Замес

* * *

Время не щадило город. Вся береговая линия лежала в руинах, спасти полузатопленные здания не позволяли сложности с правами, юрисдикцией и регламентом, и наступающее море просто забирало их себе. Движение «Город-аркология» набрало силу за десять-двадцать лет до появления технологий, способных воплотить в реальность идею настолько огромных устойчивых сооружений. После себя оно оставило сложенную из прогнивших надежд и строительных полимеров двадцатиэтажую стену семи миль в длину, тянущуюся от окружной дороги до озера Монтебелло. В проезжих частях скрывались электросети, от коих питались совместимые с ними машины. Воробьиный остров торчал среди волн подобно вдове, что все высматривает в море корабль, который едва ли уже вернется домой, а Федерал-Хилл, как император разоренной империи, хмурился на город поверх мелкой, грязной воды.

Везде, по всему городу, жилье было роскошью. Люди большими семьями жили в разваливающихся апартаментах, рассчитанных на вдвое меньшее количество народу. Мужчины и женщины, лишенные всякой возможности сбежать из тесноты своих комнат, тратили день за днем, уставившись в экраны терминалов, смотря новости, мыльные оперы и порно, жуя текстурированный протеин и обогащенный рис из базового пайка. Для большинства отношения с криминалом были не серьезнее нерешительной, легкой интрижки — подпольный пивовар варил слабое, бледное пиво; дети воровали соседское белье или ломали соседскую мебель; банда мусорщиков с крадеными инструментами обдирала металл с давно почившей городской инфраструктуры. Балтимор был городом самым что ни на есть земным — маленьким, перенаселенным, скучным. Его граждане оказались зажаты между унылым прозябанием на базовый доход, классовыми и расовыми барьерами, отсутствием каких бы то ни было возможностей и свирепой конкуренцией за крайне скудные ресурсы, так что в итоге профессией и заработком обзавестись получалось у очень и очень немногих. Диктат регионального управления из Чикаго просачивался на улицы города медленно, а у местного руководства власти было хоть и поменьше, чем у правительства, но оно было ближе, и взаимное тяготение закона и беззакония нашло равновесную точку где-то к северу от Лэнсдауна.

Лидию время тоже не пощадило. Регистрация у нее была, но из действительно важного в жизни Лидии в официальные записи попало очень немногое. Например, имя (не Лидия) и адрес, по которому она не жила ни дня. Настоящим домом ей служили четыре комнаты на пятом этаже меньшей аркологии на самом берегу залива. Настоящая работа заключалась в отслеживании логистики на складах Льева, бертоновского лейтенанта. До этого она была его любовницей. А до того — его шлюхой, одной из целого стада. Кем была еще раньше — уже и не вспомнить. Когда она оставалась один на один с собой, а такое случалось нередко, она все твердила себе, как же ей все-таки повезло. У нее получилось слезть с базового, обзавестись на работе и влиятельными друзьями, и наставниками, встать на ключевой пост в весьма специфической структуре городской организованной преступности. Многим, очень многим повезло куда как меньше. Да, она постарела. Волосы подернулись сединой. В уголках глаз появились морщинки, на руках — первые неяркие старческие пятна. Она говорила себе, что все это — доказательства успеха. Слишком уж у многих ее друзей никогда не было ни единого подобного признака. И уже никогда не будет. Жизнь Лидии напоминала сшитое из жестокости и любви лоскутное одеяло, где лоскуты изрядно накладывались друг на друга.

Но она все равно занавешивала окна шелком теплых тонов и носила на запястьях и лодыжках серебряные колокольчики, какие были в моде у женщин куда моложе. Жизнь, вот такая, какая есть, была прекрасна.

Вечернее солнце висело над западными крышами, августовская жара делала воздух вязким. Лидия сидела на кухне и разогревала миску замороженного хумуса. Звякнула входная дверь, щелкнули и открылись замки. Вошел Тимми, мотнул, здороваясь, головой. Лидия подняла на него глаза, улыбнулась в ответ. Он пришел один, иначе и быть не могло. Когда они оставались вдвоем, рядом никому больше не было места. С той самой ночи, как умерла его мать.

— Ну, как прошло?

— Я типа все просрал, — ответил Тимми.

Сердце Лидии замерло, она старалась говорить спокойно и легко:

— Как так?

— Бертон сказал выбить из парня что получится. Я потом только понял, что речь шла о деньгах. Вот так. — Тимми прислонился к спинке дивана, сунул руки в карманы поглубже и пожал плечами. — Лажа вышла.

— Бертон разозлился?

Тимми отвернулся и опять пожал плечами. Когда он так делал, Лидия снова видела его маленьким мальчиком, ребенком, деткой. Она знала его мать, они работали вместе, и одна прикрывала другую, пока та прокручивала очередной фокус. Лидия была рядом с ней в подпольной клинике с истертым кафелем и холодными лампами, где Тимми появился на свет. Готовила ему суп в ночь, когда Льев впервые взял его в оборот, а пока он ел, плела байки про своего первого клиента и пыталась рассмешить. Они вместе выбирали музыку для поминок по его матери, и Лидия говорила тогда, что та как жила, так и умерла, и что он тут ни в чем не виноват. Хоть она никогда и ни от чего не могла его защитить, зато помогала выжить в мясорубке окружающего мира, а он взамен платил чем-то неосязаемым, неопределимым, но нужным, жизненно важным как игла для торчка.

— Сильно разозлился? — спросила она осторожно.

— Не то чтобы. Какое-то время буду прикрывать спину Эриху. Ему придется что-то там работать, и босс хочет, чтобы все прошло ровно. Так что тут все нормально.

— А ты? Ты-то как?

— Я? Да в порядке, — ответил Тимми. — Похоже, заразу какую-то подхватил. Грипп, что ли.

Лидия вышла из кухни, начисто забыв про еду, и положила руку ему на лоб. Холодный.

— Температуры нет, — сказала она.

— Да ерунда, — ответил он, стягивая рубашку через голову. — Потряхивает немного, да пару раз голова кружилась по дороге. Ничего серьезного.

— А с тем мужиком что случилось, ну, к кому тебя Бертон посылал?

— Застрелил.

— Насмерть?

Лидия пошла в спальню. Алый свет заката пробивался сквозь желтый шелк. У стены стоял древний платяной шкаф с потемневшей, изъеденной годами серебряной отделкой. Двуспальная кровать была из дешевой пены, точно на такой Лидия когда-то работала, простыни от времени стали тонкими, мягкими как попка младенца.

— Пальнул из дробовика в грудь, стоя где-то в метре. — Тимми пошел за ней. — В дырку можно было кулак засунуть. Так что да, скорее всего.

— Ты когда-нибудь человека убивал? — Она потянула платье вверх — бедра, талия, голова.

Тимми расстегнул ремень, нахмурился.

— Не знаю. Довольно сильно отметелил нескольких парней. Кто-то из них мог и не встать больше, но уж чего не знаю, того не знаю. В смысле, чтобы наверняка.

Лидия расстегнула лифчик, он соскользнул на дешевый ковер. Тимми стянул штаны, откинул их вместе с ботинками. Белья он не носил, эрегированный член болтался в воздухе, словно принадлежал кому-то другому. В лице не читалось и тени желания, одно лишь легкое огорчение.

— Тимми, — сказала Лидия, задирая бедра, — ты не заболел. Это травма.

— Думаешь? — Его по-настоящему удивила эта мысль. И позабавила. — А что, может быть. Хм.

Он стащил с нее трусы.

— Бедный Тимми, — прошептала она.

— Твою мать. — Он взгромоздился на нее сверху. — Так я в порядке. По крайней мере, не болею.

В сексе для Лидии было мало тайн. И она трахала, и ее трахало больше народу, чем она могла сосчитать, и от каждого она чему-то, да научилась. Иногда мерзкому. Иногда прекрасному. На глубоком, животном уровне секс она воспринимала некоей музыкой, неким языком. Он всегда что-то выражал. Любовь. Гнев, горечь или отчаяние. С помощью секса можно скорбеть, а можно отомстить. Он может стать оружием, кошмаром или утешением. Секс сам по себе бессмысленен, поэтому способен нести любой смысл.

Что, зачем и как они с Тимми делали друг с другом, никогда не обсуждалось. Ее ничего из этого не тяготило. Остальные могли сколько угодно считать извращением, когда взрослая женщина и выращенный ею мальчик доставляют друг другу удовольствие, эти люди просто не понимали, каково это — жить вот этой жизнью, выживать вот в этом мире. Тимми и Лидия — не любовники, и никогда ими не будут. Она не суррогатная мать, а он не дитя кровосмешения. Она Лидия, он Тимми. То, чем они занимались, отлично встраивалось в картину кривого, изломанного мира. У большинства и того не было.

Потом Тимми лежал рядом, его дыхание чуть прерывалось тихими рефлекторными толчками. Покрытое синяками тело Лидии наполняла приятная расслабленность. Желтый свет окна таял в сумерках, вдали непрерывной грозой грохотало какое-то воздушное судно. Будто город обстреливала стоящая от него через две долины батарея. Транспортный челнок с орбитальной станции. Или учения звена атмосферных истребителей. Пока не посмотришь, представить можно что угодно. Мысли ходили по кругу, все возвращаясь и возвращаясь к тому, что терзало ее с тех пор, как Тимми рассказал всю историю.

Бертон отправил Тимми собирать долги, Тимми вместо этого убил должника, а Бертон не порвал Тимми на тряпки. Две точки определяют прямую, но три — игровое поле. Бертону не всегда нужны парни вроде Тимми, но иногда нужны. Как, например, сейчас.

Лидия вздохнула.

Будет замес. Так когда-то его назвал Льев. У всего в природе есть свой ритм, свои взлеты и падения. Она, Тимми, Льев и Бертон — млекопитающие, часть природы, вынужденная подчиняться ее правилам и прихотям. Лидия успела пережить не то три, не то четыре подобных катастрофы. Достаточно, чтобы распознать первые сигналы. Как белка запасает еду перед суровой зимой, так Бертон перед замесом собирал вокруг себя жестких бойцов. Начнется заваруха — начнется кровь, смерти, тюремные сроки, может, даже комендантский час введут. Таких как Тимми будут десятками приносить в жертву во имя неизвестных и непонятных им целей. Может, падет и какой-нибудь из бертоновских лейтенантов, как в свое время пал Таннер Форд, когда Лидия еще ходила в любовницах Льева. Как до него пала Стейси Ли. А до нее — Кляп. История этого гнилого мира эхом отдавалась в мертвых именах, именах тех, кого тратили и тех, кто тратил. Бертон решил придержать Тимми только потому, что чувствовал — что-то надвигается. А если так думал Бертон, скорее всего так и будет.

Тимми дышал тихо, глубоко и ровно. На слух как спящий, только он лежал с открытыми глазами и не отрываясь смотрел в потолок. Ее кожа остыла, пот почти высох. В воздухе над ними жужжала муха, серой точкой вычерчивала неровный путь, кружилась, уворачиваясь от несуществующей опасности. Лидия направила на муху указательный и средний палец, отогнула большой и издала тихое мультяшное «пфф». Насекомое продолжило полет, безучастное к этой маленькой жестокости. Лидия повернула голову к Тимми. Его лицо не выражало ровным счетом ничего. Он лежал неподвижно, и даже тепло оргазма не прогнало напряжение из его тела. Он не был красивым мальчиком. Ему не стать и красивым мужчиной.

Однажды, подумала она, я его потеряю. Он уйдет по какому-нибудь делу и уже никогда не вернется. И я даже не узнаю, что с ним случилось. Она ощупала эту мысль, как кончиком языка ощупывают больную десну на месте выбитого зуба. Думать об этом было больно, очень больно, но пока ничего не случилось, эту боль Лидия могла и потерпеть. Лучше уж подготовиться заранее. Думай о грядущей потере, чтобы быть готовым, когда она придет.

Тимми, даже не повернув головы, скосил на нее глаза. Отсутствующее выражение на его лице не изменилось на на йоту. Лидия лениво, томно улыбнулась.

— О чем думаешь? — спросила она.

Он промолчал.

Катастрофа разразилась через четыре дня. Тихо, почти с военной четкостью, город заключил договор со службами «Звездной Спирали». Со всего мира небольшими группами прибывали солдаты и проходили инструктаж. План по уничтожению орудующих в Балтиморе преступных сетей решили озвучить по прибытию всех отрядов, или по крайней мере, первой волны. Самодовольные правительственные умы рьяно восхваляли идею застать местный криминал врасплох. Используя элемент внезапности, силы безопасности смогут вывести из строя схемы управления, разрушить связь, низложить преступную власть и водворить наконец в городе мир и торжество закона. В это замечательное рассуждение закралось несколько непроверенных положений, каковые так и остались непроверенными, и личную броню и средства подавления распределяли в блаженной уверенности, что прибытие живой силы останется неожиданным.

Фактически же то, что Лидия и Бертон знали по опыту, очень многие чувствовали инстинктивно. Повсюду, на улицах и в переулках, на крышах и за запертыми дверьми, постоянно висело беспокойство. Город понимал — что-то надвигается. Неожиданностью могли стать разве что мелкие детали.

Эрих чувствовал происходящее будто зуд, который не знаешь как унять. Он сидел на крошащемся бетонном бордюре и выстукивал пальцами здоровой руки по колену. По улице спешил обычный поток — пешеходы, велосипеды, широкие голубые автобусы. Воняло. Канализация здесь лежала близко к воде и часто ломалась. Чуть дальше по улице стайка детей играла в некую сложную игру со связанными в сеть гарнитурами, размахивая руками и ногами в фазе или противофазе друг с другом. Тимми стоял на тротуаре и щурился на небо. За ними, в старом железобетонном жилом комплексе, обосновался лагерь сквоттеров. Там же, в самом сердце, в запертой квартире работала подключенная к сети специальная дека Эриха, готовая создать новую личность, от регистрации рождения с образцами ДНК до старых постов в лентах, как только появится клиент. Если появится. Она опаздывала на пятнадцать минут и на самом деле уже сидела под стражей, хотя им-то откуда было знать.

Тимми хмыкнул и ткнул вверх пальцем. Эрих посмотрел. Высоко-высоко в бездонной синеве горела звезда, огненный хвост толкал корабль прочь из атмосферы. Над горизонтом бледно сиял месяц, сеть городских огней пересекала терминатор.

— Транспортник, — сказал Эрих. — Всякую ерунду, которая не боится перегрузок, поднимают на реактивной массе.

— Знаю, — сказал Тимми.

— Никогда не думал сам подняться?

— На кой?

— Не знаю, — сказал Эрих, высматривая на улице клиентку. Он видел фото: высокая кореянка, голубые волосы. Кем она была раньше, его не заботило. Бертон сказал сделать из нее нового человека. — Например, поссать из окна, пусть там внизу думают, что дождик пошел.

Тимми вежливо усмехнулся.

— Я бы так и сделал, если б мог. — Здоровой рукой Эрих изобразил взлетающий корабль. Вжух. — Поднимаешься из колодца и на хер отсюда. Туда, где всем насрать, кто ты, пока у тебя получается делать дело. Реально, там же, наверху, чертов дикий запад. Нужен тебе Томбстоун, Аризона, девятнадцатый век? Ну так дуй на Цереру, там все это живет и здравствует. По крайней мере, я так слышал.

— Так чего сам тогда не рванешь? — спросил Тимми.

В других устах вопрос прозвучал бы пренебрежительно. В словах Тимми слышалось лишь некоторое любопытство. Вот это, в числе прочего, Эриху в нем и нравилось. Его почти ничего, казалось, не задевало глубоко.

— Отсюда? Не получится. У меня даже регистрации рождения нет.

— Можешь рассказать им, — ответил Тимми. — Они постоянно людей регистрируют.

— Ага, а потом отслеживают, контролируют, сажают на базовый до самой смерти. Учиться на кого-нибудь меня по любому не возьмут. Очередь восемь-десять лет. Пока дождусь, уже по возрасту не пройду.

— Ты ж можешь сам себе регистрацию слепить, разве нет? — спросил Тимми. — Построй новую личность, поставь в начало очереди.

— Может быть, — сказал Эрих. — Где бы только взять пару лет, чтобы все сделать красиво, как я для Бертона разложил. Вот он может с моими документами куда угодно свалить.

— Ну так а сам-то чего не рванешь? — спросил Тимми снова, с точно той же интонацией.

— Видимо, не так уж и охота. К тому же мне и без того есть чем заняться, да? Чего ж она, сука, не идет-то?

Эрих не замечал, что всегда начинает задавать вопросы, когда хочет сменить тему. Он бессознательно сжал в кулачок больную руку. Тимми кивнул и посмотрел вдоль улицы, ища глазами клиентку, которая не придет.

Они провели на этих улицах большую часть жизни. Бизнес, использующий проституток и их нелегальных детей, занимал второе место в городе как источник незарегистрированных рождений. Больше насчитывалось только у радикальных религиозных течений. Никто не знал и не мог знать, сколько незарегистрированного народу влачило существование на задворках общества Балтимора, сколько прожило и умерло невидимыми для обширных ооновских баз данных. Эрих знал с сотню таких, рассеянных среди законопослушных граждан, словно члены тайного общества. Они собирались в заброшенных домах, в сквотах, торговали на сером рынке нелицензионными услугами и использовали эту своеобразную анонимность там, где она приносила больше пользы. Глядя вдоль выщербленной улицы, Эрих сходу мог насчитать троих-четверых, кого он знал лично и кто для большой мировой машины был призраком. С ним и Тимми полдюжины. Сидят тут, дышат воздухом, пока орбитальный транспорт размечает небо золотом и чернью. В каналах стояла застарелая вода, тротуар усеивали черные пятна жвачки и смолы, все кругом пропахло мочой, гнилью и океаном. Эрих смотрел в небо с тоской, которую сам ненавидел.

Эрих был вполне способен разобраться в себе, и мог первым признать — он человек страстей и вожделений. Это он понимал прекрасно, и давно смирился. Чернота космоса, где твои личные качества значат куда больше места в бюрократическом списке; где у борделей есть лицензии, а у шлюх — профсоюз; где свобода — это когда есть корабль, команда и тебе хватает работы, чтобы купить еды и воздуха. Все это звало, полное романтики, от которой щемило сердце. Медицинские технологии Цереры, Тихо или Марса позволяли отрастить новую руку взамен изуродованной, исправить недоделанную ногу. Те же технологии могли найтись в восьми с небольшим милях от грязного бордюра под его задницей, но с учетом тройного барьера из отсутствия регистрации, очереди на медицинскую помощь базового уровня и собственной способности Эриха справляться с проблемами несмотря ни на какую инвалидность, космос был ближе. Там Эрих мог стать тем, кем должен был. Он думал о космосе, как подросток о предстоящем сексе. Мысль завораживала, влекла и пугала. Эрих тысячу раз говорил себе, что пора сделать шаг, создать личность, сбежать, сбросить оковы Земли, Балтимора, всей этой жизни. И тысячу и один раз откладывал на потом.

— Поднимайся, — сказал Тимми.

— Ты ее видишь?

— Нет. Вставай.

Эрих повернулся и нахмурился. Тимми смотрел на восток с легким интересом, с каким зевака обычно разглядывает чужую аварию. Эрих встал. На перекрестке в квартале они них стояло два бронированных фургона. Она бортах красовался логотип в виде четырехконечной звезды. Мужчины или женщины выходили из фургонов, Эрих не разобрал, видел лишь оружие для борьбы с беспорядками у них в руках. Рот наполнился металлическим привкусом страха. Тимми положил ему на плечо крепкую ладонь и стал мягко, но неумолимо толкать через дорогу. На перекресток к северу от них выкатилось еще два фургона.

— Какого хера? — Голос Эриха ему самому показался визгливым и далеким.

Тимми перетащил его на ту сторону и они почти уже добрались до дверей пятиэтажного сквота, но Эрих вдруг встал как вкопанный.

— Моя дека. Там запущена установка. Надо вернуться и забрать.

Воздух разорвал глубокий нечеловеческий голос, фразы, составленные в звуковой лаборатории так, чтобы звучало резко, ясно, угрожающе. «Предупреждение службы безопасности. Оставайтесь на своих местах и держите руки на виду, пока вас не досмотрит персонал службы. Предупреждение службы безопасности». Группа вооруженных фигур на перекрестке уже допрашивала троих. Один из гражданских, тощий, взвинченный, с коротко стриженным черепом и темно-оливковой кожей, что-то проорал, и безопасники поставили его на колени. Отпечатки пальцев, сканирование сетчатки, экспресс-тест ДНК — биометрический досмотр занял несколько секунд, пока мужчина стоял на коленях с заломанными за спину руками.

— Похоже, была у тебя дека, — сказал Тимми, — да, похоже, сплыла.

Эрих стоял недвижим, разрываемый двумя порывами — то ли бежать в животном страхе, то ли спрятать улики против себя. Толстые пальцы Тимми сжали здоровое плечо. На лице здоровяка читалось некоторое беспокойство.

— Прямо сейчас идти нельзя, возьмут и тебя, и деку. Я вроде как лажанул на последнем деле от Бертона. Давай тебя не поймают, и мы не просрем мой второй шанс.

«Предупреждение службы безопасности. Оставайтесь на своих местах и держите руки на виду, пока вас не досмотрит персонал службы».

Эрих проглотил комок и кивнул. Это было самое вменяемое, что он сумел из себя выдавить. Тимми развернул его лицом к сквоту и подтолкнул.

Отряды шли по улице друг другу навстречу, методично переходя от человека к человеку, они двери к двери, от этажа к этажу. В ходе операции они досмотрят триста сорок три человека и выявят четверых, обозначенных в операционных базах как представляющие интерес. Троих без регистрации идентифицируют, заведут в систему и задержат до выяснения. Двое из них откажутся назвать имя и им присвоят какие в голову взбредут. В трех кварталах, где пройдет операция, обнаружат три клиники без лицензии, трех детей в бедственных обстоятельствах, семь фунтов психотропных стимуляторов, восемьдесят два случая незаконного проживания и деку с сетевым интерфейсом и набором данных, которую задержанная с синими волосами сдала в обмен на смягчение приговора. Процессу предстояло занять десять часов, так что когда Эрих и Тимми вышли из незадокументированного тоннеля между сквотом и заброшенной насосной станцией для морской воды, он только начинался. Они шли рядом, Эрих с засунутой глубоко в карман здоровой рукой, Тимми со своеобычным добродушием в лице. Транспортный корабль растворился в небе, от золотого факела привода остался лишь дымный след.

— Я труп, — заныл Эрих. — Бертон меня угандошит. Деку накрыли. Все накрыли.

— Тормозни-ка, — оборвал его Тимми. — Прям все-все? И бертоновские темы…

— Нет. Я ж не настолько тупой. Я не храню записи, когда чищу за Бертоном. Но я не вымыл деку после запуска. Думал потом, как дело сделаем. Там моя ДНК осталась. Сука, да может, даже отпечатки. Хер его знает.

— Ну и дальше что? — Тимми пожал плечами. — В системе-то тебя нет.

— Пока нет, — ответил Эрих. — Но прикинь, вот возьмут меня когда-нибудь, неважно за что, а тут раз — всплывает старая связь с декой. И они уже знают, кто я такой, чем занимаюсь, и что с меня спросить.

— Можешь ничего не рассказывать. — Тимми говорил почти виновато.

— Да и не придется. Бертон узнает, что у них теперь есть моя ДНК, и все, больше и думать ни о чем не станет. Я — ниточка к нему. Так что я труп.

По всему городу захлопывались мышеловки.

На севере шестьдесят безопасников на бронемашинах заблокировали перекрестки и закрыли станции метро. Отряды поквартирного обхода и личного контроля нацелились на семиэтажное офисное здание в зоне влияния Лока Гриега. Местные забивались в любую щель, прятались в ваннах, подвалах и закопченных кирпичных каминах. Лишь бы плотные стенки давали хоть какую-то надежду сбить с толку датчики сердцебиения, эхо- и инфракрасные сенсоры «Звездной Спирали». Сеть отключили. «Звездная Спираль», вынужденная полагаться больше на собственные глаза, чем на технику, двигалась тесным строем. На плечах, груди, спине и животе они несли броневые пластины, отчего в свете осеннего солнца походили на огромных жуков. Они дошли до здания, установили периметр и станции мониторинга, снимающие с окон вибрацию от голосов внутри. Вперед устремилась волна стрекозоподобных разведывательных дронов, и поначалу казалось, насилия удастся избежать. Но тут сотни мелких дешевых роботов «Спирали» посыпались наземь, пав жертвой контрмер Лока Гриега, и здание расцвело оружейным огнем. Семнадцать человек Лока Гриега погибли еще до заката, включая Эдуарда Хопкинса и Иехону Дзурбана, предполагаемых координаторов земной части базирующегося в Поясе синдиката. Из-за поднимающегося от здания дымного шлейфа над городом на несколько часов померк свет, а на следующее утро в воздухе висела серая дымка.

В то же время на западе, где городская территория незаметно перетекала в зону региональной юрисдикции, накрыли склад в собственности и под управлением сложной сети подставных компаний. Безопасники с помощью небольшого флота бронированных автобусов и протокола действий на случай атаки зарином очистили от людей все в радиусе трех кварталов. Чуть за полночь они ворвались в здание и обнаружили в нем десять тысяч неучтенных штурмовых винтовок, полмиллиона единиц боезапаса, семьдесят газовых гранат и по щиколотку залитую расплавленным шлаком компьютерную комнату. В хранилище не нашлось ни единого человеческого следа, равно как и намеков на владельцев обнаруженного.

КПП на вакуумной трубе, космодроме и в доках выявили семьдесят человек с фальшивыми дорожными счетами. Все были или мелкими сошками в больших организациях, или вовсе сами по себе. Силы безопасности и не ожидали с первого захода выловить кого-то из верхних строчек в их списках. У целей помощнее, со связями пошире, были либо мозги, чтобы пока закручиваются гайки никуда не ездить, либо чистые дорожные счета. Нет, мысль заключалась в том, что среди мелких бандюг и шестерок найдется пара сопливых тупиц, что приведут к кому-то покрупнее. К кому-то ценному. Получается, не зная ни кто такой Бертон, ни как он выглядит, ни имени его, ни точной ниши в криминальной экосистеме Балтимора, безопасность охотилась именно за ним. Ну и за другими, конечно, причем многие в списках приоритетов стояли куда выше. У «Организации Бейо» было влияние в городе, как и у «Золотой Ветви». Тамара Слуйдан держала несколько кварталов к северу от аркологии, а Баазен Тагничжен — территорию вдвое больше бертоновской, хоть и не такую прибыльную, в «Жилом Комплексе Долины Патапаско». Преступности, организованной и не очень, тут хватало, чтобы занять силы закона по самое горло, и не существовало настолько прочной, качественной сети, из которой точно никто не сможет ускользнуть.

В подобные времена, когда сам не знаешь, спалился ты или нет, Бертон старался перестраховываться. У него было с полдюжины оборудованных под временные командные центры квартир и хранилищ, и он переезжал туда-сюда почти в случайном порядке. Кого-то из его людей обязательно возьмут. Некоторые из них решат купить короткое снисхождение за крупицу сведений. Так будет, и на этот случай у него имелся план, как и себя уберечь от раскрытия, и, не показывая свою причастность ни к чему явному, жестко и необратимо покарать любого, кто вздумает его продать. Понятно, тому, кто попадется, разумнее будет слить своих шестерок, чем сдать Бертона. Весь риск приходится брать на себя тем, кто помельче. С начала времен говно течет сверху вниз. Отчасти поэтому то, что случилось со Льевом, обернулось таким несчастьем для всех.

Льев Андропулос проработал на Бертона двадцать с лишним лет, с самого приезда в Балтимор из Парижа. Он был крепко сбитый, широкий как в плечах, так и в талии мужик, достаточно сильный, чтобы это не приходилось доказывать слишком часто. Его неуемные аппетиты по женской части служили неиссякаемым источником шуток, хоть их редко озвучивали в его присутствии. Равно как привычка расставлять бывших любовниц по окончании отношений на тепленькие места в организации. Будучи помощником Бертона, он курировал три бойких публичных дома, небольшую сеть, заточенную под торговлю бюджетной дурью и психотропами, и подпольную клинику для незарегистрированной клиентуры. Обычно он работал в небольшом бетонном доме у самой воды, но когда начался замес, он как раз выходил из квартиры любовницы на Пратт. Женщину звали Кейти, у нее была оливковая кожа и темные губы, точь-в-точь как у Лидии двадцать лет назад. Льев был человеком застарелых привычек и устоявшихся вкусов. Он поцеловал ее на прощание на улице перед домом и пошел на север. Она — на юг. Формальный жест, значимый, как многие последние поцелуи, лишь в ретроспективе.

На улице было полно народу, воздух над ней висел душный и спертый. С наступающей Атлантики, как всегда в жару, несло солью и тухлой рыбой, вонь проникала повсюду. Частный транспорт сюда не допускался, набитые телами автобусы медленно, как слоны, гремели по полуденным улицам. Попрошайка дернул Льева за рукав и в ужасе отпрянул от его хмурого взгляда. Вой летящих над городской какофонией дронов должен, вроде бы, быть неразличим, но что-то зацепило Льева, заставило покрыться мурашками кожу на толстом загривке. Он притормозил.

Сверху, наверное, пробежавшая по толпе рябь напоминала круги на спокойной воде, когда за одной мухой одновременно кидается пять рыбин. Льев лишь почуял страх, бесполезный адреналиновый всплеск, услышал возмущенные крики гражданских, теснимых вооруженными людьми из безопасности. Вокруг него как по волшебству возник пузырь свободного места. Льев ясно видел каждую трещинку и щербинку в бетонном покрытии, по которому шел. Впереди стоял человек из «Звездной Спирали» и держал в каждой руке по пистолету, направив стволы Льеву в грудь. В центр массы. Как по учебнику. За прозрачным забралом виднелось лицо парня лет двадцати с небольшим, сосредоточенное и испуганное. Льева кольнуло одновременно и веселье, и сожаление. Он раскинул руки словно на кресте, а из толпы зевак выскочило еще пятеро безопасников.

— Льев Андропулос! — закричал мальчишка. — Вы арестованы по подозрению в вымогательстве, использовании рабского труда и убийстве! Вы не обязаны участвовать в допросе в отсутствие адвоката или представителя профсоюза!

Капельки слюны усеяли внутреннюю поверхность забрала. Большие глаза едва не выскакивали от страха. Льев вздохнул.

— Спроси, — он говорил медленно, выговаривая каждое слово, — понял ли я.

— Что? — выкрикнул парень.

— Ты изложил перечень обвинений и порядок допроса. Теперь должен спросить, я понял или нет.

— Вы поняли? — гавкнул мальчишка, и Льев кивнул.

— Ну вот, так-то лучше, — сказал Льев. — А теперь иди-ка на хер.

Тюремный фургон завыл сиреной и потащился сквозь толпу, но не успел он и доехать до Льева, не успела за Льевом захлопнуться железная клетка, весть о его задержании разбежалась по всей округе. Когда фургон снова двинулся к северу, к ближайшему тактическому центру, Бертон уже смотрел запись ареста. Новость настигла Кейти в лапшичной, где та сидела с младшим братом; она разрыдалась, глядя в терминал. По сети сотрудников и подчиненных Льева пронесся ужас. Все знали, что будет дальше, а чего не будет. Льева посадят в камеру предварительного заключения, оформят и допросят. Если будет молчать, отправят под надзор штата, осудят и пошлют в центр исполнения наказаний куда-нибудь в северную Африку или на западное побережье Австралии. Но скорее всего он заключит сделку, начнет отрывать от своей сети кусок за куском и сдавать в обмен на снисхождение. Идентификационные номера и имена подчиненных сутенеров за срок в Северной Америке или Азии. Детали отмывания денег за отдельную камеру. Врачей, что халтурили в его клиниках, за доступ в библиотеку.

Его спросят, на кого он работает и не получат ответа.

Для остальных лейтенантов будущее становилось сложнее, а настоящее проще. Один из них ушел и едва ли вернется. Когда худшие времена пройдут и в маленьком королевстве Бертона вновь воцарится хоть какое-то подобие нормальной жизни, бизнес Льева или поделят меж ними, или бегом повысят кого-нибудь из местной криминальной знати и отдадут ему, или и то, и то сразу. Как именно карта ляжет, выяснится после недель переговоров и разборок, но потом. Все потом. На данный момент на повестке стояло множество куда более животрепещущих проблем, например: как уйти от силовиков, как защитить остатки средств и как предельно ясно донести до подчиненных, что сливать информацию за снисхождение в суде — очень, очень плохая идея.

В подвальной лаборатории на углу Лексингтон и Грин восемьдесят галлонов реагентов для синтеза алкалоидов слили в систему рециркуляции воды. Тихо исчезли две чересчур говорливые проститутки из знаменитого среди местных заведения на Бойер Стрит, а его двери заперли навсегда. Тело Микеля «Бэтмена» Чандури на закате обнаружили в его собственной двухкомнатной квартире, и хоть было очевидно, что умер он и насильственной, и мучительно долгой смертью, никто из соседей ничего пришедшему дознавателю сказать не смог. Еще до темноты лейтенанты Бертона — Сирано, Эстра, Симонсон, Мелкая Койл и Рэгмен — лисами зарылись в норы и приготовились ждать, пока схлынет главная волна. Каждый надеялся не стать еще одной дырой в организации, как Льев. Каждый надеялся, что эта судьба постигнет другого. Не всех сразу, конечно, так, парочку. Кое-кто — один, двое, может, трое — плели собственные интриги, выискивали пути скормить конкурентов из рядов своей же организации жерновам замеса. Но планов не собирались выдавать никому, если не могли доверить им свою жизнь.

Эрих сидел в нелицензированной кофейне на крыше, откуда открывался вид на запруженные людьми улицы, и горбился над серой сетевой декой, прикрученной хозяином кафе к столу. Пытался не выдать панику, прикидывал, сказали ли уже Бертону про ту, упущенную деку, и надеялся, что Тимми скоро вернется, куда бы его там ни унесло тут же, как они услышали про арест Льева. Кофе, черный и горький, отдавал медью, и Эрих не очень понимал, почему. То ли зерна были так себе, то ли его собственный мучительный ужас добавлял напитку привкус. Он листал свою ленту в пассивном режиме из страха, как бы его не отследили по поисковым запросам, видел, как одна за другой кругом захлопываются мышеловки, и с каждой новой узел в животе закручивался все туже.

Узнав, что случилось с Льевом, Лидия первым делом тщательно накрасилась и уложила длинные, тронутые сединой волосы. Она села перед зеркалом в спальне и втирала в кожу тональную основу, пока не исчезли морщины. Накрасила губы ярче, сочнее, полнее, чем им когда-нибудь доводилось бывать от природы. Черная тушь, красноватые тени, румяна ржавого оттенка. Хоть над головой вовсю сгущались тучи, Лидия не спешила. Накопленный за жизнь опыт выкристаллизовал в ней такие связи между сексуальным влечением, страхом и фатализмом, что заметь она подобное в ком-то другом, сочла бы его нездоровым. Лидия распустила волосы, потом собрала наверх и пришпилила так, чтобы три четверти объема каскадом рассыпались по плечам, как нравилось Льеву тогда, когда он вытащил ее из рабочего персонала дома и сделал только своей. Она словно воздавала последние почести, будто покойника обряжала.

Лидия скинула халат, оделась просто, практично. На ноги — кроссовки. В тревожном чемоданчике — неприметном голубом рюкзаке — лежали трехмесячный запас лекарств, две смены одежды, четыре белковых брикета, пистолет, две коробки патронов, бутылка воды и три тысячи долларов на полудюжине кредитных чипов. Лидия стащила рюкзак с верхней полки шкафа и, не проверяя, кинула на стул перед окном. Выцветшие занавески смягчали полуденный свет и делали все в комнате серым. Прозрачный желтый шарф она накинула на волосы, обмотала вокруг шеи и завязала на груди; вышло ироничное напоминание о ее старом хиджабе. Села неподвижно, плотно сдвинув стопы, колени, бедра. Вот теперь достойно, подумала она. И стала ждать, кто же откроет дверь — безопасники или Тимми. Тьма или свет.

Прошел почти час. Заныла спина. Лидия смаковала боль, не меняя выражения лица. Что улыбка, что гримаса боли могли попортить макияж. В коридоре послышались шаги, кто-то кашлянул. Открылась дверь, на пороге появился Тимми. Окинул Лидию взглядом, посмотрел в лицо. Пожал плечами, мотнул головой в коридор, мол, идем уже? Лидия встала, прошла к двери, по дороге накинув на плечо рюкзак, и в последний раз переступила порог своей комнаты. Она прожила здесь почти десять лет. На крючке в ванной осталось висеть ожерелье, подаренное Льевом той ночью, когда он сказал, что уходит, но ее не бросят. В посудном шкафу так и стояла дешевая керамическая чашка, которую восьмилетний Тимми расписал глазурью и подарил Лидии, приняв какую-то случайную дату за ее день рождения. Наполовину законченное вязание, оставленное пропавшей двадцать лет назад бывшей соседкой, лежало под кроватью в пластиковом мешке и пахло пылью.

Лидия не обернулась.

— Мое тотемное животное — змея. — Они шли с Тимми хоть и бок о бок, но друг друга не касаясь. — Я умею сбрасывать кожу. Просто даю ей сойти.

— Хорошо. Давай-ка вот сюда. Есть одно дело.

Прибрежная полоса была чище всего близ нового порта. Здесь по волнам свободно скользили корабли и плавучие дома из пластичной керамики, а остовы затопленных зданий были срезаны и вывезены. Но чем дальше от порта, тем больше развалины теряли в живописности, и тем явственней сквозь обаяние реновации проступали руины подлинного городского прошлого. Поверх асфальта намело небольшие пляжи, серый песок бурлил вокруг древних железобетонных свай, зеленых от тины и белых от птичьего дерьма. Несло тухлятиной от мутной воды и дохлых медуз, тающих там, куда их выбросило приливом.

Лодка у Тимми была маленькая. Белая краска облупилась в местах, где металл перед покраской плохо ошкурили. Лидия уселась на нос, поджала ноги и высоко подняла голову. Лодка двигалась на импульсном приводе, он тихо гудел под ватерлинией. Вода в кильватере и то шумела громче. Солнце уже садилось, тени города плясали на волнах. Там и сям на воде болтались еще лодки, по большей части полные детей. Лучшее, чем могли себя занять граждане с базовым доходом — выйти в сумерках на воду, потом разойтись по домам.

Поначалу Тимми вел лодку вдоль берега, потом повернул на восток, к открытому океану. Луна зашла, но ярких городских огней вполне хватало для навигации. Острова некогда были частью города, а теперь лежали в руинах. Тимми направил лодку к тому, что поменьше, длиной не больше двух обычных кварталов, а шириной — трех. Пара-тройка древних стен еще держалась. Лодка вылетела на твердый берег, Тимми выскочил из нее и дотянул руками, промочив штаны выше колен. Металл заскрежетал по рассыпающемуся бетонному тротуару.

Тимми привел Лидию в какие-то развалины, где обнаружился небольшой лагерь. Ярко-желтый спальный мешок из тех, какие используют в чрезвычайных ситуациях, лежал развернутый на матрасе из пены. Рядом ютилась светодиодная лампа, провод от нее змеился по грязной стене и через окно тянулся к солнечной панели. На лежащей поверх двух шлакоблоков доске из плавника стояла походная химическая плитка, рядом — отключенный холодильник для продуктов. За дверным проемом виднелись еще две пустые комнаты. Если в доме и были когда-то кухня или ванная, сейчас они все равно превратились в груду строительного мусора. За окнами сиял город, его жестокость и суетность даже на столь небольшом отдалении не мешали ему выглядеть спокойно и прекрасно. Вой сирен и злобный лай предупреждений службы безопасности, проходя над волнами и меняясь почти мистически, отсюда казались некоей странной музыкой.

Тимми стянул промокшие штаны и достал из-под спальника свежие.

— Ты, значит, вот куда уходишь? — спросила Лидия, положив ладонь на побитое временем оконное стекло. — Когда не остаешься со мной, идешь сюда?

— Здесь никто не достает, — ответил Тимми. — Ну то есть… максимум один раз.

Она кивнула, мол, понятно. Тимми огляделся и потер высокий лоб.

— Не так уютно, как у тебя. Но безопасно. На время сойдет.

— Да, — сказала она. — На время сойдет.

— Даже если Льев тебя сдаст, это не обязательно значит, что все кончено. Можешь взять новое имя. Новые документы сделать.

Лидия отвернулась от города и обхватила себя руками, словно защищаясь. Взгляд метнулся к дверному проему и обратно.

— Где Эрих?

— Да встретиться не получилось..

Тимми прислонился к стене. Лидия не переставала удивляться его физической энергетике. Непостижимо, но тело Тимми излучало невинность и уязвимость, оставаясь при этом настоящим орудием насилия.

— Расскажи, — попросила она, и он повиновался.

Рассказал все, аккуратно и подробно, будто боялся упустить что-то, что она хочет знать. Это интересно, подумала она. Пока он говорил, в ночное небо поднялся шлейф раскаленного газа, а над землей, словно бесконечный раскат грома, прокатился низкий рокот взлетающего корабля. Не успел тот выйти на орбиту, как Тимми замолчал.

— И где он сейчас? — спросила Лидия.

— Есть одна кофейня. На углу Франклин и Сент-Пол, знаешь? На крыше старой высотки. Я его туда отвел, когда все кончилось. У них там деки с поминутной оплатой, я подумал, ему понадобится, раз его дека ушла. Надо сказать, он неслабо напуган. ДНК это, прочее там. Не очень представляю, как все это может кончиться хорошо. Если Бертон и правда отреагирует как думает Эрих…

Лидия покачала головой, тихонько, почти незаметно в свете единственной диодной лампы.

— Мне казалось, ты его телохранитель. Тебя поставили его защищать.

— Я и защищал, — ответил Тимми. — Но работу-то мы закончили. Бертон же не говорил, что я теперь должен до конца жизни Эриха в туалет провожать, правильно? Дело сделано, значит, работа кончилась.

— Мне казалось, вы друзья.

— Мы друзья. Но сама понимаешь. Ты.

— Вот уж обо мне не волнуйся. Что бы со мной ни стало, я это тысячу раз заслужила. Не надо спорить! И перебивать. Бертон просил защищать Эриха, потому что Эрих для него ценный ресурс. Именно эта работа, может, и кончилась, но в городе творится непонятно что, а Эрих ценным быть не перестал.

— Это я понимаю, — сказал Тимми. — Но раз Льева взяли…

— Милый, я переживаю не первый замес. И знаю, как оно обычно бывает. — Она повернулась к окну, показала на золотые огни города. — Льев первый. За ним пойдут другие. Много ли, мало, но часть организации Бертон потеряет, либо арестованными, либо мертвыми. А тех, кто останется, он будет считать для себя намного важнее. Этот человек ценит тех, кто умеет выживать. Кто умеет хранить верность. И что, по твоему, он подумает, когда услышит, как ты бросил Эриха и пошел забирать меня?

— Работу мы закончили. — Ей показалось, в голосе Тимми слышится раздражение.

— Этого мало, — сказала она. — Теперь мало. Ты больше не просто собутыльник Эриха. Ты теперь даже не сын своей матери. Все эти жизни ты прожил, они ушли навсегда. Теперь ты мужик, который нанялся работать на Бертона.

Тимми молчал. Шлейф газа из корабельного двигателя исчез в далекой вышине. Лидия подошла к Тимми вплотную и положила руки ему на плечи. Он не смотрел в глаза. Она подумала, это хороший знак. Значит, она достучалась.

— Мир тебя меняет, и помешать ему в этом ты никак не можешь. Придется перестать быть тем, кто сейчас вообще не важен. Потому что если ты все это переживешь… просто переживешь, не больше — станешь в глазах Бертона куда значимее. И от этого никуда не денешься. Единственное, что тебе остается — выбирать, что ты будешь для него значить. Станешь тем, на кого он может положиться, или наоборот.

Тимми глубоко втянул носом воздух, выдохнул. Взгляд его был пустым и жестким.

— Похоже, я опять облажался.

— Похоже, не похоже… — сказала Лидия. — Похоже, поправить все пока можно. Иди ищи своего друга. Можешь сюда его привести.

Тимми вздернул подбородок. Лидия нежно огладила его плечи, от шеи до бугров мышц на руках, потом обратно. Как всегда, еще с самого его детства. Телесная идиома на их общем тайном языке. Сердце разрывалось от огромности жертвы, которую приходилось отдавать. Мир тебя меняет. Разве это не она сама говорила?

— Сюда привести? Уверена?

— Да нормально, — сказала она. — На время сойдет.

— Тогда ладно, — сказал Тимми. Ее кольнуло сожаление, что он так легко сдался, но быстро прошло. — Я оставлю тебе хорошую лодку.

— Хорошую лодку? — спросила она его в спину.

— На которой мы сюда шли.

Дверь закрылась. Тимми поглотили серые сумерки, какие здесь сходили за темноту, а через пять минут послышался вроде бы плеск волн в борт лодочки. Хотя это могло просто показаться. Лидия отдалась в теплые, вонючие, пластиковые объятия спального мешка, уставилась в потолок и принялась ждать, вернется Тимми или нет.