Закулисные страсти

«Амороза» без грима. Элеонора Дузе и Габриэле Д’Аннунцио

Однажды, уже будучи прославленной актрисой, Элеонора сказала об одной своей великой предшественнице: «Совершенство искусства и жизни». Эти слова в полной мере можно отнести и к самой Дузе. Многие современники, отмечая несомненный величайший талант актрисы, восторгались и ее душевными качествами: «…такой прелестный в жизни человек», – говорили они.

Один из истинных ценителей театрального искусства, князь Сергей Михайлович Волконский, писал о Элеоноре Дузе с удивительной нежностью: «Ни одна артистка, из известных людям нашего поколения, не сумела завоевать столько сердец, как Дузе. И не любовь мужчины к женщине я здесь разумею; я разумею оценку ее духовного существа, оценку человека человеком, безразлично какого пола. Лучшие люди, люди далекие от театральной жизни, люди, интерес которых к личности артиста никогда не перешагивал через рампу, почитали Элеонору Дузе как одно из самых духовно-красивых явлений человеческой природы, и дух высокой дружбы всегда окружал ее, когда щепетильность светская могла бы внушить отчуждение к страданиям ее больного сердца. Помимо изумительного своего таланта Дузе – личность, характер; это – душа, ум. И все – своеобразие, и все – в исключительной степени, и все – редчайшего качества».

Элеонора Дузе родилась 3 октября 1858 года в гостинице «Золотая пушка» в итальянском городе Виджевано. Всего через два дня после рождения девочку, по обычаю, существовавшему в Ломбардии, понесли крестить в специальном золоченом стеклянном ларце, дабы защитить невинную душу от злых духов. По дороге в церковь маленькая процессия встретила роту австрийских солдат, которые решили, что в таком красивом ларце могут нести только святые реликвии – вся рота вытянулась по стойке «смирно» и отдала честь.

Вернувшись после крещения дочери в гостиницу, отец Элеоноры подошел к жене и взволнованно сказал: «Я к тебе с доброй вестью – только что солдаты отдали честь нашей малютке. Это хорошее предзнаменование. Вот увидишь, в один прекрасный день наша дочь выбьется в люди».

Родители Элеоноры были бродячими артистами. Отец, Алессандро Дузе, унаследовал профессию от своего отца – знаменитого Луиджи Дузе, последнего из крупных представителей комедии дель арте. К сожалению, по наследству талант не передался – Алессандро был довольно посредственным актером. Мать Элеоноры, Анжелика, была родом из крестьянской семьи и к актерскому ремеслу приобщилась, лишь выйдя замуж. Способностями к лицедейству она не блистала, как, впрочем, и остальные актеры маленькой бродячей труппы Алессандро Дузе. Зарабатывали они мало и часто бедствовали. Когда Элеонора подросла, она как-то спросила отца: «Почему мы всегда ездим в вагонах третьего класса?» «Потому что четвертого класса не существует», – вздохнул Алессандро.

Элеоноре было четыре года, когда ее впервые вывели на сцену. Она должна была представлять Козетту в инсценировке «Отверженных» Виктора Гюго. Этот выход она запомнила на всю жизнь. Внизу, в полутьме зала, сидела публика. Неожиданно какие-то грубияны стали бить ее по ногам, стараясь, чтобы она заплакала. Мама, стоявшая рядом, тихо зашептала: «Не бойся, это они нарочно, чтобы ты поплакала. Надо же повеселить публику». Полумертвая от страха, она тогда никак не могла понять, как эти люди, сидевшие внизу в облаках табачного дыма, могут веселиться, глядя на ее слезы…

Девочке удалось справиться со своими эмоциями, и она сделала все так, как учила ее мама. Актеры были очень довольны своей маленькой помощницей. И, став уже профессиональной актрисой, Дузе с полным правом говорила: «Я с четырех лет зарабатываю себе на жизнь».

Впервые ее имя появилось на афишах, когда ей было всего лишь пять лет. Это было 12 марта 1863 года. Элеонора снова играла Козетту. А в это время, в другом итальянском городе, родился Габриэле Д’Аннунцио…

В детстве Элеонора ничем особенным не выделялась, вся ее жизнь была подчинена театру, и она старательно твердила роли и столь же старательно исполняла их на сцене. В двенадцать лет она сыграла Франческу в трагедии Сильвио Пеллико «Франческа да Римини» – роль серьезную и не до конца понятную подростку. В четырнадцать лет она представляла шекспировскую Джульетту, которой было ровно столько же. Спектакль играли в Вероне, в амфитеатре огромной древнеримской арены.

Много лет спустя Элеонора рассказала о том, что с ней происходило в то майское воскресенье, своему возлюбленному – драматургу Габриэле Д’Аннунцио. А он вложил ее рассказ в уста героини своего романа «Огонь» Фоскарины: «…Слова лились с непостижимой легкостью, почти непроизвольно, как в бреду… Прежде чем слететь с моих уст, каждое слово пронизывало меня насквозь, впитывая в себя весь жар моей крови. Кажется, не было во мне такой струнки, которая нарушала бы удивительное состояние необыкновенной гармонии. О, благодать любви! Каждый раз, когда мне дано было коснуться вершин моего искусства, меня вновь охватывало то ощущение полной отрешенности. Я была Джульеттой…

Когда я упала на тело Ромео, толпа завопила во мраке столь неистово, что я ощутила смятение. Кто-то поднял меня и потащил навстречу этому реву. К моему лицу, мокрому от слез, поднесли факел. Он громко трещал и распространял вокруг запах смолы. Передо мной металось что-то красное и черное, дым и пламя. А мое лицо, наверно, было покрыто смертельной бледностью.

С тех пор никакой рев восторженного партера, никакие крики, никакой триумф никогда не приносили мне упоения и полноты чувств того великого часа».

Да, зрители – жители Вероны – были потрясены: им явилась настоящая Джульетта.

Всю сценическую жизнь Элеоноры Дузе публику изумляла одна удивительная особенность актрисы – она выходила на сцену без грима. Это понятно в четырнадцать лет, когда в гриме просто нет необходимости, но Элеонора не пользовалась им и в шестьдесят. Эта волшебная актриса умела перевоплощаться внутренне, причем так фантастически, что зрители напрочь забывали о ее возрасте и внешнем несоответствии образу.

Один американский режиссер видел Элеонору Дузе на гастролях в Соединенных Штатах, когда ей было шестьдесят шесть лет. Вот что он писал о своих впечатлениях: «Я вгляделся в нее. Боже милостивый! Старуха, совсем старуха! Такая хрупкая и тщедушная, что, кажется, ее можно сдуть со сцены с такой же легкостью, с какой задувают свечу. Бледное, почти прозрачное лицо – прекрасное, о да, поистине прекрасное, огромные темные глаза, вокруг них морщины. Как много у нее морщин! Глубокие, резкие, безжалостно прочерченные прожитыми и выстраданными годами. И она не прячет, не стыдится их, не пытается скрыть под гримом. Даже на бледных губах нет следов помады. Из-под пестрого платочка выбиваются волосы – совсем седые, белые, как первозданный снег!

Я почувствовал внезапную боль в сердце, словно его сдавили чьи-то стальные пальцы, и откинулся на спинку кресла; слезы застилали мне глаза. Какое мужество! И какая глубокая в этом печаль! Беспредельная печаль нашего мира, бесконечная печаль старости с ее страданиями. Я почти раскаивался, что пришел в театр. В программе было сказано, что в первом акте Дузе играет молоденькую крестьянку двадцати трех лет, мать грудного младенца, жену горького пьяницы… Возможно ли смотреть, как эта маленькая старушка изображает молодую мать, и не умирать от смущения и боли… Я не умер. О, жалкий маловер (да, да, конечно, я говорю о самом себе)! О, маловер! Прошло несколько минут, и я понял, как заблуждался в своем трусливом неверии. Свершилось чудо, одно из тех незабываемых чудес, которые всю жизнь потом служат источником вдохновения. Не успел я оглянуться, как светлая магия гения превратила Дузе, морщинистую, седую Дузе, в прелестную молодую женщину, полную юного трепета и сил. Не знаю, как это случилось – я ни о чем подобном не подозревал, пока не понял вдруг, что перемена произошла. Передо мною была юная женщина, в самом расцвете первой весны. Вот она сидит у колыбели младенца – юная мать».

Но вернемся к началу ее восхождения, к ее первому триумфу. Успех дочери увидел только отец. Мать Элеоноры, самый близкий и самый родной ее человек, была в это время в больнице – врачи нашли у нее туберкулез. Через два месяца Анжелика умерла.

Весть о ее смерти Алессандро и Элеоноре сообщили во время очередного представления. Пораженная в самое сердце девушка сумела доиграть пьесу, не проронив и слезинки. Когда же спектакль закончился, она бросилась на улицу, чтобы выплакать свое горе. Ей было очень, очень тяжело, и чувство какого-то безысходного одиночества охватило ее – и не отпускало всю жизнь.

Конечно, с ней рядом был отец, но и он мучительно переживал потерю своей любимой жены и предпочитал страдать без свидетелей, никого не пуская в свою душу.

Такое состояние руководителя труппы передавалось и остальным актерам. Дела шли все хуже и хуже, и в конце концов труппа Алессандро Дузе распалась.

Элеонору стали приглашать в другие театральные труппы. В 1874 году Элеонора вместе с отцом оказалась под началом Луиджи Педзана, человека довольно ограниченного, но актера весьма незаурядного. Репетиции с ним происходили очень напряженно: ему не нравилась простота и естественность Элеоноры, он требовал от нее традиционного исполнения роли. Когда она однажды возразила, он недовольно воскликнул: «И почему вы непременно хотите быть актрисой? Этот кусок вам не по зубам!»

Актеры труппы тоже не были в восторге от Дузе, она казалась им серенькой бесталанной мышкой, а ее сдержанность они принимали за высокомерие. Провинциальная публика, жаждавшая яркой внешности и пышных форм, на Элеонору просто не реагировала, а однажды вообще потребовала убрать ее со сцены – мол, нам «такая не подходит».

Лишь в двадцать лет она наконец подписала персональный контракт на роль «прима амороза» – первой любовницы.

В 1879 году, во время гастролей труппы в Неаполе, заболела знаменитая примадонна Джулия Гритти, и Элеонора заменила ее. В тот вечер в зале присутствовал Джованни Эммануэль, один из виднейших актеров своего времени, который по достоинству оценил талант молодой актрисы. Ему удалось убедить владелицу театра создать постоянную труппу с Элеонорой Дузе. Всего через несколько месяцев в журнале «Arte Drammatica» («Драматическое искусство») появилась первая рецензия на игру актрисы в спектакле «Гамлет»: «…Элеонора Дузе была идеальна, как видение, благородна, как принцесса, нежна, как дева, прекрасна, как Офелия. Да, она была настоящей Офелией!»

И с той поры, кого бы она ни играла – Джульетту, Офелию, Дездемону, Электру – критики неизменно восклицали: «Дузе – это настоящая Джульетта (Офелия, Дездемона, Электра)». Однако окончательное и полное признание пришло к ней после исполнения роли Терезы Ракен в одноименной чрезвычайно мрачной драме Эмиля Золя. Один из актеров, присутствовавший на спектакле, вспоминая через несколько лет о том вечере, писал: «Да, триумфальный успех того вечера трудно забыть». Успех был, действительно, оглушительный. Партнерша Дузе по сцене, знаменитая Джачинта Педзана, после окончания спектакля воскликнула: «Пройдет немного времени, и, уверяю вас, это хрупкое существо станет величайшей итальянской актрисой!»

Узнав о таком триумфе, Эмиль Золя прислал из Парижа телеграмму с выражением благодарности итальянским актерам.

После успеха «Терезы Ракен» Элеонору пригласили в драматический театр «Труппа города Турина», руководимый Чезаре Росси. Дебют ее в заглавной роли состоялся 19 августа 1881 года. И тут у Элеоноры начались трудности. Публика плохо приняла молодую актрису театра, и зал иногда почти пустовал. Расстроенная Дузе находила утешение в романе с Тебальдо Кекки, за которого вскоре вышла замуж.

В это время в Италию на гастроли приехала великая французская актриса Сара Бернар. Она сыграла несколько спектаклей и в Турине. Элеонора ходила на каждый и, как завороженная, ловила каждое слово, каждый жест «божественной Сары». В восхищении она воскликнула: «Вот артистка, достигшая вершин мастерства, она учит толпу уважать прекрасное и заставляет преклоняться перед искусством!»

Главный урок, который она вынесла для себя – художник, творец имеет право следовать своему собственному стилю, без оглядки на традиции и авторитеты.

После отъезда Сары Бернар Элеонора попросила руководителя труппы поставить пьесу Александра Дюма-сына «Багдадская принцесса» – эту пьесу, не имевшую успеха у зрителей в Париже, сумела спасти только Сара Бернар. Росси не считал еще Дузе способной на такой же «подвиг» и долго не давал своего согласия, но она упорно стояла на своем. Росси в конце концов разрешил – и после был этому очень рад. Элеонора Дузе покорила публику.

Затем были и другие роли, много разных ролей. Теперь ее имя знала вся Италия. Не все спектакли удавались, и в таких случаях Дузе всякий раз признавала, что «публика всегда права»: «Причину того, что роль не была принята зрителями, надо искать во мне. А не в них. И я найду ее, эту причину». Она действительно находила причину, и следующий спектакль вызывал овацию.

В 1884 году Элеонора была уже признанной знаменитостью, теперь ее величали не иначе как «дива».

Летом 1885 года Чезаре Росси повез свою труппу за границу, в Южную Америку. Этими первыми зарубежными гастролями начались для Дузе бесконечные скитания по всему свету.

В Аргентине публика не сразу приняла Элеонору – в большом зале ее голос терялся, и половина зала откровенно скучала. Но, как это было уже неоднократно, на следующем спектакле и она, и вся труппа вновь «победили» зал.

На этих гастролях она сошлась с актером Флавио Андо, что привело к разводу с мужем. Тебальдо Кекки остался в Аргентине, когда труппа вернулась на родину. Элеонора безоговорочно взяла на себя содержание маленькой дочери, не предъявляя к Тебальдо никаких претензий. Однако ей и самой некогда было заниматься ребенком, а потому все детство, отрочество и юность девочка провела в пансионах Швейцарии и Германии. До совершеннолетия она даже не знала, что знаменитая актриса Элеонора Дузе и ее мать – это одно и то же лицо…

В Италии Дузе рассталась с Чезаре Росси и его «Труппой города Турина», и вместе с Флавио Андо создала «Труппу города Рима». Репертуар Элеоноры становился все больше и разнообразнее. Итальянская театральная критика расхваливала любимую актрису на все лады: «Синьора Дузе играет в полном смысле слова по-своему. Манера ее игры совершенно индивидуальна, оригинальна, кажется порой небрежной, а между тем она продуманна. Кажется напряженной, а она органична, она не удивляет и не сражает вас “сильными средствами”, но соблазняет, очаровывает, привлекает каким-то ароматом правды, неотразимым обаянием непосредственности, трепетом страсти, которая клокочет, переливается через край и захлестывает всех сидящих в зале».

В конце 1889 года Дузе со своим театром отправилась на гастроли в Египет и Испанию и пробыла за границей целый год. Публика принимала знаменитую диву на ура, и Дузе решила последовать совету своего давнего друга – русского художника Александра Волкова, с которым когда-то познакомилась в Венеции, – она подписала контракт на гастроли в России. Это было в 1891 году.

Дузе приехала в Петербург в начале Масленицы, в разгар театрального сезона. Петербургские зрители, видавшие множество зарубежных гастролеров, недоумевали, почему Дузе выбрала для первого выступления в новой для нее стране успевшую уже всем надоесть «Даму с камелиями». Дело в том, что эта пьеса Дюма в то время каждый вечер шла в Михайловском театре. Ко всему прочему, петербургским театралам еще живо помнилось блестящее исполнение роли Маргариты Готье все той же Сарой Бернар. А вот Элеонору Дузе в Петербурге никто не знал…

Потому неудивительно, что на первом выступлении Дузе в Малом театре зал был почти пуст. Однако уже первые реплики Элеоноры заставили публику насторожиться. А дальше… Дальше – все, как всегда. Зал был заворожен ее волшебным искусством. Искушенные зрители были потрясены фантастическим превращением – перед ними была «настоящая Маргарита Готье».

На следующий день по Петербургу разнесся слух об этом чуде, и в тот же вечер театр был полон. В этот день Элеонора играла в пьесе Шекспира «Антоний и Клеопатра». На этом представлении присутствовал Антон Павлович Чехов, который в ту же ночь, полный впечатлений написал в Москву сестре Марии Павловне: «Сейчас я видел итальянскую актрису Дузе в шекспировской «Клеопатре». Я по-итальянски не понимаю, но она так хорошо играла, что мне казалось, что я понимаю каждое слово. Замечательная актриса! Никогда ранее не видел ничего подобного…»

Ему вторил утренний выпуск «Петербургских ведомостей»: «Г-жа Дузе, ярко выраженная итальянка по темпераменту и внешности, своим общечеловеческим содержанием близка всем. Она всем понятна, хотя и играет на мало кому знакомом итальянском языке; язык слов для нее лишь внешняя оболочка, в ее распоряжении могущественное средство – богатый и гибкий язык чувств, тончайшая мимика, интонации необыкновенно музыкального голоса, прекрасные выразительные глаза».

Все запланированные сорок пять спектаклей прошли под шквал аплодисментов. Срок гастролей Дузе в Петербурге был продлен больше чем на месяц. И все последующие спектакли также шли под гром аплодисментов.

В Москве Элеонору вновь ждала незнакомая публика. Ее первое выступление проходило в театре Корша, и опять это была «Дама с камелиями»… Появление Дузе встретили, как бы из вежливости, аплодисментами, довольно жидкими. Однако «с первого же акта Дузе вполне овладела жадным вниманием залы; воцарилась в театре та чуткая тишина, которая говорит о всецелом захвате зрителя сценой… Никому не хватает слов, чтобы выразить всю глубину испытанных ощущений. Действительно, на сцене была сама жизнь в истинно реальной и высокохудожественной передаче. Знание итальянского языка оказалось для публики абсолютно ненужным: интонации, жесты, мимика и глаза артистки говорили богатым общечеловеческим языком страсти и страданий», – писали через пару дней московские критики.

Из Москвы Дузе отправилась в Харьков, Киев и Одессу. Все опасения, что провинциальная публика может не понять великую актрису, рассеялись на первых же спектаклях. А в «Харьковских губернских ведомостях» появились следующие строки: «Мы благодарны случаю, который дает возможность видеть на нашей заглохшей сцене художественное творчество великого таланта».

В конце 1891 года Дузе вернулась в Москву и работала в театре Корша весь ноябрь. Здесь она впервые исполнила роль Норы в «Кукольном доме» Ибсена, что послужило признанию норвежского драматурга в Западной Европе, где прежде к нему относились скептически. Затем Элеонора вновь приехала в Петербург и пробыла там до конца января 1892 года. А потом – опять в Москву, где дала три прощальных спектакля.

И снова она отправилась в путь – в турне по Европе. Элеонора позволяла себе совсем небольшие каникулы, а затем пускалась в очередные гастроли. И всюду ее с нетерпением ждали, и везде ей был обеспечен феноменальный успех.

В Париже Сара Бернар любезно уступила ей свою гримерную в театре Ренессанс. Упрямая Элеонора решила появиться перед французами в «Даме с камелиями». С самого начала зал был напряжен, но совсем недолго… Закончился спектакль под оглушительные аплодисменты. Среди восторженных криков слышался голос Сары Бернар: «Bravо! Bravо!» Это было искреннее признание мастерства великой итальянской актрисы!

На следующий день французская «соперница» уехала в Лондон и провела там все время, пока Дузе гастролировала в Париже…

Дузе исколесила с гастролями весь мир, еще дважды она была в России. Она видела спектакли Художественного театра и высоко оценила работу Станиславского и Немировича-Данченко. А Константин Сергеевич нашел в Элеоноре живое воплощение всех его театральных принципов – она именно «жила в театре».

А в 1895 году в ее жизнь вошел Габриэле Д’Аннунцио.

Он родился, как мы уже говорили, 12 марта 1863 года, в семье в богатой и знатной. Учился в Прадо в колледже Чикониньи. Еще до окончания колледжа Габриэле опубликовал свой первый сборник стихов и заслужил скандальную репутацию донжуана. Он сам назвал себя «жрецом любви» и изо всех сил старался соответствовать выдуманному образу.

Первые любовные страдания он испытал в семь лет. А когда ему исполнилось двенадцать, в колледже разразился скандал: Габриэле попытался направить руки монахини, поправлявшей на нем школьную форму, к интимным местам.

Невинность он потерял в шестнадцать лет, воспользовавшись услугами проститутки, после чего стал постоянным клиентом местных домов терпимости.

Вскоре он перебрался в Рим, где быстро свел знакомство с высшим светом, а также литературной и театральной богемой.

Ему было двадцать лет, за его плечами было уже более ста женщин, и Габриэле решил жениться. Надо сказать, что внешне он был не просто некрасив, а даже несколько уродлив, что тем не менее нисколько не мешало женщинам влюбляться в него без памяти. Говорят, было в нем нечто гипнотическим образом притягивающее к нему едва ли не всех знакомых женщин. Этой своей особенностью Габриэле пользовался самым откровенным образом. Он вообще был немного помешан на эротике. Все его творчество выходило за рамки принятых в обществе моральных норм.

Когда Габриэле надумал жениться, он выбрал себе невесту из весьма влиятельного семейства – Марию, дочь герцога Галлезе. Девушка была безумно влюблена, и никакие доводы возмущенного отца, знавшего о скандальной репутации предполагаемого зятя, на нее не действовали.

Как и следовало ожидать, женитьба, состоявшаяся 28 июля 1883 года, ничего не изменила в жизни распущенного Габриэле. Он по-прежнему крутил романы со множеством любовниц, с которыми, собственно, и предпочитал проводить время. Мария родила ему трех сыновей, но и дети не удерживали его дома. Через четыре года он бросил жену и сыновей, чтобы уже ничто не отвлекало его от любимого образа жизни.

Однако его любовные связи бывали весьма непродолжительными, что страшно расстраивало его любовниц, а иногда приводило к настоящим трагедиям.

Соблазненная Габриэле крайне религиозная графиня Манчини (именно это и привлекло к ней распутника, задумавшего потягаться с самим Творцом), осознав свое грехопадение, сошла с ума, и ее поместили в психиатрическую лечебницу.

Маркиза Александра Карлотти, дочь премьер-министра Италии – еще одна брошенная любовница, – постриглась в монахини и до конца дней оставалась в монастыре.

Весь свой «любовный» опыт Д’Аннунцио использовал в своих произведениях. Его не смущало, что «героинь» могли узнать читатели, что крайне негативно сказалось бы на репутации влюбленных женщин. Его вообще ничто не смущало.

Однажды, в 1887 году, Д’Аннунцио увлекся актрисой Барбарой Ленни. Они страстно полюбили друг друга и тайно встречались при каждом удобном случае. Как-то Барбара призналась Габриэле: «Дорогой, до встречи с тобой я была просто девственницей». Это признание натолкнуло его на одну мысль… Их встречи продолжались пять лет, и на каждом свидании Д’Аннунцио, прежде чем предаться любви, осыпал Барбару лепестками роз. А когда она засыпала, Габриэль садился рядом и записывал в тетрадь свои ощущения, чтобы в дальнейшем использовать это в своем романе, которому он уже придумал название – «Невинная».

Следующий, более или менее продолжительный, роман начался в 1891 году – Д’Аннунцио соблазнил замужнюю графиню Марию Гравину Гирамако. Она была потрясающе красива, как, впрочем, и все его любовницы, и, чтобы удержать непостоянного Д’Аннунцио возле себя, она тратила огромные средства. Что не могло не расстроить мужа… Суд обвинил Габриэле и Марию в прелюбодеянии и приговорил к 5 месяцам тюремного заключения. Однако нашлись смягчающие обстоятельства (и высокопоставленные заступники), и приговор был отменен.

А потом Д’Аннунцио познакомился с Элеонорой Дузе. Судьба и раньше сталкивала их несколько раз, но в 1895 году их встреча в Венеции привела к более близким отношениям.

Помимо любви их связывало желание преобразовать театр, они хотели создать новый театр и уйти от рутины буржуазной сцены. Они мечтали построить театр под открытым небом на берегу озера Альбано, чтобы ставить там античные трагедии, которые Габриэле переделывал для Дузе на особый ритмичный лад. «Мы не хотим больше правды. Дайте нам мечту!» – гласил манифест нового театра.

Габриэле писал много, и не только для Дузе, но и для Сары Бернар, а со временем его пьесы – он называл их исключительно «трагедиями» – вошли в репертуары почти всех театров Европы. Д’Аннунцио стал весьма востребован, несмотря на негодование многих читателей и зрителей, шокированных его эротическим настроем.

Чаще всего в своих пьесах он строил конфликт на ситуации любовного треугольника. И здесь все подчинялось основному девизу Габриэле: «Искоренить желание нельзя. Бороться со страстью – это грешить против жизни». Только непротивление своим страстям делает человека творцом, поэтом, гением. Таково было его жизненное кредо.

Как любой поэт, он писал в первую очередь о себе. И очень показательно, что его герой – это всегда сильная личность с чертами сверхчеловека, эгоистичного и жестокого, для которого не существует никаких запретов и ничего недозволенного. По сути, Д’Аннунцио провозглашал полную свободу, то есть аморальность «вольного» человека. Это мировоззрение полностью отвечало духу фашизма, и совсем неудивительно, что со временем Д’Аннунцио стал идеологом этого направления.

Роман с Элеонорой, самый громкий в их жизни, был также непростым. Габриэле Д’Аннунцио, похоже, умел любить только себя самого, да и то как-то болезненно. А с женщинами… Он вспыхивал, загорался, в самоупоении совершал невероятные романтические поступки, а потом внезапно остывал. Короче, – театр одного актера.

Однако связь с Дузе помогла написать ему несколько пьес, в которых великая актриса блистала как никогда. Вполне вероятно, что бесконечные романы были нужны Д’Аннунцио именно как стимул и в то же время как материал для творчества.

Много позже другой итальянский драматург Гиго де Кьяро написал пьесу «Элеонора» – о последней ночи жизни великой актрисы, где в воспоминаниях Дузе переплетаются театр и жизнь, роли и реальные люди, любовь к Д’Аннунцио и его предательство.

А предавал он ее не раз. Романтизма ему хватало на какой-нибудь экстравагантный поступок, но никак не на продолжительные отношения. О верности он вообще не имел представления, а потому и с Элеонорой все проходило, как всегда: они встречались, когда у нее не было гастролей, а он был свободен от других дел; когда же она была вдали, он жил привычной жизнью – по пословице: «С глаз долой, из сердца – вон». Ко всему прочему, он до мельчайших интимных подробностей описал в своем романе «Пламя» все, чем искренне делилась с ним Элеонора в минуты близости.

Когда роман вышел в свет, Дузе была обижена и возмущена. Но Д’Аннунцио нашел какие-то слова оправдания, и она простила его.

Связь Д’Аннунцио с Дузе длилась 9 лет. В 1904 году они расстались. Расставание было ужасным – Габриэле при посторонних в грубых и непристойных выражениях говорил, что она вздорная, старая и ее женские прелести его больше не влекут. Дузе сказала, что презирает своего бывшего любовника и не желает ни видеть его, ни слышать его имени.

Правда, позднее Элеонора призналась: «Он мне отвратителен. Но я его обожаю».

Габриэле не очень грустил по поводу своего разрыва с актрисой. Однако после ее смерти Д’Аннунцио утверждал, что общается с духом Элеоноры, стоя перед статуей Будды…

Единственная женщина, устоявшая перед чарами Габриэле, была знаменитая танцовщица Айседора Дункан. Свои встречи с Д’Аннунцио она описала так: «Когда он встретил меня в Париже в 1912 году, он решил покорить меня. Это не может послужить мне комплиментом, ведь Д’Аннунцио покорял всех знаменитых женщин мира. Но я оказала ему сопротивление из-за своего преклонения перед Дузе. Я решила, что буду единственной, которая выстоит перед ним. Когда Д’Аннунцио стремился покорить женщину, он присылал ей каждое утро небольшое стихотворение и цветок как его символ. Каждое утро в 8 часов я получала такой цветок. Как-то вечером, а я занимала тогда студию вблизи отеля «Спайрон», Д’Аннунцио сказал мне с особым ударением: «Я приду в полночь». Весь день я готовила студию. Мы наполнили ее белыми лилиями, теми цветами, которые приносят на похороны, потом мы зажгли мириады свечей.

Д’Аннунцио, похоже, был поражен при виде студии, которая, казалось, стала похожей на готическую часовню. Мы подвели Д’Аннунцио к дивану, заваленному подушками, прежде всего я протанцевала перед ним, а затем осыпала цветами и расставила кругом свечи, плавно двигаясь под звуки траурного марша Шопена. Постепенно я погасила все свечи одну за другой, оставив лишь те, которые горели у его головы и в ногах. Он лежал, словно загипнотизированный, затем, все еще плавно двигаясь, я потушила свечи у его ног, но когда я торжественно направилась к одной свече, горевшей у его головы, он поднялся на ноги и с громким и пронзительным криком ужаса бросился из студии. Тем временем мы с пианистом, обессилев от смеха, свалились друг к другу на руки».

Через несколько лет, во время Первой мировой войны, Дункан приехала в Рим и остановилась в отеле «Регина». Оказалось, что соседний номер занимал Д’Аннунцио. Вот как описала Дункан их новую встречу у маркизы Казатти: «После обеда мы вернулись в залу… и маркиза послала за своей гадалкой. Она вошла в высоком остроконечном колпаке и плаще колдуньи и принялась предсказывать нам судьбу по картам. Тогда же вошел Д’Аннунцио. Он был очень суеверен и верил всем гадалкам. Гадалка сказала ему: “Вы полетите по воздуху и совершите огромные подвиги. Упадете и окажетесь у врат смерти, но вы пробьетесь сквозь смерть, избежите ее и доживете до великой славы”. Мне она сказала: „Вы сумеете пробудить нации к новой религии и основать великие храмы по всему миру. Вы находитесь под чрезвычайно прочной защитой. И когда вам грозит несчастный случай, вас охраняют великие ангелы. Вы доживете до очень преклонного возраста, вы будете жить вечно“. После этого мы вернулись в отель, Д’Аннунцио сказал мне: „Каждый вечер я буду приходить к вам в 12 часов. Я покорил всех женщин в мире, но я должен покорить еще Айседору“. И каждый вечер он приходил ко мне в 12 часов и рассказывал мне удивительные вещи о своей жизни, о своей юности и искусстве. Затем он принимался кричать: „Айседора! Я не могу больше, возьми меня!“ Я тихонько выпроваживала его из комнаты, так продолжалось три недели. Наконец я уехала».

А Габриэле Д’Аннунцио стал в Первую мировую войну военным авиатором. За отвагу его назначили командиром летного отряда. Во время одного вылета вражеская пуля выбила ему левый глаз, но он не демобилизовался. В 1919 году Д’Аннунцио возглавил 12-тысячную армию, захватил город Фиуме и удерживал его до победного конца.

За все заслуги перед Отечеством, личную отвагу, а также за активную поддержку фашистского правительства пришедший к власти в 1922 году Бенито Муссолини пожаловал Д’ Аннунцио титул принца. Теперь он величался принцем Монте Невозо.

Последние годы Д’Аннунцио доживал в собственном роскошном поместье на озере Гарда, стараясь держать на расстоянии и семью, и близких. Их ему заменял целый штат вышколенных слуг и местные деревенские женщины. Поскольку он продолжал писать, ему по-прежнему требовались «стимул и материал»…

Проживший «придуманную и сделанную» жизнь, Д’Аннунцио хотел и из своей смерти сделать представление: то он требовал, чтобы его тело использовали в качестве ядра для пушки, то настаивал, чтобы его тело растворили в кислоте… А смерть не стала дожидаться его окончательного решения – кровоизлияние в мозг застигло его за рабочим столом, всего за 11 дней до семидесятипятилетия. Произошло это 1 марта 1938 года.

Элеонора Дузе ушла на 14 лет раньше, в пасхальный понедельник 21 апреля 1924 года. Умерла она во время очередных гастролей, в Питтсбурге – 5 апреля 1924 года у нее был спектакль, но шофер по ошибке привез ее в театр слишком рано: двери были еще заперты. На улице шел проливной дождь, и, стоя у дверей, Элеонора промокла насквозь. А ей было шестьдесят шесть лет. К началу спектакля актриса не успела не то что согреться, но и просохнуть. Ей стало плохо, но она доиграла до конца, до финальных слов пьесы: «Одна, одна…» Это были последние слова великой Дузе, сказанные ею на сцене. На следующий день она слегла с воспалением легких. В ночь на 21 апреля ее не стало…

И хотя Элеонора Дузе открыто не признавала фашистское правительство, тело великой итальянской актрисы именно на средства правительства перевезли в Италию и, как она завещала, похоронили в Азоло, в провинции Тревизо. При прощании праху актрисы воздали военные почести.

Как и шестьдесят шесть лет назад, когда малышку Элеонору несли крестить, солдаты встали по стойке «смирно» и отдали честь.

Русская провинциальная актриса Марья Александровна Крестовская в своих замечательных воспоминаниях об Элеоноре Дузе писала: «Дузе интересовалась всем – и наукой, и литературой, и просто жизнью. Она выписывала себе книги из разных стран и на разные темы, до философских включительно. Она читала очень много, а если не знала языка, то отыскивала людей, которые этот язык знали, и просила их прочесть книгу и подробно рассказать ей содержание». Эта жажда познания была одной из отличительных черт великой Дузе. Она была единственной актрисой, которой восхищались не только на сцене, но и в жизни. Широта познаний делала Элеонору чрезвычайно интересным человеком и соответствовала широте ее души.

«…Никакое физическое обаяние не может быть ни благородным, ни прекрасным, если оно не выражает обаяния духовного. Именно потому, что творческий диапазон Дузе включает в себя эти высокие нравственные ноты, если можно так выразиться, она способна играть любые роли…» – писал покоренный ее божественным талантом Бернард Шоу.

Только одна роль ей не удалась – верно и бесконечно любимой женщины в настоящей, реальной жизни.