Запрещенные евангелия

Бог-ребенок

В большинстве евангелий, и канонических и апокрифических, рассказывается о деяниях и поучениях взрослого Иисуса. О его детстве после рождения в Вифлееме новозаветная литература ничего не сообщает. Это и понятно: о реальной жизни своего учителя авторы евангелий ничего конкретного не знали, и различные события приводятся в этих сочинениях только как фон для тех или иных высказываний Иисуса. Только описания смерти и воскресения Христа сделаны достаточно подробно, так как это имело первостепенное значение для доказательства того, что именно Иисус и был мессия.

Когда во II в. в христианские общины помимо евреев стали вступать и другие представители многоплеменного населения Римской империи — греки, италики, галлы, сирийцы и т. п., — они стали наделять нового бога чертами своих древних языческих богов. А эти боги обладали сверхъестественными свойствами с самого рождения: так, в мифе о греческом боге Гермесе, покровителе ремесла и торговли, рассказывалось, как новорожденный Гермес сразу же выказал свою ловкость: он украл трезубец у бога морей Посейдона, лук и стрелы — у Аполлона. Любимый народный герой греческих мифов Геракл, наделенный необычайной силой, тоже будучи еще в пеленках, задушил двух огромных змей… Иисус-ребенок также должен был проявлять с детства чудесную силу, иначе он не мог считаться богом в глазах суеверных, воспитанных на языческих мифах, людей. Руководители христианских общин в целом благосклонно смотрели на появление новых сказаний о жизни Иисуса: они помогали привлекать новых обращенных из язычников, а также помогали бороться против иудео-христиан с их учением об Иисусе-пророке, а не боге.

Еще одно Евангелие Фомы

Со второй половины II в., когда уже были созданы основные евангелия различных борющихся христианских групп, появляются в дополнение к ним описания чудесного рождения и детства Иисуса. Это не евангелия в полном смысле слова, в них нет изложения христианских догматов, нет поучений или дискуссий. Это скорее мифы, сказки, сочетающие описания самых невероятных чудес с отдельными вполне реальными бытовыми картинами (например, игры детей того времени, школы и т. п.).

Одно из таких евангелий детства Иисуса полностью дошло до нас. Автор его назвал себя Фомой, как и автор одного из хенобоскионских евангелий, но ничего общего между двумя этими сочинениями нет. Содержание Евангелия Фомы (рукопись озаглавлена «Сказание Фомы, израильского философа, о детстве Христа») представляет собой рассказ о чудесах, совершенных Иисусом в возрасте от пяти до двенадцати лет. Этот рассказ почти никак не связан с раннехристианской традицией (кроме имен действующих лиц): он является вольной переработкой разных народных сказок и мифов; сам язык Евангелия Фомы близок к языку произведений фольклора.

Основная цель рассказа о детстве Иисуса — представить его всемогущим божеством с самого рождения. Причем Иисус здесь не кроткий, милосердный спаситель. Подобно древним языческим божествам, олицетворявшим грозные силы природы, Иисус в Евангелии Фомы бывает и мстительным, и жестоким, и капризным.

Вот несколько эпизодов из этого евангелия: однажды в субботу маленький Иисус играл с другими детьми на берегу реки. Он сделал ямки на берегу, собрал в них воду и стал лепить из мокрой глины птичек. Один из иудейских жрецов, проходя мимо, рассердился на Иисуса и воскликнул: «Зачем ты делаешь в субботу то, что не положено?» Тогда Иисус хлопнул в ладоши и закричал: «Летите!» — и птицы полетели. На этом чудеса не закончились. Один из мальчиков разбрызгал прутом воду из ямок, тогда маленький Иисус рассердился и сказал мальчику: «Ты высохнешь, как дерево, и не принесешь ни листьев, ни корня, ни плода», — и мальчик сразу высох. Конечно, этот акт мести не вяжется с образом защитника людей, но автора евангелия это не смущает, ведь он имел в памяти столько мифов о жестокости богов. Даже лучезарный Аполлон, греческий бог — покровитель искусства, которому по положению, казалось бы, надлежало быть гуманным, проявлял бессмысленную жестокость. Так, в одном из мифов рассказывается, что жена фиванского царя Ниоба имела четырнадцать детей и очень гордилась ими. Она посмела сравнить себя с Латоной, матерью Аполлона и его сестры — богини Артемиды. В наказание за дерзость Ниобы Аполлон и Артемида перебили всех ее детей. Те же черты жестокости перенесли на Иисуса обращенные в христианство почитатели языческих божеств.

Своенравие и жестокость, согласно Евангелию Фомы, Иисус проявлял и в годы учебы. Отец пригласил к нему учителя, который начал показывать Иисусу буквы греческого алфавита. Но Иисус не хотел заниматься: он упорно молчал и не желал отвечать на вопросы учителя. Наконец он спросил учителя: «А что такое альфа (название первой буквы греческого алфавита)? Разъясни мне значение альфы, а я разъясню тебе значение беты (вторая буква алфавита)». Учитель, обидевшись, ударил Иисуса по голове. Тогда Иисус проклял его, и учитель упал мертвым.

Не занимаясь с учителями, Иисус проявлял, тем не менее, невероятную ученость: когда ему было двенадцать лет, родители взяли его с собой в Иерусалим. Он не вернулся с ними домой, а отправился в храм и стал там разъяснять «учителям народа и старшинам» закон иудейской религии. Причем эти люди слушали его с благоговением (те самые люди, которые впоследствии, согласно каноническим евангелиям, выступали против него с ожесточенными нападками) и сказали подошедшей матери: «Такой славы, такой доблести и мудрости мы никогда не видели и никогда о ней не слышали».

Подобными фантазиями наполнено все Евангелие Фомы. Автор его мало считается с новозаветной традицией: у героя этого рассказа нет ничего общего с пророком эбионитов; трудно себе представить, что этот тщеславный мстительный божок, став взрослым, добровольно пойдет на мученическую смерть.

Когда христианские епископы устно и письменно стали проповедовать примирение с властями, когда вместо установления царства божьего на земле вознаграждение за все муки обещалось только в потустороннем мире, Иисус в глазах многих рядовых верующих превратился в такое же божество, как и все остальные языческие боги, — могучее, жестокое и непонятное.

Почему рассказ о детстве Иисуса не был признан священным?

Отношение к евангелиям детства Иисуса у руководителей церкви было двойственным: они не могли включить их в канон из-за явной фантастичности и позднего происхождения. Эти евангелия не излагали учения Иисуса, не были связаны с традициями раннехристианской литературы. Но церковники не выступали против них с той ожесточенной критикой, которую вызвали евангелия иудео-христиан или гностиков, где расхождения были в самой трактовке догматов новой религии. Евангелия детства были объявлены сказаниями, и верующие могли их читать. И без ореола боговдохновенных все эти сказки делали свое дело: внушали христианам идею изначальной божественности Иисуса, показывали его неограниченное могущество и устрашали неповинующихся. Если от сочинений иудео-христиан до нас дошли в общем жалкие отрывки, то рассказ Фомы о детстве Христа известен в пяти версиях: двух — на греческом, одной — на сирийском и двух — на латинском языке. Подобные сказки негласно популяризировались, так как это было выгодно людям, стоящим во главе церковной организации. И существование их показывает, насколько далеко ушло христианство конца II в. от тех идей, которые когда-то зародились в маленьких палестинских сектах.

Праздники богородицы

Среди множества православных праздников, справляя которые церковь пытается воздействовать на умы и сердца верующих, большую роль играют праздники в честь богородицы Марии, якобы родившей Иисуса от духа святого. Таких праздников много — 8(21) сентября справляется рождество богородицы, 21 ноября (4 декабря) — введение Марии во храм, 25 марта (7 апреля) — благовещение, 15(28) августа — успение (т. е. смерть и воскресение Марии). Особенно торжественно справляются благовещение и успение — целых десять дней.

Не меньшую, если не большую роль играет культ богоматери-мадонны в католической церкви. В глазах отсталых слоев верующих, особенно женщин, мадонна — защитница слабых, покровительница матерей.

Но каким образом в христианстве появились культ богоматери и праздники в ее честь? Откуда церковники узнали, когда родилась и когда умерла легендарная мать Иисуса?

Мария Новом завете

Первые христиане в своем учении очень мало внимания уделяли Марии. Эбиониты, отвергавшие саму идею непорочного зачатия, считали, что Иисус стал мессией после крещения, когда его осенил дух святой. В одном отрывке Евангелия евреев Иисус говорит: «Моя мать — дух святой» (поскольку этот дух наделил его пророческими свойствами). Мария у эбионитов — просто земная женщина, жена плотника Иосифа. Для большинства гностиков Марии вообще не существовало, так как они считали Иисуса божеством, принявшим человеческий облик.

В Новом завете Мария тоже не занимает сколько-нибудь значительного места. Правда, женщина, рождающая в муках дитя, предстает в видениях Откровения Иоанна, но ничего человеческого в ней нет: «…Жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения» (Откровение, гл. 12, ст. 1–2). Женщина рождает ребенка, «которому надлежит спасти народы жезлом железным». Женщину эту преследует дракон, который хочет вступить в брань «с прочими от семени ее, сохраняющими заповеди божий и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (От-кров., гл. 12, ст. 17). Описание «жены, облеченной в солнце», как и всех остальных видений в Апокалипсисе, представляет собой аллегорию: нет никаких оснований думать, что здесь автор имел в виду мать Иисуса; ребенок, якобы рожденный ею, не назван его именем. Скорее эта светлая женщина олицетворяет Иудею или Иерусалим, преследуемый драконом — римлянами (Откровение Иоанна было написано как раз во время I Иудейской войны 66–73 гг.), так же как Рим изображен в виде женщины-блудницы, сидящей на страшном звере. Никаких следов почитания именно Марии, матери Христа, в Откровении Иоанна нет. Нет их и в ранних посланиях, приписываемых апостолу Павлу: автор этих посланий представлял Иисуса сыном божьим, сошедшим на землю, а совсем не сыном бедной еврейской женщины, пусть и весьма добродетельной.

В самом раннем из канонических евангелий — Евангелии от Марка нет описания рождения Иисуса, рассказ о нем начинается сразу с прихода Иисуса из Галилеи и крещения его Иоанном. После крещения, именно тогда, когда, по учению первых христиан, Иисус стал божьим пророком, он начал проповедовать. Естественно, поскольку автор этого евангелия не интересуется рождением Иисуса, о его матери там упоминается мало и вскользь.

Только когда, уже под влиянием языческих религий, начала создаваться легенда о богочеловеке, в евангелиях Матфея и Луки в описаниях чудесного рождения Иисуса начинает фигурировать Мария. У Матфея эти рассказы менее подробны, чем у Луки: автор третьего евангелия вводит рассказ о благовещении, т. е. о том, как к Марии явился ангел и объявил, что она зачнет от святого духа. Но о дальнейшей жизни Марии в период проповеди Иисуса, во время суда над ним и после казни его в первых трех евангелиях ничего не сказано: мать Иисуса даже не упомянута среди женщин, присутствовавших при распятии. Только в Евангелии от Иоанна Мария, мать Иисуса, оказывается у креста. Иисус поручает ее своему любимому ученику (Иоанну). Этот эпизод явно сочинен автором (или кем-либо из составителей) четвертого евангелия с целью выделить из апостолов Иоанна, от имени которого ведется повествование четвертого евангелия. Вот и все сведения о богородице, которые содержатся в Новом завете. И все-таки культ Марии существует, и торжественно справляются праздники в честь ее рождения и смерти, о которых ни слова нет в боговдохновенных писаниях.

Оказывается, большинство событий из биографии богородицы, по поводу которых установлены церковные праздники, взяты… из апокрифической литературы — литературы, которую сама церковь не рискнула признать священной.

Сказание о детстве Марии

В конце II в., когда появляются евангелия, повествующие о детстве Иисуса, начинают распространяться также и различные фантастические рассказы о его матери. Так как младенца Иисуса с самого рождения его превращали в этих сказках во всесильное божество, то и его мать должна была обладать чудесными свойствами.

Прежде всего, в сказаниях о матери, написанных в дополнение к каноническим евангелиям, описывались ее детские и девичьи годы вплоть до рождения Иисуса. Всячески подчеркивалось, что Мария с самого начала своей жизни была «избранницей» божьей. Наиболее подробный рассказ о детстве Марии содержится в так называемом Евангелии Иакова, или «Истории Иакова о рождении Марии». Она начинается с описания того, как престарелые Иоаким и Анна скорбят о своей бездетности. Иоаким в горе удаляется в пустыню пасти стада, а жена его молит бога послать ей ребенка. Наконец появляется ангел, который сообщает, что у Анны родится дочь. Счастливые родители дают обет посвятить дочь богу.

До трех лет Мария росла дома. В три года во исполнение обета Иоаким отвел Марию в Иерусалимский храм, чтобы она там воспитывалась — на этом эпизоде сказания и основан церковный праздник введения во храм (21 ноября). В храме Мария находилась до двенадцати лет. Сами ангелы приносили пищу и кормили ее: будущая богородица не могла питаться обычной, человеческой пищей, она вкушала небесную, как и многочисленные богини, которые пили только особый напиток— нектар и ели особую пищу — амброзию.

Когда Марии исполнилось двенадцать лет, жрецы храма стали раздумывать, что делать с ней дальше. И тут опять на сцене появляется ангел, который приказал созвать вдовцов, чтобы выбрать хранителя Марии. Когда старики-вдовцы собрались, из посоха, с которым пришел плотник Иосиф, вылетел голубь и сел ему на голову. Иосифу вручили Марию, чтобы он охранял ее девственность.

Далее в Евангелии Иакова рассказывается о том, как Иосиф обнаружил беременность Марии, как их вызвали в храм и заставили пройти испытание «водою ревности». Это был древний обычай, восходивший еще к первобытным временам: людям, подозревавшимся в прелюбодеянии, давали выпить воду, смешанную с грязью. Если они безболезненно, без последствий проглатывали эту жижу, значит, они были невиновны. Естественно, в сказании Иакова Иосиф и Мария легко проходят через испытание.

Заканчивается это сказание описанием рождения Иисуса, причем в основу рассказа положены соответствующие места у Матфея и Луки. Только автору сказания показалось, что в этих евангелиях чудес недостаточно, и он их добавил в изрядном количестве. Так, к только что родившей в пещере Марии приходит женщина, по имени Саломея, которая хочет сама удостовериться в ее девственности. В наказание за неверие у Саломеи отсыхает рука… Но тут опять являются ангелы и велят раскаивавшейся Саломее коснуться новорожденного; она берет его на руки и тут же исцеляется. В Евангелии Иакова, как и в Евангелии Фомы, сверхъестественные свойства Иисуса оказались присущи ему с самого рождения.

Церковники не признали Евангелие Иакова боговдохновенным: оно было явно написано позже четырех, признанных церковью каноническими, и слишком вольно передавало рассказ о рождении Иисуса. Но хотя оно, как и евангелие о детстве Иисуса, считалось апокрифическим, церковь не уничтожала его и не препятствовала его распространению. «История Иакова о рождении Марии» дошла до нас на греческом и сирийском языке, кроме того, существовали эфиопская, армянская, коптская, арабская и даже славянская переработки ее. Такие праздники, как рождество богородицы и введение во храм, основаны только на этом апокрифическом сказании.

Автор, выступающий под именем Иакова, доказывал избранность, благочестие и целомудрие девы Марии. Но он еще не рискнул объявить ее саму божеством — это слишком противоречило учению ранних христиан (восходящему к иудейской религии) о едином, всемогущем и всеблагом боге.

О конце жизни Марии ни в сказании Иакова, ни в других сказаниях вплоть до IV в. ничего не было сказано: Мария не была самостоятельной фигурой в системе христианских догматов.

Но в течение III–IV вв. происходит постепенный процесс обожествления матери Иисуса Христа.

Культы языческих богинь

Чем больше вера в Иисуса переставала быть верой в защитника угнетенных, который вернется на землю и уничтожит социальную несправедливость, тем быстрее шло заимствование христианскими проповедниками языческих представлений и обрядов. Это был более простой и менее опасный путь для привлечения верующих, чем непримиримое учение Откровения Иоанна. А среди языческих культов большую роль играл древний земледельческий культ богини-матери, богини плодородия. Вряд ли можно было найти в Римской империи область, где в той или иной форме не почиталось женское божество. В Греции была Деметра, в Малой Азии — Кибела, в Месопотамии — Иштар, в Египте — Исида…

В первые века империи эти древние верования как бы заново возрождаются, особенно среди сельского населения провинций. Крестьяне на последние гроши ставили посвятительные надписи «великой матери богов», прося у нее и покровительства, и хорошего урожая. Они инстинктивно противопоставляли свои традиционные культы официальной римской религии, и прежде всего обожествлению императоров, поклонение которым было обязательно для всего населения империи. Сохранить хотя бы свой культ, свои древние обряды — в этом выражалась робкая мечта о независимости у крестьян, особенно в тех глубинных районах Малой Азии, Сирии, где сохранились общины, способные поддерживать местные святилища.

Культы женских божеств проникали и в высшие слои римского общества. Старая римская религия со множеством богов, божков и духов, с примитивной обрядностью, восходящей к глубокой древности, не могла больше удовлетворять римлян. Они тоже искали новую религию и ждали божественного спасителя — будь то персидский бог солнца Митра, абстрактный логос гностиков или богиня-прародительница.

За много веков до появления культа богородицы древние египтяне поклонялись Исиде — богине-матери (статуэтка XII в. до н. э.).

Особенно был распространен — даже в Италии — культ египетской богини Исиды, по мифу, жены бога Осириса и матери бога Гора. Она обычно изображалась с младенцем Гором на руках, и это изображение легло в основу позднейших икон и статуй богородицы. Римский писатель II в. Апулей в своей знаменитой повести «Метаморфозы» («Золотой осел») подробно описывает культ Исиды. Герой этого произведения — молодой человек Луций с помощью колдовства превращается в осла. Он претерпевает множество приключений, пока наконец Исида не освобождает его. Она является к Луцию и торжественно объявляет: «Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшая из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие» («Метаморфозы», XI, 5).

Вот такими же свойствами великой богини стали наделять некоторые христиане и Марию: она сливалась в их представлении с могущественными женскими божествами, подобными Исиде, культ которых уходил корнями в самую седую старину.

Спор о божественности Марии

Обожествление Марии далеко не сразу было принято всеми христианами и официально признано церковью. Еще в IV в. между отдельными группами христиан шла борьба по вопросу о том, как относиться к культу девы Марии. Существовала группа противников почитания ее: они считали ее обыкновенной, земной женщиной, которая после чудесного рождения Иисуса (непорочное зачатие в IV в. уже не смели отрицать!) сожительствовала с мужем и имела еще детей, тех самых братьев и сестер Иисуса, которые упомянуты в евангелиях Марка и Матфея. Христиане другой группы, наоборот, поклонялись Марии как божеству: они устраивали в ее честь процессии, молились ей, во имя ее причащались хлебом. Епископ кипрский Епифаний, живший в середине IV в., в сочинении «Панарион» писал о почитателях Марии: «Некоторые безумствующие… стараются ставить ее вместо бога и говорят о ней, увлеченные каким-то безумием и умоповреждением».

Виднейшие руководители церкви, те, которые после признания христианства императорами, по существу, уже диктовали свою волю остальной массе верующих, подошли к этому вопросу с осторожностью. Они не рискнули сразу принять языческое верование, ставившее рядом с богом-отцом и богом-сыном еще и богиню-мать. Сам Епифаний, чьи писания и в последующие времена пользовались большим авторитетом у служителей церкви, следующим образом высказался о культе девы Марии: «Дева не должна быть предметом поклонения: не следует делать ее богом, нельзя приносить жертв во имя ее. В чести да будет Мария, но поклоняться должно отцу и сыну и святому духу. Марии же никто не должен поклоняться… хотя и весьма прекрасна Мария, и свята, и почтенна, но не для поклонения». В данном случае Епифаний выражал точку зрения руководящей церковной верхушки, которая признавала непогрешимость и девственность Марии и в то же время не рисковала еще окончательно обожествить ее.

В доказательство того, что Мария не является основным лицом в христианском культе, Епифаний ссылается на священное писание: «Пусть исследуют писания, и не найдут там сведений ни о смерти Марии, ни о том, умерла ли она, ни о том, что не умерла, ни о том, погребена ли она, ни о том, что не погребена…».

Сказание об успении

Итак, один из столпов церкви IV в., чьи произведения изучались и цитировались последующими церковными писателями, официально заявлял, что он ничего не знает об обстоятельствах смерти Марии; даже неизвестно, где и как была она похоронена. Но как же тогда быть с успением Марии и вознесением ее на небо? Если в священных писаниях об этом ничего нет, откуда же вывела церковь праздники в память этих событий? Только в конце IV в. появилось сочинение анонимного автора «Об успении Марии». В этом сочинении (к нему лучше всего отнести слово «миф» или «сказание») как раз и рассказывалось о последних годах жизни матери Христа, ее смерти, вознесении на небо и воскресении. Не связанный никакими раннехристианскими традициями, автор дал полную волю своему воображению и насовал в свое произведение чудес, пожалуй, даже больше, чем авторы других евангелий-сказок.

По этому сказанию, Мария после распятия Иисуса некоторое время жила в Иерусалиме вместе с апостолом Иоанном, затем переселилась в малоазийский город Эфес, где занималась проповедью христианства. Перед смертью она снова вернулась в Иерусалим, где и умерла. Смерть ее, или успение, сопровождалась разными чудесами: Иисус в сопровождении множества ангелов спустился на сверкающем облаке и принял ее душу. К моменту смерти Марии в Иерусалим собрались апостолы, заранее оповещенные ангелами, только апостол Фома не успел прибыть. Апостолы сами похоронили Марию. На третий день после ее смерти в Иерусалим пришел Фома и захотел посмотреть на тело умершей. Когда апостолы по его просьбе открыли гроб, там никого не оказалось. Вечером, когда ученики Иисуса, собравшись все вместе за столом, обсуждали это событие, «отверзлись небеса» и там показалась Мария: как и ее сын, она воскресла в своем человеческом облике.

Сказание «Об успении Марии» явно подгоняет чудесные события, связанные с ее смертью, под евангельский рассказ о воскрешении Иисуса: там тоже гроб оказался пустым и тоже он во плоти явился своим ученикам. Автор тем самым хотел показать божественность Марии, ее отличие от остальных, пусть самых святых и праведных, последователей христианства.

Утверждение культа Марии

В IV–V вв. культ Марии побеждает, ее уже начинают называть богородицей или богоматерью — выражение, которое обычно применялось к древним языческим богиням плодородия. Впервые это название появилось в трудах епископа города Никомедии Евсевия около середины IV в. Но окончательно это определение Марии было принято только в V в., в 431 г., на соборе (съезде епископов) в городе Эфесе, созванном по решению императора Восточной Римской империи Феодосия II.

Центром почитания Марии стал Эфес, где издавна почиталось женское божество Артемида-Астарта, «матерь богов», богиня плодородия. Как писал один из исследователей происхождения культа Марии, А. Древе, культ древней богини-матери «снова ожил в культе Марии, переменив только имя и получив христианскую окраску»[64].

Праздники в честь богородицы были введены еще позднее; они были приурочены к местным языческим праздникам: рождество богородицы впервые стало отмечаться с VI в., в дни языческих праздников, связанных с началом нового года (на востоке год начинается с сентября); успение — с конца V в. Праздник успения совпадал с празднованием сирийскими крестьянами окончания уборки урожая.

Таким образом, в основу одного из важнейших культов современного христианства, культа богоматери, были положены языческие верования, а все события ее жизни (кроме брака с Иосифом и благовещения, о которых сообщается в Новом завете) описаны в произведениях, самой церковью признанных апокрифами[65].

Пилат и христиане

Среди фантастических сказаний, примыкающих к новозаветной литературе и продолжающих ее, особое место занимают апокрифы, посвященные прокуратору Иудеи Понтию Пилату. Отношение к Пилату было очень важным вопросом христианской пропаганды II–IV вв. Защищая свое учение перед императорами, а в начале IV в. уже подготовляя союз с ними, руководители христианских организаций стремились снять всякую вину за смерть Иисуса с наместника, посланного в Иудею римским правительством. Первоначально — и это видно в канонических евангелиях — Пилат рисовался человеком, вынужденным отдать Иисуса на растерзание иудеям. Его позиция была в какой-то мере пассивной. Но впоследствии и это не удовлетворило церковников. Им было важно показать, что римский чиновник не только не виновен в смерти Иисуса, но в глубине души сочувствовал ему, пытался спасти его, признавая его сыном божьим.

И вот в течение II–IV вв. получило распространение довольно большое количество фальшивок, которые имели своей целью документально доказать сочувствие Пилата Иисусу. Церковники не признавали официально подлинность подобных сочинений, но не препятствовали их переписыванию и даже в случае необходимости цитировали их.

Донесение Пилата

Каким же образом лучше всего было обелить Пилата? Конечно, добыв его собственноручное описание событий в Иудее. И такие описания были созданы. К началу III в. среди христиан ходило в списках поддельное донесение Пилата императору Тиберию (оно до нас не дошло). Позднее было создано письмо Пилата императору Клавдию, царствовавшему уже после того, как Пилат за свою жестокость был отрешен от должности прокуратора, — но авторов фальшивки мало интересовала подлинная хронология. Все донесение написано в христианском стиле: Пилат коротко пересказывает евангельскую легенду, называет Иисуса посланником бога, предсказанным пророками. Во всем, конечно, виноватыми оказались иудеи: «Иудеи видели, как он слепых делал зрячими, прокаженных — чистыми, как он врачевал расслабленных, изгонял из людей демонов, воскрешал даже мертвых, повелевал ветрами, шествовал сухими ногами по волнам морским и совершил много других чудесных знамений (здесь дан перечень всех чудес Иисуса, которые упоминаются в четырех новозаветных евангелиях — автор прямо оттуда и взял их). И так как народ иудейский называл его сыном божьим, то возненавидели его иудейские первосвященники, схватили его и предали его мне. Измышляя ложь на ложь, они сказали, что он волшебник и поступает против их закона»[66]. Дальше в письме рассказывается, что Пилат отдал Иисуса «на усмотрение» иудеев (это самое скользкое место для защитников Пилата, поэтому в письме о решении Пилата говорится только в одной фразе). После воскрешения Иисуса иудеи якобы подкупили стражу, чтобы та обвинила учеников Иисуса в похищении тела, но римские легионеры были столь благородны, что «не могли молчать», — они свидетельствовали о воскрешении. Кончается эта грубая фальшивка словами: «Я доношу тебе обо воем этом, чтобы не распространилась какая-либо ложь и чтобы ты не подумал, что следует верить лживым иудеям».

Евангелие Никодима

Этой подделки ревностным защитникам римских властей показалось мало. Вероятно, в III в. было создано Евангелие Никодима, которое дошло до нас в более поздней латинской рукописи. Первая часть этого евангелия называется «Воспоминание о господе нашем Иисусе Христе и его деяниях, имевших место при Понтии Пилате». Вторая часть, «Сошествие Христа в ад», содержит совершенно фантастический рассказ о путешествии Иисуса в ад, где он схватил сатану и приказал заковать его. Эти две части никак не связаны, между собой; они были, по-видимому, случайно объединены вместе каким-то переписчиком.

Первая часть посвящена подробному, гораздо более подробному, чем в Новом завете, рассказу о суде над Иисусом. Основное внимание уделено допросу Пилатом Иисуса. Автор старательно показывает, как благожелательно прокуратор Иудеи был настроен к Иисусу; он дал возможность высказаться всем людям, которые защищали Иисуса. Когда иудеи, слушая этих свидетелей, «гневались и скрежетали зубами», Пилат говорил им: «Чего вы скрежещете зубами, услышав правду?»[67] Остается неясным только, почему Пилат, выступавший в роли чуть ли не защитника Иисуса, не прибегнул к самой простой мере: своей властью (а власть была у него почти неограниченная) не освободил Иисуса? Здесь у авторов подобных сочинений концы с концами не сходятся, и, чтобы как-то затушевать эту несообразность, они стараются как можно ярче описать неистовство иудеев.

Кульминационным пунктом в рассказе Никодима является описание самого главного чуда, происшедшего во время суда: когда Иисуса ввели на допрос, знамена, которые держали римские легионеры, согнулись и поклонились Иисусу. Автор Евангелия Никодима всячески расцвечивает этот рассказ: знамена кланяются и тогда, когда сами иудеи берутся их держать. Итак, не только римский прокуратор сочувствовал Иисусу, но и римские военные знамена сами собой склонились перед Иисусом. Никакой розни между римлянами и Иисусом не было и не могло быть — вот основная идея Евангелия Никодима.

Созданные слишком поздно по сравнению с литературой, включенной в Новый завет, эти сочинения не могли быть признаны церковью боговдохновенными писаниями апостолов, но они безусловно сыграли свою роль в идеологической подготовке союза церкви с императорской властью. И кто знает, не скрывался ли под именем Никодима какой-нибудь влиятельный епископ Рима, Милана или Лиона — один из тех, что в начале IV' в. вел переговоры с императором Константином об официальном признании христианской религии?

Все эти неканонические евангелия, созданные с конца II по IV в., хотя и не были признаны церковью священными, наложили свой отпечаток на христианскую догматику. Они ярко характеризуют эволюцию христианства, заимствовавшего множество представлений из древних языческих религий и полностью отказавшегося к IV в. от первоначальных демократических идеалов.