Запомни эту ночь

3

Кухня располагалась в старой части дома, ее каменные стены были выкрашены белой краской, большая черная плита добавляла жару и без того слишком теплому раннему утру. Лауренсия, испанка по происхождению, которая много лет вела хозяйство в доме и кормила неженатых наемных работников усадьбы, месила тесто, три служанки сидели в торце длинного стола, занимавшего середину огромного помещения кухни, и оживленно болтали за кофе с рогаликами.

— Вы не видели господина Бессона? — спросила Мишель.

При ее появлении Лауренсия прекратила свое занятие, а горничные примолкли.

За прошедший год здесь ничего не изменилось. Луэллин и ее сестры показывались не раньше чем позавтракают в своих комнатах. А завтракали они в десять часов. Филипп, если не был в отъезде, отправлялся заниматься делами усадьбы на рассвете. Мишель не хотелось разминуться с ним и болтаться без дела до ланча, нервничая и сердцем отсчитывая секунды. Хотелось поскорее покончить с неопределенностью своего положения.

— Нет, сегодня утром не видели, миссис Бессон, — ответила Лауренсия.

Несмотря на прожитые в Штатах годы, она сохранила своеобразный акцент. Толстуха уперла руки в мощные бедра и с любопытством поглядывала на Мишель.

— Мисс Беатрис тоже дожидается его, — хихикнула одна из служанок и тут же потупилась под грозным взглядом черных глаз Лауренсии.

— Если вы присоединитесь к ней в саду, вам подадут туда кофе.

— Спасибо, Лауренсия.

Мишель поспешила удалиться, щеки ее горели от стыда. Усадьба Бессонов напоминала маленький деревенский поселок, где все всё знали друг о друге, а семейные дела хозяев усадьбы служили темой постоянных сплетен и пересудов. Вероятно, их удивило возвращение беглой жены хозяина и мучило любопытство, с чего это вдруг господин Бессон забрал ее брата с тепленького местечка в фирме и заставляет его работать в усадьбе как поденщика. Мишель было больно и стыдно за брата.

Желания встречаться с Беатрис у нее не было, но от кофе она была не в силах отказаться. Всю ночь она почти не спала, размышляя теперь над собственным положением, в котором оказалась из-за брата. Отступить она не могла после данного Полу обещания. И если Филипп добивается, чтобы она притворилась, будто они начинают совместную жизнь заново, следовало продумать собственные условия. Это она решила твердо.

Беатрис сидела в тени раскидистого старого инжира у высокой стены, сложенной из старых камней, местами поросших мхом. На этот раз она была одета в узкие брюки для верховой езды и шелковую кремовую рубашку, длинные рукава которой были закатаны до локтей, открывая тронутые загаром руки с тонкими браслетами из золотых цепочек. Аристократична до кончиков ногтей, подумала Мишель. И держится с таким видом, будто она здесь у себя дома, а Мишель всего лишь гостья.

Мишель никак не могла понять, зачем Филиппу понадобилось затевать всю эту историю с возобновлением супружеских отношений, когда у него под боком такая красивая утонченная женщина из богатой семьи, способная стать ему идеальной женой. Но, быть может, он говорил правду, когда заявил, что такой тип женщин, как Беатрис, наводит на него скуку.

— Если ищешь Филиппа, то тебе не повезло, — моментально выпалила Беатрис. — Мы договаривались вместе отправиться на верховую прогулку, но, должно быть, он уехал без меня. — Ее очаровательное личико с искусно наложенным макияжем выражало неудовольствие, уголки ярко накрашенных были губ уныло опущены. — Ты ведь знаешь, он всегда предпочитал дикие скачки по округе удовольствию спокойного общения. Полагаю, именно этим он сейчас и занимается.

— Неужели? — с равнодушной вежливостью обронила Мишель и скользнула на скамейку с другой стороны садового стола.

Она заметила, что Беатрис едва прикоснулась к кофе и соку, стоящим перед ней.

Филиппу должно быть лестно, что такая женщина, как Беатрис, постоянно увивается вокруг него. Судя по всему, это стимулирует его и без того непомерное самомнение. Жениться на ней он определенно не собирается, и не только из-за ограниченности ее ума, раздражавшей его. Дело в том, что Беатрис от рождения обречена на элегантность и стиль во всем, она принадлежит к кастовому сословию, именуемому высшим обществом. Беатрис наверняка не позволила бы запереть себя здесь в четырех стенах, видеться с мужем одну-две недели в месяц, не больше, рожать от него детей и находиться под пристальным вниманием его матери и теток, пока он будет порхать на свободе как птичка.

Нет, такая судьба не для нее. Из Беатрис вышла бы требовательная капризная жена, а он хочет иметь жену с сильно развитым чувством долга, способную жертвовать своими интересами ради него, которая не станет задавать ему лишних вопросов или чего-то требовать от него. Филипп Бессон слишком эгоистичен, чтобы полностью привязаться к женщине, он слишком дорожит удовольствиями своего холостяцкого образа жизни, и о вот на что он органически неспособен, так это лечь с Беатрис в постель, и Мишель это было хорошо известно. Ее семейство имело значительный вес в обществе, он бы не стал компрометировать ее, да и врожденный кодекс чести Филиппа не допустил бы такого позора. Но почему она, Мишель, находит в этом утешение, ей объяснить было трудно даже самой себе. Какая ей теперь разница, как он вел себя все это время в ее отсутствие.

— Не понимаю, зачем ты вернулась через столько времени, — раздраженно сказала Беатрис. — Зря время теряешь, если надеешься, что Филипп примет тебя обратно… Ему это ни к чему, видишь ли. Кстати, ты надолго приехала? — поинтересовалась она. — Хотя вряд ли, если на тебе тот же самый костюм, в котором ты была за ужином, — пренебрежительным тоном заметила Беатрис. — Тебе не стоит сидеть на солнце с твоими рыжими волосами. Покроешься отвратительными веснушками, как твой брат. А что он делает здесь? Я полагала, что Филипп определил его на необременительную работу в фирме.

— Он начал изучать с азов науку управления усадьбой, — неожиданно послышался низкий бархатистый баритон Филиппа. Он стоял в тени сводчатой галереи, окружавшей сад с трех сторон.

— Филипп?! — воскликнула Беатрис.

— И, возможно, когда Карстен через шесть лет уйдет на покой, Пол станет управляющим усадьбой, если, конечно, к тому времени не выберет себе другого поприща, — продолжил Филипп, нимало не обратив внимания на реакцию Беатрис на его появление.

Мишель поняла слова Филиппа так: или Пол проявит себя положительно, работая в усадьбе, или отправится в тюрьму. Несмотря на жару, ее зазнобило. Во всяком случае, Филипп скрывает от Беатрис истинное положение дел с Полом, и Мишель мысленно поблагодарила его за тактичность.

— Мы договаривались с тобой о встрече, — заворковала Беатрис, когда Филипп вышел из галереи. Недовольное выражение исчезло с ее лица, оно все светилось радостной улыбкой. Она вышла из-за стола и провела рукой по своим узким бедрам. — Я заждалась тебя но, поскольку ты все-таки пришел, прощаю тебя на первый раз.

Мишель обратила внимание, что Филипп одет явно не для верховой езды. На нем были узкие хлопковые брюки песочного цвета и черная рубашка из тончайшего батиста. Выглядел он потрясающе, во всем блеске своей мужской… сексуальной привлекательности… Было в нем что-то еще, более значительное. Мишель прекрасно понимала, почему Беатрис столько лет обхаживает Филиппа. Ей даже стало искренне жаль эту красивую женщину.

— Придется тебе покататься в одиночестве, — произнес Филипп довольно резким тоном, словно терпение его было на исходе. — У нас с женой срочное дело. Но я велел оседлать твоего любимого жеребца. Он уже готов и ждет тебя на дворе конюшни, — добавил он, словно заглаживая свою резкость.

Вежливая холодная улыбка, конечно, не могла смягчить нанесенный самолюбию Беатрис удар, а его последние слова скорее всего только усилили его.

Но окончательно добила ее Лауренсия, явившаяся с огромным подносом, на котором несла завтрак для двоих супругов. Поставив его на стол, она забрала то, к чему едва притронулась Беатрис, и, пожелав Филиппу и Мишель приятного аппетита, удалилась весьма довольная собой.

Беатрис скользнула безразличным взглядом по Мишель, понимающе улыбнулась Филиппу и тягуче произнесла:

— Ну что ж, оставляю тебя наедине с твоими скучными делами, дорогой. Когда с ними покончишь, можешь загладить свою вину. — Бросив еще один, уже настороженный, взгляд в сторону Мишель, она удалилась, оставляя за собой шлейф пряного аромата ее любимых духов, который надолго завис в неподвижном горячем воздухе.

Филипп занял ее место за столом, а Мишель смотрела на хрустящие рогалики, мед, фрукты, кофе, понимая, что не сможет проглотить ни кусочка. Оставшись наедине с мужем, она почувствовала себя уязвленной и готова была уже взорваться, но в этот момент он нежно провел пальцами по ее щеке. Беатрис похолодела.

— Несмотря на ваше полное сходство, у твоего близнеца есть веснушки, а у тебя нет. — Голос Филиппа звучал тихо, завораживающе и ласково, глаза его неотрывно смотрели на нее. Он обвел пальцем линию ее рта. — И волосы у тебя, Мишель, не такие рыжие, как у него, а, скорее, каштановые.

После тех первых катастрофических дней их медового месяца Филипп никогда больше не позволял себе дотрагиваться до нее, разве что случайно. Так почему сейчас он так ведет себя? Пытается загладить впечатление от оскорбительного поведения Беатрис? Большие глаза Мишель увлажнились. Ей бы отодвинуться, отдернуть голову, чтобы избавиться от прикосновения его пальцев, которое заставляло гореть ее кожу… но она сидела неподвижно как зачарованная, в плену его глаз, пропадая в них, будто ей снова двадцать один год и она та же беззащитная, доверчивая, невинная девушка, только что пережившая трагические для нее события.

Мишель попыталась заговорить, но из сдавленного горла вырвался невнятный звук, похожий на хрип. Он хорошо рассчитал. Когда не помогали угрозы, его сладкие речи приводили ее в состояние полной покорности. Вздернув темную бровь, Филипп улыбнулся, опустил руку и взялся за кофейник.

Все не так на самом деле и не должно быть так, ведь она давно освободилась от его чар. Просто она боялась сделать резкое движение, потому что ей надо спасать своего брата-близнеца. И вообще, несмотря на то состояние, в которое он вверг ее, пришло время сказать ему, что она согласна принять его чудовищное предложение. С трудом верилось, что все это происходит с ней. Сколько ей понадобится сейчас мужества и решимости, чтобы произнести необходимые слова, а заодно и навсегда забыть, кем он был для нее.

Уставившись в чашку с дымящимся кофе, которую Филипп поставил перед ней, она постаралась привести в рабочее состояние горло и, с трудом проглотив душивший ее комок, ровным голосом сказала:

— Если я нужна тебе как отвлекающий маневр, чтобы родные перестали досаждать тебе с требованием наследника, то я останусь с тобой на три оговоренных тобою месяца. Но…

— Отвлекающий маневр? Весьма интересно… — Вид у Филиппа был почти довольный.

— А какие еще могут быть у тебя причины? — внезапно насторожилась Мишель.

— Никаких. — Что-то озорное мелькнуло в его глазах, ставя под сомнение только что сказанное им, но он поспешил успокоить ее. — Быстро ты схватила суть, браво! Ты моя жена, ты здесь, идеально подходишь для моей цели… но не забывай, сделка включает условие, по которому ты спишь со мной, как и положено добропорядочной жене…

— Условие принимается. Можешь не продолжать. Я выполню свою часть договора, но не здесь, — решительно произнесла Мишель, что потребовало от нее немалых усилий.

— Это ультиматум, дорогая?

— Это мое условие, принимай или откажись, — почти слово в слово повторила она его слова, хорошо понимая, что Филипп не из тех мужчин, которых можно к чему-то принудить. Если он не примет ее условия, тем лучше. Тогда она получит моральное прав отказаться от сделки.

— Не понимаю, чем тебя усадьба не устраивает? — спросил он.

Мишель пожала плечами и бросила на неге настороженный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Он спокойно намазывал рогалик маслом, а сверху накладывал мед, то есть вел себя для такой, мягко говоря, необычной ситуации в высшей степени естественно и свободно.

— А, припоминаю, ты, кажется, как-то просила, чтобы мы обосновались отдельным домом где-нибудь в другом месте.

Она не просто просила, она умоляла… заклинала его, стоя на коленях! Ей было невыносимо оставаться здесь, под стерегущими взглядами матери и теток, вечно выслушивать их недовольство в свой адрес, терпеть регулярные визиты Беатрис, которые чудесным образом всегда совпадали по времени с пребыванием в доме Филиппа. Но тогда он едва выслушал ее. Да и зачем было прислушиваться к ее просьбам, когда она, несчастная, отвергнутая, почти узник в этом доме, не представляла для него никакого интереса? После ужасной брачной ночи его вполне устраивало такое положение, когда он мог не видеть ее и не думать о ней.

— Дело не в месте, — резко поправила она его, — а в людях. Вот незадача, если ее слова прозвучали оскорблением в адрес его родных! Ну и пусть! Она уже не та домашняя кошка, которая льнула к нему, старалась всячески угодить в надежде, что его равнодушие к ней сменится живым чувством. Напрасно надеялась! — Если мы останемся в доме, они будут, как совы, во все глаза следить, не забеременела ли я. Все это я уже пережила, хватит, не хочу повторений.

— Могла бы сказать им, что они напрасно теряют время, — холодно ответил Филипп. — Что прибавления в семействе не ожидается, поскольку ты не выносишь прикосновений мужа.

Мишель с трудом удержалась от готового ответа на это обвинение, которое в той же мере можно было адресовать и ему. По выражению глаз Филиппа и его сжатым челюстям она поняла, что он злится, ему не понравились ее критические слова о его родных.

Мишель сделала глоток кофе, перевела дух и постаралась говорить рассудительно и миролюбиво.

— Мне не хочется ссориться с тобой, Филипп. Наш скоропалительный брак оказался ошибкой. Он и не мог быть иным по целому ряду причин. Но лучше нам забыть о прошлом, оно больше не имеет значения. Сейчас важнее другое: как мы собираемся провести эти три месяца и где мы их проведем.

Еще несколько глотков кофе, пока ее тело сотрясалось от дрожи, вызванной страхом перед тем, что ожидает ее в предстоящие три месяца. Похоже, ее попытка умиротворить его вызвала обратную реакцию и только ухудшила ситуацию. Филипп помрачнел и сдвинул брови.

— Мы проведем их вместе. Так мы договорились. — Он поднялся из-за стола. — Рассеянный свет, пробивавшийся сквозь листву инжира, падал на его лицо, придавая ему еще большую загадочность. Сложный у него характер, есть в нем что-то неуловимое. Она так и не сумела разгадать его. — Пойду сообщить родным новость о нашем примирении. Будь готова к отъезду через час, — сказал Филипп.

Сжав губы, он пристально посмотрел на нее, словно ждал, осмелится ли она возразить ему, затем резко повернулся и ушел. А ей оставалось только гадать о причине таких перепадов в его настроении.

Сначала он изо всех сил постарался очаровать ее… вероятно, чтобы она уступила его желаниям, затем, после того как она согласилась с его предложением, стал проявлять мрачное неудовольствие, а в итоге — этот обман с примирением.

Нет, ей никогда не понять его. Но разве это так важно теперь?