Замок

Глава 24

Замок

Пятница, 2 мая

21 ч 37 мин

Капитан Ворманн сел к мольберту с благим намерением закрасить тень, похожую на удавленника. Но теперь, держа палитру в одной руке и тюбик краски в другой, он вдруг обнаружил, что желание это пропало. Пускай остается как есть. Не имеет значения. Все равно он оставит картину здесь, чтобы ничто не напоминало об этих местах, когда он уедет. Если, конечно, удастся уехать.

Из окна он видел, что в замке горят все лампы, часовые ходят парами, вооруженные до зубов, готовые стрелять при малейшем шорохе. Пистолет же самого Ворманна лежал в кобуре на кровати, напрочь забытый.

У капитана была собственная теория относительно замка. Не то чтобы он очень уж верил в нее, и все же она единственная хоть как-то объясняла происходящее и тайну самого замка. Замок живой, решил капитан. Поэтому никто ни разу не видел убийцу, его невозможно было ни выследить, ни обнаружить его убежище, несмотря на разобранные стены. Замок сам убивал людей.

Правда, эта теория не объясняла одного факта. Причем основного. Когда они прибыли сюда, замок не казался таким зловещим. Во всяком случае, это не чувствовалось. Конечно, здесь не гнездились птицы, но в остальном все было в порядке, пока не взломали стену подвала. И вот тогда началось. Замок превратился в кровожадное чудовище.

Никто так и не исследовал до конца нижний подвал. Не было тому причин. Когда наверху убили солдата, в подвале находились часовые, но они не заметили, чтобы кто-то прошел через пролом в полу. Может быть, все же надо было обследовать подземелье? Может быть, в этих пещерах скрыто сердце замка? И именно там следует искать? Впрочем, нет. На это, пожалуй, уйдет целая вечность. Пещеры могут тянуться на многие мили, и, честно говоря, никто не рвался туда. Там царила вечная ночь. А ночь стала злейшим врагом. Только трупы могли спокойно там находиться.

Трупы… В запачканных сапогах, под смятыми простынями. Они приходили на память в самые неподходящие моменты, как сейчас, например, и не давали покоя. Весь день с момента, когда последних двух солдат уложили рядом с остальными покойниками, эти грязные сапоги вызывали ужас и сумятицу в мыслях.

Грязные, заляпанные сапоги… Почему они так тревожат его?

Ворманн продолжал смотреть на полотно и не двигался.

Кэмпффер сидел на койке, закинув нога на ногу, с автоматом на коленях, тщетно пытаясь унять охватившую его дрожь. Майор никогда не думал, что постоянное чувство страха может так изматывать.

Он должен выбраться отсюда!

Завтра нужно взорвать к чертовой матери этот замок. Заложить фугасы и сровнять его с землей. Тогда он сможет провести воскресную ночь в Плоешти на настоящей кровати и не дергаться при малейшем шорохе и дуновении ветерка. Не трястись, обливаясь холодным потом при мысли, кто там крадется у него за дверью.

Нет, завтра, пожалуй, рано. Это может плохо отразиться на послужном списке. Его ждут в Плоешти не раньше понедельника, надеясь, что все имеющееся в его распоряжении время он использует для разрешения местной проблемы. Взорвать замок — самая крайняя мера, когда ничего другого не останется. Перевал по приказу Ставки охранялся, и замок был наблюдательным пунктом. И пойти на то, чтобы разрушить его, можно было лишь в крайнем случае.

За дверью раздались шаги часовых. Охрана в коридоре была усилена. Он лично распорядился. Не то чтобы майор рассчитывал, что шквальный огонь «шмайссеров» остановит убийцу. Нет. Он просто надеялся, что таинственное существо сначала займется часовыми, дав ему возможность прожить еще ночь. И часовым лучше быть настороже, независимо от усталости! Сегодня Кэмпффер заставил своих подчиненных потрудиться над разборкой стен, особенно вблизи его комнаты. Они разломали все стены на расстоянии пятидесяти футов от того места, где он сейчас сидел, и ничего не нашли. Ни тайных ходов в его комнату, ни скрытых убежищ. Ничего!

Кэмпффера еще сильней затрясло.

Как и прежде, темнота и холод проникли в комнату одновременно, но Куза чувствовал себя слишком больным и слабым, чтобы развернуть коляску и встретить Моласара. У него кончился кодеин, и боль в суставах стала просто невыносимой.

— Как вам удается проникать сюда и выходить, минуя двери? — спросил профессор, просто чтобы не молчать.

Он сидел лицом к тайному ходу, предположив, что Моласар появится именно оттуда. Но тот каким-то таинственным образом возник у него за спиной.

— У меня свои способы передвижения, не требующие ни дверей, ни ходов. Способы, недоступные твоему пониманию.

— Как и многое другое, — добавил Куза, не сумев скрыть отчаяние.

Прошедший день был просто ужасным. Кроме непрекращающейся боли профессора угнетало сознание того, что мелькнувший утром проблеск надежды на возможную отсрочку в решении судьбы его народа оказался химерой, пустой мечтой. Он собирался договориться с Моласаром, заключить с ним сделку. Но для чего? Чтобы убить майора? Магда права, смерть Кэмпффера лишь ненадолго отсрочит неотвратимое, а возможно, гибель эсэсовца лишь ухудшит положение. Несомненно, насильственная смерть офицера СС, присланного на строительство лагеря смерти, повлечет за собой карательные санкции против еврейского населения Румынии. А в Плоешти направят другого офицера. Может, через неделю, может, через месяц. Не все ли равно? У немцев много времени. Они выигрывают все сражения, покоряя одну страну за другой. И кажется, их невозможно остановить. А захватив все страны, они, к своему удовольствию, смогут воплощать в жизнь бредовые идеи своего бесноватого фюрера о чистоте расы.

Короче говоря, вряд ли старый калека — профессор истории в силах что-либо изменить.

Но больше всего мучила мысль о том, что Моласар боится креста… боится креста.

Моласар между тем бесшумно переместился и остановился перед профессором, молча разглядывая его. «Странно, — думал старик. — Я настолько поглощен собственными мыслями и жалостью к самому себе, что не реагирую на Моласара либо начинаю к нему привыкать». Сегодня он почему-то не ощутил того ужаса, который охватывал его всякий раз при появлении монстра. Наверное, ему уже все равно.

— Мне кажется, ты можешь умереть, — без всякого предисловия заявил Моласар.

Резкость заявления вывела Кузу из состояния прострации.

— От вашей руки?

— Нет. От своей собственной.

Неужели он способен читать мысли? Куза как раз всю вторую половину дня подумывал о самоубийстве. Ведь самоубийство решило бы разом кучу проблем. Магда почувствовала бы себя свободной и, избавившись от него, могла бы скрыться где-нибудь в горах и убежать от Кэмпффера, Железной гвардии и всех остальных негодяев. Но он не знал, как это осуществить. Да и решимости не хватало.

Куза отвел глаза.

— Возможно. Но даже если я не умру от своей руки, то скоро погибну в лагере смерти майора Кэмпффера.

— Лагере смерти? — Моласар придвинулся ближе к свету, недоуменно подняв бровь. — Это место, где люди собираются, чтобы вместе умереть?

— Нет. Место, куда людей насильно отвозят и умерщвляют. Майор собирается построить такой лагерь чуть южнее перевала.

— Убивать валахов?! — Моласар обнажил в приступе ярости непомерно длинные зубы. — Немец пришел сюда, чтобы убивать мой народ?

— Да не ваш народ, — сказал Куза подавленно. Чем больше он размышлял об этом, тем хуже ему становилось. — Речь идет о евреях. Так что вас это не касается.

— Я сам решаю, что меня касается, а что — нет! Но почему евреи? В Валахии нет евреев — во всяком случае, не так много, чтобы создавать проблему.

— Да, в те времена, когда вы строили замок, их почти не было. Но в следующем столетии мы перебрались сюда из Испании и других стран Западной Европы. Большинство осело в Турции, но многие обосновались в Польше, Венгрии и Валахии.

— Мы? — озадаченно переспросил Моласар. — Так ты еврей?

Куза кивнул, почти уверенный, что древний боярин разразится антисемитской речью.

Но вместо этого Моласар спокойно произнес:

— Ты тоже валах.

— Валахия объединилась с Молдавией, и страна теперь называется Румынией.

— Названия меняются. Но ты родился здесь? И те, другие евреи, которые должны попасть в лагерь смерти, тоже?

— Да, но…

— Значит, они валахи!

Куза понял, что терпение Моласара на исходе, но все же продолжил:

— Но их предки — эмигранты.

— Какая разница! Мой дед был выходцем из Венгрии. Так что же, я перестал из-за этого быть валахом?

— Нет. Ну конечно же нет.

Разговор не имел смысла, надо было заканчивать.

— То же самое и с евреями, о которых ты толкуешь. Они — валахи и мои соотечественники! — Моласар выпрямился во весь свой гигантский рост и гордо расправил плечи. — Ни один немец не смеет приходить в мою страну и убивать моих соотечественников!

«Типичная реакция! — думал Куза. — Готов поспорить, что ему и в голову не приходило осуждать уничтожение местных крестьян валашскими боярами. И конечно, он не протестовал, когда Влад сажал своих подданных на кол. Но что дозволено валашской знати, не дозволено чужеземцу!»

Моласар снова отошел в тень.

— Расскажи мне об этих лагерях смерти.

— Лучше не надо. Это слишком…

— Рассказывай!

Куза подчинился.

— Я расскажу, что знаю. Первый лагерь был создан в Бухенвальде лет восемь назад. Есть еще Флоссенбург, Равенсбрюк, Нацвайлер, Освенцим и еще много других, о которых я не слышал. Теперь такой лагерь строят в Румынии — или Валахии, как вы ее называете, — а через год-другой, возможно, построят еще. Эти лагеря служат одной-единственной цели: туда свозят людей определенного сорта — миллионы людей — мучают, унижают, изнуряют каторжным трудом и в конечном итоге уничтожают.

— Миллионы? — не то удивился, не то возмутился Моласар, видимо с трудом веря сказанному. Он почти полностью растворился в тени, лихорадочно передвигаясь от стены к стене.

— Миллионы, — твердо повторил профессор.

— Я убью этого немецкого майора.

— Не поможет. Таких, как он, тысячи, и они будут приезжать сюда один за другим. Вы убьете нескольких, возможно, многих, но в конце концов они найдут способ убить вас.

— Кто их посылает?

— Гитлер, их вождь, и он…

— Король? Принц?

— Нет… — Куза поискал подходящее слово. — Точнее всего — воевода, чтобы вам было понятно.

— А, воевода! Ну что ж, тогда я убью его, и он больше никого не сможет послать!

Моласар произнес это настолько обыденным тоном, что смысл сказанного не сразу дошел до измученного мозга профессора. А когда наконец дошел, старик воскликнул:

— Что вы сказали?

— Воевода Гитлер — когда я войду в полную силу, я выпью из него жизнь!

Кузе показалось, что он вынырнул наконец из океанских глубин на поверхность и глотнул воздуха. Но, опасаясь снова очутиться на дне, он вскричал:

— Вы не сможете! Он под надежной охраной, и он в Берлине!

Моласар снова вышел на свет и обнажил зубы, но на этот раз не в оскале, а в некоем подобии улыбки.

— Его охрана так же надежна, как охрана его лакеев в моем замке. Я легко доберусь до него, несмотря на крепкие замки и вооруженную стражу. Стоит мне только захотеть. И не важно, как далеко он находится, — как только наберусь сил, отыщу его.

Куза с трудом сдерживал возбуждение. Наконец-то появилась реальная надежда. Он и не мечтал!

— А когда? Когда вы сможете отправиться в Берлин?

— Завтра ночью. К этому времени я буду уже достаточно силен, особенно когда перебью всех захватчиков в замке.

— В таком случае хорошо, что они не послушались меня, когда я посоветовал покинуть замок.

— Что посоветовал? — взревел Моласар.

Его руки потянулись к старику, и он едва сдерживался, чтобы не растерзать старика.

— Извините меня! — Профессор вжался в спинку кресла. — Я думал, вы этого хотите!

— Я хочу их жизни! — Руки опустились. — Когда мне понадобится что-то другое, я тебе сообщу, и ты выполнишь любой мой приказ!

— Конечно, конечно.

Противоречить сейчас чудовищу было бы крайне неразумно. Не стоит забывать, с кем имеешь дело. Моласар не потерпит никаких возражений, все должно быть так, как он хочет. Иное для него непостижимо и неприемлемо.

— Хорошо. Мне нужна помощь смертных. Не все можно осуществить ночью в темноте, поэтому кто-то должен действовать днем, готовить мне путь, делать, что я велю. Так было, когда я выстроил этот замок и обеспечил его сохранность, так будет и теперь. В прошлом я пользовался услугами всяких изгоев, конечно, аппетиты их не были так велики, как мои, но неприемлемы для их соплеменников. И я помогал им, платил за услуги. Что же касается тебя, то у нас с тобой, насколько я понимаю, общая цель.

Куза глянул на свои искалеченные руки.

— Мне кажется, я не гожусь вам в помощники.

— То, что я собираюсь поручить тебе нынче ночью, несложно: некий ценный для меня предмет необходимо вынести из замка и надежно спрятать где-нибудь в горах. Тогда у меня будут развязаны руки и я смогу уничтожить тех, кто собирается убивать моих соотечественников.

Куза испытал странное ощущение, своего рода эмоциональный всплеск, когда представил себе, как Гитлер и Гиммлер корчатся в ужасе перед Моласаром, представил их изуродованные, безжизненные — а еще лучше безголовые — тела, выставленные на всеобщее обозрение у входа в пустой лагерь смерти. Это означало бы конец войны и спасение его народа. Не только румынских евреев, а всей расы! Это означало будущее для Магды. Конец Антонеску и Железной гвардии. И даже восстановление его самого в должности.

Но тут он вернулся к реальности, спустившись с радужных высот назад в инвалидную коляску. Ну как он сможет вынести что-либо из замка и спрятать где-то в горах, когда с трудом добирается до дверей собственной комнаты?

— Вам нужен здоровый помощник, — сказал профессор дрогнувшим голосом. — Какой прок от калеки?

Он скорей почувствовал, чем увидел, как Моласар обогнул стол и встал рядом с ним. Моласар положил свою тяжелую руку на плечо профессору, и тот, подняв глаза, увидел, что Моласар смотрит на него с улыбкой.

— Тебе предстоит еще многое узнать о моих возможностях.