Заклятие даоса

БУНТ ВАН СИНЬЧЖИ

Рассказывают, что в годы Небесного Пути и Ясного Сияния[236] Великой династии Сун на престоле страны был Сяоцзун, а его царственный родитель — государь Гаоцзун, которого величали Великим Владыкой, к тому времени уже удалился на покой. В ту пору с соседним государством Цзинь[237] страна жила в мире, а потому повсюду в ее границах царило спокойствие. Позабыв о сражениях и войнах, государь Сяоцзун обратился к мирным деяниям, разделяя с народом радости счастливого бытия. Нередко вместе со своим царственным родителем он отправлялся в драконовой ладье[238] на озеро Сиху, дабы порадовать глаз окрестным пейзажем. Во время государевых прогулок власти позволяли мелким торговцам заниматься своим ремеслом и не чинили им запретов, поэтому торговля на берегу шла бойко и оживленно. Надо вам знать, что только питейных заведений здесь было более ста.

В те далекие годы в местах, о которых идет сейчас речь, проживала некая Сун — хозяйка винной лавки, однако чаще ее звали Пятой Тетушкой Сун, так как она родилась в семье пятой по счету. В свое время она жила в столице, где снискала себе славу как великая мастерица варить уху. В годы Созидательного Сияния[239] она вслед за двором переехала на юг и поселилась возле дамбы Суди. Однажды ладья, в которой находился правитель, пристала к берегу, и государь услышал голоса людей, говоривших на столичном наречии. Он послал в лавку придворного, и тот привел к нему старую женщину. Лишь один человек из свиты государя — престарелый евнух узнал известную мастерицу варить уху, Пятую Сун, которая в стародавние времена служила в Бяньцзине в питейном заведении под названием Башня Паня. Вспомнив былые годы, государь погрустнел. Он велел старухе подать ему миску ухи и, вкусив ее, пришел в такой восторг, что сразу же заплатил хозяйке сто монет. Само собой, история о тетушке Сун мгновенно распространилась по всей Линьани. Отпрыски знатных фамилий — все богатые и именитые люди — толпой повалили к Пятой Тетушке Сун, чтобы отведать знаменитого блюда. Очень скоро старуха благодаря своему кушанью сколотила целое состояние. По этому случаю уместно вспомнить такие стихи:

В другой раз государева ладья проплывала возле Оборванного Моста[240]. Государь вышел на берег прогуляться и тут невдалеке заметил изящного вида строение, по случайности также оказавшееся винной лавкой. В зале стоял экран, на белой стенке которого были начертаны стихи, сложенные на мотив «Ветер в соснах».

Стихи привели высокого гостя в восторг. Он спросил хозяина, кто автор.

— Их сочинил один ученый по имени Юй Гобао. Помнится, в тот день он был в сильном подпитии, — ответил хозяин.

— Прекрасные стихи, — улыбнулся государь. — Пожалуй, лишь последние строки звучат несколько уныло. — Государь потребовал кисть и вместо строк «выпьем остаток вина» написал: «Новый день наступает, а я все такой же хмельной». Потом он повелел вызвать к нему Юй Гобао и тут же назначил его на должность Ожидающего Приказы[241] в Академии Ханьлиней. С тех пор как в питейном заведении появилась строка, написанная рукою государя, там не стало отбоя от посетителей. Они приходили лишь для того, чтобы взглянуть на надпись, сделанную владыкой, но, само собой, оставались выпить вина, отчего хозяин лавки быстро разбогател. Впоследствии кто-то сложил стихи об ученом Юй Гобао, которому улыбнулось счастье.

Есть и другое стихотворение, сложенное в похвалу хозяину питейного заведения.

Надо вам знать, что в те мирные годы Южной династии Сун великое множество людей неожиданно удостоились благоволения и милости двора. Однако ж бывало и по-другому: немало людей, владевших литературным талантом, а также героев-рыцарей, имевших ратные заслуги, так и не встретились со счастливой судьбой. Напротив, став мишенью для насмешек и клеветы подлых людишек, они попадали во всякие истории, а нередко вокруг них слагалось немало презабавных рассказов. Недаром говорят: судьба! — и правда:

В годы Небесного Пути в уезде Суйань близ Яньчжоу[244] жил некий богач Ван Фу, или Ван Шичжун, в свое время рекомендованный на экзамены в столицу. Деньги, которыми он обладал, помогли ему подмять под себя всю волость и держать в руках местные власти. Словом, жители тамошних мест считали Ван Фу сущим деспотом и злодеем. В конце концов, совершив смертоубийство, он попал под суд, и его сослали в Цзиянский округ провинции Гуандун[245]. Однако, воспользовавшись знакомством с вельможей Чжан Цзюнем, имевшим титул Вэйского гуна[246], он сумел получить прощение, ссылаясь на свои заслуги при наборе в государевы солдаты. Вернувшись в родные места, он принялся умножать свои богатства и вскоре разбогател еще больше. У Ван Фу был брат (его звали Ван Гэ, или Ван Синьчжи) — человек, надо заметить, весьма одаренный как в ратном деле, так и в литературном.

С малых лет братья жили вместе. И вот однажды за чаркой вина Ван Фу позволил себе злую шутку. Братья серьезно повздорили, и Ван Синьчжи, обидевшись, ушел из дома.

— Не вернусь до тех пор, пока не заработаю тысячи золотых, — сказал он себе.

Так и получилось, что вышел он из дома лишь с одним зонтом и без единой монеты в кармане.

«Куда же мне идти? — подумал он. — Может быть, в Хуайцин? Я слышал, что в тех краях можно хорошо подработать, занимаясь землепашеством или ремеслом. Пойду туда, а там видно будет».

Но как отправиться в дальний путь без денег? И тогда он вспомнил о ратном деле, коим занимался с юных лет: умел он колоть пикой, вертеть дубинкой, владел искусством кулачного боя. Как говорится, он мог показать разные способы боя, стоило только закатать рукава халата. Почему бы и сейчас не поучить других приемам кулачного искусства или владения копьем, пользуясь вместо оружия обыкновенным зонтом? Глядишь, кому-нибудь понадобится его мастерство и он заработает несколько вэней на закуску и выпивку. Так он и сделал.

Прошло несколько дней. Ван Синьчжи переправился через Янцзы и пошел по дороге на Аньцин[247]. Возле города он пересек Сусун, а через тридцать ли оказался в местечке Мадипо — Конопляный Склон. Никакого жилья вокруг. Лишь дикие пустынные горы, да ветхая полуразрушенная кумирня. Заметив в окрестных горах много сучьев и хвороста, он подумал: «А что, если устроить плавильню? Топлива здесь пропасть. Может быть, на этом разбогатею?»

Он поселился в кумирне и, набрав себе подмастерьев — людей без роду и племени, принялся заготовлять уголь. На вырученные от его продажи деньги он накупил железа и развернул плавильное дело. Изделия, которые изготовлялись в его мастерской, везли потом в город на продажу. Надо сказать, что среди подмастерьев, которые овладели у него разными ремеслами, он снискал большое уважение своей добротой и справедливостью. Через несколько лет Baн Синьчжи разбогател так, что построил в Мадипо огромный дом с множеством комнат и построек и послал человека в Яньчжоу за женой. А вскоре ему удалось еще приобрести питейное заведение, которое стало приносить немалую прибыль.

Как-то Ван Синьчжи услышал, что в уезде Ванцзян есть озеро Тяньхуанху — Небесная Пустошь, в окружности что-то около 70 ли, не более. Несколько сотен семейств здесь занимались рыболовством и добычей камыша. С помощью ссуд и всяких займов Вану удалось подчинить себе тамошних рыбаков, и те стали платить ему ежегодную подать. Он приобрел такую силу, что вскорости под его власть попала вся округа Мадипо. Любое дело он предпочитал решать самолично и по своему усмотрению. Из дома он выезжал вооруженный мечом или кинжалом, в окружении челяди, — ну прямо как знатный сановник. Окрестная голытьба валила к нему валом. Многие готовы были отдать ему последний кусок, а иные — даже пожертвовать своей жизнью.

Большие деньги помогли Ван Синьчжи завести связи с чиновниками из уезда и волости. Тех, кто с ним ладил, он щедро угощал вином, а тех, кто осмелился пойти против него, мог и погубить. Иной раз, чтоб ославить противника, он посылал своего человека с жалобой к властям, а порою приказывал прикончить врага где-нибудь на дороге без следов и лишнего шума. Да, не зря все боялись Baн Гэ, и те, кто водили с ним знакомство, испытывали тайный страх. По этому случаю можно вспомнить такие слова:

В этом месте наша история разделяется на две части, и сейчас мы поведем рассказ о другом человеке — Хуанфу Ти, который служил военным инспектором в Цзянхуае[249]. Это был муж широкой натуры и щедрый, обладавший поистине рыцарской душою. Он собрал у себя в доме удальцов со всех четырех сторон. Отобрав из них самых отважных, он дал им много денег, зерна и принялся с утра до вечера обучать боевому ремеслу свой отряд, назван его Ратью Верных и Справедливых. Как раз в это время первым министром при дворе был некий Тан Сытуй, который уже давно завидовал славе Хуанфу и замышлял передать его должность своему ученику Лю Гуанцзу. Однажды он подговорил верного человека — столичного ревизора, и тот подал государю бумагу о том, что Хуанфу Ти пускает-де деньги и казенный провиант на ветер, он собрал вокруг себя разных нечестивцев да лиходеев, которые с врагом не воюют, в поход не идут и в один прекрасный день могут, мол, создать для этих мест большую опасность. Двор повелел снять Хуанфу с поста, а на его место назначили Лю Гуанцзу, человека, к слову сказать, трусливого и жестокого. Желая угодить первому министру, Лю принялся все делать обратно тому, что до него делал Хуанфу, а первое — распустил Рать Верных и Справедливых и не разрешил удальцам в дальнейшем селиться в этих местах, чтобы, как он сказал, не создавать лишних осложнений. Увы, усилия, которые много лет прилагал Хуанфу для обучения воинов, оказались затраченными впустую — его отряд разогнали. Часть воинов вернулась в родные места, а другая — ушла в зеленые леса.

В свое время в отряде Хуанфу служили два брата, уроженцы Цзинчжоу: Чэн Бяо, или Барс, и Чэн Ху — Тигр, большие мастера ратного дела. После того как Лю Гуанцзу их прогнал из отряда, они быстро растратили деньги, что им удалось скопить, и оказались на мели. Куда податься? И братья вспомнили про наставника Хун Гуна, который, по слухам, держал чайную в Амбарном Переулке, что у южных ворот уездного города Тайху. И правда, почему бы к нему не пойти? В свое время Хун тоже был военным, и братья водили с ним знакомство. Быть может, он даст дельный совет, а то, глядишь, и поможет деньгами. Братья сложили свой скарб и отправились в Тайху на поиски старого друга. К счастью, Хун Гун оказался на месте. Они поздоровались, поговорили о том о сем и сообщили хозяину о цели своего визита. Вечером Хун зарезал курицу, приготовил разных угощений попотчевать гостей, но ночевать в своем скромном жилище все ж не оставил. Он проводил братьев в кумирню, что стояла напротив, и там они провели ночь. На следующее утро Хун пригласил их к себе, а во время завтрака показал письмо.

— Вы прибыли издалека, — сказал он, — и мне следовало бы оставить вас у себя. Однако живу я, как видите, слишком бедно, чтобы принять вас как следует. Но у меня на примете есть одно место, куда вы можете сейчас же отправиться. Думаю, оно придется вам по душе. Быть может, заработаете там немного.

На конверте братья разобрали слова: «Письмо, адресованное господину Ван Синьчжи с Конопляного Склона, что в Сусунском уезде». Братья поблагодарили хозяина и двинулись в путь. Добравшись, как было им наказано, до Мадипо, они нашли Вана и передали ему письмо Хун Гуна. Ван Синьчжи распечатал конверт. «Ваша милость, господин Синьчжи, Вам кланяется покорный слуга Хун Гун. С момента нашей разлуки я то и дело вспоминал Вас. Настоящим сообщаю, что братья Чэн по прозванию Барс и Тигр, служившие в Рати Верных и Справедливых, являются большими мастерами военного дела. Однако ж начальство их рассчитало, и они оказались без дела. Я ручаюсь за них и прошу оставить у себя. Ваш отпрыск может получить от них большую пользу. Одновременно сообщаю, что в нашем уезде имеется несколько озер с богатым промыслом. Помнится, Вы, Ваша милость, много раз хотели приехать и посмотреть собственными глазами, однако до сих пор не изволили пожаловать в наши места. Стоит ли медлить? Надеюсь, Вы сумеете выкроить время и нас посетить. Если Вам удастся приобрести приозерные земли, Вы можете открыть весьма прибыльное дело».

Письмо обрадовало Вана. Он щедро угостил гостей, а потом позвал сына Ван Шисюна, чтобы тот тоже приветствовал воинов. Братьям выделили помещение в доме, и они остались. С того дня Чэн Барс и Тигр стали жить в поместье Вана, с утра и до вечера обучая сына хозяина стрелковому делу и верховой езде, а также искусству владения копьем и палицей.

Незаметно пролетело больше трех месяцев. Однажды Ван должен был отправиться по своим делам в Линьань. Узнав об отъезде хозяина, братья решили, что им тоже пора уезжать, и пришли проститься.

— Куда вы теперь подадитесь, почтенные? — поинтересовался Ван.

— Вернемся в Тайху к наставнику Хуну, — ответили воины.

Хозяин написал Хуну письмо и передал братьям. В это время вошел сын.

— Отец! Мне бы хотелось, чтоб они остались у нас еще немного. Пусть поучат меня ратному делу — ведь я еще не овладел им в совершенстве.

Отец согласился.

— Если мой Шисюн говорит, что не полностью овладел вашими секретами, тогда оставайтесь еще месяца на два и дожидайтесь моего возвращения.

Настойчивая просьба хозяина побудила братьев остаться, а Ван Синьчжи уехал в Линьань. Покончив с делами, он собрался было возвращаться домой, как вдруг при дворе поползли слухи, что царство Цзинь будто бы снова нарушило союз. Государь потребовал немедленно составить план обороны страны. Подготовил свой доклад и Ван Синьчжи. В нем, в частности, говорилось, что заключение мира с государством Цзинь было большой ошибкой. «Хотя наша страна и живет в спокойствии, — писал Ван, — однако невнимания к возможности войны никак нельзя допустить. Одним из важных районов на юго-востоке является Цзянхуай, а посему следует считать непростительным упущением роспуск Рати Верных и Справедливых». В заключении своего доклада он писал: «Ваш бесталанный слуга готов повести за собой верных солдат двух районов Хуай[250] на передние рубежи отчизны, дабы вернуть Срединную Равнину и отмстить за причиненные обиды. Именно так Ваш мелкий подданный готов выразить свою преданность».

Ознакомившись с бумагой Вана, государь тотчас повелел собрать Тайный Совет, с тем чтобы обсудить предложения. Надо вам знать, что вельможи Совета, отличавшиеся крайней робостью и нерешительностью, нисколько не торопились. Недаром есть хорошая поговорка: «Роют колодец лишь тогда, когда обуяла их жажда». Или еще: «Стоит ли подкладывать хворост, коль огонь еще не вспыхнул?» Так думали эти сановники двора. К тому же бумага исходила от человека в холщовой одежде, то бишь простолюдина. К чему ради него ломать заведенный этикет? И вообще, кому точно известно, что варвары из страны Цзинь действительно пошли войною? Одним словом, вельможи из Совета решили государю ничего не докладывать, отделавшись лишь приятными речами. Но, на всякий случай, Ван был оставлен при дворе. Вот почему он задержался в Линьани и не смог вовремя вернуться домой. Вот уж поистине:

Здесь наш рассказ снова разделяется на две части, и мы возвратимся к братьям Чэн, которые остались в доме Вана и прожили здесь чуть ли не год. За это время они передали Ван Шисюну все свои знания, надеясь при этом, что он не останется в долгу. Сын Вана действительно хотел щедро их наградить и ждал лишь возвращения отца, а тот все не ехал. Братьям надоело бесполезное ожидание, и они настойчиво заявили об отъезде. Baн Шисюн раз-другой пытался уговорить их остаться, однако братья стояли на своем. У молодого хозяина больших денег под рукой не было, ему удалось собрать всего пятьдесят лянов серебра — каждому по двадцать пять. Кроме того, он подарил братьям два набора одежды. Во время проводов, устроенных в их честь, Ван Шисюн сказал:

— Мои почтенные и мудрые наставники, я должен был гораздо щедрее наградить вас за то искусство, которое вы мне преподали. Однако мой родитель надолго задержался в Линьани, между тем вы твердо решили уехать. Сейчас у меня нет больших денег — всего лишь вот эта мелочь, которой вам хватит на дорожные расходы. Если в будущем вы окажетесь в наших местах и заглянете к нам, мы отблагодарим вас сторицей.

Разочарованные скудным даром, братья, однако, не высказали своего огорчения, но про себя подумали: «Учитель Хун говорил, что оба Вана, старший и младший, не только справедливы, но и щедры. Он сулил нам солидные деньги. Мы специально приехали сюда, прожили целый год, и вот на тебе — нам подбросили мелочь, которой хватит лишь на дорожные расходы. Это даже меньше, чем получали в нашем отряде. Если бы знать, что все так обернется, давно бы распрощались с этим домом… еще тогда, когда хозяин был здесь, и получили бы те же деньги на дорогу… Что же делать? Ждать его возвращения? Вроде неудобно — ведь уже устроили проводы». И недовольные гости стали прощаться. Они попросили младшего Вана написать письмо Хуну, но тот, к слову сказать, не слишком сведущий в грамоте, ограничился тем, что отдал им послание, которое когда-то написал отец, и велел передать Хуну привет. Проводив гостей, он вернулся домой.

В этот вечер братья, сильно уставшие в пути, решили заночевать на постоялом дворе. За чаркой вина они поделились друг с другом своими обидами и разочарованием.

— Прикинулся бедняком и вел себя будто трехлетний младенец, — сказал Чэн Тигр. — Лишняя сотня связок монет у него, наверное, нашлась бы… Так унизить друзей!

— Молокосос прижимист, это точно, но все ж у него есть какая-то совесть, — заметил Чэн Барс. — А вот его распроклятый родитель — тот действительно хорош! Оставил нас силой и не оказал никакого уважения! За несколько месяцев не прислал нам ни строчки! Перед отъездом небось клялся, что, когда вернется, проводит нас самым торжественным образом, а сам будто сгинул. А если и через десять лет не вернется? Изволь его ждать все это время?

— Да, не выйдет из него хлебосола Мэнчана[252], — согласился Тигр. — Единственно, на что он способен, — это творить безобразия в своей волости, пользуясь силой и властью. А как дело доходит до денег — даже сыну их тронуть пальцем не позволяет. Ничтожество!

— И этот Хун… тоже хорош! Совсем не разбирается в людях, — заметил Барс. — Послал сюда, будто нет у него других знакомых!

Беседа братьев затянулась до полуночи. К этому времени они успели сильно поднагрузиться.

— Послушай! — вдруг сказал Чэн Тигр. — Интересно, что написал Ван наставнику Хуну. Давай вскроем письмо и прочитаем!

Барс, достав из сумы письмо, отмочил склеенное место и вынул послание из конверта. В письме говорилось:

«Наставнику Цзыцзину низкий поклон от ученика Ван Гэ. В ответ на Ваше письмо сообщаю. За долгие годы нашей разлуки я часто вспоминал Вас. Можете представить мою радость, когда я получил Ваше послание. Прочитав его, я будто увидел Вас перед собой. Вы послали ко мне братьев Чэн, чтобы я их приютил в своем доме, а они обучили бы моего сына ратному делу. Сейчас они вдруг решили уехать, а мне, между тем, предстоит поездка в Линьань. Так получилось, что я не смог, как положено, отблагодарить их, чем крайне смущен, ибо не сумел оправдать цель визита». В конце письма была строка, написанная мелкими иероглифами: «Особо сообщаю Вам, что я исполню свой долг по возвращении из Линьани, откуда собираюсь вернуться к осенним холодам. Ван Гэ бьет челом!»

— Толстосум! Мог бы раскошелиться сразу, при знакомстве! — воскликнул Тигр в сердцах. — К нему приехали специально, а он, видите ли, назначает сроки, будто мы батраки или арендаторы… И еще заявляет, что мы, мол, торопимся с отъездом, а потому он не может щедро нас одарить! Ясно, что он с самого начала не собирался тратиться!

Чэн Тигр хотел было разорвать письмо или сжечь, но брат его остановил и снова спрятал послание в свою суму.

— Учитель Хун замолвил за нас слово, и мы должны передать ему ответ, — сказал —он. — Пусть знает, что мы возвращаемся с пустыми руками. Как говорят: не досталось ни капли навара!

— Верно! — буркнул Тигр.

Братья пошли спать, о чем можно и не рассказывать, а на утро снова тронулись в путь. На третьи сутки они добрались до уезда Тайху и сразу же отправились к Хун Гуну, которого застали в чайной. Гости и хозяин, как положено, обменялись приветствиями. Надо вам знать, что в свое время Хун взял себе наложницу по имени Сии. Эта трудолюбивая женщина не гнушалась никакой работой: хлопотала по дому, смотрела за тутовым шелкопрядом, ткала пряжу. Понятно, что Хун Гун души в ней не чаял. Прилежная и расторопная, Сии, однако, была на редкость прижимиста: не подаст гостю даже чашку простой воды. В первым раз, когда братья приехали к Хуну, хозяин отправил их ночевать в кумирню, но ужин и завтрак устроил у себя, из-за чего женщина ворчала на него несколько дней. Поэтому во второй раз он остерегся потчевать гостей или, тем паче, — дарить им деньги. И все же он решил подарить братьям несколько кусков шелка, который ткался в его доме. Опасаясь, что женщина будет недовольна, он спрятал четыре куска за пазухой и собрался уже выйти к гостям, как вдруг перед ним появилась сама Сии.

— Старый дурень! Куда ты потащил эти куски?

Хун Гуну не удалось скрыть правду.

— Братья Чэн — мои давние друзья… — стал объяснять он, будто извиняясь. — Они пришли издалека, а сейчас возвращаются домой… Мне нечего им подарить, кроме этого шелка. Позволь мне взять, не упрямься!

— А ты знаешь, сколько сил я потратила, чтобы его выткать? Задаром отдавать не позволю! Если у тебя есть свой, ты его и дари. Меня это не касается! — ответила Сии.

— Это же мои друзья, издалека пришли проведать меня… А я даже чарку вина им не поставил! Неужели тебе жалко каких-то четырех кусков?.. Женушка моя ненаглядная! Уважь! Дай мне их отправить по-хорошему, а я тебе что-нибудь подарю! — Мужчина направился к двери, но женщина схватила его за рукав.

— Твердишь, что они пришли издалека, как друзья?.. Я уже в тот раз их кормила. И сейчас на них тратиться больше не собираюсь! Из этого шелка мне платье себе жалко сделать, а ты хочешь его отдать! Будто они наши родственники! Если им нужен мой шелк, пускай выкладывают деньги!

Чувствуя, что гости его заждались, а женщину все равно не унять, Хун рассердился, рванул рукав своего халата и пошел к выходу. Сзади раздался пронзительный визг.

— Бесстыдники, бродяги! Были бы хоть родственники, а то невесть кто! Голову пришли нам морочить! Занимались бы лучше своим делом, попрошайки!.. Будто у нас, у мелких торговцев, богатства горы!.. А у нас шаром покати. Если другим помогать — себя обобрать!.. И мой дурень хорош! Старая бестолочь! Водит в дом разных бездельников да бродяг, а ты корми их всех подряд!.. Хотела бы я видеть этих дружков, когда у нас котел опустеет! Наверняка и рисинки не подадут!

Женщина изрыгала свои проклятья, намеренно подойдя вплотную к ширме, которая прикрывала дверь. Братья Чэн, конечно, слышали перепалку и каждое слово брани, которую хозяйка обрушила на них. Чаша терпения их переполнилась. Не простившись с хозяином, братья взяли свои пожитки и пошли прочь. Сзади послышался крик Хуна, который бросился вдогонку.

— Не обращайте на нее внимания, почтенные! Эти два дня баба просто не в себе, наговорила невесть что — всяких глупостей! Прошу вас, любезные, возьмите эти четыре куска шелка вместо угощения, которое я бы должен устроить. Не обессудьте, что так мало даю!

Однако братья наотрез отказались. Пришлось Хуну нести шелк обратно, чему Сии была весьма рада. Правильно говорится:

Бережливость и рачительность женщины — качества, понятно, прекрасные, но особенно если они сочетаются с приветливостью и доброжелательностью. Что до Сии, то ее скаредность нанесла большой вред репутации Хуна. Сама Сии могла, конечно, отсидеться дома, но мужчине, как известно, положено выходить на люди. А какими глазами изволите смотреть на них? В таком случае былая дружба в любой момент может обернуться враждой, и быть тогда большой беде. Еще в древности говорили: если жена умна, у супруга бед не бывает, если почтительны дети, на сердце отца спокойно.

Но оставим в стороне праздные разговоры, а лучше обратимся к нашему рассказу. Когда братья Чэн ехали к Хуну, они надеялись, что он примет их как положено, со всем благорасположением, оставит у себя, а потом даст рекомендации в какое-нибудь другое место. Однако их расчеты рухнули, и пришлось им перетерпеть немало обиды и даже оскорбления, чего они никак не ожидали. Они вспомнили про письмо Ван Гэ, которое они так и не успели передать Хуну. Пришли на ум странные слова Вана о том, что-де он собирается исполнить какой-то долг по возвращении до осенних холодов… А может быть, расквитаться с этим Ван Гэ? Заявить властям, что он замыслил бунт?.. Дельная мысль! Но только осуществить ее не так-то просто. Как идти с челобитной, если в письме нет никаких доказательств?.. Правда, есть одна зацепка, которую можно использовать.

Обсудив свой план, братья отправились из Тайху в Цзянчжоу. За воротами города они отыскали постоялый двор, где оставили скарб.

На следующий день, принарядившись, они направились в ямынь военного инспектора, побродили возле него какое-то время, присмотрелись, а потом вернулись на постоялый двор.

— Что-то мы давно не бывали возле Сюньянской башни[253], — проговорил один из братьев во время завтрака.

— Почему бы нам туда не сходить? — предложил второй.

Прихватив немного мелкого серебра, братья заперли дверь и направились к месту гуляний. Возле башни сновали толпы людей. Облокотившись на перила, братья стали любоваться окрестным пейзажем. Вдруг кто-то схватил Барса за рукав.

— Эй, брат Чэн, давно не виделись!

Барс обернулся. Перед ним стоял Лысый Чжан, который служил сыщиком в областном ямыне.

Барс позвал брата, стоявшего поодаль, и все трое церемонно раскланялись.

— Может, выпьем по чарочке? — предложил Барс. — Посидим, потолкуем. Здесь не поговоришь!

Приятели нашли свободное место в одном из питейных заведений и велели слуге принести вина.

— Я слышал, вы жили в поместье Вана, обучали там ратному ремеслу? Вам сильно повезло! — сказал Лысый Чжан.

— Какое там повезло! — воскликнул Барс. — Чуть до беды не дошло! — Приблизив губы к уху собеседника, он тихо проговорил: — Этот Ван Гэ подмял под себя всю волость… По всей видимости, замышляет бунт. Велел нам обучать его солдат военному ремеслу: стрельбе из лука, верховой езде и прочему… Надо тебе сказать, что в поместье у него несколько тысяч человек. Мы их всех обучали. Этот Ван Гэ имеет связь с Хуном из Тайху — наставником Хуном, как его еще кличут. Вместе с ним он осенью собирается поднять мятеж. Baн просил нас связаться с его старыми приятелями из отряда Верных и Справедливых, но мы отказались и ушли…

— А какие у вас доказательства? — заинтересовался Лысый.

— Он велел нам передать Хуну письмо, но мы его не отдали, — ответил Тигр.

— Где оно? Дайте взглянуть!

— На постоялом дворе.

Они выпили и, расплатившись, пошли на постоялый двор.

— Держите язык за зубами! — Это секрет огромной важности! — сказал Лысый, познакомившись с посланием Baн Синьчжи. — Я доложу о нем военному инспектору. Уверен, что нас ждет крупная награда!

И они расстались.

На следующий день Лысый Чжан тайно доложил о вчерашнем разговоре военному инспектору Лю Гуанцзу, который немедленно распорядился посадить братьев в тюрьму для дачи показаний, а письмо направил в Тайный Совет. Перепуганные сановники, посовещавшись между собой, пришли к решению без промедления арестовать Вана, который в это время служил в областной управе, и учинить ему строгий допрос. За ним послали стражников, но оказалось, что Baн уже исчез. Человек, как нам известно, справедливый, Ван полюбился многим служащим Тайного Совета. Кто-то рассказал ему о доносе, и Ван той же ночью скрылся из города. Встревоженные его исчезновением, сановники Тайного Совета отправили Сыну Неба докладную бумагу, а государь тотчас повелел арестовать Baн Гэ вместе с Хун Гуном. Военный инспектор Лю, которому поручили выполнение приказа, направил его аньцинскому правителю области Ли, а тот отдал распоряжение об аресте властям уездов Тайху и Сусун.

Надо сказать, что наставник Хун имел в уездной управе Тайху свои глаза и уши, поэтому, прослышав о приказе, он тотчас же скрылся. Ну, а Вану бежать было труднее, так как у него была большая семья, не говоря уже о громадном хозяйстве.

В то время, о котором идет наш рассказ, должность уездного оставалась свободной и обязанности начальника уезда исполнял чиновник по имени Хэ Нэн. Получив приказ начальника области, он немедля собрал отряд из двухсот солдат и направил его к Конопляному Склону. Отряд прошел всего десять ли, а Хэ Нэна стали одолевать сомнения.

«По слухам, этот Ван и его сын отличаются отвагой и воинственностью, — думал он, покачиваясь в седле. — К тому же у них всегда под рукой свыше тысячи человек рыбаков и прочего люда. Лезть туда — все равно что накинуть себе на шею петлю!»

Посоветовавшись с командиром — дутоу[254], он принял решение отсидеться несколько дней в каком-нибудь безлюдном ущелье, после чего сделал правителю области такой доклад:

— Слухи о том, что Ван Гэ замышляет бунт, верны. В его поместье и оружие и боеприпасы находятся в полной готовности. Ваш покорный слуга не смог своими малыми силами одолеть столь многочисленного врага и вынужден был вернуться. Почтительно прошу назначить другого отважного военачальника, который принесет вам успех.

Правитель Ли вызвал к себе инспектора-дуцзяня[255] Го Цзэ, и тот доложил:

— Ван Гэ подмял под себя всю волость и не признает никакого начальства. Это уже тянется давно, все это так. Но где доказательства, что он замыслил мятеж? Или еще говорят, что он, мол, оказал сопротивление… А кто видел убитых или раненых? По моему неразумному мнению, войска пока посылать не следует, а надо бы все хорошенько выведать. Я готов поехать к нему сам, чтобы убедиться собственными глазами. Если у Вана нет бунтарских помыслов, следует убедить его приехать в область и дать объяснения. Если же он ехать откажется, значит, придется его наказать. И это сделать никогда не поздно!

— Верная мысль, господин дуцзянь! — согласился правитель Ли. — Отправляйтесь в путь и постарайтесь тщательно все разузнать. Но только держите ухо востро!

— Я прекрасно вас понял! — ответил Го.

— Сколько вам нужно людей?

— С десяток… может, немного побольше, этого вполне хватит.

— Я дам вам в помощь одного моего человека, — сказал Ли и вызвал к себе сыщика по имени Baн Ли.

— Он очень силен и не знает страха, — сказал правитель, показав на сыщика, который, отвесив поклон, скромно стоял в сторонке. — Возьмите его с собой, в опасную минуту он вам пригодится!

Надо сказать, что Го Цзэ в свое время имел с Ван Гэ приятельские отношения. Поэтому, отправляясь к нему, он надеялся договориться и решить возникшее недоразумение миром. Он думал, что поедет один, и вдруг неожиданно начальник области подсунул ему сыщика Ван Ли, который, сославшись на приказ начальства, будет повсюду совать свой нос и болтать лишнее. Словом, он может загубить все дело. А что, если от него отказаться?.. Нет, это вызовет у начальника подозрение… И Го Цзэ скрепя сердце согласился.

На следующее утро Ван Ли пришел к Го Цзэ, чтобы поторопить его с отправлением.

— Не забудьте захватить с собой приказ об аресте, — сказал он и добавил: — Если этот строптивец сам приедет в область, все будет в порядке. Однако ж он может заупрямиться. Тогда вы ему на шею накинете вот эту пеньковую веревку. И уж тогда, я думаю, он от нас никуда не денется… Закон есть закон!

— Приказ я, конечно, возьму, но говорить о нем сразу не стану, — ответил с неудовольствием Го. — Буду действовать по обстоятельствам!

Сыщик захотел взглянуть на приказ, и Го Цзэ был вынужден показать бумагу. Ван Ли попытался было оставить приказ у себя, однако Го воспротивился и положил его в рукав.

Го Цзэ и Baн Ли вскочили на коней и в сопровождении двух десятков всадников отправились в Сусун.

Узнав о решении Тайного Совета, Ван Гэ так и не смог понять, откуда исходят обвинения, которые ему предъявили. Поскольку никаких мятежных действий он на самом деле не замышлял, а все намерения его были чисты и понятны, он мало-помалу успокоился. Однако вскоре ему сообщили, что к его поместью направляется Хэ Нэн с отрядом солдат. Новость заставила его насторожиться. Потом он узнал, что к нему послан дуцзянь Го с небольшим охранением примерно из двадцати солдат. Подозревая ловушку, он приказал своим людям быть начеку и хорошо подготовиться к встрече. Сыну он велел с отрядом воинов спрятаться в засаде и следить за событиями, а если появятся войска, то вступить в бой.

У сына Ван Гэ была жена — дочь одного торговца солью из Тайху по фамилии Чжан. Услышав от мужа о военных приготовлениях, эта разумная женщина сказала свекру:

— Ваши ратные подвиги, почтенный свекор, давно вызывают зависть у чиновников области, и, конечно, им сразу стали бы известны мятежные планы, если бы они существовали. Но их нет. А коли так, то, по моему разумению, вам следует самому поехать в область и все разъяснить начальству. Ведь вины за вами никакой нет. Таким образом вы сможете сохранить семью. Совсем другое дело, если вы окажете сопротивление. Тогда вам припишут то, чего не было, и вам не оправдаться, даже если б вы имели целых сто ртов. Потом раскаиваться будет поздно!

— Го Цзэ — мой давний приятель, — возразил Ван. — Мы с ним сразу столкуемся.

А теперь расскажем о Го Цзэ. Добравшись до Конопляного Склона, он остановился перед воротами поместья. Хозяин уже ждал его возле входа.

— Господин дуцзянь, вот уж не думал, что вы пожалуете в наше захолустье, иначе я встретил бы вас как положено.

— Я прибыл к вам не по доброй воле… Вы, очевидно, догадываетесь…

Они поклонились друг другу, и хозяин пригласил гостя в залу, где усадил на почетное место. Они обменялись церемонными фразами. Го Цзэ сразу же бросилось в глаза, что в соседних пристройках царит оживление: туда и сюда сновали люди с обнаженными мечами и копьями. В сердце закралась тревога, но он не подал вида.

— Кто это с вами? — между тем спросил хозяин, указывая на Ван Ли.

— Это — господин Ван, чиновник из сыска, его послал со мной начальник области.

— Простите за оплошность… Примите мои извинения! — Хозяин поклонился Ван Ли и приказал управляющему проводить гостя в небольшую беседку сбоку от залы. Сопровождавшие Го стражники расположились в комнатах возле ворот. Для гостей приготовили три стола с угощениями: один — для Го Цзэ и хозяина, другой для Baн Ли, а третий — для стражников, которым принесли большое блюдо мяса и жбан вина, чтобы они наелись до отвала и напились всласть. Затем хозяин пригласил гостя в кабинет и спросил о цели визита. Гость, утаив от Вана приказ об аресте, сказал:

— До начальника области дошли нехорошие слухи, и он послал меня сюда, чтобы разобраться на месте. Господин Ван, думается, вам следует самому поехать в область и объясниться. Я со своей стороны сделаю все, что в моих силах, и помогу вам. Если же вы останетесь дома, многие решат, что дело нечисто.

— Мне нужно обдумать предложение, — проговорил Ван, — а пока прошу — выпьем.

Го Цзэ искренне хотел помочь Ван Синьчжи. Поскольку сыщика Вана поблизости не было, он принялся горячо убеждать хозяина дома, но эта настойчивость вызвала у Вана подозрение.

Было душно. Воздух был насыщен влажными испарениями, как это нередко бывает в шестую луну. Хозяин предложил гостю раздеться, чтобы было приятнее пить вино, однако Го отказался. Он несколько раз порывался встать, но хозяин его не отпускал. Так они просидели с часа сы до часа шэнь[256]. Трапеза все продолжалась, и хозяин по-прежнему подливал гостю вина в большую чару. Стало темнеть. Опасаясь, что хозяин предложит ему ночевать, Го Цзэ решительно встал.

— Все, что я вам здесь говорил, — чистая правда! Я не кривлю душой и не обманываю. Соглашаться или нет — ваше право, но надо решать скорее. А подозревать друг друга совсем ни к чему!

— Сиянь! — сказал захмелевший хозяин, назвав второе имя гостя. — Вы мой давнишний приятель, и я могу говорить с вами начистоту. Меня облыжно оклеветали, правда, до сих пор мне неведомо, откуда пошла эта лживая сплетня. Если я сейчас появлюсь в области, правитель, не разобравшись, обвинит меня во всех тяжких грехах, лишь бы только потрафить начальству. А ведь каждому дорога своя жизнь, даже какой-нибудь мыши или птахе, не говоря уже о человеке! Сиянь! У меня есть четыреста лянов, которые я хочу предложить вам в знак своего расположения. Прошу вас оттянуть срок моей поездки на два-три месяца. За это время я свяжусь с кем-нибудь из влиятельных лиц в Линьани, и, быть может, мне удастся убедить сановников из Тайного Совета в своей невиновности. Если начальство скажет, что дела мои в порядке, тогда я покажусь в области… Не отказывайтесь от денег в память о нашей прошлой дружбе.

Го Цзэ не хотел брать денег, но, боясь обидеть хозяина, все же согласился:

— К чему этот щедрый дар? Я и так помог бы вам по старой дружбе! — Го принужденно улыбнулся. — Но, если вы настаиваете, я принимаю подарок, хотя в свое время возвращу вам его сторицей. — И он взял деньги.

Кто бы мог подумать, что как раз в этот момент возле окна стоял Ван Ли, который слышал весь разговор и видел деньги! Обиженный, что его обошли, он в сердцах грохнул кулаком по переплету окна и пьяным голосом крикнул:

— Хорош господин инспектор! Тайный Совет по приказу самого государя повелел арестовать мятежника, а дуцзянь, видите ли, принимает от него деньги и обещает оттянуть сроки! Подумать надо, до чего дошел!

А в это время рядом в засаде находился Ван Шисюн со своими воинами. Услышав крики сыщика, он выскочил из тайного места и бросился к Го Цзэ.

— Значит, у тебя есть тайный приказ императора? — воскликнул он и приказал солдатам скрутить гостя веревкой. — Отцу толкуешь о дружбе, а сам хочешь его обманом затащить в область! Погубить его собираешься!

Видя, что дело принимает дурной оборот, сыщик Ван бросился наутек, но ему преградил дорогу верзила с тесаком в руке.

— Ты куда, прохвост? — заорал детина, которого звали Лю Цином по прозвищу Тысяча Цзиней. Он был приближенным хозяина дома.

Ван Ли, выхватив из-за пазухи нож, бросился на врага, намереваясь пробиться вперед, но Тысяча Цзиней хватил его тесаком по левой руке. Сыщик Ван, превозмогая боль, побежал вперед, преследуемый по пятам противником. У ворот поместья послышались громкие крики. Оказывается, дворня Ван Гэ уже рубила стражников. Через несколько мгновений все было кончено. Ван Ли понял, что с такой раной, как у него, ему далеко не убежать. Воспользовавшись суматохой, он бросился на землю, притворившись мертвым. Дворня крючьями выволокла его наружу вместе с телами убитых и бросила возле стены. Там уже громоздилась высокая куча трупов.

Когда происходило сражение, Ван Синьчжи прошел в зал, куда привели связанного Го Цзэ. Инспектора обыскали и в рукаве халата обнаружили приказ, свернутый в трубку. Разъяренный хозяин приказал отсечь посланцу голову. Го Цзэ бросился на колени.

— Я ни в чем не виноват! Это уездный Хэ оклеветал вас. Он сказал правителю области, что вы будто бы оказали сопротивление войскам, и правитель сильно разгневался. Потом правитель приказал мне ехать к вам, и я вынужден был подчиниться приказу. Если бы здесь оказался этот Хэ, вы сами бы во всем убедились, а я добровольно принял бы смерть.

— Этот пес — уездный — мог наболтать всякого вздора, но и ты хорош, тебе тоже следует отрубить твою ослиную голову! — Ван распорядился запереть Го Цзэ во флигеле. Затем он велел сыну ехать в горы, в те места, где плавили железо, и сообщить работникам, чтобы они были наготове.

Как известно, крестьяне, живущие в горных деревнях, — народ по большей части пугливый. Прослышав о мятеже, который поднял хозяин Ван, многие сразу же убежали в дальние горы и затаились. Другое дело — рабочий люд, что трудился в плавильнях. Эти отпетые головушки явились в поместье в одни миг. Свыше трехсот человек пришли по кличу хозяина и сразу же стали готовить себе провиант — резать коров и лошадей. Четверо из этих удальцов выделялись особенной отвагой и смелостью. Звали их так: Гу Четыре Восьмерки, братья Дун Третий, Дун Четвертый и Цянь по прозвищу Четыре Двойки. Вместе со всеми, кто пришел в этот день в поместье, они сидели за пиршественным столом и с удовольствием пили вино. Пиршество продолжалось до пятой стражи, пока все не наелись и не напились досыта. Тут перед ними появился хозяин Ван в облачении воина.

Надо вам знать, что в конюшне у Вана стояли три иноходца, которые в день могли пробежать несколько сотен ли. Кони ценились дорого — по тысяче золотых каждый. Звали их так: Сметливый Гнедой, Караковая Малышка и Матушка Пань.

Хозяин Baн выехал верхом на кобыле Матушка Пань, которую вел под уздцы Лю Цин но прозвищу Тысяча Цзиней. Облик Лю Цина можно описать так:

Ван Гэ выехал во главе передового отряда из сотни бойцов. Еще триста воинов вели сзади оба Дуна и Цянь. Ван Шисюн верхом на Караковой Малышке в сопровождении Гуна на Сметливом Гнедом, который вел еще свыше ста человек, возглавлял тыльный отряд. В нем находился связанный дуцзянь Го Цзэ. Трижды прозвучал боевой сигнал, и многочисленная кавалькада двинулась в сторону уездного города Сусуна, где Ван Гэ собирался захватить уездного чиновника Хэ Нэна. Поистине:

Когда до города осталось всего пять ли, стало светать. Цянь Две Четверки обратился к Ван Гэ:

— Хозяин! Чтобы захватить уездного, надо в город заслать лазутчиков. Они свяжут его и притащат сюда. А устраивать шум совсем ни к чему.

Ван Гэ согласился. Велев Цяню стоять со всеми силами здесь, он вместе с двумя Дунами и Лю Цином во главе отряда из двадцати с небольшим человек направился к городу. Возле городского рва стайка мальчишек, взявшись за руки, пела песню:

Ван Гэ, пустив коня вскачь, подъехал к мальчишкам и шуганул их. Ребятишки мигом исчезли. В душу Вана закралось нехорошее предчувствие. Он въехал в город. Возле уездного ямыня стояла непривычная тишина, хотя был час присутствия. Ван спешился. Из ямыня, что-то бормоча себе под нос, вышел старик — ночной сторож.

— Эй! — схватил его за рукав Лю Тысяча Цзиней. — Где уездный Хэ?

— Вчера поехал в Восточную деревню по какому-то делу, еще не вернулся.

Ван Гэ велел старику показать дорогу. Они выехали из восточных ворот, а через двадцать с небольшим ли увидели величественное здание, оказавшееся Храмом Грядущего Счастья. Жители уезда приходили сюда помолиться духам, которые являли им свою божественную силу.

— Там можно узнать! — проговорил старик, указывая на храм. — Когда начальник отправляется в деревню, он непременно останавливается здесь отдохнуть.

Ван Гэ слез с коня и вошел в ворота. Монахи, перепуганные воинственным видом гостя и его спутников, вооруженных сверкающим оружием, упали на колени.

— Где уездный? — спросил Ван.

— Он ночевал здесь, а утром в пятую стражу уехал… Куда, не знаю, — ответил монах.

Убедившись, что сторож ямыня сказал правду, Ван Гэ отпустил его и велел своим людям готовить обед, а еще нескольким воинам разведать все вокруг и узнать, где затаился уездный чиновник. Подошел час шэнь, а новостей все не поступало.

Встревоженный Ван приказал людям поджечь храм, который вспыхнул, как факел, и сгорел дотла. Отряд отправился обратно.

— Начальник! — обратился к Вану Лю Тысяча Цзиней. — Уездный хотя и скрылся, но в ямыне наверняка остались его жены и дети, которых надо взять в заложники. Он тогда мигом явится!

Ван Гэ согласился. Отряд подъехал к восточным воротам, но они почему-то оказались запертыми, хотя еще и не стемнело. Что произошло? Оказывается, сыщику, который, как нам известно, прикинулся убитым, удалось бежать из поместья и незаметно пробраться в город. Он рассказал о том, что случилось, уездному коменданту. А тот, позеленев от страха, приказал немедля закрыть городские ворота и приготовиться к обороне, а потом направил начальнику округа срочную бумагу о том-де, что Ван Гэ поднял мятеж, истребил много людей и что его следовало уже давно арестовать.

Тем временем Ван приказал поджечь ворота и готовиться к атаке. И вдруг невесть откуда налетел чудовищный вихрь, который поверг воинов Вана в смятение. Кобыла под Ваном, тревожно заржав, отпрянула назад и встала как вкопанная. Ван Гэ, вскрикнув от неожиданности, свалился на землю. Вот уж действительно:

Лю Цин, заметив, что хозяин упал с коня, бросился на помощь, но тот лежал недвижимый, будто мертвый. Лю Цин, обхватив его, посадил в седло и повел лошадь под уздцы. Оба Дуна ехали по бокам. У южных ворот им повстречался Ван Шисюн с отрядом из двадцати-тридцати человек с факелами в руках. Они прошли около двух ли, и Ван Гэ постепенно пришел в себя.

— Со мной произошло что-то странное! — воскликнул он. — Я увидел какого-то духа ростом в несколько чжанов. Он был в белом халате, а поверх — золотые латы. Сидел он на городской стене, а ноги свешивались до самой земли. Подле него толпилось великое множество воинов. В руках они держали стяги с надписью «Грядущее Счастье». Вдруг дух поддел меня ногой, и я свалился с коня. По всей видимости, божество прогневалось на меня за то, что я сжег храм, и послало эту напасть… Но все равно завтра мы вновь пойдем в бой, только дождемся, когда подойдут главные силы.

— Отец, ты еще ничего не знаешь, — проговорил сын, — от нас ушел Цянь. Видно, испугался, что оборона будет затяжной… А за ним потянулись другие. Из трех отрядов сейчас остался только один. Нам лучше вернуться домой и там обсудить, что делать дальше.

Слова сына огорчили и встревожили Вана. В это время они подъехали к лагерю. Гун, верный своему слову, остался на месте. В этом отряде по-прежнему находился и Го Цзэ, заключенный под стражу. Не помня себя от гнева, Ван Гэ поднял свой меч и рассек узника на две половины, после чего приказал отряду возвращаться в Конопляный Склон. Пока они шли по дороге, разбежалось еще много людей, и в поместье вернулось не больше шестидесяти человек. Ван Гэ был подавлен.

— Я всегда соблюдал верность и долг, — вздохнул он, — однако нашелся злодей, который оклеветал меня. Как я мог оправдаться перед властями? Оставалось одно — захватить этого чиновника Хэ и, узнав от него правду, смыть свой позор. Я когда-то мечтал, что с помощью удальцов-воинов, которых найму на казенные деньги, смогу навести порядок на берегах Чанцзяна и Хуайхэ и вычистить из ямыней казнокрадов и лихоимцев… Я думал и о славе, которая придет ко мне, и о милостях двора, которые последуют за те великие подвиги, что я свершу во имя Отчизны. Но, видно, планы мои никогда не сбудутся. Увы! Такова судьба!

Ван обратился к Гуну и воинам:

— Братья! Я многим вам обязан за то, что вы верно мне служили. Но вы знаете также, что свершивший преступление рано или поздно будет пойман и наказан. Поэтому я вам советую: свяжите меня и передайте властям. Жизнью я своей не дорожу, а вы, быть может, избежите наказания.

— Что ты говоришь, хозяин! — воскликнул Гун. — Ты был добр к нам, и мы всегда чувствовали твою заботу, поэтому нынче, в минуту смертельной опасности, мы останемся подле тебя! Не равняй нас с Цянем! Мы тебя не предадим!

— И все ж я повторяю, Конопляный Склон стал гиблым местом. Когда придут солдаты, отступать будет поздно. Вы сами знаете, что государственное дело — дело особое и пощады от властей не жди, как нечего ее ждать от тигра или удава. В общем, лучше вовремя схорониться. Может быть, Небо смилостивится, сохранит нить нашего рода, и мои потомки останутся здесь. Иначе, куда деться моей душе после моей смерти?.. — На глазах Вана навернулись слезы. Гун и другие воины, склонив головы, стояли в скорбном молчании. Ван Шисюн заплакал.

— Медлить нельзя! Утром сюда нагрянут государевы солдаты. Вы можете спрятаться на озере Небесная Пустошь. Там живет несколько семей рыбаков, на которых можно положиться.

Ван Гэ достал золото и жемчуг. Половину драгоценностей он сразу же отдал двум Дунам. Он велел им сменить фамилию и, переодевшись торговцами, идти в Линьань и рассказывать повсюду, что Ван Гэ не мыслил мятежа, а что его довел до бунта уездный Хэ. Словом, они должны объяснить людям, как произошла досадная несправедливость. Вторую половину драгоценностей Ван передал Гуну и попросил его укрыть трехлетнего внука в волости Уцзюнь.

— Начальство, конечно, решит, что я подамся на север, дабы связаться с врагами. Вряд ли им придет мысль, что я затаюсь где-то поблизости… А когда шум позатихнет, направляйтесь в Суйаньский уезд, что под Яньчжоу — к моему старшему брату Ван Шичжуну. Он вас приютит.

Оставались иноходцы, которых Ван решил подарить друзьям, но Гун от них отказался.

— Масти они необычной, их сразу приметят. На них далеко не уедешь!

— Чужим я тоже их не оставлю! — вскричал Ван и, подняв меч, зарубил любимых коней. Во многих местах поместья запылали костры, пламя взметнулось к самому небу. Освещенные багровыми отблесками, Ван Гэ и его друзья расстались, смахивая слезы, выступившие на глазах. Жена Шисюна, узнав о решении свекра увести мальчика, оглашая воздух рыданиями, бросилась в огонь. Да! Если бы в свое время Ван внял словам невестки, вряд ли он пережил бы такой страшный день. Правильно говорится в стихах:

Как бы ни каялся и ни убивался сейчас Ван Гэ, помочь было ничему уже нельзя!

Когда небо посветлело, он велел своей дворне расходиться, кто куда хочет, а сам с женой и сыном, слугой Лю Цином и еще тридцатью верными людьми направился к озеру Небесная Пустошь, что в уезде Ванцзян. На берегу стояли пять рыбацких баркасов, в которых беглецы поплыли к камышовым зарослям, где намеревались укрыться.

Здесь наша история вновь разделяется на две части, и сейчас мы расскажем об аньцинском правителе области Ли. Бумага из Сусуна привела его в смятение. Составив срочный доклад начальству, он отправил в уезд приказ собрать войска против мятежника. Военный инспектор области Цзянхуай в бумаге, представленной трону, еще больше раздул события. Вскоре Сын Неба повелел Тайному Совету дать распоряжение местному командующему гарнизоном немедля двинуть войска всех ближних волостей против мятежников, захватить бунтарей и уничтожить. Под началом Лю Гуанцзу набралась большая армия из четырех или пяти тысяч солдат. Командующему было уже известно, что Ван Гэ сжег свое поместье и подался в плавни, поэтому он приказал воинам сесть в лодки и преследовать противника по воде, а отряду из Пинцзяна велел перерезать дорогу и преградить путь мятежников к отступлению.

Надо сказать, что командиры государевых войск, понаслышавшись о беспримерной отваге Ван Гэ и храбрости его многочисленных сподвижников, боялись встречи с ним и не отважились углубляться в плавни. Те, что командовали войсками на суше, остановились возле Ванцзяна, а те, кому было велено преследовать врага в лодках, кружили вдоль залива у самого берега. Солдаты занялись грабежом и тратили попусту казенный провиант. Так прошло больше двадцати дней. На озере по-прежнему было тихо.

Среди государевых солдат нашлись смельчаки, которые на легких и быстрых лодках подплывали к плавням, надеясь получше разведать обстановку. Они видели вдалеке, в зарослях тростника, неисчислимые огни и слышали гул барабанов и гонгов, но приближаться не решались.

Прошло еще несколько дней, и лазутчики донесли, что огни на озере потухли, а звуков не слышно. Командиры приказали вывести суда из залива. Многочисленные лодки с развевающимися стягами, под гром барабанов и гонгов и воинственные крики солдат поплыли к середине озера. Однако никаких судов противника они там не увидели, даже рыбацкие баркасы и те пропали неизвестно куда. Солдаты осмотрели камыши, в которых недавно горели огни, и не увидели ни души. Стояли лишь несколько обуглившихся и развалившихся баркасов, а возле них громоздились кучи стружек и соломы. По мелководью бродили едва двигавшиеся от голода козы. К ногам животных были привязаны большие барабаны, издававшие громкие звуки от ударов козьих копыт. Огонь поднимался от стружек и сухостоя, подожженных заранее. Значит, Ван Гэ давным-давно ушел с озера и подался по реке на восток. Командиры государевых войск, встревоженные тем, что они упустили преступника, устремились за ним в погоню. Приблизившись к устью, они заметили пять рыбацких баркасов, в которых сразу же признали те, что стояли на озере. На палубе одного из них виднелась фигура человека. Когда суда сблизились, солдаты перепрыгнули на борт и, схватив незнакомца, потащили его к своему начальству.

— Меня зовут Пань Су! Я мелкий торговец из Сычуани, — закричал человек со слезами в голосе. — Три дня назад я, закончив свои дела, вместе с родственниками на двух больших судах приехал сюда. Неожиданно мы столкнулись с бандитами, которые напали на нас со своих рыбацких лодок. Их главарь (он назвался Двенадцатым Ваном) велел нам поменяться с ними судами, потому как хотел разместить своих людей на наших больших лодках, только мы не согласились. Тогда бандиты выхватили мечи и закричали, что нас прирежут, и мы, понятно, уступили. Взгляните, милостивые господа, разве в таких посудинах доплывешь до Сычуани? Горе нам, горе! Где мы теперь найдем свои лодки?

Начальники устроили совет.

— Ясно, что лодки торговцев захватил Ван Гэ, который назвался Двенадцатым Ваном, — сказал один. — Очевидно, большинство его людей разбежались, а оставшиеся разместились на этих судах. Теперь-то мы с ним справимся. Будем преследовать!

И они устремились в погоню.

Когда отряд добрался до Скалы Сбор Камней, они увидели на воде множество боевых судов. Оказалось, это пришли войска из Тайпинского уезда, посланные с задачей перерезать мятежнику путь, если тот попытается проскользнуть. Солдаты проверяли все проходившие мимо скалы суда. Командиры отрядов встретились, чтобы обсудить обстановку.

— Ван Гэ удалось скрыться с озера и пробраться в Янцзы, — сказал начальник войск из Аньцина. — Там он захватил два больших торговых судна, на которых разместил семью и всю свою челядь. Он должен был пройти мимо скалы, но почему-то его здесь никто не заметил, хотя я его преследовал по пятам. Не знаю, в чем дело!

— Значит, этот бандит и меня обвел вокруг пальца! — воскликнул второй командир. В его голосе слышалась тревога. — Два дня назад под вечер здесь действительно проплывали два судна, на которых ехало много людей с детьми, очевидно, одна семья. Их глава, назвавшийся военным ревизором Ван Чжунъи из провинции Сычуань, посетил меня на борту, одетый в полную парадную форму. Он рассказал, что срок его прежней службы истек и он, получив повышение, едет сейчас на новое место. Конечно, это был Ван Гэ… Вот только куда он теперь девался?

Военачальники судили да рядили, что делать дальше, но было ясно одно — мятежника они прозевали и скрыть это было уже невозможно. Надо было срочно искать оправдание перед начальством. Узнав о новости, правитель области пришел в большое волнение. И не удивительно, ведь этот Baн Гэ все время ускользал от него, будто дух. Правитель обратился за помощью к Тайному Совету, испросив разрешения объявить награду за поимку преступника. Повсюду развесили портрет Ван Гэ с подробным описанием его внешности. В бумаге говорилось, что за поимку мятежника объявляется награда в десять тысяч связок монет и обещается повышение на три ранга. Если же схватят жену или кого из родни, тому назначается награда в три тысячи связок и повышение на один ранг.

А теперь нам пора вернуться к Ван Гэ, который с семьей и челядью на двух больших судах плыл в это время к озеру Тайху. Он хорошо знал, что солдаты преследуют его по пятам и могут вот-вот схватить. Поняв, что на Тайху ему от них не уйти, он затопил лодки, а семью отдал на попечение знакомых рыбаков, щедро им заплатив за хлопоты и пообещав, что через год он вернется. Сыну своему Шисюну и слуге Лю Цину он наказал идти с повинной в управу Увэйского округа к чиновнику, ведающему сбором налогов, и к начальнику уезда. Он велел им честно покаяться в своих прегрешениях и рассказать, что отец не помышлял о мятеже, а стал жертвой злого навета уездного Хэ. А в настоящее время отец-де скрывается в столице и ждет удобного случая объясниться, а потому слать за ним войска не надо. Ван Гэ сказал сыну, что действовать следует быстро, чтобы сохранить семью. Шисюн, выполняя волю отца, сделал все, как тот ему повелел. Начальник Увэйского округа, тщательно допросив явившегося с повинной Шисюна, отправил его под конвоем в Линьань, а сам, распорядившись о продолжении поисков Ван Гэ, отправил доклад в Тайный Совет.

Между тем Ван Гэ простился со своими ближними и, сменив платье, направился в Линьань. Несколько дней он прожил в городском предместье, ожидая вестей от сына, но так и не дождался. Ван вспомнил о старом приятеле Бай Чжэне, который служил в северном посаде чиновником по приему жалоб. Поздней ночью он отправился к северной заставе, где стоял дом Бая, и постучал в дверь. Бай Чжэн, напуганный визитом нежданного гостя, сначала не хотел его пускать.

— Брат! Не бойся! — сказал ему Ван. — Я не собираюсь тебя вовлекать в неприятности.

— Зачем ты сюда пришел, почтенный Ван? Ты же знаешь, что тебя всюду ищут!

— Решил явиться с повинной!

У Бай Чжэна отлегло от сердца.

Рассказав хозяину о своих обидах, Ван попросил помочь ему связаться с властями и поклялся, что готов дать любые показания.

— По крайней мере умру спокойно! — закончил он свой рассказ.

Гость остался ночевать, а на следующее утро Бай Чжэн отправился в Тайный Совет. Вана немедленно заключили в тюрьму при следственном приказе, и тюремные экзекуторы тотчас приступили к пыткам, чтобы узнать от него, где скрывается семья и кто его верные сподвижники.

— Жена и дети погибли во время пожара, — отвечал Ван на допросе. — В живых остался лишь сын Шисюн, который ушел в чужие края, и о нем я ничего не слышал. А воинами моими были окрестные крестьяне, но они все разбежались, имена их я запамятовал!

Экзекуторы много раз его жестоко пытали, но Ван ничего нового не сказал.

Надо сказать, что Бай Чжэн, сообщая о Ван Гэ, совсем не помышлял ни о наградах, ни о повышении в звании. Ему было жаль Ван Гэ, и, когда тот попал в тюрьму, Бай всячески старался ему помочь, зная тюремные нравы и порядки. Между тем линьаньские власти повсюду оповестили, что мятежник Ван сам явился с повинной. Узнали об этой новости и братья Дун. Они дали в областном ямыне взятку, и тюремщики сделали заключенному послабление, что позволило ему написать челобитную высшим властям. В ней он сообщал:

«Челобитная от вассала Ван Гэ, писанная в такую-то луну, такого-то года. В прошлом я возглавлял войска из верных и преданных людей двух Хуай, с коими намеревался, разгромив врага, освободить Центральную Равнину. Я желал лишь одного — умереть за Отчизну! Других помыслов я не имел. Однако ж нашелся злодей, который с темной целью оклеветал меня. Хотел бы я встретиться с ним, дабы при взаимном допросе разоблачить лжеца. Может быть, я и умру, но умру с пользой!»

Челобитная Вана дошла до самого императора, который повелел начальнику области Цзюцзян доставить в столицу братьев Чэн и учинить им допрос в следственном приказе. К этому времени в столицу пришла бумага от увэйских властей, а вслед за ней появился и Ван Шисюн, встреча которого с отцом была исполнена скорби и печали.

Наступил день суда, и в ямыне царило большое оживление. Для Ван Гэ явилось полной неожиданностью то, что против него выступают братья Чэн. Только сейчас он узнал, как возникло судебное дело, и новость его потрясла. Судья приступил к допросу истцов, но братья не смогли привести ни одного убедительного доказательства, кроме письма, которое в свое время Ван написал Хун Гуну.

Ван Гэ объяснил:

— В письме я действительно писал, что собираюсь выполнить уговор до осенних холодов. Только я собирался всего-навсего купить плавни в уезде Тайху. Это я и имел в виду.

— А где доказательства? — спросил судья. — Ведь Хун Гун исчез.

— Я слышал, что он сейчас как будто живет в Сюаньчэне. Можно за ним послать, и все прояснится, — ответил Ван.

Понимая, что иначе дело не решить, судья направил бумагу в область Нинго, а до получения ответа всех четверых заключил под стражу. Через несколько дней доставили под конвоем Хун Гуна в столицу. Лю Цину (а он до сих пор находился на свободе) удалось подкупить стражников, и те заранее во всех подробностях объяснили Хуну об обвинениях, которые выдвинули братья против Вана. Хун сразу понял, что обвинения не страшные, поэтому шел в суд смело. В ответе судье он рассказал, как он в свое время написал братьям рекомендательное письмо, в котором приглашал Вана в гости, чтобы тот сам мог посмотреть заозерные плавни. Хун объяснил подоплеку всей истории и причину недовольства братьев — им, как видно, мало заплатили в поместье Вана. Хун не преминул напомнить случай с шелком, что он хотел подарить братьям, но они отказались. Выплыл еще случай с ответным письмом Ван Гэ: братья спрятали его у себя и не передали Хуну. Затаив злобу, они в конце концов осуществили свой черный замысел — оклеветали ни в чем не повинного человека. Записав показания Хуна, судья велел привести из темницы Вана с сыном и братьев Чэн.

Когда Хун повторил свои показания, братья ничего не могли сказать в оправдание. Ван Гэ, давая свой ответ, сообщил о чиновнике Хэ Нэне из уезда, который, остановив свой отряд на полдороге, послал начальству клеветническую бумагу, где писал, что Ван будто бы оказал ему сопротивление. Понятно, что правитель области сильно разгневался. Судья задавал новые и новые вопросы, но все показания сходились. Судья, стремясь поскорее закончить дело, вынес такой приговор:

«В результате расследования установлено, что обвиняемый Ван Гэ, известный всем как отважный воин, совершать мятеж не собирался. Суть дела состоит в том, что братья Чэн, движимые злобой и завистью, исказили содержание письма. Из-за лживого донесения временного начальника уезда Хэ были подняты государевы войска, в чем, как выяснено ныне, Ван Гэ был совсем неповинен.

Тем не менее обвиняемый Ван, отказавшись сдаться и объяснить причины волнений, собрал вокруг себя шайку разбойного люда, убил чиновника Го Цзэ, а с ним несколько государевых солдат. Сей тяжкий проступок искупить невозможно. Впоследствии Ван Гэ решил прийти с повинной, а это свидетельствует о том, что он не хотел оказывать сопротивление. Надобно сказать, что в мятежных действиях участие принимал не один Ван Гэ, но много людей, которые разбежались, а имен их подсудимый не помнит. В одном из докладов уезда названо имя Лю Цина, коего мы распорядились искать и наказать, ибо преступник не должен ускользнуть из сети правосудия.

Мы затрудняемся утверждать, знал ли сын Вана о делах своего родителя. Из показаний, данных им в Увэйском уезде, следует, что Шисюн не помогал мятежникам, а посему, приняв его челобитную к сведению, возможно смягчить ему наказание. Постановляем бить Шисюна батогами и сослать на поселение за две тысячи ли. Ван Гэ, согласно закону, предать казни через четвертование, а голову выставить напоказ толпе. Исполнить незамедлительно!

Братьев Чэн по прозванию Барс и Тигр за облыжную жалобу бить батогами и сослать за тысячу ли. Суд над злодеем Лю Цином следует произвести, когда он будет схвачен. Хун Гуна за отсутствием вины отпустить. Временного начальника уезда Хэ Нэна за нерадивость, проявленную при поимке преступников, снять с должности и вычеркнуть из списка чиновников».

Отчет о суде был доложен государю, который утвердил приговор. Лю Цин, узнав новости, послал в тюрьму весточку, в которой советовал Ван Гэ принять яд, что тот и сделал. Он умер так, как говорилось в песенке, которую пели ребятишки у стен Сусуна. Помните? В ней были слова о красотке по фамилии Ван, которые намекали на Ван Гэ. В песенке говорилось о лодке, которую она украла.

Так получилось и с Ваном — ведь он, как известно, отнял суда у торговцев. В песенке были и слова о чарке вина, в которой не будет пользы. Ван Гэ принял яд, выпив его с подогретым вином.

Издревле говорилось, что детская песнь есть знак радости или горя, так как его вещает Зачарованная Звезда, принявшая облик ребенка. Ван Гэ, как мы знаем, не совершил больших злодеяний, однако то, что он сделал, сильно напугало власти, и они вынуждены были послать против него солдат.

Надо сказать, что история Ван Гэ вызвала волнения в других уездах и волостях, весть о чем, достигнув стольного града, весьма опечалила Сына Неба. Значит, как видим, не случайно появилась детская песенка, которая таила в себе предзнаменование.

Впрочем, оставим пустые разговоры и лучше расскажем, что случилось после смерти Ван Гэ, которого четвертовали в присутствии чиновников из следственного приказа, а голову выставили перед городскими воротами.

Верному Лю Цину ночью удалось выкрасть голову и спрятать останки хозяина, а потом он их захоронил в десяти ли от северных ворот города. На следующий день он рассказал Третьему Дуну, где находится прах, после чего отправился с повинной в следственный приказ. Лю Цин взял на себя вину за содеянные убийства и сознался в том, что он выкрал останки своего господина. Экзекуторы устроили ему жестокую пытку, желая выведать место захоронения, однако Лю Цин ничего не сказал. В ту же ночь он, не перенеся мучений, скончался в темнице. Впоследствии ему сложили стихи с похвалою:

Со смертью Лю Цина в следственном приказе посчитали дело Вана законченным, а Ван Шисюна и братьев Чэн отправили в ссылку. Братья Дун, оставшиеся на воле, использовали разные ловкие ходы, подкупили экзекуторов, потому во время наказания Ван Шисюн не особенно страдал. А вот Чэнам — Барсу и Тигру — досталось крепко. Да и во время пути они испытали много мучений, от которых Чэн Барс в конце концов заболел и умер, так что брат отправился в ссылку один. Потом он куда-то пропал, а куда — никому не известно. Что до Шисюна, то в дороге подкупленные конвоиры не придирались к нему без меры, а через триста-четыреста ли и вовсе отпустили его на волю, получив от Дунов кругленькую сумму. С тех пор Ван Шисюн скрывался на озерах и реках, обучая людей боевому искусству или занимаясь продажей снадобий. Но о нем мы пока рассказывать не будем.

Вернемся к Дунам. Забрав деньги, которые оставил им Ван, они отправились в Гусу на поиски Гуна и маленького внука Ван Гэ, после чего у рыбаков Тайху они разыскали других людей из семьи Ван. Три воина, переодевшись слугами, направились вместе с родней Вана в Суйаньский уезд под Яньчжоу, где жил старший брат Ван Шичжун. Узнав о случившемся, тот, понятно, весьма опечалился. Он оставил родственников брата под своим кровом, а Гун вместе с братьями Дун поселился неподалеку от поместья. Местные власти боялись тронуть их даже пальцем, так как они находились под защитой всесильного Ван Шичжуна.

Прошло полгода. О деле Вана стали постепенно забывать. Ван Шичжун велел Гуну и братьям Дун ехать в Конопляный Склон и узнать, что творится с прежним хозяйством. Оказалось, что там, как и раньше, добывают уголь, плавят железо, а всем хозяйством, которое когда-то принадлежало Ван Гэ, распоряжается теперь Цянь по прозвищу Четыре Двойки. Однако рыбаки с озера Небесная Пустошь подчиниться ему отказались.

— Предатель и злодей! — воскликнул Четвертый Дун, охваченный гневом. — Пользуется чужим добром и чувствует себя преспокойно! Я отомщу ему за нашего брата Ван Гэ!

Он схватился было за меч, собираясь сей же миг покарать Цяня, но Гун его остановил:

— Нельзя этого делать! Его могут поддержать местные крестьяне, ведь они тоже причастны к здешним делам. В одиночку нам их не одолеть, только людей насмешим! Лучше расскажем Шисюну, пускай он сам и решает!

И они поехали в Сусун. Так случилось, что Четвертый Дун вместе с Гуном проходили мимо дома покойного дуцзяня Го и кто-то из местных жителей, узнав воина, тотчас сказал Го Сину — слуге погибшего:

— Вон тот толстый коротышка — один из приближенных Ван Гэ. Его зовут Дун Сюэ, он четвертый по счету в семье.

«Врагу хозяина надо отомстить, и немедля!» — решил Го и, пропустив Четвертого Дуна мимо себя, неожиданно напал на него сзади и страшным ударом кулака свалил на землю.

— Хватай злодея! — заорал он. — Здесь приспешник мятежника Вана!

На крики из дома выбежали пять здоровенных молодцов. К месту происшествия поспешили прохожие. Гун, струхнув, улизнул, решив не помогать товарищу. Тем временем появился местный староста со стражниками, которые схватили Дуна, связали ему руки и, награждая тумаками, потащили в уездную управу.

В это время место начальника уезда все еще пустовало. Хэ Нэна, как известно, прогнали, а новый начальник еще не прибыл, поэтому всеми делами ведал уездный стряпчий. Понятно, что это дело он сам решать не посмел, а отправил Дуна в ямынь правителя области Ли, которому история Ван Гэ, как мы знаем, доставила много хлопот и неприятностей. Хотя бунт Ван Гэ и оказался чистой выдумкой, однако же история эта вызвала дурные последствия, чем высокое начальство осталось весьма недовольно. И вот нынче правителю опять доложили о злополучном деле. Снова дело Вана! Правителя будто по голове ударили. Ведь в свое время он уже доложил государю, и владыка повелел покарать преступников за гибель Го Цзэ.

— Снова раздуваете? Снова баламутите народ? — набросился он на местного старосту. — И этот тупица стряпчий! Зачем он послал сюда этого человека? — Правитель приказал немедленно освободить Дуна, и тот, избитый, сей же час отправился в Суйань. Го Син и староста пошли прочь, так ничего и не добившись.

Тем временем Гун по возвращении в поместье рассказал, что произошло: о Цяне по прозвищу Четыре Двойки, который захватил чужое хозяйство, о Дуне, которого схватили в уезде Сусун. Ван Шичжун знал, что Дуна должны отправить в область, поэтому сразу же послал своего человека в Аньцин, велел ему сунуть кому надо. И вдруг появился сам Дун, без шапки, растрепанный. И рассказал о своих злоключениях.

— Если бы не правитель Ли с его добротой, мне бы пришлось, быть может, расстаться с жизнью, — закончил он свой рассказ.

— Судя по тому, что сделал начальник области, о деле моего брата стали забывать, — сказал Ван. — Почтенный Дун! Ты, конечно, хлебнул горя, но зато принес добрые вести.

Через несколько дней Ван Шичжун с двадцатью челядинцами отправился в Конопляный Склон. Он намеревался поговорить с Цянем по душам, однако Цянь, узнав о предстоящем визите, этой же ночью убежал вместе с женой и детьми, бросив на произвол судьбы все хозяйство.

— Мне пользоваться вещами этого предателя унизительно! — сказал Ван, раздавая утварь местным угольщикам. Старый дом он снес, а вместо него построил новый. Для этой постройки он закупил дерева, а работники обожгли кирпич и сделали черепицу. Ван тщательно выяснил, как обстоит дело с плавильным хозяйством, и взял его в свои руки. Из Конопляного Склона Ван отправился на озеро Небесная Пустошь, где местные рыбаки, надеясь на его расположение, поднесли ему в дар ткани и деньги.

Озеро длиною в 70 ли вновь стало вотчиной Ванов. Ван Шичжун послал близких людей в областную управу и с помощью взяток крупным и мелким чиновникам получил бумагу на его владение. За десять с лишним месяцев, пока Ван Шичжун жил в Конопляном Склоне, он привел в порядок все дела и, оставив вместо себя двух слуг, вернулся в Суйань.

Через некоторое время скончался прежний император, и на престол взошел новый государь, который дал указ о всепрощении в Поднебесной. Вскорости в Суйань вернулся из ссылки Ван Шисюн. Встретившись с дядей, он горько заплакал, однако его печаль сменилась радостью, когда он узнал, что родные целы и невредимы. Сын его вырос, и дядя дал ему взрослое имя Цяньи, что значило Один Из Тысячи. Через несколько дней Шисюн сказал дяде, что он вместе с Дуном собирается ехать в Линьань, чтобы перезахоронить прах родителя.

— Это твой долг, и я перечить тебе не могу. Только скорей возвращайся, — сказал дядя. — Я уже сделал кое-какие приготовления для свершения похоронного обряда. На нашем Холме Боевых Рубежей много свободного места и расположение гор весьма благоприятно.

Ван Шисюн поехал вместе с Третьим Дуном. В дороге никаких происшествий не было, и уже через несколько дней они вернулись домой. Останки отца поместили в гроб, который предали земле в подходящий день. После похорон между дядей и племянником состоялся разговор.

— Хозяйство в Конопляном Склоне идет хотя и не плохо, но жить тебе там все же будет тяжело, так как у твоего отца было в этих местах много врагов, которые пустили о нем дурную славу… Как-то давно в глупой перебранке я обидел брата, и он, озлившись на меня, уехал в Мадипо и весьма там преуспел. И вот сейчас, чтобы загладить прошлую свою вину, я решил передать все хозяйство тебе. Ведь ты в этом деле не новичок, поэтому оставайся здесь, где находится могила твоего отца, за которой тебе удобно будет ухаживать, да и ему будет спокойней у Девяти Источников[257]… Ну, а я с семейством поеду в Мадипо. Мне бояться там нечего.

Ван Шисюн поблагодарил дядю с низким поклоном. В тот же день дядя передал племяннику счетные книги на хозяйство и объяснил дела. Дворню разделили поровну.

Наступил день, когда Ван Шичжун с семьей отправился в путь. С тех пор две ветви семьи стали жить в Суйане и Сусуне и между ними установились самые тесные связи. Жители Суйаня относились к Шисюну с почтением, так как помнили его дядю, сила и богатство которого снискали у всех уважение. Шисюн часто вспоминал жену свою Чжан — ту, что погибла в огне, и во второй раз уже не женился, посвятив жизнь воспитанию сына.

Впоследствии молодой Ван Цяньи сдал экзамены на военную степень и занял должность младшего военачальника в государевых охранных войсках. Внуки Шисюна добились не меньшей славы и почета.

Такова наша повесть, которая называется: «О том, как Baн Синьчжи смертью своей спас всю семью». Кто-то из потомков сложил такие стихи: