Запуск разрешаю! (Сборник)

Эти тупые капиталисты

Самолет летит высоко над заснеженными облаками… Маленький серебристый Як-40 над огромной белой пустыней. Четверть часа назад мы поднялись с мурманского аэродрома, оставив под собой пологие голые сопки.

Пассажиров в салоне международного рейса немного. Несколько моряков, возвращавшихся из плаванья, режиссер Молчанов и я.

Молчанов спит. Его расслабленное грузное тело едва вмещается в откинутом кресле. Серебрящаяся густая шевелюра разметалась по голубой обивке. Аккуратно подстриженная бородка вытянулась по курсу движения. Вдруг что-то его начало тревожить. Дыхание стало неровным, прерывистым. Молчанов просыпается. Хлопает себя по карманам брюк, запускает руку внутрь пиджака. Затем, согнувшись, нащупывает оставленный под креслом портфель. Что-то лихорадочно в нем ищет. Проснувшись окончательно, вскакивает и, сбросив ремни безопасности, устремляется к кабине летчиков. Из-за плотных темно-синих занавесок слышны удары в дверь пилотов и громкий крик:

— Разворачивай! Разворачивай назад!

Его останавливает подоспевшая стюардесса. Но разве ей, молоденькой и хрупкой, унять крупного отечественного режиссера. На шум из кабины вышел кто-то из экипажа. В это трудно сейчас поверить — вышел запросто, без опасений.

— Что произошло? В чем дело, товарищ?

— Деньги. Я деньги забыл, — слышен возбужденный голос.

— Какие деньги? Где?

— В Киркенесе. Во время регистрации бумажник оставил на стойке. Все деньги.

— Ну, товарищ… — мягко упрекнул пилот, собираясь вернуться в кабину. — Ну вы даете…

— Высадите в Мурманске, — придерживает его за рукав режиссер, — а я оттуда в Киркенес на машине…

— Это вам, что? Такси? Лариса, следите за порядком.

Из-за ширмы Молчанова выводит стюардесса Лариса. Возвращает пассажира обратно в кресло.

— Я деньги забыл в Киркенесе, — сообщает он мне.

— Слышал, — говорю, — как ты убивался.

— Твои-то целы?

— При мне, — хлопаю по кожаной груди. — Видишь, даже куртку не снимаю.

Молчанова это не успокоило. Уткнулся в переднее кресло, обхватив голову руками.

Подошел второй пилот. Начал подбадривать: «Мы пытаемся связаться с Киркенесом. Пока не отвечают. Теперь пробуем через мурманского диспетчера. Сколько денег было?»

— Много, — говорит Молчанов. Чуть тише называет сумму. — В черном портмоне.

— Долларов?

— Нет, крон.

Летчик прикинул сумму в долларах США. Мало? Много? По лицу не понять.

— Ладно, — обнадежил, — попробуем связаться.

Две недели назад мы с Молчановым вылетели в Норвегию. Первый раз за границу. В капстрану! До этого принимали норвежских телевизионщиков. Они снимали фильм о нашем городе. Интересовались обычаями, природой, архитектурой. Мы с режиссером помогали коллегам. Показали лучшие точки для съемок. Познакомили с интересными людьми. Угощали у себя дома. В общем, понравились друг другу. За день до отъезда иностранцы пригласили к себе в Норвегию.

— Это невозможно, — поблагодарив, честно сказали мы.

— Why not?

— Пока не съездят товарищи из обкома, исполкома, прочее руководство, нас никто не выпустит.

— Мы будем думать, — пообещали коллеги.

— Подумайте, — без энтузиазма отвечали мы и через месяц забыли о безнадежном деле.

— Надо же, не обманули! — как-то, вбежав в павильон, радостно сообщил Молчанов.

— Раз-два, раз-два, — я проверяю микрофоны. Готовлюсь вести передачу «Прогресс» о модернизации чего-то в лесу. — Раз-два. СевНИИ изобрел новые снегоступы. Раз-два… и пескоразбрасыватель. Как слышно?

— Пришел от норвегов вызов на два лица!

— Уверен, что лица не наши, — говорю. — Раз-два, раз-два.

— Приглашают нас с тобой!

— До эфира пять минут. Внимательней в павильоне! — кричат с режиссерского пульта по громкой связи.

— Кто ж нас отпустит? Сам подумай.

— Правильно мыслишь, — сбавил голос Молчанов, — я все выяснил. Бодяга тянется уже месяц.

— Какая бодяга?

— Ну, переписка с норвегами. Мне Лариска сказала (Лариса Павловна — секретарша председателя). Говорит: «Руководство желало посетить заграницу с товарищами из обкома, но норвежцы заартачились». Оказалось, стойкие ребята. Уперлись рогом. Сказали, примут вначале нас с тобой, а затем начальство. Так что готовься. Я все узнал, через месяц едем.

— Вот это прогресс в лесном хозяйстве! Тьфу-тьфу-тьфу! — чтоб не сглазить, вместе барабаним по деревянной столешнице.

— Кончайте бить по столу! — заорали с режиссерского пульта. — Микрофоны уже включены. Вы что, обалдели?

Пришлось отойти в сторону. Молчанову не терпелось тут же обсудить детали.

— Вояж должен быть максимально полезным, — сказал он.

— Разумеется, — соглашаюсь я.

— Подойдем к этому серьезно.

— Что ты имеешь в виду?

— Сделаем бизнес. Используем шанс на все сто.

— Понятно, — говорю, — наберем водки. Там поменяем на что-нибудь… Здесь продадим…

— Купим еще больше водки, — передразнил Молчанов. — Мелко плаваешь, Серж, — лицо режиссера посерьезнело.

— Есть идея — организовать совместное предприятие. Слышал, как Абрамчик внезапно поднялся? (Был у нас общий знакомый, талантливый капитан угрозыска.)

— Поднялся? Разбогател, что ли? Говори по-русски.

— Что же еще?

— Каким образом? Неужели, — говорю, — подался в ГАИ? Он же матерый сыскарь.

— Был милиционер, — сказал Молчанов, — а стал миллионер. Полгода как уволился. Взял кредит, закупил вагон пиломатериалов и отправился с ними на Украину. Там поменял доски на вагон сахара.

— Нагнал самогонки…

— Подожди ты. Вернулся. Погнал вагон в область. Там сахара года два не видели. Начал менять у аборигенов песок на ягоды. По-честному: килограмм на килограмм. Затоварился клюквой, морошкой, черникой, брусникой и продал все это финнам. Что в сухом остатке?

— Долги и бега. Что еще? Дай хотя бы дочитать сценарий…

— Ошибаешься. Вернул кредит и рассчитался с банком — раз, — начал загибать пальцы Молчанов. — Однокомнатная квартира вместо милицейской общаги — два. И почти новенькая «Вольво-740» в гараже — три.

— Да ну?

— Нуда.

— Надо подумать, — говорю, пытаясь сосредоточиться на тексте.

— И чего? — не уходит Молчанов.

— В смысле?

— Чего мы здесь стоим?

— А-а, — листаю последние страницы.

— Поехали к Абрамчику!

— Разумеется, — дочитываю сценарий.

— Пусть научит, как заняться делом. Не век же вкалывать за копейки. Поехали!

— Извини, у меня тут одно дельце.

— Кончайте базар. Внимание! — вновь закричали с пульта. — Даем обратный отсчет. Где ведущий программы?

— Как всегда, на месте, — отвечаю в микрофон. — Последнюю отведу, — шепчу Молчанову, — и все. Иди же. У меня — эфир.

Через неделю Молчанов организовал встречу с Абрамчиком.

— Йес, — подтвердил бывший милиционер слухи о своем внезапном обогащении. — Все так и было. Приятель из Мурманска научил. Я рискнул и не ошибся. И вы не дрейфьте, мужики. Вот я из органов ушел…

— И как?

— Жалею, конечно. Что поздно. Сейчас такое время. Перестроечное. Надо ковать железо быстро. Только вот что, — голос Абрамчика сделался официальным, — договоримся сразу. Эту тему я застолбил.

— Какую?

— Ягоды. В будущем году открою пункты для сдатчиков во всех райцентрах. Вас в партнеры…

— Мы согласны.

— Не приглашаю.

— Понятно, — говорим.

Ягоды, значит, не трогать. Ладно, пусть Абрамчик занимается. Будем искать свой путь в искусстве.

— Может, возьмемся за грибы? — наугад предложил Молчанов. За границей в лесах, поди, ничего нету.

— Естественно, — говорю, — откуда. Неспроста вагон ягод у Абрамчика оторвали с колесами. Там же капитализм. Истощение ресурсов.

— Последняя стадия, — добавляет Молчанов.

— А ягоды, грибы растут даром. Не надо сеять, ухаживать, выращивать. Вся прибавочная стоимость твоя. Помнишь старика Маркса? — спрашиваю.

— А как же.

— Почему ж капиталистам не захапать бесхозное добро?

— Логично, — отвечает Молчанов.

— Думаю, там не только ягодники изведены. Грибницы давно порушены.

— Порушены? Да выдраны с корнями! В лесах — пустыня.

— У них же — все на потребу, — говорю.

— Ничего святого, — соглашается Молчанов.

Короче, остановились на грибах. С трудом достали редкие в то время методички по бизнесу. Почитали (новое дело все же). Из теории выходило, что надо провести маркетинговые исследования. «Не проблема» — кажется, так отвечают настоящие бизнесмены на любые вызовы рынка.

В ближайшие выходные отправились в лес. Полдня скитались по замшелым валежникам и топким болотам. Собирали будущий экспорт. Молчанов набрал полкорзинки. У меня — чуть меньше ведра. Всё ссыпали в одну кучу. Отдышались, прикинули — бизнес непростой. Ох непростой. Но попробовать можно. Надо же с чего-то начинать. Почему не с грибов?

За месяц одолели все процедуры увязок и согласований. Оформили паспорта, купили билеты, собрали вещички.

Весьма кстати в это время открылось авиасообщение между нашим городом и норвежским Киркенесом. Теперь мы могли лететь в Скандинавию с короткой дозаправкой в Мурманске. Практически напрямую. Более того, нам выпала честь быть первыми авиапассажирами международного рейса.

Но об этом мы узнали не сразу.

Чтобы оформить командировку, взяли с собой исходные материалы незаконченного фильма. В общем, «направлены», как было сказано в приказе, «по обмену опытом и для монтажа…».

Знакомый шеф норвежской телекомпании Ренинг Свенсон в официальном приглашении обещал все устроить: встретить, поселить, дать студию с монтажным оборудованием, развлечь и даже выписать какой-то гонорар. В общем, ждали нас четырнадцать дней жизни в развитом капитализме, а затем, что самое важное, крупный международный (нет — трансконтинентальный!) грибной бизнес. За это и выпили, оторвавшись от земли.

— За грибы!

Сначала в целом. Потом за белые, подосиновики, подберезовики, рыжики, маслята…

— А за грузди?

— Ну, за грузди. За грузди обязательно!

Затем подошла стюардесса. Сделала замечание. За стюардессу, естес-с-с-твен-но, пили стоя.

В самолете было несколько пассажиров. В Мурманске они вышли. И оказалось, что в Норвегию летим мы вдвоем с Молчановым. Пока самолет ждал дозаправки, нас пригласили в отделение транспортной милиции. Затем там же появились встревоженные сотрудники аэропорта. Культурно и вежливо попросили не усугублять.

— А в чем дело, товарищи?

Объяснили, что в Киркенесе намечается большое торжество, посвященное открытию новой авиалинии. И у руководства есть серьезные опасения, можем ли мы достойно представлять настоящих советских пассажиров.

— Предупреждать надо, — говорю. — Мы бы готовились как-то по-другому.

— Передайте вашему руководству, что лично я не могу пр-пр-дставлять, — вдруг заявил Молчанов и сделал так: — Фр-фр-ффр. — Я не могу взять на себя такую ответственность — фр-фр-ффр. — Затем он принял позу крупного бизнесмена, глубоко затянулся «Примой», выпустил пару колец и сказал дурным голосом избалованного миллионера: «Отвезите меня на авто».

Сотрудники аэропорта начали консультироваться с начальством по телефону.

— Оно и к лучшему, — неожиданно согласилось руководство. — Отвезем. Благодарим за понимание.

И оказалось, что в Норвегию лечу я один.

Сознательного Молчанова администрация обещала доставить в Киркенес сегодня же, автомобилем.

Прощаясь, режиссер попросил меня выгрузить его чемодан с пленками в Киркенесе.

— И не уезжай без меня, понял? А то, — он сделал козу и игриво ткнул мне в бок, — забодаю, забодаю, забодаю…

— Догоним ваш самолет на машине, — пообещала администрация.

— Хочу, чтоб перегнали, — заявил Молчанов служащему в форме. — А то забодаю, забодаю, забодаю…

«И чего, — думаю, — задержали человека. Главное, все помнит. Шутит. Про чемодан десять раз повторил. Сообразил неплохо насчет авто. И вообще. Кто здесь нетрезвый? Да вы нас в Воркуте в прошлом году не видели».

Ого! В Киркенесе цветы, музыка. На здании аэропорта транспарант: «Добро пожаловать, русские друзья!»

Новый рейс все же. А я как-никак первый воздушный гость. И, главное, единственный. Языка не знаю, что делать — не понимаю. Хорошо, что норвежцы на плохом русском объяснили, куда двигаться. Думаю, специально выучили несколько фраз к нашему приезду. Получилось, что к моему.

Служащие помогли с вещами. Поднесли два чемодана: мой небольшой и огромный пластмассовый Молчанова.

— Что там? — спросил его перед отлетом. — Тяжеленный.

— Да так, — говорит, — материал для монтажа. Кассеты.

На паспортном контроле битком народу. Администрация с цветами. Журналисты направляют камеры и микрофоны. Кричат из-за ограждений, не дожидаясь завершения технической процедуры.

— Здравствуйте. Как долетели? — слышу перевод.

— Хорошо, — говорю, прикидывая, где здесь туалет.

— Цель вашего приезда?

— Культурная, — отвечаю, стараясь глубоко не дышать на пограничника. Он долго изучает удостоверение личности.

— А конкретно?

— Будем заниматься совместным творчеством с норвежскими коллегами.

— То есть? Что вы планируете делать?

— Собираемся снимать и монтировать фильм.

— О чем?

— Документы в порядке, — говорит пограничник по-русски, — присмотревшись внимательней, тихо добавляет: — Туалет направо.

— О чем фильм?

— О крепнущих культурных связях норвежского и советского народов, — говорю.

— Нельзя ли конкретней?

— Как, еще конкретней? — к горлу подступает резкая тошнота. С усилием делаю вдох. Выкладываю все, что слышал в репортажах наших корреспондентов о прибытии советской интеллигенции в зарубежные государства. — Мы соседи. Лучшее, что есть в наших традициях, мы должны передавать друг другу.

— То есть?

— В совместных творческих поисках будем находить путь к взаимопониманию.

— О господи. Сплошная чушь, — сказал какой-то корреспондент по-русски. — Вы правильно его переводите?

— В вашей стране к власти пришел Горбачев. Будущее СССР социалистическое или капиталистическое. Как вы считаете? Какое?

— Светлое, какое еще.

Ну, думаю, все. Теперь стошнит.

— В чем ваша миссия?

— В этом наша высокая миссия художников, — направляюсь в сторону туалета. — В этом наше творческое предназначение.

Чувствую, снизу подпирает. Еще пару вопросов — и запросто могу испортить дорогие заморские микрофоны. Пытаюсь двигаться дальше. О боже, еще какая-то проверка.

У вставшего на пути таможенника интересы оказались более приземленными:

— Наркотики, оружие, фодка есть? — мягко уточнил он, стараясь не нарушить доверительную, праздничную атмосферу. Таможенное начальство приветливо улыбнулось. Репортеры притихли. Как-никак особый пассажир.

— Есть, — говорю тихо, — немного водки.

— Пожалуйста, сколько бутылок?

Открываю чемодан, показываю.

— Четыре.

— Можно дфе, — любезно говорит таможенник и смотрит на руководство. Те кивают — «пропусти».

— Пожалуйста, можно закрыфать чемодан.

Закрываю.

— А в этом, — показывает на объемный багаж Молчанова, — фодка тоже есть?

— Не знаю.

— Это фаш чемодан?

— Мой.

— Фодка?

— Не знаю. Не я упаковывал.

— Кто же?

— Жена, дочь…

— Пожалуйста, откройте.

Открываю и тут же захлопываю крышку. Мать честная! Родной город остался без спиртного. Таможенник обалдевшими глазами смотрит на начальство. Корреспонденты, почуяв жареное, еще ближе поднесли осветительные лампы. Нацелили на чемодан камеры и фотоаппараты.

Открывать? Пересчитывать? — глазами спрашивает таможенник руководство. Те опускают головы, давая понять: не стоит. Рядом дипломаты, чиновники, высокопоставленные гости. Впереди начало деловых отношений. Восстановление дружественных связей. Не надо.

Таможенник сам помогает мне защелкнуть замки.

— Спиртное можно дфе бутылки, — недовольно твердит он, давая понять, что при других обстоятельствах ни за что бы не пропустил. — Идите, пожалуйста.

Наконец, встретились с Ренингом. Он стоял позади официальных лиц, дожидаясь окончания торжественной церемонии. Обнялись. Сунул ему часть букетов и чемодан.

— Где господин Молчанов? — обеспокоенно спросил он. С ним что-то случилось?

— Ничего страшного. Должны доставить машиной.

— Доставить? Он что, груз?

— Не совсем. Думаю, фифти-фифти.

Объяснил ситуацию. Часа три пришлось ждать. Молчанова доставили до границы на милицейском уазике. Почти трезвого. Пропустили через контроль и таможню. Все устроилось. Поехали.

Какая красота. Ровное темно-серебристое шоссе. Без ям, с хорошей разметкой. Мчимся на немыслимой у нас скорости. Вдоль дороги мелькают какие-то небольшие камни. Аккуратные, красные, бурые, желто-коричневые, похожие на шляпки грибов. Я толкаю Молчанова в бок. Мы долго вместе всматриваемся в мельтешение цветных кружочков. Наконец, просим Ренинга остановить машину. Он припарковался не сразу. Остановился после разрешающего знака. Выходим — мама родная, кажется, мы не ошиблись в худших своих подозрениях. Вдоль шоссе и далее везде — полно грибов. Подосиновиков, подберезовиков, моховиков. Такого я еще не видел. Кажется, вся твердь земная до самого горизонта усеяна грибами. С кислыми минами возвращаемся обратно. Ренинг не понимает, что нас так расстроило. Молчим. Только когда автомобиль остановился у дачи Ренинга и мы направились к дому по дорожке, окруженной разноцветными шляпками, спрашиваем:

— Ренинг, почему никто не собирает грибы?

— А зачем?

— Их можно варить, солить, жарить. Можно насушить, а зимой приготовить грибные соусы или грибовницу.

— Что это?

— Грибной суп.

— В магазине полно грибов, — просто отвечает Ренинг. — И соленых, и маринованных, и свежих. А уж соусов — десятки видов. У нас никто не собирает грибы. Разве только олени. Всё можно купить в магазине.

— Накрылся бизнес, — тихо сокрушается Молчанов. — Будто ногой дали под дых.

— Да, — говорю, — зря приперлись.

У Ренинга отличная двухэтажная дача из оцилиндрованного бруса. На первом этаже кухня, гостиная, рабочий кабинет, туалет, душ, несколько кладовых. На втором — три спальни и еще что-то.

Вид из окон изумительный. Мы сидим в гостиной, цедим пиво, закусываем вяленой олениной. Через огромные панорамные стекла видим изумрудный газон, тихую гладь залива, могучие скалы в туманной дымке. Молчанов задумчив. Он никак не может отойти от внезапного удара, нанесенного коварным империализмом. Мысли его продолжают работу в одном направлении.

— Может быть, откроем что-нибудь другое? Типа экологической рыбалки, — наконец тихо говорит он.

— Хотите порыбачить? — переспросил Ренинг, доставая из гигантского холодильника очередную упаковку пива. Он неплохо говорил по-русски. Все понимал. — У нас отличная рыбалка. Сейчас убедитесь. Смотрите, — показал он в окно.

К воде нервной, отрывистой походкой спускался какой-то человек. В оранжевых сапогах, куртке ярко-красного цвета, фетровой шляпе и с коротким удилищем в руке. За ним спешила женщина с ведром. За ней, осторожно ступая на камни, лениво двигалась собака.

— Смотрите, — говорит Ренинг, — это немец. Сейчас опять будет смешно. Я уже два дня наблюдаю.

Смотрим. Немец подошел к воде, быстро отмотал леску и резким движением закинул блесну. Потом еще и еще раз. С третьей попытки удилище напряглось, затем сильно изогнулось. Кажется, попался неплохой экземпляр. Немец стал быстро наматывать леску. Затем несколько раз ослаблял ее и подматывал снова. Наконец, он вытащил на берег довольно крупную рыбину. Она заплескалась на камнях, сверкая чешуей в отблесках вечернего солнца.

— Ого, килограмма три, не меньше, — удивился Молчанов.

Немец отцепил рыбину. Небрежно отбросил в сторону.

Жена подобрала и затолкала добычу в ведро. Но рыбак выхватил и швырнул улов подальше.

Он вновь закинул блесну и сразу же удачно. Через пару минут у его ног трепыхалось несколько увесистых экземпляров. Немец был явно недоволен. Даже собака не проявляла никакого интереса к добыче. После четвертой удачной подсечки немец что-то начал выговаривать жене. Затем пнул ногой ведро, бросил спиннинг и пошел обратно. Жена столкнула улов в воду. Подобрала снасти, ведро и увязалась за мужем. За ними, рыча и чертыхаясь, поплелась собака. Ренинг смеялся:

— Я вам говорил…

Ничего не понимаем.

— Это Курт. Мы с ним вчера познакомились. На рыбалку он приехал из Германии. В рекламе обещали хороший лов семги. А ему попадается только сайда. Сейчас опять пойдет разбираться в местную туристическую компанию. Понимаете?

— Рыба, что ли, несъедобная?

— Сайда? Почему же?

— Тогда в чем дело?

— Он хотел семгу, — терпеливо начал объяснять Ренинг. — Пусть маленькую, но семгу. А не большую сайду. Понимаете?

Мы этого не понимали. То есть начали догадываться, что с приглашением иностранцев на рыбалку в Россию тоже может не сложиться.

— Ничего, — позже, уже ночью, сказал Молчанов. — Чего-то же у них нет. Как думаешь, Серж?

— Естественно, — все менее уверенно соглашался я. — Разберемся, где загнивает.

На следующий день Ренинг отвез нас в небольшой городишко на севере Норвегии. Что-то вроде нашего Нарьян-Мара. Только компактней, современней и гораздо чище. Поселили в уютном коттедже на берегу озера, неподалеку от телецентра. Он-то и поразил больше всего.

Небольшая студия, как оказалось, была напичкана огромным количеством современной техники. Новенькие камеры «Бетакам», два вместительных павильона, несколько аппаратных для монтажа. Сотрудники ходили в удобных фирменных полуспортивных костюмах. Некоторые лежали в кабинетах на мягких ковровых покрытиях. На полу перед ними стояли мониторы с клавиатурой. На кухне в металлических термосах томился горячий кофе. В бесплатном буфете печенье, крекеры, орешки. В холодильнике — бутерброды. В автомате — холодное пиво. Нас сразу предупредили, что оно за деньги. Внизу сауна с небольшим бассейном. Заглянули. В разгар рабочего времени там плескались какие-то девицы. На стульях — небрежно брошенная телевизионная форма. Мы ходили с открытыми ртами, то и дело протирая глаза. Закончив осмотр студии, подавленные, вернулись в директорский кабинет. Он ничем не отличался от комнат рядовых сотрудников. Открытая настежь дверь, стандартный набор мебели, компьютер, пара мониторов. Все просто и функционально. Как и остальные сотрудники, директор носил фирменный полуспортивный костюм. Держался по-свойски, без руководящего чванства.

— Понравилось? — спросил через ассистента, изучавшего русский.

— Нет, — говорим.

— Почему? — брови удивленно взметнулись.

— Здесь невозможно работать.

— Вот как?

— Сауна, пиво, девочки… Всюду диваны, мягкие кресла…

— Так и мучаемся, — улыбнулся директор. — Какие есть пожелания?

— Нам бы монтажера, — говорит Молчанов.

— Зачем? Можете работать сами. Выделим аппаратную.

— Нет, с вашей техникой не разобраться.

— Не проблема, — директор нажимает кнопочку и приглашает кого-то в кабинет.

Заходит молоденькая девушка, спортивная, ладная. Весело улыбается.

— Знакомьтесь, Эрика, — говорит директор. — Она поможет с монтажом.

— С удовольствием с вами поработаю, — улыбается Эрика, пожимая нам руки. Ладонь у нее маленькая, сухая, крепкая. — Составьте удобный для вас график на неделю. Потом обсудим. Я могу идти?

Еще раз улыбнувшись, Эрика вышла.

— Что еще?

— Надо бы доснять несколько планов на натуре. Природу, лес, фиорды, — осторожно начал Молчанов. — Как у вас…

— Нужен оператор?

— Да.

Директор вновь нажал кнопку. Появилась Эрика.

— Эрика, помоги коллегам выполнить съемки на натуре. Эрика — прекрасный оператор, — повернувшись к нам, сказал директор.

Эрика улыбнулась:

— С удовольствием. Только заранее спланируйте время.

Дружески кивнув, она снова вышла.

— Что еще? Не стесняйтесь.

— Потребуется еще звукорежиссер и осветитель, — говорю. — Мне надо начитать текст и сделать пару стендапов.

Директор вновь нажал кнопочку — появилась Эрика.

— Чем еще могу помочь? — улыбается.

— Эрика поставит свет и запишет звук, — сказал директор. — Она прекрасный специалист. Качеством вы будете довольны.

— Без проблем, — соглашается Эрика. Она так и не расставалась с улыбкой.

— Что еще? — после ухода Эрики спросил директор.

— Автомобиль.

— Пожалуйста. У вас есть права?

— Лучше с шофером, — обнаглели мы.

— Джип устроит?

— Более чем.

— Пригласить водителя? — улыбнулся директор. — Или дадим Эрике немного поработать?

В конце беседы директор поинтересовался, не будем ли мы против, если за время командировки нам немножечко заплатят? «Мы знаем, что для вас здесь все очень дорого».

Мы начали категорически возражать. То есть, немедленно согласились.

Вечером — еще одно потрясение. Директор выдал нам ключи от телестудии:

— Можете работать и ночью, если потребуется.

Мы онемели.

Десять лет я не мог войти в родной телецентр без пропуска. Хотя ведущие телепрограмм были известными людьми. На улице меня узнавали. За столик в ресторанах и кафе то и дело подсаживались благодарные телезрители. Мои программы ценили даже сотрудники нашей охраны. Но мы не могли пройти в студию без бумажки с фотографией.

— Это я, — говорил я вахтерам, — я.

— Мы знаем, что это вы. Но где пропуск?

— Я тут работаю. Мне надо срочно.

— Мы тоже здесь не просто так. Не положено! Отойдите в сторону!

Приходилось возвращаться домой за пропуском. За утрату красной корочки с черным тиснением «Телерадиокомитет» могли лишить премии или того хуже.

А здесь — оборудования на миллионы долларов. И, пожалуйста, вам ключи. Работайте. Пользуйтесь. И никаких пропусков. Что самое противное — в нас так въелась многолетняя советская подозрительность, что мы с Молчановым внутренне такого поведения норвежских коллег не одобряли. Ну совсем не одобряли.

— Как так? — хотелось крикнуть этим простофилям. — А вдруг… А что если…

— Не, они ненормальные, — резюмировал дневные впечатления Молчанов.

Мы лежим в мягких постелях на втором этаже выделенного нам коттеджа. Стены обиты деревянными панелями. Обработка дерева идеальная, полы без трещинки. Внизу остатки ужина. Холодильник доверху забит едой — презент от коллег…

— Пропаганда. Пыль в глаза пускают, — в который раз выражает смутные сомнения Молчанов.

— Ясное дело — неспроста.

— Завтра скажут, что техника сломалась или монтажная занята.

— Как ее, — говорю, — Эрика заболела.

— А девчонка ничего.

— Ничего.

— Жалко, если заболеет.

— Да-а. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Молчанов натянул на голову одеяло. — Будем ждать подвоха.

— Да-а.

Невероятно! За всю неделю мы ни разу не отклонились от первоначального графика съемок и монтажа.

С Эрикой работалось легко и просто. Мы почти не употребляли спиртное. Не хватало времени. Из-за плотного графика каждый день надлежало быть в форме. Привезенную водку раздарили сотрудникам компании. Фильм, который у нас монтировался бы месяц, мы сделали за семь дней. И это с дополнительными съемками и озвучанием!

Каждый день перед сном Молчанов грезил:

— Представляешь. Нам бы такую видеокамеру, монтажную. Все это в Россию.

— Да, — говорю, — чтоб можно было загрузить в машину и рвануть в любое время без предварительных заявок, без цензоров, без руководящей и направляющей… Мы бы такое кино сняли!

Мы лежим и представляем, какое замечательное кино можно снять с такой фантастической техникой.

— Серж, — мечтательно интересуется Молчанов, — у тебя имеется свободная камера и джип «Ленд Ровер»?

Засыпая, я почему-то вспомнил Толика, моего приятеля по одесскому институту. Мы стоим в очереди возле Дворца спорта на улице Шевченко. Скоро на гастроли приезжает ансамбль «Веселые ребята». Еще с вечера за билетами у касс выстраивается длинная очередь. Ледяной январский пронизывающий ветер. Толик замерз, посинел. Скачет на месте, пытаясь согреться. Я отхожу в сторону, чтобы покурить. Толик приближается ко мне и спрашивает:

— Ты замерз?

— Замерз.

— И у меня зуб на зуб не попадает.

— Серж, можно вопрос?

— Валяй.

— У тебя, извиняюсь, есть кальсоны?

— Нет, — отвечаю.

— У меня тоже, — задумчиво говорит Толик и возвращается в очередь.

Утром приезжаем в общагу. Идем в душ, чтобы согреться. Окоченевшими пальцами Толик с трудом снимает брюки. Вся кожа в пупырышках. Ноги фиолетовые. Мать честная!

— Толик, так у тебя и трусов нет?!

— Что значит нет, — возмущается Толик. — Просто я их вчера постирал. Еще сохнут.

— Серж, я извиняюсь, есть у тебя джип «Ленд Ровер»? — сквозь сон доносится голос Молчанова.

После окончания работ у нас в запасе несколько свободных дней. Решили использовать их для изучения возможного бизнеса. Что мы с неудовольствием обнаружили: в окрестностях поселка, в двухстах метрах от крайних домов, полно черники, голубики, морошки. В болотцах наливалась соком отборная клюква. Брусника томилась в ожидании сборщиков ягод. Грибов — уйма. И ни одного (ни одного!) охотника за дарами природы.

Два оленя, два пожирателя грибов, вскоре начали бродить в окрестных лесах. С огромными коричневыми торбами они шлёндали по близлежащим перелескам и рощам. В светлые, будто молочные, ночи их часто видели местные жители. Два крупных самца, два русских лося — я и Молчанов. Мы жарили, парили, варили и тут же съедали грибы в огромных количествах. Во-первых, вкусно. Во-вторых, и главное — не надо тратиться на продукты. Как-то обнаружили в доме старый, испорченный электрогриль. Отремонтировали, приспособили и насушили за несколько дней по две вместительных наволочки боровиков. И все это без многочасовых поездок за город, без тряски в душных вагонах, без сна на заиндевевшей траве, без преодоления торфяников и буреломов, без обязательного физического надрыва. По грибы в домашних тапочках — фантастика!

Окончательно нас добило огромное количество живых существ в тех лесах: часто встречались зайцы, лисицы, ежи, и даже несколько лосих с телятами попадались на глаза. Глухари иногда шуршали над головой, тетерева пугали неожиданным взлетом. Такого изобилия дичи ни за что не встретить в наших почти безжизненных лесах. Еще одно невероятное зрелище. Как-то во время съемок в центре поселка под деревянным мостом мы заметили необычные темные поленья метровой длины. Они вяло шевелились и нехотя двигали хвостами, оставаясь на глубине. Шевелящиеся древесные стволы! Поленья, избегающие солнца!

— Мать честная, да это же семга! Семга! — закричали мы.

— Эрика, смотри, семга!

— Да, семга, — спокойно ответила Эрика, даже не взглянув с моста. — А что там должно быть, по-вашему?

Мы осмотрелись. Где люди? Ау? Где мужики с вилами и сетями? Бабы с корзинами и мешками? Пацаны с камнями и динамитом? Ну хоть бы кто остановился!

— Дикие люди, — возмущался Молчанов, сбегая к реке (против инстинкта не попрешь), — тупые капиталисты! Им лень наклониться, схватить и вытащить за жабры вот эту вот толстую, жирную, вкусную красную рыбу. — Рискуя свалиться, Молчанов завис над рекой.

— Никакой инициативы, — соглашаюсь я. — Полная атрофия чувств.

— Загнивающий капитализм!

— Все, как предсказывали классики.

— Ну полный упадок! — кричал снизу Молчанов. Рыба даже не пыталась отплыть в сторону. — Нет, я определенно здесь рехнусь.

— А между тем, сэр, еще одна страничка нашего бизнес- плана окончательно зачеркнута суровой рукой капиталистической действительности, — кричал я с моста.

— Ты о чем, сэр?

— Семужьей рыбалкой однозначно к нам не заманить.

— Согласен. Ни хрена не поедут, сэр! — отвечал снизу Молчанов.

С доисторическим азартом он пытался клюкой поддеть жирную заморскую рыбину за серебристое брюхо.

Несолоно хлебавши собираемся в обратный путь. Фильм готов, а вот с бизнесом абсолютная неясность.

В освободившиеся из-под водки чемоданы заталкиваем наволочки с сушеными подосиновиками и боровиками.

— Слушай, а с этим лешьим мясом дело все-таки может пойти, — вдруг задумчиво произносит Молчанов.

— О чем ты говоришь, — отмахиваюсь я. — Грех смеяться над бедными людьми.

— Почем у нас грибы на рынке? — не унимается Молчанов.

— Тебе зачем? На зиму мы с головой обеспечены.

— А сколько может стоить доставка, например, вагона грибов из Норвегии в Россию?

— Так, так, так, — наконец до меня стало доходить.

Мы присели возле открытых чемоданов. Прикинули. Наклевывались интересные варианты. В общем, по возвращении надо будет все хорошенько обдумать…

На прощание в бухгалтерии нам выдали по пачке крон. Директор студии извинился. «У нас скромный бюджет и небольшие возможности». В уме мы быстренько перевели кроны в рубли. Получалось, нам вручили годовую зарплату!

— Слушай, — по дороге в аэропорт выдохнул потрясенный свалившимся богатством Молчанов, — а зачем нам грибы? С такими деньжищами лично я намерен остаться в искусстве. А ты?

Рановато, конечно, он это сказал. В тот же день свою долю Молчанов по рассеянности забыл в аэропорту. Хотя, строго говоря, в этом была и моя доля вины.

На таможне снова довелось понервничать.

Служащий меня узнал. Тут же спросил:

— Фодки нет?

— Нет, — улыбнулся я и широко распахнул чемодан.

— А это что? — у таможенника снова, как при первой нашей встрече, округлились глаза.

Рядом с грибами я упаковал три пластиковые двухлитровые канистрочки. Они были невесомыми, чистыми и пустыми. В них мы с Молчановым покупали жидкий брусничный концентрат. Его разводили водой из-под крана. Получался отличный морс. Три пустые канистры с широкими удобными горлышками я решил взять с собой. Это сейчас пластиковых бутылок — горы на каждой свалке. А раньше таких и не видывали. Думаю, пригодятся. Буду возить в них с Украины повидло. Вишневое, грушевое, абрикосовое. Можно варенье, самогон, мед. А то таскаешь через всю страну мутные трехлитровые банки. И тяжело, и непрактично. А тут — легкая, удобная, прозрачная бесплатная тара.

— Зачем фам пустые емкости? — спрашивает таможня.

— Надо, — говорю.

— Фы можете объяснить, что в них?

— В пустых канистрах?

— Да.

— В которых ничего нет?

— Да, так.

— А вы как думаете?

— Думаю, они не дейстфительно пусты.

Разговор принимал шизофреническую окраску. Откуда-то срочно явился переводчик. Энергичный и шустрый:

— Что в канистрах?

— Говорю вам — ничего. — Объяснять, что в СССР нет пластмассовой тары, как-то, думаю, унизительно и непатриотично.

— Фы еще тогда показались мне сомнительным человеком, — напоминает таможня.

— Когда это? — не понял переводчик.

— Да перевез он недавно через границу ящик водки, — объяснил Молчанов. — Подумаешь.

— А-а.

— Сейчас мои потозрения усилились, — сказал таможенник. — Они не пустые.

— Давайте отвинчу крышку, — говорю. — Посмотрим.

— Не прикасайтесь, — рука в белой перчатке легла на чемодан.

Таможенник что-то начал объяснять переводчику.

— Он хочет вызвать экспертов, — коротко перевел тот.

Потом они долго куда-то звонили. Наконец явились какие-то люди в голубых халатах. Взяли мой чемодан с грибами и пустыми канистрами. Куда-то отнесли, предварительно натянув резиновые перчатки. Через час вернули чемодан, рядом поставили канистры. Сказали что-то таможеннику, развели руками и извинились. Помню немое удивление таможни: «Эти странные, загадочные русские зачем-то вывозят из страны пустую тару. Наверное, взяли откуда-то пробы воздуха. Думают, опять перехитрили. Не вышло». Чтобы хоть как-то досадить, признается язвительно:

— Мы продули фаши бутылки.

— Вот как? — Я делаю огорченное лицо: задание сорвано, все пропало, предстоит трудное объяснение с Центром. И все же складываю канистры обратно в чемодан.

— Проходите, пожалуйста.

Наконец заветная дверь на летное поле открылась, и мы бросаемся к родному самолету. На радостях Молчанов забывает портмоне. Обнаруживает пропажу только после дозаправки в Мурманске.

Як-40 летит на высоте нескольких тысяч метров. Мы возвращаемся домой. Молчанов то и дело наведывается к пилотам. Что там? Есть ли новости?

Наконец, через мурманских диспетчеров летчики связались с Киркенесом. Дежурному норвежского аэропорта подробно объяснили, где могут быть деньги.

— Пусть на стойке посмотрит, на стойке, — горячится Молчанов.

— Хорошо, — неторопливо говорит дежурный. — Схожу посмотрю.

— Он посмотрит, — передали нам по цепочке мурманчане.

Десять минут томительного ожидания. Наконец приходят обнадеживающие сведения. Вернулся дежурный и сказал:

— Да, там, на стойке регистрации, лежит черное портмоне.

— Он его взял? — не выдерживает напряжения Молчанов.

— Спросите у дежурного, — просят мурманского диспетчера летчики, — он забрал бумажник?

Пауза. Помехи. Наконец связь восстановлена.

— Нет. Он его не взял.

— Как не взял? Почему?!

— Вы же не просили, — спокойно отвечает норвег. — Но, если надо, я позже его заберу. Перед окончанием смены.

Молчанов взвыл и схватился за голову:

— Нет, они нормальные? Эти тупые, тупые, тупые капиталисты меня доконают.