Даль или не Даль — гамлетовский вопрос или арифметика?

В статье «Ответ С.Е.Резнику»[63] А.А.Панченко заявил, что дискуссию об авторстве «Записки о ритуальных убийствах» он считает законченной, а после этого, со свойственной ему последовательностью, поместил в Гостевой книге портала еще дюжину постингов, продолжая что-то дообъяснять. Видя, что мне за ним не угнаться, я решил подвести итог спору в отдельной статье. Итог, конечно, не окончательный (тема-то оказалась вечной!), а такой, каким я вижу его сегодня.

Артур Штильман, один из поддержавших меня в дискуссии на портале, за что я признателен, напомнил, что в начале 1970 годов «Записка о ритуальных убийствах» с именем Даля на титульном листе была в Москве запущена в самиздат. Я об этом тоже хорошо помню. Хотя сам я ее тогда раздобыть не смог, но мои друзья читали и подробно пересказали ее содержание. Было мало сомнений, что это провокация КГБ. И, конечно, возник вопрос, действительно ли у Даля была такая работа?

Незадолго до этого в серии ЖЗЛ вышла книга о Дале Владимира Порудоминского,[64] я был ее редактором. В.И. Порудоминский — наиболее авторитетный биограф Даля, автор четырех книг о нем. Он перепахал все материалы о Дале, опубликованные и архивные. Когда я его спросил, что он думает о появившейся в самиздате «Записке», он ответил, что никакого следа работы Даля над такой книгой не встречал. Он полагал, что она была приписана Далю задним числом.

Мои попытки найти дореволюционное издание «Записки Даля» долго оставались тщетными: в каталогах крупнейших библиотек она не значилась (если была, то в спецхране). Тем не менее, в ходе сбора материала для исторического романа «Хаим-да-Марья» (о Велижском деле) я наткнулся на нее, когда в газетном зале Исторической библиотеки просматривал подшивку газеты «Гражданин» за 1878 год. Начав читать, я почувствовал, что это та самая «Записка». Когда дочитал до конца, увидел имя автора: тайный советник Скрипицын.

Роман о Велижском деле я писал во второй половине 70-х годов. Тогда оно было прочно забыто, я его фактически заново открыл. Из историков и литераторов — знатоков той эпохи, с которыми я общался, никто о Велижском деле не слыхал. Только Натан Эйдельман, подумав, сказал: «Постой, постой, кажется, это как-то связано с графом Мордвиновым!» Эйдельман к тому времени написал книгу о декабристе Лунине, работал над книгой о Муравьеве-Апостоле, и такие личности, как Н.С.Мордвинов вызывали у него особый интерес. Мордвинов был единственным членом суда над декабристами, который выступил против смертной казни обвиняемых, хотя сам был на подозрении, так как в ходе следствия открылось, что заговорщики планировали включить его в свое правительство. Раскапывая материалы о Велижском деле и вокруг него, никаких данных об интересе к нему со стороны Даля я не обнаружил.

После эмиграции в Библиотеке конгресса в Вашингтоне, я нашел «Записку Даля» в издании 1913 года и убедился, что это тот самый текст, который был в «Гражданине» под именем Скрипицына. Более того, в этом расписались сами публикаторы. В предисловии, указав на то, что книга впервые появилась в 1844 году без имени автора, они сообщили:

«Почти без всяких изменений она в том же 1844 году появилась под другим названием: «Сведения о убийствах евреями христиан для добывания крови». Сочинение ее приписывалось тайному советнику Скрипицыну (директору департамента иностранных исповеданий), исполнявшему эту работу «по распоряжению Министра Внутренних Дел графа Перовского, для представления Государю Императору Николаю I, наследнику цесаревичу, великим князьям и членам Государственного Совета»».

(Следует ссылка на номера «Гражданина» 1878 года).

Анонимные издатели сознавали, что публикация в «Гражданине» уличает их в фальсификации. Они попытались упредить такое обвинение, выдвинув версию о двух работах, одной — Даля и другой — Скрипицына, но как-то переиначить текст, подделать его под стиль Даля не смогли или поленились.

Почему в 1878 году никто не оспорил авторство Скрипицына и не вспомнил о Дале? Мой оппонент попытался объяснить это тем, что те, кто считал Даля автором этой записки, возможно, ничего не знали о публикации в «Гражданине». Слабый аргумент. В то время на всю Россию гремело Кутаисское дело о ритуальном убийстве. Из-за этого и была вытащена из архива министерства внутренних дел рукопись Скрипицына. Профессор Хвольсон в большой статье показал чудовищное невежество автора. Были и другие рецензии. Прославленный адвокат П.А. Александров разносил труд тайного советника в кутаисском суде, его речи печатали и комментировали газеты по всей России. Трудно было об этом ничего не слышать.

Есть у Панченко другой аргумент: П.И.Бартенев и П.И.Мельников, полгавшие, что Даль был автором работы о ритуальных убийствах, не возражали против авторства Скрипицына, так как могли думать, что Даль написал какую-то другую работу. Вот это похоже на правду: тогда можно было так думать. Но в 1913 году именно эта работа появилась под именем Даля, никакой другой не существовало.

Приписывая мне селективное цитирование источников, мой оппонент забывает посмотреть в зеркало. Напомню, что в его работе об отражении кровавого навета в русской литературе множество ссылок на источники, но нет ни одного упоминания ключевых для этой темы работ В.Г.Короленко. Трактуя о Деле Бейлиса, он «забывает» не только про Короленко, но про труды В.Д. Набокова, В.Д.Бонч-Бруевича, воспоминания адвоката О. Грузенберга, П.Н. Милюкова, даже на трехтомную стенограмму процесса у него нет ни одной ссылки. Задним числом автор «объяснил», что-де писал только о периоде, предшествовавшем появлению романа Достоевского «Братья Карамазовы». Если бы так, то, во-первых, это было бы оговорено в самой статье, а, во-вторых, не было бы смысла вообще упоминать бы ни о деле Бейлиса, ни о Мултанском деле 1890-х годов, в котором выдающуюся роль сыграл тот же Короленко, ни о «Записке о ритуальных убийствах» под именем Даля, чье имя было пристегнуто к «Записке» только в 1913 году. Ведь первоначально, в 1844 году, она появилась без имени автора, в виде закрытого ведомственного документа; а фактом литературного процесса могла стать с 1878 года, когда была переиздана под именем Скрипицына. При чем же здесь Даль?

Впрочем, селективный подход характерен для «докарамазовской» части статьи А.А. Панченко так же, как и для «послекарамазовской». Так, в ней ни словом не упомянута драма молодого Лермонтова «Испанцы», написанная под влиянием Велижского дела. Не упомянуто и такое незаурядное произведение историко-публицистической литературы, как Записка адмирала Мордвинова по тому же Велижскому делу, поставившая в нем точку. Не упомянуты и опубликованные материалы Государственного совета по этому делу, хотя этими материалами пользовался автор «Розыскания». Классический труд Д.А. Хвольсона «О некоторых средневековых обвинениях против евреев» автору статьи знаком только в издании 1861 года, хотя ученый еще 20 лет продолжал разрабатывать эту тему и переиздал книгу в удвоенном объеме в 1880 году.[65] Д.А. Хвольсон — выдающийся историк, семитолог, гебраист, профессор Духовной академии, член-корреспондент императорской Академии Наук, крупнейший знаток истории иудаизма и христианства, лучший знаток истории Кровавого навета.

Первый исследователь авторства «Записки о ритуальных убийствах» Ю.И.Гессен держал в руках список трудов Даля, составленный им самим по просьбе известного литературоведа Я.К. Грота. В списке не было «Розыскания о убиении…», но А.А. Панченко этот важный для его темы факт селективно проигнорировал.

Такие тенденциозные умолчания не делает чести «селекционеру», позиционирующему себя жрецом чистой науки, далеким от мирской суеты.

Книга о Дале В.Порудоминского была написана более сорока лет назад. С тех пор вышло немало новых исследований о жизни и разных сторонах творчества Даля, но никаких следов того, что он писал «Розыскание», так и не обнаружено. Этого достаточно, чтобы утверждать, что эта работа была ему приписана произвольно, отнюдь не в научных, а в провокационных целях. Превозносить его за этот труд, как делают те, кого г-н Панченко называет «маргиналами», или уничижать, как это делает он сам, нет никаких оснований. Те, кто настаивает, что автором «Розыскания» все-таки был Даль, обязаны это доказать без сколько-нибудь резонных сомнений (without reasonable doubt). Бремя доказательств (the burden of proof) лежит на них. По принятым в цивилизованном мире правовым нормам и просто по совести, сомнения трактуются в пользу подсудимого. Даль в данном случае предстает перед судом истории, и на него распространяется презумпция невиновности.

С позиций презумпции невиновности рассмотрено предполагаемое авторство Даля в моих историко-документальных очерках «Кровавый навет в России».[66] Показано, что ему должен быть вынесен вердикт: невиновен. Это не означало стопроцентной уверенности в том, что Даль не писал такой записки, а только то, что веских оснований приписывать ему ее авторство нет.

Я понимал, что мои очерки не остановят новых изданий «Записки Даля», ибо на такую продукцию в России (и не только) имеется устойчивый спрос. Но то, что «Розыскание», без всяких оговорок, войдет в Собрание сочинений Даля на сайте Петрозаводского университета, что ссылки на него появятся в трудах, претендующих на научность, я не ожидал. Но они появились, например, в трудах А.А. Панченко. В его книге «Христовщина и скопчество в историко-культурном контексте», изданной в 2002 году и переизданной в 2004, сказано:

«В XVIII–XIX вв. обвинения евреев в ритуальном убийстве преимущественно сохранялись в Польше и на западных окраинах восточнославянского ареала» и дана сноска № 241: «Даль В.И. Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их // Кровь в верованиях и суевериях человечества. С. 402–413». В той же книге, в сноске № 246, он сообщил о содержании этого источника: «в «Розыскании…» используются отечественные и западные публикации XVII–XIX вв., а также следственные материалы по велижскому делу». Тут же «справедливости ради» отмечено: «Ю. Гессен полагал, что «Розыскание…» написано не Далем», но, не переводя дыхания, заявлено: «аргументы Гессена нельзя признать достаточно вескими».[67]

«Справедливости ради» А.А.Панченко не упомянул, что авторство Даля никем и никогда не было доказано — ни до, ни после Гессена. Не сказано в его книге и о том, что «Розыскание» — компиляция недоучившегося дилетанта, как он характеризует этот опус теперь. Да и странно было бы опираться на такую компиляцию как на солидный источник историко-научных сведений.

Как я писал выше, доказывать авторство Даля должны те, кто ему это авторство приписывает; пока не доказано, он не автор. Однако, «специалисты», вспоминающие о справедливости, когда это им выгодно, и забывающие о ней, если не выгодно, встречаются в научном мире не реже, чем в любой сфере жизни. Поэтому я решил заново подойти к проблеме авторства Даля: с позиций презумпции виновности. Для этого надо было сопоставить текст «Розыскания» с произведением Даля, сходным по жанру и близким по времени и целям написания. К счастью, такое произведение есть. Это «Исследование о скопческой ереси», написанное в том же 1844 году по заданию того же министра внутренних дел Л.А.Перовского.

Но прежде чем говорить о результатах сопоставления этих двух текстов, я должен сделать небольшое отступление.

В 2000 году в Москве некий А. Сидорченко выпустил книгу, в которую включил работу под названием «Евреи в СССР и будущей России». Она была датирована 1965–1968 годами, а авторство приписано А.И. Солженицыну. Газета «Московские новости» взяла интервью у Солженицына, в котором эта публикация была названа «фальсификацией», «провокацией» и «выходкой психически больного человека». Три года спустя, после появления второго тома книги «Двести лет вместе», я детально сопоставил тексты и показал (without reasonable doubt!), что Солженицын был автором их обеих работ.[68] К такому же выводу, хотя и без детального анализа, пришли Н. Пропирный, Г. Костырченко и покойный В. Каджая. Солженицын бурно возмущался, что посмели обсуждать работу, опубликованную без его санкции, но вынужден был признать, что это его черновая рукопись. А ведь между написанием этих двух работ прошло больше тридцати лет, и у автора были все основания закамуфлировать их сходство. Он и пытался это сделать (что тоже показано в моей работе), но — не вышло!.. И не могло выйти, потому что, при пристальном изучении достаточно объемного текста, автора можно узнать с такой же точностью, как преступника по отпечаткам пальцев. Нужно только иметь образцы его отпечатков!

Вернемся к нашей теме. 1844 год. Даль по заданию министра Перовского пишет две сходные «сектоведческие» (по определению А. Панченко, но об этом ниже) работы. Как можно успеть в один год создать две столь трудоемкие книги, я спрашивать не буду: допустим, то была его Болдинская осень. Отмечу только, что никаких причин маскировать свое авторство у Даля не могло быть. Значит, при сопоставлении этих двух текстов одна и та же рука должна обнаружиться множеством разных способов. Либо стилистическое и смысловое сходство есть, и тогда автор один, либо его нет, и тогда это работы двух разных авторов. Как дважды два равняется четырем. Однако, как заметил не без сарказма один британский философ, если бы кому-то было нужно, чтобы дважды два не равнялось четырем, то этот вопрос до сих пор оставался бы спорным.

Я уже писал, что приступал к этой работе не без внутреннего трепета — ведь результат я не контролировал. Если бы, вопреки моему ожиданию, отпечатки пальцев совпали, пришлось бы признать Далявиновным, все издания «Записки о ритуальных убийствах под его именем — аутентичными, а себя — односторонне пристрастным. Удовольствие ниже среднего, но истина превыше всего.

Опровергать самого себя мне не пришлось. Сравнительный текстологический анализ показал, что между «Исследованием» и «Розысканием» нет ничего общего. Различия в стиле, подходе, в широте кругозора, способе мышления, в степени добросовестности авторов оказались куда более разительными, чем я ожидал. Вопрос был решен вполне однозначно, without reasonable doubt: Даль не был автором «Розыскания».

На этом можно было бы поставить точку. Но поскольку есть люди, которым нужно, чтобы дважды два не равнялось четырем, я не стал жалеть патронов и решил произвести контрольный выстрел. Это оказалось возможным благодаря тому, что на портале филфака Петрозаводского университета «Словарь» Даля был снабжен особым аппаратом поиска, который позволял отыскивать слова не только по заголовкам статей, но во всей его толще. Так, оказалось, что кроме статьи «КРОВЬ» в «Словаре» Даля это слово встречается еще в 157 статьях. Отыскать их все, листая тома тяжелых фолиантов, практически невозможно, а при помощи указанного поискового механизма все упоминания отыскивались в считанные минуты. Это касается любого слова, вводимого в поисковую систему.

Сопоставление показало, что из «Исследования о скопческой ереси» в «Словарь» Даля вошли целые пласты текста. Достаточно было посмотреть статьи ЕРЕСЬ, РАСКАЛЫВАТЬ, БЕСПОПОВЩИНА, СКОПИТЬ, чтобы в этом убедиться. А вот на убиение евреями христианских младенцев в «Словаре» не отыскалось ни одного хотя бы косвенного намека. А, например, слово СИНАГОГА в «Словаре» имеет двазначения: «молитвенный дом евреев, жидовская молельня» и «совокупность ученых раввинов, их толкование и учение»; тогда как в «Розыскании» оно употребляется в третьем значении: дом учения, школа. Даль этого значения не знал! Таким же образом «Словарь» был прочесан по таким словам, как ЕВРЕИ, ЖИДЫ, РАВВИН, ТАЛМУД, КАББАЛИСТИКА, МАЦА и по ряду других.

Автор предисловия к моей книге профессор СПб университета, доктор исторических наук С.Л.Фирсов констатировал: «Только в этой работе впервые проведен сравнительный филологический и исторический анализ текстов и безусловно доказана непричастность писателя [В.И.Даля] к «ритуальному» творчеству».[69] В послесловии к книге другой профессор СПбУ, доктор филологически наук П.И. Бухаркин подчеркнул «глубокое неприятие [автором] ксенофобии во всех ее формах», указав в то же время, что «работа Семена Резника проникнута духом толерантности и уважения к другому — а в этом и состоит одна из важнейших задач филологии».[70] А вот мнение еще одного профессора и доктора филологии, а также талантливого литературного критика, поэта, переводчика Анатолия Либермана: ««Запятнанный Даль» — абсолютно убедительное опровержение легенды, будто Даль сочинил гнусную «Записку о ритуальных убийствах»».[71] Таковы мнения трех профессоров и докторов наук — историка и двух филологов.

А.А.Панченко теперь уверяет, что сравнительный текстологический анализ ничего не доказывает, но сам он еще недавно думал иначе. В его работе об отражении кровавого навета в русской литературе приведена таблица параллельных текстов из тех же трех трудов: «Исследования о скопческой ереси», «Розыскания о убиении евреями…» и из «Толкового словаря». Этой таблицей он демонстрировал их неотразимое сходство, которое должно было свидетельствовать, что все эти произведения принадлежат одному автору. Так что в доказательности такого сопоставления он не сомневался. (О том, у кого заимствована методика, автор с научной дотошностью не упомянул, ну да это мелочевка: сочтемся славою, ведь мы свои же люди).

Таблица оказалась очень куцей: по две фразы из «Розыскания» и «Исследования» и три словосочетания из «Словаря». Это все, что мог наскрести г-н Панченко. И сделал поворот если не на 180 градусов, то эдак градусов на 120, предложив версию, что «Розыскание» — это сборная солянка текстов многих авторов, Далю-де принадлежат только малые фрагменты.[72]

Шаг в правильном направлении? Увы, поворот в никуда. Ибо «Розыскание» вполне логично выстроено: каждая следующая главка вытекает из предыдущей, «ритуальные убийства» расположены в хронологическом порядке и пронумерованы. Материал могли поставлять разные люди, но сводила его воедино одна рука. Это показано в моей статье «Зачем же снова пятнать В.И. Даля?»[73] После этого А.А.Панченко признал, что автор «Розыскания» был один. Но если так, то почему таблица «параллельных» мест оказалась столь куцей? Этого он не объяснил, а просто «забыл» о таблице.[74] И правильно сделал, ибо никакой параллельности в текстовых фрагментах, в нее занесенных, не оказалось. Это показано в той же моей статье.[75]

Моих аргументов А.А. Панченко не оспорил, о своих снова «забыл». Вместо этого он воспользовался архивными ссылками Ю.И. Гессена и переписал в свою новую статью[76] документы, из которых наш с ним предшественник сделал вполне корректные выводы еще сто лет назад. Ничего нового публикацией этих документов сказать в пользу авторства Даля было нельзя, А.А. Панченко и не попытался этого сделать. Вместо этого он объявил Гессена подтасовщиком.[77]

Мою «защиту Даля» кто-то считает слишком страстной. На это я хочу сказать вот что. Я с Владимиром Ивановичем, как говорят в России, детей не крестил, он мне не брат, не сват, не двоюродный дедушка. Судя по его сочинениям, к евреям он был равнодушен, а в чем-то и предубежден против них. Никакой личной выгоды отмывать его от приписанного ему мракобесия у меня нет. Мой интерес один — поиски истины. В этих поисках я действительно страстен, но вполне беспристрастен. В отличие от моего оппонента, который пишет бесстрастно, зато очень пристрастно.

Г-н Панченко настойчиво повторяет, что «Розыскание» — не антисемитский пасквиль, а «сектоведческий дискурс». Но вот незадача: никто не перепечатывал в 1913 году сектоведческое «Исследование о скопческой ереси», никто не переиздавал его и следующие сто лет, если не считать размещения на портале в составе Полного собрания сочинений Даля. Перепечатывают и распространяют «Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их». Из самого названия видно, какое это сектоведение. А если заглянуть под обложку, то можно прочитать, например, такое: «Талмуд, составленный из разных преданий и дополненный в первые века христианства, дышит такою злобою против всех иноверцев, и в особенности против христиан, что нет злодейства, которого бы он относительно их не допускал». Это тоже сектоведение? Из стенограммы процесса Бейлиса можно узнать, что прокурор Виппер, произносивший погромные речи о еврейских злодействах, время от времени оговаривался, что имеет в виду не весь еврейский народ, а только тайную секту, остальным евреям можно не беспокоиться. Общественность знала цену прокурорской политкорректности, евреи ждали погромов. А сто лет спустя, когда дело Бейлиса основательно забыто, российские «маргиналы», в их числе писатели вроде Станислава Куняева, куда более читаемые, чем г-н Панченко, публикуют пространные рассуждения о том, что Бейлиса-то оправдали, но то, что убийство Андрюши Ющинского было совершено евреями, суд якобы подтвердил.

В «Розыскании» пару раз упоминается «секта хасидов». Но только упоминается. В чем особенность учения этой «секты»? Кто и когда ее основал? В какой местности она распространена, какова численность ее приверженцев? Ничего этого автор «Розыскания» не знал и не пытался выяснить. Что же касается В.И. Даля, то он, похоже, и слова хасид не знал: в «Словаре» его нет ни в одном из вариантов возможного написания.

В Германии и некоторых других странах Западной Европы считается преступлением не только отрицание Холокоста, но и его тривиализация. Полагаю, что тривиализация кровавого навета заслуживает столь же решительного осуждения, если не уголовного, то морального.

Докторская степень и официальные посты А.А. Панченко (не следует путать с покойным академиком А.М.Панченко, его отцом) оказывают магическое действие на некоторых участников дискуссии. Как и аналогичные регалии сына главного раввина Италии, итало-израильского профессора Ариэля Тоаффа, автора лженаучного трактата «Кровавая пасха». Сей труд был жестко осужден еврейскими и христианскими лидерами, но с экстазом воспет в российско-еврейском журнале «Лехаим». Об этом трудно объяснимом порыве самоненависти я писал более двух лет назад.[78]

Весьма знаменательно, что некоторые участники дискуссии, поддержавшие моего оппонента, поставили рядом с ним Ариэля Тоаффа. Не знаю, насколько г-ну Панченко уютно в такой компании. Юрий Табак, с пиететом относящийся к профессорскому званию А. Тоаффа, селективно забывает о том, что его скандальная книга была опровергнута Ватиканом, решительно осуждена раввинатом Италии во главе с его собственным отцом, вызвала скандал в Кнессете. Молчит Юрий Табак и о ряде заявлений Ариэля Тоаффа о том, что его неправильно поняли, что он никогда не утверждал, будто евреи убивали христианских младенцев для употребления крови, что это средневековый миф, не имевший ничего общего с реальностью. Может быть, Ю. Табак лучше понимает книгу Тоаффа, чем сам автор?

Интересно наблюдать за метаморфозами, какие происходят с некоторыми людьми. Еще недавно Юрий Табак не робел перед учеными знаниями и начальственными постами. Об этом можно судить по его содержательному сборнику рецензий «Сумерки шовинизма», изд-во Academia, 2008, где под огнем критики оказались и академик Шафаревич, и губернатор Кондратенко, и целая галерея докторов и кандидатов наук. В том же издательстве, при поддержке того же Московского бюро по правам человека, через два года вышла моя книга «Сквозь чад и фимиам». В нее включены и «Запятнанный Даль», и статья о российско-еврейских апологетах Тоаффа, заболевших проказой само-ненависти.[79] Похоже, что эта зараза достала и Юрия Табака. Поначалу он этого стеснялся и защищал от меня наукообразное мракобесие Тоаффа и его апологетов под ником Г.Еремеев, но теперь уже не стесняется, выставляет напоказ свои язвы. Мне остается пожелать ему поскорее излечиться от этой болезни.

Прошу извинить за банальность, но ученые звания и занимаемые посты не всегда соответствуют истинному весу в науке их носителей. То же в литературе, искусстве, в любой сфере жизни. Борис Пастернак считал, что «стыдно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех», но любители не быть, а слыть встречаются на каждом шагу.

Более десяти лет я работал редактором серии «Жизнь замечательных людей» в период ее наивысшего расцвета. Книги, которые мы издавали, относились к научно-художественной литературе, от авторов требовалось органичное сочетание научной глубины и художественной выразительности. Издаться в серии было престижно, вокруг редакции роились доктора разных наук, профессора, кандидаты, лауреаты, как и «рядовые» литераторы. Один из первых авторов, с которым мне пришлось иметь дело в 1963 году, был доктор биологических наук А.Н. Студитский. Он принес толстую рукопись об академике И.П.Павлове. Пером он владел, в литературном отношении рукопись была написана очень недурно. Однако повествование было подчинено одной идее — показать главного героя поборником теории управления наследственностью, то есть «мичуринского» (фактически лысенковского) учения. Пришлось в этом разбираться. Выяснилось, что Павлов однажды опубликовал статью о передаче по наследству условного рефлекса. Она была основана на опытах начинающего аспиранта, поставленных методологически неверно. Когда это выяснилось, Павлов, как подобает ученому, опубликовал письмо, в котором дезавуировал свои ошибочные выводы и заявил, что не является сторонником теории наследования приобретенных признаков. В рукописи Студитского все это было сфальсифицировано. У автора были могущественные покровители, академик Лысенко был в полной силе, так что отбояриться от настырного доктора наук было непросто. Мне удалось выставить его за дверь вместе с его рукописью.

Предпочтение мы отдавали другим авторам. Даниил Данин, не имевший научных регалий, написал ряд блестящих книг о физике и физиках, любую из них он мог бы защитить как докторскую диссертацию по истории науки, но ему это было ненужно. Научные степени по истории науки при желании могли получить и Яков Кумок, и Борис Володин, и Владимир Порудоминский (за книгу о Пирогове), и другие наши авторы. В.И. Порудоминский написал целую серию глубоких, талантливых книг о художниках, каждая была событием в искусствоведении. Его книга о Дале могла стать докторской диссертацией по истории, филологии или/и литературоведению.

Не берусь судить о других трудах А.А. Панченко, но его творения о кровавом навете и Владимире Дале прочитаны мною очень внимательно. Никаких аргументов в пользу того, что Даль был автором «Розыскания», у него нет, а честно это признать, как подобало бы настоящему ученому, он не может. Вместо этого он пытается дискредитировать всех, кто его не устраивает: В.И. Даль — недоучка и дилетант, крупнейший историк Ю.И. Гессен — подтасовщик, С.Е. Резник — дилетант и журналист. «Маргиналу», от которого ему нужно отмежеваться, он ставит диагноз умалишенного. По психиатрии у него тоже докторская степень?

Кажущаяся объективность и академическая бесстрастность суждений доктора филологии, одобряемая некоторыми участниками дискуссии, это иллюзия, вызванная его напряженными отношениями с русским языком. Вот одна его фраза: «Вопрос о конвенционности понятия литературы в ретроспективе литературоведения можно счесть тем более парадоксальным, что при учете проблем, существующих внутри литературы, их изучение до известного времени игнорировало проблему самой литературы». Вот другая: «Если согласиться с тем, что появление самой литературы в истории культуры непредставимо вне определенного личностного и социального выбора (например — в случае фольклора или вероучительной традиции), то и сама история литературы видится в этом отношении историей тех преимуществ, которые представляются таким выбором обществу и составляющим его людям». Вот третья: «Уже прояснение медиальной специфики литературы, как, впрочем, и определение ее социально-антропологических функций, неизбежно подразумевает постоянное сопоставление различных форм и способов вербальной репрезентации коллективного воображения, будь то художественный текст, устные повествовательные практики или, скажем, религиозная словесность». Вот четвертая: «Разумеется, уровней рецепции и репрезентации кровавого навета было довольно много, и функции подобных легенд не следует редуцировать исключительно к религиозным потребностям «первичных» социальных образований».[80]

При такой глухоте к звучанию русского языка, слепоте к его цветовой гамме и пластике можно не удивляться, что Владимир Даль для г-на Панченко всего лишь «трудолюбивый лексикограф», «посредственный этнограф», «заурядный литератор».

А вот Сергей Баймухаметов считает Даля иконой русской словесности[81]. Я добавлю, что его имя — символ русской культуры и просвещения. Значение этого символа с годами растет. Мне прислали из России ноябрьский номер журнала «Библиотечное дело». Почти половина номера посвящена В.И. Далю — в связи с ежегодным Праздником энциклопедий и словарей, приуроченным ко дню его рождения, 22 ноября. «Есть праздники восходящие и нисходящие. Нисходящий — 7 ноября, день Октябрьской революции. Восходящий 22 ноября, день Словарей и энциклопедий», пишет филолог и культуролог Михаил Эпштейн,[82] заслуженный профессор теории культуры и русской литературы одного из американских университетов.

К празднику готовятся загодя — по всей России: в библиотеках, школах, культурных центрах. Школьники пишут о Дале сочинения, отыскивают различные материалы о нем и его деятельности, ставят спектакли. Надеюсь, что не из этих школьников вырастают нацболы и скинхеды. Но поручиться за это нельзя: если не все доктора филологии хотят признать, что дважды два равняется четырем, то что должны думать сбитые с толку библиотекари, учителя, школьники?

«Мы, в наш словарный день, 22 ноября… могли бы задуматься, и о том, как нам повезло с Далем, — пишет М.Эпштейн. — Словарь Даля — это книга словопроизводства, а не только словоописания… Это словарь не столько для справочного использования, сколько для пробуждения вкуса и творческой способности к языку… День словарей и энциклопедий — это день памяти В.И. Даля и возрастающей роли словарей, наших лоцманов и маяков в ширящемся океане информации».[83]

Да, всем говорящим и пишущим по-русски, очень повезло с Далем. А вот Далю не повезло с некоторыми исследователями его творчества. Я надеюсь, что библиотекари, прочитавшие если не мою малотиражную книгу, то обстоятельную рецензию на нее в их профессиональном журнале,[84] уберут «Записку о ритуальных убийствах» с полок, на которых стоят сочинения В.И. Даля. Но — написанное пером не вырубишь топором. «Записка Даля» гуляет по долинам и по взгорьям необъятной России, отравляя сознание доверчивых читателей ненавистью. А доктор филологии Панченко пытается легитимизировать прошлые и будущие издания этого подлога псевдонаучными изысканиями, ничем не подкрепленными, кроме авторитета его ученого звания, которое он — намеренно или нет — путает с авторитетом самой науки. Он забывает, что в науке нет патрициев и плебеев, вещающих и внимающих. Наука демократична, она признает только авторитет точно установленных и проверенных фактов.

Загрузка...