Замес

* * *

Улицы Балтимора остались безучастны к тому, что Тимми шел по ним в последний раз. Этой ночью, как и любой другой, здесь жили, дышали, любили и расставались, надеялись и теряли надежду больше трех миллионов человек. Молодая женщина, бегущая через перекресток Южной и Ломбард в страхе не успеть домой до надвигающегося комендантского часа, еле увернулась от высокого парня с почти лысой головой и в мокрых по колено штанах, и помчалась дальше, бормоча под нос ругань и проклятия, относящиеся скорее к ее собственному испугу и волнению, нежели к какой-то вине мужчины. Четверо свободных от смены, одетых в штатское сотрудников «Звездной Спирали» застыли перед входом в итальянский ресторан и смотрели на идущего мимо гражданского. Никто из них не понимал ясно, что в нем так привлекало внимание, разве что просто сказывалось напряжение, с которым приходилось иметь дело столько дней подряд. Гражданский побрел себе по своим делам, а они тут же забыли о нем, войдя в чесночно-луковую атмосферу здания. Остановился автобус, водитель впустил двух старушек, тонколицего мужчину и широкоплечего улыбчивого парня. Автобусные развозки входили в базовое обеспечение, машины шли по маршрутам на автомате. Никто не платил, никто не разговаривал, водитель вернулся к развлекательной ленте, а автобус влился в поток.

Ближе к логову Эстры все изменилось. Стало больше глаз, в них — больше тревоги. В воздухе сгустилось ощущение катастрофы, чувство, что рок в виде фургонов безопасности, средств подавления и воплей «стоять, держать руки на виду» может нагрянуть в любую минуту. Ничего такого не случилось ни сегодня, ни вчера, но никого это не успокаивало. Тимми остановили новые охранники, но стояли они на том же месте. Остановили, забрали пистолет Бертона, просканировали Тимми на жучки, оружие, взрывчатку и химию, и лишь убедившись, что он чист, позвонили наверх. Голос Эстры в их наушниках звучал тоньше комариного писка, но знакомый гундеж и нытье можно было распознать безошибочно. Тимми указали на вход.

Эстра открыл дверь, держа автоматический дробовик в руке, будто не расставался с ним весь день. Скорее всего, так и было.

Тимми вошел в главную комнату, огляделся с приятной улыбкой. На экранах беззвучно мелькали новости: сегодняшний, уже прошедший, день, улица, на ней перед горящим многоквартирным домом стоит пять фургонов силовиков; индианка что-то говорит в камеру с суровым выражением на серьезном лице; семь обезьян скачут и пытаются достать цветастую коробку в рекламе бананового печенья. Мир бросал тени на голую кирпичную стену, вливал истории в раствор кладки. Замес выдыхался. Пустоту заполняли новые рассказы со всего мира и из-за его пределов.

— Вернулся, — сказал Эстра.

— Ага.

— Дело сделал?

— Возникли небольшие сложности, — сказал Тимми. — Начальник здесь еще?

— Жди. Я его позову.

Эстра пошел в недра убежища, шаги его затихли, последовала пауза, наполненная неясным бормотанием, потом послышались шаги уже двоих. Часы в углу экрана с суровой индианкой показывали 21:42. Тимми разглядывал занавески. Голубой хлопок, витой нейлоновый шнур. Стул, где сидел Эстра — обтянутый кожей легкий металлический каркас. Через широкую, выложенную из кирпича арку виднелась кухня. Спальня на задах квартиры, где-то за ней ванная.

— Тини, — сказал Бертон. — Какие дела, малыш?

На белой рубашке Бертона плясали разноцветные отсветы от экранов. Темные брюки сидели на нем идеально. Тимми повернулся к нему как к старинному другу. Эстра прошел мимо них, занял прежнее место у окна. Тимми оглянулся на сидящего всего в паре шагов с дробовиком поперек колен лейтенанта.

— Ну, — сказал Тимми, — правду говоря, вышла небольшая заминка.

Бертон сложил руки на груди, расправил плечи, расставил ноги.

— С чем-то не смог справиться? — в голосе зазвенело неодобрение.

— Посмотрим, — сказал Тимми.

— Посмотрим, справишься или нет?

— Типа. — Тимми широко, открыто улыбнулся. — Вообще интересно, что ты именно так ставишь вопрос.

Здоровяк отступил к окну так запросто, между делом, что ни Эстра, ни Бертон не сообразили, что происходит. Тимми крепкими пальцами ухватился за кожаную спинку стула, и резко, с силой дернул назад и вниз. Эстра изогнулся, чтобы не упасть, и в то же время попытался поднять дробовик, но не преуспел ни в том, ни в том. Он растянулся на полу, колено Тимми врезалось ему в шею. В невнятном рыке Эстры ярости и боли было поровну. Тимми нагнулся и оторвал ему правое ухо. Потом ударил. Два, три, четыре раза. Бертон рванул в ванную за спальней. Время полетело.

Эстра бросил бесполезный, пока Тимми сидел на его шее, дробовик, извернулся и попытался собрать под себя руки-ноги, чтобы оттолкнуться от пола и сбросить Тимми. Тот опустил руку, воткнул палец бойцу в левый глаз, потянул его голову на себя и стал поворачивать кисть, пока не почувствовал, как лопается глазное яблоко. Эстра, объятый паникой и болью, заверещал совсем дико. Тимми ослабил захват, метнулся влево и подхватил брошенный дробовик. Пальнул раз Эстре в голову, тот замолк.

Тимми скакнул через всю комнату с дробовиком в руке. Из спальни выпрыгнул Бертон, в каждом кулаке по пистолету, зубы оскалены, как у злобного пса. Окно разлетелось. Тимми нырнул через арку в кухню, перехватил дробовик и жестко, зло, от локтя, как в крикете, махнул по низу, когда Бертон с ревом влетел за ним. Послышался влажный шлепок, с каким кусок сырого мяса падает на бетон. Ноги ушли из-под Бертона, остального Бертона по инерции понесло вперед, на пол. Тимми направил дробовик в голову лежащего, но тот повернулся, бросил пистолеты и схватил ствол дробовика. Моментально завоняло горелой кожей. Тимми потянул к себе, Бертон пнул его ногой. Попал в колено, все равно что треснул в пожарный гидрант, но Тимми все-таки споткнулся. Снова рявкнул дробовик, холодильник вспучился ошметками металла и пластика. Бертон вывернулся, подтянулся ближе. Слишком близко для длинного ствола. Его локоть дважды въехал Тимми в ребра, на третий там что-то подалось. Тимми бросил дробовик, оба повалились на пол.

Они сцепились, поймав друг друга в объятия, как в какой-то пародии на телесную любовь, и каждый двигался туда, где сможет уничтожить другого. Пальцы Бертона пробрались ниже подбородка Тимми, нашли шею, придавили жесткий хрящ в горле. Тимми поперхнулся, задохнулся, на сантиметр подался назад, и Бертону этого хватило. Он просунул вторую руку в просвет, напрягся, повернулся, и вот голова и рука Тимми зажаты намертво. Бертон сдавленно усмехнулся.

— Ты не на того прыгнул, мудила, — шипел он, пока Тимми брыкался и вырывался. — И этот твой кривой дружок. Я его неделю буду по частям жечь. Всех найду, кого ты любил, и всех поубиваю очень-очень медленно.

Тимми зарычал и дернулся, но это привело лишь к тому, что Бертон сдавил его еще крепче.

— Думал меня достать, говноед тупорылый? — плевался Бертон Тимми в ухо. — Думал, круче меня? Твоя мамаша была моей вещью. А ты просто вещь из вещи, вот и все.

Бертон всем телом почувствовал, как Тимми напрягся, а потом весь воздух из него вышел, он обмяк и обвис в захвате. Бертон надавил сильнее, сжал. Раздался звук, как от пистолетного выстрела, когда плечо Тимми выскочило из сустава. Сопротивление прекратилось. Бертон разжал руки. Тимми повернулся, размахнулся, и всадил кулак Бертону в переносицу. Вспыхнула боль. Мир потерял объем и померк. Кулак опустился по новой, кухня задрожала. Свет стал каким-то странным, красноту кирпича и желтизну кладки он превращал в оттенки серого. Бертон попытался было прикрыть лицо, заслонить от этой ярости, но руки оказались так далеко, что то и дело терялись. Он их поднимал, но они совсем онемели и в них, казалось, не осталось ни косточки. От ударов они просто разлетались в стороны. Кулак опять воткнулся в нос, и Бертон никак не мог понять, в третий раз или в четвертый.

Охренеть, думал он. Так ведь и будет продолжаться, пока этот мудак не устанет.

Еще удар. Бертон попытался что-то сказать, крикнуть. Еще удар, и следом пара секунд темноты, тишины и покоя. Бертону очень захотелось спать. Еще удар. Покой. Еще удар. Еще. Еще и еще. С каждым разом вспышки боли уходили все дальше, а пустота между ними становилась все глубже, пока, наконец, на Бертона не сошло своего рода забвение.

Тимми убедился, что наконец остался в квартире один, и перекатился на спину. Левая рука плетью висела вдоль туловища, безвольная, бесполезная, неуправляемая. Он поднялся на колени, с трудом дыша сквозь стиснутые зубы. Встал. Поднял здоровой рукой автоматический дробовик и вышел в главную комнату. Индианка на экране все говорила, тыкая в камеру пальцем для убедительности. Часы в углу показывали 21:44. Две минуты. Может, чуть меньше. Тимми подошел к окну. Охраны на постах не было. Он кивнул сам себе и встал перед входной дверью. Повернулась ручка. Он выжидал. Дверь распахнулась, Тимми выстрелил трижды — прямо перед собой, чуть левее и чуть правее. Кто-то закричал, дверь захлопнулась.

Тимми вернулся в кухню. Включил конфорки, снял со стены рулон бумажных полотенец. Нашел в шкафу бутылку арахисового масла и половину вылил на рулон, прежде чем бросить его прямо на плиту. У входа загрохотал беспорядочный топот, Тимми не глядя разрядил туда дробовик. Гости отступили. Промасленные полотенца занялись, Тимми взял горящий рулон, отнес в спальню и бросил клубок огня в скомканные простыни. Пока шел обратно в кухню, огонь уже вовсю плясал в арке за его спиной. Тимми поставил оставшиеся полбутылки масла прямо на плиту и опять ушел вглубь квартиры. В переулок вела узкая белая лестница. Тимми никого там не увидел, но все же выстрелил дважды, потом швырнул дробовик в огонь. Охранник, если и был, сбежал. Тимми выскользнул в ночь.

Он шел медленно, но целеустремленно. Встречая кого-нибудь по пути, кивал и улыбался. Почти у самой цели старик в черном плаще остановился и уставился на избитые, окровавленные руки Тимми. Тот печально улыбнулся, пожал плечами и не задерживаясь, пошел себе. Старик дергаться не стал. В этих краях мускулистый бандюга с кровью на рукавах и ободранными кулаками стоил разве что неодобрительного взгляда, не больше.

Служба безопасности поставила на дверь Лидии новый замок, но у Тимми был способ в запасе. Он проскользнул внутрь через окно ванной, которую так хорошо изучил за пять лет. Здесь до сих пор пахло Лидией. Все было перерыто до дна. Полотенца и душевая занавеска валялись на полу. В раковину выбросили все пузырьки с лекарствами. Тимми порылся в них, отыскал болеутоляющие, проглотил на сухую сразу три таблетки. На кухне примотал к плечу мешок со льдом, сел неподвижно и подождал, пока опухоль не спадет насколько получится. Чтобы вернуть плечо на место, надо было всего-то лечь на кровать, намертво обхватить матрас и тянуть, медленно и неуклонно, пока оно со злым мокрым щелчком не встало как положено. Тимми разделся, вытерся влажными полотенцами, переоделся в свежее. На чем не было ничьей крови.

Замес, расправа, катастрофа. Циклы подъемов и спадов. Смена времен года. Как ни назови эту неумолимую лавину, она накрывала город по тем же законам. Когда пожарные расчеты подавили пламя, на пепелище обнаружили два тела и идентифицировали одно как останки Фейвела Эстры, а второе — как труп незарегистрированного мужчины, невысокого, некрупного, в дорогой рубашке и заказных брюках. Никаких татуировок, большое родимое пятно в виде неровного треугольника на лопатке. Обе смерти насильственные. Если пожар был попыткой скрыть этот факт, она не удалась. Если же таким образом стремились уничтожить следы ДНК и отпечатки, то тут все вполне получилось. Учитывая, что Эстра ко всему еще и в списках «Звездной Спирали» фигурировал как человек, которого очень хотели видеть на допросе, основные штрихи картины становились весьма явственны.

Той же ночью в ночном клубе окружили пятнадцать человек, верных Лока Гриега. Завязалась кутерьма с заложниками, которая кончилась гибелью двоих человек и арестом десятерых, и основной темой утренних новостей стали судебные иски против «Звездной Спирали» и хозяев клуба. О смерти Эстры сообщили бегущей строкой, упомянули между делом и пошли дальше. Остальная мелочь звучала и того тише. Какая-то женщина торговала нелегальными болеутоляющими у себя на квартире рядом с аркологией и когда с одной из клиенток у нее вышел громкий скандал, та вызвала полицию и торговку забрали на допрос. В ходе обыска островов из руин в заливе обнаружили маленький сквот. Диодная лампа, спальные мешки, разряженная химическая плитка и ни единой живой души. К торговцу произведениями искусства обратились за помощью в расследовании, и тот вместо участия предпочел покончить с собой. На все это никто и внимания не обратил.

Очень скоро пароксизм насилия, как со стороны закона, так и с обратной, истончится до обычного фонового излучения, до уровня нормального человеческого зла. Большие серьезные люди примутся спорить, сработала программа или нет. Кто-то будет утверждать, что преступность снизилась, другие — что наоборот, только выросла. «Звездная Спираль» получит от правительства оплату, уладит в суде большинство претензий. Кое-кто из выживших лейтенантов пролезет на самый верх, а может, весь криминальный аппарат перестроится в новую организацию, перейдет в новое поколение. За год все войдет в нормальный рабочий режим, и он более-менее гладко проживет до следующего раза. Люди не особенно важные выживут и сделают себе имя. Могущественные падут, взрастут кроткие и обретут могущество. Но все это будет потом.

В перламутровых предрассветных сумерках случилось и еще кое-что, чего не заметил никто, и никто не придал значения, кроме тех, кого случившееся касалось непосредственно.

Это произошло на улице недалеко от побережья. Небо на востоке уже светлело, на западе еще сияла россыпь звезд. Движение было уже довольно плотным, но пока еще не встало в мертвую дневную пробку. Воздух полнился запахом моря и разложения, но в утренней прохладе он казался почти приятным. Открывались киоски с чаем и кофе, и сине-розовый логотип популярной сети бросал отсветы на подносы с выпечкой, совершенно одинаковые на пяти континентах и в двух мирах. Старики и старухи, потребители базового дохода, шаркали по тротуару, торопясь до солнца разобраться с ежедневной физкультурой. Люди помоложе, шатаясь, возвращались домой после долгой ночи в уличных клубах и раираи-забегаловках, изможденные часами плясок, выпивки, секса и обманутых надежд. Скоро улицы и станции трубы заполонят те, у кого есть работа, кому есть куда ехать и идти, а потом отдадут их во владение массам, для которых способом выживания был базовый доход.

На углу у кофейного киоска стоял молодой парень, не совсем еще мужчина. Выше среднего роста, крепкий. Коротко стриженые рыжевато-каштановые волосы, несмотря на возраст, уже поредели. Лицо не выражало ничего, держался он напряженно и настороженно, то ли от горя, от ли из-за физической травмы. Правая рука опухла, кулаки содраны. Если б не эта маленькая деталь, отряд безопасников прошел бы себе мимо. Три женщины, два мужчины, броня и шлемы «Звездной Спирали».

— Доброе утро, — сказал командир отряда.

Высокий парень улыбнулся, кивнул, и собрался было пройти мимо, но остальные бойцы встали у него на пути.

Парень напрягся, потом с явным усилием попытался расслабиться. Печально улыбнулся.

— Извините. Мне вообще идти надо.

— Прошу прощения, сэр. Мы будем признательны, если вы уделите нам минуту. — Командир положил ладонь на кобуру с пистолетом. — Я смотрю, руке вашей досталось.

— Ага. Боксом занимаюсь.

— Хорошо занимаетесь, наверное. Мне бы на ваши документы взглянуть.

— Извините, с собой не взял.

— Тогда придется вас по базе прогнать. Это ж не проблема, как я понимаю?

— Как я понимаю, я имею право отказаться?

— Право вы имеете, — сказал командир, под внешней непринужденностью в голосе зазвучал металл. — Но в этом случае придется вести вас в оперативный центр и делать полное биометрическое сканирование, убедиться, что в списке приоритетов вас нет, а там очень много разных неприятных личностей сидит, ждет очереди. Вряд ли вам захочется с ними время коротать. Если, конечно, у вас другие дела есть.

Здоровяк, казалось, обдумывал ситуацию. Он оглянулся через плечо.

— Кого-то ищете? — спросил командир.

— Скорее подумал, меня кто-то может искать.

— Ну так что. Как мы поступим?

Мужчина пожал плечами и протянул руку. Аналитик команды подошел и ткнул в крепкое запястье приемник. Индикатор замигал красным, потом ровно засветился зеленым. Текли секунды.

— Если вы что-то хотите мне сказать, — произнес командир, — сейчас самое время.

— Да не, — ответил здоровяк. — Мне и так нормально.

— Правда?

— Ну как. Более-менее.

Звякнул терминал командира. Он взял его в левую руку, правая так и лежала на кобуре. Нужный профиль отмечала красная рамка. Пока безопасник читал, здоровяк стоял с каменной неподвижностью. Командир наконец заговорил.

— Амос Бертон.

— Да? — сказал парень.

Можно было понять и как «да, это я его убил», и как «да, что с ним?» Безопасник понял как ответ-подтверждение.

— У меня отмечено, что вы можете передвигаться без ограничений. Рискуете опоздать.

Амос Бертон задрал брови и опустил уголки губ.

— Я?

— Вы улетаете на Луну дневным рейсом из космодрома в Боготе, мистер Бертон. В учебную программу пролезть довольно непросто, и насколько я знаю, они очень не любят, когда кто-то опаздывает. Потом можно десяток лет прождать, чтобы опять попасть в список.

— Угу, — сказал здоровяк.

— Слушайте, в девяти кварталах к северу есть станция скоростной линии. Можем проводить, если хотите.

— Эрих, сукин сын, — сказал парень, повернувшись не к северу, а на восток, к морю, к восходу. — Я не мистер Бертон.

— Простите?

— Я не мистер Бертон, — повторил он. — Можно просто Амос.

— Как скажете. Но я так думаю, что вам, Амос, стоит рвануть подальше из города, если не хотите влезть в реальное дерьмо.

— И не только вы так думаете. Но нет, спасибо. Я знаю, где станция. Рейс не пропущу.

— Тогда ладно, — безопасник коротко кивнул. — Всего наилучшего.

Отряд двинулся дальше, обтекая большого парня как речная вода камень. Амос посмотрел им вслед, подошел к киоску и взял стакан черного кофе с кукурузным маффином. Минуту постоял на углу, поел, попил, подышал воздухом единственного города, какой знал в жизни. Закончив, выкинул стакан и обертку маффина в урну, и пошагал на север, к станции скоростной линии, к Боготе, к Луне. А то и к космосу за Луной, кто знает. Человечество расселилось на множестве планет, лун, станций, и шансы встретить там кого-нибудь из Балтимора были исчезающе малы. Иголка в огромном стогу человечества.

Амос Бертон был высок, крепок, бледен, у него была открытая улыбка, темное прошлое и талант к веселой жестокости. Он оставлял Балтимор с его шатким равновесием между законом и преступностью, экстравагантностью и обыденностью, любовью и пустотой. Людей, что знали Амоса, любили его, можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и то большинство пальцев осталось бы ни при чем, и когда он уйдет, город продолжит жить своей жизнью, так, словно никакого Амоса Бертона тут никогда и не было.