Записки Русалочки

5

Двадцать седьмое мая…

Вот уже неделю я живу в доме Иво. И, как ни странно, меня совершенно не тянет в Кентербери. Хотя я отлично понимаю, что рано или поздно настанет день, когда мне придется распрощаться с гостеприимным, но чужим домом и вернуться к себе, я ничего не могу с собой поделать. С каждым днем я все сильнее и сильнее привязываюсь и к Иво, и к Корби, и к забавной Ампаро, и к старому мистеру Колчету, который навещает нас практически каждый день. Эти люди если и не стали мне родными, то уж, по крайней мере, достаточно близкими. Никогда не думала, что стану такой сентиментальной. И всего-навсего за какую-то неделю…

За эту неделю я многое успела узнать об Иво. Я была права. Его отношения с родителями были не такими уж простыми. Но об этом я расскажу немного позже. Да и его отношение ко мне немного прояснилось. Не могу сказать, что это меня успокоило. Скорее, огорчило. И опять же, я не понимаю почему…

Ампаро удалось обучить меня языку жестов. Несмотря на критику, которую мы с Иво выслушивали на каждом уроке, она признала меня способной ученицей и посоветовала постоянно применять на практике новоприобретенные знания. Иво, правда, похвалы от нее не дождался. Очевидно, Ампаро, почувствовавшая себя настоящей учительницей, считала его средним учеником. Но, по-моему, он справлялся очень даже неплохо.

То, что теперь мы оба знали язык, изрядно скрасило мое вынужденное одиночество. Теперь мне не приходилось исписывать дощечку своими каракулями, и мы с Иво, если можно так выразиться, «болтали без умолку». А точнее, постоянно перебрасывались жестами. Иво настолько привык разговаривать со мной на этом языке, что даже с остальными пытался говорить так же. Надо было видеть лицо почтальона, который принес Иво письма, — жестикуляция Иво повергла его в шок.

Несмотря на кажущееся однообразие, жизнь крутилась вокруг меня, как цветные осколки в калейдоскопе. Я, привыкшая к одиночеству, к долгим сумеречным беседам с Тишиной, теперь оказалась в центре внимания всех людей, которые приходили к Иво. Среди них был кое-кто, вызвавший у меня настоящее отвращение. Но были и люди — друзья Иво, — к которым я прониклась искренней симпатией.

По-моему, это было два… или три дня назад… Иво пригласили на ужин к одному из знакомых. Я в это время играла в саду с Корби. Увидев Иво, я неловко бросила резиновый мячик, и он угодил прямо в ежевичные кусты. Бедняга Корби с явным неудовольствием полез в ежевику, а потом долго пыхтел и возился там, пытаясь вытащить мяч.

— Знаешь, Русалочка, я хочу попросить тебя об одном одолжении, — туманно начал Иво. — Кое-кто хочет видеть меня сегодня вечером у себя в гостях. Ты можешь пойти со мной?

Я забрала желтый мячик, который Корби все-таки принес мне из кустов, и поинтересовалась у Иво, кто этот загадочный «кто-то», у которого мы будем ужинать.

— Ты его видела… — как-то смущенно произнес Иво. — Но, кажется, он тебе не очень понравился. Это Иллиан Отис, брат Алисии.

Ну конечно же, Иллиан Отис… Не было ничего удивительного в том, что он мне не понравился. Не знаю, что собой представляет Алисия, но об Иллиане я уже составила свое мнение, в котором меня вряд ли кто-то переубедит. Надменный, высокомерный сноб, один из тех, кого мы с Мэтом так недолюбливали и высмеивали, и плюс к этому безумно самоуверенный тип. Один из тех мужчин, которые уверены в том, что большинство женщин принадлежит им еще до того, как они хотя бы сделают первый шаг в их сторону… А каким взглядом он смотрел на меня, когда приходил к Иво! Страшно вспомнить. От его ледяного взгляда моя душа буквально рассыпалась на мелкие льдинки-осколочки. Брр…

Я энергично замотала головой и объяснила Иво, что пойду с ним хоть на край света, но только не к Иллиану Отису.

— Но Дона… Русалочка… Ну, пожалуйста… — Он сделал такое умоляющее лицо, что мне было очень сложно устоять. Но все же я устояла и еще раз объяснила, что ни за что не пойду на ужин с этим человеком. — Пожалуйста, Русалочка… Тем более Иллиан будет там не один. Его друзья, кое-кто из моих друзей. Уверяю тебя, ты не соскучишься… — Неужели он так и не понял, что я боюсь не соскучиться, а, наоборот, стать центром всеобщего внимания… — И потом, я так редко тебя о чем-то прошу. Поверь, для меня это очень важно.

А вот это был уже аргумент. И довольно-таки весомый. Иво постоянно заботился обо мне все это время. Должна же я была отплатить ему за такое внимание… Тем более что для него это было важно. Правда, я не понимала почему.

Иво и Иллиана связывала только помолвка первого с Алисией. Между прочим, рыжеволосая красавица до сих пор торчала в Аспине, очевидно оттачивая свое умение кататься на горных лыжах… Но у меня не укладывалось в голове, зачем идти на ужин к будущему деверю и тащить с собой на прием какую-то девицу? Очевидно, у Иво на этот счет были особые соображения, в которые он не считал нужным меня посвятить. Ну что ж, всему свое время, подумала я и согласилась на это предложение коротким кивком головы, означающим, что, хоть я и согласна, но не в восторге от этой идеи.

Иво посмотрел на меня с благодарностью. Мне показалось, что он испытал облегчение от моего согласия. Как тогда, когда я приняла его предложение пожить здесь какое-то время. Значит, это действительно было важно для него…

Честно говоря, чем дольше я общаюсь с Иво, тем меньше его понимаю. Его слова, его поступки — все это имеет такие загадочные и сложные мотивации, что подчас мне хочется спросить его: а нужно ли так сильно запутывать клубок и без того запутанной жизни? Боюсь, что он сам не знает ответа на этот вопрос, а потому и не спрашиваю… Сейчас мне достаточно того, что он со мной откровенен так, как, подозреваю, ни с кем другим. И я отвечаю ему тем же.

Для меня это ново, потому что таких чувств я не испытывала ни к кому до появления Иво. Человек недоверчивый и скрытный, я всегда старалась держать в себе свою боль, свои страхи, свое одиночество… И боялась, всегда боялась зависеть от кого-то настолько сильно, что пришлось бы прогнуться и чувствовать мир так же, как этот человек.

Но Иво не заставлял меня прогибаться. Он вообще ни о чем не просил и ничего от меня не хотел. Он просто говорил, и ему было важно знать мое мнение. Но я… Я не знаю, почему, но каждое слово, сказанное им, оставляло в моей душе неизгладимый след. Мои странные чувства к Иво по-прежнему остаются для меня загадкой, как и сам Иво…

Итак, я все-таки согласилась пойти на ужин к Иллиану. И теперь меня волновало несколько проблем.

О первой я уже написала: я смертельно боялась стать центром всеобщего внимания. Я немая, а это уже вызывает интерес. Я не знаю, как вести себя с людьми вроде Иллиана или Алисии. А ведь далеко не все отнесутся ко мне так же, как Иво… И потом, мне нечего было надеть. Кое-какие вещи Мэтью привез мне из Кентербери — я активно сопротивлялась попытке Иво обновить мой гардероб, состоящий из его джинсов и футболки, — но среди этих вещей не было ничего, что я смогла бы надеть на прием… Появиться у Иллиана Отиса в простенькой блузочке и юбке, которую пять лет назад перешила мне мама, — это единственное, что мне оставалось. Но это, я была уверена, привлечет ко мне внимание не меньше, чем моя немота…

Однако Иво и здесь проявил чудеса предупредительности. Перед ужином он сообщил мне, что мы заедем еще в «одно место», и привез меня в магазин с громким названием «Парадиз».

— Выбирай себе, что хочешь, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — И не вздумай переживать из-за цены… Я понимаю, что ты чувствуешь себя неловко. Но мне хочется сделать тебе подарок, и я его сделаю… Ты же не хочешь, чтобы я сам выбирал тебе платье?

Мне оставалось только подчиниться. Несмотря на кажущуюся мягкость, Иво умел быть решительным. Густые брови, сдвинутые на переносице, тяжелый карий взгляд, жестко сомкнутые губы — все это действовало на меня, как дудочка на змею. Мне даже становилось немного страшно, когда он смотрел так. И не только на меня, но вообще на кого бы то ни было.

Так что я не смогла возразить и послушно направилась в «Парадиз», магазин одежды, в котором одевались сливки дуврского общества…

Кажется, Иво здесь неплохо знали, потому что карточка на его имя сделала свое дело. Вместо холодного приема, которого вправе была ожидать девушка в поношенной юбке и старомодной кофточке, меня встретили улыбками и повышенным вниманием. Его-то, правда, мне хотелось меньше всего…

Выбирала я недолго. Буквально влюбившись в платье, которое висело на одном из манекенов, я тут же его примерила. Синий бархат нежно ласкал тело, и, еще не заглянув в зеркало, я уже почувствовала себя настоящей красавицей. И без ложной скромности скажу, что не ошиблась. Оно сидело на мне как влитое. Верх платья вплотную прилегал к телу, а юбка расходилась клиньями, расшитыми перламутровым бисером и украшенными стразами. Грудь была, к счастью, закрыта, а спина открыта, но открыта элегантно, не вызывающе. Бархатные рукава платья достигали локтя, а дальше продолжались легкими лепестками синей органзы, которая тоже была расшита бисером и стразами.

В этом восхитительном платье я казалась себе уже не Русалочкой, а принцессой, отправляющейся на бал. Но, конечно, я по-прежнему чувствовала неловкость — за это платье Иво придется выложить кучу денег… Утешало одно: денег у него, по всей видимости, куры не клюют.

Помимо платья меня ожидал еще один сюрприз. Иво, вдохновленный моим новым образом, решил, что мне не хватает украшений, и взял напрокат серьги с сапфирами и роскошное колье. Теперь я была настоящей принцессой, вот только, к сожалению, немой.

Иво сразу же почувствовал перемену в моем настроении и понял, почему мои глаза подернулись дымкой грусти.

— Не грусти. То, что ты молчишь, совсем не так страшно. Твоя красота — и внешняя, и внутренняя — говорит ярче всяких слов…

Я даже зарделась от такого комплимента. Не думала, что Иво может говорить такие вещи, а уж тем более мне. И все же мне было приятно. Душа согрелась и раскрылась, как весенний цветок, и я почти перестала переживать из-за ужина у Иллиана Отиса. Правда, откуда Иво знает о моей «внутренней» красоте? И вообще, есть ли она? Откуда ей взяться у замкнутого, эгоистичного человека…

Иллиан принял нас по-разному. Иво — с показным радушием, меня — с язвительной холодностью. Конечно, возмутилась я про себя, можно позволить себе отпускать колкости, когда предмет твоих насмешек молчит как рыба… Но все остальные вели себя достаточно тактично и были весьма любезны, ничем не выказывая своего пренебрежения моей персоне.

Нас усадили за стол и подали первое, но я так переволновалась, что кусок не лез мне в горло. Во-первых, сидела я не очень-то удачно, с одной стороны, и очень удачно — с другой. По правую руку от меня сидел Иво, по левую — его друг, Эрни Дженкинс, с которым я недавно познакомилась. Это соседство, естественно, относилось к разряду приятных. Но было и неприятное: напротив меня сидели Иллиан и один из его друзей, человек, который произвел на меня неизгладимое впечатление…

Вначале все было неплохо. Иво слушал пафосную болтовню Иллиана об элитных лошадях, я слушала довольно интересные рассуждения Эрни Дженкинса о росте преступности в Англии. Эрни был известным адвокатом и, к моему счастью, прекрасным рассказчиком. Не углубляясь в профессиональные термины, он мог просто и доступно объяснить те вещи, которые раньше казались мне далекими и сложными. Жаль, что я могла отвечать ему лишь короткими внимательными кивками головы да фразами, написанными на дощечке, которую я предусмотрительно захватила с собой.

Однако наше безоблачное общение было прервано бесцеремонным вмешательством друга Иллиана — Боркью, который вдруг завел речь о том, как он презирает людей, которым нечем оплатить не только услуги адвоката, но и свою «никчемную» жизнь.

Дело в том, что Эрни зачастую имел дело с не очень состоятельными, а то и вовсе бедными клиентами, которым без помощи хорошего адвоката пришлось бы туго. Это было одной из причин его известности. Еще бы: адвокат, который может заработать своей речью огромное количество денег, защищает плебеев! Это вместо того, чтобы иметь дела с аристократами, которые заслуживают хорошей защиты…

Боркью Лорксон, по всей видимости, недолюбливал Эрни. Типичный сноб, такой же, как и Иллиан, — скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — он чванливо выставлял на показ свой аристократизм и всячески пытался намекнуть на «низкое» происхождение Эрни. Боркью явно пытался «выглядеть» в моих глазах, потому что я с самого начала почувствовала, как его масляный, отнюдь не аристократический взгляд скользил по моему телу, покрытому синим бархатом платья… От этого взгляда по моей коже запрыгали мурашки, слишком уж сильно напоминал он взгляд того человека, с которым когда-то свела меня судьба… А в промежутке между сальными взглядами противный Боркью осыпал язвительными насмешками Эрни, который, надо сказать, держался с большим достоинством…

— Не понимаю, как можно защищать людей без происхождения, без образования, и, самое главное, без мозгов в голове, — надменно вещал Боркью. — Этот сброд не заслуживает внимания, и его место — в тюрьме. От своей несостоятельности и нищеты они готовы на любое преступление. И мне совершенно не ясно, почему вы, мистер Дженкинс, считаете, что они нуждаются в вашей помощи…

— Во первых, — холодно начал Эрни, — этот, как вы выразились, сброд частенько рождает таких людей, которым многие аристократы и в подметки не годятся. Взять хотя бы Роберта Бернса. Вы-то, Боркью, наверняка его читали, обучаясь в… Кембридже, если я не ошибаюсь? — Он вопросительно и немного снисходительно посмотрел на Боркью, который, по всей видимости, слышал о Бернсе, но так и не удосужился прочесть его стихи. — Так вот, — продолжил он. — История Роберта Бернса, обычного бедняка, который стал гордостью не только Шотландии, но и Англии… Если вы помните, у поэта была возлюбленная. И не просто возлюбленная, а возлюбленная с происхождением… — Эрни произнес это слово с некоторым ехидством. — Родители этой возлюбленной, увы, не помню, как ее звали, относились к этой связи весьма негативно. А теперь… Теперь Роберта Бернса знает даже младенец в пеленках, а вот фамилию этих заносчивых богачей никто не помнит… А во-вторых, дорогой мой Боркью, образование и ум — отнюдь не тождественные понятия. Вы можете трижды отучиться в Кембридже, Виндзоре или еще где-нибудь, но, если вы человек пустой и бесчувственный, ума вам это не прибавит. Культуры, а я имею в виду внутреннюю культуру, тоже… И в-третьих. В тюрьме должны сидеть преступники, а не те люди, которые из-за своей бедности не могут иметь достойного защитника на суде…

Я была настолько поражена этой красивой и достойной отповедью, что не смогла удержаться и зааплодировала Эрни. Боркью бросил на меня уничижающий взгляд, мол, все с тобой понятно, ты ведь и сама из той же среды… Но, честно говоря, мне было совершенно наплевать на этот знак презрения. Когда рядом с тобой сидит такой защитник, как Эрни, волей-неволей чувствуешь себя гораздо увереннее.

— Ну с вами, мистер Дженкинс, мне все было ясно с самого начала. Но вот молодая леди, которая сидит рядом… Кто она? — ехидно улыбнулся Боркью…

В этот момент я чертовски пожалела, что не могу говорить и дать отпор, как Эрни. Но Эрни прекрасно понял, в какой ситуации я оказалась, и тут же поспешил мне на выручку.

— Это, как вы изволили выразиться, молодая леди… Она подруга Иво. Не сомневаюсь, что вы наслышаны о крушении яхты «Дуврский голубь» рядом с Белыми Скалами. Дона была экскурсоводом и потеряла голос, спасая пассажиров «Голубя».

— Да-да, что-то припоминаю, — хитро прищурил свои масленые глазки Боркью. Во мне зародилось беспокойство, я чувствовала, что этот человек что-то задумал. — Значит, экскурсоводом? — обратился он ко мне. Я кивнула. — И, если не секрет, молодая леди, сколько же вам платят за эту… работу. — Пауза была довольно долгой, Боркью вложил в нее всю силу своего презрения к понятию «работа». Конечно же, работа — это не для него. Это для таких, как я, и чудаков типа Эрни. Но все же я ответила, написав на дощечке примерную сумму того, что приносила мне моя работа. Боркью взглянул на дощечку и сморщился. Неудивительно. Те деньги, что я получала за месяц, он тратил, наверное, за час… Но я никогда не стыдилась ни своей должности, ни тех денег, которые я достойно зарабатывала. — Итак, молодая леди, объясните мне, прошу вас, как можно жить на эти деньги?

«Совершенно спокойно, мистер Боркью, — написала я. — Без ущерба для здоровья и риска для жизни». Ответ получился резким, но я не считала, что какой-то Боркью имеет право унижать и поучать меня. Увы, мой ответ его только раззадорил.

— Замечательно, мисс…

— Дона, — подсказал Эрни.

— Замечательно, мисс Дона… Но неужели вы не чувствуете потребности в деньгах, не чувствуете желания обладать ими и тратить столько, сколько вам заблагорассудится? Что вы можете позволить себе из того, что имею я? Свежие устрицы с бокалом розового шампанского на завтрак, почетное членство в клубе по гольфу, дорогие подарки любимым женщинам, новинки, которые могут только сниться простому смертному?

— Послушайте, Боркью, — попытался заступиться за меня Эрни, — вам не кажется…

Но я не дала ему закончить, показав, что хочу ответить на этот вопрос сама. Я начала было писать ответ на своей дощечке, поеживаясь под пристальным взглядом Боркью, но тут вмешался Иво, который, как выяснилось, слышал часть нашего разговора.

— Не затрудняй себя писаниной, — сказал он. — Объясни мне, а я переведу.

Лицо Иво выражало смесь негодования и презрения, которое было явно адресовано Боркью. Видно было, что Иво с трудом сдерживался, чтобы не наговорить гадостей этому типу.

Рядом со мной сидели два человека, которые готовы были заступиться за меня, но, тем не менее, предоставили мне возможность ответить. Я почувствовала себя увереннее, бодрее и жестами объяснила Иво, что я хочу сказать. Он улыбнулся, довольный ответом, и перевел для Боркью:

— Дона может позволить себе очень многое. То, что недоступно людям денежным, но лишенным воображения. Тихие сумерки, пропитанные медом и сладким ароматом акации, розовый сад, в котором у каждой розы есть свое имя, мечтательное одиночество, овеянное легким ветерком, запах моря, цветы на Белых Скалах, вид которых порождает массу фантазий… Вас интересует продолжение списка, Боркью? Или вам этого достаточно?

— Не сомневаюсь, что в Доне умер второй Роберт Бернс, — съязвил Боркью, которого мой ответ поставил в тупик. И ему, Боркью, истинному аристократу, очень не хотелось, чтобы это заметили. — Но все это слишком призрачно… Не уверен, что необеспеченная старость будет порождать в ней такие же фантазии…

Иво вновь перевел для Боркью мой ответ:

— Дона считает, что, какой бы ни была ее старость, она встретит ее достойно. А погоня за «пошем» — удел людей, лишенных возможности мыслить свободно и иметь обо всем собственное мнение…

— «Пош», — усмехнулся Боркью, — это модное словечко вовсе не отражает потребностей аристократического общества. Мы не стремимся выделиться из толпы. Нам незачем этого делать. Мы и так — избранные.

— И тем не менее, — снова перевел Иво, — вы гонитесь за модой, вы ежеминутно подчеркиваете свою избранность, вы не сможете жить без своих денег и титулов. Если у вас отобрать все это, вы будете беспомощны, как дети, потому что ваши амбиции не позволяют вам учиться жить по-настоящему… Скоро вы станете динозаврами, чудищами, вроде Несси, потому что ваши времена уже проходят…

Боркью побледнел как полотно и уставился на меня безумным взглядом. По всей видимости, я нанесла ему жесточайшее оскорбление. В тот момент я не удивилась бы его фразе: «если бы вы были мужчиной»… Но он ее не произнес, потому что, подозреваю, залепить мне порядочную оплеуху мешал ему не мой пол и даже не его аристократизм, а наличие рядом со мной людей, готовых за меня вступиться.

Эрни и Иво смерили его презрительными взглядами. На секунду мне даже показалось, что они гордятся тем отпором, который я дала Боркью. Кто бы мог подумать, что Иво, который по логике вещей должен был отстаивать позиции Боркью, будет на моей стороне. Хотя сейчас это было для меня естественно. Сейчас, когда я знала Иво гораздо лучше, чем раньше…

— Где вы ее нашли? — внезапно вмешался в разговор Иллиан, который внимательно слушал мои выпады против Боркью. — Какая резкость во взглядах… Какая категоричность… Хотя, как можно ожидать гибкости мысли от девушки, которая работала, кем вы там сказали…

— Экскурсоводом… — Лицо Иво исказилось. Карий взгляд заволокли тучи, которые готовы были вот-вот разорваться громом и молниями. С одной стороны, мне, конечно же, было приятно, что Иво заступается за меня, но с другой… Мне стало по-настоящему страшно. Я ни разу не видела Ивора Видхэма, выведенного из себя. И, честно говоря, не хотела увидеть. Поэтому я незаметно дернула его за рукав пиджака и объяснила, что меня совершенно не интересует, что там говорит обо мне этот заносчивый тип Иллиан. Иво понимающе кивнул. Он увидел, что я не хочу ссоры, и постарался взять себя в руки. — У вас есть свое мнение, Иллиан, а у меня — свое. Думаю, каждый останется со своей моралью. Но я очень прошу вас, не задевайте Дону. Она ничем этого не заслужила.

Тон, которым Иво произнес эту речь, был вежливым, но твердым. Иллиан, кажется, понял, к чему могут привести оскорбления в мой адрес, и поспешил сменить тему. А вот Боркью… Боркью весь вечер поглядывал на меня исподлобья. Теперь к сальности в его взгляде примешивалась еще и ненависть. Ненависть к таким, как я: бедным, но умеющим постоять за себя… Я не боялась Боркью, но все же… Такой взгляд я уже видела, и его обладатель доставил мне немало боли…

Позже, когда мы вернулись к Иво, я все-таки набралась смелости и спросила у него, зачем ему нужно было везти меня на этот ужин. Мой вопрос застал его врасплох. Кажется, он не собирался объясняться. В глазах застыла какая-то нерешительность, смущение. Как у мальчишки, которого родители поймали у шкафа с банкой варенья в руках. Но я хотела получить ответ, и Иво это понял.

— Не знаю, поймешь ли ты, Русалочка… В компании Иллиана я всегда чувствовал себя отвратительно. Ну это ты, думаю, уже поняла. Однако я вынужден соблюдать эти проклятые условности с ужинами, обедами и всем прочим… Алисия — его сестра и моя невеста. Из-за нее я участвую в этом представлении, фарсе, который называется «светской жизнью». Правда, ее мне скрашивает присутствие Эрни, а теперь и твое… И потом Алисия… Я должен был показать тебя всем этим людям, чтобы они не думали, что мне есть чего стесняться… Знаешь ли, многие люди совсем не то думают о наших отношениях, и поэтому я решил расставить точки над «i»… — Он запинался, и я видела, что ему совсем не просто говорить об этом. Признаться, и мне непросто было слушать его. Я не могла и помыслить о том, что между мной и почти женатым человеком может быть что-то большее, чем простая дружба. Но кто-то мог, и нельзя было сбрасывать этот факт со счетов… — То, что мы приехали вместе, должно было положить конец сплетням за спиной. Я не циник, и все прекрасно об этом знают. И то, что я пришел с тобой, доказывает, что мне нечего скрывать…

Раньше я не задумывалась о том, сколько хлопот доставляю своим пребыванием в доме Иво. Но теперь я настолько живо представила себе мнение об этом Алисии, Иллиана и других людей, что единственным моим желанием было покинуть этот дом, о чем я тут же сообщила Иво.

— Нет, нет… — В голосе Иво послышался испуг. — Мистер Колчет считает, что ты еще недостаточно пришла в себя. И потом… Потом… Стоит ли принимать скоропалительные решения из-за каких-то сплетен? Пожалуйста, Русалочка, выброси все это из головы. Ведь, в конце концов, правда на нашей стороне…

Я объяснила Иво, что его невеста, скорее всего, так не считает. И, может быть, именно поэтому до сих пор не вернулась из Аспина…

— Уверяю тебя, Алисия торчит в Аспине совсем по другой причине, — мрачно ответил он. — И, увы, эта причина не во мне. Но я не хочу говорить об этом. Во всяком случае, сейчас… Что же касается твоего отъезда… Он ничего не изменит в отношении этих людей ко мне. А тебе нужен хороший доктор, под наблюдением которого ты будешь находиться. Тем более ты наверняка привыкла к мистеру Колчету…

Я улыбнулась. Иво был абсолютно прав. Желание уехать улетучилось так же спонтанно, как возникло. Уехать в Кентербери, расстаться с Иво, возможно, навсегда… Я вдруг до глубины души почувствовала, какое же оно болезненное, это «навсегда»… Какое страшное, отравляющее душу слово… Сердце свернулось в клубочек, как спящий котенок, и я испытала почти физическую боль. Как странно… Ведь Иво — просто друг, которого я приобрела совсем недавно. Почему же так больно и сложно понять, что рано или поздно наши пути разойдутся? Почему? На этот вопрос я и сейчас не нахожу ответа… Как и на многие другие…

Но не все мои вопросы остались без ответа. Как я уже писала, Иво открывался мне гораздо больше и глубже, чем кому бы то ни было. Одним из таких откровений стало для меня то, что он рассказал о своих родителях и младшем брате… Эта история многое объяснила мне, но многое и запутала.

Родители Иво — Элиза и Джошуа — поженились холодным сентябрьским днем в одной из дуврских церквей. Ровно через девять месяцев на свет появился Иво, первенец, в котором, казалось бы, родители должны были души не чаять… И Джошуа Видхэм действительно обожал новорожденного, но избалованная красавица Элиза Видхэм воспринимала сына как нечто совершенно лишнее и ненужное…

Уже в пятилетнем возрасте Иво понял, что мать относится к нему совсем не так, как большинство матерей к своим детям. Он почти не видел Элизу, которая находила любой предлог, чтобы уехать из поместья, подальше от своего совсем недавно родившегося ребенка.

Воспитанием Иво занимались отец и приходящие няни, меняющиеся каждые полгода. Иво так и не понял, какими соображениями руководствовалась его мать, Когда избавлялась от очередной квалифицированной работницы, имевшей солидный опыт и отличные рекомендации. То ли она ревновала отца к тем женщинам, которые воспитывали Иво, то ли не хотела, чтобы сын привык к кому-то из них. Но и то, и другое объяснение было сомнительным. Джошуа обожал свою взбалмошную жену и никогда не смотрел на других женщин. А сын… Сын всегда был ей безразличен…

Когда она, устав от путешествий, гостей и развлечений, возвращалась наконец домой, то попросту игнорировала маленького Иво. Ее раздражало все: и наивные вопросы, которые задают обычно маленькие дети, и желание Иво посидеть у нее на коленях, и элементарная просьба сына поцеловать его на ночь. От всего этого у Элизы начинались мигрени и истерики, и она вновь уезжала из поместья, чтобы «развеяться».

Иво никогда не называл ее матерью — это слово выводило ее из себя. Она настоятельно просила сына называть ее Элизой. Просто Элизой… А маленькому Иво так хотелось хотя бы раз назвать ее мамой и почувствовать, что он нужен ей…

А потом Элиза забеременела второй раз, и у Иво появился брат. Вначале он даже обрадовался этому. Значит, теперь ему будет не так одиноко. Но потом, когда он понял, что это новое существо лишило его последнего шанса завоевать расположение матери, брат-конкурент стал ему ненавистен.

Теперь Элиза не замечала никого, кроме этого ребенка, постоянно пищащего в своей кровати и вечно требующего внимания. Она неустанно крутилась возле него, самостоятельно меняла пеленки, сюсюкала с ним и пела ему колыбельные. Иво с трудом сдерживал в себе растущую злобу. У этого ненавистного брата было все, чего он хотел… Им занимались не вечно приходящие няни, а Элиза. Та самая Элиза, которая раньше и слышать не хотела о грязных пеленках, погремушках и бутылочках с молоком…

Боясь, что рано или поздно его злость прорвется наружу, Иво запер в себе свою ненависть и полностью отгородился от окружающего мира. Он посвятил себя чтению книг, изучению языков, живописи и музыке. И единственным человеком, с которым он мог найти общий язык, по-прежнему оставался отец.

Джошуа Видхэм был мягким, чувствительным и в то же время очень замкнутым человеком. Он женился по большой любви и до сих пор безумно любил свою жену, прекрасно отдавая себе отчет в том, что она к нему совершенно равнодушна. Эта безответная любовь не ожесточила его, а, наоборот, сделала романтиком и фантазером. Правда, ни романтизм, ни фантазии Джошуа не удалось воплотить в жизнь, потому что все его попытки завоевать любовь или хотя бы расположение жены закончились полным провалом. В этом они с Иво были похожи, и это еще больше сближало их. А Элиза смотрела на них с презрением, как на жалких неудачников, которым только и остается, что поддерживать друг друга в своем одиночестве…

Однако развестись с мужем и бросить старшего сына Элиза не решалась. Слишком уж сильным в ней было начало, заложенное в нее родителями. Развод — это плохо, потому что сразу же начнутся сплетни. Развод — это плохо, потому что настоящая леди, женщина с хорошей репутацией и родословной, никогда не бросит своего мужа и сына. А то, что в результате такой семейной жизни все трое сходят с ума, — это абсолютно никого не волнует. Иногда Иво думал, что если бы мать набралась смелости и ушла от них, им всем было бы гораздо легче… Но Элиза Видхэм считала иначе.

Рождение второго ребенка довело ее пристрастие к «светскости» и избранности до абсурда. Она выбрала своему сыну, который все еще писал в пеленки и пил из бутылочки, точно такую же невесту из «хорошей» семьи. Джошуа впервые за все это время поднял на жену голос, обвинив ее в том, что она «чокнутая аристократка», в голове которой гораздо больше мусора, чем в самом грязном мусорном баке. Но это меткое высказывание не заставило Элизу передумать. Хотя ровно два месяца после ссоры они с Джошуа и словом не перекинулись. А Иво, уже начавшему понимать, что происходит в доме, оставалось только жить в этом бреду, стараясь не сойти с ума.

Его брат, нервный мальчик с большими голубыми глазами, нуждался в повышенном внимании и постоянно досаждал Иво. Иво пытался перебороть в себе неприязнь к брату, но ничего не выходило. Поэтому он старался проводить дома как можно меньше времени, а если ему это не удавалось, придумывал любые отговорки, чтобы не общаться с братом.

Но однажды случилось нечто ужасное. Элиза Видхэм, только что научившаяся управлять катером, пригласила на морскую прогулку всех членов семьи. Такие совместные поездки были делом довольно редким, но Иво решил отказаться. Ему все равно не доставило бы радости лицезрение матери, без конца сюсюкающей с младшим братом, и заискивающее лицо отца, который все еще продолжал надеяться на чудо. Он остался дома, устроился в удобном кресле и в очередной раз перечитывал «Оливера Твиста» Диккенса.

День прошел, наступил вечер, а родители не возвращались. Иво показалось странным, что их прогулка настолько затянулась. Но спустя какое-то время незнакомый голос по телефону сообщил ему, что яхта разбита, его родители — в больнице, а младший брат… утонул. Да, Иво не любил своего брата, более того, иногда он даже желал ему смерти, но в этот момент все перевернулось в его душе. Он проклял свои мысли, свои неосознанные желания, но было уже поздно…

Через полгода умерла и Элиза. Эта катастрофа оказалась для нее слишком сильным потрясением. А Джошуа Видхэм дождался поступления сына в университет и уехал путешествовать. Жизнь в Англии теперь ассоциировалась у него с беспросветной тоской и вечным ожиданием чуда, которое никогда не произойдет…

Мы стояли на вершине Белых Скал, поросшей маленькими желтыми цветами. Дул легкий ветерок и ласково теребил волосы на наших головах. Лицо Иво… Сейчас я вспоминаю его лицо и не могу передать словами, сколько тоски, сколько отчаяния было в нем. Как будто то, о чем он рассказал мне, случилось не много лет назад, а только вчера. Ему до сих пор было больно, и он продолжал винить себя в случившемся. Как будто его мысли могли повлиять на ход событий в тот ужасный день…

Мне так хотелось сказать ему что-то ободряющее, объяснить Иво, что он напрасно изводит себя мрачными мыслями, что все равно уже ничего не изменить… Но ему не нужны были объяснения. Все эти годы он свято верил в то, что причастен к смерти брата и матери. И едва ли что-то способно поколебать эту веру…

Мне кажется, я понимаю, как оказалась в поместье Видхэмов. Иво просто платит по счетам своему прошлому. Он думает, что, помогая мне, делает то, что когда-то не сделал для своего брата, утонувшего у Белых Скал… Как дать ему понять, что Бог простил Иво дурные помыслы и позволил мне спасти его в том же месте и при схожих обстоятельствах? Как заставить его поверить в то, что он не виноват?