех, пожалуй, пауков бродяг, разных, больших и маленьких. Видимо здесь неплохие охотничьи угодья, коли сюда их столько собралось.

Сверчков же нет. Только слышатся их чирикания. Случайно у самой воды поддеваю ногой крупный камень и из-под него во все стороны прыгают сверчки. Их оказывается здесь уйма! Тут и влажно, и тепло, и между камнями находятся неплохие щели-укрытия. Кое-кто из них, спасаясь, в панике поднимается на крылья, но быстро садится на землю и прячется в первую попавшуюся щелку. Сверчки неважные летуны.

Так вот вы где проводите знойное время! Понял я в чем дело: сверчки, ради своих брачных дел собрались в большое скопище к тому же спасаясь от засухи и жары пустыни. Случайно и попал я на одно из них.

Интересно, что же будет вечером, какие они станут устраивать концерты! Сверчков легко узнал. Назывались они Двупятенными — Gryllus bimakulatus. Вечером же возле нашего бивака раздался такой громкий концерт, какого мне не приходилось слышать.

Чудесный певец степей и южных склонов гор сверчок-трубачик Оекантус тураникус непременно собирается скоплениями и только тогда проявляет свою удивительную неутомимость к песенному состязанию. Хоры трубачиков — своеобразный и хорошо налаженный оркестр. С наступлением вечера обычно вначале запевает один из наиболее ретивых исполнителей, ему отвечает другой, и вскоре вся степь звенит от этого сладкозвучного музыканта. Оркестранты поют строго в унисон, тот, кто утомился, отправляется отдыхать, после чего вновь вступает в спевку, не нарушая установившегося ритма. Иногда казалось, без видимой причины, сверчки все сразу замолкают на некоторое время, устраивая общий и согласованный перерыв.

Забавная особенность

Забавную особенность я подметил у насекомых-музыкантов. В садочке на окне моей комнаты живут солончаковые сверчки Gryllus odicus. Пение их удивительно нежное, звонкое и приятное. Знакомые, приходящие ко мне, привыкли к тому, что наши разговоры сопровождаются аккомпанементом сверчковых песен. Но постепенно мои шестиногие музыканты стареют, поют тише и неохотно, а вечером начинают свои концерты с запозданием.

— Что это ваши сверчки молчат? — спросил как-то один из моих посетителей.

— Разленились! — ответил я небрежным тоном.

— То есть, как так разленились. Разве им свойственна лень? — удивился собеседник.

— Конечно! Впрочем, если хотите, я их могу заставить петь.

— Заставить! Странно. Как это можно заставить сверчков петь!

— А вот послушайте.

И я стал насвистывать мотив веселой песенки. Мои пленники тот час же откликнулись на нее дружным хором. Их было несколько в одном большом садке. Попели немного и снова замолчали. Удивлению моего знакомого не было конца.

— И вы всегда их так заставляете петь? — стал он допытываться.

— Почти всегда.

— И на эту самую веселую песенку?

— Только на эту самую.

— Может быть, и сейчас снова заставите?

— Как желаете.

И веселая песенка вновь оказала свое магическое действие. Знакомый, он был энтомологом, покинул меня в недоумении.

— Нет, — сказал он на прощание, — тут какая-то дрессировка или трюк или что-либо подобное.

В известной мере он был прав. Я пошутил над ним, и веселая песенка была, вообще говоря, ни при чем. Просто еще раньше я заметил, как сверчки, живущие в моем садочке, когда приходит пора вечерних песен, откликаются пением на резкие, но не слишком громкие звуки. Очевидно, для начала музицирования необходим запевала или просто звуковой раздражитель. Конечно, этот раздражитель действует рефлекторно, но не всегда и не везде. Песенка, насвистанная мною, случайно совпала с тем состоянием, когда мои пленники были готовы петь, но им не хватало запевалы. В природе, в пустыне вечером всегда находится такой запевала, большей частью самый молодой и ретивый, который, как правило, первый падает пример, а за ним потом, один за другим, включаются остальные и вся пустыня начинает звенеть от многоголосого хора.

У цикад Оцхелиум вульгаре и Магницикада кассини все участники хора начинают петь как только подает голос запевала. Замедленная звукозапись показала, что у двух поющих цикад одна всегда играет роль ведущей, а вторая присоединяется к ней через некоторое время. Если остановить ведущую, то перестает петь и ее последовательница.

Цикада-запевала Цикадатра кверуля начинает свои позывные короткими чириканьями, как бы приглашая принять участие в спевке. Иногда этого оказывается недостаточно, чтобы нарушить пассивность сотоварок — цикады молчат, не показывая желания вступать в спевку. Позывные, как мне кажется, играют своеобразную роль раздражителя, на который рефлекторно отвечают остальные. Им может быть совершенно другой, но определенной частоты звук, например, работающий мотор машины или даже звук мотора далеко пролетающего самолета. В этой особенности поведения цикады мне приходилось убеждаться много раз во время путешествий по пустыням. Выводит из молчания и звук мотора автомашины и таких одиночных певцов, как белолобый кузнечик Дектикус албифронс. Автомобилист, досадуя на крики цикад и кузнечиков, не подозревает того, что он сам нарушил молчание.

Струнная серенада

Давность истории, о которой собираюсь поведать в этом очерке, большая, более двух тысяч лет.

Ко мне иногда захаживал Константин Евстратьевич, старик, учитель иностранных языков и латыни, большой любитель классической музыки. У проигрывателя с долгоиграющими пластинками мы провели с ним немало часов. Вначале посещения старика были случайными, потом они приобрели порядок некоторой закономерности, и в определенные дни недели, вечером устраивалось что-то вроде концерта по заранее составленной программе.

Сегодня, в воскресенье я побывал за городом на просторах Курдайского перевала и в одном распадке натолкнулся на скопление цикад. Это был распространенный и обычный в Средней Азии вид Cicadatra querula.

Цикады крупные, более трех сантиметров длины. Внешность их примечательна: большие серые глаза на низкой голове, мощная коричневая широкая грудь, охристо-серое брюшко и сизые цепкие ноги. На прозрачных крыльях виднелись черные полоски и пятнышки.

Личинки цикад беловатые с красно-коричневыми кольцами сегментов тела, производили странное впечатление своими передними ногами, похожими на клешни. Они жили в земле, копались там, в плотной сухой почве пустыни, поедая корешки встречающихся по пути растений, росли долго и постепенно, пока не приходила пора выбираться на поверхность земли. Появление на свет происходило в разгар жаркого лета. В такое время в местах, где обитали цикады, появлялись многочисленные норки, прорытые личинками. Нередко можно было застать и самих личинок, только что закончивших трудную работу освобождения из темени подземелья.

На поверхности личинки некоторое время отдыхают, затем у них лопается шкура на голове, потом на груди, и в образовавшуюся щель показывались взрослые насекомые, крепкие, коренастые, с мощными крыльями.

На высоких травах или кустиках, собравшись большим обществом цикады начинали распевать свои громкие трескучие и шумные песни. К ним можно осторожно подойти почти вплотную.

Очень любопытно наблюдать в лупу звуковой аппарат самцов. Снизу брюшка, под большими белыми крышками находилась полость. В ней хорошо заметна барабанная перепонка и очень эластичная, слегка выпуклая и покрытая хитиновыми рубчиками звуковая мембрана. К ней присоединена мощная мышца, при частом сокращении ее мембрана колеблется и возникает звук. Он усиливается полостью в брюшке, наполненной воздухом. Эта полость, выполняющая роль резонатора, большая и занимает почти все брюшко.

Наблюдая за цикадами я задержался в поле и прибыл в город позже времени, оговоренного с Константином Евстратьевичем. Сегодня на очереди была «Струнная серенада» П. И. Чайковского, одно из любимых произведений нашего гостя. В ожидании меня старичок чинно сидел на веранде дома, пощипывая свою седенькую бороду.

— Я смиряюсь, если цикады виновницы моего ожидания, — здороваясь, сказал учитель иностранных языков. — Видимо, замечательны песни этих насекомых, если древние греки почитали цикад и посвятили их Аполлону.

Кроме музыки, история античного мира была увлечением моего знакомого.

Случилось так, что пришло время сменить масло в моторе машины, сделать это следовало, пока оно горячее, и нарушив обычай, уговорил гостя начать самому прослушивать первое отделение концерта.

Через открытые окна дома музыка была хорошо слышна и во дворе, где я занимался своими делами. Но освободиться удалось только когда музыка закончилась. Когда я вошел в комнату, лицо Константина Евстратьевича было и недовольное.

— Знаете ли, наверное, в вашей пластинке что-то испортилось и в одном месте оркестр сопровождается каким-то дрянным и гнусным подвизгиванием. Очень жаль! — высказал сожаление он.

Струнную серенаду мы недавно прослушивали, пластинка была превосходной. Поэтому я предложил вновь включить проигрыватель.

Прозвучали большие громкие аккорды торжественного вступления. Потом нежная мелодия скрипок стала повторяться виолончелями и возвращаться к скрипкам в минорном, более печальном тоне. Затем началась главная часть в речитативном стиле чередования аккордов с отрывками мотива напоминающего вальс. Развиваясь дальше он стал господствующим, лился то широко и спокойно, то становился более отрывистым и, когда стал заканчиваться быстрыми аккордами, внезапно раздалась пронзительная трескучая трель цикады. Песня ее неслась со стола, из букета цветов, привезенного с поля. Вскоре она оборвалась.

Так вот откуда эти звуки, огорчившие ценителя музыки! Привезенная с цветами цикада молча сидела в букете, пока не наступило сочетание определенных звуков. Быть может, это место серенады в какой-то мере было в унисон настройке звукового аппарата насекомого и действовало на него, как первая трель цикады-запевалы, возбуждающей весь хор певцов. Чтобы убедиться в правильности предположения мы еще раз повторяем «Струнную серенаду» и вновь на том же месте услышали скрипучую песню нашей пленницы.

— Ну, знаете ли, — досадовал Константин Евстратьевич, — не думал я что у ваших цикад такие противные голоса. А ведь в Древней Греции цикада одержала победу в состязании двух арфистов.

И он рассказал такую историю.

Два виртуоза Эвон и Аристон вышли на артистический турнир и когда у первого из них на арфе лопнула струна, на его инструмент внезапно села цикада и громко запела. Да так хорошо, что за нею и признали победу.

Все это, конечно, дошло до наших дней, как миф, но в этот миф теперь цикада, сидевшая в букете цветов, внесла некоторую ясность. Почему не мог звук лопнувшей струны явиться как раз тем раздражителем, на который рефлекторно отвечал звуковой аппарат цикады? Ну, а чудесная песня цикады, севшей на арфу и ее победа — это уже был красивый вымысел, дополненный к факту, достоверность которого теперь казалась вполне вероятной.

После этого случая мы долго не слушали «Струнную серенаду»: эксперименты с пронзительной цикадой охладили нас. Когда же мне приходится слышать это произведение великого композитора, я невольно вспоминаю двухтысячелетней давности историю состязания Эвона и Аристона…

Прошло много лет. Путешествуя по пустыням я попутно не переставал приглядываться и к ее самым заметным певуньям — цикадам, много раз видал, как из земли выбираются их неказистые личинки с забавными ногами-клешнями, как из личинки выходит изумрудно-зеленая красавица цикада, расправляет красивые крылья, быстро крепнет, темнеет, и почувствовав силы, с громким криком, оставив свое детское одеяние торчать на кустике, взлетает, чтобы присоединиться к оркестру своих родичей.

Песни цикад не просто громкие и беспорядочные крики как может вначале показаться. Между певуньями существует какая-то своя, исполняемая по особым правилам сигнализация. Иногда они молчат, хотя и солнце греет, и жарко как всегда. Но вот молчание нарушено, раздаются одиночные и резкие чиркающие крики, на них отвечают с нескольких сторон. Они означают, насколько я понял, приглашение заняться хоровым пением. Упрашивать музыкантов долго не приходится и вскоре раздается общий громкий хор. Иногда он усиливается, становится нестерпимым, почти оглушительным, от него болит голова. Наконец оркестр смолкает, устраивается антракт. Но задиры-запевалы беспокойны и снова чирикают, то ли просят, то ли приказывают, и опять гремит хоровая песня.

Если цикаду взять руками, то она издает особенно пронзительный негодующий крик. Моя собака, спаниель Зорька с некоторых пор, изменив охоте на ящериц, стала проявлять, возможно, подражая хозяину интерес к насекомым. Жуки, осы, бабочки постепенно оказались предметом ее внимания. И цикады. Но первая встреча с ними закончилась конфузом. От громкого негодующего крика собака опешила.

Еще я заметил, что цикады, спокойно сидящие на кустах, всегда приходят в неистовство и орут истошными голосами, как только мимо них проезжает легковая машина. Шум и вибрация мотора, очевидно, действуют на цикад раздражающе и стимулируют их музыкальный аппарат. Оказывается цикад можно вызволить из молчания не только звуком лопнувшей струны или определенными тонами патефонной пластинки, но и мотором внутреннего сгорания.

Как бы ни было в местах, изобилующих цикадами, сидя за рулем, всегда обижался на этих неуемных крикунов, так как за громкими их песнями плохо прослушивалась симфония автомобиля, которую постоянно воспринимают на слух водители.

За долгие годы, посвященные изучению насекомых, подметил еще одну интересную черту жизни цикад. Как считают специалисты, личинки певчей цикады развиваются три-четыре года. Но примерно каждый год их должно быть, в общем, равное количество. В действительности же цикады сообразуют свою деятельность с обстановкой окружающей природы и в годы сильных засух и перевыпаса не желают выбираться на поверхность и расставаться с обличием личинки, предпочитая лишний год или даже может быть два-три года оставаться в земле в полусне. В редкие же годы, богатые осадками и растительностью, все такие засони спешат выбраться наверх и цикад оказывается очень много. Таким был 1962 и 1969 годы, когда пустыня покрылась пышным ковром зелени.

Интересно, как под землей, в кромешной темноте цикады узнают, когда пустыня плоха, стоит подождать лишний годик, или, наоборот, надо спешить в лучшие времена. В годы обильные осадками с богатой растительностью почва становится влажнее и это, наверное, служит сигналом к тому, чтобы засони пробуждались и спешили наверх. Кроме того, корни растений, которыми питаются цикады, делаются влажнее и это тоже своеобразная метеорологическая сводка. Еще, быть может, в хорошие годы личинки раньше срока заканчивают свое развитие, чтобы успеть выбраться наверх. Поэтому цикады в такие счастливые времена выбираются не все сразу, а постепенно чуть ли не до самого августа, пополняя шумные оркестры своих собратьев.

За цикадами охотится большая розово-желтая оса-красавица. Она парализует их жалом, закапывает в землю, отложив на добычу яичко. Из яичка выходит личинка, съедает запасенные матерью живые консервы, окукливается и ждет до следующего года (а может быть и несколько лет), до того времени, когда выбираются наверх и цикады.

В плохие годы, когда нет цикад, оса не появляется, очевидно, ожидая благоприятной обстановки.

Как-то я рассказал своим спутникам по экспедиции про цикад и перечислил все свои предположения о том, почему количество цикад не бывает постоянным. Пожилая женщина ботаник, не любившая цикад за их чрезмерную шумливость, выслушав меня, сказала:

— Не понимаю, как можно интересоваться и даже восхищаться такими безобразными насекомыми, от песен которых ничего не остается, кроме раздражения и головной боли. Не думаете ли вы, — продолжала она, как всегда категорическим тоном, — что ваши цикады, сидящие в земле, отлично слышат безобразные песни своих подруг и понимая их по своему, торопятся из-под земли выбраться наверх? Может быть, у них на этот счет даже есть и специальные ноты, предназначенные для своей, находящейся под землей молодежи. Они должны быть особенно пронзительными, от них, наверное, и болит голова!

Мы все дружно рассмеялись на это неожиданное и забавное предположение.

— А как же оса? — спросил я ботаника. — Оса, наверное, не дура, понимает песни цикад!

В мире насекомых все может быть.

После истории со «Струнной серенадой» мне пришлось часто встречаться с этой крупной цикадой во время путешествий по пустыням. Я много раз видал, как из земли выбираются их неказистые личинки с забавными ногами-клешнями, как из личинки выходит изумрудно-зеленая красавица цикада, расправляет крылья, быстро крепнет, темнеет и, почувствовав силу, оставив свое детское одеяние на кустике и с громким криком летит к своим товаркам.

Песни цикад — не просто громкие и беспорядочные крики. Между певуньями существует, подчиненная особым правилам, сигнализация. Бывает, что цикады молчат, хотя солнце греет и жарко как всегда. Но вот молчание нарушено, раздаются одиночные чиркающие звуки — приглашение на спевку. На них отвечают со всех сторон, и вскоре звучит громкий хор. Иногда он становится почти оглушительным, от него болит голова. Наконец, утомившись, певцы умолкают, устраивают антракт. Но запевалы-задиры не дают покоя, снова чирикают, то ли просят, то ли настаивают, и опять гремит хоровая песня.

Хором поют не только цикады, сверчки и кузнечики. Поют слаженно и водяные клопы Сигара стриата и Калликорикса реаста. Способность к синхронному пению этих насекомых в известной степени отражает общественные связи, существующие между ними. У этих клопов отмечены два типа звуков: точащий и чиркающий. Они возникают или от одновременного движения звуковых аппаратов обеих сторон тела, или от попеременного.

Брачное роение мелких муравьев, комариков, также представляет собой, по существу, своеобразное хоровое исполнение позывных сигналов.

Что-то подобное хоровому пению существует и у многих кобылок. Стрекотание предназначено не только для самок, но и для того, чтобы каждый самец мог придерживаться своего определенного участка.

У широко распространенной кобылки Хортиппус биколор качество и ритм песни сильно изменяется, за исключением песни соперничества, очень суровой по содержанию и форме. Некоторые насекомые разных видов, исполняя песню соперничества, прислушиваются и реагируют на песни чужаков. Так, кобылка Омоцестус руфипес отвечает на стрекотание кобылки О. виридулус. В том случае, когда оба рядом располагающихся музыканта начинают мешать друг другу, возникает конфликтная ситуация. У одного из них появляется песня соперничества или агрессивная песня. Она служит своеобразным предупреждением или даже предшествует нападению.

Поединки из-за территории не столь уж и редки. Особенно драчливый нрав показывают сверчки. Эту черту издавна подметили в странах Восточной Азии, где испокон веков существуют отлично отработанный культ сверчковых боев, привлекающих массу зрителей.

Вообще говоря, кажущееся однообразным пение насекомых в действительности сложно. Незначительные и многочисленные, неулавливаемые нашим слухом, нюансы звуков имеют различное значение, поддерживая установленные веками традиции и порядки, о которых мы не имеем даже отдаленного представления. Так, например, у кузнечика Скуддериа тексанус, изучавшегося в лаборатории, установлено четыре вида стрекотания. Два из них — тиканье и трели — играют роль акустического пространственного контакта между самцами. Третий тип — частые пульсирующие стрекотания, побуждают самку двигаться к самцу, четвертый тип — медленно пульсирующее пение, побуждают самку издавать ответный шелестящий звук, призывающий самца и служащий для него ориентиром.

У некоторых сверчков установлено три типа песен: призывная, агрессивная и копулятивная. Они хорошо различаются и по сопровождаемому их исполнению поведению насекомого.

Различия между песнями заключаются в основном в числе пульсов и их громкости. Так, в призывной песне каждая группа содержит 2–3 пульса, агрессивного — 3–5, копулятивного — до семи мягких и тихих пульсов. У полевого сверчка Оекантус пеллюценс, по исследованию французских ученых, найдено три формы песен: ухаживания, предостережения и индифферентная — созыва. У других сверчков подмечено шесть типов сигналов, связанных только с процессом размножения, что гораздо выше по разнообразию звуковых сигналов амфибий, рептилий и даже многих птиц. Энтомолог Александер, пришедший к подобному выводу проанализировал более 200 видов сверчков. У знаменитой продолжительностью развития личинки семнадцатилетней цикады Магицикада септендецим и М. кассини, обитающих в Новом Свете, энтомологи различают четыре типа звуков: пение скопления, созывающее самцов и самок в одно место, два типа брачных песен и протестующее карканье, которое издает раздраженная чем-либо особь.

Человек воспринимает звуки частотой от 60 до 18 000–20 000 колебаний в секунду. Некоторые особенно чуткие люди различают высокие тона до 30 000 колебаний в секунду. Звуки ниже 30 Гц, а также выше 15 кГц человеческое ухо не воспринимает. В мире животных спектр сигналов находится в пределах от 15 Гц до 100 кГц. Песни многих насекомых, доступные нашему слуху, не особенно громкие, но не всегда. Перекличка таких насекомых, как кобылки, кузнечики, сверчки и цикады, порою бывают очень громки, даже для нашего слуха.

Особенно кажутся крикливыми цикады. «Стрекотание кузнечиков, самое пронзительное чиркание сверчков, — пишет Брэм, — кажутся шепотом по сравнению со звуками, которые издают самцы цикад. Говорят, что одна из южноамериканских цикад издает звук, равный по силе свистку паровоза, и если есть разногласия в этих рассказах, то только в том, что одни уверяют, будто звук издает одна цикада, другие настаивают на участии в нем небольшого хора цикад».

Металлический звук цикад в тропических странах настолько силен, что вызывает даже неприятное ощущение в ушах. Один из путешественников, побывавший в Панаме, так высказался о цикадах: «Нет, это не знакомые нежные бубенчики, это цикады, назойливые, вездесущие днем и ночью, издающие резкие визгливые звуки, которые человека со слабыми нервами способны довести до сумасшествия или заставить его бежать». Польский натуралист Фидлер пишет, что когда после жаркого дня в Бразилии наступила ночь, то сразу же почувствовалось громадное облегчение не только от прохлады. В природе произошло какое-то изменение. О нем сразу не догадаешься. Оказывается назойливые певцы субтропических лесов — цикады почти умолкли. В течение всего дня их тысячные массы производили неустанный сверлящий шум, который словно острой сталью пронзал человеческие нервы и раздражающей болью отдавался в мозгу.

Громко распевают некоторые сверчки. Пение одного из них Брахитрипес мегацефалюс слышно за полтора километра. Какого совершенства достигло это крошечное животное, размером с наперсток, оказавшись обладателем музыкального аппарата, по силе звука превосходящего мощный громкоговоритель!

Не будет преувеличением сказать, что мир брачных песен большинства насекомых недоступен нашему слуху и скрыт от нашего восприятия. Мы ходим среди неутомимых певцов как глухие не различая голосов.

Ученый Пирс доказал, что кузнечики, да и многие другие насекомые издают ультразвуки до 40 000–50 000 двойных колебаний в секунду.

Энтомологи Р. Пир и Э. Девис рассказывают о своем знакомом, которого заинтересовало, что на полянке в Нью-Джерси, сверчки, казалось, стрекочут в унисон. Он сконструировал электронную стрекоталку, хорошо имитирующую звуки, издаваемые сверчками, частоту которых можно менять в широких диапазонах. В сопровождении двух коллег он отвез устройство в фургоне к месту, где сверчки были слышны очень хорошо и там трое начали устанавливать оборудование. Как бы они не настраивали свой прибор сверчки не обращали внимания на звуки. Только много позже, сбитые с толку исследователи узнали от английского специалиста по сверчкам, что эти насекомые общаются между собою в ультразвуковом диапазоне, гораздо более высоком, чем может слышать человек. Естественное стрекотание, которое улавливало ухо человека, лишь случайно сопровождает ультразвуковые тона, которые одновременно производит насекомое трением своих надкрылий. Прибор наших экспериментаторов издавал лишь очень громкий треск: не удивительно, что высота тонов этого прибора не произвела на сверчков впечатления.

В последнее время ультразвуки обнаружили у цикад, комаров, кобылок, кузнечиков и многих других насекомых. Мир ультразвуков только начал открываться перед учеными. Пение насекомых значительно разнообразнее, чем оно кажется нам, и многие из них, кажущиеся безголосыми, обладают обширными музыкальными способностями.

Насекомые — холоднокровные животные. Когда жарко все их чувства обострены, они энергичны, чутки, жизнедеятельны. При низкой температуре их чувства, наоборот, угасают и насекомое становится вялым, слепым, глухим, немым. От температуры зависит и подача звукового сигнала. Ночью пустыня звенит от хора сверчков и кузнечиков. Когда же в конце лета под утро становится прохладно, степные музыканты замолкают до рассвета.

Зимние песни

Дорога в горы кончилась. Дальше по дну ущелья нет пути, все закрыли снега. Мы продрогли, рады остановке. Кругом лежит тень, северные склоны кажутся совсем синими, а густые елки — почти темно-фиолетовыми. Зато южный склон без снега, сияет под солнцем и небо над ним кажется особенным не по зимнему голубым. Там, наверное, другой мир, тепло, оттуда несутся крики горных куропаток. Вот куда надо перебраться! Только найти мостик через речку.

К счастью мостик есть. Несколько десятков шагов и кончилась тень, кончилась и прохлада, в лицо ударяет теплый воздух. Тепло пробудило насекомых. Всюду летают черные ветвистоусые комарики. В такой одежде лучше греться под солнышком. Скачут крошечные цикадки. Промчалась большая черная муха. По холмику муравейника бродят несколько муравьев. Увидали меня, насторожились, выставили кпереди брюшко, грозятся брызнуть кислотой. Неважно что конец декабря и морозы доходили уже до двадцати градусов. На южном склоне — юг, хотя ночью холод сковывает все живое. Зачем попусту пропадать времени, если можно жить и резвиться. Земля тоже теплая. Кое-где зеленеют крохотные росточки, а богородская травка, хотя и не такая как летом, но источает аромат своих листочков.

В ложбинке бежит маленький ручей и там, где он расплывается лужицей, в воде мелькают какие-то рачки, ползают личинки насекомых. По скалам кверху бегут горные куропатки, вытянув головки посматривают в сторону нарушителя покоя. Наконец не выдержали, поднялись в воздух, разлетелись во все стороны и стали перекликаться, созывая друг друга.

Склоны горного ущелья круты и по ним нелегко карабкаться. Сердце стучит и перехватывает дыхание. Жарко. Давно сброшена лишняя одежда, впору загорать на солнце, глядя на синие снега и темные ели на противоположном склоне ущелья. Не верится, что там холодно и совсем недавно так зябко было в машине. Но надо знать меру силам, пора отдохнуть. Ведь до вершины горы еще далеко.

Тихо в горах. Ручей исчез, его журчание едва-едва доносится глубоко из-под камней. Тепло предрасполагает к лени. Не хочется больше никуда идти. Сидеть бы и глядеть на заснеженные горы и далекие скалистые вершины — царство льда и вечного холода.

Солнце греет еще сильнее, совсем как летом и, наверное, из-за этого показалось, будто рядом стрекочут кобылки. Над согретыми склонами быстро, словно пуля, проносится какая-то бабочка. Жужжат мухи. Песня кобылки не померещилась, снова зазвучала, стала громче. Только не верится, что она настоящая. Но ей вторит другая, и совсем рядом на былинке я вижу серенькую кобылочку-хортиппуса. Она неторопливо шевелит усиками и, размахивая ножками, выводит свои несложные трели.

Мухи, комарики, цикадки, пауки, даже некоторые бабочки обычны зимой в горах Тянь-Шаня на южных склонах. Но чтобы встретить кобылок, да еще распевающих песни! Такого никогда не бывало! Все они обычно на зиму погибают, оставляя в кубышках яички, и только некоторые засыпают личиночками.

Как осторожна эта неожиданная зимняя кобылка! Легкое движение и она большим скачком уносится так далеко, что место посадки точно не заметишь. И другие ей не уступают в резвости. Начинаю охотиться за моими неожиданными незнакомцами и вскоре, присмотревшись, угадываю в них Chorfippus mollis. Охота за ними нелегка. Приходится затаиваться, прислушиваться, потом медленно-медленно ползти на звуки песенки. Тут же в сухой траве не спеша ползают и осторожные самки. Они заметно крупнее самцов, брюшко их полное, набито созревающими яйцами и, конечно, не зря: яички откладываются в теплую землю южных склонов. Никто этого раньше не знал!

Здесь в небольшом распадочке, оказывается, собралось изрядное общество кобылок, переживших смерть своих родичей и продолжающих воспевать весну жизни зимою. Не зря сюда наведываются горные куропатки. Разве плохо в долгий зимний пост полакомиться живыми насекомыми!

Чем реже животное, тяжелее условия жизни и больше врагов, тем оно осторожнее. Кобылки подтверждают это правило. Еще бы! Им нелегко, они почти одни, вся их шестиногая братия впала в спячку. С большим трудом добываю несколько самок и самцов. У некоторых из них изрядно потрепаны крылья. Они — ветераны музыкальных соревнований и начали их еще с конца лета.

В поисках кобылок удивительно быстро пролетает время. Солнце закатывается за покрытую елками гору. Снизу ущелья быстро ползет холодная тень. Вот она уже совсем близко. Еще несколько минут и — прощай зимнее лето! Стало холодно, сумрачно и неприветливо. Сразу замолкли кобылки, спешно попрятались в укромные уголки и сейчас замирают на долгую холодную ночь.

Но какая необычная жизнь! Мерзнуть, околевать, становиться ледышкой ночью, разогреваться, оживать и распевать песни, как летом, днем. До каких пор так будет продолжаться? Не до самой же настоящей весны.

Интересно бы проследить еще несколько раз за кобылками. А сейчас пора спускаться вниз. Сверху видно, как мои спутники уже сошлись к машине и, ожидая меня, нетерпеливо поглядывают по сторонам.

Возвращаясь домой, в машине я думаю, что здесь на вершинах гор, обращенных к солнцу, со временем возникла особенная группа кобылок. Они приспособились к столь необычному ритму жизни и, главное к способности переносить столь резкие колебания температуры в течение суток. Физиологам и биохимикам трудно объяснить, как организм животного может ежедневно зимою замерзать от сильных морозов ночью и явный прогрев — днем. Вероятно, также эта группа настолько ушла в этом отношении от родственного вида, обитающего в пустыне, что стала другим видом и отличается какими-то мелкими структурами строения тела.

Оказывает на пение насекомых и влияние времени суток. Между насекомыми существует негласное распределение времени для того, чтобы не мешать друг другу. Наиболее теплолюбивые из них поют днем, наименее теплолюбивые — ночью. Большинство кобылок, певчих цикад — дневные музыканты. Сверчки, кузнечики — ночные. Днем петь опасней, чем ночью, поэтому дневные песни негромки, в противоположность ночным. Обычно, каждый вид поющего насекомого начинает свои упражнения при определенной освещенности, что нетрудно доказать, измеряя свет при помощи обычного фотоэкспонометра. Но к осени, когда ночи становятся холоднее и под утро выпадает иней, подобный ритм изменяется и музыканты, как бы в предвидении холодной ночи, нарушив сложившуюся традицию, начинают распевать еще при ярком свете, задолго до захода солнца.

Особенно строго следят за освещением, прежде чем начать свои музыкальные соревнования, сверчки. Один из них Гомогриллюс ретикулятус поет только ночью. Искусственным смещением света и темноты можно сдвигать периоды стрекотания. Некоторые из кузнечиков поют по разному днем и ночью. Скэддер пишет: «Любопытно наблюдать в ясный летний день, как эти маленькие создания внезапно меняют свою дневную песенку на ночную при простом прохождении облака и возвращаются обратно на старое, когда небо снова проясняется. Подражая днем той или иной песенке, можно заставить кузнечиков отвечать на ту или другую, по желанию. Ночью они тянут одну песню». Медведка Гриллотальпа униспина, обитающая в районе Соленых озер Семиречья (ныне ушедших под воду Капчагайского водохранилища) поет не только ночью, но и днем. Ночные ее песни отчетливо отличаются от дневных.

У громко поющих насекомых, безразлично, будут ли это сверчки, кузнечики, цикады или медведки, существует интересная особенность звучания. Приближаясь к певцу всегда трудно сказать где он находится. Его песня, кажется, несется отовсюду и лишь когда певец очутится позади, метрах в трех — пяти, угадываешь свою ошибку, и возвращаясь, вновь начинаешь терпеливые поиски.

Для того, чтобы изловить поющего сверчка я старался идти боком, повернув к источник звука одно ухо. Лучше всего охотиться вдвоем. Став друг от друга метрах в десяти, и протянув руку к кажущемуся источнику звука, оба ловца тихо с частыми остановками во время перерыва пения, продвигаются к сверчку, пока не подойдут к нему почти вплотную. Пересечение воображаемых линий, указываемых протянутыми руками, помогает определению места нахождения насекомого. В таких поисках надо обращать внимание на одинокий кустик полыни, солянки или другого пустынного кустарничка, в основании которого и ютится поющее насекомое.

Я не раз убеждался в том, что каждая кобылка придерживается строго определенного своего участка и сколько бы ее не преследовали, с него не желает улетать. В результате такого упорядоченного размещения кобылок вся большая территория обитания как бы размежевывается на участки. Между обитателями каждого участка постоянно поддерживается звуковая связь. Таким образом, звуковая сигнализация имеет не только брачное значение, но и означает занятость территории, то есть выполняет ту же роль, что и у певчих птиц. Впоследствии я убедился, что подобное разграничение на «собственные» территории широко развиты у насекомых. Но как они поддерживаются без участия звуковой сигнализации представляется загадкой.

Кобылка, перемещающаяся по чужим владениям своих сородичей, разыскивающая для себя свободное местечко, чтобы избежать неприятностей, посылает особенные звуковые сигналы, оповещая законных владельцев певчих территорий о своих поисковых намерениях. У некоторых прямокрылых собственная территория строго охраняется от посягательств самцов своего вида. Вместе с тем почти рядом могут оказаться мирно распевающие песни насекомые разных видов, терпимо относясь друг к другу, так как конкуренции между ними нет.

Когда два поющих кузнечика Эфипигер оказываются рядом, они поют поочередно. Затем ведущий атакует и изгоняет другого. Интересно, что хозяин территории оказывается гораздо более активным и смелым в противоположность пришельцу и, как правило, всегда выходит победителем из стычки. Видимо «сознание» собственной правоты придает ему смелость и силу, тем самым способствуя тому порядку, без которого течение брачных дел был бы нарушено.

Когда два самца прямокрылого Фолиолептера гризееоаптера находятся в пределах слышимости друг друга, песни одного из них тормозят песни другого. Поэтому конкуренты или поют синхронно, или оказавшись близко друг к другу, изменяют короткое стрекотание на длительное, как бы стараясь не попасть на промежуток молчания. В противном случае один из поющих прерывает другого.

Насекомые-музыканты могут исполнять свои песни только в тишине. Она непременное условие звучания музыкальных произведений: музыка насекомых это еще и сложный брачный разговор и он должен быть услышан. Поэтому поющие насекомые смолкают, когда дует сильный ветер, шумят волны, или даже запевают громко насекомые другого вида или квакают лягушки. К. Паустовский в очерке «В кузове грузовой машины» пишет о том, как во время войны цикады смолкали или пели вполголоса, когда до них доносились звуки взрывов авиабомб.

Как уже говорилось, близкие виды, относящиеся к одному роду, не смешиваются. Этому препятствует большей частью, строго соблюдаемый свадебный ритуал, которому следуют вступающие в супружеские пары. И в этом ритуале громадную роль играют звуковые сигналы. Они означают не только поиск близких видов, не говоря уже о видах далеких, хорошо отличающихся по внешнему виду друг от друга.

Пение крыльев плодовых мух рода Лакус отличается у разных видов. Это различие препятствует межвидовой гибридизации. Хорошо различаются звуки, издаваемые бабочками-бражниками. Два вида кобылок Хортиппус бигутталлюс и Хортиппус бруннеус похожи друг на друга и отличаются крайне незначительными морфологическими признаками, но пение их разное. Эти виды живут бок о бок. Тем не менее, гибриды среди них очень редки. Их легко узнать по пению. Оно носит как бы промежуточный характер между обоими видами. Этот же факт говорит о наследовании способности к брачной сигнализации и об их врожденном характере и происхождении.

Две близких кобылки рода Эфиппигер циннии и Э. биттереузис тоже поют по разному. Так первая из них в пульсе издает одно стрекотательное движение, а вторая — четыре — пять. Три близких вида кузнечика, обитающих по берегам Мексиканского залива, различаются не столько по строению стрекотательного аппарата, сколько быстротой и ритмом движений надкрылий.

Подобных примеров может быть приведено много. Генетик Увклин, изучив хромосомный набор пятидесяти видов сверчков, объяснил почему в условиях эксперимента между различными видами легко получить гибриды. Однако гибридизация в природе исключена, так как ей препятствуют различные музыкальные особенности песен, четкие вариации частоты и ритма вибраций музыкального аппарата, то есть характера пульсации звуков. Александер, проанализировав пение более двухсот различных видов сверчков, установил еще одну интересную особенность. Оказалось, что когда вблизи друг от друга поют 30–40 видов сверчков, то их пение резко отличается. Но если близко родственные виды живут в различной природной обстановке, в отдалении друг от друга, в различных географических районах, то есть когда они разобщены, их несложный репертуар может быть очень сходным. В подобной ситуации нет опасности смешения видов.

Успехи биологов-акустиков окрылили энтомологов-систематиков. Сейчас многие из них предпринимают попытки установить виды, не поддающиеся разграничению по строению тела. Установление же четких признаков, по которым можно различать виды, имеет важное значение те только теоретическое, но и практическое.

Как известно, каждое животное или растение на земном шаре занимает строго определенную территорию обитания, которая заселена в соответствии с условиями, как ныне действующими, так и исторически сложившимися. Изучение закономерностей распределения животных и растений по земному шару занимается большая, специальная наука биогеография. Я этого раздела здесь не касаюсь.