Все —
Как он набирался сил,
Как в небесах владел собой
И невесомость выносил —
Да пусть почувствует любой Из нас!
Он делал все для нас с тобой,
Он делал все за нас с тобой,
Над нашими плечами мчась.
Вознесся
В космос человек,
Оставив за своей спиной
Свой шар земной с его весной,
С его «холодною войной»,
Со стужей, вклинившейся в зной,
И с кипятком подземных рек
Под леденистой пеленой.
Вознесся
В космос человек,
Но это вовсе не побег
Из повседневности земной.
Вознесся
В космос человек,
Секретом неба овладел,
И возвратился человек
И снова землю оглядел:
Напрашивается масса дел!
Еще недужен лик земли,
Еще витает горький прах
Сынов земли, которых жгли
Вчера на атомных кострах.
А сколько на земле калек!
Поставим этому предел,
Поскольку, силою богат,
Ворвался в космос человек,
И возвратился он назад,
И убедился человек,
Что доброй воле
Нет преград!
1961
Эти слова написал в Книге памяти Ю. А. Гагарина, что лежит в мемориальном кабинете первого космонавта Земли в Звездном городке, астронавт Нейл Армстронг — первый человек, ступивший на Луну.
Да, четверть века назад был сделан первый, самый трудный шаг на звездной дороге человечества. То, что еще недавно считалось фантастикой, 12 апреля 1961 года стало реальностью. И первым преодолел барьер космической неизвестности простой русский парень со Смоленщины Юрий Гагарин. Своим полетом он доказал — жить и работать в космосе можно!
А ведь была и другая точка зрения. Многие физиологи на основании теоретических представлений сомневались в возможности жизни человека в условиях невесомости. Они считали, что в условиях полного отсутствия силы тяжести жизнь может продолжаться только несколько минут, так как неизбежно возникнут глубокие расстройства кровообращения из-за нарушения его нервной регуляции, кровь потеряет вес и не будет оказывать давления на стенки сосудов, где расположены специальные нервные окончания — барорецепторы, чувствительные к изменению кровяного давления. При этом, дескать, не будет также давления крови в полостях сердца во время его расслабления, что может привести к нарушению нормальной сердечной деятельности.
Что ж, опасения ученых можно было понять: длительную невесомость на Земле воспроизвести было нельзя. Миллионы лет эволюции прекрасно приспособили человека к жизни на нашей планете. Земля нас породила и накрепко привязала к себе.
На вопрос Главного конструктора С. П. Королева: «Как будет чувствовать себя космонавт в полете?» — медики, естественно, не могли в то время дать исчерпывающего ответа. Поэтому были приняты специальные меры предосторожности. Управление космическим полетом было максимально автоматизировано (на этом настаивал С. П. Королев). Человеку же в первом полете отводилась роль наблюдателя. Однако на случай, если бортовая автоматика даст сбой, управление кораблем на себя должен взять космонавт. Но, чтобы управлять кораблем, он должен быть в здравом уме и твердой памяти, а как повлияют условия невесомости «а чисто человеческие функции: мышление, память, координацию движений, восприятие окружающего мира — специалисты не знали. Поэтому решили: космонавт сможет воспользоваться ручным управлением только тогда, когда наберет правильное трехзначное число на кнопках коммутационной схемы, которые помещались на пульте. Кнопки были занумерованы от единицы до шестерки. Если космонавт наберет правильные цифры, то после этого можно будет включить электропитание пульта и подать команды. Это устройство назвали логическим замком. Давно на космических кораблях нет логического замка. Его сняли после полета Г. С. Титова. Ну а в первом полете замок был своего рода защитным барьером на случай, если человек не совладает с новой для него стихией.
Гагарин совладал, показал, что космическое пространство подвластно человеку, что не случайно родились в глубине веков звездные устремления, древние предчувствия будущей космической жизни.
Нет ничего необычного в биографии первого космонавта.
Смоленщина — его родина. Это край-воин, край-созидатель. На смоленской земле споткнулись и Наполеон, и Гитлер, и иные разные завоеватели, шедшие к нам с мечом.
Еще в XV веке польский историк Ян Длугог писал о мужестве смоленских полков в битве под Грюнвальдом, где 14 июля 1410 года объединенные силы поляков и литовцев вместе с русскими, украинцами, белорусами и чехами нанесли сокрушительное поражение Тевтонскому ордену. В критической ситуации «лишь одни русские витязи из смоленской земли, построенные тремя отдельными полками, стойко бились с врагами и не приняли участия в бегстве. Тем заслужили они бессмертную славу».
В Отечественную войну 1812 года у стен древнего Смоленска, где соединились армии Барклая-де-Толли и Багратиона, чего так боялся Наполеон, произошло знаменитое Смоленское сражение. 300 французских пушек вели непрерывный огонь по крепостной стене и городу, но генерал Раевский удерживал его. Французские колонны волнами накатывались на крепостную стену и разбивались о нее. Смоленск горел, но сражался.
«…Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущество, наложить на вас тяжкие оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы Россияне!» — писал в послании к смолянам прославленный полководец М. И. Кутузов.
Именно под Смоленском в июле 1941 года дивизии вермахта впервые с начала второй мировой войны, впервые после того, как были уже оккупированы Польша, Франция, Бельгия, Голландия, Норвегия, Дания, Греция, Югославия, получили приказ об обороне.
На смоленской земле под Ельней родилась советская гвардия. Командиром первой гвардейской дивизии был уроженец Смоленщины генерал Иван Руссиянов. Более 250 тысяч солдат и офицеров — четверть своего состава — потеряли в этом древнем русском крае в трагическом для нас 41-м году гитлеровские армии группы «Центр». Здесь на родине песни «Катюша» Исаковского враг впервые испытал огневую мощь боевых легендарных «катюш».
Во время гитлеровской оккупации смоленская земля была для фашистов той самой землей, которая горела у них под ногами, горела и днем и ночью. Не сломили волю патриотов зверства, чинимые гитлеровцами над мирными людьми с непостижимой человеческому разуму жестокостью.
В мае 1945-го уроженец Смоленщины Михаил Егоров вместе с грузином Мелитоном Кантария поставили победную точку, водрузив над поверженным рейхстагом Знамя Победы.
Известно, что первое упоминание о Смоленске относится к 836 году. Уже тогда он был «град велик и мног людьми». И как оказалось, этот край во все времена «мног людьми» достойными. Среди них основоположник русской классической музыки М. И. Глинка, участник Отечественной войны 1812 года поэт Ф. Н. Глинка, знаменитые путешественники Н. М. Пржевальский и П. К. Козлов, основатель научного почвоведения B. В. Докучаев, прославленный адмирал П. С. Нахимов, первый главком Вооруженных Сил Советской Республики Н. В. Крыленко и Маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский, скульпторы М. О. Микешин и C. Т. Коненков, поэты А. Т. Твардовский и М. В. Исаковский, фантаст А. Р. Беляев, выдающийся авиаконструктор С. А. Лавочкин, чей самолет Ла-5 был одним из лучших истребителей второй мировой войны…
Символично, что и первый русский летчик, который стал и первым русским мировым рекордсменом в авиации, Михаил Никифорович Ефимов тоже уроженец Смоленщины. В историческом музее Качинского высшего военного училища летчиков под его портретом такая надпись: «М. Н. Ефимов — первый русский авиатор, национальный герой России… Научился летать на планере летом 1909 года. 2(25) февраля 1910 года М. Н. Ефимов получил в школе Фармана диплом пилота-авиатора. 8(21) марта 1910 года М. Н. Ефимов совершил первый полет над Одессой. Ведущий летчик-инструктор Севастопольской школы. Здесь участвовал в разработке новых самолетов. Горячо приветствовал Великую Октябрьскую революцию и без колебаний перешел на ее сторону. В августе 1919 года погиб от рук белогвардейцев».
Небольшой город Гжатск на Смоленщине. Сюда в роддом, за двадцать километров, привез из деревни Клушино в первый день весны 1934 года Алексей Иванович Гагарин свою жену Анну Тимофеевну. Здесь 9 марта и родился первый космонавт.
Это был один из дней челюскинской эпопеи. Среди отважной семерки авиаторов, первых Героев Советского Союза, удостоенных этого звания за спасение оказавшихся на льдине пассажиров с погибшего ледокола «Челюскин», был Николай Петрович Каманин. Он станет наставником первого космонавта. 12 апреля 1961 года на Байконуре он проводит Гагарина в первый космический рейс.
В одном из залов краеведческого музея бывшего Гжатска, ныне города Гагарина, крупными буквами начертано изречение основателя города Петра I: «Не мы, а внуки наши будут летать, как птицы». Вольно или невольно это изречение оказалось почти пророческим.
Много лет спустя в стенной газете одного из НИИ ко Дню космонавтики была помещена короткая заметка:
«…Этого случая никто не знает, кроме двух человек — участников разговора. Разговор проходил между двумя мечтателями, оказавшимися в будущем трезвыми реалистами.
Начало весны 1934 года. Быть может, 9 марта. Запомним это число! В воротах дома № 19 по Садово-Спасской улице в Москве задержались эти два человека, два инженера из ГИРДа, который помещался во дворе дома. Они шли к трамвайной остановке. Тогда еще по Садовой ходили трамваи. Они собирались поехать за город, где находился институт, который объединил усилия в изучении реактивного движения различных инициативных групп нашей страны.
— Хотел бы я знать, — сказал один, — кто будет проектировать и строить корабль для полета человека в космос?
— Конечно, это будет коллектив, обязательно коллектив. Знаю, и ты, и я войдем в этот коллектив. И если ни одна наша ракета еще не летала в космос, то это не значит, что мы не доживем до межпланетного полета человека. Обязательно доживем!
— Обязательно доживем и увидим, как люди, а может, и мы, полетят в космос. Придут замечательные дни!
Я уже говорил — оба собеседника любили помечтать, заглянуть в будущее, мечты помогали работать и отчетливо видеть завтрашний день.
Знали ли тогда они, эти два инженера, что их предвидение осуществится через 27 лет? Ведь многие относили первый полет человека в космическое пространство на конец нашего века или даже на двухтысячные годы!
12 апреля 1961 года в первый полет за атмосферу Земли, в космос, стартовал Ю. А. Гагарин — смелый, молодой. Он родился 9 марта 1934 года…»
Эту заметку написал замечательный инженер, конструктор первой советской жидкостной ракеты 09, стартовавшей 17 августа 1933 года в пригороде Москвы Нахабине, Михаил Клавдиевич Тихонравов, а руководил запуском ракеты его собеседник, будущий Главный конструктор ракетно-космической техники Сергей Павлович Королев. Именно Тихонравов подписал чертежи общего вида первого искусственного спутника Земли, которые были утверждены Королевым. Именно в проектном отделе, возглавляемом Тихонравовым, рождались первые «Луны» и «Марсы», космический корабль «Восток»…
В апреле 1934 года Королев и Тихонравов выступали на 1-й Всесоюзной конференции по изучению стратосферы, созванной АН СССР в Ленинграде. В резолюции конференции по секции техники было сказано: «Конференция считает нужным… сосредоточить особое внимание на освоении техники подъема в стратосферу приборов с помощью ракет как переходного этапа к проектированию ракет для полета человека».
До полета Юрия Гагарина оставалось 27 лет.
Сызмальства, как и все крестьянские дети, Юрий приучался к труду. «Мы с Алексеем Ивановичем заняты были так, — вспоминала Анна Тимофеевна, — что летом ни единой свободной минутки не было. А дети все выросли хорошими, работящими да добрыми, отзывчивыми да внимательными… Дома у нас сложилось распределение обязанностей. Хозяйство и скотина были за мной, а вся тяжелая плотницкая и столярная, словом, мужская работа — за Алексеем Ивановичем.
Ему никогда не приходилось будить меня, говорить: «Нюра, вставай, корову доить пора!» Встанешь сама часа в три утра, русскую печь затопишь, приготовишь еду на весь день, оставишь ее на загнетке. А тут уж пора корову доить да в стадо выгонять, глядишь, время пристало и на работу идти. Вечером после скотину обиходишь, вещички ребятам пересмотришь — что подштопать, что починить, а там и спать пора.
Алексей Иванович все своими руками делал: буфет, стол, диванчик, качку, детскую кроватку. Дом и тот сам строил, печь русскую клал. Валенки подшить или ботиночки починить — тоже его работа была. Сколько ремонта дом требует, чтобы всегда был в порядке! И никогда не приходилось мне его понукать. Если иной раз и скажешь: то-то надо сделать, то только потому, что, может, он сам не заметил.
Думается, что и ребята наши, видя, что родители без подсказки работают, тоже дружно тянулись за нами. Каждый из них свою работу знал…»
Рос Юрий ребенком шустрым, любознательным. Память у него была цепкая: те стихотворения, что старшие братья и сестра вслух учили, мигом запоминал.
В трагический 1941 год 1 сентября пошел Юрий в школу. Около месяца продолжалась его учеба. А потом, словно дурной сон — полтора долгих года фашистской оккупации. Тяжкие испытания обрушились на семью Гагариных. Валентина, старшего брата Юрия, и сестру Зою фашисты угнали в неволю. В марте 1943-го пришло наконец желанное освобождение.
Полуголодные, полураздетые, привыкшие к бомбежкам и артиллерийским обстрелам, дети войны истосковались по школе. Мальчишкам и девчонкам тех лет, учившимся читать и писать по фронтовым газетам, военным плакатам и листовкам, не знавшим листка белой бумаги, очень хотелось поскорее выучиться и стать настоящими помощниками семье, стране.
После войны семья Гагариных перебралась в Гжатск: Алексея Ивановича пригласили плотничать в квартирно-эксплуатационную часть. Золотые у него были руки. Понемногу обустроились на новом месте.
Объявились и Валентин с Зоей. Валентину удалось сбежать из эшелона. Довоевывал он башенным стрелком тридцатьчетверки. Зоя бежала в Польше, когда их гнали в Гданьск грузить на транспорт и топить. Считали, что Гагариным повезло, потому что редко какая семья осталась не опустошенной войной.
Юрий пошел в третий класс школы-четырехлетки. Дом, в котором располагалась школа, был в некотором роде историческим. Когда-то он принадлежал купцу Церевитинову. Сюда жители Гжатска пригласили Кутузова, когда он, назначенный главнокомандующим, проезжал через Гжатск к войску в Царево Займище. Интересно, что под Гжатском начинал свои боевые действия против наполеоновских завоевателей партизанский отряд Дениса Давыдова. «Мама! Я учусь в историческом доме», — с гордостью как-то сказал матери Юрий, возвратясь из школы.
В пятый класс Юрий стал ходить в другую школу. Об этих годах вспоминает его учительница Елена Александровна Козлова: «Он был моим учеником в пятом-шестом классах. Я преподавала ботанику. И хоть Юра явно тяготел к точным наукам, его знаниями по ботанике я могла гордиться. Все задания он выполнял в срок: собрать ли гербарий, провести наблюдение или что-то зарисовать.
Мальчишки гагаринского поколения умели трудиться, белоручек не было. После войны многие без отцов остались, ребята в семье помощниками были. За все брались: и огороды вскапывали, и дрова заготавливали, и сено косили. Уставали, конечно. Поэтому хоть и журила, но по-матерински понимала, если иногда кто-то не успевал выучить урок. Но не было случая, чтобы материала не знал Юрий Гагарин. Трудолюбивый, он успевал и дома помогать, и уроки учил на совесть, и спортом занимался.
Трудное время было. Не хватало всего: одежды, топлива, книг. Но трудности закаляли наших мальчишек, в борьбе с ними крепли их силы, воспитывалась настойчивость.
Несколько лет назад в школе собрались одноклассники Гагарина… Это люди, самостоятельно проложившие себе дорогу в жизни, делающие свою судьбу трудовыми руками.
Более чем скромно одетые, зимой в стареньких подшитых валенках, чаще в одежде не по росту, весной и осенью в пилотках, перепоясанные солдатскими ремнями, разносолами не избалованные, но как жадно впитывали они все новое, как умели мечтать и как потом осуществляли все, о чем мечтали.
Жизнь шла и брала свое. Как большинство сверстников, Юра был очень подвижный, не чуждо ему было и озорство. Но как учительница, просто как взрослый человек, я отмечала особые товарищеские качества этого мальчишки. Другом он был преданным.
Помню, группа мальчишек, среди которых был и он, забралась на копну сена, а копешки эти стояли в черте нашего городка, по берегам речки Гжати. И кто-то начал курить. Взрослые заметили, пытались «обезоружить» проказников, но они кинулись врассыпную. Один только замешкался, не успел удрать. И быть ему примерно наказанным, да некоторое время спустя пришел Юра:
— Одного его не наказывайте, я тоже там был…
И вот 1961 год. Ошеломляющая весть: человек впервые в космосе! Наш, советский, Юрий Гагарин.
Мы читали в газетах о триумфальных поездках первого космонавта Земли по разным странам. Наконец он приехал в родительский дом. Трудно передать, что творилось тогда в Гжатске. Всем хотелось увидеть своего знаменитого земляка. На другой день иду я по улице, а по другой стороне, навстречу, Юрий со своими родными. Я думала, забыл он меня, не узнает. А он остановился, поздоровался и спрашивает:
— Елена Александровна, как ваши девочки живут?
Таким он был всегда: никого не забывал, всех помнил. Гагарин был начисто лишен зазнайства…
В первое посещение родной школы после митинга мы пригласили его в учительскую. Когда-то дли него, как и для всех учеников, это была святая святых, и сейчас, войдя, космонавт в нерешительности остановился на пороге.
— Проходите, Юрий Алексеевич, — стали приглашать мы.
Гагарин даже шаг назад сделал:
— Какой я для вас Юрий Алексеевич! Юра и, Юрий.
Не могу представить себе Гагарина состарившимся…»
1949 год. Окончен с отличием шестой класс. Юрий неожиданно для родителей заявил: «Поеду в Москву, буду поступать в ремесленное училище».
«Мы с отцом старались его отговорить, — вспоминала Анна Тимофеевна. — Виделся он мне еще вовсе мальчиком. Очень уж не хотелось отпускать от себя. Наконец-то семья вся собралась, а тут опять кто-то из детей будет не со мной, опять сердце будет исходить беспокойством.
Но Юра, оказывается, все продумал. Рассуждал он как взрослый, говорил, что хочет учиться дальше, образование думает получить, в то же время понимает, что нам с отцом будет трудно работать на учеников. Вот он овладеет какой-нибудь профессией, встанет крепко на ноги, учиться будет по вечерам. К этому времени к многие его одноклассники, которые были Юры постарше, уже поступили в ремесленное».
Да, это было поколение с недетским детством, помнящее войну памятью детства, принявшее на свои плечи тяготы послевоенной жизни и потому так остро, как будто по наитию, слышащее зов страны.
Война сильно выкосила ряды рабочего класса. Остро ощутилась на заводах нехватка квалифицированных рабочих. Комсомол позвал юношей и девушек в ремесленные училища. Уехал из Гжатска в подмосковные Люберцы и пятнадцатилетний Юрий Гагарин. Там он поступил в ремесленное училище при заводе сельскохозяйственных машин. Хотел стать слесарем или токарем, но туда брали с семилетним образованием. Пришлось учиться на литейщика-формовщика. Специальность трудная, требующая выносливости, смекалки, ловкости и даже смелости, но Юрию она пришлась по душе, и он с увлечением изучал литейное дело. Видно, пробудился у него наследственный интерес к металлу — дед Юрия по матери Тимофей Матвеевич Матвеев был путиловским рабочим, металлистом.
В архиве училища сохранился отчет, составленный мастером Егором Алексеевичем Прохоровым осенью 1949 года. Из отчета видно, что в первой четверти 1949/50 учебного года ремесленник Гагарин выполнил производственное задание на 102,3 процента, что по специальной технологии, физике, математике, русскому языку у него отличные оценки. В длинном перечне учебных дисциплин только две четверки.
Вскоре в делах бюро Ухтомского горкома комсомола Московской области появилась протокольная запись:
«Протокол № 55. От 14 декабря 1949 г. Слушали: О приеме в ряды ВЛКСМ тов. Гагарина Ю. А.
Постановили: Принять в члены ВЛКСМ тов. Гагарина Ю. А. 1934 г. рождения, образование 6 классов, русского, ученика литейщика».
Через много лет, вспоминая Люберецкое ремесленное училище, Юрий Гагарин скажет: «Самое полезное и положительное, что есть во мне, было заложено Ленинским комсомолом. Сами посудите, что могло произойти с пятнадцатилетним парнишкой, который уехал за сотни километров от родителей в ремесленное училище и там был бы предоставлен самому себе. Но благодаря тому, что в училище была сильная комсомольская организация, я сразу почувствовал себя в кругу друзей. Меня вовлекли в комсомол, в активную комсомольскую работу. Как своего встретила меня дружная, крепкая рабочая семья литейщиков».
Один из друзей Юрия, Тимофей Чугунов, давший ему рекомендацию в комсомол, вспоминает то время: «Нельзя сказать, что мы не задумывались о своем будущем, что собирались жить по принципу — куда кривая вывезет. Очень скоро мы сообразили, что с нашими шестью классами далеко не уедешь, а потому решили с сентября 1950 года начать учиться в школе рабочей молодежи. Нелегкое это было дело — заниматься в учи-лито, работать на заводе и еще взвалить на себя дополнительную ношу — учебу в вечерней школе. Нас бы не хватило на все, если бы не жертвовали мы редкими часами отдыха и не отказывались скрепя сердце от мальчишеских развлечений…»
В числе тридцати ремесленников, поступивших учиться в вечернюю школу рабочей молодежи, был и Юрий Гагарин.
Май 1951 года. Юрий окончил седьмой класс вечерней школы рабочей молодежи, а месяц спустя — ремесленное училище. Вот строки из его характеристики, выданной ему дирекцией училища:
«…Гагарин Ю. А. в течение двух лет был отличником учебы, заносился на Доску почета училища. Дирекцией училища Гагарину Ю. А. была объявлена два раза благодарность за отличную учебу и за общественную работу. Кроме того, директором завода ему объявлена благодарность за хорошую работу в цехе.
Учащийся Гагарин был физоргом группы, добросовестно и точно выполнял все поручения комсомольской организации и администрации училища».
Неповторима пора юности. Время становления, возмужания, поиска своей дороги в жизни.
«Учителя, заметив, что я хочу учиться дальше, предложили поступить в ленинградский техникум, — вспоминал впоследствии Юрий Гагарин. — Ведь я среди рабочих завода зарекомендовал себя неплохим спортсменом, не раз занимал призовые места на соревнованиях. Прошел отборочные испытания в Мытищах, на пятерку сдал последний экзамен и вернулся в Люберцы. И тут мне сказали: можно поступить в Саратовский индустриальный техникум по своей литейной специальности.
А спортом, говорят, можно заниматься везде…
И верно! Каждый спортсмен, каким бы он ни был мастером, должен иметь какую-то специальность и заниматься производительным трудом. Не человек для спорта, а спорт для человека!..»
Юрий и два его товарища по ремесленному училищу Тимофей Чугунов и Александр Петушков поехали поступать в Саратовский индустриальный техникум.
В своем заявлении о приеме в техникум на имя директора Юрий написал: «Прошу Вас зачислить меня учащимся вверенного Вам техникума, так как я желаю повышать свои знания в области литейного производства и принести как можно больше пользы своей Родине. Все требования, предъявляемые ко мне, обязуюсь выполнять честно и беспрекословно».
Оценки за семь школьных классов у ребят были отличные. Предстояло лишь сдать пробу по специальности — отлить из чугуна под руководством мастера фигурные решетки. Для выпускников ремесленного, работавших формовщиками-литейщиками пятого разряда, это было нехитрым делом. С заданием они справились и были зачислены в техникум, а экзаменационные решетки и по сей день украшают саратовские парки.
Много читал Юрий в то время. В его библиотечном формуляре можно было увидеть произведения Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Фадеева, Островского… Юре на всю жизнь запомнились слова Корчагина о том, что жизнь надо прожить так, чтобы потом не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Он воспринял их как руководство к действию: берег честь смолоду, делал свою жизнь начисто.
«Я люблю Овода, но Мересьева полюбил сильнее. Он мой современник» — такова была его первая оценка полюбившихся ему литературных героев.
Прочитал Юрий и научно-фантастическую повесть Константина Эдуардовича Циолковского «Вне Земли». Он был покорен простотой и доступностью изложения сложных научных концепций межпланетных полетов, смелостью и оригинальностью суждений ученого. Эта книга открыла юноше новый для него мир космоса. «Циолковский перевернул мне всю душу», — скажет впоследствии Юрий Гагарин.
А за двадцать шесть лет до гагаринского полета Циолковский сказал: «Не хочется умирать на пороге проникновения человека в Космос. Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство… Он русский… Он — гражданин Советского Союза. По профессии, вероятнее всего, летчик… У него отвага умная, лишенная безрассудства… Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола».
Юрию Гагарину было в то время около года… Не правда ли, вещие слова? Портрет космонавта, нарисованный основоположником теоретической космонавтики, удивительно точно предвосхищает и внешний облик Гагарина, и содержание его внутреннего мира.
В один из осенних дней 1954 года в Саратовский аэроклуб пришел невысокий паренек. Одет он был в форму учащегося индустриального техникума: черные брюки, китель с серебряными техническими эмблемами в петлицах, такая же эмблема на фуражке. Представился: «Юрий Гагарин — учащийся индустриального техникума. Хочу учиться летать».
В то время прием в аэроклуб учащихся техникумов и студентов правилами не предусматривался. Но юноша настаивал на своем: хочу летать.
«Что-то было в этом парне одержимое, — вспоминает бывший начальник штаба Саратовского аэроклуба П. Соколов. — Пришлось сделать из правил исключение. После прохождения врачебной и мандатной комиссий мною, как исполняющим обязанности начальника аэроклуба, был отдан приказ о зачислении Гагарина Юрия Алексеевича в число курсантов-пилотов. Напряженными были для Юрия первые месяцы учебы. Всю зиму курсанты изучали теоретические дисциплины, а ранней весной начались экзамены. По всем дисциплинам Гагарин показал отличные знания».
В мае 1955 года у курсантов была летная практика на самолете Як-18. А у Гагарина началась самая ответственная пора в техникуме — дипломный проект. Но он смог и диплом защитить на «отлично», и к выпускным экзаменам в аэроклубе подготовиться.
В Мемориальном музее Юрия Алексеевича Гагарина на родине первого космонавта есть «Выписка из ведомости индивидуальных оценок пилотов первоначального обучения, окончивших Саратовский областной аэроклуб ДОСААФ 24 сентября 1955 года… Оценка теоретической успеваемости: самолет Як-18 — отлично: мотор М-11р — отлично; самолетовождение — отлично; НПП-52 — отлично; радиосвязь — отлично; средний балл — отлично… Оценка летной подготовки — отлично, общая оценка комиссии — отлично… Решение комиссии о дальнейшем использовании по специальности: курсанта Гагарина Ю. А. направить для дальнейшего обучения в 1-е Чкаловское военно-авиационное училище».
Об этом периоде своей жизни Юрий позже писал: «Приходилось работать в две тяги: днем заниматься в техникуме, а вечером в аэроклубе… Уставали смертельно и, едва добравшись до коек, засыпали моментально без сновидений».
В 1955 году шесть выпускников Саратовского индустриального техникума получили дипломы с отличием. В их числе Юрий Гагарин.
В конце июня 1955 гора Евгению Иванову — корреспонденту газеты саратовских комсомольцев «Заря молодежи» — поручили подготовить газетную полосу к Дню Воздушного Флота. Среди материалов был запланирован и фоторепортаж о воспитанниках саратовского аэроклуба. Ранним утром Иванов вместе с фотокорреспондентом газеты Е. Соколовым выехал на аэродром ДОСААФ.
Первыми поднялись в воздух парашютисты — молодые рабочие саратовских предприятий. Они проводили генеральную репетицию группового прыжка. В два часа дня на аэродром приехали курсанты-летчики аэроклуба. Корреспонденты подошли к инструктору Дмитрию Павловичу Мартьянову и попросили рекомендовать им лучшего курсанта.
— Можете написать о любом, — ответил Мартьянов, — ребята все хорошие, старательные.
Но корреспонденты настаивали на конкретной кандидатуре — кто и в учебе, и в спорте, и в общественной жизни лучший.
— Тогда напишите о Гагарине, — сказал инструктор уверенно. — Вот тот крепыш, второй слева. Только что техникум окончил с отличием, комсорг отряда курсантов-летчиков. Сегодня он пойдет в первый самостоятельный полет. Небо любит до безумия. И вообще старательный хлопец, трудолюбивый, весельчак. Как, устраивает?
Кандидатура корреспондентов вполне устраивала. Но инструктор предупредил:
— Вы, товарищи корреспонденты, сейчас не беспокойте Юру. Он и так волнуется — ведь самостоятельный полет, да к тому же первый — дело нешуточное. А что нужно узнать о нем, спросите у меня, я все расскажу.
Иванов вспоминает об этом моменте:
«Вот Юрий вывел свой Як-18 под номером 6 на старт (кто мог предположить, что этот самолет через шесть лет займет почетное место в Саратовском областном краеведческом музее как провозвестник полета Гагарина на космическом корабле «Восток»?). Руково-дитель полетов дает разрешение на взлет. Лицо юноши сосредоточенно, он весь превратился в слух, ожидая заветных слов: «Взлет разрешаю». Поэтому неудивительно, что Юрий в этот момент не видел ни корреспондентов у самолета, ни того момента, когда его фотографировали».
Газетчикам так и не удалось поговорить с Юрием. После полета он вскоре уехал, а корреспонденты в это время собирали материал для газетной полосы. Перед отъездом они встретились с Мартьяновым.
— Все в порядке, — сказал он, предупредив наши расспросы, — слетал Юра хорошо. Обязательно о нем напишите!
3 июля 1955 года в «Заре молодежи» вышел фоторепортаж «День на аэродроме». В нем есть фотография Юрия и такие строки о нем:
«Сегодня учащийся индустриального техникума комсомолец Юрий Гагарин совершает первый самостоятельный полет. Юноша немного волнуется. Но движения его четки и уверенны. Перед полетом он тщательно осматривает кабину, проверяет приборы и только после этого выводит свой Як-18 на линию исполнительного старта. Гагарин поднимает правую руку, спрашивая разрешения на взлет.
— Взлет разрешаю! — передает по радио руководитель полета.
В воздух одна за другой уходят машины. Инструктор, наблюдая за полетами своих питомцев, не может удержаться от похвалы:
— Молодцы, хлопцы!»
В своей книге «Дорога в космос» Юрий вспоминает об этом важном в его жизни событии:
«А на следующий день товарищи говорят:
— Знаешь, о тебе написали в газете…
Газеты на аэродроме не оказалось, достал я ее только через неделю в городе. Там было всего несколько строк о моем полете, были названы мои имя и фамилия, помещена фотография: я в кабине самолета, подняв руку, прошу разрешения на взлет. Когда был сделан этот снимок, кем написана заметка, я не знал. Видимо, все это организовал Дмитрий Павлович. Значит, он был уверен во мне, знал, что не подведу».
Юрий очень уважал своего летчика-инструктора Дмитрия Павловича Мартьянова, давшего ему путевку в небо. Мартьянов окончил Борисоглебское училище военных летчиков, в котором когда-то учился Валерий Павлович Чкалов. После демобилизации из армии он не расставался с небом, стал инструктором аэроклуба.
Незадолго до гибели Юрий Алексеевич узнал, кто был автор этого материала, договорился с ним о встрече, но увидеться так и не пришлось…
Спустя много лет автор заметки приехал в город Гагарин навестить мать первого космонавта. Анна Тимофеевна, долго рассматривая этот газетный снимок, сказала Иванову: «Аккуратный он был. Вот как руку прямо поднял. Следил, чтобы все на нем опрятно и чисто было. Брюки сам гладил, чуть ли не каждый день. Любил порядок».
В 1955 году Гагарин стал курсантом 1-го Чкаловского военного авиационного училища летчиков в городе Оренбурге.
Вся история училища — это эстафета подвига. Училище окончили известные на весь мир авиаторы — Михаил Громов, Андрей Юмашев, Анатолий Серов. В годы войны более ста тридцати его выпускников стали Героями Советского Союза.
И как продолжение подвига в мирное время на площади перед училищем застыл на постаменте МиГ-15. Это на нем ушел в первый самостоятельный полет на реактивном самолете Юрий Гагарин.
В выпускной аттестации первого космонавта было сказано: «Представление к присвоению воинского звания лейтенант курсанту Гагарину Юрию Алексеевичу. За время обучения в училище показал себя дисциплинированным, политически грамотным курсантом. Уставы Советской Армии знает и практически их выполняет. Строевая и физическая подготовка хорошая. Теоретическая — отличная. Летную программу усваивает успешно, а приобретенные знания закрепляет прочно. Летать любит, летает смело и уверенно. Государственные экзамены по технике пилотирования и боевому применению сдал с оценкой «отлично». Материальную часть самолета эксплуатирует грамотно. Училище окончил по первому разряду. Делу Коммунистической партии Советского Союза и социалистической Родине предан».
5 октября 1957 года курсанты-выпускники проводили последние летные тренировки перед государственным экзаменом. Закончив один из полетов, Юрий поставил самолет на стоянку, выключил двигатель. К нему по стремянке забрался его закадычный друг Юрий Дергунов и возбужденно сообщил: «Спутник! Наш спутник в небе!»
«Вечером, возвратившись с аэродрома, — писал впоследствии Юрий Гагарин, — мы бросились в ленинскую комнату к радиоприемнику, жадно вслушиваясь в новые и новые сообщения о движении первенца мировой космонавтики. Многие уже наизусть знали основные параметры полета спутника: его скорость, которую трудно было представить, — восемь тысяч метров в секунду, высоту апогея и перигея, угол наклона орбиты к плоскости экватора; города, над которыми он уже пролетел и будет пролетать. Мы жалели, что спутник не прошел над Оренбургом. Разговоров о спутнике было много, его движение вокруг Земли взбудоражило все училище…
Спорили о том, кто первым отправится в космос. Одни говорили, что это будет обязательно ученый-академик; другие утверждали, что инженер; третьи отдавали предпочтение врачу; четвертые — биологу; пятые — подводнику. А я хотел, чтобы это был летчик-испытатель. Конечно, если это будет летчик, то ему понадобятся обширные знания из многих отраслей науки и техники. Ведь космический летательный аппарат, контуры которого даже трудно было представить, разумеется, будет устроен сложнее, чем все известные типы самолетов. И управлять таким аппаратом будет значительно труднее.
Мы пробовали нарисовать будущий космический корабль. Он представлялся то ракетой, то шаром, то диском, то ромбом. Каждый дополнял этот карандашный набросок своими предложениями, почерпнутыми из книг научных фантастов. А я, делая зарисовки этого корабля у себя в тетради, вновь почувствовал уже знакомое и еще не осознанное томление, все ту же тягу, в которой боялся признаться самому себе.
Мы сразу постигли все значение свершившегося события. Полетела первая ласточка, возвестившая начало весны — весны завоевания просторов Вселенной…
Меня взволновало опубликованное в газете письмо Евгения Щербакова с моей родной Смоленщины. Земляк писал: «Вероятно, в самом ближайшем будущем будет возможен запуск крупного спутника. Если целесообразно послать спутник с человеком, то я готов по комсомольской путевке лететь осваивать космос…»
Я всей душой разделял этот страстный порыв, но понимал, что далеко не каждый может отправиться в космос. Для этого, на мой взгляд, требовалось энциклопедическое образование и великолепное здоровье. Недаром мама моя говорила, что здоровью цены нет».
5 ноября 1957 года был подписан приказ о присвоении военному летчику Юрию Гагарину воинского звания лейтенант.
Как окончившему училище по первому разряду Юрию было предоставлено право выбора места дальнейшей службы. Командование предлагало ему остаться в училище на должности летчика-инструктора. Но Юрий с группой товарищей попросился на Север, «потому что там всегда трудно».
Становление Гагарина как личности, как летчика, как защитника Родины продолжалось в истребительной авиации Краснознаменного Северного флота. В одном из первых писем на родину родителям Юрий писал: «Кажется, вся боевая слава Севера предстала предо мной. Сколько по-настоящему героических подвигов совершили здесь военные летчики. Мы словно на переднем крае…»
В этих местах воевал прославленный ас, один из первых наших дважды Героев, Борис Сафонов. Ему было двадцать семь лет, когда он погиб в бою, охраняя союзнический конвой. В те годы он уже командовал авиационным полком ВВС Северного флота и успел в тридцати четырех воздушных боях сбить двадцать два фашистских самолета.
В день начала войны Сафонов дал клятву: «Пока бьется в моей груди сердце, я буду всюду искать врага и очищать от него наше родное советское небо». Он выполнил эту клятву до конца. Был отважным морским соколом и погиб над морем в бою.
В этих местах Задар Сорокин совершил такой же подвиг, как и Алексей Маресьев. Он таранил в воздухе «Мессершмитт». Поврежденные самолеты сели рядом на замерзшее озеро. Раненому Сорокину пришлось на земле сражаться с двумя вражескими летчиками. Он победил, а потом шесть суток полз к своим по промерзшей тундре. Отмороженные ступни ног ему ампутировали. Но он все-таки вернулся в полк и, летая с протезами, к шести ранее сбитым фашистским самолетам добавил еще двенадцать.
Одним из первых командиров части, в которой служил Гагарин, был Герой Советского Союза Сергей Курзенков. Во время войны, возвращаясь с боевого задания, Курзенков выпрыгнул из горящего самолета и падал с трехкилометровой высоты без парашюта. Он упал на крутой склон сопки и очутился в глубоком сугробе. Две недели лучшие хирурги флота вызволяли переломанного летчика с того света. Вернулся Курзенков в строй и только в пятидесятом году уволился в запас.
Воспитание молодого летчика, формирование его внутреннего мира проходили на славных традициях авиации Северного флота. Видимо, не случайно, что в первом отряде космонавтов двое — Юрий Гагарин и Георгий Шонин — были морскими летчиками из Заполярья.
Молодого старательного летчика приметили. Секретарь комсомольской организации части, одногодок Гагарина Леонид Хоменко как-то спросил его: не думает ли Юрий стать коммунистом?
— Думаю, давно думаю, — ответил Гагарин. — Только не рано ли, секретарь?
— По твоим успехам, думаю, не рано, — ответил Хоменко.
— Тогда начну с нашей комсомольской организации. В этом деле первое слово ее, — с улыбкой сказал Гагарин.
23 января 1959 года комитет комсомола утвердил свою рекомендацию:
«За время пребывания в комсомольской организации войсковой части с января 1958 года Юрий Алексеевич Гагарин показал себя дисциплинированным, исполнительным офицером. К своим служебным обязанностям относится добросовестно. Военную специальность летчика любит. Материальную часть самолета знает хорошо, тщательно готовится к полетам. Свой идейно-политический уровень повышает в системе марксистско-ленинской учебы.
Товарищ Гагарин добросовестно выполняет комсомольские поручения, активно участвует в общественной жизни части, является членом комитета комсомола.
Выдержан, тактичен в обращении с товарищами и старшими, пользуется авторитетом у личного состава части.
Рекомендовать Гагарина Юрия Алексеевича кандидатом в члены КПСС».
После приема кандидатом в члены партии у Юрия прибавилось и общественных и комсомольских забот. 20 ноября он провел Ленинские чтения по теме «Речь В. И. Ленина на заседании Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов 6 марта 1920 года». Это было последнее комсомольское задание перед отъездом в Москву.
В дни, когда был запущен третий советский спутник — по существу, первая автоматическая научная станция в космосе, — в библиотеке части появилась новая книга — «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. «У себя в комнате мы читали ее по очереди, — вспоминал Юрий. — Книга понравилась. Она была значительней научно-фантастических повестей и романов, прочитанных в детстве. Нам полюбились красочные картины будущего, нарисованные в романе, нравились описания межзвездных путешествий, мы были согласны с писателем, что технический прогресс, достигнутый людьми спустя несколько тысяч лет, был бы немыслим без полной победы коммунизма на земле».
Космические мотивы издавна традиционны в русской литературе. В развитие идей космического полета внес свой вклад писатель и философ Владимир Федорович Одоевский. Видным представителем «космической философии» был еще один наш соотечественник — А. В. Сухово-Кобылин, известный драматург прошлого века. Интересно, что в русской художественной литературе слово «спутник» в значении искусственного спутника Земли употребил еще в 1880 году Федор Михайлович Достоевский в романе «Братья Карамазовы». В сцене с чертом там есть такая фраза: «Что станется в пространстве с топором?.. Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет в календарь…»
В начале нынешнего века к обоснованию необходимости освоения космоса пришел русский мыслитель Н. Ф. Федоров, оказавший немалое влияние на Циолковского. «В лице Федорова судьба послала мне человека, считавшего, как и я, что люди непременно завоюют космос», — писал основоположник теоретической космонавтики.
Внебрачный сын князя П. И. Гагарина и пленной черкешенки (по другой версии — крепостной крестьянки), Федоров стал эрудированнейшим человеком своего времени, выдающимся знатоком научной литературы. «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком», — сказал о нем Л. Н. Толстой.
Федоров знал содержание нескольких десятков тысяч книг библиотеки Румянцевского музея, где он занимал скромную должность библиотекаря, свободно читал почти на всех европейских языках и знал некоторые восточные. После его смерти вышло двухтомное собрание его трудов под названием «Философия общего дела». В целом его взгляды носили мистико-утопический характер, хотя его идея освоения и преобразования космического пространства была плодотворной.
Интересны слова Федорова, которые, можно сказать, оказались пророческими: «…Тот материал, из коего образовалось богатырство, аскеты, прокладывавшие пути в северных лесах, казачество, беглые и т. п., — это те силы, которые проявятся еще более в крейсерстве и, воспитанные широкими просторами суши и океана, потребуют себе необходимого выхода… Ширь Русской земли способствует образованию подобных характеров; наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для небесного подвига».
Скромный библиотекарь был убежден, что именно Россия даст миру первопроходцев космоса.
Лев Толстой, так хвалебно отозвавшийся о Федорове, сам соприкоснулся с ракетным делом: в последний год службы (1855–1856) служил поручиком ракетной команды. Об этом писатель упомянул в задуманной, но неосуществленной повести «Декабристы»: «Пишущий эти строки… несколько недель сидел в одном из блиндажей Севастополя, он написал о Крымской войне сочинение», а затем «прибыл в центр государства, в ракетное заведение». Руководил заведением генерал К. И. Константинов, выдающийся ракетчик. Об этом заведении Константинов писал: «У нас, как известно, существует только одно заведение для приготовления боевых ракет. В нем, по штату 1851 года, всего 30 рабочих… При таких ничтожных средствах приходилось снабжать ракетами войска почти вдоль всех наших азиатских и европейских границ…»
Разработанные Константиновым ракеты были весьма совершенны для того времени и в два с половиной раза превосходили по дальности стрельбы артиллерийские орудия.
Изданный в 1864 году курс лекций «О боевых ракетах» Константинова был первым фундаментальным научным трудом по теории пороховых ракет.
Л. Н. Толстой прибыл в Петербург 21 ноября 1855 года и был зачислен в ракетную батарею. В ней готовились кадры для войск, а также проводились поиски наиболее эффективных форм применения ракет. Вскоре батарею расформировали. Часть офицеров отправили в войска, часть оставили при заведении. Л. Н. Толстой был в числе оставленных.
К. И. Константинов был человеком широкого кругозора. Он понимал, что истинное призвание Толстого — литература, и потому не очень донимал поручика исполнением служебных обязанностей. Часто предоставлял отпуска.
С большим трудом испросив отставку, Толстой, несмотря на отговоры Константинова, все-таки уволился из армии. Решил полностью посвятить себя литературе.
В музее Звездного городка собраны реликвии подвига покорителей космоса. Есть среди них такой документ: «В связи с расширением космических исследовании, которые проводятся в Советском Союзе, могут понадобиться люди для первых полетов в космос. Прошу учесть мое горячее желание и, если будет возможность, направить меня для специальной подготовки». Под этим рапортом командиру авиационной части стоит подпись Юрия Гагарина. Теперь мы знаем, что Гагарин не случайно стал первым, кому оказано доверие стартовать в космос. Рапорт написан спустя два года после запуска первого спутника, в дни, когда советская автоматическая межпланетная станция «Луна-3» впервые сфотографировала невидимую сторону Луны и передала фотографию на Землю.
И люди для освоения космоса понадобились…
Непросто было отобрать кандидатов в космонавты. Большая группа медиков под руководством академика B. В. Парина занималась разработкой медицинских требований к будущим космонавтам. Специалисты обобщили опыт подготовки летчиков, танкистов, подводников, водолазов, полярников, альпинистов и других профессионалов, чья деятельность связана с непривычными условиями и экстремальными ситуациями. И пришли к выводу, что наиболее подходят в космонавты летчики, в особенности летчики-истребители.
Королев так обрисовал будущего космонавта: «Для этой цели более всего пригоден летчик и прежде всего летчик-истребитель. Это и есть универсальный специалист. Он и пилот, и штурман, и связист, и бортинженер. А будучи кадровым военным, он обладает необходимыми морально-волевыми качествами; его отличают собранность, дисциплинированность и непреклонное стремление к достижению поставленной цели».
Кандидат в космонавты должен был удовлетворять следующим требованиям: профессия — летчик-истребитель, возраст до 35 лет, образование — летное или летно-инженерное, здоровье — без ограничений к летной работе, рост до 175 сантиметров, вес — до 75 килограммов. Ограничения по росту и весу космонавта были вызваны конструктивными особенностями первого космического корабля. Естественно, что по мере приобретения опыта космических полетов и изменения конструкции корабля эти требования менялись. Кандидатами в космонавты становились и летчики других видов авиации, а также женщины, инженеры, врачи. Изменились и возрастные ограничения.
Но по-прежнему незыблемы высокие нравственные требования к людям, штурмующим космос: «Патриотизм, отвага, скромность, трезвость мгновенного расчета, железная воля, знания, любовь к людям — вот определяющие черты. Без них не может быть космонавта» — таков наказ первого Главного конструктора C. П. Королева.
Отбор первых кандидатов в космонавты проводился в авиационных частях группой специалистов. Они просмотрели большое количество личных дел летчиков не старше 35 лет. Со многими из них знакомились лично. Для углубленного медицинского обследования в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале в Москве было отобрано около 200 человек.
24 октября 1959 года Гагарин и еще четыре летчика из части прибыли по вызову в Москву в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь.
«Комиссия оказалась придирчивой, — вспоминал Юрий. — Все было совсем не так, как при наших ежегодных летных медицинских осмотрах. К ним авиаторы привыкли и ничего «страшного» в них не видели. А тут, начиная с первого же специалиста — а им оказался врач-окулист, — я понял, насколько все серьезно. Глаза проверяли очень тщательно…
Проводилась проверка способности работать в усложненных условиях. Предлагалось производить арифметические действия с цифрами, которые вначале нужно было найти в специальной таблице. При этом учитывались и скорость работы и правильность ответа. На первый взгляд решение задачи было простым. Но неожиданно включался репродуктор, из которого монотонный голос начинал подсказывать решение. Однако вместо помощи голос сильно мешал сосредоточиться. Внимание начинало рассеиваться, и требовалось заставить себя продолжать работу, не обращая внимания на «услужливого друга». Было трудно…
Врачей было много, и каждый строг, как прокурор. Приговоры обжалованию не подлежали — кандидаты в космонавты вылетали с комиссии со страшной силой. Браковали терапевты и невропатологи, хирурги и ларингологи. Нас обмеряли вкривь и вкось, выстукивали на всем теле азбуку Морзе, крутили на специальных приборах, проверяя вестибулярные аппараты… Главным предметом исследований были наши сердца. По ним медики как бы прочитывали всю биографию каждого. И ничего нельзя было утаить. Сложная аппаратура находила все, даже самые минимальные изъяны в нашем здоровье…
Отсев был большой. Из десяти человек оставляли одного. Но и он не был уверен, что его не спишет следующая комиссия. Первый этап был пройден, и у меня появилась надежда. Я вернулся в полк, и потянулись дни ожидания. Время быстро переворачивало листки календаря. Как и прежде, я по утрам уходил на аэродром, летал над сушей и морем, нес дежурства по полку…
А дни все шли и шли. Уже стало казаться, что обо мне забыли, что я не подошел. Ведь рост у меня небольшой, на вид я щуплый, бицепсами похвастать не мог. А вместе со мной проходили комиссию парни что надо — кровь с молоком, гвардейского роста, косая сажень в плечах, самые что ни на есть здоровяки… Куда мне с ними тягаться! Старался забыть о своем рапорте, о комиссии — и не мог…
Когда я совсем отчаялся, когда, казалось, уже не осталось никаких надежд, пришла бумага: меня снова вызывали на комиссию…
Все повторилось сначала, но требовательность врачей возросла вдвое…
Клинические и психологические обследования, начатые первой комиссией, продолжались. Помимо состояния здоровья, врачи искали в каждом скрытую недостаточность или пониженную устойчивость организма к факторам, характерным для космического полета, оценивали полученные реакции при действии этих факторов… Нас выдерживали в барокамере при различных степенях разреженности воздуха, крутили на центрифуге, похожей на карусель. Врачи выявляли, какая у нас память, сообразительность, сколь легко переключается внимание, какова способность к быстрым, точным, собранным движениям.
При отборе интересовались биографией, семьей, товарищами, общественной деятельностью. Оценивали не только здоровье, но и культурные и социальные интересы, эмоциональную стабильность.
Для полета в космос искали горячие сердца, быстрый ум, крепкие нервы, несгибаемую волю, стойкость духа, бодрость, жизнерадостность. Хотели, чтобы будущий космонавт мог ориентироваться и не теряться в сложной обстановке полета, мгновенно откликаться на ее изменения и принимать во всех случаях только самые верные решения.
Все это заняло несколько недель. Вновь отсеялось немало ребят. Я остался в числе отобранных летчиков — кандидатов в космонавты».
7 марта 1960 года главнокомандующий ВВС главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин принял первых космонавтов: Павла Беляева, Валерия Быковского, Бориса Волынова, Юрия Гагарина, Виктора Горбатко, Владимира Комарова, Алексея Леонова, Андрияна Николаева, Павла Поповича, Германа Титова, Евгения Хрунова, Георгия Шонина и других. Маршал интересовался прохождением службы, семейными делами, расспрашивал о женах и детях и в напутствии сказал, что Родина надеется на них.
«Отныне я должен расстаться с полком, попрощаться с товарищами и вместе с семьей отбыть к месту новой службы, — вспоминал Гагарин. — Открывалась новая, самая интересная страница в моей жизни».
В приказе по части говорилось: «Старший лейтенант Гагарин Ю. А. откомандирован в связи с назначением на новую должность…»
14 марта 1960 года через проходную тогдашнего Центрального аэродрома имени М. В. Фрунзе в районе метро «Динамо» в разное время прошли молодые летчики. Им предстояло овладеть новой, неизвестной в то время профессией космонавта.
С этой группы молодых летчиков, которую назвали отрядом космонавтов, и начал свою биографию Центр подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина. Впоследствии этот первый отряд космонавтов назовут Гагаринским.
Центр тогда располагался в маленьком двухэтажном здании на территории нынешнего бассейна ЦСКА, напротив Петровского дворца, в котором находится Военно-воздушная инженерная академия имени профессора Н. Е. Жуковского, где после космического полета с 1 сентября 1961 года станет учиться Юрий Гагарин.
А жили будущие покорители космоса в конце Ленинского проспекта, где он пересекается с улицей Кравченко, там щит еще стоял — условная граница Москвы в то время. В крайнем доме и поселили всех.
По решению Главного конструктора академика С. П. Королева была подготовлена программа теоретического обучения космонавтов. Ведь большинство из них недавно начали свой путь в авиации, инженерного образования, кроме Владимира Комарова, не имели.
Первым начальником Центра был Евгений Анатольевич Карпов — врач по специальности, человек требовательный, но в то же время и внимательный к людям. «Трудности неизбежны, — предупредил он отряд, — без них нельзя подготовиться к полету в космос. Возможно, для других поколений космонавтов будет иная, облегченная, программа, но вы должны пройти эту…»
15 марта в Центре появилось расписание занятий. Лекции по астрономии, геофизике, космической медицине, деловые визиты на заводы, в КБ, различные НИИ… и, конечно, изучение той техники, которая еще только проектировалась, создавалась и проходила наземные испытания.
По поручению С. П. Королева занятия по технической подготовке проводили ряд сотрудников опытного конструкторского бюро, где разрабатывалась космическая техника. В их числе были ставшие впоследствии тоже летчиками-космонавтами К. П. Феоктистов, А. С. Елисеев, О. Г. Макаров В. И. Севастьянов.
Значительное время отводилось физической подготовке, парашютному спорту, полетам на реактивных самолетах, вертолетах.
Первую лекцию курса «Механика космического полета» прочел Михаил Клавдиевич Тихонравов. Это он вместе с Королевым в один из мартовских дней 1934 года после серии успешных советских жидкостных ракет мечтал о полете человека в космос. И вот конструктор первой советской жидкостной ракеты рассказывает молодым летчиками и в их числе будущему первому космонавту о космическом корабле «Восток», на котором многие из них побывают в космосе.
В те дни в блокноте Юрия Гагарина появились записи:
«Больше всего я сейчас ощущаю нехватку знаний, свою слабую начитанность, недостаточную информированность. Нужны знания. Необходимо учиться! И опять читать! Кажется, композитор Танеев говорил: «Ни одно занятие не представляет такой бесполезной траты времени, как чтение без системы».
Далее: «Железо ржавеет, не находя себе применения, стоячая вода гниет, — писал гениальный старец Леонардо да Винчи, — а ум человеческий, не находя себя применения, чахнет!» Запомни: чахнет!»
«Нужна работа ума: ежеминутная, каждодневная, всевозрастающая, нужно оттачивать и шлифовать свой ум об умы других, как учил великий француз Монтень».
Напряженной была парашютная подготовка: за двадцать дней в апреле и мае каждому предстояло совершить сорок прыжков. Прыгали каждый день, в любую погоду, с разных высот, с различным временем задержки и высотой раскрытия. С самолетов и вертолетов, с разнообразными куполами и целыми парашютными системами.
Разное случалось. У Германа Титова во время одного из тренировочных прыжков захлестнулись стропы. Купол парашюта обвис, не наполнившись воздухом. Герману пришлось воспользоваться запасным парашютом. Павел Беляев прыгал затяжным с высоты 1600 метров и при приземлении сломал ногу. Внезапно налетевший сильный порыв ветра ударил его о землю, и в результате — двойной перелом ноги…
В программу обучения включались новые предметы — радиотехника, электроника, автоматика и телемеханика… Увеличилось время на изучение теоретических дисциплин. Усложнилась система тренировок. Рабочие дни уплотнялись, выходные дни становились рабочими. Космонавтов готовили ко всему неожиданному, необычному, вероятному и маловероятному — готовили к встрече с космосом.
«Сурдокамера, центрифуга, барокамера, прыжки с парашютом, тренировочные стенды — все было обязательным и одинаково важным для нас, — вспоминает Алексей Леонов. — Мы не знали, кто полетит первым, кто вторым, кто третьим, и все работали дружно, настойчиво, серьезно.
Надо сказать, что ребята в отряде подобрались замечательные. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь нагрубил товарищу, чтобы кто-то кого-то обидел. А ведь нам приходилось решать и спорные вопросы, требующие нелицеприятного обсуждения. Однако наши споры были не из числа тех, что кончаются разладами и склоками. В наших рождалась истина.
Следуя поговорке «дружно не грузно, а врозь — хоть брось», мы равнялись друг на друга и все полезные идеи складывали, как говорится, в коллективную копилку. Как-то раз Юра принес из библиотеки томик Циолковского. И вот уже все с увлечением читают словно бы адресованные непосредственно нам произведения провидца из Калуги. В другой раз зашла речь о том, что Владимиру Комарову и Павлу Беляеву легче дается теория, кроме всего прочего, еще и потому, что за плечами у них высшее образование, без которого, если прямо смотреть правде в глаза, в космонавтике делать нечего…»
Даже в эти дни напряженных тренировок, неопределенности — кто же полетит первым? — Гагарин и его товарищи всерьез задумывались о своем дальнейшем образовании. Интересный штрих к портрету Гагарина подметил К. П. Феоктистов, читавший в то время лекции будущим покорителям космоса:
«Очень часто о Гагарине говорят как о каком-то рубахе-парне. На самом деле он был не таким простым, как это могло показаться с первого взгляда. Юрий был умным человеком, обладавшим врожденным даром мгновенно оценить ситуацию, выбрать нужную тональность разговора, найти общий язык с любым собеседником. Короче говоря, он умел ладить с людьми. И не потому, что он хотел извлечь для себя какую-то выгоду из этого своего редкостного умения. Просто Гагарину было не по душе, когда он чувствовал, что кто-то обойден вниманием.
Вот пример, подтверждающий мою мысль. Он относится к тому времени, когда еще никому не было известно, кто из кандидатов в космонавты полетит первым.
Однажды я распространялся на лекции, что… если они всерьез думают стать настоящими специалистами, то им, мол, по крайней мере надо получить инженерное образование.
Через несколько дней в перерыве между лекциями подходит ко мне Гагарин:
— Правильно вы говорили… Посоветуйте, в какой вуз мне поступить: в МАИ, в МВТУ или в академию имени Жуковского?
Я… начал его агитировать за свое родное МВТУ. Гагарин поддакивал. А потом задним числом я узнал, что в то самое время, когда он со мною советовался, в отряде было уже решено, где им получать высшее образование. Гагарин, как и остальные ребята, потом поступил в «Жуковку».
Спросите, зачем же ему нужно было морочить мне голову? Я думаю, он просто хотел дать мне понять, что мои призывы не канули в безвоздушное пространство, что я имею дело с людьми, которые с вниманием отнеслись к моему совету».
В середине мая 1960 года состоялись первые полеты будущих космонавтов на невесомость. Летали на двухместном реактивном истребителе УТИ-МИГ-15. Летчик в передней кабине управлял самолетом, космонавт во второй исследовался на восприятие невесомости. Перед лицом испытуемого — кинокамера, чтобы запечатлеть мимику, медицинская аппаратура для изучения координации движений и регистрации физических параметров. Начало и конец невесомости фиксировались по всплытию плексового шарика, закрепленного на ниточке.
После полетов — разбор, заполнение бортовых журналов. Вот записи Гагарина: «Первый полет. При входе в «горку» прижало к сиденью. Затем… ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. На второй «горке» взял карандаш и попробовал вставить в гнездо координографа. Попал хорошо, даже свободнее, чем на Земле. На третьей «горке» во время невесомости, ослабив привязные ремни, попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. В пространстве ориентировался нормально. Все время видел небо, Землю, красивые кучевые облака…»
В жизни Юрия Гагарина 16 июня 1960 года день особенный. В этот день он был принят в ряды КПСС. Рекомендации прислали однополчане Юрия из Заполярья: секретарь партийной организации его эскадрильи Анатолий Росляков, командир эскадрильи Владимир Решетов, летчик Анатолий Ильященко.
«На протяжении всей службы Ю. А. Гагарин являлся передовым офицером части», — писал Решетов. «Летает грамотно, уверенно», — отмечал Росляков. «Гагарин Ю.А. идеологически выдержан, морально устойчив… Активно участвовал в работе партийных собраний, хорошо выполнял партийные поручения», — выделял Ильященко.
«Пришел однажды ко мне Юра, попросил рекомендацию, — вспоминает бывший командир гагаринской эскадрильи Владимир Решетов. — Мы его тогда в кандидаты принимали. Я ему говорю: ты собираешься стать коммунистом — ответственность очень высокая. А ты вот иногда озорничаешь, посмеиваешься над товарищами. Гагарин мне: да я же не со зла! Я ему: будь поаккуратнее, не все шутки понимают. Юра ошибок никому не прощал, а в первую очередь самому себе. Слетаешь с ним, скажешь: рассказывай! Свои оплошности подмечал очень четко. А вот когда хорошо слетает, только его голос на старте и слышно. Помню, наша эскадрилья первой в полку слетала строем, красиво прошла над аэродромом. Еще больше это ребят сплотило».
Спустя месяц после приема в партию, 18 июля, Гагарину первому из недавно созданного Центра подготовки космонавтов вручили партийный билет. «Прием в партию был величайшим событием в моей жизни», — писал впоследствии Юрий Алексеевич.
В середине июля будущие космонавты вместе с семьями переехали на станцию Чкаловская, поближе к строящемуся Центру подготовки космонавтов.
Место для будущего Центра выбрали живописное неподалеку от платформ 41-й километр и Осеевская Ярославской железной дороги. Лес вокруг, рядом озеро. И до Москвы недалеко, и воздух свежий, лесной (последнее было обязательным по требованию врачей).
Поначалу строящийся городок назывался Зеленым. А потом с легкой руки Гагарина стал именоваться Звездным.
Летом 1960 года за девять месяцев до старта увидели будущие космонавты свой будущий корабль «Восток». Их пригласил на встречу в конструкторское бюро Главный конструктор Сергей Павлович Королев. К этому времени у него была уже определенная информация о каждом из летчиков.
На встречу Королева с будущими космонавтами приехали Н. П. Каманин, Е. А. Карпов, а также представители от медицины — Н. Н. Туровский, В. И. Яздовский и А. Н. Бабийчук.
Евгений Анатольевич Карпов, первый начальник Центра подготовки космонавтов, вспоминает об этой встрече:
«Мы поднялись на второй этаж и оказались в большом и светлом кабинете.
В ожидании Сергея Павловича озираемся по сторонам: вот он, храм ракетостроения!
Длинный стол, затянутый сукном светло-шоколадного цвета. По обеим сторонам стола — полумягкие стулья. В простенке между окнами — диван и два кресла. Над диваном в рамках указы о награждении предприятия высшими орденами страны. Противоположная стена скрыта под сплошной, присобранной волнами занавеской.
В одном углу кабинета — огромный глобус на подставке с колесиками, в другом — веерная пальма в деревянной кадке.
Возле дальнего окна — рабочий стол. Рядом с ним — компактный пульт с несколькими телефонными аппаратами, множеством кнопок и тумблеров.
Над столом портрет Константина Эдуардовича Циолковского.
Под потолком — строгого стиля люстры, а на стенах — бра. Того же строгого стиля.
Во всем убранстве преобладают бежево-коричневые тона. Они придают кабинету особую сдержанность и простоту.
Точно в назначенное время из соседней комнаты вышел Сергей Павлович. На нем был темно-серый костюм и шерстяная трикотажная рубашка. Тоже темно-серая.
Со свойственной ему манерой, я бы сказал, немного по-медвежьи Королев подавал гостям руку, и рукопожатие его было весьма ощутимым. Молодые офицеры представлялись ему поочередно. Всматриваясь в лицо каждого, Сергей Павлович повторял вслух его фамилию, имя и отчество и добавлял: «Очень рад. Будем знакомы. Королев».
Затем Сергей Павлович представил гостям своих ближайших помощников и пригласил всех к столу.
— Сегодня знаменательный день, — обратился Сергей Павлович к будущим космонавтам. — Вы прибыли к нам, чтобы своими глазами увидеть пилотируемый космический корабль, а мы впервые принимаем у себя главных испытателей нашей продукции. Но, прежде чем я покажу вам корабль, давайте помечтаем вслух. Скоро вы сами почувствуете, как это помогает нашему делу…»
И ученый доступно и увлекательно рассказал о тогдашних возможностях ракетно-космической техники. А вскоре он повел рассказ о будущем космонавтики. За первыми полетами в космос последует создание на орбите около Земли постоянной орбитальной обитаемой станции, где научные сотрудники будут систематически вести разносторонние наблюдения, проводить опыты на высоте сотен километров над Землей. Ракеты, предназначенные для связи, будут совершать регулярные рейсы с Земли на станцию и обратно.
Появятся искусственные спутники Земли для различных народнохозяйственных целей. Они будут предназначены для трансляции радио- и телепередач, для службы погоды, для навигации, астрономических наблюдений… Будут созданы и многоместные корабли-спутники экскурсионного назначения. Любознательные космические туристы в воскресный день смогут обстоятельно осмотреть с них земной шар. Пусть это сегодня еще фантазия, но в жизни не раз действительность порой обгоняет самую смелую мечту.
Настанет время, когда могучие космические корабли весом во много десятков тонн, оснащенные всевозможной научной аппаратурой, с многочисленным экипажем, покинут Землю и, подобно древним аргонавтам, отправятся в далекий путь… в многолетние путешествия к Марсу, Венере и другим далеким мирам…
— Ну а пока, — вернул присутствующих с неба на землю Сергей Павлович, — все будет очень скромно: полетит только один человек, и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью; то есть всего лишь в восемь раз быстрее пули. Зато полетит кто-то из вас. — Сергей Павлович обвел глазами присутствующих и после короткой паузы закончил: — Первым может стать любой…
После беседы Сергей Павлович пригласил всех в цех.
«— В громадном зале, который одновременно напоминает и операционную и оранжерею, — вспоминает Е. А. Карпов, — возле серебристо-белых шаров диаметром в два с половиной метра хлопочут люди в белых халатах. Люди и внутри этих огромных шаров. Шары двумя длинными рядами тянутся вдоль цеха. А в центральных и боковых проходах цветы.
— Как видите, не боги горшки лепят, — улыбнулся Главный конструктор. — Не боги их и обжигать будут, — кивнул он в сторону притихших летчиков. — А теперь смотрите хорошенько. Вам на этой технике летать, — подбодрил Сергей Павлович будущих космонавтов».
Все столпились возле одного из шаров.
Королев рассказал, что конкретно этот аппарат не предназначается для полетов человека, но изготовлен по чертежам пилотируемого корабля. Разница лишь в том, что кресло пилота займет манекен, а вместо ненужного манекену блока с пищей будет установлена клетка с собачкой. Все остальное, в том числе и программа полета, соответствует «человеческому» варианту…
Руки летчиков сами потянулись к обшивке корабля.
Их, видимо, интересовал один и тот же вопрос: выдержит ли этот не слишком толстый слой теплоизоляции температуру в несколько тысяч градусов? Ведь именно такие тепловые нагрузки, как сказал Сергей Павлович, испытывает спускаемый аппарат при входе в атмосферу.
— Гагарину хорошо — он литейщик, привык стоять у раскаленных печей, — шутил кто-то из товарищей.
— Не беспокойтесь, — усмехнулся стоящий рядом мастер, — все сработано на совесть. В кабине не холодно и не жарко, а в самый раз — двадцать градусов тепла…
— А сейчас, я думаю, никто из вас не откажется посидеть в корабле, — предложил Главный конструктор. — Вот только что нам привезли кресло. Давайте отойдем на минутку, а товарищи поставят кресло в кабину…
Под стеклянной крышей цеха бесшумно заскользила кранбалка. Через несколько минут в кабину космического корабля было опущено пилотское кресло, а к кораблю пододвинули специальную ажурную площадку, поднявшись на которую можно было залезть через люк в кресло.
«— Мы переглянулись, — вспоминает Валерий Быковский. — Никто не решался первым подняться в кабину и сесть в настоящее кресло настоящего космического корабля.
Молчание прервал Гагарин.
— Разрешите? — обернулся он к Сергею Павловичу и, почему-то сняв ботинки, оставшись в одних носках, первым забрался в кабину. «Так вот разуваются, входя в дом, в русских деревнях», — подумалось мне».
Этот символический эпизод запомнили все присутствующие.
Стоявший рядом с Королевым инженер Е. Васильев рассказал, что Главный подтолкнул его локтем и чуть слышно шепнул:
— Вот этот, пожалуй, пойдет первым и в полет…
А Гагарин молча сидел в кресле и не подозревал, что о нем только что сказал человек, никогда не бросавший слов на ветер.
Некоторые участники этой встречи впоследствии говорили, что Главный конструктор чаще останавливал свой взгляд на Гагарине, беседовал с ним дольше, чем с другими.
«— Я почувствовал, — вспоминает Алексей Леонов, — что Главный, хотя и держится со всеми вроде бы одинаково, к Гагарину присматривается внимательнее, чем к нам.
— Ну, Юра, по-моему, выбор пал на тебя! — порадовал я Гагарина, когда мы возвращались…
Он отшутился, но время подтвердило правильность моей догадки».
Быстро летели дни, до предела наполненные занятиями, тренировками… Случались и потери.
После тренировок на центрифуге у одного из летчиков — Анатолия — врачи обнаружили на спине множественные точечные кровоизлияния (а крутили в то время с двенадцатикратными перегрузками). К дальнейшим тренировкам врачи его не допустили.
В отряде к Анатолию относились уважительно, преклонялись перед его летным, что называется, от бога талантом. Гагарин безуспешно уговаривал врачей: «Он лучший среди нас. Поймите, он будет первым космонавтом».
Во время купания сломал шейный позвонок Валентин. Парня немедленно увезли в больницу, где в неподвижном состоянии он пролежал больше месяца. Благодаря усилиям врачей Валентин выздоровел, но из отряда пришлось уйти.
По различным причинам и в разное время из отряда ушли Марс, еще один Валентин, Анатолий и Иван, Григорий и Дмитрий и третий Валентин — младший. Из двадцати летчиков первого отряда только двенадцати довелось слетать в космос.
«Разные это были люди, разные у них судьбы, — пишет Георгий Шонин в своей книге «Самые первые». — Но из этих судеб складывался отряд, его история.
Им не пришлось слетать в космос. Но к его покорению мы готовились вместе. Наши самые первые, самые трудные шаги, все наши радости и печали были едины. И если кто-то уходил из отряда, все переживали и расставались с ним, как с самым близким и дорогим человеком…
Да, труден, тернист путь в космос…
И если вы когда-нибудь услышите чересчур бодрый репортаж о работе экипажа на борту космического корабля или космической станции или прочтете где-то о сверхспособных космонавтах — не верьте этому! Среди наших девизов нет лозунга: «Пришел, увидел, победил!»
Как многие другие профессии, профессия космонавта предполагает огромный труд (и на земле, и в космосе), преданность своему делу, способность и готовность пойти на риск.
На этом пути не только победы, но и поражения, и даже трагедии. Из двадцати человек «гагаринского набора» в Центре подготовки продолжают работать только восемь (данные 1979 года. — Ред.).
Кто погиб в космосе, кто — в воздухе, кто — на земле… У одних не выдержали нервы, других подвело здоровье…»
Одним из тех, кого отчислили, был морской летчик-черноморец Григорий. «Гриша легко сходился с людьми, быстро завоевывал их симпатии, — вспоминает Георгий Шонин. — Казалось, удача не обходила его стороной. И действительно, вначале все для него складывалось наилучшим образом: его назначили вторым дублером Гагарина. Но, очевидно, не зря бытует пословица: «Знал бы где упасть, подстелил бы соломки». Для нас всех и самого Григория было большой неожиданностью, когда ему и еще нескольким ребятам пришлось расстаться с отрядом. Режим труда и отдыха космонавтов был суров. Не менее суровы были наказания за малейшие отклонения от этого режима.
Мы тяжело переживали их уход. И не только потому, что это были хорошие парни, наши друзья. На их примере мы увидели, что жизнь — борьба и никаких скидок или снисхождения никому не будет. Нас стало меньше, и мы сплотились теснее».
Руководитель подготовки космонавтов Николай Петрович Каманин вспоминал, что сперва все двадцать летчиков — кандидатов на космический полет были для него на одно лицо. Но вот прошло несколько дней, и мало-помалу ему стали открываться индивидуальные черты этих молодых лейтенантов и капитанов, горевших желанием отправиться в космос и как можно лучше подготовиться к этому небывалому и ответственнейшему событию. Гагарин выделился сразу же, как только его назначили старшиной группы. А это случилось после нескольких месяцев занятий.
Перед руководителями подготовки встал вопрос: стоит ли продолжать работу со всеми 20 кандидатами, из которых полетит один, не лучше ли выделить из них небольшую группу в пять-шесть человек, кандидатов на первый орбитальный полет, а с остальными занимать ся по несколько иной программе, ориентируясь на более отдаленное будущее? Эта проблема возникла потому, что тогда в Центре был только один тренажер, один макет космического корабля и один-единственный самолет, приспособленный для полетов в невесомости, а сроки поджимали.
И вот была выделена ударная группа, старшиной которой назначался старший лейтенант Гагарин. На лекциях пока по-прежнему присутствовал весь отряд космонавтов, но тренажная аппаратура предпочтительно отдавалась шестерым избранникам.
Внутри отряда был проведен своего рода «конкурс», и при отборе шестерки фамилия Гагарина называлась в числе первых.
«…Когда я подробнее познакомился с его биографией, — вспоминает Н. П. Каманин, — я увидел, что так было всегда: в школе, ПТУ, в техникуме, в аэроклубе, в авиационном училище — везде его назначали старшим. Главной его отличительной чертой была необычайная активность, она тотчас же бросалась в глаза. Энергичный, хорошо физически развитый, увлекающийся спортом, выступающий в соревнованиях с азартом, очень требовательный к себе, а в роли старшины и к товарищам — таковы были мои первые впечатления о нем…»
И вот закончена учеба. Предстоят государственные экзамены. В экзаменационную комиссию входят крупные ученые, главные конструкторы систем космического корабля, представители министерств и ведомств, специалисты по космической медицине. Председателем комиссии назначен Н. П. Каманин. Космонавтам дается для ответа по 30–40 минут, но каждый ответ длится дольше: экзаменующиеся отвечали на множество вопросов, возникавших у членов комиссии.
Гагарин отвечал последним. Первым вопросом ему достались основные законы механики твердого тела. Но три школьных закона Ньютона — это только начало. Дальше Юрий рассказывает о теоретических началах, положенных в основу движения ракет, о формуле Циолковского, о Мещерском и его уравнениях…
О нем он уже узнал, готовясь стать космонавтом. Уравнения Мещерского — это ключ к пониманию ракетного движения.
Будучи уже слушателем академии имени Жуковского, Гагарин больше узнал о выдающемся русском ученом Иване Всеволодовиче Мещерском. Случилось так, что незадолго до экзамена по теоретической механике Юрий лег в госпиталь. Посетители заметили, что у него на тумбочке постоянно лежал задачник Мещерского. По нему он учился на практике применять теоретическую механику. Этот задачник — свидетельство незаурядного педагогического дара Мещерского. Ученый составил задачник в 1909–1911 годах. В 1970 году вышло его тридцать второе издание. В 1938 году задачник был переведен на английский язык и принят в качестве основного пособия в американских высших технических заведениях.
После ответа по билету посыпались вопросы специалистов. Интересовались, насколько будущий космонавт компетентен в конкретных вопросах, связанных с кораблем.
Была еще и вторая часть экзамена, чисто практическая. В течение полутора-двух часов космонавт в макете космического корабля «проигрывал» во всех деталях предстоящий полет.
«Не раз я потом думал: что же отличало тогда Юрия на экзамене? — вспоминал председатель экзаменационной комиссии. — Все отвечали безупречно, все прекрасно сдали практическую часть. Это отличие я осознал и смог сформулировать его для себя много позже, лет через семь, когда услышал от него фразу: «Как учили, так и делал».
В самом деле, возьмите обыкновенных учащихся — школьников, студентов. Среди них есть масса таких, которые буквально с первых шагов делают все не так, как рекомендуют преподаватели, а иначе, по-своему. Хорошо ли это? Нет! Сошлюсь на опыт своей жизни в авиации, где я провел не один десяток лет. Я не припомню случая, чтобы где-нибудь в своем первом самостоятельном полете разбился летчик. И это понятно: он все делает, как его учили. Но вот с 10-го или с 15-го полета начинается скороспелое «творчество», которое нередко приводит к трагедии. Человеку кажется, что он уже все постиг, всем овладел и способен дальше двигаться самостоятельно. А между тем идет еще пора ученичества…
Так вот, этой черты у Юрия не было совсем. Он совершенно не переоценивал ни своих знаний, ни своего умения. Он знал себе цену, но был требователен к себе. Вместе с тем он был очень способный человек и все новое впитывал, как губка…»
Много экзаменов за свою жизнь сдавал Юрий — в школе, в ремесленном, в техникуме, в аэроклубе, в военном училище. Но это был особый экзамен — на первый полет в космос. Тогда он об этом еще не знал. Правда, главный экзамен был еще впереди — на орбите.
Метко сказал Сергей Есенин: большое видится на расстоянии… Даже сейчас, с высоты пройденного, когда мы многого достигли в освоении космоса, невольно поражаешься тем предельно сжатым срокам, в какие создавался первый ракетно-космический комплекс для полета человека.
Идея проекта сформировалась в апреле 1958 года. Его разработку начали зимой, а к осени 1959 года была в основном готова рабочая документация, то есть рабочие чертежи и другие технические документы, по которым изготавливаются корабль и разные системы.
«К весне 1960 года, — вспоминает один из ведущих проектантов первого космического корабля «Восток», доктор технических наук, профессор, летчик-космонавт СССР Константин Петрович Феоктистов, — космический корабль стал реальностью. Конечно, пока он был беспилотным, без системы обеспечения жизнедеятельности. Первый запуск состоялся 15 мая.
Сажать на Земле этот корабль задачей не ставилось, на нем и защиты тепловой не было. Но программу спуска предполагалось отработать вплоть до сгорания его в плотных слоях атмосферы. Вышел корабль на орбиту отлично и летал хорошо, передавая на Землю нужные данные в течение четырех дней».
Из-за отказа датчика системы ориентации программу спуска испытать не удалось. После того как включился тормозной двигатель, корабль, вместо того чтобы направиться к Земле, перешел на другую, более высокую орбиту. Так невольно получился первый в мире маневр в космосе.
19 августа 1960 года состоялся второй полет, причем по полной программе, да еще с «пассажирами» на борту — собачками Белкой и Стрелкой. Полет прошел успешно. Собачки целыми и невредимыми возвратились на Землю.
«Полет второго корабля-спутника (так назывался будущий космический корабль «Восток» во время пяти испытательных запусков, предшествующих полету Гагарина. — Ред.), — пишет К. П. Феоктистов в своей книге «Семь шагов в небо», — можно считать этапным в развитии мировой космонавтики. В исторической литературе это, к сожалению, нашло слабое отражение. Видимо, потому, что уже через восемь месяцев полетел «Восток» и этот, августовский, полет стали рассматривать лишь как этап подготовки к нему. А между тем это был первый биоспутник с возвращением животных и вообще возвращаемый корабль.
Правда, в те же дни, точнее, на несколько дней раньше американцы впервые возвратили на Землю спутник «Дискаверер». Но едва ли правомочно ставить этот факт в один ряд с полетом нашего корабля-спутника. Во-первых, американцы возвратили не весь спутник, а только небольшую, килограммов на 50, капсулу. Во-вторых, капсула приземлилась не сама, а с помощью вертолета, который подхватил ее во время спуска на парашюте. И в-третьих, это была капсула фоторазведывательного спутника явно военного назначения (тогда сами американцы так и назвали «Дискаверер» — «спутник-шпион»).
Советский же корабль-спутник был решающим шагом на пути к полету Гагарина. К тому же космическая медицина получила ценнейшие данные. И все тогда приобрели уверенность в реальности полета человека.
Сами создатели «Востока» тоже стали тогда намного увереннее. После первого полета предполагалось, что доработка конструкции корабля, особенно по системам управления и возвращения, к полету человека предстоит очень сложная и длительная…»
30 августа Советское правительство утвердило «Положение о космонавтах СССР».
1 декабря был запущен корабль-спутник с собачками Пчелкой и Мушкой на борту. Но возвратить спускаемый аппарат не удалось. На этот раз корабль пошел к Земле по нерасчетной траектории. Зато полет четвертого корабля-спутника, запущенного 9 марта 1961 года с собачкой Чернушкой, прошел безупречно. На этом корабле летал и Иван Иванович — манекен, одетый в космические доспехи. Он тоже благополучно приземлился в приволжских степях. Манекен и послужил, вероятно, основанием для легенды, будто кто-то летал до Гагарина.
«Корабль был полностью готов к полету человека, — вспоминает Феоктистов, — но, как и планировалось ранее, 25 марта испытания были повторены — в компании с манекеном Иваном Ивановичем летала теперь собачка Звездочка. Все сработано штатно».
Наступила очередь лететь человеку. Космодром Байконур ждал первого космонавта.
Вечером 10 апреля на Байконуре состоялось торжественное заседание Государственной комиссии. Сергей Павлович Королев доложил членам комиссии: «Ракета-носитель и космический корабль прошли полный цикл испытаний на заводе и космодроме. Замечаний по работе ракеты-носителя и корабля нет — корабль готов, вся аппаратура и оборудование действуют отлично. Прошу комиссию разрешить первый в мире полет космического корабля с пилотом-космонавтом на борту».
Решение комиссии единогласно: «Утвердить предложение товарища Королева о производстве первого в мире полета космического корабля «Восток» с космонавтом на борту 12 апреля 1961 года».
Затем комиссия заслушала Н. П. Каманина. Он представил космонавтов и доложил, что все они отлично сдали выпускные экзамены и им впервые в нашей стране официально присвоены звания пилотов-космонавтов. Любой из них полностью подготовлен и готов совершить космический полет.
«Трудно выделить лучшего, но, по нашему мнению, первым можно утвердить Юрия Алексеевича Гагарина, а запасным — Германа Степановича Титова» — так закончил свой доклад Каманин.
Комиссия приняла это предложение.
12 апреля 1961 года. Готовится старт космического корабля «Восток». Перед полетом первый космонавт планеты, гражданин Советского Союза, коммунист Юрий Алексеевич Гагарин обратился к людям Земли:
«Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов!
Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты. Сами понимаете, трудно разобраться в чувствах сейчас, когда очень близко подошел час испытания, к которому мы готовились долго и страстно. Вряд ли стоит говорить о тех чувствах, которые я испытал, когда мне предложили совершить этот первый в истории полет. Радость? Нет, это была не только радость. Гордость? Нет, это была не только гордость. Я испытал большое счастье. Быть первым в космосе, вступить один на один в небывалый поединок с природой — можно ли мечтать о большем?
Но вслед за этим я подумал о той колоссальной ответственности, которая легла на меня. Первым совершить то, о чем мечтали поколения людей, первым проложить дорогу человечеству в космос… Назовите мне большую по сложности задачу, чем та, что выпала мне. Это ответственность не перед одним, не перед десятками людей, не перед коллективом. Это ответственность перед всем советским народом, перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. И если тем не менее я решаюсь на этот полет, то только потому, что я коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников — советских людей. Я знаю, что соберу всю свою волю для наилучшего выполнения задания. Понимая ответственность задачи, я сделаю все, что в моих силах, для выполнения задания Коммунистической партии и советского народа.
Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях.
Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма — общества, в которое вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на Земле.
Сейчас до старта остаются считанные минуты. Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких!
До скорой встречи!»
…Звучит команда: «Зажигание!»
Ракета вздрогнула. Доносится глухой, все усиливающийся шум. Это голос рвущегося из дюз пламени. Он перемешивается с гулом бешено падающего водопада, отсекающего кинжальные языки огня от стартовых сооружений.
Команда: «Предварительная!»
Голос пламени стремительно крепнет, громоподобно оглушает. Клубы огня и пара непроглядной тучей заволакивают все вокруг. Ракета натужно задрожала. По степи прокатились громовые раскаты.
«Главная!»
Земля содрогнулась, и в то же мгновение, перекрывая океан грохота, доносится голос Королева: «Подъем!?!», а затем гагаринское: «По-е-ха-ли!»
Стрелки на часах показывали 9 часов 7 минут по московскому времени.
Сергей Павлович Королев рассказал на встрече с журналистами: «Помню, как удивил нас Гагарин перед своим полетом. В дни подготовки к старту, когда у всех хватало забот, тревог и волнений, он один, казалось, оставался спокойным и даже веселым.
«Что ты все улыбаешься?» — спросил я его. «Не знаю. Видимо, несерьезный человек», — ответил он. А я подумал: побольше была бы на нашей земле таких «несерьезных» людей…
Один случай меня особенно изумил. В то утро перед полетом, когда Юрий одевался в свои космические доспехи, я заглянул в «костюмерную», спросил: «Как настроение?» — «Отличное, — ответил он и, как обычно, с ласковой улыбкой произнес: — А как у вас?»
Он пристально вглядывался в мое сероватое, уставшее лицо — не спал я ночь перед стартом, — и его улыбка разом погасла. «Сергей Павлович, вы не беспокойтесь, все будет хорошо», — сказал он тихо, как-то по-свойски.
Вот и подумалось: собирается человек в невиданный и, что скрывать, опасный полет, а успокаивает меня, того, кто остается на земле.
Во время полета — тот же парадокс: мы волновались, у нас до ста двадцати ударов в минуту подскакивал пульс, а он там, в космосе, чувствовал себя спокойно, и пульс у него почти не «прыгал».
Возможно, своим знаменитым «Поехали!» Гагарин хотел успокоить оставшихся на земле. А может быть… Ведь в гагаринском «Поехали!» прошелестела метафора: у ракеты нет колес, а Юрий невольно вспомнил замечательные гоголевские строки и уподобил космическую ракету птице-тройке.
«Поехали!» — «И какой же русский не любит быстрой езды?.. Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты… летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи… Кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вот уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.
Не так ли ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке?.. Русь, куда же несешься ты?.. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
Скорее всего «Поехали!» вырвалось у Гагарина стихийно. В тот момент этот возглас отразил стихию гагаринского характера — озорство, удаль, размах. «Поехали!» — и видится взлетающая ракета, блеск синих, отчаянно решительных гагаринских глаз, и слышится, будто корпус ракеты позванивает бубенцами-бубенчиками.
Апрельское утро 1961 года навечно соединило имена Сергея Павловича Королева и Юрия Алексеевича Гагарина. Им суждено вместе войти в историю. Оба они олицетворяют подвиг советского народа — народа, который нашел в себе силы заново отстроить сотни городов и тысячи стертых с лица земли сел, народа, который проявил невиданные возможности движения дальше. Отказывая себе во многом, он первым шагнул в космос, и это чудо явилось закономерным продолжением немыслимого подвига войны. Из космических далей, на том удалении, когда прорисовывается только суть, только главное и отсеивается все наносное, временное, случайное, народ увидел свой лик, лик творца и созидателя, первопроходца… И в этом был смысл прорыва в космос, прорыва дерзкого, не случайного. Подвиг космоса мог состояться, только опираясь на незаметный, повседневный труд миллионов. Поэтому каждый почувствовал себя приобщенным к этому событию, поэтому и возликовала вся огромная страна, когда услышала сообщение ТАСС:
О первом в мире полете человека в космическое пространство
12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич.
Старт космической многоступенчатой ракеты прошел успешно, и после набора первой космической скорости и отделения от последней ступени ракеты-носителя корабль-спутник начал свободный полет по орбите вокруг Земли.
По предварительным данным, период обращения корабля-спутника вокруг Земли составляет 89,1 минуты; минимальное удаление от поверхности Земли (в перигее) равно 175 километрам, а максимальное расстояние (в апогее) составляет 302 километра; угол наклона плоскости орбиты к экватору — 65 градусов 4 минуты.
Вес космического корабля-спутника с пилотом-космонавтом составляет 4725 килограммов, без учета веса конечной ступени ракеты-носителя.
С космонавтом товарищем Гагариным установлена и поддерживается двусторонняя радиосвязь. Частоты бортовых коротковолновых передатчиков составляют 9,019 мегагерца и 20,006 мегагерца, а в диапазоне ультракоротких волн 143,625 мегагерца. С помощью радиотелеметрической и телевизионной систем производится наблюдение за состоянием космонавта в полете.
Период выведения корабля-спутника «Восток» на орбиту товарищ Гагарин перенес удовлетворительно и в настоящее время чувствует себя хорошо. Системы, обеспечивающие необходимые жизненные условия в кабине корабля-спутника, функционируют нормально.
Полет корабля-спутника «Восток» с пилотом-космонавтом товарищем Гагариным на орбите продолжается.
9 часов 52 минуты. По полученным данным с борта космического корабля «Восток» в 9 часов 52 минуты по московскому времени пилот-космонавт майор Гагарин, находясь над Южной Америкой, передал: «Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо».
10 часов 15 минут. В 10 часов 15 минут по московскому времени пилот-космонавт майор Гагарин, пролетая над Африкой, передал с борта космического корабля «Восток»: «Полет протекает нормально, состояние невесомости переношу хорошо».
10 часов 25 минут. В 10 часов 25 минут московского времени, после облета земного шара в соответствии с заданной программой, была включена тормозная двигательная установка и космический корабль-спутник с пилотом-космонавтом майором Гагариным начал снижаться с орбиты для приземления в заданном районе Советского Союза.
Об успешном возвращении человека из первого космического полета
После успешного проведения намеченных исследований и выполнения программы полета 12 апреля 1961 года в 10 часов 55 минут московского времени советский корабль «Восток» совершил благополучную посадку в заданном районе Советского Союза.
Летчик-космонавт майор Гагарин сообщил: «Прошу доложить партии и правительству, что приземление прошло нормально, чувствую себя хорошо, травм и ушибов не имею».
Осуществление полета человека в космическое пространство открывает грандиозные перспективы покорения космоса человечеством.
С берегов великой русской реки Гагарин впервые поднялся в небо. В эти же края, на поле колхоза «Ленинский путь», у деревни Смеловка Саратовской области, он возвратился из космоса.
Жители деревни — бабушка и ее шестилетняя внучка — копались на своем участке. Обе они, ничего не слышавшие еще о космическом полете, испугались, увидев шагавшего по полю человека в необычном одеянии — ярко-оранжевый комбинезон, черные ботинки, большой белый шар на голове… Человек подошел к ним и, приветливо улыбаясь, сказал:
— Я русский, советский! Не бойтесь. Я летал вокруг Земли.
Когда Гагарин приземлился под Саратовом, над Техасом только занималась заря. Американские летчики, будущие астронавты, еще крепко спали. В роскошном номере полковника Джона Пауэрса, офицера связи ВВС США и пресс-секретаря программы «Меркурий» (программа разработки первых американских одноместных кораблей, предназначенных для орбитальных полетов), раздался телефонный звонок. В Хьюстоне было четыре часа утра.
— Доброе утро, сэр! С вами говорит журналист Белл из Вашингтона. Слышали последнюю новость — русские запустили человека в космос! Что вы на это скажете?
— Черт побери! — заорал Пауэрс в трубку. — Что за идиотские шутки в такое время! Если у вас не все в порядке с психикой, обратитесь к врачу!
Этот разговор состоялся, когда космическая смена Гагарина подошла к концу. Даже осведомленный сотрудник, имеющий непосредственное отношение к американской космической программе, не мог поверить, что первым в космосе оказался русский.
А американские летчики в ту пору напряженно готовились к полету… Отбирать первых космонавтов в США начали в 1958 году. Будущими астронавтами для полета на космическом корабле «Меркурий» могли стать только действующие военные летчики-испытатели, смелые, решительные, устойчивые к различным факторам. Претендент на космический полет должен уметь хорошо пилотировать реактивный самолет, знать принцип действия и конструкцию космического корабля, специальное снаряжение, задачи космических исследований по программе «Меркурий»…
Группой планирования НАСА предварительно были изучены документы 510 военных летчиков для полетов по программе «Меркурий», к которым предъявлялись следующие требования: возраст до 40 лет; рост не более 180 сантиметров; отличное здоровье; ученая степень не ниже бакалавра (соответствует высшему образованию в СССР); диплом школы летчиков-испытателей; налет не менее 1500 часов; квалификация пилота реактивной авиации; гражданство США.
Этим условиям отвечали 100 кандидатов, из которых командование рекомендовало 69, но только 35 изъявили желание проходить комиссию. Эта группа кандидатов-добровольцев встретилась с персоналом НАСА для предварительного ознакомления и отбора 2 февраля 1959 года. Психологический отбор прошли 32 человека, из них только 12 полностью отвечали всем самым строгим требованиям, а после нескольких месяцев тренировок осталось всего 7 кандидатов в астронавты.
Отбор в астронавты происходил в Школе авиакосмической медицины ВВС США. Наряду с медицинским обследованием проводилась проверка физической подготовки, силы воли и выносливости; многочисленные тесты по изучению способностей, психических особенностей, общей интеллигентности и культуры. Для этого использовались 40 тестов, которые, по мнению специалистов, давали достаточной представление о кандидатах на космический полет. В общем, тщательным был отбор… Но не из их числа был выбран первый космонавт.
День 12 апреля 1961 года потряс планету. Равнодушных в этот день не было. В те апрельские дни американский художник Рокуэлл Кент писал: «Советские друзья, ваш Юрий — не только ваш, он принадлежит всему человечеству. И дверь в космос, которую он открыл, распахнется для всех нас, нужно только время. Нет, время и мир. Мир — для того, чтобы исследовать Вселенную, которую наши советские братья открыли для нас. Мир — для того, чтобы принести домой космические богатства и распределить их между всеми. Мир — среди народов. Мир — у себя дома. Пусть человечество чтит день полета Юрия как день всеобщего мира. Пусть празднуют его по всей земле с музыкой и танцами, песнями и смехом как всемирный праздник счастья».
Известный английский писатель Джеймс Олдридж сказал в тот памятный день: «Сегодня мы уже не можем ходить по улицам Лондона с таким же чувством, что и вчера, когда старушка Земля казалась привычной нам планетой. В тот момент, когда Юрий Гагарин вышел на орбиту и облетел земной шар, мир изменился. Мир стал иным, поистине иным».
«С полетом Юрия Алексеевича люди стали сильнее, мудрее, добрее», — сказал на следующий день после полета Сергей Павлович Королев.
Нашу радость разделял весь мир. Люди вдруг почувствовали, что они жители одного дома — планеты Земля, не такой уж большой, если ее можно облететь за какие-то 108 минут.
А агентство Рейтер сообщило сенсацию из Нью-Йорка: «Два американца русского происхождения заявили, что космонавт Юрий Гагарин не пролетарского происхождения… По наведенным справкам, Юрий — внук князя Михаила Гагарина».
Пришлось Гагарину на пресс-конференции 15 апреля в Доме ученых в Москве разочаровать знатных «родственников»: «Как я читал в газете, нашлись несерьезные люди в Соединенных Штатах Америки, дальние родственники князей Гагариных, которые считают, что я какой-то их родственник. Но могу их разочаровать. Они поступили несерьезно и несолидно. Я простой советский человек. Родился 9 марта 1934 года в семье колхозника. Место рождения — Смоленская область, Гжатский район. Среди своих родственников никаких князей и людей знатного рода не знаю и никогда не слышал. Родители мои до революции — крестьяне-бедняки. Мой дедушка тоже был крестьянин-бедняк, и никаких князей среди нас нет. Я выражаю сожаление этим знатным «родственникам», но придется их разочаровать…»
На пресс-конференции после полета Юрия Гагарина пораженный личностью первого космонавта корреспондент американского информационного агентства спросил: «Я могу допустить, что вы рассчитали свой космический корабль и космическую орбиту. Но как вы рассчитали человека? Как рассчитали своего Колумба Вселенной?! Красив. Умен. Мил. Обаятелен. Образован. Спортсмен. Летчик. Храбрец. Княжеская фамилия и классическая красная биография! Как вам удалось добыть такого уникума, как Гагарин?»
Можно согласиться со всеми эпитетами в адрес Юрия Гагарина. Но самый характерный эпитет насчет биографии. Таких биографий в нашей стране тысячи и тысячи. Родился в крестьянской семье, рос в трудные военные годы, учился в ремесленном училище… У многих княжеские фамилии, но не из-за родства. Их прадеды были крестьянами, мастеровыми, служилыми людьми, крепостными у Гагариных, Потемкиных, Румянцевых…
«Мы, Гагарины, народ веселый. Поэтому и фамилия у нас такая. Умеем мы посмеяться. Стало быть, по-гагарить, если говорить по-деревенски. А кто людей веселит, за того весь мир стоит», — говаривал Алексей Иванович Гагарин, отец первого космонавта.
Нет, не родня российской громкой знати
При княжеской фамилии своей,
Родился ты в простой крестьянской хате
И, может, не слыхал про тех князей.
Фамилия — ни в честь она, ни в почесть,
И при любой обычная судьба:
Подрос в семье, отбегал хлеботочец,
А там и время на свои хлеба.
А там и самому ходить в кормильцах,
И не гадали ни отец, ни мать,
Что те князья у них в однофамильцах
За честь почтут хотя бы состоять;
Что сын родной, безгласных зон разведчик,
Там, на переднем космоса краю,
Всемирной славой, первенством навечным
Сам озаглавит молодость свою.
Читая эти стихи Александра Твардовского, посвященные памяти Гагарина, невольно вспоминаешь героя другого его произведения — Василия Теркина. Гагарин и Теркин земляки — со Смоленщины. Ощущаешь родство героев. Оба они плоть от плоти народной.
Во все времена считалось одним из больших испытаний для человека — испытание славой. А слава небывалая, словно лавина, обрушилась на простого русского парня. Можно сказать, что окончание полета означало для Гагарина смену перегрузок космических на «перегрузки» земной славы, воздействия не менее тяжелого и опасного, нежели коварности космического полета. И Юрий не спасовал перед этим нелегким бременем, нес его достойно, сумел остаться самим собой.
При встрече Гагарина с московскими писателями Александр Трифонович Твардовский приветствовал первого космонавта такими словами: «Милый наш, хороший человек! Вы с честью выдержали испытания полета, испытание перегрузками. Теперь вам предстоит еще большее испытание — испытание славой…»
«…Не стоит приукрашивать ту часть жизни Юрия Гагарина, которая началась в апреле 1961 года, — говорит дублер Гагарина Герман Титов. — Он был обыкновенным человеком, таким, как все, и жизнь его была полна своими радостями и печалями, неудачами и победами. Как и все, он делал ошибки, но не боялся признать их и стремился во что бы то ни стало исправить. Юрий жил просто и открыто. И даже став всемирно известным, не изменил себе.
Слава не испортила его. А ведь порой даже небольшое продвижение по службе так меняет человека! Юрий был умен тем крепким крестьянским умом, которым исстари славилась Русь. С молоком матери он впитал широту русской души, от древней и героической смоленской земли получил в наследство твердость и убежденность, от смоленских мужиков взял усердие и увлеченность в делах. Этот природный дар помог ему ясно представить меру своего труда и заслуг в осуществлении полета человека в космос — одного из величайших достижений советского народа в мировой науке и технике. С другой стороны — герои формируются не сами по себе, а под влиянием общества. Если же они вбирают лучшие черты нации, то становятся кумирами, прокладывая дорогу к сердцу каждого.
Юрий был принципиальным, прямым и откровенным. Он был необычайно отзывчив. Помочь товарищу в беде было у него правилом, поднять настроение у людей — привычкой. Все, что говорил Юрий, было искренним. Все, что делал, — естественным. Позже, став командиром отряда, он сумел оставаться равным, добрым товарищем и в то же время требовательным руководителем.
Вчитайтесь в его биографию, и вы заметите, что с самых юных лет он много работал…»
К. П. Феоктистов вспоминает:
«Гагарин никогда не играл и не пытался играть роль человека-уникума. Он отдавал себе ясный отчет, что является обыкновенным человеком, попавшим в необыкновенные обстоятельства».
Первому космонавту задавали множество вопросов по поводу громадной славы, столь неожиданно легшей на его плечи. В его мудром ответе видно, как он соотносит в своей славе «личное» и «общественное»: «Есть «слава» и Слава. И та, которую хочется писать с большой буквы, никогда не была и не будет только твоей. Она прежде всего принадлежит тому строю, тому народу, что воспитали и вскормили тебя. И от нее не кружится голова. Эта Слава заставляет быть требовательным к себе, она трудна, но надежна».
В 1961 году в Лондоне на одной из встреч Юрий сказал: «Фантасты обычно изображают космонавтов некими сверхчеловеками, неземными героями. Я обыкновенный человек, и если я стал известным, то почему я должен измениться? У нас в СССР таких известных людей много. Звезда Героя, которую я получил, имеет номер 11175. Это значит, что до меня было 11174 человека совершивших подвиги».
Как-то в присутствии Гагарина шутя заметили, что полет «Востока» собрал весьма весомый «урожай» наград. (За успехи, достигнутые в развитии ракетной промышленности, науки и техники, за осуществление полета человека в космическое пространство более семи тысяч конструкторов, ученых, руководящих работников, инженеров, рабочих получили правительственные награды.) Гагарин горячо возразил: «Вернее сказать, эти семь тысяч человек своим трудом выковывали для меня Золотую Звезду».
Юрий всегда помнил напутствие Сергея Павловича Королева: «Люби свою землю и народ, который тебя вырастил».
Врач-психолог, изучавший Гагарина до полета, сделал такую запись в журнале наблюдений:
«Гагарин постоянно уверен в себе, в своих силах. Уверенность никогда не переходит в самонадеянность. Эмоциональная сфера всегда устойчива. Его очень трудно, по существу невозможно, вывести из состояния равновесия. Настроение обычно приподнятое, вероятно, потому, что у него юмором, смехом до краев полна голова. Вместе с тем трезво рассудителен. Обладает беспредельным самообладанием. Тренировки переносит легко, работает результативно. Развит весьма гармонично.
Чистосердечен. Вежлив, тактичен, аккуратен до пунктуальности, скромен. Смущается, когда «пересолит» в своих шутках.
Интеллектуальное развитие у Юры высокое. Прекрасная память. Выделяется среди своих товарищей широким объемом активного внимания, сообразительностью, быстротой реакций. Усидчив. Тщательно готовится к занятиям и тренировкам.
Не стесняется отстаивать свою точку зрения, которую считает правильной. Похоже, что знает жизнь больше, чем его некоторые друзья. Отношения с женой нежные, товарищеские».
Таким же Гагарин остался и на гребне волны всемирной известности и славы, подхватившей его.
Показателен такой факт. Сразу же после полета исполком Моссовета принял решение предоставить ему четырехкомнатную квартиру в центре столицы. Лучшие мебельщики считали за честь обставить и оборудовать квартиру для космонавта. Юрий посоветовался с женой, с товарищами. Некоторые друзья советовали взять квартиру. Но Юрий решил, что будет жить, как все, в отряде космонавтов.
Французский моралист XVIII века Шамфор писал: «Человек, утомленный славой, удивляет меня не больше, чем человек, который недоволен шумом у себя в передней». Большая слава обременительна. Можно представить себе сложности жизни Гагарина: космические дела, учеба в академии, семья, дочурки, депутатские обязанности, общественная работа, друзья, бесконечное число всяких просьб от самых разных людей… Как-то даже на Байконуре после раздачи очередной «дозы автографов» Юрий с удивительной тоской в голосе сказал: «До чего же надоело быть Гагариным! Хочется, как все. Просто!»
В городке Клинцы Брянской области на вопрос местного журналиста: «А что для вас самое трудное?» — Гагарин ответил: «Носить славу».
Не забыл Юрий свой отчий край. На родине среди своих земляков отдыхал он душой. После полета, когда дни были расписаны по часам, Юрий Алексеевич все-таки выкраивал время, чтобы повидать родные смоленские просторы, встретить зарю на берегу тихой речушки, побродить с лукошком по лесу.
— Сын почему-то очень волновался, когда приезжал домой, — вспоминала мать первого космонавта Анна Тимофеевна. — Зайдет, бывало, в горницу, распахнет окошко, присядет на табурет и долго-долго смотрит вдаль. А потом скажет: «Очень красивая у нас родина, нет на свете лучше». В июне 61-го Юрий приехал к родителям в родной Гжатск. В первый же день он с родными направился в Клушино. Все село вышло встречать земляка. Юрий медленно шел по деревне, то одни его останавливали, то другие — всем хотелось перемолвиться словом с космонавтом.
— Что, Юрушка, бога там в небе видал? — спросила его старушка.
— Не видел, — ответил Юрий.
— А меня ты, Юрушка, небось забыл? — сказала она, и все вокруг замерли в ожидании ответа.
— Как же можно вас забыть, Вера Дмитриевна? — с улыбкой ответил Гагарин. — Я да и все школьники сорок третьего вспоминают вас с благодарностью. — Это была В. Д. Клюквина, в доме которой на третий день по освобождении Клушина от фашистов начала заниматься школа: 9 марта 1943 года.
Земляк Гагарина Юрий Простаков рассказывает: «Как-то, помнится, раздался звонок: он предложил поохотиться вместе. В шесть утра мне с ружьем и собакой нужно было прибыть к назначенному месту. Там, мол, будет ждать машина. Она быстро домчала меня до охотничьего хозяйства. У охотничьего домика уже стоял Юрий Алексеевич:
— Зарю, пожалуй, проспали? — улыбался он.
Пошли к озеру. С высокого берега оно просматривалось почти все. Было оно в утренней дымке, покрытое тростниковыми островами, в протоках которых плавали утки. Долго всматривался Гагарин в озерную гладь, молчал, видимо, думал о чем-то. И вдруг мы заметили проплывающих уток.
— Смотри, смотри, какой красавец, — показывая на селезня, зашептал Гагарин, — а с ним аж четыре невесты! И не боятся же, канальи, — громко, с удивлением проговорил он. В это время утки поднялись на крыло. «Ну, что же он медлит, — подумал я, глядя на Юрия Алексеевича, — ведь стрелять же надо». А он, гляжу, стоит и улыбается.
— Грешно, — говорит, — стрелять в такую красоту…
Вот так мы «поохотились»…
Последний раз Юрий побывал в родном Гжатске в декабре 1967 года.
«Мы вышли подышать воздухом, — вспоминает один из земляков Гагарина — С. Д. Казаков. — Был мороз, снег. И разговорились мы с Юрием Алексеевичем о Гжатске. К тому времени уже похорошел город. Во многом благодаря заботе Гагарина… И вот в этот вечер поделился со мной Юрий Алексеевич своей мечтой: «Хочу, чтобы Гжатск наш помолодел, чтобы стал чистым, зеленым, цвели цветы по всем улицам».
Эти слова оказались как бы его завещанием.
Шефство над родиной космонавта принял Всесоюзный студенческий отряд. Летом 1971 года, в год 10-летия гагаринского полета, в город приехали первые студенческие отряды. 104 человека строили поликлинику, типографию, жилой дом. Отремонтировали школу, в которой учился Гагарин, и подарили школьникам библиотеку. В центре города заложили фундамент памятника первому космонавту.
Потом шефство Ленинского комсомола над городом станет круглогодичным. Рабочие и студенческие отряды передавали теперь город друг другу как эстафету.
Одна из улиц города Гагарина, бывшего Гжатска, названа в честь трагически погибшего Бориса Бахтина — члена Бюро ЦК ВЛКСМ, лауреата премии Ленинского комсомола, первого комиссара гагаринского студенческого отряда.
Его биография начиналась на Магнитке. В двадцать лет он провел свою первую плавку…
На первой же утренней линейке комиссар сказал отряду: «Не каждому, как Юрию Гагарину, выпадает счастье быть первопроходцем. Но мы начинаем сегодня строить город его имени, и каждый из нас может считать себя первопроходцем. За нами придут другие… Но мы кладем первые кирпичи…»
Каждый год у памятника Юрию Гагарину в торжественном строю застывают бойцы интернационального студенческого отряда, приехавшие строить город со всех концов страны. Начинается очередной трудовой семестр.
И когда первая лопата в первый день семестра взрежет землю, когда ляжет на фундамент первый кирпич или пойдет наверх первая балка перекрытия, здесь обязательно кто-то крикнет: «Поехали!»
Буквально поток поздравлений и приглашений из разных стран хлынул после 12 апреля 1961 года в адрес Юрия Гагарина. Людям Земли полюбился улыбающийся русский паренек, которого они увидели на экранах телевизоров и первых полосах газет. Более чем триста городов нашей страны и за рубежом провозгласили его своим почетным гражданином.
Гагарин был гостем в разных уголках Земли. Миллионы людей видели его добрую обаятельную улыбку, слышали от него слова о нашей Родине. Для многих он открывал нашу страну, по нему судили о советском народе.
В Манчестере к Н. П. Каманину, в то время руководителю подготовки советских космонавтов, сопровождавшему Гагарина в поездке по Англии, подошел пожилой человек и спросил: «Сэр, у вас все такие, как этот?»
Гагарин не умел быть официальным. Его приглашали в гости рабочие и короли, фермеры и президенты, различные форумы и целые континенты. И со всеми: обремененными должностями взрослыми или беззаботными детьми — он оставался самим собой. Полным высокого достоинства, непосредственности, дружелюбия, теплого юмора.
Как и всякий человек, Гагарин мог быть то веселым и общительным, то сосредоточенным и задумчивым, а порой и грустным. Но никогда, несмотря на занятость, Юрий не уединялся, не отгораживался от друзей и коллег. Наделенный кипучей энергией, он всегда находился в центре внимания и притягивал к себе обитателей Звездного: инструкторов, преподавателей, будущих инженеров, исследователей и пилотов космических кораблей.
Однажды отмечали день рождения Алексея Леонова — первого человека, вышедшего в открытый космос. Лишь Гагарина пока не было: задерживался на работе. Спустя час он пришел. Вошел тихо, стараясь остаться незамеченным. Но тамада Борис Волынов разгадал его маневр и, подмигнув друзьям, спросил:
— Традиции нарушать не будем?
— Нет, разумеется!
— Ребята, простите, у меня причины уважительные! — взмолился Гагарин.
Кое-кто из приглашенных не совсем понимал, о чем идет речь. Думали, что Юрию предстоит выпить штрафную стопку. Но они ошиблись. Николаев вывел Гагарина из комнаты, а вскоре из ванной послышался плеск воды и фырканье.
— Макни его как следует! Чтобы впредь не опаздывал! — весело крикнул из-за стола Леонов.
Через несколько минут у стола появились улыбающиеся Андриян и Юрий с легким румянцем на щеках. Волосы Гагарина были мокрыми. Традиция не была нарушена: всякий, кто опаздывал к торжеству друзей, обязан был принять холодный душ. Никакие оправдания в учет не принимались.
Такова «штрафная» у космонавтов.
Как-то в личной беседе Гагарин сказал: «Я был подготовлен к испытанию космосом, но не был подготовлен к испытанию морем человеческих глаз. А оно оказалось непростым. Первое время мне было очень трудно выступать, говорить. Я ужасно уставал. Потом я поборол это чувство робости…»
А выступать Гагарину приходилось много: с речами, со статьями в печати… И здесь раскрылся еще один пласт его способностей. Необходимость заставила его подружиться с бумагой и пером. Нельзя утверждать, что эта дружба перешла в любовь, но, во всяком случае, он нечасто отказывался от хлопотных для своей напряженной жизни просьб написать что-то или дать интервью.
Но не любил, когда из него пытались сделать свадебного генерала. В таких случаях отшучивался: «Я пока полковник».
В январе 1966 года Гагарину неожиданно дали поручение быть представителем ЦК ВЛКСМ (а Юрий был членом ЦК ВЛКСМ) на областной комсомольской конференции у своих земляков в Смоленске. Тяжелое это было время для Юрия. Неделю назад, 14 января, внезапно умер Сергей Павлович Королев, а 18-го проводили его в последний путь.
Представитель ЦК ВЛКСМ должен выступить и высказаться о работе областной организации, причем отразить не только свою точку зрения. Многого ждут делегаты от такого авторитетного выступающего.
Времени Юрию для подготовки почти не оставалось, и заготовки для выступления ему сделали. Прочитал Гагарин речь, встал из-за стола и сказал: «С этим выступать не буду! Не для меня написано».
До открытия конференции оставалась одна ночь. Гагарин успокоил присутствующих, сказал без затей, простодушно: «Чего бояться-то?.. Поработаем… Глаза боятся, руки делают. Мозоли не набьем». И снял китель, приготовившись к работе…
А 30 января «Комсомольская правда» на первой полосе дала отчет о смоленской конференции в виде беседы с Ю. А. Гагариным:
«— Юрий Алексеевич! Вы гость смолян.
— Не совсем так. Я сам из Смоленска. На родине я не чувствую себя гостем… Да и на конференции меня втянули в работу.
— Понравилась ли вам конференция? Какие качества земляков-комсомольцев вас особенно радуют?
— Ход конференции, лишенной той парадности, которая еще почему-то порой считается у нас показателем хорошего тона. Обстановка была такая, что хотелось работать. Мне как бы по-свойски сказали: «Давай, Юра, подключайся!» Меня затронул за живое тот серьезный разговор, который вели ребята не трескуче, не выпаливая заученные речи о процентах и надоях… Меня радует удивительно трогательная и глубокая любовь к своему краю, гордость за героическое прошлое и настоящее Смоленщины. Земляки, с которыми я встречался в эти дни, четко видят цель в жизни, не хлопают и не брюзжат.
— Что наиболее интересно, на наш взгляд, в деятельности смоленских комсомольцев?
— На этот вопрос в двух словах не ответишь… Но мне кажется, что сама история смоленской земли, история вековой борьбы с врагами Отечества определяет стержень всей комсомольской работы — воспитание на традициях отцов и дедов. Смоляне испокон веков были ратоборцами, защитниками Руси. Смоленск называют городом-крепостью. По старой смоленской дороге бежала наполеоновская армия, бежали разбитые под Москвой дивизии Гитлера. Молодые смоляне любят свой край, изучают его историю. Не только, конечно, военную. Но мне, офицеру, особенно по душе внимание комсомольских организаций именно к армии, к истории, связанной с ратными подвигами земляков…»
Тема военно-патриотического воспитания молодежи близка Гагарину. За месяц до поездки в Смоленск он выступал по этому вопросу на VIII пленуме ЦК ВЛКСМ в декабре 1965 года. Его взволнованное откровенное выступление проникнуто высокой гражданственностью, беспокойством за судьбы исторических памятников русской воинской славы:
«…И от того, насколько каждому молодому человеку привито чувство высокого гражданского долга защиты своей Родины, любовь к армии и флоту, в конечном счете зависит его отношение к службе.
…На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников. В Москве была снята Триумфальная арка 1812 года[1], был разрушен храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Неужели название этого памятника затмило его патриотическую сущность?
Я бы мог продолжить перечень жертв варварского отношения к памятникам прошлого. Примеров таких, к сожалению, много.
Вы скажете, что, мол, Гагарин раскритиковал всех, а есть ли у космонавтов свои традиции? Да, есть. Стало неписаным правилом, что перед полетом космонавт приходит на Красную площадь, к Мавзолею Ильича, и дает клятву выполнить порученное задание, чего бы это ни стоило. За несколько дней до полета у нас проходят традиционные партийные собрания, на которых специалисты, космонавты и их дублеры докладывают о своей готовности к полету…
Пусть же здравствуют старые традиции воинской славы! Пусть создаются и входят в жизнь новые! И те и другие одинаково влияют на укрепление и утверждение патриотических чувств нашей молодежи…»
Эта речь на пленуме была целиком опубликована в посмертной книге Ю. А. Гагарина «Есть пламя!». В ней собраны его статьи, речи, письма, интервью — небольшая часть им написанного и сказанного. Читая его статьи, выступления, наглядно видишь, сколько в нем было жизнерадостности, задора, молодости. Он выступал перед рыбаками Мурманска и строителями Комсомольска-на-Амуре и Красноярской ГЭС, приезжал в пионерский лагерь, чтобы ответить на многочисленные ребячьи «почему», писал о спорте и спорил с молодыми писателями о литературе, мечтал о полетах к другим планетам… «И сейчас, побывав в космосе, — говорил он, — я не перестал быть мечтателем».
Юрий Алексеевич — автор книг «Дорога в космос» и «Вижу Землю». В соавторстве с кандидатом медицинских наук В. И. Лебедевым он написал книгу «Психология и космос». С такой темой книг еще не было. Она явилась новым словом в новой сфере человеческого разума.
Гагарин был очень щепетилен в вопросах авторства. Газета «Правда» печатала главы его книги «Дорога в космос». Публикация имела большой успех. Когда Гагарину сказали об этом, он ответил: «Тут моей заслуги нет. Что я мог написать без Сергея Борзенко и Николая Денисова?» Борзенко же и Денисов утверждали: «Мы ничего не пишем, не обрабатываем, мы только записываем, что говорит Юрий Алексеевич».
Секретарь Союза писателей СССР Юрий Верченко рассказывает, что, когда работники ЦК комсомола предложили ему помощь в подготовке выступлений, статей (выступать Гагарину приходилось много, а времени всегда было в обрез), он прямо спросил:
— Вам не нравятся мои выступления?
— Нет, нравятся, но мы предлагаем вам помощь.
— Конечно, помощь мне нужна, — признался он, — может быть, надо говорить и писать лучше… У меня нет опыта, знаний маловато, но я буду работать, учиться. Не подведу…
Гагарин изрядно читал, любил общение с людьми пишущими. С некоторыми журналистами и писателями знакомство переросло в дружбу.
Памятным событием в жизни Юрия была встреча летом 1967 года с Михаилом Александровичем Шолоховым в древней станице Вешенской, где жил писатель.
— Волнуюсь, — признался Юрий в самолете товарищам по поездке, молодым писателям, — шутка ли, встреча с самим Шолоховым. В апреле 1961 года, сразу после полета, он прислал мне телеграмму. Текст небольшой помню, правда, запомнил бы и большой. Это же было от Шолохова! Он писал: «Вот это да! И тут уже больше ничего не скажешь, немея от восхищения и гордости перед фантастическим успехом родной отечественной науки». Здорово ведь. Он оценивал не личность, а явление, не факт, а событие…»
Волнение Гагарина можно понять. Он учился по книгам Шолохова, зачитывался его романами, изучал и конспектировал его публицистические работы. И вот предстояла встреча.
Писатель встретил гостей сердечно. Расцеловал Юрия Алексеевича, сказал: «Спасибо тебе, Юра! Порадовал… Хорош! Таким я тебя и представлял…»
В дни этого необычного писательского семинара в Вешенской с участием Гагарина шел откровенный разговор о литературе.
О чем и как писать, размышлял вслух Шолохов, каждый сам для себя решает, но есть непременное условие — писать надо правду. Первый советчик писателя — совесть, главный судья — народ.
— А ты, Юра, как считаешь? — вдруг обращается он к Гагарину.
Гагарин улыбается, разводит в смущении руками:
— Неудобно мне, рядовому читателю, профессиональным литераторам советовать… Признаюсь, откладываю иной раз книгу с досадой. Чувствую, что автор грешит против правды: высосан сюжет из пальца или взят с потолка. А это занятие не писательское, а скорее писарское. Такая книга — что полет без цели. Я за те книги, которые помогают людям больше видеть, глубже знать, делают их сильнее и, как знамя в бою, ведут за собой.
Михаил Александрович разводит руками:
— Вот тебе и рядовой читатель…
За три дня пребывания в Вешенской Гагарина ни разу не видели в форме. «Не люблю облачаться без надобности», — отшутился он перед выступлением на станичном сходе.
— Казаки, Юра, тебя не поймут, — сказал серьезно Шолохов. Пришлось Гагарину надеть форму.
На сходе Шолохов обратился к собравшимся: «Вешенцы! К нам приехали Юрий Гагарин и писатели. Дадим им слово?..»
С живым интересом и неослабным вниманием слушали притихшие хлеборобы-станичники рассказ чело-века, взлетевшего выше земного неба. Шолохову, видимо, пришлась по нраву гагаринская речь, он улыбался, поглаживая усы, и изредка приговаривал: «Казак, настоящий казак!»
Участник встречи в Вешенской поэт Геннадий Серебряков записал в те дни в своем блокноте:
«С первого дня они были вместе. Рядом мы видели их в пропыленном зеленом «газике», когда ездили по соседним хуторам и станицам, во время дискуссий и бесед о литературе, о жизни, о хлебосольных застольях. А поздними вечерами они подолгу стояли вдвоем на крутояре, где под луной светилась внизу, как казачий клинок, отливая черным серебром, излучина Дона…
Провожая космонавта, Шолохов снова обнял его. Последние слова врезались в память: «Ты уж побереги себя, Юра… Помни — ты нам очень нужен… Всем нужен…»
Уезжая на аэродром, Гагарин шепнул ребятам: «Я залечу еще раз попрощаться. С летчиком договорюсь, он мне машину доверит…»
Через некоторое время над Вешенской появилась маленькая серебристая «Морава». Описав дугу, она развернулась над Доном и начала кружить над домом Шолохова. Вираж, второй, третий… Все, кто был, выскочили на крыльцо. Вышел и Михаил Александрович. Маленький самолет закачал крыльями и, сделав последний виток, круто ушел в синеву. Это был прощальный автограф, оставленный Гагариным в донском небе».
Когда Шолохову сообщили из Ростова, что гости благополучно улетели в Комсомольск-на-Амуре, где отмечалось 35-летие города, Михаил Александрович задумчиво сказал, ни к кому не обращаясь: «Хороший человек наш Юра…»
Среди гостей у Шолохова был поэт Феликс Чуев, в прошлом авиатор. Он быстро сошелся с Гагариным. В память о встрече в Вешенской поэт написал стихотворение «Встреча на Дону»:
Простота у великих людей
есть особая степень величья,
если та простота без затей,
не наиграна и привычна.
Мы летели на Дон…
Небольшого росточка
нас встречал человече —
седые усы.
Ну конечно же, он,
ну конечно же, точно —
самый главный казак
на великой Руси!
— Никогда не забуду! —
воскликнул болгарин
(мы с друзьями глядели донские ноля). —
Это что за народ!
Космонавт — так Гагарин,
а писатель — так Шолохов!
Вот так земля!
…..
На VIII Всемирном фестивале молодежи, проходившем в Хельсинки, первая девушка фестиваля, или «королева красоты», как именовали ее журналисты, очаровательная кубинская студентка торжественно вручила Гагарину большой яркий букет цветов. И вот держит Юрий тяжелый букет в руках, а зал долго аплодирует и скандирует: «Га-га-рин! Сла-ва!» Наверное, от волнения на лице Юрия выступил румянец. Видимо, ему не хочется благодарить девушку какими-то стертыми банальными словами. И когда смолкли овации, он говорит:
— Вот я держу в руках этот тяжелый букет. Он великолепен. В этом букете много очаровательных цветов. Вместе эти цветы чудесны. Но обладают они и еще одним качеством. Можно выделить из букета один цветок, другой, третий и убедиться в том, что они красивы и неповторимы, совсем как девушки, присутствующие на нашем карнавале…
Веселый шум прокатился по залу, а когда смолк, Гагарин продолжил:
— Я космонавт. Как и всякий космонавт, я мечтаю о новом старте. Мы — люди сложной, требующей воли и выдержки профессии. Для космонавта очень ответственный этап в его полете — приземление. И я бы очень хотел, чтобы в новом полете местом приземления у меня была степь, на которой росли бы такие чудесные цветы…
Гагарин действительно не мыслил свою жизнь без полетов. Спустя две недели после своего космического старта Юрий сказал: «На этом полете не хочется точку ставить. Понравилось летать в космос. Мечтаю побывать на Луне, Марсе. В общем, полетать по-настоящему».
«А что дальше?» — этот вопрос не раз задавал он себе после полета. Его товарищи готовились к новым стартам. Чем же заниматься ему? И он решил посоветоваться с Сергеем Павловичем:
— Может быть, еще раз слетать в космос?
— Согласен, но только с более сложным заданием, чем первое. Потребуются новые знания, время, для этого надо учиться. Лучше всего — академия имени Жуковского, — посоветовал Сергей Павлович.
Юрий хорошо понимал, что будущие космические исследования и испытания новых кораблей потребуют от космонавтов серьезной научной и инженерной подготовки. Поэтому предложение Королева совпадало с его собственным стремлением к продолжению образования.
1 сентября 1961 года Гагарин и ряд его товарищей по отряду космонавтов стали слушателями академии имени профессора Н. Е. Жуковского, старейшей кузницы авиационных кадров.
Руководитель дипломного проекта Гагарина Сергей Михайлович Белоцерковский вспоминает, что, когда его в середине 1965 года назначили заместителем начальника академии по учебной и научной работе, одной из первоочередных задач, которые поставил перед ним В. И. Волков, возглавлявший тогда академию, было завершение космонавтами инженерного образования. Надо было, в частности, решить вопрос о теме их дипломной работы. Каждый из космонавтов получал при этом свой самостоятельный раздел, который тщательно увязывался с разделами, разрабатывающимися его товарищами. Такой подход позволял осуществить глубокую разработку комплексной темы — создать проект современного летательного аппарата.
«Уже при детальном обсуждении, — вспоминает Белоцерковский, — как-то естественно и незаметно особое место занял космонавт № 1. Решающая роль принадлежала ему, например, в распределении дипломников по руководителям: он составил и принес готовые, тщательно продуманные предложения. Не скрою, мне было очень приятно, когда Гагарин вместе с Николаевым пришли ко мне с просьбой взять руководство ими при выполнении дипломных работ и добавили: «А может быть, и дальше». Увы, это удалось осуществить только частично: первым соискателем академии среди космонавтов должен был стать Юрий Алексеевич. Внезапная гибель его перечеркнула наши планы. Его «дублер» по учебе Андриян Григорьевич в 1975 году успешно защитил диссертацию, став первым космонавтом — кандидатом наук, подготовленным академией».
Из-за своей занятости Гагарину приходилось туго, но он не жаловался, а старался не отстать от товарищей по отряду. Даже в заграничные командировки (а побывать ему довелось в 28 странах) брал с собой конспекты, чтобы при малейшей возможности готовиться к экзаменам и зачетам. Предстать не подготовленным перед глазами преподавателя ему не позволяла совесть.
С. М. Белоцерковский рассказал, что во время обсуждения тем дипломных проектов у кого-то из космонавтов, кажется у Поповича, возникла счастливая мысль — обсудить итоги наметок с С. П. Королевым. Сергей Павлович принял космонавтов тепло и сердечно. Замысел, общая тема ему в целом понравились, он их одобрил, но сделал целый ряд интересных замечаний. И высказал одно суждение, которое не раз потом вспоминали и космонавты и преподаватели: «Покажите им, как тяжело быть в нашей «шкуре». Это очень важно. «Шкуру» космонавта они почувствовали, а «шкуру» конструктора нет. А им надо хорошо понимать, чувствовать и трудности космонавта, и трудности конструктора».
И как напутствие прозвучали слова Главного конструктора: «Смелый, искусный летчик и космонавт. Грамотный, думающий инженер. Это то, что нужно. И не останавливаться на этом — космонавты на переднем крае новой научной проблемы!»
После этой встречи окончательно были распределены темы между дипломниками. И хотя еще шли обычные учебные занятия, космонавты уже начали расчеты.
Дипломная работа — не реальный проект, но и она позволяет дать общую оценку идеи, выявить ее плюсы и минусы. А комплексный диплом хорош тем, что в нем летательный аппарат рассматривается не односторонне, а многопланово. Но этим он и труден. Чтобы состыковать отдельные дипломные работы в единое исследование, а части летательного аппарата в единую конструкцию, пришлось изрядно потрудиться. В этом процессе стыковки в единый комплекс всегда участвовал дипломник № 1. Так называл первого космонавта Сергей Михайлович.
«Своим умением широко видеть проблему, деловитостью и четкостью он поражал нас всех, — вспоминает Белоцерковский. — А его доброжелательность и контактность, такт и юмор помогали в самые трудные моменты».
Гагарин «конструировал» и «облетывал» свой летательный аппарат, широко используя имевшуюся тогда вычислительную технику — цифровую и аналоговую. Использование ЭВМ не только интенсифицировало исследования, но и позволило глубже подойти к проблеме, найти «узкие» места ее. Эту задачу он решал вместе с А. Г. Николаевым.
Гагарин побывал и в «шкуре» конструктора, и в «шкуре» космонавта. На специальном стенде-тренажере моделировались предпосадочный маневр и посадка самолета. «Полет» воспроизводился с помощью аналоговой электронной машины, причем в уравнения динамики полета вводились только что полученные характеристики компоновки разрабатываемого космонавтами летательного аппарата.
«И вот почти две недели по нескольку раз в день разыгрываются с вариациями похожие сцены, — рассказывает руководитель дипломного проекта Гагарина. — Идет упорный поиск — как улучшить компоновку. Результаты анализируются, и «конструктор» Гагарин, принимая решение, восклицает:
— Ладно, хватит, пусть летает на таком аппарате. Что, космонавты зря учатся, тренируются? За что им деньги платят?
Потом отправляется на испытательный стенд, вводит с помощью лаборантов новые данные в вычислительную машину и начинает проигрывать посадку.
— Кто создал этот «утюг»? О чем думают конструкторы, что они умеют? За что им деньги платят?
Нередко после таких столкновений Гагарина-конструктора и Гагарина-космонавта Юрий Алексеевич валился в кресло своего рабочего кабинета, шутливо изображая отсутствие сил:
— Ну и ситуация, тут не соскучишься! Дай хоть немного отдохнуть от этой бесконечной круговерти!»
Потом снова напряженная работа, в которую так умел полностью погрузиться первый космонавт. И так день за днем, пока наконец общими усилиями «конструктора» Гагарина и «летчика-космонавта» Гагарина в спорах с консультантами и руководителем дипломной работы не были найдены и обоснованы приемлемые компромиссные решения. Фактически в своем дипломе Гагарин испробовал методы, которые затем применялись в системе автоматизированного проектирования самолетов. Сейчас подобного рода системы автоматического проектирования называют САПР.
«Наконец все материалы — пояснительная записка, чертежи, схемы, таблицы — полностью готовы, — вспоминает Белоцерковский. — Остается одна важная процедура — предварительная защита, которую проходят все перед внутренней комиссией. Юра прошел предзащиту со второго раза. Не то чтобы в первый раз было обнаружено что-то криминальное, нет. Но, как часто бывает и с диссертантами, он еще не успел отойти от частностей работы, был в плену деталей. Он сам чутко уловил это и предложил:
— Вижу, не то. Надо еще разок.
И через два дня — 15 февраля 1968 года — пришел собранный, созревший, внутренне готовый. Говорил четко, взвешенно, отменно держался и при ответах на вопросы. Критический разбор был, но больше по традиции, для «шлифовки». Объявляю Гагарину:
— К защите допущен.
И в ответ какая-то по-детски непосредственная радостная реакция:
— Вот здорово!
Теперь, когда прошло столько времени, я могу с чистой совестью сознаться — иногда мы «пережимали». Но кто не знает пословицу: «Тяжело в учении — легко в бою». Защиты должны были развеять миф о «легкости» обучения космонавтов в академии, и они его развеяли перед самыми закоренелыми скептиками».
Гагарин и Титов защищали свои работы 17 февраля 1968 года в Звездном городке. Первым выступал Гагарин. Обе защиты прошли успешно.
Вот фрагмент из выступления председателя комиссии генерала А. А. Парамонова по оценке защиты Гагарина:
«Оценка дипломного проекта
Выполнение работы — отлично
Защита работы — отлично
Общая оценка — отлично
Постановление:
На основании итогов учебной успеваемости, выполнения и защиты дипломной работы полковнику Гагарину Юрию Алексеевичу присвоить квалификацию летчика-инженера и выдать ему диплом об окончании инженерного факультета с отличием.
Комиссия при обсуждении вынесла отдельное решение. Комиссия отмечает высокий уровень дипломной работы, способность дипломанта к научной работе и в связи с этим рекомендует ему обучение в заочной адъюнктуре Военно-воздушной инженерной ордена Ленина Краснознаменной академии имени профессора Н. Е. Жуковского».
Творческий склад ума Юрия Гагарина Королев разглядел еще, наверное, до полета. Сразу же после полета Сергей Павлович посулил ему научную будущность, а уж он был строг на похвальные оценки:
«В Юре счастливо сочетаются природное мужество, аналитический ум, исключительное трудолюбие. Я думаю, что если он получит надежное образование, то мы услышим его имя среди самых громких имен наших ученых».
Казалось, слова Главного начинали сбываться…
Но все-таки главным в жизни Гагарина и после 12 апреля оставался космос.
Сразу же после полета он был назначен командиром отряда космонавтов, а потом заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. Десятеро товарищей Гагарина по отряду космонавтов при его жизни стартовали на орбиты. И для каждого у него находились деловые советы, в любой новый полет он вкладывал свое сердце.
Заслуженный летчик-испытатель К. Д. Таюрский, который пилотировал самолет Ту-104А — летающую лабораторию — во время полетов на невесомость, вспоминает о Гагарине на тренировках: «Всегда спокойный, доброжелательный, он действовал успокаивающе как на космонавтов, так и на всю бригаду, ведущую подготовку к полету… Мы всегда были рады его появлению в кабине экипажа. Внимательно осмотрев пространство впереди, по курсу самолета, бросив взгляд на приборы и ободряюще улыбнувшись, Юра уходил в «бассейн невесомости», чтобы непосредственно участвовать в тренировках группы. Иногда просил разрешения посидеть в кресле правого летчика, но не злоупотреблял этим, хотя надо было видеть, с каким удовольствием он брался за штурвал, как сиял, управляя огромным лайнером с непривычно тяжелым для него, истребителя, «рулем». Однако, когда было необходимо, он становился строг и тверд. В одном из параболических полетов в режиме невесомости в кабину экипажа вплыл человек с озорными глазами и довольной улыбкой. Это мог быть только Валерий Быковский, который очень хорошо себя чувствовал в условиях безопорного пространства. Гагарин на разборе предупредил Валерия, и больше подобных случаев не было…»
Есть люди, которые чувствуют себя в условиях невесомости, «как в раю». К ним относился Гагарин. «Невесомость доставляла ему большую, ребяческую радость, — вспоминает специалист по космической медицине доктор медицинских наук И. Касьян, — он правильно оценивал обстановку, отлично ориентировался, сразу включался в работу. Я, к сожалению, в первых семи полетах чувствовал себя плохо. Бледность, холодный пот, слюнотечение, рвота — работник слабый. Помню, в перерыве между полетами пришли в летную столовую обедать, сели за стол — слева от меня Андриян Николаев, справа Юрий Гагарин, напротив Валерий Быковский. Еда отменная, на первое подали отличный украинский борщ, они набросились с аппетитом, а я никак ложкой в рот не попаду, координация нарушилась, рука дрожит. Гагарин глянул удивленно раз-другой, улыбнулся: «Опять доктор вчера согрешил. С завтрашнего дня я лично буду проводить медицинский осмотр и давать заключение на полет». Ребята дружно засмеялись, как всегда от гагаринской шутки, я тоже повеселел. Но домой шел шатаясь. И слышал разговор двух женщин у себя за спиной: «Еще до вечера столько, а этот уже набрался — готов…» Но от полета к полету дела поправлялись, а в восьмой раз уже полностью адаптировался. И все же восхищенная зависть не проходила. Мне невесомость дается таким трудом и потом, после «горок» туман и крен в глазах, а он в этот пятнадцатиминутный перерыв как ни в чем не бывало читает «Юность» или отвечает на письма, в основном от молодежи, которые пачками брал с собой в полет. Даже утверждает планы тренировок или решает финансовые вопросы».
После успешного полета Павла Беляева и Алексея Леонова Гагарин от имени космонавтов поздравил Королева.
— Спасибо, товарищи, — положив руку на плечо Гагарина, сказал Сергей Павлович. — Впереди у нас немало нового, в каждом полете многое будет выполняться впервые. А вы не огорчайтесь, Юра, — заметил он, — вот испрошу разрешение начальства, да и махну вместе с вами на орбиту. Возьмете меня бортинженером на новый корабль?
В этой шутке есть доля правды. Королев пришел в ракетную технику из авиации, сам в молодости летал на самолетах, имел удостоверение летчика.
Сохранились некоторые из донесений летчика С. П. Королева комиссии по испытанию самолета РП-1, на котором предполагалось установить ракетный двигатель. Донесение номер один датировано 22 февраля 1932 года. Это первый известный документ, написанный Сергеем Павловичем в связи с его участием в работах по ракеткой технике. В нем Королев пишет:
«22 февраля 1932 года мною был испытан самолет РП-1 (он же БИЧ-11). Испытательные полеты были произведены без мотора (на планировании). Испытания проходили на аэродроме Московской школы летчиков на ст. Первомайской Октябрьской железной дороги. Старт машины осуществляется с помощью амортизатора. Сила ветра в 12 час 45 мин (начало испытаний) около 4–6 м/сек, направление на старт Г-2. В конце испытаний (16 час 15 мин) сила ветра около 1–3 м/сек, направление то же самое.
Первый пробег: на ровном месте на скорости (без отрыва от земли) показал хорошую управляемость машины при движении на земле. Хорошо реагирует на движение рулями поворотов и элеронами, позволяя легко выдерживать прямую. В отношении продольной устойчивости — машина идет на нос.
Второй пробег: на ровном месте на скорости (с отрывом от земли на 0,5–1 м).
Первый полет: на ровном месте с отрывом от земли на 1–2 м показывает хорошую управляемость машины, но отрыв от земли тяжелый, так как машина имеет сильную тенденцию идти на нос. Поэтому по моему предложению был вынут из носа машины один из двух мешков с песком.
Второй полет: на ровном месте, высота отрыва от земли до двух метров. Взлет после снятия одного из мешков с песком несколько облегчился, но после набора скорости на взлете приходится ручку довольно сильно выбирать на себя, за нейтральное положение (машина «висит на ручке»).
Третий полет (с половины горы Г-2). Полет по прямой. Высота около 10 метров, дальность до 500-и. Управляемость и устойчивость машины хорошие, но взлет продолжает быть затруднительным. В нейтральном положении в полете ручка находится в положении довольно сильно «на себя». Поэтому по моему предложению был вынут и второй мешок с песком из носа машины, таким образом, больше балласта в машине не было.
4, 5 и 6-й полеты: с 3/4 склона Г-2 показали хороший отрыв самолета от земли. В полете, как и ранее, машина отлично слушалась всех рулей. В полете по прямой допускает бросание ручки и педалей от момента установившегося полета (после взлета) вплоть до захода на посадку.
7-й полет: с 3/4 со склона Г-2 на развороты. Выполнены два разворота: первый 45° влево, второй — выход против ветра. Самолет легко входит и выходит из разворота, на котором заметно не теряет высоты (больше, чем полагается при планировании).
8-й полет: по прямой с верхнего старта Г-2. Можно отметить еще раз прекрасную устойчивость машины. Посадка вполне доработанная, очень мягкая. Выбирать из угла при посадке следует несколько выше над землей, чем у обычных планеров. Дальность полета около 800 м, высота до 40 м.
9-й полет: с верхнего старта Г-2 с разворота на 45° влево и затем с выходом против ветра».
За этими строками официального документа чувствуется тяга Королева к летному делу. Видно, сильна была в нем жилка испытателя. Сергей Павлович понимал, что разминулся во времени со своим собственным полетом. С сожалением он говорил своей матери: «Мне так уже не придется лететь. Опоздал».
Это чувствовали и его ближайшие сотрудники. Нет-нет да и проявится затаенная мечта. К. П. Феоктистов рассказывает об одном таком случае: «Однажды… сразу же после полета Белки и Стрелки на корабле-спутнике в августе 1960 года поздно вечером я докладывал Сергею Павловичу наши предложения по доработке проекта пилотируемого корабля и об организации аварийного спасения космонавта на «Востоке» в различных фазах полета. Дело, как вы знаете, было непростое, деликатное. Королев слушал молча, согласно и спокойно покачивая головой. В заключение своего доклада я подготовил такое «заявление»: «Риск, Сергей Павлович, все-таки немалый, и подвергать опасности молодого летчика не хотелось бы. Испытывать корабль должны проектанты, скорее всего я сам…» Что тут началось! Взорвался СП невероятно, начал кричать. Смысл его негодования был такой: все это ерунда, дилетантство. Уехал я от него страшно расстроенный. Потом дома по здравом размышлении я понял причины его раздражения. Конечно, он видел, что логика в моем предложении есть. Но ведь он сам незадолго до того наверняка был перед выбором: кого и как отбирать в космонавты. Решение было принято по его предложению. И наверняка в душе он еще переживал. Хотя, может быть, не сомневался, что выбор сделан правильный. Мне, однако, кажется, что у Сергея Павловича была еще одна причина для столь резкой реакции. Ведь он сам наверняка мечтал о полетах в космос. Но время их пришло для него, 54-летнего, слишком поздно».
В Гагарине воплотилась его мечта о собственном полете. Может быть, в этом одна из причин особо теплого, отеческого отношения Главного к Юрию.
Гагарин напряженно готовился к новому старту. Для подготовки к полетам на кораблях «Союз» была сформирована группа космонавтов, в которую вошли В. М. Комаров, Ю. А. Гагарин, В. Ф. Быковский, А. Г. Николаев, Г. Т. Береговой, В. А. Шаталов, Б. В. Волынов, А. С. Елисеев, Е. В. Хрунов и другие. В день первого испытательного полета космического корабля «Союз» Юрий был дублером Владимира Комарова. Всю подготовку они проходили на равных.
«Сразу же после старта, — вспоминает И. Давыдов, инженер-испытатель Центра подготовки космонавтов, — Юрий вылетел в Центр управления полетом и внимательно следил за событиями на орбите, участвовал в сеансах связи с командиром «Союза-1», принимал информацию о работе корабля и его систем. Полет был трудным, потому что машина была принципиально новая. Все это время Юрий мысленно воспроизводил действия Комарова.
Сообщение о разыгравшейся трагедии застало Гагарина в столовой за завтраком. Только что улыбавшееся лицо исказила гримаса боли. Он быстро поднялся и в чем был, не надевая тужурку и фуражку, которые остались в номере гостиницы, сел в машину и помчался на аэродром.
Помню, как, прилетев на место катастрофы, я увидел Гагарина плачущим. Он переживал, как переживает человек, который потерял самого близкого друга…»
Что же случилось с «Союзом»? Рассказывает К. П. Феоктистов:
«Перед возвращением было решено перейти на ручную систему ориентации. Комаров отлично сориентировал корабль, включил двигатель, все прошло штатно. Разделились отсеки, спускаемый аппарат пошел к Земле. Все было в норме. Но нервы у всех на Земле были напряжены до предела — все-таки первый «Союз» с человеком садится. Потом какое-то время в Центре управления не было никакой информации — и вдруг сообщение…
Что же произошло? Из контейнера не вышел основной парашют. Из-за этого не отделился тормозной парашют, и началось вращение аппарата. Когда же по сигналу автоматики был выпущен запасной парашют, он закрутился вокруг строп тормозного.
Почему не вышел основной парашют? Однозначно ответить на этот вопрос трудно. На испытаниях системы приземления, предшествующих полету Комарова — самолетных и беспилотных космических, — все работало нормально. Возможно, каким-то образом в контейнере образовалось разрежение и парашют был в нем зажат. Во всяком случае, при доработках контейнер расширили и усилили его стенки, доработали также систему запасного парашюта.
…Мы ничего не знаем и никогда не узнаем, как провел последние секунды жизни Владимир Комаров, что он успел почувствовать и подумать. Обычно космонавт при спуске ожидает резкого рывка и замедления полета, когда раскрывается купол парашюта. Рывка этого не последовало, и падение продолжалось около минуты. Наверное, этого слишком мало, чтобы успеть понять, что произошло и что тебя ждет…»
После гибели Володи Комарова Юрий Гагарин сказал:
— Мы научим летать «Союз». В этом я вижу наш долг — долг друзей перед памятью Володи. Это отличный, умный корабль. Он будет летать. Мы сядем в кабины новых кораблей и выйдем на новые орбиты.
Пока конструкторы устраняли недочеты, выявленные в первом полете, Юрий Гагарин интенсивно готовился к полету на корабле серии «Союз». Он досконально изучил корабль и его системы, внес ряд предложений по его совершенствованию, на тренажере освоил тонкости управления и технику пилотирования.
Когда группа ведущих специалистов во главе с Главным конструктором проверяла у космонавтов знание «Союза», Юрий Гагарин получил оценку «отлично». Ко и после экзамена он продолжал совершенствовать свою подготовку, стараясь не пропустить ни одного занятия.
В 1968 году Юрий Алексеевич должен был выступить с докладом «Космонавт — это профессия» на конференции по исследованию и использованию космического пространства в мирных целях, проводимой в рамках ООН.
Не удалось Гагарину выступить с этим докладом…
В музее Звездного городка в мемориальном кабинете Ю. А. Гагарина на листке календаря 27 марта 1968 года сохранилась запись — что намечал Гагарин сделать в этот день:
«1) 10.00 — тренировочные полеты;
2) 17.00 — редакция журнала «Огонек», «круглый стол», надо выступать;
3) 19.00 — встреча с иностранными делегациями ЦК ВЛКСМ».
Утром 27 марта Юрий на спарке, учебно-тренировочном МиГ-15 с бортовым номером 18, вместе с инструктором, командиром части Владимиром Серегиным, вылетел в зачетный полет: "Этот полет оказался для них последним. Самолет упал в густых лесах Владимирской области в трех километрах от деревни Новоселове Киржачского района. Словно гигантская коса, срезая верхушки сосен и берез, самолет несся к земле под углом 60–70 градусов со скоростью 650 километров в час.
В отчете Государственной комиссии, проводившей тщательное расследование, записано: отказ техники. А что же именно отказало — выяснить не удалось.
Красноватым гранитом облицевали образовавшуюся от взрыва самолета воронку, а над нею устремилось ввысь гранитное крыло. В небе над обелиском летают самолеты, оставляя росчерки инверсионных следов, как бы продолжая трассу погибших. «Икары гибнут на лету, но через гибель и удары все дальше дерзкую мечту несут крылатые Икары…» Эти строки созвучны идее памятника.
Есть в музее Звездного городка витрина с ранящими сердце свидетельствами: пробитый осколками самолета бумажник и извлеченные из него удостоверение личности, водительские права, талон предупреждений к водительскому удостоверению, редкая фотография Сергея Павловича Королева. Бумажник принадлежал Юрию Алексеевичу Гагарину и был найден на месте его гибели.
На фотографии Королев выглядит по-фронтовому — в шинели, подпоясанной офицерским ремнем, фуражке. Алексей Леонов сказал, что это часть групповой фотографии, которую подарил Королев первому космонавту: «Мы еще завидовали Юре». Гагарин вырезал из нее «фрагмент» с Королевым и носил его всегда с собой. Но вот в какой период было сделано фото, ни Алексей Архипович, ни сотрудники музея не знали; в поиск по просьбе издательства «Молодая гвардия» подключилась научный сотрудник Мемориального музея космонавтики Т. В. Апенченко. В 1960–1961 годах она по заданию редакции «Комсомольской правды» около года проработала в Центре подготовки космонавтов. В результате родилась книга «Труден путь до тебя, небо!» (подзаголовок «Репортаж о подготовке космонавтов»), которая вышла осенью 1961 года, — одна из первых книг о первом космонавте.
Оказалось, что снимок сделан в октябре 1947 года на полигоне после первых удачных пусков баллистических ракет. Участники событий сфотографировались на память. Трудное было время. Кругом унылая солончаковая степь, бездорожье, специалисты жили в железнодорожных вагонах… Обстановка действительно напоминала фронтовую. На одной из фотографий, присланных Сергеем Павловичем с первых испытаний, есть такой автограф: «Не удивляйтесь моему виду — мы утопаем в пыли».
Доклад Юрия Алексеевича прочитал его друг Алексей Архипович Леонов. Подготовленный Гагариным доклад сегодня звучит как его завет человечеству. Он любил людей и хотел, чтобы на нашей голубой планете не было войны. «Необходимо, чтобы профессия космонавт была мирной профессией и результаты исследований. проводимых в каждом космическом полете, использовались для процветания жизни» — в этой благородной задаче видел Юрий Гагарин главное предназначение новой профессии — космонавт, профессии пока небезопасной, требующей мужества и героизма.
Всего 34 года прожил первый космонавт. Столько же, сколько Валерий Чкалов, мечтавший «облететь вокруг шарика». Его мечту осуществил Юрий Гагарин. В своем планшете Юрий хранил фотографию легендарного летчика.
Ровно за 25 лет до гибели Юрия, 27 марта 1943 года, на седьмом испытательном полете первого отечественного ракетного самолета БИ-1 погиб тридцатичетырехлетний Григорий Бахчиванджи. Ему принадлежит честь первооткрывателя ракетного старта с земли с человеком на борту.
Как и Гагарин, он был воспитанником Оренбургского летного училища. Перед портретом Бахчиванджи, висящим в главном корпусе училища среди портретов выпускников-Героев, часто останавливался Гагарин. В своих мечтах Юрий представлял себя его «однополчанином».
Первые шесть полетов БИ-1 прошли удачно. Появилось решение о запуске самолета в серию. На одном из заводов уже начали изготавливать несколько десятков самолетов. Бахчиванджи настоял и убедил всех, что нужен еще один полет на самой высокой скорости.
В седьмом испытательном полете предстояло достичь скорости 800 километров в час на высоте двух тысяч метров. Тогда еще не знали, что для аэродинамики БИ-1 эта скорость была критической. Достигнув ее в полете, самолет Бахчиванджи перешел на снижение и, увеличивая крутизну глиссады, врезался в землю. Поначалу подумали, что двигатель отказал и в результате резкого торможения летчик потерял сознание. Но через год, когда в ЦАГИ вступила в строй новая скоростная аэродинамическая труба, в которой продули модель БИ-1, выяснилось, что на этой скорости начинаются неприятности, связанные со звуковым барьером. Возникает огромный пикирующий момент, с которым летчик справиться не может. Отсутствие на самолете стреловидного крыла не соответствовало высоким скоростям полета. Опередив свое время, создатели БИ-1 открыли историю преодоления звукового барьера. Гибель Бахчиванджи стала одной из смертей, которыми отмечено в авиации стремление перегнать звук. 20 февраля, незадолго до гибели, Григорию исполнилось 3–1 года.
С первых дней войны Бахчиванджи на фронте. 10 августа 1941 года он отозван с фронта в НИИ ВВС. Хотя воевал летчик только сорок дней, за это время он успел совершить около семидесяти боевых вылетов и сбить несколько самолетов.
Посмертно Григорий Яковлевич Бахчиванджи удостоен звания Героя Советского Союза. Его именем назван один из кратеров на Луне.
Впервые Бахчиванджи поднял в небо БИ-1 15 мая 1942 года. «Полетом в будущее» прозорливо назвал этот старт председатель государственной комиссии но испытаниям БИ-2 видный советский ученый В. С. Пышнов.
Один из конструкторов БИ-1, Алексей Михайлович Исаев, станет соратником С. П. Королева, главным конструктором тормозной двигательной установки космических кораблей, обеспечивающей замедление стремительного бега корабля (при огромной скорости — около 28 тысяч километров в час) и его сход с орбиты. Коллектив, которым руководил Исаев, создал двигатели, доставившие на Землю ракету с лунным грунтом, двигатели, обеспечивающие стыковку в космосе, двигатели коррекции траектории для автоматических межпланетных станций… Память о талантливом конструкторе увековечена на карте Луны: кратер «Исаев» находится совсем близко от кратера «Циолковский».
Григорий Бахчиванджи полностью сознавал, с каким риском связан каждый испытательный полет. За полгода до гибели, в октябре 1942-го, после своего второго успешного полета в ответ на поздравления с успехом он произнес необычные слова:
— Друзья мои, спасибо за все, за труд ваш, за пожелание здоровья. Но знаю: я разобьюсь на этом самолете… Я в трезвом уме и отдаю отчет своим словам. Мы на переднем крае технической битвы, и без жертв все равно не обойтись. Я иду на это с полным сознанием долга. Вы скажете: черт знает что плетет, неврастеник, мистик. Нет, дудки! Это воля и смелость. Сегодня там, — Григорий качнул головой на запад, — погибли тысячи солдат и офицеров. И каждый вчера выпил чарку из походной фляжки. Но далеко не каждый сказал: «Братцы, я погибну завтра со связкой гранат над танком!» Даже сейчас, сделав только два ракетных полета, говорю, что не зря прожил жизнь. А как хотелось бы сделать много больше, оставить о себе глубже след в памяти людей! Итак, за них, за продолжателей!
Вряд ли следует искать какую-то символику в трагических совпадениях дат гибели и возрастов героев. Профессия летчика сопряжена с риском. Символика в другом: Чкалов, Бахчиваиджи, Гагарин были первопроходцами. Словно по эстафете они передавали друг другу стремление летать дальше всех, выше всех, быстрее всех.
И в вихрях взлета
небывалого,
Что взрыл Вселенной
целину,
Мы узнаем отвагу Чкалова,
Порыв Сафонова в войну…
В этих строках проступают истоки гагаринского подвига.
В докладе Юрия Алексеевича Гагарина, подготовленном для международной конференции по исследованию и использованию космического пространства в мирных целях, есть такие строки: «За достижения, способствующие движению вперед, человечеству иногда приходится платить очень дорогой ценой, нередко ценой жизни лучших своих сынов. Но это движение по пути прогресса неодолимо. Эстафету научного подвига подхватывают другие и, верные памяти товарищей, идут дальше. Ведь нет большего счастья, чем служить людям».
Жизнь казалась первому космонавту «одним прекрасным мгновением», потому что он служил людям, своему народу.
Дело первого космонавта продолжают его друзья, соратники, ученики, последователи. Пилотируемая космонавтика шагнула далеко вперед. Долговременные орбитальные станции со сменяемыми экипажами на борту органично вошли в нашу жизнь. Идет планомерное освоение космоса. Уверенно шагает отечественная космонавтика в будущее. Впереди новые старты!
«На долю этого человека, — сказал в апрельские дни 1961 года о подвиге Юрия Гагарина писатель Леонид Леонов, — выпало счастье совершить первый… космический облет планеты. А на нашу не меньшее — быть его согражданами, современниками, соучастниками, земляками — его народом».
Никогда не будешь ты состарен,
Юрий Алексеевич Гагарин!
Все прошло: победы и ошибки,
жизнь твоя
осталась нам улыбкой —
высшей благодарностью людской,
молодой улыбкой колдовской.
Знаю я, что ты не дрогнул сердцем,
только в удивлении затих,
может быть, космическим пришельцем
ты себя почувствовал на миг…
Не вместило гордый дух пилота,
крохотное тело самолета,
по плечу — иные корабли!..
И когда земля скользнула зыбко,
то на месте этой грозной сшибки
солнечной
гагаринской улыбкой
вдруг родник
забил из-под земли!..
Впервые это понятие ввел замечательный советский ученый, участник знаменитой папанинской эпопеи, Герой Советского Союза академик Евгений Константинович Федоров (1910–1981). Что же такое «погода в космосе» и важно ли нам, землянам, следить за ней и прогнозировать ее?
Под «космической погодой» понимается совокупность процессов, происходящих в верхних слоях земной атмосферы, в ионосфере и в околоземном космическом пространстве. Слово «погода» прижилось в этом выражении из-за чисто внешнего сходства с обычной погодой. Действительно, в околоземном космосе есть и свои ветры (например, солнечный), и свои бури и штормы — магнитные и ионосферные, и даже свои облака — серебристые, или мезосферные, появляющиеся на высотах 80–85 километров. Так же как и земная, космическая погода непостоянна. Допустим, сегодня в космосе все спокойно. Это значит: нет вспышек на Солнце, солнечный ветер в норме, тихо в приземном магнитном поле и в ионосфере.
Но вот на Солнце произошла вспышка. Уже через восемь минут она коснется земной ионосферы. Пришедшее рентгеновское излучение вспышки «разобьет» нейтральные частицы на ионы и электроны. Их концентрация может стать столь большой, что нарушит коротковолновую радиосвязь на всем освещенном полушарии Земли. А через несколько часов в ее окрестности прибудут жесткие протоны. Магнитное поле планеты направит их в приполярную зону, и они вызовут сильнейшую ионизацию в нижней ионосфере, и как следствие — практически полное прекращение коротковолновой связи на приполярных трассах.»
Усилится солнечный ветер. Он будет сжимать и изгибать магнитные силовые линии с дневной стороны Земли. В бешеной пляске запрыгают стрелки наземных измерителей магнитного поля — магнитометров. Из радиационных поясов польются в верхнюю атмосферу полярных широт потоки энергичных протонов. Запылают в небе сполохи полярного сияния.
Окажет свое влияние и усиление ультрафиолетового излучения Солнца: повысится температура и плотность атмосферы как раз на тех высотах (выше 150–200 километров), где летает большинство искусственных спутников Земли, а это скажется на характере изменения орбит.
Космическая погода бывает опасной для космонавтов, да и на Земле во время сильных магнитных бурь повышается количество сердечно-сосудистых заболеваний, ухудшается самочувствие люден, подверженных влиянию погоды.
Случаются и аварии. Во время космической бури, вызванной солнечной вспышкой в 1982 году, лопались трубопроводы из-за возникавших в них напряжений при резких изменениях магнитного поля, взрывались трансформаторы на подстанциях…
Вопросами космической погоды занимаются недавно — около десятилетия. Основу ее прогноза составляет предсказание солнечных вспышек, а здесь одну из основных ролей играют космические средства наблюдения, и прежде всего на спутниках «Гелиозонд». Видимо, не за горами то время, когда ученые станут предсказывать погоду в космосе ничуть не хуже, чем на Земле.