Запрещенные евангелия

Открытия в Хенобоскионе

В 1946 г. в Верхнем (Южном) Египте, к северу от Луксора, на восточном берегу Нила, на месте древнего поселения Хенобоскион, была обнаружена целая библиотека, принадлежавшая группе египетских гностиков. Между серединой III и серединой IV в. гностики, жившие в Верхнем Египте, собрали наиболее значительные произведения, отражавшие основные положения их учения. Это собрание было оформлено приблизительно в то же время, к которому относится канонический список Ветхого завета и Нового завета на греческом языке, составленный в Нижнем (Северном) Египте. Вероятно, египетские гностики решили в противовес этому собранию оформить свой канон (Ветхого завета они совсем не признавали), и они собрали самые важные, с их точки зрения, сочинения. Всего найдено сорок четыре произведения различного жанра: рассуждения о происхождении мира, догматические трактаты, диалоги, апокалипсисы и, наконец, евангелия. Ряд гностических произведений, которые упомянуты у церковных писателей, были обнаружены в Хенобоскионе. Так, одно из евангелий действительно называется Евангелием Истины, как об этом писал Ириней. Цитаты из произведения, которое эти писатели называли Евангелием египтян, оказались составной частью гностического сочинения под характерным названием «Книга великого невидимого духа».

Гностическая литература из Хенобоскиона написана на коптском языке — языке местного населения Египта. Но в основном это переводы с более ранних греческих оригиналов.

Еще не все хенобоскионские находки опубликованы и достаточно изучены. Наибольший интерес и полемику вызвали три евангелия — Евангелие Истины, Евангелие Филиппа и Евангелие Фомы (Филипп и Фома, по христианской легенде, были учениками Иисуса).

Существование библиотеки христианских гностиков в Египте не случайно: в этой римской провинции начиная со второй половины II в. было довольно много замкнутых христианских общин, живших преимущественно в Верхнем Египте — в районе Ахмима, Асьюта, Хенобоскиона.

Хенобоскион — убежище египетских гностиков.

Христиане в Египте

Первоначально христианская религия распространялась среди еврейского населения Александрии— крупнейшего торгового города Египта. Иудеи Александрии в какой-то мере пользовались привилегиями по сравнению с иудеями из других районов империи. Император Клавдий даже запретил переселяться туда иудеям из Сирии и остальных областей Египта. Но благополучие александрийских иудеев, висело на волоске. Между ними и греческим населением города происходили постоянные стычки. Императоры, напутанные многочисленными выступлениями как в Палестине, так и вне ее, настороженно относились к иудеям вообще. В письме императора Клавдия (41 г. н. э.) александрийцам, написанном после очередного столкновения между греками и иудеями, содержатся угрозы в адрес иудеев, как «возбуждающих некую общую болезнь всего мира».

В зажиточных, образованных кругах александрийских иудеев и было создано учение Филона о посреднике— логосе. Страдая от произвола императора, боясь выступлений народа, эти люди ждали спасения только от этого мистического спасителя, который откроет избранникам божественное знание. Именно такого посредника и увидели некоторые александрийские иудеи в Иисусе. Выступления палестинских иудео-христиан против богатства были им с самого начала чужды.

Со II в. к христианству стали примыкать и жители сельских местностей. В Египте это произошло раньше, чем в других провинциях, где основная масса последователей новой веры вербовалась из городской бедноты и рабов, не связанных с традиционными местными культами[56].

Бегство крестьян

Египетские крестьяне в первые века нашей эры находились в тяжелом положении. Рим присоединил Египет в 30 г. до н. э. В наследство римлянам от последних египетских царей, неспособных вести сколько-нибудь самостоятельную политику, досталось расстроенное хозяйство. Оросительная система, без которой невозможно земледелие в сухом и жарком климате Египта, была запущена. Жестокий налоговый гнет римлян приводил к разорению крестьянства. Египет был одним из главных поставщиков хлеба в города Римской империи, и сборщики налогов прибегали к самым изощренным средствам, чтобы выколотить из крестьян подати. Вот как списывает Филон Александрийский в одном из своих сочинений действия такого сборщика налогов (он назывался эклогистом): «Недавно некий эклогист, назначенный к нам, когда некоторые недоимщики вследствие бедности своей бежали из страха жестоких наказаний, насильно привел их жен, детей, родителей и прочую родню, стал их бить, поносить и всячески мучить, чтобы они либо указали местонахождение беглеца, либо уплатили за него. Но они не могли выполнить ни того, ни другого, так как не знали, где находится бежавший, и были не менее нищи, чем он. Тогда он (эклогисгг. — И. С.), предварительно подвергнув мучениям и пыткам, предал их изощренной казни. Привязав веревки к корзинам, наполненным песком, он вешал им на шею эту неимоверную тяжесть, чтобы они сами изнемогали от жестокой муки, от непогоды и солнца, от стыда перед прохожими, от привешенной тяжести…».

Ответом на репрессии было массовое бегство крестьян из своих деревень. В одном из папирусов II в.н. э. сообщается, что в селе «люди большей частью исчезли, ибо раньше в селе было людей 85, теперь же (число их) уменьшилось до 10, а из них 8 человек ушло»[57]. Куда было деваться потерявшим землю людям? Они становились нищими бродягами, шли в батраки, превращались в кабальных рабов. Многие из них, отчаявшиеся, усталые, потерявшие дом, вступали в тайные общины христианских гностиков самых различных толков. Они часто селились в уединенных местах, преимущественно в Верхнем Египте: там с конца II в. появляются монашеские секты. Конечно, сложные рассуждения гностиков были непонятны крестьянам, но магические обряды, заимствованные из местных языческих верований, были привычны для них. Никаких надежд на массовое спасение у них не было, даже путем второго пришествия.

Деклассированные, одинокие, они мечтали только об индивидуальном спасении в потустороннем мире.

Сложный состав гностических групп в Египте отразился и на идеологической направленности их литературы. Мистические бредни, отказ от каких бы то ни было активных действий сосуществовали в ряде произведений с выпадами против богатства. Таковы и хенобоскионские сочинения: в некоторых из них можно найти отрывки, восходящие к самой ранней христианской традиции, которые в Новом завете уже отредактированы.

Евангелие Истины

Три рукописи из Хенобоскиона названы евангелиями, хотя по форме они отличаются от других канонических и апокрифических евангелий: в них нет изложения биографии Иисуса, а содержится только подбор различного рода изречений и поучений.

Евангелие Истины названо так по первым словам рукописи: «Евангелие Истины является радостью для тех, кто через отца Истины получил милость познать могущество Слова, которое пришло из Плеромы»[58]. Все это типичная терминология гностиков: отец истины — верховное божество, олово — посланец плеромы (полноты, т. е. полного, абсолютного совершенного бытия).

В Евангелии Истины мало от распространенной христианской догматики. Само имя Иисуса упомянуто только четыре раза. Больше всего говорится о слове, которое пришло из божественной сущности, чтобы спасти людей. О земном существовании слова-логоса сказано только, что Иисус «объявил слово» людям и что его смерть означала жизнь для многих. Логос олицетворяет добрую силу. Ему в этом евангелии противопоставляется заблуждение — столь же абстрактное понятие, как и логос. Заблуждение возненавидело Иисуса за то, что тот просветил людей, пребывавших в темноте, и способствовало его смерти. Таким образом, в Евангелии Истины не было идеи смерти Иисуса как искупления за грехи. Гностики объясняли его гибель действием сил зла.

Евангелие Истины написано образным, приподнятым языком: это не обработка различных версий и сказаний, а цельное произведение, написанное одним автором, скорее художественное, чем догматическое. Земную жизнь автор этого евангелия, подобно поэтам, сравнивает с тревожным сном; люди же являются жертвами пустых образов из снов. Они забыли, откуда они вышли (из божественной сущности) и куда они могли бы вернуться. Когда они получают знание — мистический гносис, — они пробуждаются, они вспоминают и освобождаются от ошибок: «Благо человеку, который обрел самого себя и пробудился». Вот, собственно, единственный рецепт спасения, который предлагает Евангелие Истины. Это евангелие является переводом с греческого оригинала, который может быть датирован не позже 175 г. Возможно, оно было написано около 150 г.

Яркий язык, отсутствие чересчур запутанных религиозно-философских построений, характерных для других произведений гностиков, обеспечили этому евангелию сравнительно широкое распространение в сектах гностиков: оно было прежде всего рассчитано на эмоциональное воздействие.

Евангелие Филиппа

Евангелие Филиппа[59] носит несколько иной характер: оно было предназначено для более узкого круга читателей. По форме это произведение представляет собой набор речений без связного изложения. В нем много места уделено рассуждениям о происхождении мира. Очень ясно в этом евангелии проступает характерный для гностиков дуализм: учение о борьбе доброго и злого начал. Автор Евангелия Филиппа противопоставляет свет и тьму, жизнь и смерть и т. п. Согласно учению этого евангелия, мир, в котором живут люди, не мог быть создан богом. Возникновение материального мира было ошибкой: «Ибо тот, кто создавал его, стремился создать его так, чтобы он был неиспорченным и бессмертным. Но он ошибся и не достиг того, к чему стремился». Кто создатель мира — в евангелии не сказано, зато упомянуты различные «силы», архонты (греч. «власти»), ангелы, которые заполняют разрыв между божеством и миром. Матерью ангелов является София-мудрость. Архонты не создания высшего божества, они служители зла. Архонты хотели запутать людей, так как они видели, что человек сродни истинному добру. Они положили имя добра рядом с именем зла, так что люди запутались и пришли ко злу.

Разделение на добро и зло в Евангелии Филиппа трактуется только в моральном плане; никаких социальных мотивов там нет и в помине. Дуализм, пронизывающий Евангелие Филиппа, носит абстрактный характер. Даже существование мужчин и женщин для автора евангелия тоже выражение извечного, непримиримого разделения, явившегося следствием ошибок при сотворении мира: «Пока Ева еще была в Адаме, не было смерти, когда она отделилась от него, появилась смерть…» Смерть исчезнет тогда, когда Адам и Ева снова станут едины.

Что же должны делать верующие для борьбы со злым началом? Только познавать истину. Но «истина не приходит открыто к миру, она приходит в символах и образах». И гностики, в том числе и автор Евангелия Филиппа, нагромождали эти символы и образы, сами их выдумывая и расшифровывая.

Интересно отношение Евангелия Филиппа к новозаветной легенде об Иисусе. Ко времени написания этого евангелия четыре канонических уже существовали; Филипп специально останавливается на критике некоторых положений, содержащихся в них. Так, египетские гностики выступали против идеи непорочного зачатия: «Говорят одни, что Мария была беременна от святого духа. Но никто не знает, чтобы женщина когда-либо была беременна от женщины…» Эта насмешка основана на том, что в тексте Евангелия Филиппа «святой дух» женского рода, так же как в иудео-христианских сочинениях, подлинники которых были написаны на арамейском языке. Имея в своем распоряжении литературу первых христиан, автор Евангелия Филиппа уличает сторонников легенды о непорочном зачатии в невежестве. Нелепость легенды о непорочном зачатии была ясна даже такому погруженному в мистику гностику.

Своеобразно толкуется в Евангелии Филиппа выражение «Иисус Назарей». Прозвище «Назарей» не связывается с городом Назаретом, как в канонических евангелиях; это прозвище объясняется как «принадлежащий истине», так как слово «назара есть истина». По-видимому, автор здесь пользовался тоже какими-то древними христианскими текстами, где не было упоминания города Назарета. Легенда о происхождении Иисуса из этого города не была общепризнанной, и появилась она уже в среде христиан, говоривших на греческом языке, для объяснения непонятного слова «Назарей».

Самому основателю христианства в Евангелии Филиппа уделено мало места. Он выступает как посредник, который пришел в мир, чтобы ликвидировать разделение и в мире и а людях, прежде всего в людях, в их душах. Иисус не человек, а какое-то таинственное существо. Характерно, что гностики не считали имя Иисус его собственным именем: так называли его апостолы («Апостолы называли его Иисус Назарей Христос…»). Логос, принявший человеческий облик, не мог иметь имени, это люди придумывали ему названия.

И Евангелие Истины и Евангелие Филиппа имеют очень мало точек соприкосновения с Новым заветом, и, если бы не имя Иисуса, трудно было бы предположить, что почитатели этих евангелий поклонялись тому же самому спасителю, что и авторы первых трех евангелий канона. Существование подобных произведений только лишний раз указывает на то, какие разнообразные, подчас взаимоисключающие, формы принимала та самая христианская религия, об изначальной цельности которой торжественно заявляют церковники.

Евангелие Фомы

Третье евангелие, найденное в Хенобоскионе, — Евангелие Фомы представляет большой интерес именно для изучения и критики официальных христианских источников. Апостолу Фоме повезло: его именем названы целых два евангелия, правда, ни то, ни другое церковь не признала. Об одном из них, посвященном описанию детства Иисуса, будет говориться в следующей главе. Хенобоскионское евангелие ничего общего с ним не имеет. Оно состоит из притч и изречений, часто непосредственно логически друг с другом не связанных. Иногда коротко дается описание ситуации, при которой произносятся речения, приводятся вопросы учеников.

Еще одно евангелие, открытое археологами в песках Египта (страница рукописи Евангелия Фомы).

Евангелие Фомы — наименее гностическое из всех хенобоскионских рукописей[60]. Наряду с чисто гностическими аллегориями[61] в нем встречаются те же самые изречения, которые приведены в первых трех евангелиях Нового завета. Как и евангелия Истины и Филиппа, это сочинение является переводом на коптский язык с более раннего греческого источника, написанного, вероятно, в самом начале II в.

Евангелие Фомы интересно тем, что оно создавалось приблизительно в то же время, что и канонические, и восходит к тем же источникам. В нем встречаются дословные или слегка отредактированные совпадения и с некоторыми оксиринхскими логиями, не включенными в канон. Это евангелие было одним из самых ранних попыток обработать в духе учения о логосе христианскую традицию. Оно было известно церковным писателям, одно место из него цитирует Ориген.

Начинается евангелие словами: «Это тайные слова, которые живой Иисус сказал, а Дидим Иуда Фома записал». С самого начала в духе гностиков подчеркивается тайность учения Иисуса, который нигде в евангелии не обращается к массам, а только к избранному кругу учеников.

Автор пытается полемизировать с распространенным учением о царстве божьем. Он избегает употреблять это выражение, обычно говорит просто «царство», или «царство отца», или, как в Евангелии от Матфея, «царство небесное». Уже в первых поучениях Иисуса, приведенных в евангелии, затрагивается этот вопрос. Автор отрицает вообще какое-либо конкретное царство божье, не только на земле, но и на небе: «Если те, которые ведут вас, скажут вам: царство на небе, тогда птицы будут впереди вас. Если они скажут, оно — в море, тогда рыбы будут впереди вас. Но царство внутри вас и вне вас». В самом конце евангелия снова в уста Иисуса вложены слова о царстве: «Его ученики спросили его, когда придет царство? (Иисус сказал): Оно не придет, когда его ожидают, не скажут, смотри — оно здесь, или — смотри, оно там; но царство отца разлито по земле и люди его не видят». Оба эти изречения явно более позднего происхождения: они были направлены как против наивной веры народных масс в избавление от гнета после второго пришествия, так и против новозаветного учения о воздаянии за гробом. Сами слова «которые ведут» явно намекают на руководителей христианских общин, учивших о существовании рая.

Сам Иисус в этом произведении рисуется неземным, таинственным существом: ученики много раз спрашивают его: «Кто ты?» Интересен один из ответов на этот вопрос: «Если вы не узнаете, кто я, из того, что я говорю, то вы подобны иудеям, ибо они любят дерево, но ненавидят плод его; и они любят плод, но ненавидят дерево». Антииудейский выпад характерен для автора — египетского гностика, который, как и его идейные собратья, отмежевывался от активных выступлений иудейского народа. Своим изречением он хотел сказать, что иудеи совершают бессмысленные поступки.

Логии в Евангелии Фомы

Когда писалось Евангелие Фомы, египетские гностики еще не отделились окончательно от остальных христианских общин. Первые записи изречений Иисуса были и для них священными. Так же как и авторы евангелий, впоследствии признанных каноническими, Фома включил в свое сочинение эти изречения, конечно не без некоторого редактирования их в гностическом духе. Вот, например, известное изречение из Нового завета, отражавшее интересы руководителей общин: «Отдавайте кесарево кесарю, а божие богу». (Матфей, гл. 22, ст. 21). По своему социальному содержанию оно устраивало автора Евангелия Фомы, но, по учению гностиков, Христос не бог, а только слово божье, посредник между богом и миром, стоящий ниже бога. Поэтому Фома несколько расширил его: «Давайте Цезарю цезарево, богу — божие, а мне — мое».

Если сравнить те изречения этого евангелия, которые совпадают с оксиринхскими логиями, то также можно заметить переделки: так, у Фомы приведены слова об обязательном отречении от мира и соблюдении субботы для достижения царства. В оксиринхском изречении речь идет о царстве божьем — автор Евангелия Фомы выбросил это определение: он стремился избежать прямых ассоциаций с тысячелетним царством добра и справедливости на земле. Но целиком изъять это изречение, одно из самых древних в христианской литературе, автор все-таки не решился.

Как и в канонических евангелиях, у Фомы приводится часть логия о том, что все скрытое будет открыто, но в ином контексте, чем в логиях и в Новом завете (там речь идет о втором пришествии). Иисус у Фомы предостерегает своих учеников от совершения дурных поступков: все вещи свидетельствуют небу: «Ибо нет ничего скрытого, что не стало бы явным, и нет ничего спрятанного, что не было бы обнаружено». Слова логия о воскрешении всех погребенных, конечно, были им выброшены; в этом отношении Фома солидаризировался с авторами Нового завета: никакого реального воскрешения, никакого земного рая — все только в духовном спасении.

Требование первых христиан сделать «нижнее верхним, а верхнее нижним», сформулированное в одном из изречений, приписываемых Иисусу, в Евангелии Фомы тоже приведено, но очень явно и довольно неумело отредактировано: «Когда вы сделаете внутреннее внешним и внешнее — внутренним, и верхнее — нижним и когда вы сделаете мужское и женское одним, так что мужское не будет женским, а женское — мужским, тогда вы войдете в царство». Последняя часть фразы о соединении мужского и женского начала, вероятно, дописана самим автором в стиле гностических учений о разделении в мире. Эта приписка совсем снимает социальный смысл изречения.

Таким образом, автор Евангелия Фомы пользовался теми же записями изречений, якобы сказанных основателем христианства, что и люди, создававшие Новый завет. Он также свободно обрабатывал их. Никакой устойчивой традиции даже во II в. не было: использовались приблизительно одни и те же первые записи изречений, но, конечно, и эти первые записи уже различались между собой, в зависимости от убеждений, социальной принадлежности и стиля каждого переписчика.

Однако, в отличие от Нового завета, который подвергался неоднократным изменениям и редактированию вплоть до канонизации в IV в., Евангелие Фомы в том виде, в каком оно Дошло до нас, только первая попытка объединить идеи раннего христианства с мистикой египетских гностиков. Далеко не все притчи и слова Иисуса, взятые им из более раннего источника, Фома сумел и решился отредактировать. Иногда просто наряду с более древним изречением приводится похожее, но уже взятое из писаний гностиков. Так, в этом евангелии есть известные слова: «блаженны преследуемые… блаженны голодные, ибо их желудки будут наполнены». И в то же время там сказано в чисто гностическом духе: «блаженны одинокие и избранные, ибо вы обретете царство».

Заимствования из ранних источников

Соединение разнородных источников и идей сделано в Евангелии Фомы искусственно, и можно легко выделить заимствования из ранних христианских источников. Сравнение этих мест с тем, что сказано в канонических евангелиях, дает любопытные результаты. Некоторые изречения у Фомы оказываются гораздо более социально заостренными, чем похожие фразы Нового завета. Автор египетского евангелия не смог (а может быть, и не захотел) отредактировать их так тщательно, как сделали это многочисленные христианские писатели и епископы, через чьи руки прошли четыре евангелия, прежде чем их текст был окончательно объявлен священным.

Вот несколько примеров. У Фомы сказано: «Идите ко мне, ибо иго мое — благо и господство мое кротко, и вы найдете отдых для себя». В Евангелии от Матфея смысл этого изречения изменен благодаря вставке и перестановке слов: «Возьмите иго мое на себя, и научитесь от меня: ибо я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим. Ибо иго мое благо, и бремя мое легко» (Матфей, гл. 11, ст. 29, 30). В первом случае речь идет о кротости господства Иисуса, который обещает отдых людям. Смысл второго — люди сами должны стать кроткими, как Иисус, а покой будет только их душам.

Более подробно и более образно дается у Фомы описание борьбы, которую должен вызвать приход Иисуса. В первоначальном виде это описание относилось ко второму пришествию Христа; гностики могли толковать его как мистическую борьбу добра и зла: «Я пришел, чтобы внести раздоры на землю, огонь, меч, войну, ибо будет пять в доме: трое будут против двух и двое против трех, отец против сына и сын против отца…».

В Евангелии от Матфея это место звучит так: «…не мир пришел я принести, но меч. Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее»[62] (гл. 10, ст. 34–35). Ни слова о войне и огне здесь нет. В Евангелии от Луки сказано еще неопределеннее: «Думаете ли вы, что я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение. Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться…» (гл. 12, ст. 51–52).

В этом случае, как и при включении изречений, дошедших до нас на оксиринхских папирусах, редакторы евангелий Нового завета последовательно смягчали, затушевывали или снимали совсем те лозунги борьбы, которые могли возникнуть у иудейских бедняков и рабов накануне восстания 66–73 гг., но которые были совсем не по душе епископам II–IV вв.

Интересна в Евангелии Фомы притча о пире, которая в каноническом тексте передана в сокращенном виде. В этой притче рассказывается, как некий человек послал раба позвать гостей на ужин, но все они отказываются: один — потому что вечером должен получить деньги от торговцев; другой — потому что только что купил дом; третий идет на свадьбу к другу; четвертый купил землю и должен ехать собирать доходы… Притча эта в Евангелии Фомы кончается грозным предостережением: «Покупатели и торговцы не войдут в дом моего отца».

Похоже излагается эта история у Луки (гл. 14, ст. 16–24): там тоже гости отказываются прийти на пир из-за покупки земли, из-за покупки волов и из-за свадьбы. Но все это изложено короче, и заключительная фраза (как и в аналогичном месте у Матфея, гл. 22, ст. 2—14) выброшена совсем. Категорическое отрицание возможности войти в рай торговцам и покупателям, конечно, не могло устраивать христианских епископов, охотно принимавших в общины зажиточных людей (вспомним хотя бы Маркиона с его колоссальным денежным вкладом в римскую общину).

Выпады против богатых и власть имущих содержатся и в некоторых изречениях Евангелия Фомы, которые не имеют аналогий в канонических текстах. Например: «Так вот ваши цари и ваши вельможи, они носят на себе мягкие одежды, и они не могут познать истины». Вероятно, это изречение слегка отредактировано автором— вельможи и цари не могут познать истинного божества гностиков; но во всяком случае, эти слова восходят к тем яростным нападкам на угнетателей, которые можно встретить в самых ранних образцах христианской литературы. В другом отрывке подчеркивается тщетность всех усилий, направленных к обогащению: «И Иисус сказал: был богатый человек, у которого было много денег. Он сказал — я использую мои деньги, чтобы засеять, сжать, заполнить мои амбары плодами, чтобы я ни в чем не испытывал недостатка. Вот что он задумал в сердце своем и той же ночью умер. Имеющий уши да слышит».

Первоначальный греческий вариант Евангелия Фомы, по мнению ученых, был написан в начале II в., возможно, даже раньше тех евангелий, которые были включены в Новый завет. Даже те ученые, которые стремятся доказать зависимость Евангелия Фомы от канонических, вынуждены признать большую древность отдельных изречений[63]. Так же как и оксиринхские логии, Евангелие Фомы позволяет в ряде случаев обнаружить, как переделывали проповедники и руководители христианских общин свои собственные священные книги. И самая глубокая древность и авторство апостолов не могло спасти изречение или притчу от редактирования, сокращения или, наоборот, дополнений в угоду интересам этих руководителей.

Нужно думать, что впереди еще новые и новые открытия древних рукописей, которые будут продолжать разоблачать церковную легенду о божественном происхождении христианской религии.