Заключенный на воле

Глава 30 ▼▼▼

По дороге обратно, в горное убежище Свободных, Лэннет шел позади всех, поскольку ему приходилось полагаться на очки ночного видения. Ему нужно было всего лишь не выпускать из поля зрения широкую спину идущего впереди Сула. Они шагали по узенькой тропинке уже как минимум два часа, когда Лэннет заметил, что Сул отстает от остальных, стараясь пристроиться рядом с ним.

Лэннет едва не рассмеялся вслух. Он хотел спросить Сула, нет ли у хайренцев какой-нибудь особой склонности вести конфиденциальные разговоры именно во время прогулок в темноте в лесной глуши. Но до него вовремя дошло, что вопрос здесь именно в возможности поговорить один на один. Когда боевой отряд расквартирован в полевых условиях, то с уединением возникают проблемы, а Свободные постоянно жили в таких условиях. И все же это было забавно. Сперва Трей, потом этот юнец, после налета на энергостанцию в Ясиле… Лэннет попытался вспомнить имя того бойца и не смог. Когда он был среди Стрелков, он знал каждую живую душу, находящуюся у него под командованием.

Однако у него не было времени поразмыслить над этим неприятным открытием. Сул сказал:

— То, что вы говорили об этом умершем пленнике… ну, про свое дело, и все такое… Это было хорошо сказано.

Не понимая, к чему он клонит, Лэннет просто негромко хмыкнул. Затем, после недолгого раздумья, спросил:

— Здесь можно говорить, не опасаясь неожиданностей? А то с меня хватит представителей дикой природы Хайре.

Сул хихикнул:

— Если мы ни на кого из них не наскочим случайно, то они на нас не нападут. — Затем его голос вновь стал серьезным: — Этот налет будет для Улласа неожиданностью. Он предпримет ответные меры.

— С этим ничего не поделаешь.

— Да, я знаю. И все же… Ты не считаешь, что в этом мы похожи на того пленника? Я имею в виду — у него тоже не было выбора, после того как Этасалоу?..

В ответе Лэннета прозвучала горечь, удивившая его самого:

— Мы все порою делаем неверный выбор. За погибшего выбор сделали другие. Быть может, ему повезло.

— В этом есть доля правды. Если нас силой принуждают сказать «да» или «нет» и мы подчиняемся этой силе, то мы теряем… — Он осекся, так и не произнеся «самих себя».

Сул умолк. Разговор был окончен.

Когда они вернулись в подземный лагерь, Лэннет никак не мог уснуть. В голове у него роились несвязные обрывки мыслей. Ни одна из этих мыслей не задерживалась достаточно надолго, чтобы он мог сосредоточиться на ней. Пока наконец перед его внутренним взором не предстала Астара.

Лэннет открыл глаза. Вокруг была лишь темнота, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было чье-то негромкое посапывание. Лэннет вновь опустил веки. Медленно, словно сгусток тумана, обретающий плоть, Астара возникла перед его взором.

— Прошу тебя, юный воин, позволь мне остаться, — произнесла она. — Не прогоняй меня.

Когда Лэннет подумал, что он мог бы сказать ей в ответ, он услышал в своем сознании собственный голос:

— Ты и прежде пыталась чего-то требовать от меня. Теперь я нахожусь дальше от тебя, чем когда бы то ни было. Оставь меня в покое.

— Неужели ты не можешь понять, что чем дальше ты от меня, тем дальше ты от всего, что ты любишь? Где же та уверенность в себе, та свобода воли, которую я так уважала в тебе? Ты стал совсем другим человеком, и с каждым днем изменяешься все больше. Спроси себя: если ты для меня потерян, то кто подберет то, что я потеряла?

— Я остаюсь верен своим чувствам. Я никогда не принадлежал тебе. Или Люмину. Или кому бы то ни было.

— А как насчет императора Халиба?

— Верность ему — неотъемлемая часть меня самого. Я поклялся. И никогда не отказывался от этой клятвы. В то время как ты угрожаешь отказаться от меня!

В голосе старой женщины появились новые интонации, подобные отточенной стали:

— Соберись с мыслями. Сперва ты прогоняешь меня, затем обвиняешь меня же в предательстве? Что за лживый язык болтается теперь у тебя во рту, капитан!

Стыд и смятение породили слова, о которых Лэннет пожалел, едва успев произнести их:

— Я не сказал ни слова лжи. Это все тот же старый спор между нами. Я не принадлежу твоему Взыскующему. Я относился к вашей вере с приязнью, но не принимал на себя никаких обязанностей по отношению к ней и ни в чем не клялся. Но ты хотела получить больше, не так ли? А теперь ты понимаешь, что тебе не удалось обратить меня в свою веру, и потому одновременно оплакиваешь меня и угрожаешь мне.

Астара вскинула голову. Ее свободная рука — не та, что сжимала посох, — судорожно дернулась. У Лэннета возникло неуютное ощущение, что он видит внешнее проявление гнева, бурлящего в душе Астары. Страх коснулся сердца капитана — страх перед вещами, лежащими вне его понимания. Однако голос Астары был спокоен:

— Ты слишком хорошо соблюдаешь свою клятву. Ты перестал быть самим собой. Солдат уступил место интригану.

Прежде чем продолжить, она умолкла ненадолго и вздохнула.

— И все же те узы, которые накладывает на меня любовь, не менее прочны, чем те, что связывают тебя. Я не могу лишить тебя своей заботы. Куда бы человек по имени Вэл Борди ни повел моего друга Лэннета, я должна следовать за ним.

— Как хочешь. — Теперь Лэннет испытывал не только стыд, но и боль. Он постарался забиться как можно дальше в глубину собственного сознания. Образ старой женщины сделался расплывчатым. И тогда Лэннет перешел в наступление, стараясь причинить ей ту боль, которую чувствовал сам.

— Я буду кем угодно и чем угодно, если это необходимо. Нэн Бахальт была послана сюда. Я был послан сюда. Здесь беспрепятственно процветает зло — зло, которое мне приказано уничтожить. Ты и такие как ты — вы, владеющие огромной силой — не имеете никакого права жаловаться на мои действия — ведь они ведут к тому, чего вы хотите! И что вам за дело до того, какую выгоду эти действия принесут мне? Или Нэн? Я спасу ее. Я убью Этасалоу. А вы все равно будете недовольны. Вы всегда хотите большего.

— Вот, значит, как…

Образ Астары дрожал, словно колеблемый волнами жаркого воздуха. В каком-то внезапном порыве Лэннет потянулся к ней, желая сказать ей, что он не изменился, что он по-прежнему друг ей. Ему хотелось заверить старую женщину, что его слова исторгнуты обидой, что он по-прежнему остается тем человеком, которого Астара называла «мой юный воин». Но пока он вел безмолвную борьбу с самим собой, она произнесла:

— Я должна покинуть тебя. Я дарую тебе свое благословение. Увидим, что из этого получится… и еще очень многое. Позднее мы рассудим, к чему приведет выбор каждого из нас.

Лэннет почувствовал, что ее уход на самом деле был отступлением, уклонением от спора. Тяжесть потери навалилась на него, не позволяя ему подумать ни о чем ином. Он уснул. Следующее утро было для Лэннета сплошной пыткой — до тех пор, пока взволнованный голос Сула не заставил его встретиться лицом к лицу с внешним миром.

— Пришло сообщение от Бетака. Он прислал сведения относительно Имперского Крыла. У него есть голографическая модель Крыла — архитектурный план. Через несколько дней он получит данные об охране. Должно быть, на него работают все агенты Свободных и все нонки.

— Тем больше языков, которые могут что-нибудь нечаянно сболтнуть, — хмуро пробормотал Лэннет. Следующие его слова были более разборчивы: — Я хочу сам осмотреть это место. Слова и картинки не смогут охватить все.

Сул побледнел.

— Вы хотите сказать — пойти туда? Во Двор?

— Я должен осмотреть все подходы, все пути отступления. Я не могу планировать налет, если не знаю всех деталей.

Волнение Сула было столь явным, что привлекло внимание остальных. Среди них была и Трей.

— Вы вообще не должны появляться там! — заявила она. — Вы слишком ценны для нас.

Лэннет кивнул.

— Я ценен, потому что знаю, как выполнять свою работу. Кроме того, со мной может пойти кто-нибудь еще.

Из группы собравшихся около них повстанцев выступил Джарка.

— Я иду.

Его тон и манера поведения явственно говорили Лэннету: «Попробуй-ка не взять меня!» В ту же секунду вперед шагнул Реталла. Он встал, ссутулясь, рядом с ощетинившимся Джаркой. На лице его красовалась почти наглая полуулыбка. Реталла ничего не сказал, только посмотрел на Лэннета и моргнул. Судя по всему, он был настроен не менее решительно, чем Джарка.

Настроение Лэннета несколько улучшилось.

— Значит, мы идем втроем. Разведгруппа. Все нормально. И нечего волноваться.

— Я тоже иду, — сказала Трей.

Помрачнев, Лэннет возразил:

— На этот раз — нет. Если придется удирать, мы, возможно, будем вынуждены ввязаться в драку.

— А где же ваше «нечего волноваться»? Или вам кажется, что если вы втроем станете шататься по городу, словно пьяные лизо, то вы будете менее заметны, чем, скажем, мы с Реталлой — если мы притворимся парочкой, которая шляется по магазинам и глазеет по сторонам?

Взглянув на Джарку и Реталлу, Лэннет понял, что они откровенно наслаждаются его смущением. Вновь переведя взгляд на Трей, Лэннет сказал:

— Дурацкая идея.

Вместо того, чтобы рассердиться, Трей резонно заметила:

— Я выгляжу совершенно безобидно. Я могу задавать вопросы людям, которых вы перепугаете до икоты. И я могу войти туда, куда вас не пропустят.

Прежде, чем Лэннет сумел что-либо возразить, Реталла произнес:

— Она права.

Лэннет метнул на него хмурый взгляд, и Реталла успокаивающе поднял руку:

— Я не говорю, что вы должны взять ее. Вы главный в этом деле, вам и решать. Но все, что она сказала, — верно. И вы знаете, что это так.

Трей предприняла еще одну попытку:

— Когда вы впервые явились сюда, то использовали меня, чтобы продемонстрировать, что каждый из нас способен нести собственную ношу. Или это были просто слова?

Лэннет постарался сдержать нервную дрожь, однако по лицам своих товарищей понял, что ему это не удалось.

— Ну хорошо, — сказал он и покачал головой. — Однако я думаю, что лучше было бы поступить иначе.

Лэннет направился прочь, но Реталла последовал за ним. Когда они остались одни, Реталла сказал:

— Я знаю, вам не нравится то, что вам пришлось уступить. Но вы поступили правильно.

— Вы так думаете? — В голосе Лэннета прозвучало не просто сомнение. Его тон был явно вызывающим.

Реталла немедленно принялся оправдываться:

— Она так же надежна, как любой мужчина. Я знаю о ее разговоре с вами — она беспокоилась, что не сможет справиться с делом. Мы все иногда чувствуем себя так. Но она — одна из нас. И она вправе рассчитывать, что к ней будут относиться как к равной.

— Очень мило. Кстати, о правах. — Лэннет отвел взгляд и встряхнул головой. — Я могу послать ее на дело, с которого она не вернется. Возможно, я буду заранее знать, что она не вернется. И все же я сделаю это, Реталла, и не потому, что это мое право, а потому, что это — моя обязанность. Когда это случится, я не буду думать о ее правах. Я буду думать о том, сколько людей поплатится жизнью, если она потерпит неудачу. Ты сказал, что хочешь, чтобы я относился к ней так же, как ко всем остальным. Вспомни это, когда всем нам придется тяжко. Я не хотел брать ее не потому, что она женщина. А потому, что я не уверен, какую позицию она занимает. Но теперь она идет с нами. Посмотрим, что из этого получится.

Со своей обычной, чрезвычайно обманчивой медлительностью Реталла произнес:

— Ты сказал, что я не смогу сделать тебя со второй попытки. И все же я могу попробовать, ты, мерзкий ублюдок. Неужели у тебя совсем нет никаких чувств?

Лэннет оглянулся назад, на Трей, оживленно беседовавшую с Джаркой и Сулом. Не так давно его еще волновало, что Сул, Реталла — да и все они — думают о нем, Лэннете. Теперь это не имело смысла.

— Ваши люди привели меня сюда, чтобы использовать в своих целях. Как оружие. Я буду выслушивать ваши глупости и отвечать вам так, как будто у вас есть хоть капля мозгов. Но не смей даже заикаться о том, что я чувствую, а что — нет. Никогда. Ясно? — резко развернувшись, Лэннет угрожающе подался в сторону Реталлы.

К чести Реталлы следует отметить, что он не отшатнулся, встретив тяжелый взгляд Лэннета. Однако что-то неуловимо изменилось, и теперь во всей фигуре Реталлы читалась не агрессия, а опаска.

Ладонь Лэннета опустилась на рукоять меча.

— Я задал тебе вопрос. Отвечай.

Усмешка Реталлы чуть дрогнула:

— Вполне ясно.

Это были не те слова, которые хотел услышать Лэннет, а в голосе, которым эти слова были произнесены, звучала раздражающая нотка непокорности — попытка сохранить лицо. И все же Лэннет повернулся и пошел прочь.

Его трясло. В течение нескольких секунд им овладело желание убить Реталлу. Человека, которого он хотел бы считать своим другом. А теперь…

В кого он превратился?

Ренала подняла голову и посмотрела на Марда, вошедшего в смотровую. Тот резко остановился и обвел стены пристальным взглядом. Ренала вздохнула и ответила на вопрос Марда прежде, чем он успел задать его вслух:

— Здесь нет подслушивающих устройств. Я сто раз тебе это говорила. Мои люди постоянно проверяют помещение.

Мард состроил гримасу.

— Ты же знаешь, что Уллас не поверил в эту околесицу насчет лабораторного халата, который якобы заглушал твой разговор с Этасалоу. И я тоже не поверил. Тебе никого не удалось одурачить.

Ренала широко распахнула глаза, придав своему лицу выражение оскорбленной невинности:

— Это правда. Тебе стоит попытаться хотя бы иногда говорить правду. Вспомни, что стало причиной того, что ты попал под наблюдение? Не твоя ли собственная ложь?

Расстегнув рубашку, Мард уставился на упругую ленту, опоясывавшую его грудь.

— Это унизительно. Это хуже, чем сидеть в тюрьме. Проклятый монитор записывает все движения моего тела, все мои действия.

— Должно быть, это ужасно, — вздохнула Ренала с насмешливым сочувствием. — Но могло быть и хуже. Что, если он передает не только то, что ты делаешь, но и все, что ты говоришь? Ты не пробовал поднапрячься? Говорят, это ужасно, когда лента сдавливает легкие так, что ты не можешь дышать. Представь себе, каково это — задыхаться, умолять о глотке воздуха и…

— Да заткнись же! Мне и так достаточно тошно, без твоей глупой болтовни. Ты уверена, что это устройство взрывается? Кто-нибудь пробовал проверить?

— Очень многие пробовали. Говорят, кое-кому удалось даже выжить после этого. Попытайся сам. Просто выйди из Имперского Крыла. Или, может, лучше сказать — выплеснись? — Ренала весело рассмеялась.

Мард оскалил зубы.

— Я мог бы рассказать Улласу о твоем разговоре с Этасалоу. Тогда он узнал бы, что ты соврала насчет этого дурацкого лабораторного халата. И напялил бы на тебя точно такую же электронную удавку, как на меня. Как бы тебе это понравилось, а, дорогуша?

— Ты никому ничего не скажешь. Я тебя знаю. Этасалоу — твой единственный шанс выжить на этой планете, а связаться с Этасалоу ты можешь только через меня. Советник Уллас сказал, что ты останешься здесь, под надежной охраной, вместе с нашими знаменитыми гостями.

— Не забывай, кто послал меня. Ты должна помочь мне.

— Я клялась Люмину. Для меня не существует иной верности. Даже верности самой себе. Я поддалась искушению, но покаялась в этом. Люмину угрожает опасность со всех сторон. Я буду защищать свою религию от всего и вся. В том числе и от тебя. Советник Уллас полагает, что он вырвал у тебя ядовитые зубы. А я думаю иначе. Я буду присматривать за тобой. И за ними. — Ренала махнула рукой. Мард знал, что она имеет в виду Бахальт и принца Дафанила.

— О да, это опасная парочка! Можно сказать, они держат в руках всю империю. — Мард, посмеиваясь, застегнул рубашку. — Они так же беспомощны, как я. Или как ты.

Ренала прошествовала к двери и остановилась там в величественной позе.

— Ты ошибаешься, и ошибаешься во всем. Советник похвалил меня за то, что я не потеряла спокойствия, когда командор Этасалоу заставил меня напялить этот халат. Я дала советнику полный отчет обо всем, что было сказано. Он действительно доверяет мне и знает, что ты лжец. А что касается Дафанила и Бахальт… они пешки в игре, которой я не понимаю и даже не стану притворяться, что понимаю. Меня это не волнует. Моя единственная цель в эти смутные времена — защитить Люмин.

И она быстро удалилась.

Мард яростно забегал по смотровой. Рывком распахнув рубашку, он схватился за ленту-передатчик, стягивавшую его грудь. Однако Мард был достаточно осторожен, чтобы не тянуть слишком сильно. Человек, надевавший на него эту ленту, предупреждал, что от посторонних воздействий она может разрегулироваться.

Что касается Реналы, то она мерила коридор широкими шагами, пребывая в весьма приподнятом настроении. Быть может, советник Уллас и не выразил ей свое одобрение по поводу ее действий в лаборатории Этасалоу, однако он понял, что Ренала ничего не могла поделать. Ренала вспомнила: сначала она немало понервничала, видя, насколько спокоен Уллас, невзирая на столь досадные обстоятельства. И все же он был весьма вежлив. Почти обходителен.

Все шло отлично. «И к тому же я назвала Бахальт и Дафанила пешками не только ради красного словца», — подумала Ренала. Потому что именно пешками они и были. Так же, как Мард. Никто из них не был настолько умен, как хотелось бы им самим верить. Если бы они и вправду были умны, то разве доктор Ренала закончила бы очередную партию, имея на руках три пешки, за которые так яростно сражались два якобы великих игрока? И почему эти два якобы великих игрока даже не заподозрили, что доктор Ренала умеет играть в эту игру не хуже них?

Все это служило доказательством силы Люмина.

Теперь, когда Ренала ясно видела, какую ошибку она совершила в жизни, она не могла не осознать, что только Люмин мог указать ей ее истинное место. Ее великолепный ум и чистосердечные устремления не значили бы ничего, если бы Люмин не главенствовал над всеми ее помыслами. Защищать Люмин. Вот что она должна делать.

А Люмин защитит ее.

Однако ее вере был нанесен сокрушительный удар, когда Ренала вошла в свой кабинет и обнаружила, что там ее ждет командор Этасалоу.

Этасалоу подождал, пока к Ренале вновь вернется самообладание. Сдержанная улыбка лишь подчеркивала напряженность, полыхавшую в его взгляде.

— Здесь никого больше нет, доктор, — произнес наконец Этасалоу. — Я отослал всех. Я сказал им, что я нездоров и хочу поговорить с вами наедине.

— Зачем?

С озабоченным выражением на смуглом лице Этасалоу пояснил:

— Советник Уллас изолировал принца Дафанила, мою племянницу и этого лживого двойного агента, Марда. Может случиться так, что мою племянницу и принца попытаются забрать отсюда. Этого не должно произойти.

— Что… что вы собираетесь сделать?

Этасалоу слегка расслабился. Сетка морщинок в уголках его глаз исчезла.

— Многое, дорогая доктор Ренала. Много такого, о чем вы предпочли бы не знать. Точно так же, как предпочли бы не знать об истинной миссии Марда на Хайре.

Ренала постаралась успокоиться.

— Он послан Солнцедарительницей. И все же я никогда не позволила бы ему сделать это.

— Да, вы бы не позволили. Вы преданы Солнцедарительнице, но вы не знаете ее подлинной натуры.

— Я не буду слушать святотатственные речи и призывы к мятежу. Я…

— Вы говорите, не слушая, — прервал ее Этасалоу и продолжил: — Я хотел бы отдать веру перестроенных людей Люмину. А не Солнцедарительнице. Она строит заговоры, пытаясь уничтожить меня. И сейчас, планируя мое убийство, она позорит свой сан, выставляя себя всего лишь заурядной придворной интриганкой. Я же предложил бы свою службу только правителю, достойному доверия.

Ренала почувствовала, как на спине у нее выступает пот.

— Это чрезвычайно опасные слова, командор.

Этасалоу тихо торжествовал.

— Вот видите! Ваша интуиция столь сильна, что вы буквально угадываете мои мысли. Помогите мне, и Люмин станет единственной религией на Хайре. И вы будете духовным вождем. Вы, Ренала. Только вы, во славе.

— Солнцедарительница? — Ренала не смогла заставить себя произнести весь вопрос целиком. Она прошептала это слово, которое в течение всего разговора маячило перед нею, словно приманка, — прошептала в надежде, что Этасалоу скажет ей то, что она жаждала услышать, то, о чем не осмеливалась думать.

И когда Ренала услышала ответ на свой вопрос, у нее перехватило дыхание.

— Наша святая обязанность — хранить Люмин незапятнанным и исполненным чести. Я должен заполучить Дафанила. Я должен заполучить Хайре. А если они у меня — значит, вся империя лежит на моей ладони. И в моей империи не будет места для той, что ныне называет себя Солнцедарительницей. Этот титул будет принадлежать той, кому я верю. Моей соратнице.

Этасалоу встал, подошел к Ренале и взял ее ладонь обеими руками.

— Помогите мне.