Заложники любви

Глава 5. ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ

Егор Лукич сгребал снег перед ступенями общежития. Старался, чтобы здесь, у самого входа, не осталось ни одной снежинки. Рядом девчата метелками сметали остатки снега. А во внутреннем дворе парни слепили

снеговика. Постарались от души. У снежного мужика получился большой беременный живот, толстая грудь, лысая, как пузырь, голова.

— Нет! Мне этот снеговик не по кайфу. Он «под голубого» косит. Зачем он возле общаги, что за намек? Нет у нас гомиков! Давайте из него натурального мужика изобразим. Чтоб как визитная карточка на всех был похож! — предложил Яшка, выскочив во двор и тут же отсек у снеговика все излишества.

— Зачем обкорнал со всех сторон? Сделал голодно-ю бомжа! Ну, на кого теперь похож, будто без получки целый год канал. Не-ет, такого доходягу нам не надо! — заспорили парни и позвали девчат разрешить их спор.

— Как они прозвенят, так и сделаем! — крикнули девчонок, те мигом побежали во двор.

Егор Лукич остался один на один с лопатой. И тут к нему подошли двое парней. Немного потоптавшись рядом, сказали:

— Мы к вам пришли. Поговорить хотим. Может, найдете время и для нас?

— Это очень срочно? — оглядел обоих.

— Оттягивать уже нельзя.

— Ладно, пошли! — поставил лопату возле двери, завел ребят в кабинет, предложил присесть и спросил:

— С чем пришли? Что привело? — вгляделся в совсем молодые лица, понял, что они только начали бриться. Ребята держатся неуверенно, срываются голоса. Одеты очень скромно, не по сезону легко.

— Мы на заводе работаем. Меня Максимом, его Ромкой зовут. Учениками нас взяли в токарный цех.

— А школу закончили? — перебил Лукич и добавил:

— Я имею в виду среднюю?

— В десятом учимся, в вечерней.

— Мы братья. Близнецы. Уже две недели на заводе вкалываем,— похвалился Максим.

— Да! Стаж у вас большой! — рассмеялся Титов и спросил:

— А я вам зачем понадобился?

— Да нам без вас ни дохнуть, хоть закопайся живьем! — пискляво вставил Ромка.

— Зачем так круто? — насторожился Егор.

— Достала мачеха! Сил больше нет! Всяк день бухает до обморока, а мы промышляй для нее.

— Попробуй, вернись с пустыми руками, так вломлю по башке и по спине, везде, где достанет.

— Отец ваш куда делся? Он жив? — встрял Тито

— Живой! Он опять от пьянки лечится. Уж чего только ни делали! Торпеды и гипноз не помогли ему. Всяки психологи и бабки не справились, милиция от него отказалась и не забирает. Никому не нужен, никто лечить не хочет, потому как толку нет!

— Откуда ему взяться, если он только вернется домой, мачеха тут же пузырь сует. Встречу обмыть предлагает прямо из горла!

— Мать ваша куда делась?

— Умерла она. Давно уже. От рака. Отец не пил когда была жива. А потом с горя вовсе алкашом стал. Может, потому что мачеха нашлась? Как привел, совсем жизни нет.

— Ну, что ж вы? Двое мужчин одну пьяницу выставить не можете, бить себя позволяете?

— Ага! Хотели выгнать, нас самих отец на улицу босиком вышвырнул. Да еще пригрозил обоих урыть возле дома. И собаку натравил. Она только его признает, нас так искусала, чуть насмерть не сгрызла! Вот и скажи им после того хоть слово,— жаловался Ромка плаксиво.

— Обидно, что воровать заставляют. Когда ловят и приводят к отцу, он лупит при них нас обоих ремнем по башкам и не сознается, что сам послал. Обзывает уродами, болванами, а за что? — хлюпнул Максим.

— Отец с мачехой зарегистрированы? — спроси Титов.

— Да!

— Он прописал ее в квартире?

— Конечно, потому она никого не боится. Сосед сколько раз милицию вызывали, она их пошлет матом и говорит, что в своей квартире живет, как хочет. И никто ой не указ. А кому не нравится, пусть выметаются ко всем чертям! И нам так базарит.

— Ребята! Но на жилье вы имеете равные права г. ними. Зачем дарить квартиру? Пусть у вас будет своя комната!

— А у нас она однокомнатная! Все время на глазах. Да и надоело, не хотим, не можем больше вместе с ними жить! Сами хотим, отдельно. Возьмите нас! Вот мы взяли справку о побоях, хотели их к ответу притянуть, так отец всю ночь с топором за нами гонялся, пока соседи не вступились,— подал Лукичу справку, тот читал, поеживаясь, а потом не выдержал:

— Направление от завода к нам нужно будет,— заметил Титов, дочитав бумагу.

— Оно есть! Вот возьмите! И врачей прошли.

— Тогда вперед, на третий этаж! Подальше от родителей, чтоб вас не беспокоили! — скомандовал Егор.

— Зачем мы им нужны? — удивился Ромка.

— Да мы им до задницы. А вот про опохмелку вспомнят и нас с тобой хватятся, искать начнут. Врубился? — объяснил Максим брату.

— А и правда! — вобрал голову в плечи Ромка.

— Будьте спокойны! Мы вас в обиду не дадим,— пообещал комендант.

Уже через полчаса мальчишки вместе с другими жильцами были во дворе. Они загружали в машину мусор, выметали снег, сбивали наледи, лепили второго снеговика, воткнув в его голову по веточке, тоже загадали по желанию на весь следующий год.

— Вы хоть что-нибудь сегодня ели? — спросил братьев Лукич.

— Завтра на заводе обещали дать аванс! — ответил Максимка.

— Идите в столовую! Мужчины не должны оставаться голодными! — полез в карман.

— Лукич! Они мои ученики, я сам за них заплачу. У каждого детства свои шишки и сосульки. Я о них знаю! Хорошие пацаны. Вот только в хреновые руки попал Но ничего! Поможем мальцам, пусть приживается з лень!—остановил Лукича Яшка и, проводив мальчишек в столовую, вскоре вышел в вестибюль. Он поиска Фаину. Та воткнула ветку в плечо снеговику:

— Желание загадала?

— Ага!

— А можно узнать, какое?

Фаина покраснела, ответила не сразу:

— Хочу, чтоб в покое меня оставили. Мечтаю жить тихо, пусть никто не рвет мою душу.

— А я то думал, что-нибудь романтичное загадал

— О чем ты, Яша? — отмахнулась женщина.

— Хочется, чтоб наши желания совпали! — гляну, ей в глаза.

— Скольким ты это говорил?

— Никому! Тебе первой! Слово даю! — не своди глаз с женщины.

— Не верю,— вырвала из его рук свою ладонь. Пальцы коченели, но она видела, как наблюдают за ним жильцы общежития.

Яшка тоже приметил повышенное внимание к себе и Фаине, понял, что женщина наслышана о нем слишком много. Решил разрядить обстановку и предложил всем жильцам поставить во дворе большую общую ель и встретить под нею Новый год.

Яшкино предложение приняли с восторгом. Стали обсуждать, какая елка нужна, где ее взять, сколько потребуется игрушек, как расположить праздничные столы и кто будет Дедом Морозом?

— Яшку давайте назначим!

— Сколько Снегурок ему потребуется?

— А мы повариху нарядим!

— Не подойдет, старовата!

— Слушай, почему Яшку?

— Весело будет!

— Не-ет, я за Лукича!

— Не согласится. Он Новый год дома встретит.

— Давайте заранее его уговорим. Ну, как встретим праздник без него? Я не представляю,— говорила румяная Люська.

— Девки! Кто за Лукича? Голосуем! — подняла руку Маринка. И порадовалась. Все жильцы голоснули за Лукича.

И только Яшка с Фаиной были уже далеко от внутреннего двора. Они незаметно исчезли, как только жильцы отвлеклись от них. Хитрый Яшка вовремя уловил тот момент, помог давний опыт уходить вовремя.

Человек, не теряя ни секунды, подхватил Фаину под руку, незаметно обойдя толпу, вытащил в вестибюль и, воспользовавшись тем, что Лукич с Поликарпычем были в кабинете, вывел Фаину из общежития на улицу и закрыл за нею двери общежития.

Шел мелкий снег. На фоне сгустившихся сумерек он казался светящимися искрами от сказочного костра. Яшка вел Фаину подальше от общежития. Куда? Он и сам но знал. Не успел придумать ничего оригинального.

— Как здорово! Мы сбежали в сказку! Пусть ненадолго, но иногда нужно вернуться в сказку, как в детство!

— А я не хочу снова в него окунаться. Нечего вспомнить. Маскарад слишком затянулся и поднадоел. Дети, устав, состарились, Дед Мороз сбежал, а Снегурочка и бабу Ягу превратилась. Я не люблю организованные праздники. В них нет искренности и веселья. Признаю, когда люди сами выбирают свой отдых, вот как мы с тобой. Удрали от всех! — внезапно схватил Фаину на руки и закружил.

— Яшка! Отпусти! Что на тебя нашло?

— Мне хорошо с тобой, как никогда в жизни не было. И не спрашивай, скольким это говорил? Я дарил людям живое тепло, не скупясь, давал то, чего они желали сами. И видел и не навязывался. Ну, как бы посмел отказать женщинам. Главное, что на меня никто не обиделся, все остались довольны. Я как Дед Мороз, дарю и радую, ничего не ожидая взамен. Потому, меня никто не ругает, везде ждут и радуются, когда я прихожу. Но...

Даже старому Деду Морозу нужна юная Снегурочка. Н верное, это не случайно. Ведь даже у старика не будет без нее праздника. Так и в жизни, у людей. Нельзя б радости! И ты моя Снегурочка! Я увел и украл тебя у всех, как свое, только мое счастье! Я мечтал о тебе всю жизнь и загадал на тебя желание!

— Какое?

Яшка целовал Фаину, не спуская с рук...

— Негодяй! — толкнула парня кулаками в грудь и, вырвавшись из рук, соскочила, помчалась бегом к общежитию. Яшка бежал следом, но поймать или остановить Фаину он не смог. Она вскочила в общежитие и тут же взлетела на свой этаж.

Лукич, увидев женщину, понял, что у нее с Яшкой произошла ссора. Причину ее он долго не обдумывал И Егор, досадливо поморщившись, сказал в пустоту кабинета:

— Поспешил балбес! Эту женщину с наскока возьмешь, а вот зубы потеряешь. Теперь попробуй, помирись, на пушечный выстрел не подпустит к себе.

А на следующий день все жильцы готовились к новогодней ночи, кто-то примерял заранее купленные маски, костюмы. Предстоящий праздник не обошел ни кого. Девчата измучили примерками Лукича. Подгоняя наряд Деда Мороза. Ребята консультировали их.

— Слишком длинной получается шуба! В ней спляшешь, а ходить тяжело, укоротить нужно. Наш Дед должен быть самым крутым и современным! А это что получается, как будто Лукича из глухомани утащили и он там от Яги под замком сидел! Нет! Так не клево. Зачем ему палку в руки суете? Для чего? — хохотали парни и предлагали:

— Посох? Кому он нужен? Заменить его пузырем. А в другую руку мешок с гостинцами.

— Конечно, настоящими! Вон Пашка с Генкой поехали. Вот-вот привезут. Они загодя их заказали!

— Лукич! Нигде ничего не давит? — спрашивал девчата, одергивая, расправляя костюм, расчесывал бороду, восторгались и обещали весь год не снимать наряд с коменданта.

— Он вписался в вас! — визжали девчата, оглядывая человека со всех сторон. И в самый разгар подготовки к предстоящему празднику в кабинет к Титову вошел мужик. Оглядев Лукича и девчат, спросил глухо:

— Кто тут у вас командир? Начальник вашей богадельни, он мне нужен, где его сыскать можно?

— Я, комендант общежития! — обвел взглядом помятого, небритого человека, в грязной, засаленной куртке, в потертых ботинках.

— Значит, я к тебе! По семейному делу пришел, поговорить надо с глазу на глаз,— сел без приглашения.

— Выкладывайте, чем могу служить?

— Да вишь ли, как я узнал сегодня на заводе, у тебя двое моих пацанов приютились. С дому сбежали, у тебя живут. Ромка и Максим Антиповы. Они близнецы. Понимаешь, смылись, никого не предупредив, ничего не вякнув, как бродячие, бездомные псы убежали. Я их уже какой день ищу по всему городу. Все больницы обошел, даже в милиции был. Хорошо, что на заводе подсказали, где их искать, а то вовсе с ног сбился!

— Ну, если они ушли из дома, значит, на то была своя причина, просто так из семьи не уходят! И сюда не берем без направления завода. У меня не заезжий двор. И живут тут рабочие люди, серьезный народ, а не шпана.

— Да, они вкалывают на заводе. И все же дети покуда, мозгов вовсе жидко. А я ж отец! Где-то нашкодили, понятное дело, получили по ушам. Как иначе из засранцев мужиков вырастить? В каждой семье тыздят мелкоту, пока на ноги не поставят. Кто ремнем, другой кулаком вламывает, смотря, как достанут, так и получат. На то мы — родители! Имеем и растим.

— Детей нужно любить, а не иметь!—оборвал мужика Лукич и спросил:

— За что бил их?

— Так ведь мальцы! Хватало всякого, кажен день ни без шкоды. Вот и выкручивал ухи, задницы ремнем порол. Да им ненадолго хватало той науки, крученые растут, бедовые. Оно и понятно, родная мамка померла, а мачеха, как ни старайся, все равно чужая. Они и вовсе не признают ни за кого. И со мной не считаются: никакого уважения от них не видел.

— Знать не заслужил!

— Это как так? Я растил их столько и теперь выходит, хуже чужого сделался? Кормил, одевал, учил, а они мне наплевали полную пазуху и, забывши все, смылись? в твое заведение!

— За что бил? — терял терпение Лукич.

— Обоих мордовал за курево! С шести лет приучились подбирать чужие окурки повсюду. А ежли ту сигарету больной курил, какой-нибудь чахотошный или раковый? Сколько им базарил, что заразиться могут! А толку ни хрена! Только за дверь выпусти, глядь, снова с окурком стоят. У Ромки бронхи гнилые, весь кашляет на все места ночами напролет. Я ему ни то уши, яйцы вырвать обещался, так ничего не боится змей. Вот и нашли здесь у тебя вольницу, кто тут следить станет, кому нужны чужие?

— Вы говорите, что заботились? А мальчишки в мороз пришли в легких куртках. Ни одной теплой вещи на них не было. Носки и те рваные! Вот это заботился папаша! — вспомнил Титов.

— Да все у них есть дома. Они нарочно так оделись, чтоб их пожалели! На это им ума не занимать, ушлые! Свое выпросят, выклянчат.

— Если бы им дома хорошо жилось бы, не сбежали бы от вас в общежитие. Это однозначно.

— А чего им не хватало?

— Себя спросите!

— Ну, если мне нормально дышать, почему они слиняли? Может, к девкам потянуло? Кто их поймет!

— Из-за девчат не убежали бы. Они на одном заводе работают! Выходит, причина серьезнее, и дома далеко не все благополучно.

— Как у всех. У других даже хуже.

— А почему с мачехой ссорятся? — спросил Титов.

— Она их за грязь гоняет. Заставляет руки, рожи мыть, разуваться в коридоре, они отбрехиваются. Ну и получают от нее иногда по шее.

— Мачеха давно с вами живет?

— Пацаны совсем мелкими были. Лет по пять. Мы их вместе растили и поднимали.

— Ребята называли ее матерью? — спросил Егор.

— Годов до десяти, а потом перестали. Побила обоих круто. Они пожар в квартире учинили со своими окурками. Мы их полуживых едва вытащили во двор. Так за такие дела, куда круче вламывают соплякам. А тут, подумаешь, по жопам ремнем получили. Опять же не без дела. Ромка уж было пристрастился с бутылок допивать. За ним Максимка! Вот и ужрались, могли насмерть сгореть! А сколько всего в пожаре потеряли, ни счесть! Это все ихние проказы, моих стервозников, так эти гниды, вместо того, чтоб прощение просить, еще обиделись, перестали матерью звать, а только по отчеству кличут.

— Когда это случилось? — перебил Лукич.

— Пожар, что ли? Годов семь назад.

— Ну, чего ж не сразу сбежали? Значит, было что-то и покруче, раз терпения не стало?

— Тогда оба мелкими были. Кто бы взял? А тут сами жить вздумали. Осмелели! А ума, как не было, так и нету!

— А чего теперь от них хотите? Ну, положим, они плохие, зачем их ищете?

— Они мои дети!

— Сами жалуетесь на ребят! Говорите, вконец измучили, так отдохните! Зачем снова хомут на шею надевать? Живите вдвоем, спокойно! Здесь к ним ни у кого претензий нет!

— Это покуда! Они себя еще покажут. Дома им за озорство ремнем влетало. Тут народ взрослый, все чужие, раз, другой стерпят, а на третий уроют, надоест прощать.

— У нас крайняя мера — выселение. Но не думаю что до такого с ними дойдет.

— Погодите! Вот как потащут к себе девок целым табунами, вспомните меня!

— До этого им еще подрасти надо!

— Мои и теперь не промах. От взрослых парней н отстанут. Скороспелые, в мужики спешат. Домой как-т девчонку приволокли, а меж собой поделить не сумел и подрались, как собаки. Баба моя еле их растащила Ну, а тут бабья хватает. Обоим достанется.

— Вас послушай, так хуже Максима и Ромки н свете нет!

— Что поделаешь, какие есть, про таких базарю.

— Вы их домой вернуть вздумали?

— Понятное дело! Праздник на носу. Его врозь н встречают, только кучей. Каждый до копейки в него вкладывается. И мои что-то получат к Новому году. Все сложим, глядишь, на хороший стол наскребем! — облизал сухие губы, глаза заблестели.

— А без них не обойдетесь?

— Жидковато получится.

— Как же им потом целый месяц жить? На что питаться, одеться?

— Другие живут и не жалуются.

— После праздника дома держать не будете?

— Не-ет, там уж как хотят,— проговорился невольно

— Вы с женой работаете где-нибудь? — пойнтере совался Титов.

— То как же! Оба в сторожах состоим, при деле.

— А как же, работая сторожем, пьете каждый день

— Это мои паршивцы набрехали! Всюду срамят на с бабой ни за что! Ну, кто б держал в охране алкашей Такого не бывает,— обиделся мужик и, оглянувшись н вошедшего вахтера, сказал, понизив голос:

— Так как мне своих детей увидеть, куда пойти? ,

— К ним на этаж нельзя, запрещено, могу разрешить вам встречу здесь, в кабинете, но при условии, что будете вести себя прилично.

Человек пообещал. Но едва мальчишки показались м дверях, он набросился на них с бранью и упреками. Уж, как только ни обзывал, чем ни грозил. Мальчишки стояли, вжавшись в двери двумя испуганными воробышками. Отец испортил им настроение вконец. Он не просил, он требовал вернуться домой. Ребята подавлено молчали, смотрели на Егора умоляюще, прося защиты.

— Идите к себе в комнату! Живо! — приказал им Лукич жестко.

— Как это? А почему не домой?!

— Их дом здесь! Идти им некуда! А вы уходите и больше не появляйтесь тут никогда! Слышите? Чтоб и вас не видел! Забудьте о мальчишках! Их у вас больше нет! — встал Лукич и, открыв двери, предложил гостю покинуть кабинет. Тот рассвирепел, бросился на коменданта с кулаками.

Тщедушный хиляк, он собрался в пружину и расчет-пиво наносил удары. Хорошо, что вахтер оказался поблизости. Вдвоем с Лукичом они быстро вытолкали посетителя из общежития. Тот, уходя, грозил встретиться с обоими, наломать им шеи, свернуть головы, выдернуть руки и ноги.

Он ушел, озираясь, матерясь. Несостоявшийся отец, отвергнутый сыновьями, каких никогда не любил. К ним вскоре зашел Лукич. Мальчишки понуро сидели у стола. Они виновато смотрели на Егора, не решались глянуть н глаза.

— Скажите, вы курите?

— Уже три дня как бросили. Яков не велит. Говорит, если увидит, не допустит сдать на разряд. Вот и пришлось завязать. А охота! Но боимся. Нет, он не побьет. Но будет хуже, он верить перестанет. А мы ему слово дали,— пропищал Ромка и отодвинул от себя чистую пепельницу.

— Чего нахохлились оба? Помогите елку нарядить. Не сидите сложа руки! Нечего переживать. Ваш родитель ушел. Он больше не появится. А если надумает, его тут встретим! Во всяком случае, вас папаша не достанет!

— На проходной дождутся вместе с мачехой. Они сторожа! — обронил Максим.

— Я поговорю с нашими! Никого к вам не подпустим.

— Спасибо, Егор Лукич!

— И еще выслушайте! Чтоб спиртного ни капли в рот не брали! Понятно?

— О чем вы? Нам на куртки бы скопить. А то и жить на что-то надо. Вчера девчата кормили. Ну, станут же все время нам носить, да и самим стыдно. Обещают на заводе выдать талоны на питание. Конечно, было б здорово, но самим просить совестно.

— Завтра я напомню им,— пообещал Лукич.

Титов не забыл и позвонил на завод, мальчишки в этот же день получили талоны на бесплатное питание в столовой общежития.

...Последний предпраздничный день всегда связан с кучей хлопот и забот. Комендант едва успел разобраться с подарками, распределил, раздал все до единого, оглядел праздничный стол, елку. Казалось бы везде полный порядок. Кругом чистота, даже на кухнях гирлянды взгляд радуют. Осталось совсем немного времени и... Наденут жильцы маскарадные маски, кое-кто даже костюмы подготовил. Бенгальские огни, серпантин и конфетти уже наготове, остались последние штрихи в макияже, парни срочно бреются, кто-то доглаживает брюки, рубашки, другие уже понесли во двор ящики с шампанским, фужеры и бокалы. Всем хочется увидеть, кто же в этом году будет Снегурочкой? Ее выбрал сам Лукич. Да так и не признался. Сказал, что это его сюрприз, один на всех! И не велел надоедать и спрашивать.

Незадолго до полуночи все жильцы высыпали в двор. Зажглись, как по команде, огни на елке. Грянула музыка. Кто-то из припоздавших барабанит в двери. Впустили, забыв закрыть. И тут же в вестибюль прорвалась стая путанок. Раскрашенные девки не терялись, Оттеснили вахтера, прижали его к стенке, обшарили всего, тот от растерянности забыл, где выключается свет, давно не пользовался вниманием у женщин. Тут же всего облапали. Не называли как жена, лешаком и мухомором, а хахальком да солнышком, зайчиком и ягодкой, какою, так и не сознались.

Поликарпыч на радостях дар речи потерял. Девчонка его целует, сама моложе дочки вахтера. Тот бы может и присовестил бы окаянную, да как, если девка на его губах повисла, а бесстыдные руки залезли туда, куда родная жена давно не заглядывала.

Поймали и Лукича, сразу трое! Из наряда Деда Мороза почти голого коменданта вытащили. Завалили на диван в одних носках и давай примеряться. Кто первая сверху будет?

Лукич пытается сбежать, вырваться. Но у баб оружие сильнее, грудями в диван вдавить пытаются. А двое держат.

— Пустите! — надрывается человек.

Ребята потащили путан по углам и комнатам. Где-то бабья драка вспыхнула. Девчата из общежития выгоняют чужих. Те сопротивляются, не уходят. Им свое получить надо. У каждого свой праздник, свое загаданное желание, какое сегодня обязательно должно исполниться, а значит, медлить нельзя!

Поликарпыч в одном галстуке отбивается от девок. Никто никогда не видел его нагишом. А вот сегодня, ну, что поделаешь, праздник такой один в году. А значит, каждый встречает его, как повезло. Лишь бы не с набитой мордой и не покусанной задницей.

О! Если бы ни уборщица Анна! Это она вытащила Лукича из-под кучи девок, насовав им шваброй туда, где было больно. Егор, вскочив, забыл об одежде Деда Мороза. В свое влез и вызвал милицию. Те приехали с хохотом:

— Лукич! Сколько Снегурок нашел! Да с радостью заберем! Повезем, где не хватает! Они у нас без заказов не останутся! — запихивали девок в машину грубым окриком:

— Кыш в клетку, стервы!

— С Новым годом вас, люди!

Когда милиция уехала, а дверь общежития был закрыта для всех посторонних, Егора Лукича быстро переодели в Деда Мороза, расчесали бороду, оглядели, все ли на месте, так ли завязано и застегнута одежда, дали в руки сверкающий посох и вывели в вестибюль, где испуганный Поликарпыч никак не мог найти свой галстук, оставшийся под майкой. Он перепутал туфли какой левый и где правый, почему карманы брюк висят наруже, пока уборщица Нина не подсказала, что он надел их наизнанку.

— С Новым годом всех вас, дорогие мои! — вышел Лукич в освещенный, внутренний двор. Он смотрел на парней и девчат. И не мог угадать их под масками, кто есть кто?

— Снегурочка! — послышалось многоголосое.

— Снегурочка! — опомнился Лукич.

Кто-то из электриков включил полное освещение елки и двора. И из общежития вышла Фаина. Ее не узнал никто кроме Лукича и Яшки. Под маской не рас-смотреть лица, в длинном до пяток голубом сарафане, в сверкающей короне она казалась неземной, спустившейся с самого неба, сотканная из пушистых облаков. Она подошла к Лукичу, поклонилась всем в пояс, поздравила с праздником, пожелав людям здоровья, счастья и любви, вместе с Егором открыла начало Нового года.

Ох, и веселым был этот вечер! Не смолкали музыка и смех. «Зайцы» лихо отплясывали с «волками», баба Яга и та озорничала с легкомысленным Кащеем. Свиньи и мартышки, медведи и лисы, все веселились так, что небу было жарко. Даже Поликарпыч не усидел и, подхватив уборщицу Анну, забыл о возрасте, пустился в пляс. Пусть не современно, уж как умели, зато от души веселились люди.

Все пили шампанское, шутили и пели. Яшка, натянув маску льва, подошел к Снегурочке:

— А мне можно тебя пригласить на танец?

Фаина сразу его узнала:

— Сегодня танцую и пляшу со всеми! Но только до утра!

— А какое желание загадала на эту ночь? Мне можно узнать? — спросил еле слышно.

— Чтобы вокруг меня были только друзья! И ни одного нахала! —ответила, будто влепила пощечину. И тут же указала на освещенное окно первого этажа. В нем, замерев как изваяние, стояла одинокая путанка, сумевшая спрятаться от милиции под койкой в мужской комнате. Она с восторгом смотрела, как веселятся люди, но боялась приблизиться, понимая ложность своего положения. Она осталась чужой на этом веселье, но ей тоже хотелось быть счастливой, она загадывала желание, обычное, земное, но ей не повезло, и праздник, звеневший весельем, снова проходил мимо, задев взгляд, так и не согрел душу.

— Она тебя ждет! Пойди, утешь ее! — сказала едко Фаина и отвернулась от Яшки. Тот нахмурился. Найдя маску белки, нацепил ее на лицо путанки и незаметно провел во двор.

— Не плачь! В этот день нельзя печалиться. Утром выведу тебя. Все мы в этой жизни виноваты друг перед другом и собой. А ты, попробуй, найти здесь свое желание, а с ним и счастье! Эта ночь особая, сказочная! Пусть тебе тоже в ней повезет! — махнул рукою и затерялся в толпе. Девку тут же повернул к себе какой-то нахальный кот и назвал милой.

Он не знал, с кем танцует, и подарил путане настоящий праздник, радостный и веселый, такой, каким загадала на желание, и оно сбылось неожиданно. Девчонка в эту ночь поверила, что и она еще может стать любимой.

— Фаина! Подари и мне мою мечту, я тоже хочу, чтоб сбылось мое желание! — подошел Яшка, оттеснив от нее пузатого кролика, скакавшего мячиком вокруг нее.

— А что загадал? Опять что-то неприличное? — нахмурилась Снегурка, но Яков не увидел настороженность мод маской.

— Я люблю тебя! — вылетело невольное.

— Сегодня Новый год! До первого апреля еще далеко!

— Ты мне не веришь?

— Яша! Чего ты хочешь? Какое у тебя желание?

— А ты его выполнишь?

— Ну, ты крутой! Смотря, чего попросишь. Не знаю,, смогу ли выполнить.

— Поцелуй меня!

— Чего захотел! Размечтался!

— Злая ты! Ведь я с самого детства мечтал, чтобы меня на Новый год поцеловала сама Снегурочка! И я был бы счастлив весь год, а ты даже в такой безобидной мелочи отказала. Хотя, что в том постыдного, крамольного? Пожелай я, меня зацелуют девчонки, но мечталось о Снегурочке. Неужели это до невозможного сложно? Или ты впрямь ледяная, или сама не была ребенком? Подари мне сказку, и твое желание тоже сбудется!

— Сними маску! — услышал неожиданное.

А тут, как по заказу, кто-то выключил свет.

Фаина поцеловала Яшку, вспомнив его рассказ

о детстве. Парень обнял ее и долго не хотел отпускать, Он что-то шептал ей на ухо. Фаина краснела, ведь вот так при всех не говорят о любви. Но Яшка не видел никого вокруг. Ведь вот сбылось и его желание, единственное, дорогое. Фаина с ним. Он ей успел сказать все, что хотел...

Даже Колька, тот самый, никчемный мужик, кем пренебрегали все бабы общежития, улыбался во весь рот. Еще бы! С ним танцевала девка, не отходя от него ни на шаг. И человек был счастлив. Он и не мечтал, что праздник подарит такую радость. Колька даже познакомился с нею. Та, приподняла маску и назвалась Лидией. Мужик немел от счастья. Девка оказалась довольно симпатичной, моложе Коли и, как сама призналась, случайно попала на праздник в общежитие. Что привело ев сюда, человек не интересовался. Ему понравилось то, что она ответила:

— Тебя искала и нашла...

Коля поверил ей простодушно и не выпускал руку Лидии до самого рассвета. Он что-то рассказывал, о чем-то спрашивал Лиду, с гордостью посматривал на девчат и парней общежития. Ведь вот и ему повезло, хотя сюда во двор он пришел далеко не первым, а счастье дождалось и его.

Лида сказала, что друзей в общежитии у нее нет, она случайно забрела на огонек. Сказала, что живет в городе, со своею бабкой, в старом бараке, в коммунальной квартире, какую уже много лет обещают снести, но руки не доходят. Правда, неподалеку строится новый дом, многоэтажка, где жильцам барака обещают дать квартиры. Но, когда это будет, никто не знает. Да и что дадут? В лучшем случае, однокомнатную, если повезет. Другое дело, если Лидия выйдет замуж. Тогда может выгореть и двухкомнатная. Но, девка не хочет спешить. Боится нарваться на алкаша или негодяя, от какого потом не отделаться.

Коля мигом все сообразил.

— Отдельная квартира в новом доме, да еще в придачу с бабой!—думал лихорадочно, как бы понадежнее застолбить в ней свое место.

Человек даже не спросил, работает ли Лида? Кем и где? Сколько получает? Имеет ли пенсию бабка? Этот обстоятельный разговор решил провести чуть позже и выведать все доподлинно.

Коля горел от нетерпения. Ему хотелось узнать все, но боялся спешить, чтобы не потерять малую зацепу в большом обстоятельстве.

Мужик порхал бабочкой вокруг новой знакомой. Куда делись его пресловутая осторожность и мнительность. Он согласился с Лидой, когда та обронила, что не собирается выйти замуж за случайного человека, пьющего, или за того, у кого за душой ни гроша. Таких вокруг полно, но не хочется брать на шею иждивенца. Ее муж должен уметь обеспечить семью.

— Конечно! А как иначе? — поддакнул мужик, вспомнив, сколько у него накопилось на счету в банке.

— А родители есть у тебя? — спросил спохватившись.

— Не повезло. Нет их у меня уже давно. Так и вырастила бабка. Теперь совсем дряхлая стала,— ответила грустно и Коля, решив успокоить, обнял Лиду, прижал к себе, она на удивление не стала сопротивляться.

К рассвету он узнал о Лиде почти все. Они общались легко, не отходя друг от друга ни на шаг. Коля приметил, что иногда Лида тревожно оглядывается по сторонам, и спросил, кого она ищет? Девчонка смутилась, ответила, что чувствует себя неловко среди чужих. Человек ответил ей, что никому и никогда не даст ее в обиду и не оставит одну.

Коля под утро привел девчонку в комнату, где жил вместе с ребятами. Те были во дворе и не спешили возвращаться. Мужик воспользовался их отсутствием. Как-то легко и просто уговорил Лидию, та не кривлялась, но встав с постели, выжидательно смотрела на Николая, а потом спросила напрямую:

— А ты всегда вот так на халяву кувыркаешься, или только меня за дуру держишь?

Мужика, словно кнутом огрели:

— Я ни на ночь, я совсем всерьез на тебя запал, а ты, выходит, как все, путана, наверное?

— Я ничего не делаю даром,— ответила сухо. И спросила:

— Ведь и ты неспроста на меня завис. Я все вижу. Но таких много. Все болтают про любовь. А когда своего добьются, имя забывают. Выгоняют за дверь, даже не заплатив. И ты такой?

— Я не выгонял. Некого было. А вот от меня уходили,— рассказал о неудаче с Глафирой.

— Конечно, бабы были, но только временные, а мне уже пора постоянную.

— Мне тоже,— отозвалась эхом Лидия. И спросила:

— Ну, а тебе, что мешало?

— Непруха. Не находил по себе. Ведь я вовсе не такой как все, только кажусь обычным,— все хотел рассказать о своей болезни, но язык не поворачивался, человек робел. Оно и понятно. Ведь ни одна баба не соглашалась встретиться с ним во второй раз. Даже путанки отказывались и ни за какие деньги не уламывались с Колей на ночь. Никому не хотелось вставать утром мокрой по уши, провонявшей мочой мужика. Человек именно потому потерял всякую надежду на семью. Но понимал, что предупредить Лиду все же придется. Но как?..

У той свои заморочки имелись. Она много раз обжигалась на хахалях. И ей, как другим путанам, обещали золотые горы и реки любви. Она верила, а утром ее выгоняли из квартир, в дождь и в холод, зачастую ни копейки не заплатив, иногда даже били, если требовала свое настырно, случалось, на нее травили собак, и приходилось не просто уходить, а выскакивать в двери или в окно, пока какой-нибудь ротвейлер или бультерьер не разнес в куски.

У Кольки нет ничего кроме койки в общежитии. Этому особо кичиться нечем. И годы уходят. Уже не молодой, пожалуй, на десятку старше будет. А все ковыряется в бабах, знать, выбирает. Неспроста, до сих пор один и живет в общаге. Конечно, заклеить его можно бы! Этот не побежит по бабам, рожа корявая, да и возраст не тот. Рассчитался скупо. Видать, во всем прижимистый. Но зато из таких крутые хозяева получаются. У них ни одна копейка меж пальцев не выскочит, А уж в руки его взять можно запросто. У меня он не выкрутится. Но надо глянуть, стоит ли этот лох моих усилий, тот ли, кто мне нужен?—думает Лидия.

— Она, наверное, из проституток! А впрочем, чем другие бабы лучше? Глафира называла себя целкой, а торговалась как сучка, хуже путаны. Женись на ней, рога бы ставила со всей общагой. Эта всю ночь тенью за мной ходила! Может, с кем-то была до меня, но в прошлом. А на будущее у нее квартира в новом доме. Коль вовремя узаконимся, двухкомнатную отхватим. И я из общаги слиняю навсегда, при бабе дышать стану, как

человек. Может, как раз уживемся, говорят мужики, что из путан нормальные бабы получаются, они свое отгуляли и мужикам не изменяют,— думал Колька. Но представив, скольких познала Лидия, поневоле содрогнулся, сморщился.

— Это ж ее весь город знает. Как жить с такой? — отшатнулся от бабы невольно и тут же о себе вспомнил:

— Сам не лучше. От меня, как от чумы отскакивают даже дешевки. Все высмеивают. Ее может кто-то добром вспомнит, а меня только матом. Чего уж ломаться, да цену себе набивать, она и медного гроша не стоит, Покуда я раздумываю, уведут Лидку у меня из-под носа. Все ж свое жилье не сравнить с общагой, да и девка моложе меня, желающие сыщутся, а я снова сиротой останусь,— думал Коля и, улыбнувшись Лиде, посадил к себе на колени и сказал тихо:

— Я как увидел тебя, враз желание загадал.

— Какое? — проворковала баба.

— Чтоб нам никогда не разлучаться.

Лида прижалась к человеку:

— Как мы похожи! Я тоже на это загадала, только не верилось, что сбудется. А ты нашел меня, мой котик, единственный и самый родной.

...Яшка веселился вместе со всеми. Ни на минуту не выпускал из виду Фаину. Она плясала, пела со всеми, тормошила заскучавших у стола и, казалось, не обращала особого внимания на Якова, но парень чувствовал, она следит за ним. А тут, как назло заорал мобильник в кармане. Забыл выключить. Ведь поздравил с праздником мать, больше звонить некому, но, глянув на высветившийся номер, с лица изменился, помрачнел, поспешил в коридор общежития подальше от шума.

— Алло! Я слушаю, отец! — закричал громко.

— И тебя с Новым годом! Всех благ и здоровья! Удач и попутного ветра! Где ты сейчас? Скоро будешь в Калининграде? Значит, домой заглянешь! Вот мать порадуется! Еще бы, целых полгода не виделись! Сколько

пробудешь на берегу? Всю неделю! Конечно, мало! Что? Мне нужно приехать домой? А зачем? Какой такой важный разговор? В море больше не пойду, и не уговоришь ни за что! Если не эта причина, то, что тогда? Что-то случилось? Нет? Тогда зачем мне возникать? Завтра уже на работу! Сам понимаешь, просто так с завода не отпустят. Ну, что за важность, скажи! Касается лично меня и моего будущего? Говори конкретно, что еще придумал? Почему не телефонный разговор? Зачем кричишь? Я не хочу говорить с тобой в таком тоне! Научись считаться и со мной. Нет, я не могу приехать! Почему ставишь ультиматум? У меня все нормально и я ничего не хочу менять в своей жизни. Во всяком случае, пока так, дальше будет видно! Ты настаиваешь? Взять за свой счет неделю? Не знаю, как получится! Да, я узнаю и позвоню! Нет, ты не звони директору завода, я сам попробую справиться,— сунул телефон в карман и сел на скамью, закурил, настроение у Яшки испортилось мигом.

— Что он там придумал? Касается моего будущего! Но не выход в море, а значит, какая-то другая заморочка. Может, сыскал для меня какое-то место на берегу, другую работу в пароходстве? Но я не знаю ее, да и душа не лежит. Завалят бумагами, отчетами, ковыряйся в них целыми днями. А может, регистром? Но нет, на это образование, специальная подготовка нужна, да и авторитет ка флоте, стаж и опыт. Где все возьму? Отец на такое не пойдет, не сунет, где заведомо не справлюсь. Но что тогда, что он придумал, к чему готовиться?— ломал голову человек и не заметил, как к нему подсела Фаина:

— У тебя какая-то неприятность? — тронула Якова за локоть.

— Папаша озадачил

— Чем?

— Велит приехать прочно. На неделю, для разговора о моем будущем. Слава Богу, не потащит в море. Не о том базар. Это пообещал сразу. Зато причину умолчал. Говорит, мол, не по телефону. Вот и думаю, что ему от меня нужно, и, честно говоря, хорошего не жду.

— Может, попросит дома остаться?

— Зачем?

— Родители уже старые.

— Э-э, нет, они всегда без меня обходились. Я не домосед и не сиделка. Отец это знает лучше других. Может, работу нашел? Но почему не сказал о ней по телефону? Не пойму его! — курил Яшка и внезапно попросил:

— Фаина! Мне надо поехать. С отцом иначе нельзя. Он не терпит непослушания. У него на судне не только люди, даже мартышка выполняет все команды. И работает, драит палубу вместе с матросами. У него все по струнке ходят. Уж как ехать не хочется, только я знаю. Но ничего не поделаешь, придется! Я прошу тебя, подожди меня! Я недолго там пробуду! Через неделю вернусь обратно. Слово даю, не задержусь ни на одну ми-нуту! — обещал парень.

Фаина ни о чем его не просила.

— Ты будешь ждать меня?

— Не знаю. Да ты и сам определись сначала. Ведь не знаешь, зачем отец зовет, может, не приедешь сюда, кто предугадает, что ждет! — ответила задумчиво.

— Скажи, ты будешь вспоминать меня хотя бы изредка? Нужен ли я тебе? — схватил за руку.

— Не требуй клятв! Я не люблю и не верю им. Они — слова! Какие часто ничего не стоят! — вспомнила что-то свое больное, давнее, и нахмурилась.

— Хоть когда-нибудь позвони мне! Я буду ждать!

— Может, вернешься раньше, чем успеешь вспомнить обо мне и соскучиться. Зачем заранее прощаешься? Ведь еще не уехал, а уже далеко отсюда. Не уговаривай ни меня, ни себя. Любая разлука — это проверка и она не бывает случайной. Вот и присмотрись к себе, подумай. Как говорят, сам случай в руки. Вернешься, поговорим. А если останешься, значит, так нужно было,— взяла руку из Яшкиных ладоней, вошла в круг танцующих.

— Что это с Яшкой? Иль неприятность стряслась какая? — спросил Фаину Егор Лукич.

— Отец требует, чтоб домой приехал не медля!

— И как Яшка?

— Завтра собирается оформить отпуск за свой счет. Пока на неделю!

— Это все! Он не вернется!

— Почему? — дрогнув, выдала себя женщина.

— Я видел того папашу. Знаком с ним. Этот просто гак не позовет. Что-то серьезное затеял. Яшка у него единственный сын, сам стареть начал. Пришло время о сыне вспомнить, пристроить его в жизни. А у мужика и деньги, и связи имеются. Не оставит Яшку на заводе в чернорабочих. Заберет и устроит получше. Иного не жди. Короче, займется его судьбой. Это давно пора было сделать! — вздохнул Егор. И оглядев веселившихся жильцов, заметил:

— Куда-то наш Коля исчез!

— Наверное, спит у себя наверху.

— Э-э, нет, Фаина! Я его с чужой бабенкой видел. Он всю ночь вокруг нее крутился котом. Не знаю, откуда она взялась, но точно не наша. Видать, он с нею в своей комнате озорует, пока ребят там нет.

— Ну, оставьте его! Может, и Кольке повезет сегодня!— отмахнулась Фаина.

...А Николай в это время завел с Лидой свой разговор. Вздумал выяснить все и сразу:

— Лид, а ты где-нибудь вкалываешь?

— Ну, конечно! А как без того?

— А где? — глянул в самую душу, девка смутилась, ответила неуверенно:

— Какая тебе разница, без заработка не сижу.

— Выходит, подрабатываешь, как у меня нынче, так что ли?

Лида молчала.

— Ну, вот я чего тебе предложу, цыпа, чтоб от дня сегодняшнего ни с кем не спала! Слышь, только со мной!

— А как жить: ведь у меня бабка есть!

— Обоих беру! — заявил твердо.

— Так бабке девятый десяток! Она совсем слепая и больная вся! Никуда не годится!

— Во, дура! Я не собираюсь на ней жениться. Она будет жить вместе с нами. Куда ж ее денешь, коль старуха имеется? Стало быть, будем кормить, смотреть ее. А тебе работу сыщем, какое-нибудь место на заводе, там научат. Но с путан снимаю насовсем. Это для одиночек, семейной не подходит.

— А как же бабка? За нею смотреть нужно!

— Зачем?

— Она сама ничего не может, кормить надо, горшок подставить, иначе все под себя нальет и наложит.

— Ну, это не беда. У нее мои болезни. Тем же самым хвораю. Как чего выпью, так и плыву в постели. Эдак с самого детства. Но тогда хуже случалось. Теперь, когда вовсе тверезый, сухим встаю.

— Ладно, Коля, будем клеенку стелить. У меня, по-моему, даже запасная имеется, бабуле взяла, а она тебе сгодится. Куда ж от хвори деться, зато ты как мужик классный! Теперь таких мало,— похвалила человека.

— На счет этого ты довольная будешь. Я не потасканный и не потрепанный. Все при мне цело. Теперь и сам рад, что с Глафирой не состоялось. Ты моложе и собой пригожей. Да еще и квартира будет. Правда, что бабка на хвосте повиснет, но и это впрок. На нее тож метры в жилье дадут. Глядишь, долго не протянет. А и я к тебе ни с голым хреном завалюсь, свой вклад на книжке имею. Голодовать не станем. Но и шиковать не дозволю. Не уважаю тех, кто не бережливый и копейку в руках удержать не может. Она нелегко дается всем.

— Так как нас взять собираешься? Ведь если просто жить перейдешь, тебя не пропишут. Только законного признают. На него метры дадут в новой квартире. Так все соседи лопочут. У нас двое уже расписались, хотя сколько времени жили любовниками.

— Ради квартиры узаконимся. Я и бабку удочерю, будем все на одной фамилии, как положено в семье. Вот так и заселимся, как все порядочные люди,— мечтал Коля.

— А чем мы хуже других? — осмелела Лидия:

— Бабуля хорошую пенсию получает. Не всю жизнь лежала в койке, работала, стажа ее на двоих с лихвой хватило б. Многие ей завидуют. Не всякий генерал такую пенсию имеет. Она же в Сибири водителем лесовоза почти сорок лет мантулила. Разве мало? Мы на ее пенсию вдвоем живем, беды не зная. А свое у меня на вкладе. Тоже копила на новую мебель, на хорошую посуду, чтоб все было по-человечески, не хуже, чем у других. Чтоб когда придут гости, стыдно не было бы!

— Вот тут стоп! Гостей не люблю и не уважаю. Зачем они сдались? Припрутся, натопчут, нанесут грязи, все попьют и пожрут, да еще и осудят в придачу. Зачем они нам?

— Но бывают нужные люди! Вон к бабуле приходят, они ей всякую помощь приносят к праздникам, подарки и гостинцы, деньги. Не буду же их выгонять!

— Коль такие, конечно примем,— поспешил согласиться Коля.

— Вот и я говорю, не всяк гость помеха! К Новому году ей целых три ящика помощи приволокли. В одном — сплошная жратва, в другом — стиральные порошки, мыло, шампуни, в третьем — постельное белье и шмотки. Бабке шубу, платок, колготки, сапоги принесли, а она на улицу уж какой год не выходит. По комнате только по стенке передвигается и то блудит.

— А лишнее продать можно! — нашелся Коля.

— Пока бабуля жива, пусть все хранится и лежит в шкафу, чтоб соседи не судили и не сплетничали! — осекла Лидия.

— Так все же скажи, куда подевались твои родители?— пытливо уставился Николай на Лиду, предположив, что раз она промолчала, ей есть, что скрывать. Но... Лидия выпрямилась, слезла с колен мужика и, сев рядом, заговорила тихо:

— Мы жили в Сибири. Там и мои родители появились в свет, и бабкина молодость прошла. Мы с бабулей , в поселке лесорубов, а мать с отцом на предприятии «Маяк», может, слышал о нем. А я его и по сей день кляну. Взрыв там случился покруче, чем в Чернобыле. Но о нем молчали. Время было иное. О жертвах и облучении не только говорить, думать запрещали. Работали и умирали молча. На могилах ни крестов, ни памятников не ставили. Не разрешалось. Меня тогда еще не было. Их вместе с другими отправили лечиться в санаторий для облученных. Говорили, что за время их отдыха вся земля и реки очистятся от радиации. Но не тут-то было. А люди были наивными и по незнанию поверили,— закрыла лицо руками.

— А потом мать родила меня. Она не знала, что они с отцом уже были здорово облучены. И роды прошли с осложнениями.

— Короче, они померли от радиации? — перебил Колька и сказал:

— Так тебе полагаются льготы как пострадавшей от облучения. А они наваристые! — загорелись глаза человека.

— Все остается на словах, да в обещаниях. Ничего реального нет. Не дожили до льгот мать с отцом. Их тоже глумили баснями про помощь и поддержку государства. А где она та помощь? Вселяли в барак, набрехали, что это жилье временное! Уж сколько лет прошло, мы все там же! Правда, дом строится, говорят, что наш, а как на самом деле будет, не знаем.

— Ну, ежли я возьмусь, своего добьемся. Я у любого выверну свое хоть из зубов. То тебе каждый на заводе скажет. Мне поперек дороги лучше не становись! Любого в штопор скручу. Потому со мной даже большие начальники боятся связываться, я любого достану! — хвалился мужик, выпятив грудь.

— Вот такой мне и нужен! Мужчина, кормилец и заступник,— восторгалась баба, поглаживая человека, осыпала поцелуями.

Коля от такого теплого отношения и вовсе голову потерял. Уже в этот же день он побывал в гостях у Лиды. Та и впрямь сказала всю правду. Николай даже с бабкой пообщался. Снял с нее мокрое белье, переодел в сухое, успокоил, сказав, что такая напасть и с ним случается, что теперь они будут вместе, и жить станет легче.

Коля не соврал. Уже через две недели он перебрался жить к Лидии, предварительно узнав, что в строящийся рядом дом заселят всех жильцов барака, а через месяц, едва Колька с Лидой успели расписаться, в бараке запретили прописку новых жильцов.

— Эх, Лидка, с такой квартирой ты могла бы оторвать хахаля покруче! Этот твой лопух, хуже некуда! Даже ссытся в постель! Как ты его терпишь, вонючего козла? — удивлялись городские путаны.

— Это не беда! У меня бабка сколько лет под себя льет, я уже привыкла.

— Так то бабка! Родной человек! А эта морока зачем тебе? Гони его в шею, пока не поздно,— но Лида не спешила прогонять Николая. Да и зачем? Стиральная машина никого не ругала. Отстирывала белье молча. Лидия только гладила. А машину Коля купил, сам принес домой первую семейную покупку и до утра удивлялся собственной щедрости. Это ж надо, такие деньги вложил, хотя никто ни о чем его не просил.

В общежитии к отъезду Николая отнеслись спокойно. Только уборщицы удивились:

— Гля, Нинка, и на зассанца баба нашлась! Даже такой нынче в спросе! Слышала, что баба ему досталась путевая!

— Ань! Пару раз обоссыт ее, и выгонит она Кольку под задницу мешалкой!

— Эта не выкинет, сама из путан. Где лучше найдет? Ее счастье, что наш лопух приметил.

И только Егор Лукич качал седеющей головой. Он, как большинство мужиков, считал, что если кошка повадилась по сметану, ее ни за что не отучить, так и бабу от блядства.

— Пусть не в открытую, на панели, но где-нибудь в укромном углу с ближайшим соседом все равно улучит время и наставит рога Кольке,— сказал Поликарпы-чу и добавил:

— Как ни отучай собаку лаять, она обязательно брехнет на какого-то прохожего. Так и шлюха, ей хоть свинцом залей, так она на лом сядет. Не верю я этим дамочкам. Сколько их прошло через милицию, все под несчастных косили. А копни чуть глубже, все дрянь и грязь.

Ни одна не хотела работать, мозолями хлеб добывать. Все наглые и бесстыжие. Сколько сам работал участковым, знал, ни одну не выгнал на панель голод. Мальчишкам куда как сложнее приходится выживать, ни все выдерживают ломку судьбы. Но коли выстояли, настоящими мужиками стали. К сожалению, таких теперь все меньше становится.

Егор Лукич был уверен, что Яшка не вернется в общежитие, и отец устроит его в пароходстве на хорошую, спокойную работу, где не нужно подскакивать в семь часов утра и целыми днями крутиться у станка, обучать молодых ребят рабочим профессиям, до хрипоты спорить с мастером, начальником цеха; следить за учениками, их работой, все это выматывало человека. Яшка никогда никому не жаловался на усталость, но возвращался с работы как выжатый лимон, чтобы прийти в себя, ему требовалось время.

На заводе Яшку уважали, да и было за что. Молодые ребята, ученики, с тревогой посматривали на станок, ожидавший хозяина, и переживали, вернется ли Яков на завод или останется где-то в Калининграде.

А время неумолимо шло.

Фаина внешне держалась спокойно, и никто в цехе даже не предполагал, что она тоже ждет возвращения Яшки. Нет, она только украдкой смотрела каждое утро на пустующее рабочее место и молчавший станок. Она ждала, а парень не возвращался.

Прошли пять дней, а от человека ни весточки, ни звонка. Женщине очень хотелось узнать, вернется

пи человек, она с трудом сдерживала себя от желания позвонить Яшке. Чего проще было бы набрать номер, но Фаина решила выждать и не звонила, убеждала себя:

— Ведь он уехал на неделю. В запасе еще есть два дня. Зачем его дергать и спрашивать. Если решит вернуться, сам объявится. Ну, а коли останется, говорить не о чем.

Только Фаина знала, как нелегко было ждать...

Вот и неделя прошла. О Яшке так и сказали:

— Не приехал, теперь уже ждать некого. Пришлет заявление на увольнение почтой и все на том. Силой ого не вернешь, не достанешь.

— А жалко, что уехал от нас. Хороший был мужик,— говорили о человеке Ромка с Максимом. Они уже сдали на разряд, самостоятельно работали на станках, но каждый день им все еще требовались советы и подсказки, помощь учителя, его шутки, короткое, но такое необходимое общение. Вроде ничего не изменилось, но Яшки в цехе явно не хватало.

Он приехал, когда его перестали ждать. Нет, не на завод, поздним вечером примчался в такси с вокзала, выскочил из машины и, легко пробежав ступени, ворвался в вестибюль.

— Вернулся! — встал навстречу Поликарпыч.

— А как же? Куда бы делся? Вы ж тут без меня зачахнете! — обнял вахтера.

— Что верно, то правда, все тебя вспоминали! — сознался человек смущаясь.

— Да как же без меня? Наверное, прокисали от тоски? Я тоже соскучился. Вот и вернулся! Хотя уехать было нелегко. Отец метал гром и молнии, все хотел меня удержать! — смеялся Яков.

— Зачем? — удивлялся вахтер.

— Потом расскажу! — поспешил Яшка в свою комнату.

Оттуда вскоре донесся громкий хохот, возбужденные голоса.

— Мужики! Мою свободу обмыть требуется, как положено! Ведь я дома! На воле и не стреноженный Кто за пивом смотается? — достал деньги и указал на сумку:

— Там рыбу возьмите! Специально для этого случая прихватил! Я отлучусь ненадолго, а вы здесь все сообразите! — помчался на второй этаж, перескакивая лестницу через две ступени.

Яшка коротко стукнул в дверь и, не дождавшись ответа, вошел в комнату.

Фаина не ожидала его в такое время. Она общалась с девчатами, пила чай не спеша, собиралась ложиться спать, увидев парня в дверях, растерялась от неожиданности.

— Привет, девчонки! Как вы дышали без меня? Все ли в порядке? Никто вас не обижал? — поздоровался со всеми. Остановившись рядом с Фаиной, заглянул в глаза, спросил взглядом?

— Ждала?

Он увидел, что не просто ждала, а и скучала.

— Чего ж не позвонила?

— Твоего звонка ждала. Но ты молчал,— укорил! молча.

— Выйдем на несколько минут,— предложил тихо.

Фаина накинула платок на плечи, вышла в коридор,

Едва закрыла за собою дверь, оказалась в руках парня, Он сжал так, что дышать стало нечем:

— Как я по тебе скучал!

— Почему же не давал знать о себе?

— Не получалось! Отец ни на шаг не отставал!

— Чего же хотел от тебя?

— Ой, Фаина, задумал крутое! Женить решил на тамошней аристократке! — рассмеялся Яшка и продолжил:

— Пахан с ее отцом договорились породниться через этот брак. Как же! Элита общества, его сливки! Вздумали окрутить нас как слепых котят, как двух придурков, но сорвалось, ничего у них не получилось!

— Ты хоть видел ту девушку?

— Понятное дело! Меня к ней всю неделю каждый день водили чуть ли не под конвоем. Убеждали, что лучшей партии, сколько ни старайся, не найдешь. Никого не интересовала сама невеста, главное, что она прекрасно обеспечена и занимает хорошее место в обществе. Желающих на ее руку много. Ну, а меня к ней вне очереди протолкнуть хотели! Честно говоря, ни она, ни я не хотели ни встречи, ни знакомства. Два наших отца вздумали вспомнить прошлый век. Из этого ничего не состоялось. Никакого бонтона, чванства и церемонии не получилось. Она тоже не хотела меня видеть. У нее на сердце свой человек имеется. Его сама выбрала. Навязанный, всегда постылый! Разве не так? Но старики оказались ушлыми. Уж, на какие ухищрения не пускались! То прогулку на яхте по морю устраивали, в театр на спектакль отправляли, на концерт классической музыки, я его весь проспал от начала и до конца. Устраивали прогулки по городу. Короче, измотали обоих вконец. На измор нас взяли. Надеялись, что свыкнемся! Напрасно ждали. Мы, конечно, пообщались, но не так, как о том мечтали старики.

— А почему все сорвалось? — перебила Фаина.

— Нет, она не дурнушка, даже очень привлекательна, образована и умна. Но нас не потянуло друг к другу. Разные мы с нею оказались. А главное, у обоих сердце уже занято. Она о своем парне тарахтела, я о тебе думал и тоже с нею поделился. Поняли, что вместе не сможем. Так и расстались в ничью. Старики наши, понятное дело, расстроились. Другой результат ждали. Когда им объявили, что ничего не получится, они челюсти пороняли. Мол, почему? Из вас идеальная пара получилась бы, мы оба на рога и ни в какую! Не хотим, не ломайте наши судьбы и жизни, не делайте несчастными обоих. Ее отец отступил, а мой еще долго не сдавался. Назвал придурком, медузой безмозглой, еще какими-то мерзостями, грозил вовсе отказаться от меня, мать ругал за то, что вырастила балбеса! Ну, что делать? Уж, какой есть, другим уже не стану. Лишь бы ты не отказалась от меня,— притянул к себе Фаину.

— Ты хоть изредка вспоминала, скучала обо мне? — спросил шепотом.

— Было такое,— призналась еле слышно.

— Спасибо, любимая моя! Какою долгой была разлука! Каждый день казался вечностью. Я очень старался уехать поскорее. Надоело все. Да и с отцом часто ссорились, спорили. Он только себя считает правым во всем, мнение других не интересует. Все должны жить по его воле. Вот и спросил отца, как он на матери женился, по любви или из выгоды, по чьему-то желанию? Ох, как возмутился, поверишь, даже за ремень взялся, хотел проучить как пацана, за дерзость! Забыл, сколько мне лет. Ну, вырвал я у него ремень из рук, усадил на диван, заставил себя выслушать первый раз в жизни. Трудно далось. Все срывался, подскакивал, а потом угомонился и сказал:

— Раз так, катись ко всем чертям!

— Я и поспешил, пока он не передумал и не стал снова тормозить. Схватил сумку и бегом на вокзал. Даже путем со стариками не простился. Они опомниться не успели, как я уже в пути был. Поезд пошел и я успокоился. Оторвался от всех. Но если бы знал, зачем меня зовут, не поехал бы ни за что!

— Яшка, ты все еще в Калининграде! Но ведь уже уехал. Успокойся, переведи дух. Считай, что побывал в коротком отпуске, получил новые впечатления, повидался с родителями, познакомился с потенциальной невестой.

— Зачем она мне нужна?

— Яш, в твоей коллекции случались и похуже! Чего злишься? Она не виновата. Будь это год назад, ты не отказался бы от нее.

— Не знаю, на время, может, и заклеил бы! Чем черт не шутит? Но жениться не решился бы!

— Почему? — удивилась Фаина.

— Она слишком закомплексована. Живет в своем узком мирке и мыслит определенными, вбитыми когда-то

н голову правилами. Своих мыслей нет, все заимствованы.

— Ты о чем?

— Ну, заснул на концерте симфонической музыки, что поделаешь, не люблю ее, не смогу отличить произведения Моцарта от Шуберта, Бетховена от Чайковского, ну и что с того? Не нужны, не годятся они в моей жизни! Стоит за такое стыдить и ругать? А сколько упреков я от нее выслушал! Или потащили нас в картинную галерею. Она смотрит и восторгается, а меня воротит. Ни одной приличной работы не увидел. На портретах такие рожи, что матом крыть охота. Косорылые, синюшные, морщинистые, все в бородавках, а сколько чванства, словно у царей. Или баб нарисовали, смех один. Лежит толще коровы, задницу вываркой не прикрыть, груди, каждая больше головы. На нее на одетую не всякий глянул бы, а тут подраздели дуру. Зато ее известный художник рисовал! Нашел, кого отловить, отморозок! Я на ночь таких матрешек не снимал. Ходил и плевался, глядя на них. А она, эта дурочка, идет рядом и замечание делает, чтоб не ругался, смотрел бы на картины молча. Да еще поучает, мол, не могут все работы быть плохими. Это же копии известнейших художников, самого Рембрандта! А мне какое дело до него! Не понравилось! Пусть хоть весь мир восторгается, меня не колышет! Даже наши городские путаны, те, что из престарелых, какие белым днем не появляются на панели, и то много лучше. Им еще есть, что показать клиенту и чем порадовать! А те, какие на полотнах, только заиками мужиков оставят! Чего на них глазеть? А эта шумная восторгается:

— Ах, какие изящные линии тела! Какой свет и фон!

— Я окосел, слушая ее бред! Так и не понял, у кого из нас крыша поехала! Или привели меня в океанариум! Как упирался, отказывался, так затащили, на всяких рыб посмотреть, будто не видел их никогда! Да я рыбу признаю только на тарелке, в любом виде! А тут живые! Ну, и к чему сдались? У одних зубы больше, чем у меня, они, если руку опустить к ним, за пару минут до костей обглодают, у другой хвост длиннее троса, к ней не подходи, у нее в хвосте целая электростанция! Или эти - акулы, глаза бы их не видели! Пасти шире кадушки. Туда не только человек, целый бульдозер провалится. А эти морские ежи, всякие змеи, осьминоги и кальмары, их тьма! Я их в кабаке, случалось, заказывал. В сыром виде кому нужны? Я и вышел, на дельфинов смотрел. Остальное, все фуфло! А эта снова восторгаете до визга:

— Яша! Посмотри сколько зубов у акулы! Какая она грациозная!

— Ну, иди и поздоровайся с нею за лапу! Она с тобой долго базарить не станет,— сказал ей.

— Как зовут эту девушку?

Яков умолк, долго пытался вспомнить:

— Прости, Фаина, наглухо забыл, вышибло из памяти. Да и зачем помнить ненужное?

— Это совсем на тебя непохоже! — рассмеялась Фаина.

— К чему ненужным голову засорять?

— Ты же говорил, что она умная!

— И не отрицаю. Она много знает, во многом разбирается. Но в ее голове слишком много лишнего хлама. Потому, для своих мыслей и выводов места не осталось. Даже в душе полный разброд. Если бы ни я, так и не решилась бы сказать отцу о своем парне. Тут пришлось ей помочь. И все благополучно обошлось. Ее отец знал того человека. По-моему, между ними все наладится.

— Ты обо мне говорил отцу?

— Конечно! И матери рассказал,— умолк Яков. И осторожно, подбирая каждое слово, сказал:

— Теперь они думают.

— О чем? — спросила Фаина.

— Им есть над чем подумать. Но время не ждет. Думаю, они свое слово скоро скажут.

— Отец еще не собирается на пенсию?

— Говорит, что в конце этого года спишется на берег. Пора. Сердце сдавать стало. Жаловаться начал. А значит, пришло его время проститься с морем, пока оно не взяло отца к себе насовсем.

— И тогда ты вернешься в Калининград насовсем?

— Не знаю, не уверен. У нас смешная семья. Мы любим друг друга. Но ужиться все вместе никак не можем. Все слишком разные. Под одной крышей неделя вечностью показалась всем. И только мать самый терпеливый человек, все просит меня звонить почаще и хоть когда-нибудь приехать к ней на весь отпуск. Правду сказать, сама не верит, что такое когда-нибудь случится,— усмехнулся парень.

— Почему?

— Я не люблю Калининград.

— За что?

— Там для меня чужбина. Сразу вспоминается детство и все, что с ним связано. Бесконечное ожидание отца, одиночество и тоска. У меня там даже друзей не было. Может потому, и через годы, не хочу туда приезжать. Мне этот город напоминает избу, в какой из каждого угла дуют сквозняки и вымораживают душу.

— Это грустно. А знаешь, я в деревне родилась. В бабушкиной деревне. Маму не успели в больницу отвезти. Все машины и тракторы, каждая кляча на полях работали. И мои родители, не только до последнего дня, до решающего часа вкалывали как ломовые, не разгибая спин. А тут у матери заболел живот, да так, что в глазах потемнело. Ну, что делать? Бабы, дело ясное, чуть живот заболел, сразу в лопухи. И моя не лучше других. Отцу ни слова. Роды первые, знаний не шиша. Как поднатужилась изо всех сил, я и полезла на свет. Наверно, слишком любопытной была, поспешила родиться. А мать, как закричала со страху. Ну, тут бабы сбежались, средь них и пожилые и старые. Глянули на мамку, поняли, в чем дело, прогнали лишнее бабье, чтоб не глазели с дуру, поснимали с себя платки, приняли на свет и, перевязав пуповину, обмотали, запеленали и отдали матери. Домой отправили в телеге. Отец к. нем правил и все на меня оглядывался, как я себя чувствую? Он очень хотел дочку, а мать сына ждала. Это было единственное в их жизни разногласие. Они никогда не спорили и не ссорились. Я за все годы не слышала от них ни одного грубого слова. Они и теперь как в юности любят друг друга. А уж чего только не выпале на их долю! То наводнение, то от лесного пожара избе сгорела. Построили новый дом. Две зимы в дядькиной баньке жили, потом у бабки. Там очень тесно было. Я помню, как каждый день бегала к дому посмотреть, как он растет. Успокоилась, когда крышу сделали. Я первой заскочила и больше не пошла к бабке жить. Надоело. Там кошке с собакой вольготнее, чем мне жилось. У теленка в избе было больше места. Меня только с лежанки не теснили, а еще с чердака. Там я каждого паука в морду знала. Ну, а в своем новом доме совсем вольно стало. Две большие комнаты, громадная кухня, прихожая, коридор и кладовая, сарай и крыльцо, свой двор и огород, а перед домом палисадник. Было где размахнуться. Не то, что у бабки, на всех про всех одна комната. А нас только ее внуков шестеро. Да четверо взрослых. Кошка и та боком ходила, чтоб ей ненароком что-нибудь не отдавили. Летом мы хоть во двор выскакивали, а зимою совсем плохо приходилось. Не только лечь,, присесть было негде. Одно утешало, что когда-нибудь все это кончится. И дождались. Отец сразу дом кирпичом обложил. Все деревья, что росли поблизости, вырубил без жалости. А сам дом в этот раз построил подальше от реки, чтоб половодье не достало. Но и тогда горя хватало. То град средь лета все всходы побьет на огороде, то саранча, откуда ни возьмись, прилетит, то засуха, то дожди измучают. Короче, радоваться доводилось редко. С восьми лет и я родителям помогала. Мечтали они из меня культурного человека слепить, выучить на врача или учительницу. Отец все хотел меня директор ром школы увидеть. Мать — главврача во мне видела. Но, ничего из меня не получилось. Встретила Костю. К тому времени едва успела закончить среднюю школу. Родители уже в институт меня собрали, деньжат поднакопили, а я замуж собралась. Костю мои родители видеть не хотели. А я свое: Люблю его! Не пустите, убегу к нему! Отец хоть и любил, но ремнем мне от него тогда досталось. Поверишь, свадьбу справить отказались, а Костю в дом так и не пустили. Отец его со двора прогнал и сказал при всей деревне:

— До своей смерти зятем не признаю.

— Они живы? — спросил Яшка.

— Родители? Они еще молодые. Поженились, когда обоим по восемнадцать лет исполнилось. Серебряную свадьбу справили!

— Ас Костей помирились?

— Нет, Яша! Не хотели видеть ни самого, ни родителей. Даже случайно встречаясь, не здоровались.

— А когда ушла от него, как они восприняли?

— Обрадовались. И отец, и мать!

— Костя к ним приходил, просил помирить?

— Дважды к отцу подходил. Тот пообещал ему вломить меж глаз за все. А за отцом не заржавеет. Он человек крутой. Его лучше не задевать. Единственный, кого папка уважал в той семье, это свекор. Его вся деревня почитает. И я, хоть ушла от Кости, с его отцом, когда видимся в городе, здороваемся и общаемся. Мне жаль этого человека, ему круто не повезло в своей семье. Но некуда деваться. Да и жизнь уже на закате, что-то менять в ней уже поздно. И натура его такая, терпеливая, смирная.

— Нет, я бы не хотел его судьбы!

— А и я не выдержала,— выдохнула Фаина.

— На мое счастье ты от них ушла!

— Свекор о том до сих пор жалеет.

— О чем? Что в своей семье не смог удержаться в мужиках и хозяевах? Не сумел защитить тебя и себя? Не удержал в руках сволочную, взбалмошную бабу и отморозков-сыновей? Ему до конца жизни прощение у тебя вымаливать за свою несостоятельность. Позволил сгубить в тебе доверчивого ребенка, а и своих не сумел вырастить людьми. За что такого уважать? Его человеком назвать не за что. Опозорился как мужик. Позволил взять над собой верх всякому дерьму, а значит, впустую проканителил целую жизнь!

— Ребята, помогите мне доползти до койки! — услышали внезапно то ли стон, то ли вой.

Фаина вжалась в Яшку всем телом, дрожала от ужаса, озиралась, парень, вглядевшись в темноту лестничной верхней площадки, приметил что-то черное, шевелящееся и спросил:

— Ты кто?

— Инга! Не ссы! Я тут уж сколько времени ваши брехи слушаю про всяких козлов, а вот доползти до своей койки никак не могу.

— Перебухала, что ли? — подошел Яшка.

— Ни в зуб ногой!

— А что с тобою?

— Ввалили мне придурки. Оттыздили вдвоем,— простонала баба.

— За что? — удивился Яшка.

— Да, блин, возникла к одному хахалю, а там они вдвоем оказались. Я с ними обоими была, но не знал; что они знакомы. Вот и получила пиздюлей полные трусы. Так отмудохали, что еле уползла. Удовольствия весь год получила! Мужики пошли, иху мать, одну бабу поделить не смогли. И главное, что обидно, ласкали не тем, чем надо, а кулаками! Во, лешачьи бородавки! Свяжись с таким говном, только сама измажешься,— попыталась встать на ноги, но не удержалась, плюхнулась на задницу.

— Давай обе руки!

— Не устою на ногах. Меня тыздили всем, что есть, во все углы рылом пихали. Чуть в толчок не сдернули, хорошо, что жопа толстая и не поместилась в дыру. Но наваляли от души,— жаловалась баба гундосо.

— Ладно! Давай отнесу тебя! — взял Яшка Ингу за руки и понес по коридору, попросил Фаину открыть дверь комнаты.

— Я им, этим козлиным отрыжкам не прощу. Вот только на ноги встану, отловлю обоих! Разве можно вот гак с женщиной обращаться, я ж со своим добром к ним пришла. Без претензий, а они как обошлись, уроды! Ну, попадутся, свинячьи недоноски, я им яйцы голыми руками оторву! — грозила Инга сквозь зубы, еле сдерживая стоны.

— Открывай дверь!

— Она закрыта на ключ.

— Толкни сильнее! Не оставлять же ее в коридоре. Ну, постучи, разбуди девчонок! — просил Яков Фаю, та громко забарабанила в дверь. Ее открыла девка в ночной сорочке:

— Кого приволокли? Ингу? — спросила сонным голосом.

— Помогите ей,— попросила Фаина.

— Сама приключения на свою задницу нашла, пусть сама и выкарабкивается,— пошла к своей постели.

— Валька! Ты чем лучше? Саму в парке от троих вырвал. На плечах в общагу приволок. Или уже забыла свое? А ну, шевелись, помоги человеку, стерва! Завтра самой может достаться от хахалей еще и покруче! — прикрикнул Яшка на девку. Та молча встала, подошла к Инге.

— Смотри, если нужно, вызови «неотложку»,— сказал парень.

— Яша, спасибо тебе, дружок, век твоего добра не забуду, клянусь мандолиной и всем, что уцелело. Как только встану, сыщу тебя,— обещала Инга.

Парень взял Фаину за локоть:

— Пошли! Теперь они справятся сами!

— Может, «скорую» ей вызвать? — предложила Фая.

— Не стоит...

— Почему?

— Это не первый и не последний случай. Девчата такие встряски забывают быстро и после них еще борзее становятся. Их излишне жалеть нельзя. Как к ним отнеслись, так и они потом к свои мужьям относятся, без тепла, без жалости и сочувствия. Да и откуда им взяться? Что за мужики пошли, какие на женщину с кулаками полезли. Ведь через неделю снова начнут к ней клеиться. Они забудут сегодняшнее, а вот Инга им не простит. И правильно сделает, наказав обоих. Женщина всегда права, так говорили мудрецы. И я с ними согласен! — улыбался Яшка.

Фаина поверила в искренность сказанного.

Егор Лукич, увидев Якова, удивился и обрадовался.

— Выходит, что завелся у мужика магнит в нашем общежитии, если от папаши уехал. Не смог он переломить сына и удержать возле себя, коль тот уехал и не остался дома. Выходит, и к Яшке пришла пора зрелости. Из кобелей в мужики выходит. Оно и пора. Не пацан, взрослым человеком становится,— думал человек.

И только вездесущая уборщица Анна рассказала коменданту и вахтеру, зачем Яшкин отец вызывал сына в Калининград, и как провалилась его затея.

— Глумной человек! Выходит, он вовсе не знал своего сына. Яшка не из тех, кого женят с наскоку иль по требованию. Парень он крученый, многих баб познал. Ц Этого не проведешь посулами и советами. Уж и не знаю, женится ли такой хоть когда-нибудь под старость, а может, останется в убежденных холостяках, не сыскав себе пару. Этих нынче много развелось. Не хотят мужики совать голову в семейный хомут, не торопятся повесить Щ на себя тяжкие заботы. Неспроста такое пошло. Вон у меня сосед живет в доме. Самому уже за полтинник, вся башка голая, от волос избавилась, а он одинокий, нет при нем бабы. Все имеет: просторную квартиру и машину, хорошие деньги получает. А вместо жены, обзавелся собакой и доволен. Она и подруга, и дитя, и сторож, все в одном патроне, даже спят в одной постели. Что сам ест, то и ей дает. В одной ванне моются. Собака его ни то со слова, со взгляда понимает. И человек животину любит как кровную родню. Она всех заменила. Сколько лет соседствуем, ни разу не видел, чтоб он бабу в дом привел, а вот с собакой никогда, ни на день не разлучается. И говорит, что лучше еще одну псину приведет, чем женщину в дом впустит. И знаете, что придумал чудак? Сказал, что у него на всех баб аллергия! — рассмеялась баба.

— Значит, он «голубой». И не иначе! Ну, как нормальному человеку прожить без женщины? Хочешь того или нет, сама природа потребует. А коли он один, значит, собаку пользует или с придурками-гомиками дружит,— высказался Поликарпыч.

— С собакой не сможет. У него кобель. А если был бы лидером, хоть когда-то в дом приволок бы дружка. Так нет у него ни подруг, ни друзей. Несчастным не смотрится, ни на что не жалуется, от тоски не мучается, живет в свое удовольствие.

— А может, где-то на стороне имеет бабу, к ней ездит, к себе не приглашает. Теперь всяких чудаков полно.

— Я как-то спросила его про женщин, так он сморщился, скривился, словно у него разом все зубы разболелись, да и ответил:

— Аллергия у меня на них. На всех и каждую! Не видеть, не слышать о них не хочу. Мне моя жизнь не надоела.

— Ну, я и спроси, мол, как же терпишь, как обходишься, неужели природа не допекает? Он и ответил, что она у него умная, не командует им, он сам ею управляет.

— И как ему удалось себя побороть? Тут даже в старости иной раз к бабке под бок подвалишь, чтоб погреться, да молодость вспомнить. Оно хоть и не часто, не то, что прежде, а все ж свое требуется живому человеку. Но чтоб совсем без женщины жить, это уж слишком круто. Выходит, что сосед твой вовсе несчастный, больной человек, импотент смолоду. И счастливым никогда не был. Ну, что за жизнь, если его никогда не любили, и сам не горел, не знал радости! Пробздел свое время как гнилая кочка. Уйдет на тот свет, его ни оплакать, ни обматерить некому. Единая собака на могиле взвоет, если переживет хозяина,— вздохнул вахтер.

— Да что там мужик? Видать, накололся на стервах смолоду, сам себе зарок дал. Никому теперь не верит. Вон как я живу, тоже, сколько лет без мужика, а и не нужен он мне! — вставила о себе Серафима:

— Поначалу, когда дети были мелкими, ох, и трудно' приходилось. Кругом нужда, сплошные нехватки, а ребятне дай конфет, дай игрушек, а где денег взять, коль на жратву едва тянула. Там и одежонка, обувка требовалась. Как нужна была поддержка, чья-то помощь, чтоб выжить. О своем, о бабьем, даже не вспоминала, не до жиру! Все думки только о детях!

— Неужели к тебе мужики не подходили? — удивился Лукич, глянув на Серафиму.

— Сколько раз! Да ведь мне не на ночь, для жизни человек был нужен. Кому охота позориться и каждый день менять хахалей? У меня дети! С ними не поозоруешь. А мужики какие пошли? Он ни то бабу, себя не прокормит. А тут еще детвора! Кому охота в такое ярмо влезать, чужих растить. Вот и предлагались только на ночь. О большем и серьезном не говорили. Мне приключения без нужды, потому, гнала всех взашей. Оно уж и дети подрастают, а мужика нет, и никогда уже не сыщется, и не нужны...

— Ай, подруга, не зарекайся загодя, свою судьбу конем не обскачешь, не знаешь, как она завтра сложится? Я тоже вот так сопливилась. И не верила никому и ни во что. Оно и понятно, годы мои сурьезные, я настолько старей тебя! А и рожа кривая. Меня сама баба Яга как увидит, со страху крестится и кричит:

— Чур меня, чур!

Все сидевшие вокруг дружно рассмеялись. Умела Анна пошутить и над собой, развеять паршивое настроение:

— Ну, вот так-то и я под Новый год осмелела и смех сказать, загадала желание, чтоб сыскался на мою долю какой-нибудь завалящий лешак. Конечно, не забулдыга, чтоб пил, зная меру, чтоб не ссался в койке, чтоб работал, а не сидел на моей шее гнидой иль сушеным клопом. Просила еще, чтоб но дрался и меня уважал. Ну, хоть за что-нибудь! — рассмеялась уборщица, прикрыв рукою беззубый рот.

— Вот так-то крадучись от всех, сломала я веточку с дерева и вместе с желанием воткнула в снеговика, какого наши жильцы во дворе сваляли. А самой на себя смех берет, ведь вот вовсе дурной сделалась. Вона сколько девок живет одиноких, я ж на стари годов про лешака размечталась. Ну да про то никому не базарила. Вот так-то на другой день с утречка прибираюсь на этаже, глядь, Микита семенит с кухни, в комнату поспешает. Открыл, юркнул, а вскоре выглянул и меня кличет. Я подошла, а он меня в комнату зазывает. Глянула, а он стол накрыл. Присесть предлагает для разговору. Я ломаться не стала. Микиту сколь годов знаю. Присела насупротив, глядь, старый вино достал, целый кагор. И предлагает, мол, давай, Нюрка, выпьем с тобой по махонькой. Я и спрашиваю, с какого это праздника бухаешь с самого утра? Иль запамятовал, что я навовсе не пью? Тут он весь выложился и говорит:

— На пенсию выхожу, Анна! Проводили с заводу на заслуженный отдых. Стало быть, нынче, я уже ветеран. Свое отдал целиком и теперь могу про работу не думать. Пенсию назначили неплохую. На жизнь хватит. За все про все дали Почетную грамоту и подарок. Цельный холодильник отвалили, не поскупились. Вишь, вот он стоит, красавец, ростом выше меня, а и собой мордастый. Я, супротив него, что сверчок сушеный. Жалко, что такая вещь не при месте, в общаге стоит.

— Я и не врубилась, к чему он это брешет. А Мики, старый черт, ко мне подсел и шепчет:

— Слышь, Нюська, мы с тобой сколько знаемся, л ить оба одинокие и не согретые, как две кочки на одной болотине. Покуда на заводе вкалывал, серед людей дышал, навроде нужным был, а теперь куда деваться? Вовсе никчемным стал. Никак места себе не сыщу, куда приспособиться.

— Чего заходишься, как таракан в объедках, сход, в скверик, посиди и подыши, там, таких как ты, нынче полно. Душу отведешь, тоску сгонишь. А он и вовсе опечалился да и базарит:

— Ходил я в скверик. Там все старики при деле, как один семейные. У кого старухи, другие внуков выгуливают с собаками. Я там лишний, чужой всем.

И так глянул, аж наскрозь прожег и говорит:

— Нюрка, нешто не дошло, для чего позвал? Давай соединимся и станем вдвух жить, как все нормальные. Мы с тобой хорошо знакомы. Сколь годов друг у друга на глазах. Авось сживемся, стерпимся. Ни ты, ни я не из последних. Нам не хвалиться и не стыдиться за прожитое не стоит. Все, как на ладони.

— Это что? В мужики предлагаешься насовсем или в хахали на время,— спросила его, рассмеялась баб вместе со всеми.

— Анька! Ну, ты ж на себя глянь. Тебе девки на. Новый год только метлу в руки дали. Остальное даже не гримировали. Маска бабы Яги красивше была — хохотала Серафима до слез.

— А ты Микиту голиком видела? Нет? Тогда заглохни. Ежли он нагишом в обезьяннике покажется, его мартышки кровным дедом признают! Я супротив него Мерлин Мурло. Поняла? Вот ты и красивая, и сракатая, а одна маешься. Зато мне, сам абрамгутанг уже холодильник перетащил в мою избу. И всю неделю в ней прибирается и жрать готовит. Еще кажный вечер с работы встречает, чтоб какой-нибудь Кащей не увел меня из-под его носу!

— Значит, теперь ты замужняя?

— Об чем весь базар!

— Чего ж молчала все время?

— А что тут? У нас еще медовый месяц! Ну, чего ' рыгочете? Мое желание исполнилось. Нынче все соседки мне завидуют. Микита лишней минуты не посидит без дела. То окна оклеил, враз теплее стало. Диван починил, нынче сам по себе не раскладывается. Входную дверь оббил дерьмантиной, она и красивше сделалась, и сквозняков нету. А ить только неделя прошла, ну, чуть побольше, зато в доме мужиком запахло, натуральным, потным и без выпивки. Он уже пензию получил. Всю как есть, до последней копейки мне отдал.

— Ас чем в магазин пойдет?

— Возьмет. Я ж под замком не держу!

— Ань, выходит, не зря на праздник в общаге осталась? Свою судьбу нашла?

— Эх-х, Лукич! Как долго я шла к ней, через всю судьбу. А когда верить и ждать устала, она меня сама нашла. Уж вовсе под закат, под старость. Загадала не с жиру. От того, что одной помирать страшно. Ведь вот приключись беда, уж не говорю оплакать иль помянуть, закопать было бы некому. А ведь и я не из последних, хочется, чтоб и меня на тот свет по-людски отправили и чтоб хоть кто-то, пусть совсем чужой, пожалеет, что нет меня рядом...