Западня

Глава первая

— Ба, да никак это Пленси Скурато по прозвищу Гриб! Можешь не прикрывать свою гнусную рожу капюшоном, старый греховодник, я узнал тебя по бородавке на кончике носа!

— И я признал тебя, Гарчибальд Беспалый, хоть ты и воротишь морду и кутаешься в плащ. Плащ у тебя, надо признать, отличный: ты, видать, специально разводил в нем моль, дабы устроить настоящее кружево из дырок!

— А что это у тебя под накидкой, старина Пленси, столь похожее на горб старца? Неужто тебя так скрутило во цвете лет?

— Вижу, и ты едешь не пустым в форт Либидум, Гарчибальд. Что это за штука приторочена к твоему седлу? Сдается мне, то копье, и древко его из осины, а наконечник серебряный…

— Глазастый ты, Гриб, ничего не скажешь. Я специально вымазал копье сажей, но от тебя ничего не скроешь. Молодец. Но и я малый не промах, хочешь, расскажу, что ты несешь на спине?

— Стоит ли, друг мой? Ну, мало ли чего таскает в котомке усталый путник: одежку, пресные лепешки, кусок сушеного мяса…

— Мясо зайца, хитроумнейший Скурато, и не просто мясо, а лапки, отрезанные горбуном у сего несчастного зверька в ночь полнолуния на погосте! Надеюсь, ты не забыл, что заяц должен был лишиться жизни не иначе как при полной луне и с помощью шнура, скреплявшего косу девственницы?

— Желательно рыжей девственницы, Беспалый. А позволь осведомиться, что за дивный запах, от которого зажал бы нос и последний нищий в трущобах Тарантии, щекочет мне ноздри? Уж не твой ли воротник из шкурок бродячих котов, надетый поверх кольчужной рубашки, издает столь сильное благоухание? С этим ты, пожалуй, переборщил: достаточно было бы пары хвостов, приколотых к навершью шлема.

— Кто знает, дорогой Гриб, что достаточно, а что нет в нашем деле. Ты ведь тоже не ограничился заячьими лапками, слишком велика торба под твоим плащом. Что там еще? Кольца Иштар? Корень мандрагоры, вырытый под виселицей, в том месте, куда упало семя повешенного? Порошок Черного Лотоса пополам с истолченной перечной лианой? Я угадал?

— Частично, друг мой. Подозреваю, и я не ведаю всех твоих секретов.

— Во всяком случае, Гриб, нет тайны, ради чего мы оба прибыли в Либидум. Не станем делать вид, что привели нас сюда дела слишком различные, — мы не юнцы, и честолюбие не заменяет нам осторожности. Будем держаться вместе, или ты предпочитаешь метнуть ножи?

— Никогда не против сыграть в эту игру, старина, но только не с тобой и не сейчас. Ты прав, лишь юноши, не обремененные знанием жизни, хватаются за рукоять хассака при каждом удобном и неудобном случае. Уж коли судьба свела нас при въезде в удел старика Партера, останемся друзьями. Во всяком случае, до тех пор, пока нам обоим это выгодно.

Сей разговор, могущий склонить любого постороннего слушателя, ежели бы таковой оказался поблизости, к мысли, что беседующие являются, по крайней мере, записными чернокнижниками, происходил на пыльной дороге, ведущей к дубовым воротам форта Либидум, укрепленного городка, стоявшего на берегу реки Боевого Скакуна посреди земель, именующихся Боссонскими Топями.

Боссонские Топи, отделявшие величайшую державу Хайбории Аквилонию от диких и мрачных Пустошей Пиктов, населенных дикарями, некогда, как утверждали иные грамотеи, явились причиной раздора между богами, так и не сумевшими договориться между собой: благословить или проклясть сей край, где среди малярийных болот и многочисленных ручьев лежали участки плодороднейших черноземов, способных прокормить самого ленивого хлебопашца. Собственно, лень и спокойное благоденствие подданных, вызванные усилением военного сословия аквилонцев, способного защитить свои уделы от набегов свирепых, но менее организованных племен киммерийцев, а также дикарей Пограничного Королевства, именуемого так скорее ради удобства произношения, нежели в силу истинного положения дел, равно как и от войск немедийцев, народа воинственного, но раздираемого междоусобицами, заставили некогда короля Хагена обратить свои взоры на закат, туда, где лежали пределы пиктов, потомков древних переселенцев из-за моря, столь невежественных, что предпочитали они до сих пор каменное оружие железному. Закованные в броню рыцари Аквилонии с огнем и мечом прошли от границ своей державы до реки Черной, уничтожая пиктов именем Митры, вырезая целые деревни, сажая мужчин на колья и насилуя женщин. На берегу реки Громовой был возведен форт Велитриум, ставший столицей нового края.

Пикты ответили отчаянным сопротивлением, применяя против аквилонцев столь же жестокие и коварные методы ведения войны, как и сами завоеватели. К счастью для хайборийцев, дикари были разделены на множество племен, неспособных объединиться в единую силу. Это помогло Аквилонии постепенно очистить свою западную границу от пиктских племен и обжить эти дикие местности.

Король Хаген разделил новые территории на четыре части: Конаджохару, Орисконти, Конавагу и Чохиру — и назначил правителем каждой своего доверенного вассала. Эти нобили были обязаны предоставлять земельные наделы на вверенных им территориях каждому, кто имел силы и Желание удержать их и дать отпор набегам пиктов. В Боссонские Топи потянулись различного рода авантюристы, беглые каторжники и просто люд, уставший от притеснений, чинимых в цивилизованных землях феодалами, полагавшими всякое свое действие угодным богам и даже не трудившимися ставить свечу за невинно убиенные души своих ленников и вилланов. Постепенно в новых провинциях, называемых отныне Свободными Землями, поселились люди отчаянные, презирающие всяческие законы, кроме закона собственной силы, и не ставящие ни в грош ни пиктов, ни эмиссаров центральной власти, наезжавших время от времени из стольной Тарантии, дабы объявить о восшествии на престол очередного самодержца.

Впрочем, королей Аквилонии долгое время устраивало подобное положение вещей. Во-первых, земли державы избавлялись естественным образом от лихих людей, предпочитавших вольницу Свободных Земель строгостям судейских чиновников, во-вторых, сии отчаянные головы создали надежный барьер на пути проникновения дикарей в более цивилизованные края. Эту политику проводили и наследники Хагена, вплоть до короля Нумедидеса, владевшего Аквилонией ко времени описываемых событий.

Однако пикты не были столь слабы, как рисовали дикарей придворные стратеги. Вскоре произошло восстание, которое возглавил пиктский колдун Зогар Саг, после того как был захвачен и оскорблен аквилонскими пограничными отрядами. Он сумел привлечь на свою сторону вождей нескольких кланов около Конаджохары, которые объединили свои силы, чтобы напасть на аквилонцев. Зогар Саг сумел отравить несколько колодцев в форте Тусцелан и повел пиктских воинов на штурм укрепления. За одну ночь форт Тусцелан и вся Конаджохара были потеряны. Из семисот пятидесяти человек, составляющих гарнизон Тусцелана, в живых остался только один…

После падения Конаджохары многие поселенцы бежали в Орисконти или Чохиру, но другие основали новые поселения близ форта Тхандара на реке Боевого Скакуна, южнее Чохиры. Эти обнесенные крепкими деревянными стенами городки, среди которых был и Либидум, впоследствии выросли в собственную провинцию Тхандара, во главе с избранным губернатором, и только номинально входили в состав Аквилонии.

Король Нумедидес, занятый делами более важными, почти не обратил внимания на вновь созданную провинцию. Он не стал посылать туда отряды и одобрил кандидатуру губернатора Бранта, сына Дрого. Тхандарцы образовали собственную армию, состоявшую из прославленных боссонских лучников и отрядов сорвиголов, именуемых следопытами, построили укрепления и сумели успешно отразить набеги дикарей без помощи Аквилонии. Каждый форт обзаводился своими гарнизонами, во главе которых стояли избранные начальники, именуемые тарифами. Они совмещали военную и судейскую власть и пользовались беспрекословным авторитетом — до тех пор, пока жители их терпели и не выбирали нового голову. Форт Либидум в те времена процветал под рукой тарифа Партера, старого рубаки, снискавшего славу еще во времена первых вылазок за Громовую реку.

Двое беседовавших на пыльной дороге принадлежали к славному племени людей, именующих себя следопытами. Были то люди вольные, веселые и опасные. В Аквилонии многих из них ждала виселица, здесь же они ходили в героях.

Небольшими отрядами, а то и в одиночку проникали эти отчаянные головы за Черную реку, в гиблые места, безраздельно принадлежавшие дикарям, чтобы свершить месть, провести разведку, а то и просто поживиться в пиктских селениях: от Гандерланда до Пуантена за экзотические безделушки, добытые зачастую ценой жизни целых селений, платили хорошие деньги. Несколько севернее жили пиктские племена, умевшие варить чудный вересковый мед, тоже бывший целью набегов. Секрет напитка хранился дикарями пуще жизни, недаром и поговорка имеется: «Молчит, как пикт о вересковом меде».

А ежели ты ходишь в гиблые земли, так умей не только от стрел и каменных топоров обороняться. Шаманы и друиды пиктские, даром что грязные да нечесаные, волшбой владеют изрядно, а потому набор оберегов и магических предметов для любого следопыта — дело обязательное.

Но на сей раз вовсе не предстоящая вылазка в Пустоши привела Пленси Скурато и Гарчибальда Беспалого к воротам Либидума, и предметы, перечисляемые обоими в пику друг дружке, были весьма необычными.

Гарчибальд Беспалый был мужчина статный, горбоносый и смуглый — родом из Пуантена. Он восседал на крепкой лошади и посматривал на собеседника свысока, чему способствовали остатки сословной гордости: Гарчибальд некогда принадлежал к не слишком знатному, но все же баронскому роду. Пленси, напротив, был тощ, белобрыс и вертляв. Где он родился, не знал никто, включая самого Гриба. В Либидум он прибыл пешком. И все же ни тени подобострастия не было в облике худосочного следопыта: в Боссонских Топях зачастую не сила важна, а хитрость и опыт. Опыта Скурато было не занимать, и Беспалый о том прекрасно ведал.

— Предлагаю отправиться в таверну «Волчий зуб» и обсудить все за чаркой доброго вина, — предложил пуантенец. — Один, как говорится, в поле не воин, а двое…

— Трое, — сказал Пленси, указывая на дорогу.

Гарчибальд обернулся и увидел всадника, неторопливо к ним подъезжавшего.

Всадник сей привлекал внимание с первого взгляда. Был он рыж, огромен и обликом своим подобен глиняному истукану, только что вынутому из печи для обжига. В руках он держал длиннющее копье, украшенное вместо вымпела плохо выделанной шкурой какого-то животного, за спиной висел огромный круглый щит, а к седлу были приторочены булава и тяжелый арбалет, из тех, которые устанавливают на специальные треножники, чтобы посылать стрелы в защитников крепостей.

— Да никак это Гуго Пудолапый, — удивленно молвил пуантенец, приставив ладонь козырьком к глазам: всадник ехал со стороны заходящего солнца.

Гуго двигался на них, как осадная машина на крепостную стену.

Завидев стоявших посреди дороги, он что-то глухо прорычал и положил поросшую рыжим волосом лапу на рукоять огромного двуручного меча, бившего по задним ногам его лошади.

— Тот самый Гуго, — ухмыльнулся Пленси, — который как-то в одиночку одолел две дюжины пиктов. Говорят, дикари не смогли стащить его с лошади и от позора вскрыли себе животы.

— А еще говорят… — начал было Беспалый, но тут рыжий великан привстал в стременах, разинул пасть и гаркнул:

— С дороги, канальи!

Гарчибальд и Скурато переглянулись. Подобный вызов Свободных Землях значил только одно: немедленный поединок на метательных ножах. Правда, Гуго не признавал местных традиций: всякому оружию он предпочитал свой двуручный Трипамадор, которым был способен сокрушить дубовую рощу.

— Я как раз хотел заметить, что, по слухам, наш Пудолапый не отличается хорошим зрением, — быстро проговорил пуантенец.

— А у нас есть дело поважней, чем дорожная драка, — так же торопливо молвил Пленси.

Он шагнул на обочину, Гарчибальд осадил коня на другую, и рыжий верзила проследовал мимо, гордый, как перезрелая девица накануне свадьбы, и величественный, как Железная Башня стольной "Гарантии. — Ты заметил? — спросил пуантенец, когда лучи закатного солнца заполыхали на медной оковке щита за спиной Гуго. — У него на шее связка чеснока.

— Да, — кивнул задумчиво Пленси. — И разит от него так, словно наш Пудолапый поглотил всю чесночную колбасу во всех тавернах Свободных Земель.