Залив Гавана

24

DeSoto припаркован у «Роситы». Офелия была в номере. Она лежала в постели, плотно завернувшись в простыни. Аркадий разделся в темноте, лег рядом с ней и по ее дыханию понял, что она не спит. Он провел рукой по ее груди, по плечу и нащупал пистолет в ее руке.

— Ты возвращалась туда.

— Я хотела посмотреть, что там оставил Луна.

— Ты пошла одна? — спросил он. В ответ красноречивое молчание. — Ты сказала, что возьмешь кого-нибудь с собой. Мне не надо было отпускать тебя одну.

— Я не должна бояться войти в дом одна.

— А со мной такое бывает довольно часто. Что ты там нашла?

Она описала состояние Русско-кубинского центра, лобби и каждого помещения, в том порядке, в котором она исследовала их, козу, дверь в буфет и гранату, которая была привязана к ней. И как она пробиралась после взрыва в буфет и кухню, лишенную плит, морозильников и холодильников. Как потом тем же путем вернулась в лобби, установила лестницу на ограждение балкона и поднялась в бельэтаж, чтобы обыскать комнаты на том уровне, открывая каждую дверь ручкой швабры. Взрывных ловушек больше не было, никаких коз, только помет и открытые банки с российским бальзамом для волос, которые они вылизали до блеска.

Когда она вернулась, время их встречи в парке давно прошло и его уже нигде не было.

— Я думала, ты не вернешься. — Она отложила пистолет, поцеловала его в губы и медленно отпустила.

— Мы просто разминулись.

Он обвил ее руками и почувствовал, как она скользнула под него. Через мгновение он был в ней. Ее язык был сладок, спина твердой, там, где они соединились, она была бесконечно глубока.

Они ели банановый хлеб с пивом, Аркадий рассказал Офелии о своем вторжении в квартиру Мостового. Обо всем, кроме пожара. Поджог она наверняка бы не одобрила. Он улыбнулся. Офелия сломила его самозащиту, маленькая птичка на колючей проволоке. Ему также доставлял удовольствие — то ли профессиональное, то ли болезненное — разговор с коллегой. Она была коллегой, хотя ее точка зрения была не просто из другого мира, она относилась к другой вселенной. Да, она была коллегой, хотя сидела голая, со скрещенными ногами, в тусклом электрическом свете.

— В Гаване есть районы без электричества уже много недель, но вы нигде не прочитаете об этом, — она указала на газету, в которую был завернут хлеб. На первой полосе — покрытая пятнами фотография революционеров, празднующих победу, и красное знамя с надписью «Гранма». — Это — официальная газета партии.

— Она двухнедельной давности. — Аркадий посмотрел на дату.

— Моя мать не читает ее, получает только для того, чтобы заворачивать еду. Что бы Луна ни украл — телевизор, видеомагнитофон, обувь — он это уже вывез. Там ничего нет.

— Он пытался убить нас в машине. Он убил Хеди и ее итальянского друга, если использование мачете и ножа для колки льда что-нибудь значит. Я не думаю, что это банальное сочетание орудий убийства. И если он обезвреживал мины в Анголе, он вполне мог установить растяжку. Думаю, что кража видеомагнитофона Руфо — самое малое из его преступлений.

— На самом деле, он только ударил автомобиль с твоей стороны, — сказала Офелия.

— Что? — «Это было новым поворотом», — подумал Аркадий.

— Он только засунул меня в багажник.

— Он оставил тебя, ты бы могла задохнуться.

— Возможно. Но ты меня вытащил.

— И затем он попытался изрубить машину.

— Тебя, главным образом, — это показалось Аркадию спором о мелочах. Офелия продолжала: — Итак, ты пошел в яхт-клуб и не нашел меня. Что потом?

— Я сам толком не понял, — он рассказал ей об ужине с лобстерами в паладаре «Ангола». — Они все были вояками, и они называли себя яхт-клубом «Гавана». Насколько это необычно, чтобы офицеры сняли такой частный ресторан, как этот?

— Это бывает.

— И заказывали там лобстеров?

— Возможно, это были их собственные лобстеры. Многие офицеры занимаются подводной охотой. Флот тоже продает лобстеров. Офицеры питаются не так уж плохо.

— Они казались недовольными.

— Это все Особый период — все недовольны, кроме нас с тобой. На чем они приехали?

— На внедорожниках.

— Ты смотри!

— Но, по крайней мере, половина из них не ела лобстеров.

— Вот это уже странно, — согласилась Офелия.

— Никаких речей.

— Очень странно.

— Я тоже так подумал, учитывая то, что я кое-что знаю о характере кубинцев. Кроме того, Уоллс, О’Брайен и Мостовой тоже были там. О’Брайен представил меня им как «нового боло», мол, я теперь буду занимать место Приблуды. Я чувствую, что-то произошло на моих глазах, а что, я не понял. О’Брайен всегда опережает меня.

— Он не совершил никакого преступления.

— Пока, — Аркадий не упомянул об ордере на арест из Америки или сахарном обмане России на 20 миллионов долларов. — Почему двадцать высокопоставленных кубинцев называют себя яхт-клубом «Гавана»?

— Шутка?

— Это и есть ответ на фотографию Приблуды?

— Ты думаешь, на самом деле все не так?

— Нет, я думаю, что все так и есть. Я думаю, что это не шутка.

— У офицеров на этом ужине были имена?

— Я не слышал никаких имен. Все, что я могу сказать, что они все были одеты в гуаяберы и заказывали лобстеров на листочках бумаги, которые нужно было развернуть, чтобы прочесть. Некоторые, как Эрасмо, даже не прикоснулись к своему лобстеру, только наблюдали. И как только последний лобстер был подан на стол, ужин закончился, как будто они достигли единогласного решения. Возможно, завтра я все узнаю. Я встречусь с Уоллсом и О'Брайеном перед отъездом.

— Смотри, не опоздай на свой самолет, — сказала Офелия.

Он знал, что она ждала его реакции на упоминание об отлете. Но он сам не понимал, какова будет его реакция. Они оба находились в том состоянии, когда малейшее движение могло вызвать головокружение. Его взгляд упал на газету, в которую был завернут банановый хлеб.

— Интересно, что у Чанго на уме?

— Что ты имеешь в виду? — Офелия не была готова сменить тему.

Он поднял промасленную газету. На ней была видна фотография черной куклы с красной банданой. Под фотографией — броский заголовок:

— Ненастная погода — это я понял, sabado — значит суббота, а Домом культуры является яхт-клуб «Гавана».

— Из-за дождя фольклорный фестиваль откладывается на две недели, только и всего.

«То есть до завтра» — проверил Аркадий дату газеты.

Он встал, чтобы посмотреть на Чанго, сидящего в углу с небрежно раздвинутыми ногами. Левая рука куклы опиралась на трость, стеклянные глаза пристально смотрели на Аркадия. Чем дольше Аркадий изучал куклу, тем больше убеждался, что это была та самая кукла, которая исчезла из квартиры Приблуды на Малеконе. Тот же красный платок, те же жесткие черты лица, те же кроссовки Reebok, тот же мрачный взгляд.

— Он напоминает мне Луну.

— Конечно, — сказала Офелия, — Луна — сын Чанго.

— Сын Чанго? — опять у Аркадия возникло ощущение, что в любом разговоре с Офелией могла открыться маленькая дверца и унести человека в альтернативную вселенную. — Откуда ты знаешь?

— Это же очевидно. Сексуальный, агрессивный, страстный. Вылитый Чанго.

— Правда? — он наклонился, чтобы лучше разглядеть желтые бусы на ее шее. — А…

— Ошун, — натянуто ответила она.

— Я уже слышал о ней.

— Ты — сын Оггуна.

Аркадий почувствовал, что его уносит в параллельный мир.

— Продолжай, кто такой Оггун?

— Оггун — самый большой враг Чанго. Они часто борются, потому что Чанго — воплощение жестокости, а Оггун борется с преступностью.

— Дух-полицейский? Мне это совсем не кажется забавным.

— Ему бывает очень грустно. Однажды он так рассердился на людей за их преступления и ложь, что ушел в дремучий лес так далеко, что никто не мог найти его. Он хранил молчание, и никто не мог говорить с ним и уговорить его вернуться. Наконец, Ошун пошла за ним, она шла и шла через леса, пока не вышла на поляну у реки. Она чувствовала, что Оггун пристально наблюдает за ней из-за деревьев. Она не совершила ошибку, не стала звать его. Вместо этого она начала медленно танцевать, делая руками вот так… У Ошун есть собственный танец, очень сексуальный. Она чувствовала, что ему было любопытно, он придвигался все ближе, но она все еще не звала его. Вместо этого она танцевала то немного быстрее, то немного медленнее. Когда он вышел, наконец, из укрытия, она продолжала танцевать, пока он не подошел к ней достаточно близко. Тогда она опустила пальцы в тыкву с медом, которая висела у нее на поясе, и намазала ему губы медом. Он никогда в жизни не пробовал ничего слаще. Она продолжала танцевать, и снова зачерпнула рукой и дала ему еще меда, потом еще. В это время она привязала его к себе веревкой из желтого шелка и привела назад в мир.

— Еще бы это не помогло.

Не мед, а сладкая соль ее кожи. Не шелковая веревка, а ее руки. Не слова, а руки и губы. Аркадий притянул ее к себе, но вдруг трость Чанго покатилась по линолеуму. Кукла наклонилась вперед, голова опрокинулась набок медленным движением пьяного, который уже не пытается казаться трезвым. Кукла резко упала со стула и приземлилась с глухим стуком лицом вниз.

— Это какое-то заклятье, — сказал Аркадий. Оно действовало на него. Он соскочил с кровати, поднял куклу и снова усадил ее на стул. Эта фигура следовала за ним по всей Гаване, как тень. Аркадий не понимал, как ему раньше удавалось заставить куклу оставаться на стуле, потому что трость падала в одну сторону, а Чанго упрямо падал в другую. — У него слишком тяжелая голова, он не будет сидеть. — Офелия жестом призывала Аркадия назад. — Оставь. Это всего лишь папье-маше.

— Не уверен, — заклятие больше не действовало. Он поднял Чанго и положил на кровать, чтобы лучше видеть, как голова была пришита к рубашке. — Не найдется ли у тебя ножниц?

Аркадий натянул штаны, Офелия завернулась в пальто. Маникюрные ножницы были очень маленькими, и Аркадию пришлось разрезать нитки по одной, чтобы снять голову с деревянного кола, который служил кукле позвоночником. Безголовое тело рухнуло на пол.

— Что ты делаешь? — спросила Офелия.

— Хочу посмотреть, что у Чанго на уме.

Он отрезал цветной платок, оставив красную полоску ткани, приклеенную к голове. Это был грубо вылепленный из папье-маше череп, покрытый твердой черной глянцевой краской. Офелия нашла в ящике крошечной кухни зазубренный нож. Аркадий распилил голову от уха до уха через темя и снял лицо куклы как маску со слоя марли, которая была залита гипсом на чьем-то лице, чтобы придать ему характерные черты. Под тканью были скомканные газеты, а под газетами находился плоский овал под гладкой серебристой пленкой. Делая по краям крошечные надрезы, Аркадий аккуратно снял пленку, в которую были завернуты пять толстых коричневых брусков, на которых было написано по-английски «Динамит Хай Драйв». Видимо, бруски сначала были нагреты и слегка изогнуты, чтобы их, вместе с основанием из оргстекла, можно было плотно упаковать в овальном пространстве головы. На среднем бруске была закреплена печатная плата радиоприемника размером с кредитную карту, со встроенной батарейкой не больше копейки и антенной. Аркадий слегка приподнял плату вверх. Провода от нее обвивались вокруг проводов капсюля-детонатора, непосредственно вставленного глубоко в динамит. Несмотря на кондиционер, он покрылся потом. Он и Офелия почти всю неделю периодически находились рядом с куклой. Кто-то мог, нажав на кнопочку дистанционного передатчика, завершить его визит в Гавану в любой момент.

— Есть что-нибудь не проводящее ток? — он отложил ножницы и нож.

Офелия положила голову куклы себе на колени и осторожно вытащила детонатор, подцепив ногтями.

«Такой женщиной нельзя не восхищаться», — подумал Аркадий.