Зажги красный

Глава тридцать седьмая

Лилиана

Этого не может быть. Мои колени подкашиваются, и я шлепаюсь задницей на пол. Я закрываю глаза, но когда открываю их снова, передо мной предстает та же картина. Безжизненное тело Гарри.

Как долго я здесь нахожусь? И где мой отец?

Я никогда не сомневалась в способности отца защитить меня. Уберечь меня. Найти меня, если я когда-нибудь буду в этом нуждаться. Я не собираюсь сомневаться в нем и сейчас. Он придет за мной. Я знаю, что придет. Чувство вины за то, что я допустила мысль о его причастности к нападению на Трэвиса, разъедает мое подсознание. Я должна была знать, что мой отец не сделает ничего, что может причинить мне боль.

Вскоре приходит сожаление. Последнюю неделю я потратила на то, чтобы обезопасить Трэвиса, держась от него подальше. Ему было больно. Он нуждался во мне. А меня не было рядом. Я должна была быть с ним. Держаться в стороне не было правильным решением. Теперь я понимаю это и боюсь, что он никогда не узнает, как мне жаль. Как сильно я его люблю. Я дала ему повод сомневаться в моей любви. Даже если это была та самая любовь, ради которой я готова уничтожить нас, чтобы спасти его.

Знает ли он, что меня похитили? Ищет ли он меня? Он не привык к подобным вещам. Не то что я. Я видела, как исчезают люди. Некоторых из них находят. Большинство — нет. Я понимаю реальность своего положения, поэтому мне удается подползти ближе к телу старика. Мои руки судорожно обыскивают его карманы. Здесь должно быть что-то...

— Пожалуйста, пусть у тебя будет ручка, да хоть что-нибудь. — Я осматриваю пол. Ручка точно была. Я помню, мне дали ее, чтобы подписать это дерьмовое соглашение на брак. Куда она делась?

Я видела, как Лу унес бумажку с собой. Но забрал ли он и ручку? Не могу вспомнить.

Я обыскиваю карманы куртки Гарри и достаю его бумажник. Открыв его, я вижу фотографию женщины и двух маленьких девочек. Сердце разрывается от жалости к незнакомцам, смотрящим на меня. Они только что потеряли кого-то важного для них, а я не смогла ничего сделать, чтобы остановить это. Я больше ничего не нахожу в его карманах. Ни телефона. Ничего.

Моя надежда на то, что мне удастся выйти из этой ситуации невредимой, тает. Я знаю, что отец найдет меня. Я знаю, что он, мои дяди и кузены... мой брат... они все ищут меня. И я знаю, насколько безжалостными они будут, когда найдут нас. Но я не могу не задаваться вопросом, не будет ли слишком поздно...

Я не знаю, как долго я сижу здесь, рядом с Гарри, когда дверь снова открывается. Я вскакиваю и отхожу на другую сторону комнаты. Стараюсь держаться как можно дальше от Лу Монро. Он входит, одетый в банный халат.

— Почему ты не привела себя в порядок? — кричит он и бросается вперед, между нами теперь только кровать. — Тебе придется на горьком опыте усвоить, что когда я говорю тебе что-то сделать, ты, черт возьми, делаешь это или сталкиваешься с последствиями.

Я слежу за его движениями, и когда он огибает кровать, я вскакиваю на матрас и перебегаю на другую сторону. Моя цель — добраться до двери. Мне просто нужно добраться до нее. Я нахожусь всего в нескольких шагах, когда его рука хватает мою лодыжку и тянет меня назад.

— Нет! — кричу я, судорожно пытаясь ухватиться за что-нибудь. За что угодно. Мое тело переворачивается, и его грубая ладонь опускается на мое лицо так быстро, что я не успеваю ни пошевелиться, ни уклониться от удара. Острая боль обжигает мне щеку.

— Я сказал тебе, чтобы ты, бл*дь, привела себя в порядок. Думаешь, я хочу трахать свою жену, когда она вся в крови другого мужчины? — От еще одной быстрой пощечины моя кожа вспыхивает. — Если ты не хочешь этого делать, я сделаю это сам.

Я чувствую, как мое тело поднимают. Я все еще в оцепенении от ударов. Голова поворачивается в сторону, и тогда я вижу лампу. Моя рука тянется, пальцы смыкаются вокруг основания, и я изо всех сил обрушиваю ее на череп Лу, а затем поднимаю ее и повторяю снова.

Его тело наваливается на меня, едва не задушив меня своей массой. Я роняю лампу и пытаюсь его оттолкнуть, пока мне наконец не удается выбраться из-под него. Лу падает на пол. Я не останавливаюсь, чтобы посмотреть, пришел ли он в себя. Вместо этого я перепрыгиваю через кровать и бегу. За дверь, вниз по лестнице и через кухню.

Там я на секунду замираю, когда мой взгляд падает на деревянный брусок, стоящий на стойке. Я вытаскиваю нож с самой большой рукояткой. Я не буду беспомощной. Понятия не имею, что заставляет меня это делать, но я снова поднимаюсь по лестнице. Вхожу в спальню. Лу все еще лежит на полу. Похоже, он без сознания. Но это не мешает мне упасть на колени рядом с ним. Я поднимаю нож над его грудью и со всей силой, на какую только способна, опускаю его вниз. Чтобы ударить человека ножом, требуется гораздо больше силы, чем можно подумать. У меня дрожат руки и болят мышцы.

— Пошел ты, мудак, — кричу я, поднимая нож и нанося ему новый удар. Снова и снова, пока мое тело не покидают все силы. У меня больше ничего не остается.

Тогда я бросаю окровавленный нож на пол и роюсь в карманах Лу. Я вздыхаю, когда мои пальцы нащупывают телефон. Я нажимаю на экран, и он загорается.

— Черт.

Какой пароль, черт возьми?

Я не могу даже предположить, поэтому беру его безжизненную руку и прижимаю подушечки пальцев к кнопке сбоку, надеясь, что один из них разблокирует экран. Когда я добираюсь до его мизинца, телефон разблокируется.

— Кто использует мизинец? — спрашиваю я вслух, набирая номер отца.

— Алло? — Его голос звучит напряженно. Неуверенно.

— Папочка, — всхлипываю я с облегчением.

— Лилиана, детка, где ты?

— Я... я не знаю.

— Остановите эту чертову машину, — кричит папа тому, кто находится рядом, прежде чем вернуть свое внимание ко мне. — Лилиана, мне нужно, чтобы ты оставалась на линии. Ты... ты в порядке?

— Я в порядке. Но мне нужно, чтобы ты приехал и забрал меня, — говорю я, и слезы текут по моему лицу.

— Я приеду. Просто оставайся на линии, — повторяет он. Затем он снова начинает говорить с кем-то другим. — Она говорит со мной. Выясни, откуда идет звонок. Сейчас же. Я слышу какие-то шумы. — Лилиана, дядя Ромео сейчас определяет твое местоположение.

— Мне очень жаль. Мне так жаль.

— Это не твоя вина, детка. Вспомни о цветах, Лилиана. Какого цвета была твоя любимая роза? — спрашивает меня папа.

Я оглядываю комнату.

— Красная, — говорю я ему. Этот вопрос — код, способ дать ему понять, есть ли со мной кто-то еще. Красный цвет символизирует кровь. Это значит, что я здесь единственная, кто еще дышит. Это говорит ему, что я одна.

Я слышу, как он вздыхает в трубку.

— Я люблю тебя, Лилиана, и я скоро приеду за тобой.

— Я тоже тебя люблю. Мне жаль, что я сомневалась в тебе, папа. Мне так жаль.

— Дядя Ромео нашел тебя. Мы в десяти минутах езды. Не вешай трубку, детка.

— Папа, Трэвис... Я...

— Он здесь, Лил. Он рядом со мной, и мы скоро приедем, — говорит папа.

Затем я слышу его голос.

— Лили, я иду за тобой.

— Мне жаль. — Я повторяюсь, я знаю. Но, похоже, это единственное, что я могу произнести. — Я люблю тебя, и я все испортила. Я знаю это. Я... я шла к тебе. Я хотела тебе сказать.

— Лили, ты ничего не испортила. Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, — говорит Трэвис.

Я слышу визг шин.

— Мы здесь, милая, — говорит папа, когда по дому разносятся звуки тяжелых шагов. Я поднимаюсь на ноги и иду к дверному проему как раз в тот момент, когда Трэвис взлетает по лестнице.

Он бросается вперед, его руки обхватывают меня крепче, чем когда-либо прежде.

— Черт, — ругается он, отступая, чтобы оглядеть меня с ног до головы. — Ты ранена? Что этот ублюдок сделал с тобой?

— Ничего. Это... это не моя кровь, — говорю я, пока отец и брат врываются в дверь спальни с поднятыми девятимиллиметровыми. Затем я слышу выстрелы, один за другим. Заглянув обратно в комнату, я вижу, что отец стоит над телом Лу.

Он возвращает свой пистолет в кобуру, подходит ко мне и обнимает ладонями мое лицо.

— Прости, что так долго, — говорит он.

— Все в порядке. Я знала, что ты найдешь меня. — Я слабо улыбаюсь, и он прижимается губами к моему лбу.

— Давай отвезем тебя домой, милая.

Все время, пока отец разговаривает со мной, Трэвис не отходит ни на шаг. Он крепко держит меня за руку, стоя так близко ко мне, как только может. Он нагибается и подхватывает меня на руки.

— Нет, опусти меня. Ты не можешь меня нести!

— Черта с два я не могу, — ворчит он, пока мы спускаемся по лестнице.

— Трэвис О’Нил, у тебя сейчас разойдутся швы! — говорю я.